Статус кво

                Подарок для моей стародавней приятельницы Лены Миро
     - Знаешь, - задумчиво сказала она, безмятежно ковыряя пальцем в дырке в стене, - у меня очень клевая задница.
     - В - натуре ?
     Мой интерес к ее выпуклостям был каким-то перманентным, вялотекущим, как радикальная деятельность национал - большевиков, то я загорался и прямо - таки обожал все эти красоты, недостоверные и потусторонние, словно перипетии сложной судьбы Маши Шараповой, окончательно потерявшей голову при моем непосредственном участии, то, скучая, сваливал, шарахаясь в противогазе по действительно внушающим ужас местам дислокации навсегдашних мудаков и гадов, всех этих Шаргуновых, Дугиных, Федоровых, Неверовых, несть уродам числа и счета, размножаются они, уверен, ни хера не спорами, нет, тут тема посерьезнее будет, сто пудов клонирование. В тайных лаборатория КГБ. Заходит такой глава администрации в подвал, там, само собой, чаны с кипящей субстанцией, полумрак и жуть, мужики в белых халатах, лысые, с горящими глазами, шурудят оглоблями, льют растворы в колбы, перекидываются многозначительными фразами. " Добавьте еще пару абзацев из Троцкого". " Вот, товарищи, а сюда мы подкинем буйную волосню Латыниной, пусть из жопы Дугина торчат пучки и кущи". " Ай, сука, ноги Терешковой убежали ! " " Усы, усы не забудьте". А глава - то новый, необкатанный, уши лопухами. Стоит и не понимает, как оно. А меня позвать стесняется. Тем более, занят я. Порно смотрю, музло слушаю, книжки читаю. В любви миру признаюсь. Тут суток не хватает, не до разжевываний всяким финам, шведам. Дааа, так и протерсится какое - то время, пока не убудет. Бля.
     - Ну да, зырь.
     Она наклонилась к ноутбуку и я узрел. Воодушевился. Пока есть такие красоты, есть надежда. Не все еще потеряно.
     - А почему приятельница ? - Она надула губы и предательская влага блеснула в сереньком утре этого долбаного душного августа. - Хочу возлюбленной быть.
     - Будешь, - пообещал я, продолжая думать о внушающих ужас местах.
     Интересно, они сами понимают, какие конченые гады ? Подходит, например, Хазин к Делягину и видит Шевченку. Высовывается тот башкой своей из огромной кучи дерьма и шипит. Об угрозах и исламе. О Кавказе и свободе. О правах и человеках. И невдомек гаду , что слова эти и понятия несовместимые, не могут даже в одном предложении скомпоноваться, тут никакая точка с запятой не помогут, тут разные тома надо, на разных языках и в разные библиотеки. Подумайте сами : ну, какая может быть угроза от ислама ? Смешно даже. Самая миролюбивая религия и какие - то мифические угрозы. Или Кавказ. Еще Лермонтов верно указывал. Выйдет, бывало, на линию и указывает. Любуйтесь, господа, как много у нас диковин, налево - мудак, направо - Бетховен. Сенбернар. А о правах и человеках и говорить не буду, сто раз говорил, надоело.
     Орех.
     - Ты чё делаешь ? - Заорал я. - Это моя сказка, я тут слова вбиваю.
     Она захихикала и, полуобернувшись, крепко поцеловала меня в губы, я попытался вырваться, не помня точно об иных угрозах, вот, вроде, недавно чистил зубы, как, не повредил чего ? Блин, не помню. Я отшатнулся и погрозил ей пальцем.
     - Аккуратнее, любовь моя.
     - Знаю, - отмахнулась она и снова поцеловала, но уже в щеку. Это правильно.
     - Зачем орех - то ?
     Я лег на пузо перед ноутом, чуть подвинувшись, уступил частичку жизненного пространства старой подружке, настолько древней, что никакие сестрички и теннисистки еще слыхом не слыхивали о моем существовании и функционировании в качестве генератора всяких разных странных идей и начинаний, а эта уже подсылала толстую Морену с бананом, помнится, крутилась она поблизости, но не заинтересовала. Тем более, там мне пранкеры названивали, уличали в дружбе с нетрадиционными людьми, подковыривали подленько, а я угорал, изображая жертву. Во время было. Перфомансы, флешмобы. Хорошо, что после отсидки поумнее люди стали себя вести, тоньше, а то тогда мне реально вздернуться хотелось от топорной работы и тупости разнонаправленных попыток манипулирования и непосредственного воздействия на мое окружение.
     - А сам как думаешь ?
     Я не думал. Знал. Орех - это и есть красота, лежащая сейчас рядом со мной. Я время от времени отвлекался, то проводил невесомо кончиками пальцев по красоте, заставляя ее вздрагивать и блаженно жмурить глаза, то целовал, аккуратно оттягивая шортики, отчего она взвизгивала и кричала : " Дурак !", донельзя довольная моим поведением.
     - Венедиктов.
     Она прижала палец к губам и утвердительно кивнула. Именно. Ха, я всегда догадывался. Есть у этих козлов такой персонаж, что - то он там щитает, гнусит, извергает потоки фуфла и ахинеи, борется с кровавым режимом на лавэ " Газпрома". Гнида. Но теперь все изменилось, ни хера не гнида, наоборот, ништяковый автор. Я представил, как Ленкина красота относит Венедиктову странички с прочувствованным текстом, тот, лохмач упорный и закозлиный, рылом водит, вспоминает ляжки Рябцевой, чуть не удушившие светоч свободной журналистики в пароксизме собачьей страсти, правит слабые места. " Так, так, тут не " коррупционные схемы", а " взятый в заложники". Тут не " шубохранилище", а " Маргарет Тэтчер" И, наконец, Орех, не " мельдоний", а " тайные взаимоотношения с государем". Понял ?" Звук, раздавшийся в кабинете лохматого, не оставляет никаких сомнений. Конечно, понял. Мы еще Кобаладзой полирнем, Гусманом - Познером разбодяжим, Ларину и Петровскую втюхаем и уж точно, любого вывернет наизнанку. Будет любой страдать, возвращая желудок на место, слезы утирать, проводя ладонями по щекам, воя : " Суки, твари позорные, что со словом сделали, падлы. Будьте вы прокляты, мрази е...чие, за такую умышленную дискредитацию и свободы, и слова, и, прости Господи, журналистики. Аминь ".
     - Расскажи мне историю, - промурлыкала она, устраиваясь поудобнее. - Или сказочку. Без стишков, ну ее, - она смешно повела носом, вспомнив многомудрую и ответственную мадам Гершензон.
     Запросто. И история, и сказочка, а значит : не будет ни фальсификаций, ни морали, а будет пропаганда. Ведь гремучая смесь, производимая лохматым сотоварищи, из фальсификаций и морали - и есть самая натуральная пропаганда, особо подлая и хитрая, как и все, высираемое самозванцами, наименовавшими себя демократами, либералами, свободолюбцами, не будучи ни первым, ни вторым, ни третьим, являясь сявками из обслуги, отсасывающей имеющим уши и бабло, чтобы слышать и платить. Иногда - за музыку.
     Красная Шапочка шла по лесу. Она услышала паровозный гудок и насторожилась, повела ухом и бросилась в заросли, осторожно подбираясь к источнику звука, предвкушая нежданную встречу с одним из Гудков, упорных и ублюдочных борцунов с несправедливостью. Посреди поляны, на полузаброшенной узкоколейке, уже начавшей зарастать тонкоствольными березками и искривленными осинками, стоял пломбированный вагон. Паровоза не было и Красная Шапочка весьма удивилась, но появившийся из - за вагона мужик в сапогах, вновь загудевший сложенными в трубочку губами, искусно подражая паровозу, развеял сомнения и заставил маленькую путешественницу восхититься хитрой имитацией звуков железнодорожной направленности. Мужик отпер дверь, оглушительно лязгнувшую в тишине леса, заглянул в пустое нутро вагона, покачал головой и, закрывая дверь, сказал :
     - Ничо.
     По замысловатой форме черепа мужика Красная Шапочка догадалась, что мужик - Пряников, загадочный и, возможно, опасный, как Шендерович, деятель. Закамуристый и непонятный. А потому встала, отряхнула коленки и белый передничек, пожала детскими  плечами и с мудрыми словами " Да ну на х...й" пошла дальше, внимательно глядя под ногами и радуясь жизни...
     Я замолчал, закончив не смешную сказочную историю, задумчиво гладя прижавшуюся ко мне подружку по интересным частям тела, и тут, и там, и даже вон там. Она грела меня своим боком, закинув правую ногу мне на бедро, крепко обнимая за шею и подергивая за мочку уха. Странное чувство, когда не хорошо, не плохо, а как - то спокойно и не страшно, вязко обволакивало нас и не хотелось шевелиться и что - либо менять в сложившейся ситуации, не хорошей и не плохой. Спокойной. И безмятежной.