Т. Ира и Янка

«Hitomi o tojite sora o mi age hadashi no mamade odori tsuzuketa
kase ni mo tare ...
yubisaki ga fureru mune o tsuranuku ya ga michi wo sashi jisu», - расплавленной смолой растекается в наушниках голос Гакта. Я гуляю в одном из спальных районов города. Обрывки воспоминаний крутятся в голове. Остановилась возле обычного дома – ничем не примечательного скопления коммуналок. И вдруг – как вспышка.

… Т. Ира и ее дочь Янка. Теть Ирина мать и Янкина бабка – Ольга, вечно молодящаяся старуха ****овитого склада, все устраивала свою личную жизнь и до дочери ей не было дела. Они были не местными, приехали откуда-то из Азербайджана, когда там начались гонения на лиц славянской национальности.

Помню лицо т. Иры – грустный взгляд заблудившегося оленя, круглый контур славянского лиц с ямочками на щеках и небольшой выемкой на подбородке, обесцвеченные волосы, крепко сбитая фигура. Очень милое лицо и добрый нрав. Она любила выпить, муж остался в Азербайджане и вскорости они развелись. Но т. Ира никогда не была одна – на момент нашей встречи она жила в гражданском браке с армянином Давидом. Тот ее любил, а к Янке относился как к своей дочери. Мать Янки торговала на рынке рыбой. Это вче, что я помню о ней. Хотя нет, вру. Я еще многое помню о ней.

«Баба Оля», - как ласково звали ее дочь и внучка (хотя соседи по коммуналке называли ее «Баба Бля»), была отличной портнихой и шила на заказ одежду. И мы заказали ей мне к 1 сентября брючный костюм. И пришли как-то к ним на замеры. Т. Ира, увидев меня в дверях, всплеснула руками:
 - Какая красавица! Все женихи твои будут!
И откуда-то голос ее дочери – Янки, младше меня на два года:
 - Наши они, мам, будут, наши!

… Зачем, зачем я все это вспоминаю? Зачем ковыряю эту старую рану? Все равно никого из них здесь нет. Т. Ира быстро сгорела от туберкулеза спустя пять лет после нашей встречи, а Янку к себе отец, а баба Оля, так и не выйдя замуж, где-то тихо угасла…

Коробка шоколадных конфет «Вишня в ликере». Мы пришли уже в гости. Это были, наверное, одни из самых лучших моих летних каникул в жизни. Откуда эта коробка конфет у них? Ведь сами еле концы с концами сводили. И что за блажь – чужого ребенка кормить шоколадными конфетами, когда можно их все отдать своему…
Янка сидела напротив меня и честно делила коробку поровну.
 - Раз, два, три… Ай, я не умею считать! – Янка злится.
 - Ну,  «на глазок» определи, - т. Ира подсказывает.
И та честно разделила «на глазок». И быстро-быстро стала есть свою половину конфет. Я, не привычная к такой скорости, съела только три. Если честно – я хотела их оставить Янке, потому что дома у меня было полно вкусностей.
 - Детиночка, не обижай меня! Кушай-кушай! Добрых людей слушай! И даже не верти головой, - голос т. Иры – хрустальный, ангельский, как дождь после адской жары журчал над моим ухом.
 - Я больше не могу… Если я съем еще, я лопну! – я все же упорствовала.
 - Не, - облизывая пальцы, сказала Янка. – Ты блевать будешь.
Дети часто бывают ближе к истине, нежели взрослые. Естественно, конфеты я оставила Янке.
В их крошечной коммуналке постоянно звучал смех. И сейчас я взглядом взрослого вижу явно не веселую картину – откуда там взяться смеху!

А познакомила нас моя тетка. Она когда-то тоже торговала на рынке рядом с т. Ирой. Это потом уже дед, теткин отец, пристроил дочь ревизором, и та, начав расти по карьерной лестнице, быстро забыла улыбчивую хохотушку, что помогала ей раскладывать и убирать товар…

Но – я запомнила. Я запомнила тогда на всю жизнь – не место красит человека, а человек – место. Я потом видела много роскошных домов и квартир своих однокурсниц, которые плакали мне в жилетку, перебирая наманикюренными пальчиками цепочки платиновых браслетиков. Потом, после бурелома психологического кризиса, как после тяжелой болезни я вынырнула – и отшвырнула этих богатых плакс в сторону.  Я тогда искала работу, просила о помощи этих богатеньких меланхоличек – у них папы и мамы со связями, а ведь каждая из них мне говорила: «Ты мой друг, я тебе помогу, и за работу не переживай!». Но когда мне понадобилась реальная помощь – один раз за все время общения, они про меня забыли. Когда я падала в колодец отчаяния, меня поймали родные и старая гвардия – я так называю двух своих друзей: одна из Питера, другой – из Архангельска. Нас разделяли тысчи километров, но сблизил Интернет.

Я терпеть не могу людей, что хвастаются своим богатством (заработанным не ими), и считают остальных людьми второго сорта. Они торопливо бормотали, видя мой свирепеющий взгляд и округляя мокрые глаза: «Ты не такая… ты не такая… это они такие… Ты – другая!».

Я уходила от них. Да, я не такая. И не такая. Я – это я. Я привязываюсь лишь к тем, сумеет меня приручить и просто погладить по спине – когда я уязвима – а не вонзить между лопаток мне нож предательства.

В моем воспоминании из детства – полная всякого барахла коммуналка и заливистый смех трех поколений женщин.

Я видела много жалких лачуг, где постоянно звучал смех и жила любовь. Там витали ароматы жареной картошки и яблочного варенья. Там было много добра и надежды.

Я помню голос т. Иры:
 - Глаза-то, глаза-то у тебя! Прям глаза змеи! Огромной такой, знаешь? Удав называется. Вот люди в зоопарке идут мимо него и думают – ну удав, ну мясо переваривает. Дурак, в общем. А он далеко-о-о-о не дурак! Все про всех знает, всех насквозь видит. Вон тетка в норковой шубе – такая сволочь, что все стоном стонут, а вон старушка мимо прошла – божий одуванчик, а в молодости такая бл, ой, распутница была, что до сих пор не знает, от кого сына родила. И тут напротив него останавливается девочка, с глазами как у него – зелено-рыже-желто-карие. И знает он – добрая душа, и за свою доброту натерпится и от этого одуванчика, и от грымз в норковых шубах. Другая она… Не такая, как все. Эх, горюха-а-а-а… - журчал ее голос, а я сладко дремала на диванчике в их коммуналке. Августовское солнце заливало жарким светом комнату, прожаривая кружевную скатерть.

Как в воду она глядела…

… Зачем, зачем я все это вспоминаю? Зачем ковыряю эту старую рану? Все равно никого из них здесь нет. Т. Ира быстро сгорела от туберкулеза спустя пять лет после нашей встречи, а Янку к себе отец, а баба Оля, так и не выйдя замуж, где-то тихо угасла…

И где сейчас Янка?...