Дома мы не нужны книга вторая союз нерушимый

ВАСИЛИЙ  ЛЯГОСКИН

ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга вторая: СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ.

Глава 1. Профессор Романов. Первый государственный визит.
   В пятницу - пятого января по новому стилю - Алексей Александрович не проспал. Чуть слышно звякнул колокол и он открыл глаза, потягиваясь на жестком ложе. Впрочем  совсем тонкая подстилка на досках - курпача, длинная настолько, что ее получилось сложить по длине вдвое, да еще подвернуть оставшийся край вместо подушки - так вот, этой ночью ни жалкое подобие матраса, ни храп соседей, ничто иное не помешало профессору выспаться, пожалуй впервые за последние дни.
   А соседей, кстати в гараже уже не было. Более того - за неплотно прикрытыми воротами слышен был голос Валеры Ильина: комендант уже кого-то распекал.
   Романов ловко спрыгнул со своего второго яруса на пушистый мех. Еще недавно эта шкура неизвестного ему животного, как и несколько точно таких же, устилали земляной пол в центральной хижине сомалийского анклава, а теперь приятно грели его голые ступни. Алексей Александрович улыбнулся, вспомнив, как полковник Кудрявцев упирался, не разрешая Ильину облагородить этими шкурами их скромное жилище, и как элегантно убедил его комендант, показав ему пальцем на обрезные доски метровой длины, устилавшие собой пол в гараже ровно посредине:
   - Заодно и ящики с патронами прикроем, Александр Николаевич; подальше от лишних глаз.
   Там, под этими досками - в смотровой яме - действительно хранились основные запасы и патронов, и гранат, и много чего еще, и командир нехотя согласился:
   - Ладно, неси. Можно подумать, это секрет для остальных.
   - Секрет, - подтвердил Валерий, - только мы вшестером, да Холодов с Левиным знают - они туда ящики и опускали.
   - Еще Оксану с Бэйлой приплюсуй - вот почти половина лагеря и набирается, - пробурчал недовольно командир.
   И вот теперь профессор Романов стоял босыми ногами на одной из шкур, а прямо под ним - в полуметре, не больше - затаились тысячи смертей, привнесенных из далекого будущего, и он этого совершенно не боялся. Более того, ему было хорошо и спокойно, что эти ящики защитного цвета лежат именно здесь, а не где-то в другом месте - в том же сирийском анклаве, или, к примеру, у итальянцев.
   - Итальянцы! - как и вчера профессора обожгла мысль, что его оставили в лагере, ведь никого рядом - ни командира, ни остальных парней - в гараже не было, а в приотворенные ворота пробивались веселые солнечные лучи.
   Он быстро, даже не отметив, как сегодня ловко получилось, оделся и обулся, туго затянув шнурки на берцах, и выскочил на улицу. Здесь его встретило солнце - пока еще ласковое, не такое обжигающее, как в полдень и чистый, помытый вчерашним ливнем лагерь, по которому уже сновали люди. Впрочем, большего всего их было в столовой, которая опять переместилась под открытое небо. Профессор поднял голову - сегодня наверху не было ни облачка; все что можно было, небеса извергли на землю вчера.
   Совсем рядом - метрах в пяти-шести от ворот гаража - доцент Игнатов наскакивал на коменданта. Он и прежде отличался живым характером - теперь же, в новом для них мире - энергия била из него ключом. Вот и теперь, оглянувшись и заметив профессора, Роман Петрович мгновенно схватил его за рукав, попытавшись привлечь его на свою сторону в споре с Ильиным. Совсем скоро Алексей Александрович был препровожден вместе с Валерием и топтавшимися за ним Левиным и Дубовым  в самый конец лагеря - туда, где на неогороженной пока территории свободно располагались фургон-лаборатория, оставшийся вчера без колес, и две модульных электростанции с запасом топлива, которое, по приказу командира, Ильин должен был как-то рассредоточить. "Во избежание...", - как выразился полковник.
   Но Игнатов стремился не к ним - его целью была тележка, груженая раньше мешками с кукурузой, естественно припрятанными уже куда-то хозяйственным комендантом. Всем была хороша телега -  металлическая, на резиновом ходу; ее борта сверкали синей краской не хуже импортного автомобиля... Единственное, что оказывается не устраивало в ней Романа Петровича - отсутствие одного пустячка: того, что в русской телеге называлось оглоблями.
   - Ну пожалуйста, - доцент отпустил рукав Романова и вцепился теперь уже в коменданта - как видно, не в первый раз за утро, потому что Ильин обреченно вздохнул, - тут же делов на полчаса, приварить такую же фиговину к телеге под моих верблюдов, и я на ней куда хочешь - да хоть к тем же итальянцам сегодня...
   Он пнул ногой "водило" фургона и опять призвал - теперь уже  взглядом - Алексея Александровича к поддержке. А последний вдруг весело рассмеялся - представил себе такой государственный визит - президент России едет к премьер-министру Италии ("Как там его, нынешнего?" - профессор помнил только Берлускони) на верблюдах. Он тут же поделился своим хорошим настроением с товарищами; на громкий смех конечно  появился Анатолий Никитин. Его хохот был еще оглушительней; оказалось, он тоже хотел предложить нечто подобное - отправиться делегацией к итальянцам... в мусорном контейнере, который уже был готов к путешествию в паре с "Беларусью".
   - А что? - хитро подмигнул всем тракторист, - там внутри сухо, чисто, ветер не дует; домчу до итальяшек - глазом моргнуть не успеете. Экономия опять же - не надо автомобили гнать.
   - Ага, - поддел его Виталик, - командира тоже в мусорный ящик посадишь?
   - Ну.., - несколько смутился Никитин, - товарищ полковник может и со мной, в кабине - мы в ней зимой с бригадой спокойно умещались. А бригада лесорубов, чтобы вы знали - это четыре человека. Не самых маленьких человека (он критично оглядел тщедушного доцента), да еще в костюме вальщика леса...
   - А где, кстати, Александр Николаевич? - профессор вспомнил первую мысль, пришедшую в голову утром.
   - Опять в поиск ушел, еще затемно, - махнул рукой Ильин.
   - И опять без "охраны"? - Романов огляделся, ожидая увидеть злющих израильтянок.
   - Да где там, - рассмеялся Валерий, - они наверное по очереди не спали - караулили его; так вчетвером и ушли. С Левиным, конечно.
   - Сильно Александр Николаевич удивился? - тоже рассмеялся профессор.
   - Нет, - улыбка на губах коменданта внезапно пропала, - сказал только, чтобы девчата потом не пожалели, что напросились в этот самый поиск.
   Романову тоже расхотелось смеяться. Он помнил, чем обычно заканчивались такие предчувствия полковника Кудрявцева. Алексей Александрович поспешил нарушить наступившую тишину - видно было, что всем, даже весельчаку Анатолию пришли в голову подобные мысли:
   - Ну так в чем же дело, Валерий Николаевич? Роман Петрович ведь не для себя просит - на этой телеге не меньше тонны груза увезти можно, никакой внедорожник столько не утащит. И экономия налицо. Все логично.
   - Логично, - кивнул Ильин, - да я и не отказываю. Просто подождать немного надо - Левин вернется, я его до самого вечера работами сварочными загружу. А для твоих верблюдов...
   - Верблюдиц, - поправил хмурый доцент.
   - Ну верблюдиц, - покладисто согласился комендант, - тоже есть работа, и тоже срочная.
   Дослушать, чем именно решил загрузить сегодня гужевой транспорт Ильин, профессору не дали. Не дала никарагуанка, выскочившая из фургона на громкий смех парней. А может, это Игнатов так сильно пинал по водилу, пытаясь достучаться до совести Ильина.
   Таня-Тамара тут же, как и обещала вчера, потащила Алексея Александровича сначала на утренний моцион (хорошо хоть сама не заскочила в туалет следом за Романовым), а потом в столовую. При этом она называла профессора Алешей (кто научил?!) и практически не умолкала. Очень скоро он узнал, что Орейра сегодня превосходно выспалась; что в фургоне с ней, кроме больной Сары ночевала ее израильская подруга Мария и русская медсестра Люда ("Ага, - с облегчением внезапно отступившей ревности подумал профессор, - доктора куда-то отселили"). Таня-Тамара подкладывала ему новые бутерброды с холодным мясом, которые им в большой тарелке принесла почему-то сама Егорова, улыбнувшаяся никарагуанке очень хитро, с взаимным перемигиванием. Бутерброды со сладким горячим чаем шли на ура; профессор наслаждался и превосходно приготовленным мясом (не то что вчера - вкуса тех пельменей он просто не запомнил), и беседой, которая очень скоро переросла в урок русского языка - для никарагуанки, естественно.
   И все таки где-то глубоко в душе Алексею Александровичу не давала полностью наслаждаться этим чудесным утром какая-то заноза - наверное та, которая поселилась в нем после слов коменданта.  Эта заноза ворочалась внутри Романова и грозила вырваться наружу; и вырвалась - когда недалеко за пределами лагеря зашумели.
   Профессор первым вскочил на ноги; недопитая кружка с чаем осталась на столе, а сам он, ухватив за руку Таню-Тамару, помчался к выходу из лагеря, чтобы, обогнув его вместе с девушкой, оказаться через минуту в березовом лесочке - там, где в первый день их злоключений были похоронены  жертвы русской общины. Их было трое - Кристина Иванова, однофамилица беглеца, погибшая под лапами древнего саблезубого хищника, и парень с девушкой, так и оставшиеся безымянными. Те похороны были тихими, без длинных речей - лишь  командир сказал несколько слов под сдавленные рыдания девушек, да Благолепов, бывший поп, остался после церемонии, не поднимая глаз на полковника, с упрямо сжатыми губами - все-таки решился проводить погибших в последний путь по христианскому обычаю.
   Теперь рядом с этими могилами лежал еще один труп - завернутый в несколько слоев полиэтиленовой пленки, в которой Романов узнал вчерашние накидки от дождя.
   - Витька Иванов, - Никитин первым нарушил молчание в толпе, окружившей вытянувшееся на траве тело и четверку поисковиков, которые и доставили его сюда, - кто его?
   - Тот же, кто и кардинала, - угрюмо ответил командир.
   - Ага, - вспомнил тракторист, - удар тупым твердым предметом по темечку.
   Он сунулся вперед, чтобы развернуть полиэтилен.
   - Не сметь! - воскликнул полковник.
   - Не надо, - поддержали его почти одновременно израильтянки, и Анатолий отдернул руку, поднимая недоуменный взгляд на девушек.
   Только теперь профессор заметил и их неестественную бледность, и то, с какой силой сжимают пальцы Оксаны с Бэйлой верное оружие. Он опять вспомнил предостережение Кудрявцева и содрогнулся - что же скрывала под собой эта пленка?!
   А между тем комендант уже распорядился насчет лопат; полковнику на этот раз показать мастерство не позволили; крепкие парни, часто сменяясь (даже профессор с доцентом внесли посильную лепту), очень скоро заглубились в землю настолько, что их даже пришлось останавливать. И вот уже  при помощи все тех же брезентовых ремней и двух сколоченных досок тело  было внизу - так что Романову, да и большинству собравшихся здесь его уже не было видно. Впрочем, все смотрели не туда, а на командира, и видели, что он никак не может подобрать последние для Иванова слова.
   - О мертвых или хорошо, или ничего, - наконец начал он с общеизвестной фразы, - не буду выдумывать сейчас добрые слова о Викторе Федоровиче Иванове. Одно скажу - он попал сюда вместе с нами; вместе с нами встретил первые невзгоды - неважно, как встретил - он был одним из нас. И здесь, сейчас, никому; слышите - никому! - не позволено лишать жизни человека. А тот кто сделал это, - палец Кудрявцева показал вглубь могилы, - уже не человек. И скоро он узнает об этом. И очень пожалеет.
Все. Земля тебе пухом, Виктор Федорович.
   Полковник нагнулся, бросил вниз три горсти земли и, не оглядываясь, направился в лагерь...
   Когда профессор с никарагуанкой остановился у трактора, готового в путь, полковник уже был спокоен и деловит; он даже посмеялся над предложением Никитина касательно визита к соседям в мусорной будке. А когда тракторист рассказал о верблюдах и Берлускони, рассмеялись и Тагер с Гольдштейн. Никитин с Игнатовым переглянулись - они явно хотели добавить об экономии солярки и бензина, но командир остановил их решительным жестом - казалось он читал их мысли:
   - Есть вещи, на которых нельзя экономить. И престиж государства (он так и сказал - государства) - одна из них. К тому же, может придется еще кое-куда съездить... Нет, едем на двух внедорожниках: на джипе - спецгруппа и... Орейра (профессору показалось, что Кудрявцев чуть заметно ухмыльнулся); на "Эксплорере" - Левин с...
   - Левина прошу оставить, Александр Николаевич, - выступил вперед Ильин, - уж больно много работы у нас для сварщика, а Борис у нас один. И Дубов тоже мне нужен.
   - Вообще-то я тоже могу со сваркой, - удивил его командир, - но... ладно, уговорил.
Тогда второй экипаж - Холодов, Володин, Ирина Ильина; естественно, "наш" итальянец Василий Луччи  и...
   Вперед выступил доктор Браун; удивительно - его всегда чуть высокомерное лицо сейчас было просящим, даже - показалось Романову - умоляющим.
   - Эге, - подумал Алексей Александрович, - а не решил ли доктор сменить место жительства - переехать, так сказать, в свободную Европу. Я бы тебя так просто не отпустил...
   Но решал тут не профессор; командир после недолгой паузы кивнул:
   - Доктор Браун. Ну и естественно, Никитин на тракторе. Предупреждаю - все, кроме спецгруппы идут в рейс грузчиками (он тут же перевел это на английский - для доктора, ну и для Тани-Тамары, конечно. На итальянский, для Луччи, никто переводить не стал - он и так за два дня  вполне квалифицированно освоил эту профессию). Так что, Валерий Николаевич, распорядись - в прицеп пару лопат и... отыщите чемодан Иванова. Собрать в него все вещи... я повторяю - найти и собрать все. Чемодан к нам в машину. Все, готовьтесь - через десять минут выступаем.
   Сам он кивнул Оксане с Бэйлой и профессору: мыть руки и пить чай - рейд может оказаться очень долгим. Командир с девушками отправился в сторону санузла ("Отмывать руки!" - догадался Романов), а его самого опять препроводили в столовую - конечно же Таня-Тамара. Чай - ни остывший, ни горячий, принесенный Зинаидой в другой кружке, в горло не лез. Зато его с удовольствием пила никарагуанка, успевая допрашивать Алексея Александровича о событиях последнего часа.
   Впрочем она прервалась сразу же, как по другую сторону от профессора на лавку опустился Кудрявцев. Рядом сели две девушки - спецгруппа была в полном составе. А Егорова уже несла чай - на этот раз в чайнике - сахар и все те же бутерброды. Командир в столовую пришел тоже не с пустыми руками - он поставил на стол бутылку из-под коньяка - того самого, которым они отпраздновали победу над седым исчадьем ада (что бы там не говорила Оксана Гольдберг).
   - Ого! - первым подскочил тракторист, - помянем Витьку?
   - Поставь! - такой голос командира заставил бы даже статую исполнить приказание.
   Никитин мгновенно исчез. А к столу подошла Рая Орлова. Профессор помнил, как эта помолодевшая продавщица городского рынка злорадствовала в первый день - азербайджанец, хозяин деликатесного товара, которым она торговала, никогда больше не увидит ни своего прилавка, ни его содержимого, ни ее саму. А вчера оказалось, что это совсем не так. Но к столу она подошла не с упреками в адрес Романова.
   - Разрешите? - она коснулась треугольной пластиковой бутылки; командир кивнул, и девушка взяла ее в руки, - Точно. Такие у нас в соседнем городе, в Камешково, подпольно разливали - весь Ковров завалили своей "продукцией". Триста рублей бутылка. Я и сама сколько таких из под полы продала.
   Раиса немного смутилась, а потом с вызовом посмотрела - почему-то на профессора. А тот взгляда не отвел, даже кивнул ей:
   - Хорошая цена. Раз в двадцать дешевое настоящего. И главное - не отравились ведь.
   Он с довольным видов осмотрел рядом сидящих - все, кроме никарагуанки, попробовали этот "нектар". Алексей Александрович не был ценителем благородных напитков, но на званых обедах и раутах приходилось всякое пробовать, в том числе и очень редкое и дорогое. Так вот, в этой пластиковой бутылке, на его взгляд, коньяк был ничем не хуже.
   - Что-то много у нас из Коврова сюда попало, - проворчал подошедший комендант, - и Нина с Раисой, и Холодов вон там службу проходил...
   - Ага, - подхватил командир, - и пулеметы наши, "Корд" - так и расшифровываются вроде  - "Ковровские оружейники делают"; да и первый  свой автомат  Калашников сделал на заводе Дегтярева.
   - А матрас, - ну тот, что на части разобрали и дети на них теперь спят, - пояснила Раиса, - на "Асконе" сделали - тоже ковровская фирма.
   - Да и я, - помялся Ильин, - как-то блоки газобетонные на стройку покупал - тоже на ковровском заводе силикатного кирпича.
   - Хватит про Ковров, - оборвал воспоминания Кудрявцев, - если уж говорить о каком городе - так о том, который ты, Валерий Николаевич, - обещал нам построить (комендант поперхнулся, так что подскочившему трактористу пришлось стукнуть его по спине) - вот про этот город и беседуйте - название ему, что ли, придумайте.
   А тракторист подскочил не случайно - полковник как раз открыл бутылку. Вдохнув глубоко носом воздух вместе с резким ароматом из полной треугольной емкости, Анатолий скорчил сначала недоуменную, а потом обиженную физиономию - обманули! - и снова скрылся из глаз.
   Аромат химической лаборатории тем временем перебил даже запахи готовящегося обеда и командир поспешил закрутить пробку обратно.
   - Знающие люди, - теперь едва не поперхнулась Оксана, которая, к удивлению Романова, как ни в чем не бывало завтракала, как и Тагер, - знающие люди, - повторил Кудрявцев, - утверждают, что это какая-то пластмасса. Проверь, Валерий Николаевич, может пригодится.
   - Хорошо, - комендант сунул бутылку в карман, - он явно думал сейчас о другом - может о Левине со сваркой, или о верблюдицах доцента Игнатова; а может, уже и о будущем городе. Впрочем, он тут же встрепенулся, вспомнив о задании, - все готово, Александр Николаевич, чемодан собрали - можно ехать.
   Все дружно рассмеялись - Ильин словно в круиз их отправлял.
   - Ну, значит, поехали, - командир упруго вскочил на ноги, а вслед за ним и все остальные.
   Джип уже стоял  на открытом пространстве;  дверца его багажника была открыта - там  стоял чемодан Иванова, так же набитый вещами, как в первый день.
   - Первого января, - вспомнил вдруг профессор, - в Новый год нового мира. А сейчас уже пятое.
   Рядом с чемоданом сидел с независимым видом Малыш и Алексей Александрович понял - никакая сила, кроме может быть прямого приказа командира, не сгонит пса с этого места. Кудрявцев лишь кивнул, улыбнувшись, и закрыл дверцу багажника. Он сам сел за руль "Вранглера"; рядом как всегда держала наготове свой "Бенелли" Оксана, а сзади... сзади между снайпером и Алексеем Александровичем - Алешей - сидела Таня-Тамара: тоже с оружием, пистолетом Макарова в кобуре. Кобуру она повесила на выданном ремне на правой стороне, а ее левая нога "грела" Романова. Особенно горячим было ее бедро; Алексей Александрович ощущал это через два камуфляжа - свой и никарагуанки - но ничто не смогло бы сейчас заставить его отодвинуться в сторону.
   Впрочем, это не помешало профессору внимательно выслушать вопрос полковника.
   "Вранглер" вырулил на прямую, отъехав от лагеря в сторону реки метров на триста, и поехал по пойме вниз по течению реки; медленно - так чтобы не отставал трактор.
   - Так что там насчет четырехсот метров в год, - удивил Романова командир первым вопросом, - это действительно так происходило?
   - Да, - справился наконец с изумлением Алексей Александрович, - не то чтобы они прямо так - по полшага в час передвигались. Нет - найдет племя долину какую удобную для жизни - корешки там, стада животных; льва пещерного из логова выгонят, а сами поселятся. И живут там год, два, десять... А потом или еда кончится, или племя расколется и новый вожак двинется искать новую долину...
   - И нового пещерного льва, - хмыкнул полковник, - а они сейчас еще живут?
   - Живут, - кивнул головой профессор; он видел, как командир посмотрел на него в салонное зеркало и тут же вернул взгляд вперед, а затем на приборную доску. Романов понял, что командир отмеряет расстояние - все те же пять километров - по спидометру, чтобы не промахнуться.
   - Ага, - понял Алексей Александрович, - значит эта дорога ему незнакома; значит в поиск они ходили не здесь, скорее всего... лесом, где и нашли Холодова. Что же все таки с ним произошло?
   Вслух же он продолжил вчерашнюю лекцию - ту ее часть, что так удачно вчера пропустил:
   - Значит никто не может сказать, когда наши пралюди доберутся досюда - ведь реальность-то здешнюю мы уже изменили.
   - Это как? - задала вопрос Оксана; она сидела, полуобернувшись к заднему ряду сидений и переводила. Профессор предпочел бы, что бы ни Тагер, ни тем балее Таня-Тамара не слышали продолжения лекции, но что поделать!
   - Ну вот мастодонта убили, оленя; а может он должен был на ужин тем самым людям попасться. Ну и многое другое. Во всяком случае сейчас никто, даже тот, кто нас сюда послал, не скажет, когда они тронутся в путь - завтра, через год, или, может быть, через двести лет.
   - И поэтому...
   - И поэтому тот самый компьютер, скорее всего получивший команду обеспечить нашу встречу, не мудрствуя лукаво, сделал нас долгожителями - теми самыми Горцами. Чтобы дождались. И сколько нам теперь отмерено, вряд ли кто сможет сказать...
   - Но это же.., - вскричала Гольдберг, - замечательно!?
   Это было скорее вопросом, чем утверждением, и Романов поспешил успокоить девушку:
   - Конечно, замечательно! Но не для всех - только для тех, кому, в общем-то, и поручили выполнить это задание - то есть тому, кто произнес сакраментальную фразу о собственной ненужности - для двенадцати девушек и двенадцати парней из каждого анклава. Тех, естественно, кто остался жив.
   - А остальные? - не унималась девушка.
   - А остальные - прицепы;  только ты это слово не переводи, - поспешил он остановить Гольдберг, - еще обидятся. Это я так назвал всех, кто попал сюда случайно, потому что оказался рядом с кем-то из двадцати четырех. Вот как Бэйла с Таней-Тамарой.
   Он впервые подумал о том, какая пропасть теперь разделяет его с никарагуанкой; тревожно посмотрел на нее. Но девушка, выслушав перевод, посмотрела на него со спокойной улыбкой; Алексей Александрович сказал бы даже, что в ее взгляде было что-то большее, чем обычное любопытство, но... Автомобиль вдруг мягко затормозил и командир   буднично сказал: "Приехали".
   Романов отвел взгляд от Тани-Тамары и перевел его вперед - там, за лобовым стеклом, метрах в тридцати-сорока на них с таким же любопытством смотрело целое стадо оленей, впереди которого нетерпеливо бил копытом  большерогий красавец, точно такой же, какой уже попадался им в лесу. Гигантскому грациозному животному скорее всего небольшой внедорожник не показался грозным соперником, но вот рядом остановился второй внедорожник, потом "Беларусь" с большим прицепом; трактор тут же заглох, выпустив кверху черный выхлоп дыма из глушителя.
   Последнее скорее всего и спугнуло зверя - он повернул налево, видимо собираясь обогнуть неведомое рычащее животное по широкой дуге вдоль леса и зашагал, а потом помчался, высоко вскидывая длинные ноги. Следом побежали более мелкие, но не менее грациозные оленихи - во всяком случае раскидистых рогов у них не было; у них вообще не было никаких рогов - машинально размышлял профессор, и вдруг встрепенулся: за подпрыгивающими серыми боками животных, за редкими стволами деревьев проглядывались какие-то развалины И это именно к ним относилось последнее слово полковника Кудрявцева.
   За деревьями что-то замельтешило; вроде кто-то забегал. Автомобили отделяло от леса все те же триста метров, и их явно пока не замечали. А вот убегающую добычу заметили - раздался чуть слышный крик-команда, и вслед убегающему стаду раздались выстрелы:
   - Раз, два, три, четыре, - считал командир, - что же они так мажут-то?
   Видно было, что ему безумно жаль впустую потраченных боеприпасов - ведь еще вчера это были их патроны, и их автомат.
   - Последнего ранили, - это по-английски отметила Бэйла и полковник скомандовал:
   - Добей!
   Снайперская винтовка, оказывается, уже следила за животными (а может, за людьми?) в открытое окно "Вранглера" и в замкнутом пространстве громко хлестнул выстрел. Последняя самка подогнула на бегу передние ноги и так - безрогой головой вперед - врезалась в траву.
   В итальянском лагере кто-то счастливо заорал, но тут же умолк, видимо поняв, что трофей этот чужой. Кудрявцев тоже решил так, и улыбнувшись, прокомментировал:
   - Ну вот, не с пустыми руками в гости приехали... Но четыре патрона мимо!
   Машины и трактор остались на месте, только развернулись капотами к лесу, готовые в любой момент рвануть на помощь парламентерам. А их было трое. Это решение командир озвучил, собрав всех за прицепом. Трактор, а за ним несколько слоев металла бывшего мусорного прицепа давали надежную защиту, и только тут профессор подумал, что эти четыре патрона незадачливого стрелка могли попасть и в них - в самого Алексея Александровича, в командира, или, к примеру.., в Таню-Тамару.
   Поэтому, шагая в составе трех представителей русской общины к лагерю, он был настроен более чем негативно к итальянцам.  Командир видимо почувствовал его состояние, потому что не доходя метров сорока до кромки леса, остановился, и еще раз повторил инструкции, данные ранее профессору и Оксане.
   - Еще раз повторяю, Алексей Александрович, - с нажимом в голосе повернулся к Романову полковник, - твое дело - перевод слово в слово и никакой отсебятины. Мы не находили Холодова и кардинала, мы ничего не знаем об окружающем мире. Я думаю, что кто-то там, - он показал рукой на итальянский лагерь, - знает русский... Мы думаем...
   Командир повернул голову к израильтянке и та, блеснув глазами от ярости так, что Романов поспешно отвернулся от девушки, согласилась:
   - Определенно знает.
   - Поэтому если я иногда буду вроде как проговариваться - на русском, естественно - попрошу не удивляться, хотя бы внешне, - он взял за локоть Гольдберг, успокаивая девушку, чем-то явно расстроенную, а так.., -  мы пришли познакомиться и... торговать.
   - Торговать? - изумился профессор, - ни о чем подобном за тракторном прицепом Кудрявцев не говорил. Только тут Романов вспомнил о каких-то мешках в багажнике, за чемоданом, - думаешь им нужны твои... наши доллары и евро?
   - Нужные вещи, конечно не продадут, - усмехнулся командир, - только откуда они знают, что нужно в этом мире, а что не очень?
   - А тот гад, с тяжелым тупым предметом?
   - Это не твоя проблема, - посуровел полковник, - ты, главное, от нас с Оксаной не отставай, и почаще оглядывайся.
   Между тем от леса отделилась группа людей - тоже из трех человек; они не спеша направились к русским (Оксана ведь тоже  считала себя русской). Так что подходивших итальянцев профессор успел рассмотреть очень внимательно.
   Впереди шел плотный низкорослый парень с густой гривой черных волос. Взгляд его был тяжелым, неприемлящим перемен, которые могли принести с собой пришельцы.
Справа от него с трудом вышагивала по траве высокая сухощавая девушка. Эта была блондинкой; ровные жидкие пряди волос свободно спадали на плечи и лоб. Она даже споткнулась, подходя к группе гостей, потому что передвигалась в туфлях на высоченной платформе. Да и костюм ее не располагал к таким прогулкам. Эта брючная пара была не чета той, в какой прибежала к ним Оксана. Явно очень дорогая - из тех, которые, как предполагал Алексей Александрович, и называют эксклюзивными. Здесь, в пойме, рядом с туловищем убитого животного, он смотрелся скорее нелепо. Романов сказал бы, что незнакомка такую дорогую вещь одела впервые. И девушке она не очень подходила, что явно отметила израильтянка, усмехнувшись почти незаметно. Но женщины такое наверное чувствуют на подсознательном уровне, и Романов понял, что Оксана, не произнеся еще ни одного слова, приобрела здесь смертельного врага. Впрочем ей было на это наплевать, и профессор понимал ее - ведь рядом стоял полковник Кудрявцев, непревзойденный боец, которому даже такой противник, как .., м-да...
   Профессор внимательно осмотрел третьего итальянца; он бы скорее назвал его греком - одним из тех древнегреческих олимпиоников, что когда-то соревновались с самим Гераклом и, возможно, побеждали его. Во всяком случае, в таком поединке сам Романов поставил бы именно на итальянца.
   На этого двухметрового красавца с внешностью и фигурой древнегреческого бога, босого, одетого лишь в короткие шорты, смотрели все;  лишь Оксана нервно переводила взгляд с него на полковника и обратно; потом облегченно вздохнула, видимо подумала, что лучше ее Александра нет никого, и уже смотрела на гиганта с некоторым пренебрежением.
   А больше всех итальянцев - даже больше самого красавца - лучился довольством коренастый крепыш.
   - Это мой Марио, Марио Грассо... Хорош? - заявил он, нарушая весь план переговоров, который вчерне набросали русские.
   Столько властной уверенности, хозяйского уничижения собралось в этом слове, что Алексей Александрович невольно вспомнил предков этого итальянца - древнеримских патрициев... и их рабов. Вот таким же рабом, наверное считал этого гиганта предводитель итальянцев. А тот смотрел на патрона с обожанием. Так пятилетний ребенок смотрит на отца - большого, сильного, умного. И этот его взгляд, и поистине собачью преданность, выказываемую при чужих людях, профессор попытался объяснить отсутствием большого ума: "Сила есть - ума не надо!", - но что-то здесь было иное, непонятное...
   - Хорош, - согласился полковник. В его возгласе было искреннее восхищение красотой сильного мужского тела и, пожалуй, какое-то предвкушение - а каков ты на самом деле, парень?
   Он шагнул вперед, к Марио и тот улыбнулся Кудрявцеву доверчиво и с любопытством, так что профессор опять невольно подумал о пятилетнем ребенке.
   А командир ткнул пальцем в бицепс (или как там называется эта мышца - Алексей Александрович в анатомии не был силен); потом его рука переместилась на широченную грудь Грассо, которая располагалась как раз напротив глаз полковника. Под твердым пальцем, который определенно нажимал в нужные точки, разбухали тугие валики мускулов и Александр Николаевич довольно кивал головой.
   - Слишком довольно, - подумал Романов, не успевая заметить, куда же ткнул Кудрявцев в очередной раз пальцами, сложенными теперь вместе наподобие птичьего клюва.
   Результат был неожиданным; по крайней мере для тройки итальянцев. Хотя... Блондинка итальянкой не была - какая итальянка будет ругаться на латышском языке - его профессор тоже отлично знал. Вырвавшиеся слова девушка была готова проглотить, но как известно - слово не воробей... А Романов вовремя вспомнил о предостережении командира и на быстрый взгляд блондинки никак не отреагировал. Он смотрел  с любопытством на Марио, который сидел на корточках, придерживаемый за плечо полковником и судорожно открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух.   Другую руку Кудрявцев протянул в сторону главного итальянца, останавливая его жестом, а затем и успокаивающей фразой:
   - Не беспокойтесь, синьор Паоло Джентале, сейчас все пройдет. А парень действительно хорош, его бы еще поднатаскать маленько.
   Алексей Александрович спохватился - ведь он здесь в первую очередь переводчик, пусть с автоматом за спиной и полным снаряжением к нему - и быстро перевел с русского на итальянский, хотя Джентале кажется и  без перевода понял русского командира. А последний продолжил:
   - И скажите своему парню, который прячется вон на той крыше, - полковник махнул рукой куда-то в середину лагеря, - чтобы он опустил автомат; он сейчас как раз целится вам в спину. Лучше пусть с остальными за добычей сходит. Нам этот олень не нужен.  А автоматчик ваш к тому же  сейчас находится под прицелом сразу двух снайперов...
   Профессор, переводя на безупречный итальянский последние слова, внутренне усмехнулся - в Тагер он не сомневался - она не только невидимого Романову автоматчика контролирует, но и любого другого "противника" готова "помножить на ноль" (как она сама выражается), лишь только командир подаст условный сигнал. А вот насчет первой жены коменданта у него были большие сомнения. Он вспомнил ее частое: "Эх, мужичка бы сейчас хоть какого-нибудь!".  И мужичок - не "какой-нибудь", а самый что ни на есть эталон сильного пола сейчас опять вставал в полный рост, демонстрируя свою идеальную фигуру и восхищенно глядя теперь уже на Кудрявцева. Именно в эту точку местности, предполагал Алексей Александрович, был сейчас направлен прицел "Вепря" - карабина, который Оксана Гольдберг все таки отдала Ирине Ильиной, признав ее врожденный талант снайпера.
    Джентале недовольно посмотрел на своего телохранителя (а кем  еще мог быть красавчик Марио?), перевел еще более хмурый взгляд на Кудрявцева и отрезал:
   - Автомат не отдам!
   - Понимаю, - усмехнулся командир, - трофей! Закон джунглей, так сказать.
   - Каких джунглей? - удивился Джентале.
   - А вот этих, - рука полковника Кудрявцева обвела широким полукругом лес, окружавший итальянский лагерь, - или мы с вами будем руководствоваться более цивилизованными законами?
   - Цивилизованными? - еще больше удивился итальянец, - а в этих законах что-нибудь говорится про автомат Калашникова?
   - Говорится, - улыбнулся русский, успокаивая итальянца, - все , что было у Холодова - нашего беглеца - принадлежит ему, а значит и всем вам. Если, конечно, он не захочет вернуться обратно.
   Последние слова Алексей Александрович перевел с тугим комком в горле, вспомнив инструктаж командира, особенно об отсебятине, но справился наверное вполне успешно, потому что ни  Виктория (так представилась все на том же итальянском латышка), ни сам итальянский босс не насторожились.
   - Не захочет, - поспешил ответить Джентале; и профессор, да и Оксана наверняка тоже внутренне содрогнулся, вспомнив грязный полиэтиленовый куль.
   А полковник улыбнулся еще лучезарнее:
   - Ну и отлично, сейчас все его вещи и принесут, - он подал рукой условный сигнал - один из немногих, которые запомнил Романов. Этот сигнал должен был привести сюда Холодова и Басилио с чемоданом.
   Они действительно выступили из-за тракторного прицепа. Чемодан, набитый бельем, нес итальянец. Он заметно кренился на одну сторону - тряпки, каждая в отдельности почти невесомая, в сумме образовали достаточно солидную ношу. Впрочем, Холодов был загружен не меньше, Алексей Александрович знал это по себе - автомат, разгрузка с магазинами, штык-нож на ремне весили тоже очень даже немало.
   Третий участник шествия приближался порожняком - Малыш сам решил, что ему тоже пора появиться здесь. Наверное на него, да на злополучный чемодан и загляделись итальянцы (и одна латышка!), потому что соотечественника - Басилио Луччи - они узнали, только когда он опустил тяжелый груз у ног Кудрявцева. Профессор едва сдержал хохот внутри себя. Он вдруг представил, как Паоло с Викторией открывают чемодан, вываливают грязное поношенное белье и начинают в нем рыться. Многое бы он отдал, чтобы увидеть их лица в этот момент.
   Но сейчас эти лица стали страшными - лицами безжалостных убийц, и первым их порывом было вцепиться, разорвать на части, да хоть и голыми руками подлого предателя Луччи. Но рядом стоял полковник Кудрявцев, чья улыбка словно говорила теперь: "Только попробуйте!"; где-то недалеко целились в них снайперы и эта пара, переглянувшись, вдруг снова стала внешне вполне мирными и толерантными еврогражданами. Теперь они смотрели на Марио, сделавшего несколько шагов вперед и присевшего перед Малышом. Пальцы здоровяка утонули в густой шерсти алабая;  он повернулся ко всем со счастливой улыбкой: "Собачка! Как ее зовут?", - и профессор, вспомнив вдруг про "тупой твердый предмет", понял, что этот человек никак не мог быть тем, кто профессионально орудует этим самым предметом. Да ему и не нужно ничего - он и голыми руками быку шею свернет. А вот Джентале, или, тем более латышка...
   А Малыш, который кроме командира позволял такие вольности по отношению к себе разве только Гольдберг, да Маше с Дашей, терпел, пока сильные пальцы итальянца трепали его мохнатые щеки.
   - Или пес действительно воспринимает его как ребенка.., большого ребенка, - понял вдруг Романов, - или между этим молодым Гераклом и командиром уже протянулась какая-то незримая ниточка. А может все проще - Александр Николаевич подал какой-то знак и Малыш сейчас просто терпит эти нежности.
   Последнее профессор подумал с какой-то ревностью - ему самому алабай таких "нежностей" не позволял.
   - И что теперь? - спросил Паоло, передавая чемодан телохранителю, резко окликнув его перед этим.
   - А теперь мы хотим забрать свое имущество, - полковник кивнул, и Алексей Александрович вытянул из файла, сложенного вдвое, листок - один из двух на итальянском языке, украшенный внизу подписями командира и Басилио.
   - Какое имущество? - вскинулся Джентале, впиваясь взглядом в документ; впрочем, он и без бумажки давно понял, зачем здесь появился Басилио Луччи. Босс итальянского анклава перевел взгляд на "Беларусь" с прицепом, два внедорожника - где-то там прятались русские снайперы - и сник:
   - Если попадутся деньги и оружие, не отдам.
   Полковник выслушал перевод все с той же улыбкой на губах; теперь он даже засмеялся:
   - А зачем нам их деньги? У нас самих этих долларов и евро - куры не клюют;  да и оружия хватает. Переведи, - он повернулся к Романову и незаметно подмигнул - значит тоже заметил, как чуть дрогнули на этой фразе ресницы блондинки, - мы согласны.
   - Ага, - догадался Алексей Александрович, - значит для нее эти слова и были предназначены.
   Так, общей группой, сопровождаемой алабаем, они и пошли к ангару, вернее его остаткам, где когда-то работал Луччи. А идти было совсем недалеко - этот участок располагался в крайнем ряду и при желании автомобиль, точнее его  часть, разрезанную где-то в районе задней пары колес, можно было разглядеть не сходя с места знакомства. Командир, шагая впереди рядом с Джентале и профессором, продолжал, не требуя перевода - опять наверное для насторожившейся  Виктории:
   - А где же все остальные? Наверное, наш гостеприимный хозяин своих соотечественников  спрятал.
   - Зачем? - удивился Романов,  поощренный к продолжению разговора еще одним подмаргиванием.
   - Чтобы мы не агитировали их последовать примеру Валентино с Басилио (босс опять дернулся) - в коммунистический рай из загнивающего Запада,  - теперь уже дернула щекой латышка, - а вот мы сейчас у него прямо и спросим; переводи.
    И профессор перевел :  "Не хотите к нам присоединиться, синьор Джентале?"
   - И что я у вас буду делать? - Паоло оглянулся на Викторию, словно желая спросить - правильно ли он делает, сразу отказываясь от такого предложения, и Алексей Александрович понял, что не все так просто в их отношениях; еще неизвестно, кто тут главный и кто... больше боится своего партнера.
   - Будете делать то же, что и все, - ответил откровенно Кудрявцев.
   - А что у вас все делают?
   - Ну... завтра, например, пахать будем, потом картошку сажать, огурцы там, помидоры...
   Итальянец даже остановился - он наверное даже в страшном сне не мог представить, что кто-то заставит его полоть или окучивать картошку. Да он и слова-то этого - "окучивать" - наверное не знал; или знал, но совсем в другом смысле.
   - Нет, - отказался он решительно, снова посоветовавшись взглядом с напарницей, - мне это не подходит.
    О том, что у остальных итальянцев могут быть другие взгляды на собственное будущее, он  скорее всего даже не подумал, а полковник не настаивал. Тем более они как раз подошли к остаткам лимузина - раньше длинного, роскошного, а теперь нелепо уткнувшегося задней обрезанной частью в тротуарную плитку - именно ею был выстлан тротуар перед складом-ангаром Луччи. Внутри этого ангара прятался нос автомобиля, невидный снаружи. Зато можно было прекрасно видеть салон - его заднюю часть, отделенную от водительской части тонированным стеклом, сейчас приспущенным. Под стеклом был встроен большой экран телевизора; перед ним помещалось что-то изящное, деревянно-благородное - бар, наверное, или холодильник. Кожаный диван, заменивший собой задние сидения, тоже был великолепным  - сам профессор хорошо подумал бы, переселяться ли из такого салона в гараж Ежикова, на вторую полку с тощей курпачой.
   - Это мой "Кадиллак Эскалейд лонг" - самая последняя модель, индивидуальная сборка,  - в голосе Паоло, погладившего черный блестящий бок автомобиля, прозвучала неожиданная для этого жестокого человека нежность, - и чего это Марио вздумалось въехать в этот долбанный сарай?
   Он плюнул со злостью на куски алюминиевой обшивки, накрывшей впереди "Кадиллак" - все, что осталось от покрытия ангара. А телохранитель ответил, к изумлению профессора, все еще считавшего его гигантом с умом малыша, вполне по-взрослому:
   - Вы же сами мне такое сказали, босс, что любой с управлением не справился бы.
   - Ну что я тебе такого сказал, Марио?
   - Вы сказали босс, что нам не скрыться, и что вас сегодня все равно пришьют. И что я после этого могу быть абсолютно свободным, и на мое имя даже открыт счет в миланском банке. А зачем мне деньги и свобода без вас, босс? Никому я на всем свете не нужен, кроме вас...
   - Ага, - даже обрадовался Алексей Александрович, - так это Марио сюда прислали с миссией; это ему положены всякие плюшки - хотя бы эта гипертрофированная преданность, ну и долголетие в придачу с волшебной регенерацией.
   Полковник между тем нагнулся и, ухватившись за остатки заднего борта автомобиля, дернул его вверх и назад. "Эскалейд" ощутимо вздрогнул и, кажется, немного сдал назад.
  - Эй-эй, ты что делаешь? - воскликнул итальянский босс, забывший о вежливости, на который прямо указывала его фамилия,  - это моя машина!
   Командир сделал вид, что не понял его; во всяком случае он повернулся к другому итальянцу - Марио Грассо: "Берись с другой стороны".
  Гигант понял без перевода. Тяжеленный кузов, подхваченный с двух сторон двумя парами сильнейших, какие только мог представить Романов, человеческих рук, оторвался от земли и пополз назад, открывая перед всеми очередные сокровища Али-Бабы - по-итальянски Басилио Луччи.
 Сокровища эти были упакованы в плотную бумагу, на которой не стыдно было бы печатать иллюстрированные журналы. Четыре огромных - больше метра и в диаметре, и в высоту - рулона с такой бумагой  ждали их тут. Три абсолютно целых, скорее всего не пострадавших от дождя, поскольку они были тщательно упакованы все в тот же полиэтилен с разноцветными наклейками; четвертый оказался на границе участка и был лишен примерно четверти свих первоначальных запасов. Он несомненно был основательно пропитан влагой, но спроси сейчас кто командира, тот бы как обычно сказал: "Пригодится!".
   Басилио ринулся было на свое рабочее место, но был остановлен Паоло:
   - Стоять! Мы сами разберемся!
   Парень озадаченно повернулся к Кудрявцеву: "Но там же...", и тут же успокоился, не договорив, потому что командир стоял абсолютно безмятежным, с легкой улыбкой на губах; весь его уверенный вид словно говорил:
   - Пусть смотрят, все равно мы возьмем то, что нам нужно.
   Еще его лицо выражало легкое недоумение: как так - пошел уже пятый день, а вы даже не разобрали, чем вас провидение наделило; ну, или тот, кто под провидение сработал.
   А Марио начал разворачивать первый сверток - там оказались шесть коробок с "Хускварнами". Босс скрипнул зубами. Даже для него, далекого от повседневных забот, было понятно, какое богатство уплывает сейчас из итальянской общины.
   - Одну можешь оставить, - полковник перешел на "ты" вслед за боссом.
   - А бензин? - резко перевел на него взгляд итальянец; видно об удаче русских с  ГСМ ему тоже было известно.
   - А что еще, собственно, мог ему поведать Иванов? - подумал Алексей Александрович, переводя этот короткий диалог, - да пожалуй все, секретов ни от кого не держали - и об оружии, и о победе над собакомедведями, и о... Нет!  Последнюю лекцию Виктор "прогулял", по уважительной причине, конечно - был в караульной смене. Поэтому ни босс, ни Виктория (а куда она, кстати, подевалась?) не знают, что с ними случилось; куда их забросила судьба и - главное - что назад дороги нет! И именно поэтому командир взял с собой все запасы валюты -  эти цветные фантики здесь еще можно обменять на вполне материальные ценности. Сложно, но можно.
   Он вдруг вспомнил командирское: "...не отставай и почаще оглядывайся", и дисциплинированно оглянулся - латышки действительно не было рядом, и смутная тень тревоги зародилась внутри него. Однако его голос не переменился, переводя несколько удивленный возглас Кудрявцева:
   - Так у тебя же в "Кадиллаке" бак литров на сто!
   - Сто двадцать, - хмуро поправил его итальянский босс, - только он наполовину пуст.
   - Или наполовину полон, - весело поправил его полковник.
   Весело, потому что Грассо как раз разворачивал упаковку с тех самых "Грюндфосов", без которых Ильин чуть ли со слезами на глазах просил не возвращаться. Потребовать  он  у командира, конечно, не посмел, но его последняя просьба была где-то на грани.
   Потом сильные руки итальянского телохранителя стали доставать совсем уже невообразимые вещи - два компактных компрессора, комплекты шлангов и насадок для автоматического полива, и многое другое, чего   сам профессор видел впервые, но благодаря комментариям Басилио узнавал, хотя бы по названиям.
   Лицо Джентиле становилось все скучнее - не считать же оружием целую коробку садовых секаторов (сорок штук, пояснил Луччи) или четыре газонокосилки, с таким же количеством электротриммеров, извлеченных из общей упаковки. Наконец, когда у дюралевой стенки оставалось не так много товара, Марио нагнулся к очередному бумажному тюку - точнее к целой связке упаковок. Луччи опять попытался дернуться вперед, и снова был остановлен неразборчивым рыком босса; телохранитель резко надорвал толстую бумагу и изнутри, словно змея, вылетела длинная металлическая лента. Она развернулась неожиданно далеко и только по счастливой случайности острый металл не задел никого. Но нет - здоровяк-итальянец стоял с бледной улыбкой, зажимая ладонью правой руки предплечье левой. Из под пальцев обильно сочилась кровь. К нему бросились сразу трое - Джентале и командир с Оксаной - первый с по-настоящему озабоченным лицом (надо же!); двое других уже с платочками в руках.
   Сам профессор не спешил; он даже позволил себе короткий комментарий - на русском, естественно, языке: "Да ничего с ним не будет. Зарастет как на собаке".
   Кудрявцев, накладывая сложенные вместе платки на рану (чтобы по-настоящему перевязать такую руку, понадобился бы платок гигантских размеров!), повернулся к нему. В его кивке Романов прочитал: "Он из этих, из наших?", и кивнул в ответ, понимая, каких "наших" имеет в виду командир.
   А Марио Грассо уже улыбался по-настоящему, с молчаливой благодарностью принимая заботу русских - для него Оксана Гольдберг была самой настоящей русской. Но больше всего ему, судя по сияющей физиономии - если можно было так назвать профиль какого-то из греческих богов - было приятно внимание босса.
   Он хотел сказать что-то Джентале, но тот уже принял свой обычный чуть презрительный ко всем окружающим вид; к тому же Луччи наконец разразился тирадой, которую так долго запрещал Паоло:
   - Я же ведь хотел сказать! Осторожнее надо было - там два десятка полотен для ленточных пил, и два заточных автомата к ним.
   - А сами станки лесопильные есть? - живо повернулся к нему полковник, уже представляя наверное, как будет прыгать от радости комендант. Увы, сегодня Ильину предстояло ограничиться только тем, что лежало сейчас под ногами в ворохах разорванной бумаги.
   - Нет, конечно, - замотал головой Басилио, - это же крупногабаритный груз - там совсем другая доставка.
  Кудрявцев ничем своего разочарования не показал; он кивнул Холодову:
   - Давай-ка, сержант, за нашими. Пусть Анатолий прямо сюда заруливает; и всех остальных тоже, на "Эксплорере". С "Вранглером" пусть Бэйла с Ириной остаются, сам понимаешь зачем.
   Холодов кивнул: "Есть!" и умчался выполнять приказ.
   И опять профессор вспомнил про Викторию. Казалось бы, она должна была сейчас стоять рядом, вслушиваясь в каждое слово, произнесенное русскими. Командир с Гольдберг опять склонились над раной, а Романов вышел из ангара  вслед за сержантом - может латышка прячется где-то там. Краем глаза он успел отметить, как здоровяк осторожно отстранил рукой израильтянку, и не сказав ни слова, скрылся в противоположном от профессора направлении.
    Под солнцем чуть в стороне сверкал черной полировкой "Кадиллак" и Алексей Александрович, открыв поначалу зажмуренные от ярких лучей солнца глаза, вдруг заметил в этом  черном лакированном "зеркале", как сзади и сбоку вырастает темная тень, обезображенная крутыми изгибами автомобильной обшивки.
   Он еще успел вспомнить, во второй раз: "... почаще оглядывайся!", - и действительно успел повернуться к Виктории, с обезображенным от ненависти лицом опускавшей на его голову какой-то предмет (тупой и твердый!); и к кому-то еще, гораздо большему размерами латышки, выросшему внезапно за ней. Потом этот предмет обрушился на него, заполнив огнем правое ухо, а затем и всю голову, и профессор провалился во тьму, так и не успев понять, действительно ли до левого - целого - уха донесся звук далекого выстрела и злое рычание алабая.
   
 
 

 


 
   











Глава 2. Оксана Гольдберг.  Главное - люди.
   Оксана действительно сильно пожалела, что напросилась в этот ранний поиск. Как и Бэйла, наверное. Солнце только позолотило вершинки секвой, а они вчетвером стояли над трупом Иванова (вот страшная ирония - двое Ивановых оказались в этом мире, и обоих уже нет).
   Метрах в пяти от них лежало другое тело - с успевшим посинеть лицом; запашок, доносившийся до девушки даже в отсутствие самого слабого дуновения ветра, показывал - кардинал, а этот мужчина в длинной грязной хламиде пурпурного цвета  не мог быть никем иным, лежит здесь уже не первый день.
   - Уж своего-то могли похоронить, - рассердилась израильтянка,  стараясь не глядеть  на трупы. Впрочем, даже беглого взгляда  ей хватило, с учетом приобретенного в последние дни горького опыта, что итальянец простился с жизнью достаточно быстро и легко - по сравнению с тем же Виктором Ивановым.
   - Удар по темечку тупым твердым предметом, - вспомнила она, невольно взглянув опять на тело русского, и поспешно отворачиваясь.
   Здесь одним ударом не обошлись! Наверное не нашлось ни одной косточки в организме Виктора, которая не познакомилась бы с этим самым предметом. По крайней мере правая рука, покоившаяся на его груди, была изломана сразу в нескольких местах, отчего представляла собой сейчас какую-то жуткую ломаную геометрическую фигуру; лицо представляло собой сплошной синяк - по крайней мере там, где не было заляпано кровью. Кусок скотча, которым был заклеен рот, тоже едва угадывался под толстым кроваво-бурым слоем.
   - Господи, - воскликнула девушка, - если бы они не заклеили рот, мы бы  из дома услышали, как он кричит. Зачем, зачем они это сделали? И кто эти нелюди?!
   - Затем и заклеили чтобы никто не слышал, - глухим голосом ответил полковник, шурша полиэтиленовой пленкой, - допросили, а потом - вот!
   Он нагнулся над телом вместе с Левиным, чтобы скрыть от взглядов этот кошмар.
   - Впрочем, - добавил он, - насчет их ты наверное ошибаешься. Ну не может быть, чтобы сюда попало сразу два таких садиста. Один он был... или одна.
   - Найди его, Саша! - повернулась Оксана к командиру, - найди и...
   - Вместе найдем! - прервала ее Тагер.
   Она сейчас выплеснула свою боль и ужас на иврите, но ведь с Кудрявцевым Оксана говорила по-русски. Значит, не зря она учит подругу каждую свободную минуту. Гольдберг словно пыталась отгородиться от страшной картинки перед глазами чем-то отвлеченным; она с благодарностью взглянула на Бэйлу; показалось ли ей, что глаза суровой девушки, бывшего снайпера израильского спецназа, подозрительно блестели влагой?..
   Наконец командир за спиной Оксаны выдохнул: "Все!" и девушка медленно повернулась.   
   - Все! - повторила она мысленно за Александром, - хватит соплей! Впереди целый день забот и встреч (может и с этим?...). И здесь я не случайно; здесь я в поиске, а рядом, может быть, бродит маньяк.
   Ее руки крепче стиснули приклад верного "Бенелли"; полковник, напротив, стянул с плеча автомат и протянул его Борису. Потом, подумав, снял и разгрузку. Длинный куль у его ног был как-то по хитрому перевязан ремнями, и девушка поняла, что командир решил нести тело один. Она была уверена в силе и выносливости Кудрявцева, но... может он хочет таким образом загладить какую-то свою вину перед погибшим?
   Нет! Ни сам командир, ни Оксана и никто другой не может винить его в гибели перебежчика! Виктор сам выбрал свою судьбу. Девушка даже решилась поправить ремешок на груди Кудрявцева, когда этот длинный полиэтиленовый "рюкзак" со страшным содержимым внутри занял место за его плечами. Александр улыбнулся ей, даже кивнул ободряюще - он словно прочел ее последние мысли - и шагнул вперед.
   Девушка тоже улыбнулась, вспомнив вдруг любимый фильм из далекого детства: "Где должен быть командир? Впереди, на лихом коне...".
   - Так у нас же нет лошадей, - подумала она отстраненно, оглядывая внимательно свой - левый сектор прикрытия, - только верблюды. Будут и лошади. Непременно будут!
   Тагер держала правый фланг; Левин прикрывал тыл. Так без остановок, все пять километров по лесу, они и прошагали стремительно до дома. Для девушки такой кросс по пересеченной местности (не очень-то и пересеченной, на ее взгляд опытной биатлонистки); по такому лесу - чистому, без подлеска, со стволами-колоннами секвой и толстым мягким слоем упавшей хвои под ногами  - пять километров это просто легкая прогулка. Правда сзади засопел и тяжело задышал Борька - Барух Левин, а ее Саша, несмотря на тяжелый... "груз" за плечами остановился только в березовом лесочке рядом с лагерем.
   Это ужасное утро наверное стало причиной какого-то раздвоения сознания девушки. Она слушала и понимала всех, переводила при необходимости на английский и иврит, даже вслух восхитилась, когда профессор сообщил о невероятных бонусах, дарованным всем; ну не всем, но ей, Гольдберг, точно.
   Потом была встреча с итальянцами - хитроглазым  черноволосым Паоло Джентале, смешным, почему-то сразу вызвавшим симпатию здоровяком Марио (есть и поздоровее - улыбнулась она), и совсем не похожей на итальянку особой, назвавшейся Викторией - неприятной и невероятно злобной. Для последнего утверждения Оксане было достаточно заглянуть ей в глаза. Один раз - больше эта блондинка старалась не смотреть в сторону израильтянки.
    Раздвоение кончилось одним мгновеньем - как только Гольдберг увидела залитое кровью лицо профессора Романова, лежащего у переднего колеса "Кадиллака".
   - Задних-то у него нет, - успела подумать она, прежде чем броситься к товарищу. Но поздно - место над ним заняла никарагуанка, уже доставшая из медицинской сумки стерильный бинт. И когда только успела?!
   А рядом монументальными фигурами застыли сразу два здоровяка и Малыш. Причем если на лице Марио застыло недоумение и чувство вины, то полковник Кудрявцев, к изумлению израильтянки, иронично улыбался:
   - Ты туго так не бинтуй, - посоветовал он Тане-Тамаре, - куда новое ухо расти будет?
   Гольдберг перевела взгляд - там, рядом с подошвами никарагуанки, в густеющей луже крови профессора действительно плавал ошметок плоти, в котором при большом желании можно было опознать человеческое ухо.
   - А ты лежи, не двигайся. Не порть мне игру - пусть итальяшки понервничают, вину свою сильнее прочувствуют, - это командир командовал уже профессору, который вроде пытался поднять голову с колен Тани-Тамары, куда она попала по завершении перевязки, - и глаза не открывай. Сейчас ребятки поднимут тебя и отнесут в "Эксплорер" - вон его уже догружают. Знаю что хочешь сказать - чувствуешь себя хорошо и рвешься в бой. Только воевать тут уже не с кем. А тебе сейчас так жрать захочется - руку-то девушке не откуси.
   А никарагуанка словно поняла полковника, убрала ладонь с головы Романова, которую нежно поглаживала поверх бинтов. И "ребятки" подскочили тут же - Холодов с доктором Брауном. Британец явно хотел что-то спросить, а может прокомментировать происшедшее, но нарвался на взгляд Кудрявцева, наверно напомнившего ему, что сегодня доктор - грузчик, и его дело таскать тяжести, а что именно - насосы "Грюндфос" или профессора Романова, для него значения иметь не должно.
   Алексея Александровича унесли; командир добавил вслед, наверняка уверенный, что профессор его прекрасно слышит:
   - Разгрузите - можешь возвращаться; и еды побольше пусть Зинаида положит с собой - мало ли что. Здесь нас пока угощать не собираются... Так, а тут у нас что?
   Кудрявцев, а за ним Оксана, отвернулись от автомобиля - туда, где над безжизненным женским телом стояли итальянский босс со своим телохранителем; и если на красивом лице Марио до их пор блуждала виноватая улыбка, то Джентале как-то даже светился изнутри - то ли радостью, то ли облегчением.
   Девушка перевела взгляд вниз - на Викторию, вернее на то, что совсем недавно было живой энергичной девушкой, пусть стервой, но... Тут ее глаза широко распахнулись - у руки Виктории лежал молоток, залитый кровью; израильтянке даже показалось, что под свежими потеками проглядывают старые, уже впитавшиеся в дерево рукоятки разводы.  Вот он - тот самый тупой твердый предмет, которым...
   Она даже не захотела вспоминать сегодняшнее утро, но куда девать картинку залитого кровью лица профессора, до сих пор стоящую перед глазами?
   Виктория, даже обладай она невероятными свойствами, о которых сегодня рассказывал  Романов, вряд ли теперь смогла бы покрасоваться в  шикарном наряде, или, к примеру, взять в руки страшное орудие убийства. Мало того, что середину ее лба "украшало" пулевое отверстие ( "Снайперская винтовка Драгунова, - догадалась Оксана, - Бэйла исполнила свою клятву"), которое на невидимом сейчас затылке наверняка превратилось в нечто ужасное; еще и шея блондинки была свернута набок под таким углом, что не каждому мужчине удалось бы такое.
   - Так вот почему Марио стоит с таким потерянным видом! А босс-то его чему радуется?
   Джентале словно услышал ее - он широко перекрестился и сказал, на английском языке, знание которого раньше тщательно скрывал:
   - Ну наконец-то  всевышний призвал к себе эту дьявольскую душу!
   - А что же вы раньше ее терпели? - Кудрявцев наверное не поверил ему, уж больно слаженно, в унисон пели раньше эти две итальянские "птички". Хотя, конечно Виктория на итальянку никак не походила, - давно бы приказал Марио, или сам...
   Командир сделал жест руками, словно ломал толстую палку, и Гольдберг показалось, что отчетливо слышит хруст позвонков. А итальянец и сам сделал удивленное лицо - если только не притворялся, конечно:
   - Сам не понимаю, - развел он руками, - сколько раз пытался, но что-то словно останавливало, и язык немел - слова против нее не мог произнести.
   - Ага, - догадалась израильтянка, - вот так эти самые способности и проявились.
   - А откуда Виктория к вам прибыла, - опять спросил Кудрявцев, - не спрашивал?
   - Спрашивал, - кивнул Паоло, - из Латвии. Так-то она чистокровная итальянка, но родители всю жизнь в Прибалтике проработали... Вот бы и оставалась там, фетишистка проклятая!
   - Фетишистка? - поднял бровь Александр.
   - Ну да, - опять кивнул итальянский босс, - у нее таких вещичек (он пнул ногой молоток) полная сумка - какой-то сумасшедший набор. Ну зачем женщине белые колготки, если она их никогда не одевает?
   Он повернулся к Кудрявцеву, словно тот мог ответить на этот сугубо женский вопрос. И командир, вдруг помрачневший, кивнул - что-то он про эти колготки знал; Оксана сделала ревнивую зарубку на память - надо обязательно поинтересоваться.
   Джентале наконец повернулся к телохранителю и зачастил скороговоркой итальянских слов. Профессора рядом не было, но девушка и так поняла, что босс дает распоряжения насчет Виктории. Парень, не говоря ни слова, наклонился и подхватил тело на руки - легко и непринужденно; с лица его уже исчезло виноватое выражение, но  сожаление или скорбь не проступили. Видно ему соотечественница внушала тоже не самые приятные чувства.
   - Ты бы велел ее хоть как-то прикопать, чтобы звери не набежали, - подсказал ему полковник, - да и кардинала тоже.
   - Так ведь зверей больше нет! - вскинулся Паоло, и тут же легкая краска - нет, не стыда, скорее недовольства оживила его бледное лицо. Итальянский босс снова превращался в жесткого расчетливого противника, - так ты знал!
   - Знал, - согласился Кудрявцев, - и своего парня мы уже похоронили.
   Итальянец прокричал несколько непонятных русским слов в направлении, куда скрылся Марио.  Командир терпеливо дождался, когда кончится эта скорострельная тирада и продолжил:
   - Я так понимаю, что вы к нам все равно присоединяться не желаете?
   - Нет!.. К русским - нет! Но.., - Паоло хитро улыбнулся, - ты что-то говорил о переговорах, о торговле. Прошу!
   Босс сделал приглашающий жест в сторону причудливо нагроможденных камней; даже немного поклонился, сразу став похожим на метрдотеля средней руки отеля:
   - По настоящему итальянского угощения предложить не могу, но мы вас ждали, так что.., - он еще раз махнул на развалины и пошел впереди гостей, демонстрируя идеально ровную спину и густую шевелюру черных кудрявых волос.
   - Ну, в двадцать лет прямой спиной и такой прической можно и не хвалиться, - усмехнулась израильтянка, пристраиваясь за спиной Александра, - интересно, каким ты был всего неделю назад?
   Итальянец обогнул груду камней, оказавшихся, как поняла Оксана, развалинами Пизанской башни, и нырнул в полусумрак комнаты, у которой отсутствовала одна стена. Посреди комнаты стоял большой стол со стульями; возле него стояла хорошенькая итальянка - все тех же двадцати лет, а может быть и меньше. Впрочем, она тут же исчезла, вслед за жестом руки Джентале, скорее всего убежала к остальным своим соотечественникам. И Гольдберг подумала вдруг, что остальных итальянцев она скорее всего сегодня не увидит. Если увидит когда-нибудь вообще.
   - Да.., - протянул весело командир, - угощение, конечно не итальянское, но по нынешним временам поистине царское.
   Итак на столе стояли: бутылка водки, неведомо как охлажденная так, что запотело и стекло, и этикетка, и какая-то серебристая рыбка, наклеенная поверх практически мокрой бумажки; большое блюдо с кусочками сельди и толстыми кольцами лука на ней, обильно политыми растительным маслом; соломенная корзинка без ручки, наполненная кусками черного хлеба. Несколько выбивался из общей картины кувшин с оранжево-желтой жидкостью внутри.
   - Сок, - догадалась Оксана, - скорее всего апельсиновый. Хотя тут больше подошел бы квас. Хотя где они могли квас достать? Но черный же хлеб с селедкой достали!
   Вокруг графина аккуратно выстроились высокие бокалы; вокруг бутылки - четыре рюмки.
   А командир потянул носом воздух - немного нарочито, поняла израильтянка, - и еще веселее спросил у нее:
   - Ты будешь?
   Оксана покачала головой.
   - Что, и сок не будешь?
   И опять израильтянка отказалась.
   - Отлично, - непонятно чему обрадовался Кудрявцев, - нам больше достанется!
   Девушка готова была обидеться, но вспомнила вдруг слова командира: "...не порть мне игру!", - и решила подождать - обидеться она могла и дома, где никто не будет ей мешать заниматься таким важным делом.
   Кудрявцев - словно это он был хозяином стола - взял в руку бутылку, с одобрением прочел: "Белуга; ноль семь литра" и... скрутив крышку, вылил содержимое в два бокала так, что в бутылке не осталось ничего, а до краев бокалов осталось совсем чуть-чуть.
   - Глаз алмаз! - похвалился он, подцепляя пальцем серебристую рыбку и вручая ее девушке, - сувенир!
   - Но Саша.., - начала ужаснувшаяся такой дозе спиртного девушка.
   - Тсс.., - подмигнул ей командир, и в глазах его плеснулось злое веселье, - мне теперь этот бокал что стакан семечек - те еще грызть полдня надо, а тут - как вода, только тяжесть в животе.
   - А он? - Оксана кивнула на итальянца, замершего по ту сторону стола с открытым ртом.
   - Его проблемы, - отрезал Кудрявцев и сел за стол, опять шумно потянут носом воздух, - лучше бы конечно подсолнечным маслом заправили, но ничего - и оливковое пойдет; говорят, оно полезней.
   Девушка встала за стулом позади Александра, смахнув словно случайно несуществующую соломинку с его головы; итальянец тоже занял место за столом напротив. Он с понятным для израильтянки ужасом заглянул в бокал. А командир снова встал - уже с бокалом в руке.
   - За что пьем? - спросил он, и тут же хлопнул себя по лбу свободной ладонью, - конечно же за присутствующую здесь прекрасную даму!
   Кудрявцев так же медленно, как прежде паленый "Хеннесси", с видимым удовольствием (тоже показным - догадалась девушка) выцедил водку и, перевернув бокал, словно показывая - пусто! - притянул к себе Оксану. Его губы обожгли уста  девушки - сначала горечью "Белуги", а затем неземной сладостью первого в ее жизни настоящего поцелуя.
   Пожелай сейчас итальянец - автоматы, прислоненные к столешнице (командирский и отсутствующего временно профессора Романова) оказались бы в его руках без всякого сопротивления со стороны русских... Но нет - и за поцелуем, и за застывшим как изваяние Джентале внимательно следил Малыш.
    Он  был первым, на кого посмотрела Оксана после упоительно долгих мгновений и пес, показалось ей, одобрительно кивнул. А полковник в первую очередь укоризненно покачал головой Паоло: "Что же ты?" - и итальянец наконец решился. Он судорожными глотками, не останавливаясь, словно понимая, что во второй раз может не решиться, влил в себя триста пятьдесят граммов жидкости и тут же ухватился за другой бокал, который, оказывается, успел наполнить соком.
   Кудрявцев опять сидел за столом и с аппетитом закусывал. Он хитро подмигнул девушке, цепляя вилкой сочное кольцо лука, с которого капало оливковое масло, словно спрашивая: "Как у вас, в Израиле, после лука можно целоваться?". Оксана вернула улыбку: "Не отвертишься!"
   Наконец второй бокал в руке Джентале опустел; командир тоже опустил вилку на край блюда, опустевшего на половину. На стол легла прозрачная папка, из которой полковник достал несколько листков:
   - А как синьор Джентале посмотрит на это?
   Итальянец пробежал глазами по страницам, недоуменно пожал плечами и снова вчитался - теперь уже более внимательно. А когда он, закончив, посмотрел на русских, Оксана не заметила в его глазах ни грамма опьянения - это был по прежнему жесткий, прагматичный человек, который готов был задать сейчас вопрос:
   - А зачем вам, русским, это надо?
   Гольдберг понимала его, потому что сама была готова задать его командиру вчера вечером, когда Маша Котова начинала печатать договор о дружбе и сотрудничестве между ними, русскими, и итальянцами (в тексте договор, естественно, был прописан заглавной буквой). Диктовал по памяти профессор Романов; командир лишь заставил внести в договор пункт о взаимной помощи на случай агрессии со стороны третьих лиц. А когда вопрос - зачем это надо? - все таки прозвучал, Кудрявцев на него уклончиво ответил: "Потом поймете... Лучше бы, конечно, до этого не дошло".
   Теперь же он, улыбаясь, протянул Паоло ручку для подписи. Ту самую ручку с золотым пером, что когда-то лежала на столе израильского нувориша. Итальянский босс полюбовался на это чудо канцелярского искусства - понимал, видимо, толк в хороших вещах - и решительно поставил размашистую подпись на всех четырех листах:  дважды под итальянским текстом и дважды под русским. Потом он задержал авторучку у глаз, словно ожидая, что новый союзник подарит ее в память о столь знаменательном событии, но у Кудрявцева был другой - гораздо более ценный подарок; такой, что удивились и Джентале, и Оксана, и, наверное, алабай.
   Полковник отодвинул на край стола графин и пустую бутылку с рюмками и бокалами, и водрузил на их места оба автомата; потом, поколебавшись, достал  поочередно из разгрузки четыре полных магазина и аккуратно пристроил их поверх оружия. Такое лицо, какое было в этот момент у итальянца, могло быть наверное, у маленького ребенка в день рождения, когда перед ним разворачивают подарки: "И это все мне?!"
   Командир даже подвинул подарки по столу немного вперед, словно подтверждая: "Бери-бери, тебе."
    Итальянский босс справился с собой, кивнул сдержанно и, пытаясь наверное скрыть благодарность и смущение - такие непривычные для него чувства - спросил:
   - Так что ты говорил о торговле?
   - О! - разулыбался Кудрявцев, снова усаживаясь на стул, покачнувшись при этом, - торговать это хорошо. Вот у вас сколько человек?
   Паоло прикрыл глаза, словно пересчитывая свою команду.
   - Не считай, пятнадцать... теперь стало четырнадцать - восемь парней, четыре девушки и два ребенка.
   Джентале скрипнул зубами, видимо вспомнив о перебежчиках: "А у вас?"
   - А у нас больше полусотни, - не стал делать тайны командир, - так может, у вас что-то лишнее есть? Пропадет ведь - вон после дождя... А может, завтра опять хлынет? Продай! Твердой валютой плачу.  Доллары или евро - на выбор.
   - А золото?
   Кудрявцев не ответил, словно не слышал этого вопроса, и Паоло, помолчав, сдался:
   - Ну хорошо, что бы ты купил?
   - А пойдем, посмотрим?
   - Огласите весь список,  - добавила Оксана, и командир кивнул ей, озаряясь пьяной улыбкой: "Вот именно!"
   - Это твоя помощница? - повернулся к девушке итальянец.
   - Да, - представил Александр, - Оксана Гольдберг, ученица самой Анфисы Резцовой.
   - Постой, -  Джентале сам остановился, - Резцова ведь лыжница - как наша Стефания Бельмондо... ну почти как Стефания (Оксана вскинулась - что значит почти!?). Она потом кажется в биатлон ушла. Когда Стефания  на Олимпиаде в Абервилле свое первое золото взяла..
   - Анфиса Резцова тоже стала там олимпийской чемпионкой, - подхватила израильтянка, - между прочим самой первой в мире.
  - А может быть, мы уже пойдем? - попытался прервать их воспоминания командир.
   - Хорошо, идем, - согласился итальянец, в лице которого прибавилось сентиментальности.
   Русские тоже поднялись из за стола, резко поворачиваясь к широкому проему - это вернулся красавец Грассо, исполнивший очевидно все указания босса.
   - Марио, - бросился к нему  Джентале, так широко распахнув руки для объятия, что парень чуть не выскочил обратно - он явно не привык к такому поведению хозяина.
   - Ага, - догадалась русская израильтянка, - теперь его очередь изображать пьяного. А может, действительно в голову ударило?
   Паоло между тем ухватил Марио за рукав и подтащил его к полковнику.
   - Знаешь кто это? - возопил он, тыча пальцем в грудь Александру, - это мой лучший друг; нет! Это мой брат! И ты, Марио будешь так же верно служить ему, как и мне!
   Кудрявцев и Оксана переглянулись; поэтому она не успела заметить, как громадный парень рухнул на колени - теперь он был вровень с командиром. А последний не бросился, как ожидала девушка, поднимать парня. Нет - он замер на мгновенье - и вот уже в его руках ножны с боевым ножом, которые он и вручил Грассо.
   Командир предлагал ему нечто большее - дружбу; и парень принял ее.
   А его босс оказался не таким уж и пьяным - выходя из помещения, он не забыл про оружие - велел телохранителю захватить оба автомата. С магазинами, естественно. Поэтому неудивительно, что сразу несколько стволов нацелилось на выходящих из комнаты людей - со стороны могло показаться, что русские вышли на улицу под конвоем. Оксана была уверена, что и пара лучших в этом мире снайперов внимательно рассматривают сейчас их. Поэтому она улыбнулась и даже помахала рукой, а командир... Командир подходил уже к тракторному прицепу вместе с итальянцами. Бывший ангар был уже пуст; больше того - его уже не было, поскольку дюралевые листы, из которого он был когда-то сложен, тоже были аккуратно сложены в прицеп.
   - Молодцы, - похвалил командир, заглядывая внутрь, - а как рулоны-то закинули туда?
    Оксана встала рядом - действительно, у передней стенки бывшего мусорного контейнера громоздились тяжеленные рулоны бумаги; даже тот, что оставил четвертую часть в родном мире.
   - Да просто, - пояснил тракторист, с подозрением принюхиваясь к полковнику, - опустили заднюю дверцу прицепа, накатили и снова подняли ее - на все и пяти минут не ушло. Он так и не решился задать вопрос о таком знакомом запахе; задал другой:
   - Товарищ полковник, может копнем? - Никитин кивнул на две лопаты, которые лежали черенками к ним на расстоянии вытянутой руки - бери и копай.
   - Я тебе копну, - не зло осадил его командир и тракторист снова смешно зашмыгал носом, - сказал же - никакой инициативы. Потом копнешь, когда команда будет. А пока вон - оленя сюда притащите, а то хозяин чего-то стесняется.
   Анатолий с Володиным направились в пойму, за добычей, а командир - за Джентале с Марио.
   - Третья часть марлезонского балета, - пробормотал он так тихо, что его могла расслышать только Гольдберг.
   Девушке даже показалось, что он сейчас потрет в предвкушении ладонями - ведь сейчас наступало главное, за чем сюда пожаловали русские.
   - Нет, - поправила себя Оксана, - главное было найти и покарать маньяка... маньячку - но с этим уже покончили. Нет! - она опять поправила себя, - как там Саша говорил? Главное - люди! Те самые парни, девушки и дети, которых нам никак не хотят показывать.
   Она вдруг догадалась - поэтому и автоматы сейчас на плече у Марио: чтобы итальянцы (не могут ведь они все быть злодеями!) могли защитить себя. От кого? Командиру виднее.
   Девушка бросилась догонять процессию впереди - даже Малыш уже с любопытством разглядывал лагерь. Примерно четверть его была завалена камнем - останками Пизанской башни. А остальное... - большинство зданий здесь было представлено магазинами - словно люди прощались со старым миром, стоя у роскошных витрин. От последних в основном остались груды битого стекла, так что приходилось осторожничать, заглядывая в глубь помещений. А как не заглянуть в косметический салон, из которого по прежнему доносились тонкие волнующие запахи; в одну из немногих сохранившихся целой витрину, скрывавшую за собой целую россыпь коробочек, флакончиков и много всего другого парфюмерного - изысканного и дорогого - в чем  Оксана (она даже удивилась себе) с удовольствием покопалась бы.
   А в следующем магазине наверное одевалась в последний раз латвийская итальянка; манекены в модной одежде  валялись прямо на асфальте, политые дождем и затоптанные неведомо кем - людьми, собакомедведями, или иными тварями. Ага, вот   здесь раньше был магазин музыкальных инструментов; почему был? - он и сейчас есть - часть его, заставленная футлярами с баянами или аккордеонами (других инструментов подобной конфигурации она не знала). В углу свалился с полок целый духовой оркестр: здесь израильтянка была полным профаном - узнала только большой барабан наверху.
   А командир вдруг смущенно улыбнулся - он, оказывается когда-то в школьном оркестре играл. Даже поднял с пола небольшой футляр, достал из него инструмент:
   - Труба, - пояснил он; затем сунул в нее какую-то маленькую блестящую штучку, похожую на часть стетоскопа, - а это мундштук. Попробуем...
   Он поднес к губам мундштук, поиграл, вспоминая, пальцами на клавишах и... просто подул в трубу. Затем все таки выдул из нее гамму (это даже израильтянка поняла). В следующее мгновенье впервые в этом мире победно зазвучало "Прощание славянки".
   Совсем скоро труба была бережно уложена в футляр - под восторженным взглядом Марио Грассо - и Оксана поняла: здесь будет торг.
   Потом был магазин французской небьющейся посуды "Люминекс" с яркими коробками. У Гольдберг дома (там, в Израиле) тоже был такой сервиз - не цветной, темного дымчатого стекла. Так вот он прекрасно бился - в мелкие осколки, почти стеклянную пыль. Но и здесь командир кивнул головой.
   Два автомобиля - роскошный "Мерседес" черного цвета и скромный синий "Фиат" -были одинаково бесполезны: у обоих отсутствовала передняя часть с двигателем; а вот чья-то яхта тоже была представлена кормой, но на ней мотор присутствовал. Девушка не сомневалась - этот участок тоже взят на карандаш.
   Еще один салон - модной обуви; ага - а это уже намного интересней - вон как напряглась спина Кудрявцева. Вроде бы незаметно, но только не для нее. Здесь была часть магазина оргтехники; мимо стеллажей с планшетами, ноутбуками и мобильными телефонами командир прошел так же, как и раньше - неторопливо, с легкой заинтересованностью, не больше, но израильтянка была уверена - он тоже заметил один ноут - точную копию того, что хранился в сейфе полковника.
   Так, здесь часть аптеки - это итальянец точно не отдаст; еще часть автомобиля, теперь разрезанного по диагонали.
   - Фу, - девушка отшатнулась от соседнего участка, - в остатках фуры проглядывались коробки с яичными кассетами; часть яиц определенно успела пропасть. Что тут будет через пару дней? Ведь итальянцы не спешат убирать свою территорию. Может теперь, когда нет ни зверей, ни другого чудовища - в модном брючном костюме...
   Рядом - сразу два супермаркета, как-то неудачно попавших сюда: оба с кассовыми аппаратами, так что полок совсем немного, да и те  пустые - кто-то уже пошарил.
    Впрочем, это не их дело, а пока посмотрим, что здесь? А сюда, оказывается, нельзя! Джентале даже растопырил широко руки, не пуская русских с собакой в ту часть  лагеря, где сгрудились руины жилых комнат. Именно здесь - поняла Гольдберг - и прячутся остальные итальянцы.
   - Что же такого наговорили про нас босс со своей Викторией, что они даже нос боятся высунуть?!
   Сделав неполный круг, процессия остановилась на площадке, где когда-то был склад. Теперь здесь был пустой квадрат, заложенный плиткой: почему бы здесь и не устроить торг?
   - Уж куда лучше, чем за столом, - хмуро подумала девушка, - где может найтись еще одна бутылка водки; а может и не одна.   Обмывать - не дам!
   А торг оказался на удивление быстрым. Полковник сразу взял быка за роза. Он перечислил: магазины одежды, парфюмерии, французской посуды, оргтехники,.. ну еще музыкальные инструменты и катер. Всего шесть участков. Покупаю - за каждый по миллиону долларов, - челюсть итальянского босса резко отвисла, словно там сломался какой-то механизм, поддерживающий ее, - или евро, по курсу.
   Челюсть быстро вернулась на место:
   - Один к одному!
   Командир, подумав совсем немного (сразу соглашаться неудобно, точнее неприлично), кивнул. А Оксана, которая совсем недавно даже стыдилась такого обмана - покупки замечательных и нужных вещей на цветные фантики, вдруг зажадничала - что же так дорого? Тут она поймала веселый взгляд Александра - веселый, потому что Джентале наконец кивнул - и устыдилась. И еще в этой улыбке было столько много загадочного, что она поняла - ей сегодня еще не раз придется удивляться. И Оксане это нравилось!
   - Итак, мы покупаем все содержимое перечисленных шести участков за шесть миллионов долларов или евро, - немного торжественным и очень громким голосом повторил командир, протягивая итальянцу руку для заключения сделки, и, крепко пожав поданную в ответ ладонь, добавил, - стены и потолки с полами оставляем.
   - Надеюсь я не прогадал, - пробурчал в ответ Паоло, - с евро. Доллары-то точно еще в ходу. Ведь это все американцы натворили, верно?
   Он обвел свободной рукой лагерь, и уставился в лицо Кудрявцева, словно пытаясь прочесть в нем, когда же они смогут вернуться из этих диких джунглей к цивилизации.
   Командир отвечать не стал - сослался на профессора, который скоро приедет, и все ему объяснит.
   - Профессор? - озадаченно переспросил итальянец, - у вас есть еще один профессор?
   А командира уже не было рядом, как и девушки - они показывали Анатолию, куда сдавать задним бортом прицепа в первую очередь.  Когда тракторист, заглушив свой агрегат, спрыгнул к ним, полковник озабоченно глянул вверх: солнце еще не докатилось до середины небосклона, и он удовлетворенно кивнул:
   - Рейса три придется сделать... А может быть и больше - закончите тут, можете начинать копать.
   Израильтянка мысленно расхохоталась - она представила, какое лицо будет у Джентале, когда ребята начнут поднимать первые узлы и пакеты из откопанных нижних этажей; а еще ему предстояло совсем скоро опять увидеться с профессором...
   Полковник повернулся к Паоло:
   - Мы пойдем за деньгами, а ты бы велел своим оленя разделать - столько патронов потратили, а он у тебя до вечера пропадет.
   - Ничего, - буркнул итальянец, - Марио сам справится.
   Он принялся втолковывать что-то своему телохранителю; тот вынул из ножен клинок и завертел его в руках с недоуменным видом. Было понятно, что такой кровавой работой парень прежде не занимался; даже не представлял, с чего начинать.
   Кудрявцев добродушно усмехнулся:
   - Переведи ему, Паоло - сейчас ему помощника пришлю.
   - Или помощницу, - тоже усмехнулась Гольдберг в спину шагавшего впереди командира - там, у джипа с деньгами, куда они шли, оставались только Бэйла с Ирой Ильиной. Последняя как раз имела опыт, которого так не хватало красавцу-итальянцу - ну, Марио, держись!
   Процесс пересчитывания денег занял совсем немного времени  - купюры были крупными, упакованы по сто штук в пачке, так что совсем скоро шесть миллионов (по три долларами и евро) разместились в одной плащ-палатке. Остатки - примерно столько же - опять вернулись в багажник джипа.
   Полковник взглянул немного виновато на Оксану, но та махнула рукой, понимая - Тагер одну оставлять здесь нельзя. И вот она уже смотрит в спины командира, взвалившего на себя тяжелый тюк, и Ирины Ильиной, которая нетерпеливо пыталась вырваться вперед. А самой Гольдберг нужно было так много рассказать Бэйле.

    




Глава 3. Полковник Кудрявцев. Массаж - дело добровольное.
   Вес шести миллионов заграничных рублей ощутимо клонил правое плечо Александра книзу. Хорошо, что нести их было совсем недалеко. Да и шли они с Ильиной к поджидающему их с нетерпением Паоло Джентале очень быстро. Прежде всего благодаря Ирине - девушка неслась вперед так, словно ее кто-то ждал.
   - А ведь действительно ждет, - вспомнил он вдруг здоровяка-итальянца, подходя к прицепу. Задняя дверца, открываемая гидроцилиндрами, сейчас позволяла видеть, что в прицепе, раньше бывшем мусорным контейнером, больше половины пространства было пустым. Но погрузка так и не началась - Паоло хотел сначала убедиться, что у русских действительно есть "настоящие" деньги.
   Командир сунул ему в руки плащ-палатку, которую итальянец, не ожидавший такой тяжести, едва не уронил. Впрочем, один конец накидки цвета хаки все-таки вырвался из пальцев при передаче, так что несколько пачек - вперемежку евро и долларов - оказались на асфальте. Кудрявцев быстро оглянулся - ни Холодов с Володиным, ни Анатолий с Васей Луччи; даже доктор Браун никак не отреагировали на валявшиеся совсем рядом пачки купюр - все наблюдали за сценой знакомства русской девушки с Марио Грассо.
   Последний стоял, опустив руку с подаренным ножом, и беспомощно улыбался, пытаясь поймать взгляд босса, словно тот мог ему чем-то помочь.
   - Бесполезно, - подумал командир, едва не расхохотавшись, - из рук Ирины тебе не вырваться.
   Джентале был здесь единственным, кто не любовался, как ладошка Ильиной неторопливо скользит по могучей груди итальянца, словно по теплому мрамору статуи, изваянной гениальным скульптором, замирая на самых выпуклых мышцах. Таких на торсе Марио было достаточно, так что когда девушка наконец очнулась от каких-то своих грез, Джентале успел переложить половину пачек из общей кучи купюр, которые он все-таки высыпал на асфальт,  на расстеленную рядом накидку.
   Ирина оглянулась, словно пытаясь отыскать в рядах застывших вокруг трактора с прицепом товарищей кого-то, способного помочь ей в общении с парнем. Увы - профессор еще не приехал, а сам Марио знал только родной язык. Лишь Анатолий, ехидно улыбнувшись, заметил:
   - Хочешь знать, как его зовут? А ты пониже погладь - может там написано...
   - Марио его зовут, - сердито перебил его командир, - Марио Грассо; а ты, Ирина Павловна, может, займешься делом?
   - Сейчас, - с готовностью согласилась девушка, - сейчас я ему все покажу...
   Она ловко вывернула нож из руки итальянца и повела за собой гиганта к туше оленя, лежащей в траве на самой границе лагеря и редкого реликтового леса. А Кудрявцев метнул еще один не самый дружелюбный взгляд на тракториста, готового выдать еще одну тираду; очевидно насчет того, что сейчас покажет Иринка растерянному парню.
   Но говорить полковнику ничего не пришлось - Джентале наконец закончил подсчет, довольно кивнул головой и махнул рукой - как раз Никитину, который стоял к нему ближе всех. Затарахтел тракторный движок; "Беларусь" вместе с прицепом лихо развернулись на пятачке и попятились назад, чтобы остановиться задним бортом как раз у витрины бутика модной одежды.
   Здесь, в отличие от Израиля, места не экономили (а жаль!), так что одежды было совсем немного - в пять пар крепких мужских рук она быстро оказалась внутри прицепа. Следующими на очереди были музыкальные инструменты; они поместились с трудом - так что командиру даже пришлось прикрикнуть на парней, чтобы не прокололи огромный барабан, который едва втиснули под самый железный верх прицепа.
   Трактор уехал; в кабине рядом с Никитиным сидел Холодов с автоматом - совершенно очевидная мера предосторожности. А полковник только теперь разрешил:
   - Начинайте копать, ребята.
   Ребят осталось только трое, но эта интернациональная русско-англо-итальянская бригада землекопов так мощно вгрызлась лопатами в грунт рядом с остатками бутика, что когда Паоло, исчезнувший ненадолго вместе с деньгами (понятно - прятать пошел!), вернулся с пустыми руками, Басилио, первым оказавшийся в нижнем помещении, передал наружу первую охапку пакетов - этажом ниже магазина располагался раньше его склад. Здесь, на радость модницам русского анклава, платьев и костюмов с наклейками всемирно известных брэндов (даже командир о них знал), было намного больше.
   - Эй-эй! Что они тут делают? - попытался вмешаться в производственный процесс Джентале, но вынужден был остановиться, когда перед ним выросла фигура русского полковника.
   - Не беспокойся, - вполне дружелюбно улыбнулся он итальянцу, - земли вашей тоже ни грамма не возьмем. Берем только то, за что заплатили.
   Паоло заглянул в эти глаза, в которых плясали веселые чертики; он очевидно разглядел в них еще что-то, потому что не стал больше задавать вопросов и поник плечами, поворачиваясь в сторону телохранителя, понесшего в сторону запрещенной для посещения чужими зоны лагеря два ведра, полные парного мяса.
   - То-то же, - довольно подумал Кудрявцев, - не все же вам, европейцам, за бесценок наши недра скупать!
   А итальянцу пришлось утешиться новыми знакомствами - прямо к ним с полковником подъехал "Эксплорер".
    Из салона выпрыгнуло сразу несколько человек  - из-за руля довольная чем-то Таня-Тамара, с сидения рядом профессор, чье лицо было начисто отмыто от крови (не никарагуанка ли постаралась?);   по его ушам никак нельзя было определить - каким из них сегодня ночью Романов давил подушку, а какое отросло за время его недолгого отсутствия. Его лицо тоже сияло - еще бы, он наверняка сожрал несметное количество жаркого, ароматный запах которого заполнял сейчас окрестности из открытых дверей внедорожника.
   Из второго ряда сидений выскочили три человека - комендант Ильин и неразлучная пара: Ежиков с Благолеповым. Двое последних принялись с любопытством озираться, а Валерий сразу подскочил к Кудрявцеву, попытавшись по привычке вцепиться в рукав командирского камуфляжа; за второй рукав был готов ухватиться итальянский босс. Он не отрывался вытаращенными глазами от профессора Романова, и только поэтому Александру удалось ловко уклониться от его руки, ищущей опору в этом мире, который открывался Джентале с совершенно невообразимой стороны.
   Для того чтобы остановить и порыв Валеры Ильина, и его слова, готовые сорваться с губ, хватило сурового  взгляда командира.
   - Алексей Александрович, - подозвал он сначала профессора, - у нашего нового друга - синьора Паоло Джентале - накопилось много вопросов; будь добр, обрисуй ему общую картинку...
   - Полную? - улыбка никак не хотела сползать с губ Романова.
   - Коротко, - пояснил Кудрявцев, - нам скоро выезжать.
   - Я имел в виду - говорить о всем, откровенно?
   - Ну.., с учетом того, что итальянцы теперь наши союзники, но присоединяться никак не хотят, - он протянул профессору прозрачную папку с бумагами, - вон там у них комната переговоров. Только извини - водку мы всю выпили.
   Командир повернулся к итальянцу, так и не опустившему руку:
   - Профессор Романов тебе сейчас все объяснит.
   Джентале послушно двинулся за новой неразлучной парой - никарагуанка видно считала, что "больному" до сих пор требовался уход.
    - Так! - теперь полковник повернулся к коменданту, - ты почему здесь?
   - В смысле? - дернулся Ильин от изумления - ведь это он приехал сюда с какими-то претензиями.
   - Трактор видел?
   - Видел.
   - И кто теперь будет разгрузкой командовать?
  - Догоним! - махнул в сторону русского лагеря Валерий, - сейчас внедорожник загрузим и догоним.
   Он наконец задал свой вопрос, который повторял наверное сотни раз - пока "Эксплорер" прокладывал колею по пойме.
   - Где?!
   - Что где? - не понял командир, на всякий случай пряча за спиной обе руки с рукавами, в один из которых опять нацелился комендант.
   - Ну ты, Александр Николаевич, прислал нам расходники для ленточной пилорамы; лемеха и отвалы для пропашных плугов  (ага - вот что было в нераспакованных пакетах, понял командир - их первыми и загрузили).  А где сама рама и где плуг?!
   Полковник развел руками (теперь можно было) - извини, брат, по заявкам не работаем. Впрочем...
   - Поговори лучше с Луччи, - посоветовал он, - он здешний. Нас-то не везде пускают.
   Ильин умчался искать Басилио, а Кудрявцев поспешил в "переговорную" комнату, где Джентале молча, чуть ли не забывая дышать, внимал Романову. Командир в очередной раз удивился, как много слов надо произнести на итальянском языке, чтобы  осветить основные события последних дней. Впрочем, профессор и по-русски любил поговорить.
   Поэтому Александр дождался, когда Алексей Александрович сделает микроскопическую паузу, чтобы набрать в грудь очередную порцию воздуха, и вмешался в его лекцию.
   - В основном понятно, Паоло?
   Итальянец обреченно кивнул, поднимая взор от стола к русскому командиру:
   - И что, никакой возможности вернуться?
   - Ни малейшей.
   - Хорошо... И что вы будете делать?
   - Как что? - даже удивился полковник, - я же говорил - жить будем; вот сегодня запасы пополнили (итальянец дернул щекой), завтра пахать начнем, потом... Еще раз предлагаю: давайте с нами. Боссом, конечно, не будешь, но в живых точно останешься.
   - Как это? - опять дернул щекой Джентале, - а... - колумбийцы?
   - Они, - кивнул головой Кудрявцев, - а может не только они...
   - Нет, - упрямо мотнул головой итальянец, - мы как ни будь сами - оружие теперь есть; охотиться... научимся. И союзники вон какие... - предприимчивые!
   - Ну что ж, - русский полковник тяжело поднялся со стула, - будем дружить на расстоянии. Счастливо оставаться.
   - Как, вы уже уходите? - Паоло удивился так искренне, что профессор не выдержал, фыркнул, добавив вполголоса из анекдота про тещу: "Даже чаю не попьете?"
   - А что мне тут делать? - так же искренне удивился командир, - за погрузкой следить? Так для этого специально обученные люди есть. А у меня других дел полно.
   Пойдем, Алексей Александрович; и ты, красавица, тоже.
   Таня-Тамара мгновенно расцвела улыбкой, поняв последние слова, произнесенные на языке Пушкина, и выскочила на улицу вслед за мужчинами, чтобы вместе с ними оказаться в эпицентре разворачивающейся драмы.
   Прямо напротив  троих людей, вышедших из полуразрушенной комнаты, стояла другая тройка - Марио с жутким  ножом в руке, Валера Ильин без всякого оружия и Ирина между ними - тоже безоружная, но с руками, окровавленными по локоть. И девушка явно наслаждалась моментом, глядя на парней поочередно так снисходительно, что ни у кого, во всяком случае у Александра точно, не возникло и тени сомнения - Ильина не допустит тут никакого кровопролития. Кроме того, конечно, которое постигло сегодня несчастную олениху.
   - Ну мальчики, знакомьтесь, - почти пропела она, словно дождалась наконец своих главных зрителей - командира со спутниками, - это Валера; это Марио.
   И какая-то напряженность вокруг вдруг лопнула. Ильин, что-то явно решивший для себя, протянул руку итальянцу с вполне дружеской улыбкой; а тот только и ждал этого - схватил ее своей ручищей основательно и осторожно; вот уже не только они двое, но и все, кто присутствовал здесь, даже вышедший вслед за русскими Паоло, весело расхохотались. И только на лице Ирины Ильиной, как показалось Кудрявцеву, мелькнула тень разочарования - слишком быстро все кончилось.
   - А что, Ирина? - воскликнул полковник, - не хочешь остаться здесь - смотри, какие женихи бегают?
   - Нет, - наконец тоже засмеялась девушка, - он сам к нам... ко мне побежит. Если надо - ползком приползет.
   - Ты так не шути, - построжел голосом командир, - слишком часто тут желания исполняются, даже не высказанные.
   - Да? - Ирина вроде даже не удивилась, - тогда я про другие желания думать буду.
   Она уставилась на Грассо с такой хищной предвкушающей улыбкой, даже облизала кончиком языка пересохшие губы; потом взгляд ее потек, зашарил по могучему телу итальянца и тот, в который раз за сегодняшний день, залился румянцем. А комендант, плюнув, отправился куда-то - может на поиски Басилио Луччи.
   Кудрявцев оставил за себя главным Холодова; велел отправить с первым же рейсом коменданта назад и направился - все с той же свитой из двух человек к "Вранглеру".
 Алабай был шестым членом новой экспедиции, но он в багажник внедорожника, предусмотрительно открытого перед ним командиром, запрыгивать не стал - даже несмотря на умопомрачительные запахи: профессор по пути переложил запасы свежеприготовленной снеди в этот автомобиль. Пес обнюхал его внутренности, презрительно чихнул, и сел сбоку автомобиля, всем своим видом показывая - он и на своих четырех не отстанет.
 И действительно, пока в автомобиле разворачивалась беседа, за стеклами была видна палевая спина алабая, который спокойно выдерживал темп до самой остановки - то есть ровно пять километров.
   А беседа в "Вранглере" была очень интересной; первой на командира "напала" Оксана:
   - Обязательно было бедных итальянцев обчищать до нитки; и этот фарс с торговлей - понятно же, что доллары теперь простые фантики? - она задумалась и уже совсем нелогично добавила, - да и что это за торговля такая: за кусок катера с мотором отдать миллион долларов!? Да еще на всю округу об этом кричать?
    Кудрявцев даже отвернулся от травяной трассы, ложащейся под колеса автомобиля, удивленно покосившись на подругу:
   - Ты это серьезно ?
   - Абсолютно!
   - Понятно, - вздохнул Александр, - объясняю по пунктам: первое - ничего из предметов первой необходимости - ни продуктов, ни инструмента мы не взяли - даже из мотора яхты велел Холодову бензин слить и оставить. Или платья в бутике надо было тоже оставить? - он хитро подмигнул девушке - и сразу остальным, в салонное зеркало.
   - Ну... такие платья действительно им не скоро понадобятся, - вынуждена была признать Гольдберг.
   - А нам? - ехидно вступила в разговор на английском языке Бэйла с заднего сидения, - что-то там командир говорил про танцы в субботу.
   - Тебе нельзя, - тут же ответила Гольдберг, - шабат!
   - А тебе?
   - А я русская! - обе израильтянки засмеялись.
   А командир продолжил:
   - Конечно, можно было скрутить этого босса и пригласить к себе все итальянское общество. Но думаю, они тоже отказались бы.
   - Почему? - требовательно потребовала объяснений Оксана.
   - Обработали их не слабо - та же Виктория, к примеру. Мы там полдня проторчали, и ни один не вышел - даже из любопытства? Очень странно. Запугали их - мол, русские идут. А русские пришли - оленя подарили; ничего отбирать сами не стали - это жлоб-босс продал кучу нужных вещей русским - за бешеные деньги. А сейчас наверняка их где-нибудь припрятал.
   - Ага, - поняла израильтянка, - ты поэтому так орал там?
   - Не орал, - поправил ее с улыбкой Кудрявцев, - а доносил информацию до нужных ушей. Вот увидите - через несколько дней большинство итальянцев будут у нас. Так что расхватывайте наряды поскорее, девчонки, пока конкуренток не так много.
   - Не понял, - теперь спрашивал профессор, - зачем тогда было огород городить, если все равно мы будем вместе; вот тогда все и перевезли бы?
   - Хорошо, если так все  и сложится. А где гарантия? А если там бой будет - что останется от той же посуды, парфюмерии или?..
   - Или барабана? - с сарказмом добавила Гольдберг.
   - Вот именно - барабана, - согласился командир вполне серьезным тоном, - одна маленькая пулька и... чью кожу мы на него натягивать будем? Скорняков-то среди нас пока нет; и вряд ли будут - слишком редкая теперь эта профессия.
   - А зачем нам оркестр? - не унимался Романов.
   - Будем новых переселенцев под звуки марша встречать, - улыбнулся ему в зеркало Кудрявцев, - а по воскресеньям оркестр будет в городском парке играть...
   - Ага,- согласилась Оксана, поворачиваясь к нему с улыбкой, - тем более что трубач у нас уже есть!
   Но полковник не ответил на ее улыбку; напротив - его лицо стало строгим, даже суровым, нога вдавила  педаль тормоза вниз и автомобиль остановился почти плавно - скорость его была невелика. Теперь все потрясенно молчали - в сотне метров от них, на крайнем дереве, на нижних почти горизонтальных ветвях висели два длинных черных тела.
   - Священники, - ахнула сзади Таня-Тамара.
   - Один священник, - поправила ее Бэйла, которая рассматривала страшную картинку в прицел снайперской винтовки, - второй обычный человек.
   - Люди, - Гольдберг тоже выставила и ствол, и прицел "Бенелли" в открытое окно автомобиля. Непонятно было, к кому относилось ее слово - к висящим на этой импровизированной виселице телам, которых смерть уравняла во всем, или к той паре фигур, что выступили из леса, останавливаясь почти под ногами повешенных.
   С трупов тяжело взлетело несколько темных силуэтов - абсолютно молча, хотя каждый в автомобиле, наверное, ожидал зловещего карканья.
   - Ну что же, - сказал полковник абсолютно нейтральным голосом, в котором только очень близкий человек мог распознать и ярость, и боль, и обещание неминуемой расплаты, - пойдем знакомиться.
   - А надо? - спросила вдруг никарагуанка, - может прямо отсюда их...
   Она протянула руку мимо профессора, сидящего посредине и ткнула легонько пальцем в ложе винтовки Драгунова.
   - Нет, - решительно ответил Кудрявцев, - может это насильников и мародеров повесили, абсолютно справедливо. И чем мы тогда будем лучше их?
   Командир и сам не верил в свое предположение, но вот так, походя, лишить двух человек жизни, не будучи уверенным в их вине? К тому же позади них прячутся еще несколько человек, явно вооруженных. Готов ли он сейчас объявить войну всем колумбийцам - и волкам и агнцам? Нет!
   В результате к лесу, к темнеющим за толстыми стволами развалинам пошли двое - сам Кудрявцев и профессор Романов. А Оксана Гольдберг, как ни спорила она с командиром, осталась прикрывать их спины; вместе с Тагер естественно. Никарагуанка была вооружена пистолетом Макарова, и ей было настрого запрещено стрелять с такой дистанции.
   - На ста метрах, - покачал головой Кудрявцев, - ну... я может и попал бы в туловище из пистолета; Бэйла, может быть...
   Израильтянка решительно замотала головой - это не винтовка, запросто вместо чужой спины можно попасть в ту, которую должен прикрывать.
   Сто метров закончились удивительно быстро - полковник только успел запретить профессору показывать знание испанского языка - родного для колумбийцев.
   - Почему, - негромко попытался возразить Романов, - с итальянцами ведь ничего не скрывали?
   - Не скрывали того, что они и так знали, - объяснил командир, - а здесь пока наших не было.
   Он помрачнел, так же как и профессор, вспомнив о перебежчике Иванове. С такими хмурыми лицами они и подошли к колумбийцам, которые встретили их тоже не с самыми дружелюбными физиономиями. Молодые, как и все здесь, парни - широкоплечие, с пробивающейся на щеках бородками, они стояли и молчали, держа руки на кобурах пистолетов, которых у каждого было по два. Казалось что сейчас, как в старом вестерне, прозвучит резкая команда и эти руки выдернут оружие - те самые огромные кольты и начнется пальба. С прыжками в сторону, перекатами и прочими ковбойскими штучками.
   - Может, - подумал Кудрявцев, - лучше бы так и случилось. Тогда ничто не помешало бы мне первым выдернуть свои Стечкины и решить проблему... Раз и навсегда. И с этими, и с другими, что прячутся в развалинах - очень скрытно, как им кажется. А девчатам и стрелять не придется.
   Но до такого фатального для одной из сторон сценария дело не дошло; молодой здоровяк, стоящий напротив полковника - старший, наверное - что-то отрывисто спросил. Кудрявцев пожал плечами, скосив глаза на профессора; тот (молодец!) даже такого движения себе не позволил, хотя конечно же прекрасно понял фразу.
   - Кто вы такие? - задал вопрос колумбиец теперь уже на английском.
   Ответил, как и уговаривались, Кудрявцев; ответил коротко и емко:
   - Русские!
   - И что вам надо, русские? - губы колумбийца скривила улыбка, тоже совсем недружелюбная.
   - Познакомиться... для начала, - ответил ему командир, - может чем-то полезными будем друг другу, дружить начнем?
   Колумбиец посмотрел вдаль, на автомобиль; отсюда - полковник с уверенностью мог сказать, даже не оборачиваясь - можно было хорошо рассмотреть дула винтовок, нацеленные в них. Его соотечественник что-то быстро проговорил. Первый ответил ему не так экспрессивно, покачивая головой. Единственное, что разобрал командир в этой мешанине незнакомых слов - какое-то имя, Антонио. Профессор же задумчиво глядел куда-то поверх их голов, мимо и самих колумбийцев, и ног висящих трупов, до которых, при желании, хозяева анклава могли бы легко дотянуться рукой. И опять Кудрявцев мысленно похвалил товарища.
   Наконец разговор закончился и главный переговорщик с колумбийской стороны поставил точку:
   - Нам такие друзья не нужны!
   Хозяева синхронно развернулись и медленно ушли к своим развалинам. Русским тоже нечего было делать тут - им очень понятно показали на дверь, здесь отсутствующую, и они пошли к машине. Пошли тоже медленно, так что профессор успел рассказать о коротком разговоре колумбийцев. Беседовали они, как и предполагалось, на испанском языке. Экспрессивный колумбиец, как оказалось, предлагал захватить их - Кудрявцева с Романовым - в заложники и под их прикрытием разобраться  со стрелками в автомобиле.
   -   А что другой? - живо заинтересовался командир, опять пожалев, что колумбийцы так и не решились на схватку.
   - Другой сначала колебался, - продолжил профессор, - а потом спросил, что бы сделал его собеседник (имен переговорщиков русские так и не узнали), если бы его - командира колумбийской общины - захватили?
   - И?..
   - И сам же ответил на свой вопрос, - Алексей Александрович возмущенно засопел, - он бы перестрелял всех вместе с заложниками, а если бы не получилось - развернулся бы и уехал.
   - Во как! - в душе полковника родилась теплая волна, заполнившая все внутри - его товарищи - Оксана, и Бэйла,.. да и Таня-Тамара о таком бы даже не подумали.
   - Да! - спохватился вдруг профессор, уже взявшись за ручку автомобильной дверцы, - старший колумбиец сказал еще, что можно было бы попробовать, если бы какой-то Антонио не ушел в гости к этим узкоглазым обезьянам с тремя бойцами, а их восьмерых слишком мало, чтобы блокировать пути отхода.
   - Ну вот, - задумчиво протянул командир, - а ты сомневался, Алексей Александрович, что военные хитрости нужны, - поехали!
   - Куда? - не понял Романов, запрыгивая в салон "Вранглера", тесня теперь никарагуанку на среднее сиденье.
   - Куда? - переспросил Кудрявцев, - в "гости", конечно - вот по этому следу.
 Его рука показала сквозь лобовое стекло на примятую траву - на две бесконечные параллельные прямые, которые в пойме мог оставить только автомобиль. И это был не их джип! - потому что след вел дальше, вниз по течению реки.
   Командир резко развернул "Вранглер" - как раз в сторону русла реки, и помчал к ней, удаляясь и от колумбийского лагеря, и от исчезнувшей позади колеи; не отвечая на недоуменные взгляды товарищей. И только проехав больше двухсот метров, он резко повернул направо, прибавив скорость. Теперь объяснять ничего не надо было - из чащи выскочило уже несколько темных фигурок, быстро уменьшающихся. Полковник расслышал звуки далеких выстрелов и, может, даже и крики. Но ни первые, ни вторые на таком расстоянии повредить русским не могли. Единственное, что сейчас беспокоило его - не отстал бы Малыш. Но пес легко несся рядом с автомобилем, укрывшись, кстати, за его корпусом от выстрелов.
   - Молодец, - тепло подумал об алабае Кудрявцев и переключился на разговор на заднем сидении, к которому уже повернулась Оксана.
   Там спорили, точнее перебирали варианты - кем же окажутся таинственные "узкоглазые" - китайцами, монголами, вьетнамцами, японцами... или кем другим. Имя таким народам и народностям было - легион, и командиру стало даже смешно - сейчас приедем и проверим. А ехать было совсем недалеко - пять километров, даже с учетом скорости собаки, заняли меньше десяти минут. Командир даже не стал маскироваться; почему-то он знал, что надо спешить (опять спешить!). Может потому, что с дерева, под которым стоял какой-то явно военный джип без верха, уже свисали две веревки - слава богу, пока пустые. У джипа тоже никого не было; никто не выскочил навстречу командиру и его товарищам из чащи.
   А ведь люди здесь были! Чей-то возбужденный голос, какие-то птичьи крики доносились из-за красивого деревянного домика с крышей изысканных очертаний, принятых в странах юго-восточной Азии.
   У автомобилей остались Бэйла с Таней-Тамарой. Первая безмолвно несла свой крест вечно прикрывающей; никарагуанка попробовала было возникнуть, наткнулась на строгий взгляд командира; поняла, очевидно, что в следующий раз ее могут в рейд и не взять, и, вздохнув, заняла свою позицию - она наблюдала за сектором, откуда могла появиться помощь для колумбийских карателей. Почему карателей? Потому что рядом с бесхозным сейчас джипом лежало несколько тел; и эти люди были совсем недавно живы!
   - Не успели, - успел с горечью оглянуться на них (шесть человек - трое мужчин и столько же женщин!) Кудрявцев. В следующее мгновенье он уже был у того самого домика, вместе с профессором и израильтянкой, морщась от нестерпимого запаха, обволакивающего местность. Это не был удушающий запах разлагающейся плоти; что-то совсем незнакомое и тошнотворное заставило его поскорее выглянуть из-за угла на небольшую площадь, на которой, оказывается, шел петушиный бой.
   Командовал этим действом молодой парень той самой "узкоглазой" наружности, с опаской поглядывающий на четверку карателей. Колумбийцы здесь тоже были вооружены кольтами, которые они держали в руках. У одного за спиной болталось еще и короткое помповое ружье. А у бетонной стены напротив стояли пленники - никем иным не могли быть испуганные парни, девушки и дети, соотечественники распорядителя птичьего боя; но нет - соотечественников было всего семь человек. Еще двое были европейцами - парень со вздувшимся рубцом поперек лица и девушка с отчаявшимся взглядом. Впрочем, отчаянием был заполнен и взгляд белокожего здоровяка. Заполнен отчаянием и решимостью так, что Кудрявцев понял - если с девушкой попытаются что-то сделать, этот парень лишится жизни раньше нее, дерзнув при этом захватить хоть кого-нибудь из колумбийцев с собой туда, откуда не возвращаются.
   Пленники стояли на коленях; очевидно эта шеренга была раньше длиннее - три тела уже лежали недвижимыми; следующей за ними по очереди была светловолосая европейка. А бой между тем достиг своего апогея; скорее всего он бы не закончился - командир просто не позволил бы издеваться над пленниками, но буквально через несколько мгновений после того, как перед русскими открылась эта страшная картина, один из пернатых бойцов приглушенно кукарекнул и помчался прочь с полянки; победитель ринулся за ним - следом побежал распорядитель - очевидно это был владелец бойцовых птиц; последним исчез боевик с помповиком за спиной.  Вероятно именно он отвечал здесь за караульную службу.
    Отвратительно, кстати отвечал, подумал полковник, выходя из-за угла здания. Впрочем колумбийцы этого не заметили, разразившись шквалом слов и эмоций, похлопывая по плечам своего соратника - победителя, как понял Кудрявцев, этого тотализатора. А приз был очень своеобразным, даже бесчеловечным - поправил себя Александр, поднимая готовый к бою арбалет. Призом была человеческая жизнь и победитель вскинул пистолет - с пяти шагов в коленопреклоненного человека промахнуться было трудно. Но раньше, чем колумбиец нажал на курок, его цель - белокурая девушка - отлетела в сторону, едва увернувшись от лежащих неподвижно тел, а ее место занял парень с разбитым лицом, на котором были крепко зажмурены глаза - он был готов принять страшную участь вместо своей подруги, но организм отреагировал сам подобным образом - не каждый может бестрепетно смотреть своей смерти в глаза.
   А выстрел так и не прозвучал - по крайней мере в этот момент. Вместо него раздался неприятный чпокающий звук - это командир  в первый раз применил в бою арбалет. Оперенная смерть ушла в тело бандита почти на всю длину; скорее всего она встретила на своем пути позвоночник, иначе болт с широким острым лезвием пронзил бы человека насквозь. Полковник, мимолетно удивившись, как у него получилось одним движением натянуть тетиву, которую раньше приходилось с трудом приводить в боевое состояние специальным воротком, снова нажал на курок - второй бандит, успевший повернуться и даже поднять одну руку с кольтом, тоже не издал ни звука, отлетев к своему не менее мертвому сотоварищу с болтом в груди.
   И только теперь рядом громыхнуло - это вступил в бой Бенелли" Оксаны. "Фирменный" выстрел израильтянки в левый глаз третьего колумбийца оставил владельца помпового ружья в единственном числе. А вот и он - выбежал из-за угла полуразрушенного здания, у стены которого по прежнему стояли на коленях недавние пленники. Выбежал прямо в руки Кудрявцеву, и практически сразу - никто даже не успел заметить - оказался на земле, связанный по рукам и ногам, конечно же брезентовым ремнем трехсантиметровой ширины.
   - Оксана, контроль, - бросил он израильтянке, поворачиваясь к парню с разбитым лицом, который первый встал с колен.
   Тот наверное хотел протянуть к Александру руки; увы - они были связаны за спиной, как и у остальных пленников, поэтому навстречу русскому командиру полетел только его ликующий возглас:
   - Братцы! Наши!
   И совсем скоро освобожденные соотечественники - Александр (тезка!) и Ольга Захаровы - взахлеб рассказывали, как они приехали в первый раз из родного Кузбасса в "эту заграницу" - в Таиланд...
   - Нет-нет, вы не подумайте, - почему-то поспешил оправдаться Захаров, - я не какой-то торгаш, я на честно заработанные: работаю на карьерном экскаваторе, у меня зарплата за сто тысяч в месяц, и Олька дома не сидит - в садике работает... работала.
    Здоровущий парень вдруг засмущался:
   - Вот пришли попробовать настоящий тайский массаж; я пришел - а Ольга меня одного не пустила...
   - Знаем мы ваш тайский массаж, - пробурчала его супруга, наконец-то поверившая, что все страшное уже позади.
   - Ага, - понял ее мысли Кудрявцев, - а другое только начинается, и до Кузбасса отсюда...
   - Она сама мне массажисток и выбрала, - парень смущенно оглянулся на Ольгу, - сразу двух - обоим за пятьдесят, наверное. Но руки у них! Первая еще ничего - погладила, потерла - называется разогрела. А вторая как начала тыкать пальцами - я в первый момент даже заорал.
   - Ну и где же эти старушки? - перебил его командир - времени опять катастрофически не хватало.
   - Не знаю, - заозирался парень, словно все происходило только сейчас, - одна из них что-то сказала другой на своем, на тайском, и вдруг мы все здесь... Побродили по развалинам. Пока звери какие-то ужасные не набежали. Кто успел укрыться вон в том домике, тот и спасся.
   - А остальные? - это в разговор вступил профессор.
   - Остальных звери утащили - тут есть не стали, - насупился Захаров, - так мы в этой избушке и прожили несколько дней; выходили только... ну вы понимаете, зачем. А потом пришли эти, - он кивнул на живого пока бандита.
   - Вот именно, что пока, - подумал с запоздалым огорчением полковник, - надо было его сразу кончать, какие еще секреты может выдать этот язык?
   А профессор думал совсем о другом:
   - Что же вы ели все эти дни? - оглянулся Романов, явно не находя тут развалин супермаркетов.
   - Там, рядом с домиком, - махнул рукой Захаров, скорчив недовольную мину, - кусочек от рынка оказался. Ну как кусочек - просто целая гора дурианов. Вот они нам и едой, и питьем служили. Вкусные, зараза - но запах!
   - Да уж мы почувствовали, - согласился с ним Алексей Александрович. При этом он как-то со значением посмотрел на командира, словно хотел задать каверзный вопрос.     А Кудрявцев и сам готов был поделиться наблюдениями - и тем, что практически во всех анклавах был кусочек рынка, что в общем-то можно было объяснить; и тем, какую фразу произнесла на тайском языке пожилая массажистка. Наконец - какой такой волшебной силой обладает символ тайской государственности - массажный домик, что туда не посмели сунуть свои волчьи пасти собакомедведи? Но самый главный вопрос, на который у самого полковника не было сейчас ответа - откуда у него появилась такая - поистине нечеловеческая - сила, позволившая ему в одно мгновенье зарядить арбалет.
   Он успел попробовать повторить этот трюк - увы, безрезультатно.
   А массажистки нашлись. Две миловидные девушки подошли сами, как только командир отвернулся от Захарова, и низко склонившись представились:
   - Я Ради - удовольствие.
   - Я Нари - прекрасная женщина, - поклонилась вторая тайка, - но для самых близких людей у нас есть другие имена:
  - Я Ной -крошка.
  Ради поклонилась теперь также низко:
   - Я Нок - птичка.
   Полковник засмеялся бы в полный голос, если бы девушки не провели ритуал знакомства с абсолютной серьезностью на лицах, причем на чистом русском языке.., ну может, с небольшим акцентом. Хорошо, что девушек увела в сторону Оксана, как и  еще двух таек и трех ребятишек, одетых в одинаковые длинные грязно-белые легкие пары, в которых нижние - штаны - едва виднелись под рубахой-балахоном; прически у детей тоже были одинаковыми, так что Кудрявцев не смог различить в этой тройке мальчиков и девочек.
   Он повернулся к парням - вместе с вернувшимся распорядителем, который держал подмышками обоих петухов, сейчас вполне мирных, их было трое. Но они, к сожалению, по-русски не понимали. Зато понимали по-английски. Поэтому командиру не составило труда пригласить хозяев этого лагеря на прогулку - несмотря на бардак вокруг, на тела погибших и здесь, и у автомобилей, ему не терпелось пробежаться по окрестностям - посмотреть, с каким приданым готовы переехать в русский лагерь многострадальные тайцы. А в том, что это произойдет - прямо сегодня - он не сомневался.
   Профессор, естественно, присоединился к ним. И первой точкой, которая манила русских своей таинственностью, был конечно домик в середине анклава.
   - Ничего себе домик, уютненький, - пробормотал командир, открывая все окна, - только что-то он на волшебный не похож, не правда ли, Алексей Александрович? Да и попахивает здесь совсем не волшебством...
   - Это еще что, - ответил за профессора Захаров, присоединившийся к экскурсии незаметно для полковника, - это мы почти все дурианы съели. А поначалу тут такое амбре витало.
   - Какие однако словечки экскаваторщик употребляет, - усмехнулся про себя командир. Вслух же он высказал предположение:
   - Может этот запах и отпугнул тварей?
   - Может, - согласился экскаваторщик, - но девчата... ну Ради и Нари сказали - что это священное место, вроде бы именно в таком домике сам Будда принимал сеансы массажа.
   Это действительно была комната для лечебных или расслабляющих процедур с широким низким ложем, в котором было сделано специальное овальное отверстие - для лица, догадался Кудрявцев. Как в этой комнате могло поместиться столько народа? И прожить в ней пять дней? На одних этих... дурианах? Он спохватился - ведь в машине у них есть запасы продовольствия - не зря он велел Романову прихватить побольше еды.
   Экскурсия закончилась, едва начавшись. Командир направился широким шагом к автомобилям, увлекая  за собой всех - и мужчин, и девушек с детьми, и даже пленника, которого двум тайцам пришлось тащить волоком.
   Он нахмурил брови, готовый выплеснуть неудовольствие на никарагуанку, которая в отличие от Бэйлы, исправно несущей караульную службу, была не в автомобиле бандитов, где ее оставил командир; девушка присела на корточки, склонившись над одним из погибших. То есть "погибшим" он был недавно, когда русские прибыли к месту этой бойни. Теперь же некрупный, даже в сравнении с Орейра, паренек силился сесть на траве - и ему удалось сделать это, правда с помощью девушки. На грудь тайца, увитую мышцами,  кто-то словно щедро плеснул красной краски, но пулевых отверстий, которые совсем недавно перечеркивали его крепкий торс (Кудрявцев это точно помнил) не было!
   - Значит, жизненно-важных органов не задели, - понял командир, - только... только остальным придется поделиться сейчас с ним едой - очень хорошо поделиться.
   Полковник отвел свой разношерстный отряд за автомобили - так, чтобы не было видно тел погибших - и велел девушкам накрывать на "стол" - если можно было назвать так плащ-палатку, расстеленную на траве. Сам он охранял покой обедающих (поздно обедающих), стоя в открытом джипе с винтовкой Бэйлы. Охранял, естественно, в основном со стороны колумбийского лагеря, но двух таек - кажется тех, кто так хорошо говорил на русском языке, боковым зрением отметил: они скользнули к своим развалинам, но совсем скоро вернулись, неся каждая по большому блюду, заполненными сочными кусками каких-то фруктов.
   - Не какие-то, а дурианы, - поправил он себя, поскольку от блюда, которое первым преподнесли ему, ощутимо несло тем самым ароматом. А на вкус это было... божественным, и полковник, вытирая поданным Оксаной платочном губы, понял - придется собирать все косточки у волшебного домика, и закладывать еще один сад - где-нибудь в глубине леса: чтобы и фрукты съесть, и... ну дальше понятно.
   А Гольдберг, которая присоединилась к нему с бутербродом для Александра (последний!), успела открыть тайну русскоязычных массажисток - специально обученных языку для обслуживания русских туристов -  как раз до появления новых лиц. По пойме, совсем рядом с опушкой леса, шли четыре человека; автомобиль, в котором сейчас находился полковник, скорее всего был единственным исправным у колумбийцев, поэтому они не успели ни на разборки с применением оружия, ни на обед, на который их, естественно, никто приглашать не собирался. Лица бандитов ("Стоп, - остановил себя Кудрявцев, - это пока не доказано") были суровы и... безмятежны - по крайней мере никакого страха в них полковник не увидел. Скорее была в них какая-то, скорее даже очень большая, доля бесшабашности и веселой храбрости.
   - Кокаин, - понял Кудрявцев, - немного, но приняли для храбрости. Значит, никаких разумных доводов они сейчас не приемлют. Пришли что-то требовать.
   Ему стало тоскливо - сейчас опять будут выстрелы, кровь. Впрочем, главарь - тот, с кем полковник сегодня уже беседовал, кажется был вполне адекватным. Он и предъявил претензии:
   - Здесь были мои ребята, - он словно не замечал нацеленные в него стволы.
   - А кто вы такие? - вернул ему давешний вопрос Кудрявцев.
   - Мы? - вроде удивился главарь, а затем ответил гордо, - мы колумбийцы.
   - И что вам надо? - до колумбийца дошло, что Кудрявцев повторяет их сегодняшний разговор - только роли теперь диаметрально поменялись. И ему пришлось отвечать совсем по другому сценарию:
   - Моих людей и автомобиль.
   - С оружием, конечно?
   - Естественно, - опять удивился колумбиец так естественно, что полковнику стало неуютно -  из каких же краев прибыл этот человек, безгранично уверенный в своем праве на все - на гнев и на милость, на жизнь окружающих и...
   Кудрявцеву нестерпимо захотелось, чтобы кто-то из обкуренных бандитов попробовал посоревноваться в скорости на извлечение оружия - да хоть все вместе попробовали бы. Но... с дисциплиной у противника все было в порядке; никто из колумбийцев даже не шелохнулся, ожидая его ответа. И полковник решил:
   - Захаров, - позвал он экскаваторщика.
   - Слушаю, товарищ полковник, - рядом с джипом выросла внушительная фигура.
   - Пленный, - Кудрявцев кивнул в сторону связанного бандита, - кого-то своей рукой убил?
   - Не... видел, товарищ полковник, - выдавил из себя Захаров, поняв, что сейчас от его слов зависит жизнь человека, пусть и не самого лучшего.
   - Поговори со своими тайскими друзьями - если они не против, мы отдадим пленного.
   - А если против?
   - Тогда повесьте его - вон на той веревке, прямо сейчас.
   - А эти не будут против? - экскаваторщик  кивнул было на колумбийцев, и до него только сейчас дошло, что предлагает командир.
   - А как ты хотел? - грустно подумал Кудрявцев, - не получится всю жизнь в волшебном домике прожить. Иногда приходится и дерьмо за собой убирать. Или за другими.
   Экскаваторщик вернулся очень скоро - с ножом в руке. Ни слова не говоря, он разрезал веревку на ногах пленного ("Вот засранец, - немного возмутился командир, - мог бы и развязать"); поднял его на ноги и подтолкнул в спину - иди.
   Удивительно - тот совсем не жаждал оказаться в рядах товарищей. Даже оглянулся назад, поймал взглядом болтающиеся на легком ветру веревки и пошел все таки вперед. А бандитский главарь понял - больше ничего и никого не будет. Он резко выкрикнул команду на испанском, бросил на Кудрявцева многообещающий взгляд и пошел назад.
   Совсем скоро пятерка нырнула в лес, и практически сразу сухо треснул выстрел. Почти все вздрогнули - теперь каждый понял, почему так неохотно принял свободу пленный бандит. А полковнику совсем расхотелось продолжать экскурсию. Но - положение обязывает. Что значит расхотелось? Не хочешь командовать - вон копай братскую могилу.
   - И буду! - рассердился на себя полковник, - вот людей расставлю и пойду копать.
   Совсем скоро два автомобиля - одним управляла Таня-Тамара, другим Ольга Захарова, отправилась в русский лагерь, по широкой дуге огибая колумбийские развалины. Пассажирами в них были тайцы - женщины и дети; и профессор Романов, который должен был охранять этот караван и привести назад подмогу...



   


 

Глава 4. Валерий Ильин. Праздник ЖКХ.
   Валерий решил сегодня поразить всех - и командира, и свою Ларису, и, в первую очередь, бывшую жену - Ирину; больно уж она стала задирать нос, получив в руки боевое оружие! Карабин это хорошо, но приличные условия жизни - по крайней мере лучше тех, что имела раньше пожилая продавщица сельского магазина - тоже неплохо. Вообще-то сегодня вечером эти условия будут даже комфортабельней, недаром Ильин вытребовал себе лучшие рабочие кадры - сварщика и электрика в лице Борьки Левина; вальщика леса и водителя КАМАЗа (пригодится и без задней части!) Витальку Дубова... Конечно, в идеале нужно было бы и тракториста оставить вместе с "Беларусью", но тут комендант был бессилен - он и сам понимал, где эта техника нужнее.
   Зато у них были верблюды! Больше того - у них были верблюды с погонщиком. Вот последнего комендант и подозвал вместе с Дубовым:  они получили наряд на сегодня первыми.
   - Помните, - обратился он сразу к обоим, - по тропе - ну по той, что к сирийцам и израильтянам ведет (он даже показал направление рукой) - метрах в трехстах отсюда лесок помельче попадается.
   - Точно, - согласился Дубов, - там не эти дуры растут (он похлопал по толстенному стволу сухой секвойи - тому, что так сам  и не раскряжевал и на котором сидел сейчас),  а наши обыкновенные сосны; диаметром двадцать - двадцать четыре.
   - А вот сюда их загоним? - Ильин подхватил прислоненный к тому же бревну бурав на длинном стержне и прямо тут вонзил его в землю. Несколько круговых движений и перед зрителями предстала лунка - достаточно широкая, чтобы в нем поместилось бревно нужных размеров.
   Виталик не поленился, встал со ствола, померил отверстие пальцами:
   - Двадцать два сантиметра, - вынес он вердикт, - какой длины бревнышки нужны будут?
   - Метра по четыре с половиной, - пояснил комендант, - штук семьдесят потребуется... для начала.
   - Я так понял, - вступил в разговор Левин, - мы сейчас про забор говорим?
   - Да, - кивнул Ильин, - расширять будем лагерь - метров на пятьдесят-шестьдесят продлим, как командир велел - вон чтобы и генераторы, и фургон внутри лагеря оказался.
   - Так у нас же труб еще до... Сейчас какую-нибудь лесенку сварим, Виталик кувалдой помашет - через час можно сетку натягивать. Только ее надо еще привезти.
   - Сейчас! - возмутился Валерий, - дам я тебе трубы расходовать! Чтобы они в земле гнили? Не так их у нас много. Нам еще поля огораживать - туда никаких труб не хватит. Вот сегодня технологию и отработаем.
   - Ну тогда, - подвел итог Дубов, - надо прямо сюда хлыстами трелевать, а уже здесь по размеру кряжевать... Ну а остатки все - в печи; больно уж много твои коптильни дров потребляют, Валерий Николаевич.
   - Зато мясо все едят - ни грамма не остается!
   - Это точно, - согласился Дубов, - а чем трелевать будем?
   - Не чем, а кем, - поправил его комендант, - вон Роман Петрович в бой рвется.
   Дубов оглядел хлипкую фигуру доцента Игнатова, явно собрался покачать в сомнении головой, но вспомнил наконец про верблюдов и кивнул:
   - Раньше у нас лошадьми  и не такой лес таскали. А эти горбатые по два хлыста упрут - даже не почувствуют
   Капризного доцента уговаривать не пришлось - может потому, что обещали заняться после обеда телегой?  " За сеткой на чем-то же ехать надо", - эту мысль Ильин пока не озвучил.
   - Так, теперь с вами, - он перешел к большой группе свободных сегодня товарищей; за ним следовали Ежиков с Благолеповым, но для них было особое задание.
   Комендант вспомнил наставление полковника Кудрявцева - пусть ни один человек не бездельничает. Пусть хоть землю роет - но чтобы никто на соседа не смог посмотреть с укоризной.
   - Вот пусть и копают, - уже определил новый фронт работ комендант.
   Он повел целую группу, в основном состоящую из девушек, к синим домикам, где по вечерам работал генератор, и где пока хранился весь запас топлива.
   - Вот - показал он на домики, - здесь вся наша солярка и весь бензин; не дай бог полыхнет...
   - Да, мало не покажется, - за всех согласился Николай Рубцов, бывший комендант лагеря. В последние дни он работал наравне с другими и, как замечал Валерий, никакого недовольства этим не проявлял.
   - Вот и командуй тут, Николай Петрович, - снова повысил его в должности  Валерий, - надо выкопать две длинные канавы  - с краешку - чтобы никому не мешали.
   - А размеры?
   - Чтобы вон те трубы поместились, - комендант показал на трубы метрового диаметра, которые сейчас являлись элементами обороны лагеря, - мы их аккуратно перекатим сюда и  канистры в них перетаскаем - в одну бензин, в другую дизтопливо - как раз примерно по две тонны уйдет, а потом закопаем - вот у нас и будет два склада НЗ.
   -А?..
   - А вместо забора они уже не нужны, - предвосхитил вопрос Ильин, - сегодня мы территорию расширять будем.
   - Здорово, - восхитилась его Лариса - она тоже была здесь, в команде землекопов, - будет где детишкам побегать!
   - Вот-вот, - согласился с ней про себя комендант, - а... закончите копать - я вас еще чем-нибудь загружу. Да хотя бы и яму под туалеты рыть будете - пора уже их подальше от жилья переносить.
   - Теперь с тобой, - комендант повернулся к сварщику, - пошли.
   Он привел и Левина, и своих первых помощников - бывших попа и литератора к ручью - к месту, оборудованному под забор воды. Деревянные мостки здесь вели прямо в воду - чтобы набирать ее можно было с глубины, не замутив илом. И глубины здесь вполне хватало для задумки коменданта.
   - Сегодня привезут насосы, - начал он, остановившись на самом краю мостков, - скважины у нас нет; бурить ее нечем, так что воду будем брать здесь. Нужно сварить длинную клетку - так чтобы насос  в ней закрепить, и чтобы крупный мусор не засасывал; для мелкого у "Грюндфоса" свой фильтр есть.
   - Это долго, - протянул сварщик.
   - Цену себе не набивай, - прервал его стенание комендант, - варишь два квадрата тридцать на тридцать сантиметров и к ним прихватываешь другие профили - эти уже длиной метра по два - так, чтобы между ними щели не больше сантиметра получились - вот тебе и скважина прямо в ручье. Главное ее вертикально на дне закрепить. Может, насос и под углом работать будет, но лучше не рисковать.
   - Постой! - у Бориса были еще вопросы, - так насос будет работать, пока свет есть - два часа вечером; а остальное время опять с ведерком бегать?
   - А это уже не твоя проблема! - отрезал Валерий, - есть предложения - излагай; а вопросы любой задавать может.
   - Тогда давай помощника, - немного обиделся Левин, - пусть кто-нибудь металл режет, а я варить буду. Дело в три раза быстрее продвигаться будет.
   - Вот, - похвалил его комендант, - есть же дельные мысли. Выбирай - людей хватает. Хочешь - Малышева возьми, хочешь...
   - Я бы лучше с итальянцем, с Валентино поработал.
   - Да пожалуйста, сейчас пришлю - вот вместе с Малышевым пусть помогают - один держит, другой пилит.
   - Так я сейчас свой генератор подключу, - засмеялся Левин, - болгаркой они вмиг все нарежут - успевать не буду.
   - Ничего, - успокоил его комендант, - без работы не останутся.
   Теперь оставалось пристроить к делу двух Сергеев - Благолепова с Ежиковым.
   - Пойдемте, - махнул им Ильин, направляясь к гаражу - к той его части, где полиэтиленовой пленкой были заботливо прикрыты инструменты.
   Валерий прихватил с собой на всякий случай два кейса - самых больших; а не подойдут - не беда - до места работы от гаража всего десять метров - ребята сбегают. Он привел их к пожарной машине -  той, что удивила коменданта еще в первый день своей алюминиевой цистерной. Последняя была ровно отрезана так, что лишилась трети своей длины, но и в оставшейся части свободно поместилось бы не меньше двух кубометров воды.
   - А больше и не надо, - решил Валерий, - кончится, еще накачаем. Ну что, орлы (это он уже вслух), Виталик ведь был прав. Водоснабжение на два часа - даже заводиться не стоит. Поэтому...
   - Поэтому, - подхватил бывший поп, в последние дни показывающий чудеса хозяйственной сметки, - надо строить водонапорную башню. И построить  ее можно...
   Его рука протянулась в сторону  трех деревьев, росших в двух - двух с половиной метрах друг от друга, образуя в проекции почти равносторонний треугольник совсем рядом с сельмагом, за оградой лагеря; на эти секвойи сам комендант давно положил глаз.
   - Только как мы ее туда затащим? - ладонь Сергея похлопала по цистерне.
   - Это уже другой этап; сейчас нам нужно ее подготовить.
   Ильин принялся расстегивать пуговицы на рукавах - из них троих здесь только он знал, с какой стороны нужно браться за гаечный ключ. В этот момент где-то недалеко басовито затрещала, и тут же завизжала, очевидно вгрызаясь в древесину, пила - начались первые в этом мире лесозаготовки. Комендант примерился к первому болту - и теперь уже не отвлекался на посторонние звуки, пока цистерна не оказалась на асфальте. Это была пока заготовка - с несколькими отверстиями, часть из которых можно было использовать для подвода воды, трубы контрольного перелива, ну и, естественно, для подачи ее по потребителям (во как!). Эти мысли он обдумывал уже за пределами лагеря, пока перекатывали втроем не такую уж тяжелую цистерну к выбранным деревьям - было решено подготавливать ее к подъему на месте.
   В воротах, роль которых по-прежнему играл кусок сетки-рабицы, скатываемый на день, они  едва успели разминуться с первым караваном - верблюды неторопливо волокли по два хлыста. Рядом с доцентом шел улыбающийся Виталик с "Хускварной" в руке; он поспешил отчитаться - навалил столько, что верблюдам хватит трелевать до самого вечера.
   - Ты там что - сплошную рубку устроил? - решил пожурить его комендант.
   - Обижаешь, Валерий Николаевич. Что я, в лесу не работал? Настоящую рубку ухода устроил - даже весь сухостой повалил. Ну ничего - пойдет на дрова.
   - Почему? И сухие на столбы кряжуй - в дрова только вершинки.
   - Так они же через год сгниют, - попытался отговорить коменданта Дубов.
   - А нам больше и не надо, - загадочно улыбнулся Ильин, - ты мне лучше вот что скажи - КАМАЗ свой завести сможешь?
   - Пять секунд, - отрапортовал Виталик, - только что толку - с одной кабиной он далеко не уйдет.
   - А нам и не надо никуда уезжать, - опять улыбнулся комендант, похлопывая в свою очередь по цистерне, - нам надо вот эту штуку наверх поднять.
   Он поднял руку туда, где сходились вместе три кроны.
   - У тебя лебедка рабочая?
   - Конечно, - оскорбился Дубов.
   - А трос какой длины?
   - Сорок метров.
   - Так, от КАМАЗа до деревьев метров пятнадцать, значит, метров на двадцать пять поднять можно; нам столько не нужно - метров пятнадцать максимум. Сможешь?
   - Легко! Хоть сейчас.
   - Сейчас не надо - нам еще емкость подготовить нужно. А ты иди пока столбы готовь.
   - А чем ошкуривать их будем?
   - Зачем? - теперь уже удивился комендант.
   - Ну... так простоят подольше, да и красивее будет.
   - Я же сказал - нам на год - больше не потребуется, а насчет красоты... Дети тут будут бегать, за столбы хвататься, платья и костюмчики об них вытирать - нам с тобой потом их мамы и бабушки спасибо скажут?
   - Да, - согласился вальщик, - сосновая смола ничем не отстирывается.
   Он пошел с пилой туда, где Игнатов уже освободил гужевой транспорт от поклажи. А комендант - к основной группе работников. Здесь работа тоже спорилась - одна траншея была готова; длинную трубу как раз примерялись скатить в нее. Комендант не вмешивался - назначил старшего - вот пусть и командует. Он лишь отозвал в сторону двух ковровских девчат - Раису с Ниной и еще двух парней покрепче.
   - Пойдемте со мной, - скомандовал он, - все равно на каждую лопату здесь по четыре человека.
   Парней он оставил у Виталика - пусть помогают; закончишь - начинайте ставить столбы. А с девчатами подошел к Левину. Тот с гордостью продемонстрировал свое творение - издали стенки этого длинного узкого ящика квадратного сечения можно было посчитать сплошными; но нет - как и было заказано, они были решетчатыми, с узкими щелями, в которые едва пролезал указательный палец коменданта.
   - Класс! - поднял тот кверху теперь уже большой палец, - а теперь начинайте варить лестницу.
  - Какую лестницу?!
  - Длинной метров пятнадцать, - ответил Ильин на этот крик души, как раз три хлыста на одну сторону уйдет.
   - Так ведь тут столько ступенек варить...
  - Вот-вот, и понадежней - тебе самому по ним лазить придется.
   - Куда?
   - Вон туда, - палец коменданта опять показал на три вершинки, - мы скоро туда цистерну поднимать будем, под воду.
   - Ну, Николаич, - восхищенно протянул бывший (а Валерий надеялся - и будущий) геолог Малышев, - все продумал.
   - А как же, - важно кивнул Ильин, - ночами не сплю, за вас думаю.
   Все рассмеялись и девушки с ними тоже. Комендант спохватился:
   - Борис, командир ведь запретил за пределы лагеря без охраны?..
   - Точно.
   -  А у этих красавиц как с оружием ?
   - У этих красавиц (щечки девушек от повторного комплимента заалели) с оружием все хорошо; лучше чем у тебя, Валерий Николаевич. Кого охранять нужно?
   - Да вон доцента с верблюдами за столбами отправлять надо, а Виталик мне здесь нужен.
   - Хорошо, - начальник охраны Левин повернулся к помощникам, - начинайте резать трубы на ступени... сантиметров по сорок хватит. А я пока оружие девчатам выдам.
   Он направился вместе с Зиной и Раей к гаражу, у дверей которого маячил часовой с АКМ, а комендант - к цистерне, поднимать которую можно было очень не скоро.
   Главная проблема здесь была в материале - алюминий сварке не поддавался, и потому весь крепеж, все сгоны пришлось подгонять путем резьбовых соединений - а это значит - сверлить отверстия (благо не вручную, а электродрелью), подгонять болты и сгоны. В общем, когда все было готово к подъему, со стороны кухни прозвучала громкая команда "Обед!"; Левин с Рубцовым практически одновременно доложили о выполнении работ, а доцент Игнатов повел распрягать (упряжь все из тех же брезентовых ремней) своих верблюдов...
    В ворота медленно въехал "Эксплорер". Разглядев, кто сидит на передних сиденьях автомобиля, комендант сначала едва не сел где стоял, а потом первым помчался к черному внедорожнику, из которого профессора Романова, которого можно было узнать только по возмущенным крикам, вынесли на руках. Его лицо практически полностью закрывали бинты, пропитанные кровью. Лишь один глаз сверкал, да рот извергал какие-то возгласы, которые стали понятны, когда общее возбуждение немного схлынуло.
   Оказалось, профессор прекрасно себя чувствует, нигде ничего у него не болит, голова, чтобы там ни говорила Таня-Тамара, не кружится. Только очень хочется есть; нет не есть - жрать! И как только он с этим делом покончит, тут же отправится назад, к полковнику Кудрявцеву - опять таки независимо от того, что думает никарагуанка.
   Комендант успокоился. Профессора вместе с Таней-Тамарой повели в травмопункт (так теперь назвали фургон без колес), потом, конечно же, отведут в столовую - где словно специально к их приезду был готов обед, а комендант с дрожащими руками развернул первый бумажный пакет в необъятном салоне "Эксплорера".
  - Ну не такой уж он и необъятный, - поправил себя Ильин, - передавая в руки Благолепова освобожденную из бумажного плена пачку насосов - их словно специально положили сверху, чтобы Валерий не рылся в этой груде, ожидая ранний инфаркт.
   Насосы "Грюндфос" - даже все четыре вместе на вес были вполне посильны одному человеку. Ильин вдруг вспомнил, как много лет назад его попросили помочь поменять насос в родной деревне. Вот там был насос так насос. Поднятую с глубины шестидесяти метров восьмерку вдвоем было не поднять - так и грузили в тракторный прицеп краном...
   Следом из плотной бумаги извлекли еще более легкие расходники - автоматы, выключатели; в запечатанном полиэтиленовом пакетике что-то электрическое.
   - О! - обрадовался помогавший ему Левин, - специальные трубочки для гидроизоляции проводов; даже одноразовая паяльная лампа. Ну это они, немцы, так называют - одноразовая. А мы - русские израильтяне - такие использовали, пока газ не кончится.
   - Вот и хорошо, - подумал комендант, - мы эти лампы сегодня же и используем, совсем в других целях.
   Нижние пакеты были упакованы совсем по другому - практически заводским способом; скорее всего их еще не открывали. Пальцы первооткрывателя - Валеры Ильина - опять задрожали. Он сначала безумно обрадовался, когда поочередно извлек на всеобщее обозрение туго свернутые ленты лесопильного станка, а затем отвалы, стойки, лемеха - в общем все то, без чего нельзя представить ни один пропашной плуг. Потом его заставил чуть ли не разрыдаться вопрос: "А где станок; где, наконец, рама плуга?"
   Он обвел еще раз оказавшееся таким невеликим внутреннее пространство внедорожника - здесь ни лесопилка, ни плуг, даже самый маленький, поместиться не могли.
   - Значит, они поместятся в прицепе "Беларуси", и я сам должен поехать за ними - вдруг почему-то забудут!
   Так что обедал Валерий поспешно, не ощущая вкуса; распоряжения давал тоже на бегу: Левину в первую очередь отремонтировать телегу и отправить доцента с охраной и грузчиками за сеткой - вон уже все столбы стоят. Да пусть с полупустой телегой не возвращаются! Да - они сейчас как раз поели свежее копченое мясо с макаронами (и с собой прилично захватили) - так вот новую порцию - Благолепов знает - пусть в крайнюю трубу не загружают; а лучше - пусть ее совсем отрежут от трех остальных.
   - Так ведь упадет, - попытался отговорить его Левин.
   - А нам это и нужно! - отрезал спешащий комендант, -  закончишь с тележкой - начинай сваривать трубы - чтобы от насоса до башни хватило, и сверху - до разводки - сам решишь, где вентили ставить будем.
   - Так ведь хотели пожарными рукавами обойтись?
   - А, - махнул рукой Валерий, - все равно потекут, - давай уж сразу надежно делать.
   - Чтобы на год хватило, - подсказал подошедший Виталик.
   - Как минимум, - согласился комендант.
   - А что остальным делать? - это опять Левин задал вопрос.
   - Остальным?.. Сейчас обедать, отдохнуть и ждать - скоро приедет Никитин под разгрузку.
   - А...
   - А куда - Благолепов знает. Все. Я поехал.
   Он побежал к автомобилю, где уже сидела за рулем никарагуанка, а рядом, на соседнем сидении, довольный профессор с отмытым лицом. Увидеть без уха Алексея Александровича коменданту так и не довелось - сейчас тот не имел на голове никаких видимых повреждений.
   "Эксплорер" проехал мимо Бориса, у которого внезапно вытянулось от удивления лицо, но никто машину останавливать не стал. А сам комендант вспомнил, что оставил за себя распоряжаться бывшего попа только тогда, когда лагерь, даже его крайние строения - генераторная с фургоном - скрылись за поворотом колеи. А Благолепов вместе с Ежиковым, между прочим, сидели рядом с ним - в салоне автомобиля.
   - Вы что тут делаете, - набросился он сразу на обоих Сергеев, - кто вас сюда звал?
   - Ты, Валерий Николаевич, - спокойно отбился Сергей - который Алексеевич - бывший священнослужитель, - сам же махнул рукой.
   И Ильин вспомнил - он действительно позвал ближайших помощников за собой, позвал машинально, как много раз до этого.
   - Ну ничего, подождут, - попытался  он успокоиться, провожая взглядом трактор с прицепом, в крайнем случае просто выгрузят, дождя же сегодня не обещали...
   Но успокоиться не получалось - он так и ерзал на заднем сидении; даже чуть не вспылил и не побежал пешком, когда профессор велел (или попросил - Валера в испанском не разбирался) Тане-Тамаре подрулить к "Вранглеру", прочему-то одиноко стоящему в пойме метрах в трехстах от лагеря итальянцев: чтобы перегрузить провиант.
   Наконец он готов был вцепиться в рукав командира и не отпускать его, пока ему - Ильину - не покажут вожделенные предметы. Но Кудрявцев отправил его к Луччи, хотя комендант уже понял - ни плугов, ни ленточной пилорамы ему сегодня не видать.
Он все же отправился в каком-то тумане к итальянцу; тот на пальцах показал Валере - нет тут ничего подобного.
   А холодный отрезвляющий душ пролился на него, когда он столкнулся нос к носу со своей бывшей, оживленно беседующей (тоже при помощи жестов) с громадным итальянцем - невероятно красивым и чем-то смущенным.
   - Ну вот, - грустно подумал он, - Иринка свое здесь нашла.
   И тут словно кто-то нажал на выключатель; точнее на включатель - так кажется европейцы говорят -  все вокруг снова заиграло красками, и ему захотелось назад, в лагерь, к своей Лорочке, к своим бесконечным делам, которые лучше него никто не сделает.
   А Ирина... Что Ирина ? - оторвано от сердца и выброшено вон много лет назад. Он с искренней улыбкой пожал руку итальянцу, подмигнул немного ошарашенной девушке и пошел командовать загрузкой "Эксплорера" - чтобы и они с Сергеями поместились, и пакетов побольше. А плуг и рама? Найдут! А не найдут - сами сделают!
   К их приезду (рулил Ежиков, который заметил, что этой баржей управлять легче, чем его "Матиссом") все уже разгрузили; Никитин уже пообедал и отправился за следующей партией.
   Цистерна тоже была готова к подъему, но сначала Левин повел его к ручью. Из воды торчала только профильная труба, сваренная под углом в девяносто градусов так, что ее свободный конец лежал метрах в пяти от берега. В руках Борис держал какой-то выключатель (включатель - поправил себя Ильин), за которым тянулся длинный провод белого цвета. Синего - специального для глубинных насосов - не было видно.
   - Значит, прикопали, - понял он, и правильно сделали.
   А Левин ждал только его команды. Валерий медленно кивнул, и так же медленно палец русского еврея вдавил кнопку в корпус.   Что-то вроде завибрировало, позади раздался шелест вырывающейся из трубы воды, и Ильин попытался расслушать негромкое бормотание насоса в глубине ручья. Но куда там - все заглушило громкое "Ура!" - оказывается все свободные от нелегких трудов (и некоторые совсем не свободные - заметил комендант) собрались полукругом недалеко от трубы - кое кого из них даже обдало первой долгожданной струей.
   Валерий тоже улыбался; он радовался, быть может, больше других - потому что знал, что сегодня будет еще не один сюрприз; сегодня будет настоящий праздник - день жилищно-коммунального хозяйства, и этот праздник придумал и устроит для своих товарищей он - Валера Ильин, комендант русского лагеря.
   

   
 
























Глава 5. Борис Левин. Чем одни китайцы отличаются от других?
   Сегодняшний день принес много хлопот. Борис не забывал,  не имел права забывать о безопасности лагеря - скользил взглядом, а через определенные самим промежутки времени пробегал вокруг ограждения, проверяя посты и чуть ли не принюхиваясь к запахам - не пахнет ли где опасностью. Но нет - пахло только вкусной стряпней Зины Егоровой и ее неразлучных помощниц - арабок Маши и Гали.
   А успокоенный Левин возвращался к своей мирной профессии - сегодня это была профессия сварщика; потом настала очередь электрика - и вот уже громкое "Ура!" подняло каких-то птиц с крон высоких деревьев.
   - Ну что, начнем поднимать цистерну? - подступил он к Валере Ильину.
   - Начнем, - кивнул тот, - мы начнем. А для тебя есть другая работа.
   - Еще? - удивился Левин, - может на завтра оставим?
   - Завтра суббота, - отказал комендант, - работаем до обеда. А вдруг дождь пойдет?
    Борис посмотрел на небо без единого облачка - солнце стояло высоко, так что Валерий мог измываться над ним еще долго - вздохнул и отправился вслед за товарищем - туда, где свою долю восхитительных ароматов совсем недавно добавляла окрестностям коптильня - тоже, кстати, Валерино изобретение. Теперь это сооружение простаивало; более того - одна из секций - длинная изогнутая труба - лежала рядом, отрезанная от общей обоймы. Кто-то даже успел освободить центральное колено трубы от теплоизоляции и она - труба - сверкала под лучами солнца на удивление чистым металлом.
   - Умеем, когда захотим, - с гордостью за бывшую родину подумал Борис, - металл словно только что  из завода.
    Рядом лежала другая труба - устрашающего диаметра - та, что прибыла в этот мир в урезанном, трехметровом виде. Две другие, пятиметровые, были сегодня закопаны в землю - изобретательный комендант устроил из них хранилища нефтепродуктов. И правильно сделал!
   Устрашающей толстая трехметровая труба была, потому что Девин понял - сейчас его заставят эту трубу приваривать к чему-то - скорее всего к другой, изогнутой.
   - И что это будет? - угрюмо спросил он.
   - Титан! - торжественно объявил комендант, - холодная вода в кранах будет... (он даже посмотрел на часы) через два часа. А к вечеру должна быть и горячая!
   - Но это же столько работы... столько электродов!
   - Но ты же мастер экстра-класса! - попробовал подсластить пилюлю Ильин, но сварщик только махнул рукой и... пошел выбирать металл для заглушек.
   Найти два таких куска  (не меньше квадратного метра) было нетрудно. Совсем рядом лежала платформа из под профильных труб, которых становилось все меньше и меньше и, как подозревал Борис, этот процесс сегодня еще не закончился. Еще Левина интересовало - зачем комендант отобрал у него паяльную лампу с остатками пропана, да еще спросил - были ли такие же в остальных комплектах.
   Оказалось, что Валеру посетила очередная безумная идея - сваривать полипропиленовые трубы, которые он собрал со всех лагерей (русского, израильского и сирийского - притащил бы и из сомалийского, но там их попросту не оказалось);  точнее склеивать, нагревая один конец горелкой. И эта идея в очередной раз сработала. Левин с помощью всех свободных парней  (в том числе и Ильина), протащил все таки толстую трубу сквозь короткий изгиб второй; общими усилиями отцентровал ее, разместив там, где она должна быть приваренной и... пошел все таки полюбоваться, как две девушки - Надя Исакова, чьей ванной пользовались все жители прекрасного  пола (там был устроен женский туалет) и Света Кузьмина, учительница из Иванова, которая прибыла в этот мир весьма экстравагантным способом - в кузове мусорной машины - так вот, эти девушки сейчас очень ловко и аккуратно из обрезков полипропиленовых труб монтировали одну - длинную. И Борис почему-то был уверен - ни один стык не будет протекать. А рядом кучкой лежали краны, вентили, полипропиленовые же уголки и заглушки, безжалостно вырванные помощниками коменданта (точнее вырезанные при помощи ножовки) из мест их постоянного размещения.
   А они - эти помощники, два Сергея - уже тащили длинный трос к секвойям, одну из которых украшала сваренная совсем недавно  пятнадцатиметровая лестница. Левин даже не повернулся к КАМАЗу, который недавно завелся, несколько раз чихнув мотором; он смотрел, как бережно берут очередные две белые трубы руки Кузьминой - те самые, в которые девушка несколько дней назад наотрез отказалась взять автомат Калашникова и любое другое оружие. А когда ее начала стыдить Ира Ильина, девушка побледнела, даже вроде бы затряслась всем телом и протянула тонкий пальчик к дулу АКМ, не касаясь его.
   - Там смерть! Там много смертей, - прошептала она.
   - Ага, ровно тридцать, - хмыкнул тогда начальник охраны, и позвал полковника.
   Но тот не стал заставлять девушку; вздохнул и отправил ее к Зинаиде. Так Светлана и не прибилась пока ни к какому определенному делу; помогала по мере сил там, где такая помощь требовалась. А если не требовалась - бродила неслышно по лагерю; любимым ее занятием было остановиться незаметно за спиной кого-нибудь и наблюдать. И что удивительно - никто не гнал ее; напротив - все, с кем ни говорил Левин, в один голос утверждали - в присутствие Кузьминой дело в руках горело, усталость исчезала и... Толик Никитин всерьез утверждал, что всему причиной  был тот самый способ, которым она прибыла сюда: "Головой об борт мусорки ударилась, вот и... Как еще живой осталась!?"
   Левин поспешил назад - обещал же ведь закончить сегодня с титаном, хотя стоять и просто смотреть на Свету Кузьмину он бы не отказался до самого вечера. Совсем скоро зазвучало еще одно "Ура!" - это наверх поехала цистерна. Как уж там закрепили ее к толстенным столбам, Борис пока не знал; в одном был уверен - комендант трижды; нет, десять раз перестрахуется, чтобы громадная емкость с двумя тоннами содержимого внутри не навернулась сверху кому-то на голову.
   Рядом кто-то захихикал - это за спиной остановилась целая стайка детей. Впереди, конечно же, неразлучная троица - Лия и Даша с Машей, каждая со своей собакой. Эти заводилы всех ребячьих шалостей чуть ли не дышали сварщику в спину, и он грозно нахмурил брови:
   - Кыш, мелюзга, а то завтра глаза не сможете открыть. Наловите сейчас солнечных зайчиков.
   - Ой, дядя Боря, покажи! Покажи зайчиков! - закричали сразу обе командирские дочки.
   - Вот-вот, - с некоторой долей ехидства подумал о командире и Оксане Левин, - только познакомились, еще небось и не... - впрочем это не мое дело - а уже двое детей, да таких шустрых.
 - Покажи, покажи! - теперь уже и Лия требовала зрелища; даже ее черный щенок кивал головой. Нет - это сама девочка в нетерпении дергала короткий поводок, и вслед за ее рукой послушно дергался тибетский мастиф.
   - Идите вон лучше помогите сетку дяде Роме разгружать, - показал Борис на въезжающую в ворота телегу, которую легко везли за собой верблюдицы. Сам доцент Игнатов управлял животными, сидя на облучке (или как там правильно называется низенькое сиденьице в передней части телеги?). Груз - сетка-рабица - и  длинные, и (сверху) какие-то короткие рулоны, возвышался за его спиной на добрых полтора метра, надежно увязанный все теми же брезентовыми ремнями. А две девушки-охранницы - Зина с Раисой - как и положено, бдительно шагали по обе стороны охраняемого каравана с автоматами наизготовку, - он потом вас на телеге покатает.
   - Ура! - теперь  детские крики заполнили весь лагерь.
   - Солнечные зайчики.., - Левин и коменданту пробовал толковать о них - мол, завтра не смогу смотреть на белый свет.
   - Ничего, - ответил, посмеиваясь, Валера, - это я бы мог жаловаться. А ты ведь у нас из этих, из бессмертных - глазки завтра после сегодняшней тренировки еще лучше видеть будут.
   Левин взял новый электрод и... сам не заметил, как тот безостановочно превратился в безукоризненно ровный шов; второй электрод, третий - Борис вообще-то не был профессиональным сварщиком, но эта работа, которая стремительно катилась к победному концу, тянула минимум на седьмой разряд... Да что там говорить, сейчас Борис действительно варил как мастер экстра-класса.
   Наконец длинный шов закончился и Левин стянул с вспотевшей головы маску. Он не успел встать, чтобы выпрямить наконец уставшие в коленях ноги, как на его макушку опустилась чья-то прохладная ладонь и он забыл и про ноющие колени, и про уставшие глаза. Ладонь оставила голову, волосы на которой удивительным образом высохли без всякого фена, и он повернулся, уже не сомневаясь, кого увидит перед собой.
   Да, рядом стояла Кузьмина; стояла долго - понял Борис - с того самого момента, как его немного корявый шов сменился ровным и экономным.
   - У тебя никогда не было детей.., - прошептала она, - а ты их очень любишь. Скоро у тебя будут свои.
   Ее улыбка стала смущенной, и девушка - малахольная, как ее называла Зинаида, или маленькая ведьма (так ей в спину тыкала пальцем Ирина Ильина) убежала. А Боря Левин, отчего-то счастливо улыбаясь, отправился к коменданту - рапортовать о выполнении задания. "И получать новое!" - эта мысль на этот раз совсем не испортила настроение.
   Первое задание уже было разложено по земле - нужно было длинные плети труб, сваренные им раньше, соединить в систему, которая вела сначала в водонапорную башню (!), а затем туда, где он только что закончил варить гигантский титан. Здесь Валера Ильин определил распределительный пункт.
   Сам комендант, споро определив ему фронт работ: "Не маленький - сам разберешься!", помчался к участку, который когда-то был частью какой-то больницы. Он представлял собой ровный пол, покрытый светло-серой плиткой; пол размером пять на пять метров, без стен и потолка, и этот пол комендант пока никак не использовал. Раньше это был процедурный кабинет; ни топчанов, ни капельницы здесь уже не было, а внизу, под толстыми железобетонными плитами, был неглубокий подвал с песчаными полами. Стен в подземном этаже было несколько - так что плитам, покрытым  немарким керамогранитом, не грозило провалиться вглубь. Левин сам облазил этот невысокий - не больше метра с четвертью - подвал уже после дождя, и в который раз убедился, как стремительно впитывает потоки воды песок. Видно слой песка здесь был очень большим.
   Сейчас на этом участке кипела работа - уже стояли четыре ванны, под которыми можно было видеть тянущиеся вниз пластиковые сливные трубы; у двух из них ловко, словно опытные сантехники, прикручивали смесители Благолепов с Ежиковым. А ведь еще сегодня утром - Борис был уверен в этом - они даже не знали, с какой стороны браться за разводной ключ.
   Комендант сунул ему под нос листок с чертежом - точнее схемой, где не совсем ровно изображенные  ванны были разделены крестом. Последний был поровнее - видно Ильин использовал здесь линейку.
   - Сюда ты хочешь перенести баню, - понял Левин, - вернее построить ее филиал.
   - Точно, - подтвердил Валерий. И, уже с просительными интонациями в голосе, добавил, - надо бы успеть сегодня каркас тут сварить. Тут и дел-то всего - разделить на четыре помещения - две ванные комнаты для девушек, и две для ребят...
   - А для детей? - улыбнулся Борис.
   - Для детей? - опешил комендант, вырывая чертеж из его рук, и тут же улыбнулся в ответ, - это хорошо, что шутишь - значит силы еще не кончились. Так что с трубами закончишь и...
   Сил у Левина действительно хватало, больше того - они бурлили в ним, прямо таки звали на подвиги. И он знал, чья здесь заслуга. Но не соглашаться же сразу, без торговли. Как-то это не по-еврейски.
   - Мне еще твой титан как-то на место ставить.
   - Без тебя поставим, - махнул рукой комендант, - прихватишь потом понадежней и все.
   - Да,.. - протянул  Борис, - я так даже в Израиле не работал. А там знаешь, сколько за внеурочные платили?
   - Чего ты хочешь? - сразу принял неприступный вид Валерий.
   - Вон там, - сварщик показал на небольшой пригорок перед будущими ванными комнатами, - поставишь кресло и...
   - И?..
   - И посадишь в него Свету Кузьмину.
   Комендант кивнул: "Договорились", - и помчался встречать сразу два каравана. Левин, которому в общем-то передышка не требовалась, тоже поспешил к воротам - ведь главная его задача была обеспечивать безопасность лагеря, а в открывшиеся дверцы двух маленьких джипов выходили совсем незнакомые люди. Первыми на неогороженную пока с этой стороны территорию лагеря въехали трактор с прицепом и "Эксплорер". С этими все было в порядке - сразу развернулись под погрузку; там командовал комендант.
    "Витара" тоже въехала без проблем; из нее вышли Таня-Тамара и профессор Романов с какими-то огромными кобурами на боках. В задние дверцы медленно, с явной опаской на личиках вылезли три ребенка - настолько одинаковых и одеждой, и прическами, и выражением испуга и любопытства на круглых мордашках ("Юго-восточная Азия", - догадался Борис), что вряд ли кто в лагере смог бы сразу определить -  где здесь мальчик, а где девочка. Эти незнакомцы сразу оказались в надежных руках -  их даже раньше вездесущной Зины Егоровой окружила стайка ребят.
   - Ну, с этими разберутся без меня, - усмехнулся начальник охраны, поворачиваясь ко второму автомобилю - Джипу "Вранглер", который с первого раза не смог въехать на территорию лагеря.
   Потому что перед его передним бампером стояла, широко раскинув руки в стороны, Светлана Кузьмина. Левин поспешил к ней и испуганно отшатнулся - настолько неестественно бледным и безжизненным было ее лицо. Только губы шептали:
   - Не пущу! Там зло... зло... зло...
   - Где! - в отчаянии закричал Борис, ожидая, что сейчас и губы остановятся, и тогда ничто не сможет вернуть к жизни эту милую девушку.
   - Там! - вдруг резко выбросила в обвиняющем жесте руку Кузьмина, и пошла, словно сомнамбула, не опуская руку, огибая по дуге успевшую выйти в дверцу азиатку, взрослую, тоже испуганную.
   Неудивительно, что она в ужасе запрыгнула обратно - кто бы не испугался, увидев мертвецки неживую маску на месте лица русской девушки. А Светлана остановилась позади внедорожника. Теперь ее рука указывала на дверцу багажника. Левин медленно отворил ее; он бы не удивился, если бы кто-то выскочил на них с Кузьминой - был готов к отражению любой атаки.
   Но в багажнике никого не оказалось; только какой-то бумажный сверток сиротливо лежал прямо на краю, едва не выпав, когда дверца полностью открылась.  Левин повернулся к девушке - теперь она с ужасом смотрела на этот сверток. Глубоко вздохнув для храбрости, он осторожно взял в руки сверток и отогнул краешек бумажной обертки. Внутри был молоток, обычный молоток... Нет - не совсем обычный - и металл, и дерево рукоятки покрывали густые разводы темно-бурого цвета; Левин даже разглядел какие-то волоски на остром конце инструмента.
  - Ну-ка покажи, - деловой тон профессора заставил Бориса шумно выдохнуть. Весь ужас куда-то стремительно утекал - как вода в песок подземелья.
   А Романов выхватил сверток из руки начальника охраны, развернул его сильнее - так что без бумаги остался только самый конец рукоятки. Вот за эту часть профессор и держался, явно опасаясь дотронуться до покрытого кровавыми пятнами дерева.
   - Вот этим самым молотком меня и отоварили, - объяснил всем (а у автомобиля собралась уже приличная толпа) Алексей Александрович, - а до меня Витю Холодова и кардинала.
   Он потер свободной рукой ухо, посмотрел недоуменно на молоток и вдруг его лицо озарилось решением какой-то загадки, которая никак не давала ему покоя:
   - Так вот почему Малыш не захотел садиться в этот багажник!.. - он повернулся к Кузьминой, - ну и что нам с ним делать? Сжечь?.. Закопать?..
   - Не знаю, - жизнь возвращалась в лицо девушки, - только домой его не несите...
   Она повернулась и пошла в лагерь, куда теперь был разрешен въезд и "Вранглеру". Впрочем автомобиль не стали загонять туда; его пассажиры - одна белолицая красавица - русская туристка Ольга Захарова, и четыре молоденькие представительницы Таиланда, где Ольга и отдыхала с мужем, уже выбрались из салона наружу, а профессор требовал срочно загрузить в машину припасы (командир совсем не обедал!) и заправить его бензином. Да и трактор чтобы быстрее разгружали - до таиландского лагеря целых пятнадцать километров, а по прямой не проедешь - надо объезжать враждебно настроенных колумбийцев.
   Угрозы от приехавших вновь - ни от русской, ни от таек и их детей (их ли?) начальник охраны не ожидал. Тем более, что Света Кузьмина как-то ловко скользнула меж взрослых гостей, одарив каждую ласковым прикосновением, и кивнула Левину, явно показывая - от этих людей неприятностей не будет.
   - Ну и ну! - отправился он к титану, который уже установили несколько ребят, - это же какой детектор лжи мы сегодня получили. Да ей и без автомата цены нет. Впрочем..,- он даже остановился, не дойдя нескольких шагов до генератора, который так и тарахтел, не выключенный, - ей и без всяких способностей цены нет!
   Левин еще не успел доварить крепление титана к тройке других труб, а внутри каждой из них уже горел огонь. Причем сочные ломти мяса на проволочных решетках, как заметил начальник охраны лагеря, снова переквалифицировавшийся в сварщика, разместились во всех четырех.
   - Сгорит же, - кивнул он подошедшему коменданту на четвертую трубу, превращенную сегодня в водонагреватель, - а если медленный огонь поддерживать, вода не нагреется.
   - Ага, - заговорщицки подмигнул ему Валера, - в этой трубе у нас будет мясо горячего копчения готовиться; два часа - и готово. Вот  командир как раз к дегустации вернется.
   Он кивнул в сторону "Вранглера", который резво развернулся и умчался ; через пять минут следом затарахтел мотором трактор. Левин даже успел помахать Никитину и дождаться ответного приветствия от важного сегодня тракториста; комендант же тянул его за рукав к новому месту работы: "Там уже твоя Света сидит!"
   А сварщик был не против: "Берись, Валерий Николаевич, за вторую ручку генератора... А он, между прочим, больше девяносто кило весит". Ну ничего - покряхтел, но  дотащил тяжеленный груз комендант; даже помощников звать не стал.
   - Чего же ты так рвешься сегодня, - недоумевал Левин, - кому так потрафить хочешь? Точно не командиру -  у него ты и так на хорошем счету.
   А спину ощутимо грел ласковый взгляд Кузьминой, и держатель только успевал выплевывать в сторону практически до конца прогоревшие электроды-тройку, а в мысли с трудом вплетались слова коменданта, который и сам не чурался подержать трубу:
   - Я-то сначала хотел просто подвести воду к туалетам - ванны там есть, смесители работают...
   - И чего? - Борис даже оторвал электрод от шва.
   - Там и так уже попахивает; а представь - внутрь горячая вода польется?
   - Да,  пожалуй командир нас с тобой тогда в лес ночевать выгнал бы, - согласился Левин.
   - Или сам бы туда вперед нас убежал бы, - засмеялся вслед Ильин.
   - А что будешь к каркасу прикручивать?  Фанеру?
   - Нет, - сразу стал скучным Валерий, - фанеры только четыре листа осталось. Хватит только, чтобы женскую половину от мужской отгородить. Остальное придется пленкой.
   - Ага, - догадался сварщик, - фанерой - это чтобы Толька Никитин "случайно"  не поскользнулся на скользком полу и сквозь пленку к девчонкам не ввалился.
   Ильин теперь уже по настоящему захохотал:
   - Вот и я точно такими словами подумал - один в один!
   Они отсмеялись; потом Левин спохватился:
   - Постой, так пленка же прозрачная - и проваливаться не нужно; смотри как в кино.
   - Ага! - торжествующе поднял палец кверху комендант, - смотри лучше сюда!
   Борис оглянулся, одарив заодно теплым взглядом Кузьмину. Девушка, удобно устроившаяся в кресле, и так улыбалась. Теперь же ее лицо все озарилось светом - ничуть не менее животворным того, каким одаривало лагерь низко сидящее солнце.
   На соседней площадке двое девчат просовывали в полиэтиленовый рукав полутораметровой ширины блинный белый лист бумаги - той самой, что в больших рулонах сегодня выгрузили из прицепа. Один из них был неполным - вот эти куски наверное сейчас и использовали.  Внутри полиэтиленового рукава уже лежал один кусок, который в силу недостаточной ширины не мог заполнить весь рукав. Но уже на глазах Бориса  весь кусок длиной больше двух с половиной метров сверкал первозданной белизной.
   - Так выпадет же,.. - не успел додумать он, потому что от очагов, откуда уже действительно понесло вкусным ароматом запеченного с приправами мяса, бежала третья работница - с какой-то кочергой в руках.
    Короткий изогнутый буквой "Г" конец этого инструмента на глазах терял ярко-малиновую окраску, остывая. А первая двойка уже накрыла полиэтилен куском какого-то материала - как только комендант не пожалел! Кочерга проехалась горячим концом по тряпке в нескольких местах; девчонки шустро содрали материал, пока он не успел приклеиться, и вот уже готовый кусок будущей стены отправился в стопу подобных.
   - Так вот почему запахло горелой пластмассой, - понял сварщик, - а я думал, генератор перегрелся.
   Но генератор исправно работал; специально приставленная работница едва успевала подбирать металлические коротыши - все, что оставалось от электродов...
 Наконец Борис слез с лестницы - по ходу работы чертеж прирастал новыми элементами: сначала проемами для дверей, которые тут же - даже трубы каркаса не успевали остыть - устанавливались (по две в противоположных сторонах помещения, на глазах приобретающего вполне обитаемый вид). Потом комендант с заискивающим видом сообщил, что без крыши ну никак не обойтись:
  - Невысокую, односкатную - чтобы дождевая вода за пределы лагеря сливалась, - успокоил он Левина.
   Щелкнул выключатель генератора и тут же кто-то нажал на другой - вроде время вечернего освещения еще не настало? Солнце еще не скрылось за кронами высоких деревьев, но что-то, или вернее кто-то уговорил дежурного нажать рубильник раньше срока. И Борис даже предполагал кто.  Он тепло подумал о доценте Игнатове - сейчас они с Ежиковым наверняка помчались заряжать ноутбук - пока один на двоих. В богатом урожае, снятом с итальянской нивы, было много оргтехники. Профессор, показывая пальцем на это богатство, повторил слова полковника Кудрявцева, сказанные им сегодня днем, когда командир знакомил товарища с покупками:
   - Вообще-то нам нужна была мелочь - зарядник для ноута. Но если все отдают, почему бы не взять?
   Над новой баней - над ее прозрачной крышей - на высоком столбе ярко сияла двухсотпятидесятиваттная лампа - Левин сам закрепил этот столб, безжалостно отклонив просьбу устроить освещение  в каждом ванном помещении:
   - Вот будет у нас возможность подключить двадцать четыре или двенадцать вольт - тогда и проведу. А двести двадцать вольт без защиты во влажном помещении - ни-ко-гда!
  И комендант смирился.
   Теперь Борис сидел рядом с креслом, не отдыхая, а наслаждаясь мгновеньями; буквально впитывая тепло из руки Светланы, мечтая лишь об одном - чтобы никто не закричал сейчас как в казарме:
   - Старший сержант Левин! На выход!
   Мечтать не вредно! Пусть не такими казенными словами, но его все таки пригласили, даже скорее грубо вырвали из такой приятной после длинного трудового дня неги:
   - Товарищ старший сержант! Там какие-то китайцы стоят.
  Это Виталик Ершов, который сегодня обживал новый пост - на крыше медицинского фургона - возвращал начальника охраны лагеря к несению своих прямых обязанностей.
   У сетки, натянутой только сегодня, жадно вглядывались в глубь лагеря трое неизвестных и... один козел. Всем козлам козлище - здоровый, почти по грудь стоящему рядом круглолицему человеку; со страшными рогами, круто загнутыми назад, с ярко-рыжей длинной шерстью, от которой пахло.., скажем так - не очень приятно. А может так смердело от старика в красном... Стоп!!! Старика! Борис впервые в этом мире видел человека старше двадцати лет. А этому китайцу?... Неважно какой он был национальности - этому человеку не двадцать - ему все сто лет было! И как он только сюда притопал? Разве только с помощью третьего - того, что стоит немного сбоку - видно тоже запах не нравится.
   Последний, третий китаец - китаец, потому что часто кивал головой и повторял "Чайна, чайна, чайна..", - был когда-то военным - выправку не спрячешь. Да он и не прятал, даже наоборот принял стойку "Смирно", когда Левин спросил по-английски:
   - Вы действительно из Китая?
    - Да, - немного задержался с ответом тот, - из Китая. Только сами мы не китайцы - маньчжуры, из провинции Ляонин. Я майор... бывший майор Китайской народной армии Цзы. Это Мао, - он кивнул в сторону невысокого соотечественника, - а шамана ... никто не знает, как зовут Великого шамана маньчжуров..
   - Ага, - повернулся опять к старику Левин, - значит шаман; может поэтому ты молодым и не стал - духи предков, так сказать, не позволили.
   А старик в красном длинном балахоне с нашитыми на нем бронзовыми, а может и золотыми зеркалами, из под которого выглядывали такие же красные  (революционные - усмехнулся Борис) шаровары, стал что-то сердито выговаривать майору сердитым клохчущим голосом.
   - Эге, - догадался начальник охраны, - а старик-то по-английски понимает!
   И точно, майор Цзы чуть смущенно поправился:
   - Шаман говорит, что он не великий. Великий шаман здесь живет; он нас к нему и привел.
   - Так, - озадачился Левин, - значит это он всех сюда привел? Шустрый старичок. А кто у нас тут великий и ужасный?
   Он повернулся назад, поймал взгляд Светы Кузьминой и неожиданно для себя решил посоветоваться с ней:
   - А ты что скажешь?
   Кузьмина подошла к сетке, подняла руку, положив ладонь на залитую пластиком ячею, в которую эта ладошка свободно могла пролезть.
   - Этот, - она показала пальчиком на майора, - честный и несчастный человек; всю жизнь служил, служил... а потом ему сказали: "Спасибо, ты свободен".
  Левин, неизвестно из каких побуждений, переводил ее слова на английский, может быть зря - потому что майор Цзы вдруг помрачнел так стремительно и бесповоротно, что Борису вдруг показалось - этот сильный человек сейчас заплачет. Но нет, не заплакал; только сжал ладони в кулаки, так что костяшки пальцев побелели и продолжил слушать перевод.
   - Этот парень, - палец переместился в сторону низенького китайца, - беззлобный и добрый человек. Трудился всю жизнь, а всего богатства нажил - этого козла.
   - Ага, - справился наконец со своей внутренней болью майор, - этот козел своего хозяина и спас; и меня заодно...
   Это заявление весьма заинтересовало старшего сержанта, но подробности могли подождать, потому что пальчик остановился на шамане и голос Светланы задрожал в неуверенности:
   - Не знаю... Этот человек стоит тут, но его вроде нет. Он есть и его нет. Он должен был давно умереть... А может и умер уже. А сюда пришел, чтобы чью-то волю исполнить. Или свой зарок..
   Шаман с последним словом вдруг улыбнулся, помолодев сразу на полсотни лет, и опять закаркал на неведомом языке. Теперь настала очередь майора Цзы переводить:
   - Шаман на древнем маньчжурском языке говорит. Сейчас мало кто его понимает; молодые маньчжуры только на китайском говорят. А шаман говорит, что эта девочка, - старик сам, не дожидаясь жеста майора, ткнул корявым пальцем в сторону Кузьминой, - молодец, хорошая шаманка из нее получится. Духов видеть может, даже немного повелевать ими. Но с сильным духом не справится, нет. А убить вообще  никакого духа не сможет, даже самого слабого - слишком добрая. И учить ее некому...
    Цжы спросил что-то у старика и закончил:
   - Некому, потому что наш шаман свой жизненный путь закончил. Девочка права - он уже давно умер. Для всех. Только не для Великого шамана. Вот передаст ему послание предков и уйдет. К этим самым предкам и уйдет.
   - А еще они очень голодные, - совсем тихим голосом добавила Кузьмина, - пять дней не ели.
   - Правда? - изумился Левин, - так что же мы стоим?
   Они так и пошли по периметру - русские внутри него, а китайские маньчжуры снаружи, пока не наткнулись на загончик, который тоже сегодня появился в лагере - как раз между генераторной и фургоном. Здесь находились Федор (Хашимулло) - он вообще редко отлучался от своего стада, в котором, кстати уже мекали три маленькие козочки - первая коза окотилась; он не пускал животных к углу, где заканчивала вечернюю дойку баба Оля - так звал Ольгу Ульянову веселый тракторист. Здесь старика и накормили немного - вернее напоили, козьим молоком. Шаман, как оказалось, кроме молока и фруктов ничего не ел, но фрукты велел не переводить - опять ткнул своим пальцем, теперь уже в глубь лагеря, откуда доносились звонкие детские голоса: "Пусть они едят, а ему, старику, ничего больше не нужно".
   Здесь, в загоне, первого гостя и оставили. Козел деликатно дождался, когда люди выйдут в сетчатую дверь, и зашел внутрь повелителем. Пара баранов-самцов, вроде как собиравшихся дать ему бой за звание чемпиона, забились в угол, поджав курдюки.
   - Будьте довольны, - усмехнулся Борис, - что ему ваши овцы не интересны - вон он как важно вокруг козочек кружит! Ну ладно - это его дело, его и Феди, а нам остальных кормить нужно.
   Но до ворот в лагерь - тех, первых, которые были между гаражом Ежикова и стоянкой "Беларуси" они опять не дошли. Сначала рухнул на колени шаман.
   - Силы кончились, или молоко повлияло, - встревожился начальник охраны, сам выбегая  в ворота.
   Но нет - коленопреклоненный старик повернул к нему лицо; оно словно сбросило еще пару десятков лет вместе с морщинами. А по оставшимся, самым глубоким, текли слезы радости. Он что-то бормотал, но перевод прозвучал не сразу - майор, кажется сам был готов рухнуть на колени, уставившись на кургузый броневик.
   - БРДМ, - шептал он, - настоящий советский третий БРДМ, - повернулся он к Левину, - У меня в батальоне было четыре вторых, а этот!..
   Борис облегченно вздохнул про себя - вот на кого теперь спихнет полковник Кудрявцев ремонт броневой машины - и показал все-таки на старика. И Майору Цзы пришлось оторваться взглядом от пушки тридцатимиллиметрового калибра, чтобы перевести:
   - Он говорит, что здесь живет  Великий шаман, и он никуда не пойдет - будет ждать здесь.
   - Ага, круг сужается, - подумал Левин, смотря на заднюю стену гаража, - мы там ночуем шестеро. Минус я и Валерка - он к шаману подходил; тот никак не отреагировал; может поп - Благолепов? Точно!
   И начальник охраны скомандовал назад, даже не поворачиваясь:
   - Позовите кто-нибудь Сережу Благолепова.
   - Чего меня звать? - проворчал там же, за спиной, Сергей, - тут я уже давно стою. Как только последний вентиль закрутили, так и пришел. Все - вода нагрелась, желающие могут идти купаться.
   - Сначала детей, - унеслись из толпы сразу несколько девушек во главе с Егоровой.
   А Благолепов протиснулся в первый ряд, становясь рядом с Борисом. Но шаман посмотрел на него как на пустое место; даже еще хлеще - как на ничтожного соперника за людские души, и бывший православный священник отступил, на всякий случай осенив себя крестом:
   - Пойду еще раз соединения проверю.
   Вместе с ним ушел Ежиков, на которого шаман даже не взглянул
   - Что ж, остаются две кандидатуры, - даже развеселился Левин, - командир и профессор. Делайте ваши ставки, господа. Я сам ставлю на...
   Где-то совсем рядом затрещал мотором трактор - натужно, явно его перегрузили сверх меры. А нет - вон его уже видно. И тянет с трудом он потому, что за прицепом тащится по траве целый дом. Ну не дом, домик. Зато действительно целый! Пришлось отправить двух маньчжурских китайцев на ужин, а самому встречать у других ворот этот поезд - в старый проезд у гаража он просто бы не поместился.
   И вот домик стоит между толстыми деревьями внутри огороженной территории, а комендант горестно вздыхает - успел заглянуть и внутрь этого образца таиландской архитектуры, и в прицеп.
   - Да, - протянул он, - небогато люди в Таиланде живут.
   Борис на него даже рассердился - а люди! Днем восемь человек во главе с Ольгой Захаровой, а теперь еще и муж ее Александр, вместе с пятью молодыми парнями-тайцами в этом самом прицепе прикатили.
   Он обвел взглядом темнеющие окрестности, - где же Света? А она успела, оказывается, оббежать всех новоприбывших и успокаивающе кивнула Борису. Только на одного показала пальцем, прошептав на ухо наклонившемуся начальнику охраны, отчего оно - ухо - стремительно покраснело:
   - Этот вон, крепенький, гордый очень. Но его когда-то сильно обидели. А сегодня еще и удивили. Сильно удивили - до сих пор ошарашенный ходит.
   - Это он может, - с теплотой подумал о своем командире старший сержант - кто еще мог удивить этого гордеца?
   - А где, кстати, командир? - спросил он вслух Анатолия, который непонятно почему оправдывался перед комендантом за небогатую поклажу в прицепе - мол там, у тайцев, все рисом заросло - так надо ехать и косить его, пока не засох...
   Тут до него дошел вопрос Левина, и парень с облегчением отвернулся от Ильина, чтобы ответить:
   -  А товарищ полковник вместе с профессором и девчатами скоро подъедет, решили немного вперед проехать, пока светло.
   - Да не так уже и светло, - озабоченно подумал Левин и отправился разнимать двух бывших супругов, которых теперь окружила толпа. Из глубины ее раздавались смешки - Ирина уже не в первый раз пыталась качать права, которых, собственно говоря, у нее давно уже не было. И как только вторая жена, Лариса, терпела такие нападки. Не только терпела, но и, чаще всего, поддерживала новую подругу. Вот и теперь она стояла рядом и улыбалась
   А проблема была в новых жительницах анклава - двух тайках-массажистках, которые на удивление всем прекрасно говорили на русском языке. Они тоже стояли рядом и  улыбались, что, казалось, только добавляло ярости Ире Ильиной.
   - Это что же получается, - почти кричала она прямо в лицо бывшему супругу, - нам можно не разгибая спины вкалывать, вон - родная жена (она схватила за руку Ларису) сегодня весь день лопатой машет, а как появились две свежие мордашки, так ты сразу: "Поберегите ручки красавицы!"?
   - Хватит, - решительно вклинился в ссору начальник охраны; комендант, наверное равный ему сейчас по статусу, осадить скандалистку не мог, или не хотел, - не нравится тебе, что кому-то можно, или нужно делать послабления?..
   При этом Борис думал почему-то о Свете Кузьминой.
   - Не нравится! - решительно кивнула Ильина-первая.
   - Ну так иди и проверь, насколько ценные эти руки для нас.
   - Это как? - забыла о коменданте Ирина.
   - А вот попросим сейчас девчат сделать тебе массаж...
   - Как, прямо сейчас?! - скандалистка почему-то испугалась.
   - А почему нет? - до отбоя времени навалом... Или у тебя были другие планы на вечер?
   - Да нет... но как-то так сразу. Я... Мне никогда и не делали. Даже он, - взгляд Ильиной снова переместился на коменданта, и Левин опять поспешил отвлечь ее, поворачиваясь к тайкам:
   - Ну что девушки, покажем Ирине класс?
   - Меня зовут Ради - удовольствие, господин, - поклонилась первая девушка.
   - Меня...
   - Знаю, - поспешил прервать второй поклон начальник охраны, - ты Нари - прекрасная женщина, а еще вы: Нок - птичка и Ной - крошка.
   Все эти сведения он почерпнул в записях Маши Котовой - как всегда аккуратной и незаменимой.
   - И не называйте меня господином - я Борис Левин, а лучше - товарищ старший сержант. Так сделаем массаж даме?
   - Как скажете, господин товарищ старший сержант, только...
   - Что только? - вскинулась Ильина; она уже наверное видела себя на широком ложе.
   - Только госпоже нужно душ принять... Можно конечно и так...
   - Нет, - горячо воскликнул Валера Ильин, - есть душ! Отличный душ! Вот сейчас ты, Ирина, и опробуешь...
   А Борис кажется понял, кому сегодня пытался что-то доказать комендант.
   Ирина метнулась в баню - ту, чей чердак она делила с подругами; вернулась быстро - невероятно быстро для женщины, собирающуюся на помывку (это Борис опять вспомнил армейские будни) - и вот теперь она шла практически по живому коридору - какое зрелище, а? - сначала до душа, а потом - так же быстро оценив результаты сегодняшней деятельности коменданта (и его тоже - ревниво добавил про себя сварщик), к уютному домику массажа.
   Вышла из душа она в бордовом махровом халате почти до пят, притихшая, с удивительно просветленным лицом. Она бормотала, пока не скрылась в дверях домика:
   - Надо же - в первый раз в жизни назвали дамой, а потом еще госпожой...
   Борис дождался, когда изнутри донесется первый стон, полный неги, и повернулся к зрителям:
   - Ну все - давайте каждый по своим делам. Здесь надолго.
   А сам он - опять в сопровождении Кузьминой, чему-то счастливо улыбавшейся, направился к новым воротам (Левин их назвал транспортными), пока не закрытыми на ночь в ожидании приезда командира. Там, показалась ему, мелькнула чья-то изломанная тень. Нет - не показалось. Теперь и незнакомец подал  голос: почти неслышно, так что его можно было расслышать с расстояния не больше десятка метров. Человек, склонившийся над чем-то под раскидистым кустом, который закрывал обзор для часовых в полусотне метрах от ограда лагеря (надо их срубить к чертовой матери!), так вот этот незнакомец вдруг затянул песнь; нет - взял какую-то одну ноту, настолько низкую, что она словно рассеивалась в вечерней полутьме, едва добираясь до человеческих ушей. Его, Бориса, и Кузьминой.
    Девушка стояла рядом, прижавшись к нему теплым боком и дрожала; начальник охраны и сам вздрогнул всем телом, когда услышал первый звук. Он хотел махнуть рукой, чтобы снять наваждение, или крикнуть шаману - а это именно старик сидел сейчас на корточках спиной к ним, но ни рукой, ни губами, ни каким иным членом своего тела он не мог шевельнуть.
   Борис рассердился - ладно бы он был один, но в присутствии любимой девушки (во как! Уже любимая?)... Последняя мысль заставила тело дернуться вперед, и липкий дурман мгновенно рассеялся, а шаман оказался вдруг на ногах, лицом к ним. Он стоял, улыбаясь, держа в руках тот самый сверток с молотком (вот где его спрятал профессор!) и первым начал разговор. А Борис совсем не удивился, когда услышал на английском языке:
   - Молодец, воин. Твой путь - защищать всех вокруг...
   - Ну так не зря же начальник охраны лагеря, - даже приосанился Борис, прижимая к себе одной рукой девушку.
   А голос шамана был на удивление звонким, совсем не похожим на прежние каркающие звуки:
   - Эту вещь не спрятать в этом подлунном мире... Я возьму ее с собой.
   - Куда? - вырвалось сразу у обоих его собеседников.
   - Туда, где светит другая луна, - он посмотрел на восходящий серп спутника Земли, и спрятал молоток, опять завернутый в грязную бумагу, на груди, под своим красным балахоном, - та, что старше этой на тысячи лет... Туда, где убивающее железо снова станет обычным железом, а проклятое дерево - простой сосновой палкой. Воин-охранник разрешит мне камлать... в последний раз, пока не придет Великий шаман?
   - Да пожалуйста, - пожал плечами Борис, - что тебе для этого нужно?
   - Отпусти моих соплеменников сюда и... не мешай своим сородичам, если они захотят посмотреть.
   - Да пожалуйста, - повторил  Левин, и подумал, - я и сам с удовольствием посмотрю.
   Уже через десять минут сгущающуюся тьму разгонял высокий костер. Дров, которые добровольные помощники натаскали столько, что можно было всю ночь проводить пионерский слет, не пожалели. Пламя с угрожающим ревом рвалось вверх, лишь испуганно отшатываясь в том месте, куда  тянул свои корявые руки шаман.
    Теперь на нем была высокая шапка с пятью (!) птицами из металла желтого цвета, в одной руке длинное копье; в другой - небольшой, не больше сорока сантиметров  в диаметре, бубен. Бубенцов на нем не было; зато они были на большой погремушке, свисавшей с пояса старика. Он приплясывал и часто совал в огонь свой основной инструмент, пробуя его иногда на звук, на что бубен отзывался низким рокочущим голосом.
   - Настраивает, - понял Левин, - кожа натягивается от жара костра.
   Наконец первый акт действа завершился; шаман бросил свое копье помощнику - маленькому китайцу Мао - тезке Великого кормчего, который свои обязанности выполнял с непередаваемой смесью гордости и страха на лице. Борис убрал руку с кобуры - от этого маньчжура в отличие от старика он никаких неожиданностей не ждал.
   Грозно зарокотал бубен. Сам шаман пока молчал, выпрямившись во весь свой, как оказалось, не самый малый рост. Только рука его властно била по туго натянутой коже неизвестного животного, все ускоряя и ускоряя темп. А когда рокот превратился в одну длинную басовитую вязкую ноту, заполнившую окрестности, рука остановилась, накрыв собой избитую во множестве камланий кожу так, что тишина вокруг наступила мгновенно. Даже костер, раньше потрескивающий сухими ветвями, теперь посылал искры к темному небу совершенно беззвучно.
   Пауза длилась и длилась... Все синхронно вздрогнули, когда тишину прорезал громкий тоскливый крик - словно смертельно раненый ворон каркнул в последний раз в своей жизни. А потом шаман прыгнул - подпрыгнул на месте так, что Борис отказывался верить своим глазам. Кожаная обувка старика, явно ручной выделки - по старинным, даже древним лекалам - вдруг зависла на долгие мгновения...  как раз на уровне глаз Левина. А это, учитывая его рост - не меньше метра семидесяти от земли.
   Сам бы старший сержант не смог бы повторить такой прыжок ни-ко-гда!   А старик помчался вокруг костра - легко и быстро, как мальчишка; и бубен теперь словно весело хохотал, заставляя людей, собравшихся кругом вокруг костра так, что образовалась одна бесконечная цепь повернутых к огню лиц и протянутых вперед рук; заставляя всю эту живую цепочку непроизвольно притоптывать на месте. Левин огляделся - на него шаманская магия пока не действовала; рядом только Света Кузьмина не отплясывала в диком древнем танце - все остальные наверное готовы были подпрыгивать не ниже, чем шаман в самом начале этой безумной пляски - и русские, и евреи, и тайцы - все, кто посчитал нужным "развлечься" еще раз на сон грядущий.
   Он уже хотел крикнуть, чтобы прервать эту безумную вакханалию, но шаман - словно читал его мысли - остановился сам. Прямо перед Левиным. А вслед за ним остановились остальные; вокруг зашелестело голосами - это очнувшиеся от дурмана люди спрашивали друг у друга: "А что это сейчас было?".
    Теперь относительная тишина длилась недолго. Ночь опять пронзил отчаянный крик.
   - Последний, - прошептала почему-то рядом Кузьмина.
  А шаман вновь прыгнул - еще выше, чем в первый раз, показалось Борису. Ноги в старинной кожаной обувки еще не коснулись земли, а старик уже кружился - все быстрее и быстрее, так что его  балахон надулся большим красным колоколом. Левин уже видел подобную картину - давно, в Турции, куда его затащили приятели на несколько дней: "Искупаемся, - уговаривали они, словно в Израиле своих морей не было, - целую неделю жрать не будешь готовить -"все включено!".
   Вот там, в вечерней программе отеля, и кружился молодой паренек в танце. Но там, в Белеке, было просто интересно - когда же у парня закружится голова и он упадет. А здесь танец, если это был танец, а не какой-то магический ритуал, вызывал дрожь в теле. К тому же старик успевал подвывать на длинной нескончаемой ноте; а бубен уже не рокотал - он плакал навзрыд, словно прощался в людьми, с миром. Словно действительно пел в последний раз.
   Теперь уже и начальник охраны с трудом контролировал себя - этот живой волчок словно затягивал в воронку магического омута... - до тех пор, когда его оттеснило в сторону чье-то крепкое плечо и чуть недовольный голос командира не прозвучал в ночи, разом разрушая шаманские чары:
   - Что это за балаган вы тут устроили?
   Бубен в последний раз обиженно рявкнул - сильный удар руки порвал толстую кожу в клочья. А сам шаман прервал свое круженье в один миг. Борис даже не успел заметить, как старик оказался на земле, распростершись ниц перед фигурами разорвавших людскую цепь полковника Кудрявцева и Оксаны Гольдберг.



   





    










Глава 6. Полковник Кудрявцев. Ахалтекинец - это не просто конь.
    Полковник проводил взглядом караван из двух джипов и повернулся к стайке парней - одному русскому и четырем тайцам. Нет, все таки трем - один из азиатов бродил по лагерю с таким независимым видом, словно это он совсем недавно выручил всех из смертельного плена и ждет теперь, когда на его голову, покрытую густым ежиком черных коротких волос, возложат лавровый венец. Кудрявцев даже огляделся - дурианом - да, попахивало до сих пор, а лавром  не пахло - ни в лагере, ни за его пределами, откуда ему поочередно помахали ладошками Оксана и Бэйла. Сейчас девушки несли караульную службу и надежней караула полковник Кудрявцев не желал.
   - Ну что ж, будем эту перекачанную мышцами проблему решать в порядке очереди, - подумал он и отправился искать место для захоронения тайцев, не успевших дождаться прихода русских; ну и тела их угнетателей, колумбийцев - включая того, что лежит сейчас в лесу - не гоже оставлять на съедение диким зверям, - а заодно  посмотрим, чем таиландцы богаты.
   Увы, как оказалось, самыми несчастными людьми в этой азиатской стране были крестьяне. Практически всю территорию лагеря занимали участки заросшие  рисом разной степени созревания - это даже полковник понял. Он остановился у длинной  (пяти метров) канавы, достигавшей в глубине местного песка. На песке этом сиротливо лежала лодка - настолько убогая, что командир решил даже не поднимать ее наверх - ее даже на доски разбирать было бесполезно.
   Зато канаву можно было использовать на все сто.
   - Здесь и будет братская могила, - решил он, - разнесем тайцев и колумбийцев по разным концам и... засыплем землей при помощи мотыг, которые крестьяне услужливо оставили на своих чеках. Могли бы рис выращивать и при помощи более серьезной техники - трактор нам бы сейчас ох как пригодился бы. А то "Беларусь" на износ пашет.
   - А это что за перец носом крутит, словно все обязаны пыль за его следами подметать? - спросил полковник у Захарова.
   Ответил ему таец - тот самый, что до сих пор держал подмышками двух петухов, сейчас на удивлении смирных:
   - Это не перец, господин, это человек. Его зовут Самчай. Он чемпион мира по тайскому боксу...
   - Мира? - недоверчиво хмыкнул командир; он этого имени никогда не слышал, хотя за новостями спортивных единоборств старался следить, - и сколько в этом мире деревень было? Две, три?
   Он специально говорил громко, так чтобы зацепить парня за живое - пусть ругается, даже подраться попробует - лишь бы влился в коллектив, а не ходил в отдалении с высокомерной ухмылкой на физиономии.
   - Ага, задело все таки - вон бежит доказывать свое чемпионство, даже досочку какую-то прихватил, пятидесятку обрезную. Ну давай, попробуй махнуть ей в пределах досягаемости моей левой ноги, - именно с этой стороны приближался Самчай.
   - Я чемпион! - гордо заявил он, не отпуская доски, - я чемпион мира в легком весе тысяча девятьсот семьдесят пятого года!
   - Эге, - присвистнул командир, - это может быть. Я тогда еще даже в училище не поступил;  нам этих чемпионов не только по телевизору - даже в газете "Советский спорт" не показывали.
   - Ну давай, доказывай, - милостиво кивнул он парню с размазанной о мускулистую грудь кровью - не зря же деревяшку тащил.
   Чемпион аж затряс головой от злости - наверное с ним  никогда так не разговаривали.
   - А может наоборот, - догадался полковник, - так с ним и обращались - кому нужны чемпионы не первой свежести. С семьдесят пятого года уже сорок лет прошло.
   Парень сунул доску двум соотечественникам; тем, чьи руки не были заняты. А у владельца птиц азартно загорелись глаза. Кудрявцев нахмурился - вокруг лежали не погребенные тела соотечественников, а этот таец готов был организовать тут тотализатор. Впрочем, благоразумие, а может совесть победили, и он с виноватым видом ушел куда-то: скорее всего прятать своих петухов. С ними он точно ничем не сможет помочь.
   Вернулся он очень быстро - как раз когда в середину доски, которую два парня держали перед собой, уперев ноги так, чтобы их не снесло ударом, буквально вонзился удар выпрямленной ноги чемпиона. Доска, как и ожидалось, развалилась на две почти одинаковые части. Самчай с усмешкой поднял одну из них и протянул ее полковнику - мол, попробуй теперь ты.
   - Как мальчишки писюнами меряемся, - рассердился вдруг командир выхватывая из рук тайца деревяшку, - дел невпроворот; где-то может сейчас люди гибнут...
   Может эта злость, а может и жгучее желание покончить наконец с глупой перепалкой снова сотворили небольшой чудо - пальцы Кудрявцева вдруг принялись отламывать от толстой доски небольшие куски - он словно крошил лепешку. На протянутых вперед руках чемпиона росла деревянная кучка - до тех пор, пока места на не таких широких ладонях не осталось. Тогда полковник выбросил в сторону совсем короткий огрызок доски и... решил попробовать - может на остатках куража и с арбалетом получится. Его тугие крылья послушно согнулись и в небо (даже не заряженное оружие нельзя направлять в человека!) унесся бесплотный болт. А полковник даже не стал предлагать чемпиону повторить - тот и так стоял с отвисшей челюстью.
   Командир взял Самчая за запястье, как маленького ребенка, и подвел его к телу лежащего навзничь тайца с пробитой пистолетной пулей головой. Чемпион безропотно взялся за ноги трупа; полковник подхватил свою часть страшного груза.. Четверка не менее изумленных зрителей присоединилась к первой паре. Дружными усилиями эта скорбная работа была завершена - даже в лес сходили. Полковник и сходил, вместе с Самчаем.
   А потом настала пора более детально ознакомиться с бытом таиландских селян. Экскурсию проводили двое оставшихся пока безымянными азиата. Нет, Кудрявцев не жаловался на память - просто он предпочитал впитывать информацию с листов бумаги, заполненных аккуратным почерком Маши Котовой.
   - Вот здесь, господин полковник.., - показал один из них, отличавшийся от второго отсутствием рубахи на теле.
   - Товарищ полковник, - поправил его командир, - это ко всем относится.
   - Товарищ полковник, - послушно повторил парень, - здесь мой участок был; маленький кусочек от него. Хотел урожай собирать, да вот, - он обвел рукой окрестности.
   - Поможем, - пообещал Кудрявцев, - этот рис можно будет посеять?
   - Конечно, - кивнул молодой крестьянин, - только не здесь - здесь земля плохая. Целые сутки дождик лил, а ни одной лужи не осталось. А рис любит по пояс в воде стоять.
   - Где он у этого злака пояс определил? - удивился полковник, переходя к другому участку. Здесь всходы только появились, и ждать урожая было бессмысленно - ближайший водоем здесь был - река, несущая воды к океану, и до нее было не меньше километра.
   Подискутировав немного, два тайских крестьянина определили три участка, где можно было собрать рис.
   - Только у нас нечем, господин товарищ полковник, - развели руками тайцы.
   А командир теперь ни капельки не рассердился - не на кого; ведь никто, даже чемпион, который теперь был тихим и задумчивым, в этот мир по доброй воле не провалился.
   Он успел вместе со свитой из пяти парней обследовать три комнаты, откуда были изъяты и перенесены в домик одеяльца и циновки ( все-то у них какое-то короткое, то ли дело курпача!); туда же оттащить небогатое наследство Захаровых - топчанчик и кучу пузырьков небогатого - не то что нарядный домик, - массажного кабинета.
   Саша Захаров даже лег на топчан, лицом в специальное отверстие - смотрите, как я сюда попал, и повернул голову к полковнику, явно собираясь чем-то его развеселить, но тот поднял палец к верху, призывая к молчанию: издали приближалась какая-то машина; это возвращался профессор. Из лихо развернувшегося на месте "Вранглера" выскочили Романов с Таней-Тамарой, и Холодов с Володиным.
   - Зачем? - удивился командир, - нас тут и так шесть мужиков. Алексей Александрович седьмой; вон Толик Никитин - восьмой - подъезжает на тракторе. А здесь и грузить-то - только придумать, как домик к прицепу понадежней подсоединить. Ну так это проблема тракториста, а мы сегодня еще успеем куда-нибудь смотаться.
   Оказалось, что у профессора были точно такие же планы. Оббежав тайский лагерь, он вернулся к полковнику с  горящими глазами:
   - Александр Николаевич, тут и без нас справятся! Поехали? - его голос стал просящим и нетерпеливым; он посмотрел в небо, где солнце уже заканчивало свой сегодняшний путь. Хотя вечера здесь на удивление долгие...
   - Куда? - флегматично поинтересовался Кудрявцев. Его в эту минуту больше интересовало, что скажет Никитин, стоящий сейчас на коленях и заглядывающий под пол домика. Так, из этого положения, он и поднял вверх руку с оттопыренным большим пальцем - порядок, зацеплю, - так куда ты меня приглашаешь, Алексей Александрович?
   - Понимаешь, командир, - возбужденно начал профессор, - это ведь пятый, крайний лагерь в ряду. Нам сейчас вниз вдоль реки километра два - два с половиной проехать, и можно поворачивать - там неизведанные земли.
   - У нас тут все земли неизведанные, - проворчал командир, соглашаясь.
   Он тут же назначил Холодова старшим - за безопасность, а Анатолия - за погрузку.
   Бэйла и Оксана с Малышом сдали дежурство, и шустро запрыгнули на свои места в автомобили; даже алабай теперь не сопротивлялся, размещаясь в багажнике. Только когда автомобиль выехал на широкий простор поймы, Романов поведал о злоключениях молотка Виктории.
   - И кто это такой умный подкинул нам эту "бомбу" - не предвещавшим ничего хорошего виновнику голосом поинтересовался полковник. В салоне все благоразумно промолчали. Потом профессор, не вдаваясь в подробности (сюрприз будет!) сообщил, что комендант Ильин сегодня развил просто невероятно бурную деятельность, и что еще у одного члена общины прорезался необычное дарование.
   - Точнее, оно и раньше проявлялось, только мы думали, что Света Кузьмина просто немного с приветом.
   - А она не просто? - вроде бы совсем не удивился командир.
   - Не просто, и не немного, - кивнул Романов, - Борька Левин теперь ее ни на шаг от себя не отпускает. Говорит - это его персональный детектор лжи.
   - Вот он у меня получит детектор, - по настоящему рассердился командир, - пусть только кто-то  пожалуется. А ты, Алексей Александрович, начинай-ка в свободное время какие-то правила сочинять; конституцию, что ли, про неприкосновенность личной жизни и так далее.
   - Да какое же у нас свободное время; и личной жизни пока нет? - удивился профессор, поглядев почему-то на Таню-Тамару.
   - Будет, - проворчал полковник. Он на Оксану не оглянулся - железной воли человек.
    У него к детекторам лжи было давнее и стойкое предубеждение. Поэтому он не скоро успокоился - только остановив джип перед открывшимся взглядам бескрайним просторам степи, по которым в хаотичном порядке передвигались стада животных, Кудрявцев наконец посветлел лицом, вышел из "Вранглера" и повернулся к Романову, остановившемуся рядом:
   - Куда мы приехали, Алексей Александрович?
   - Здесь кончается миоцен, -  профессор величественным жестом махнул вдоль стены  резко обрывающегося леса, - и начинаются коренные земли, которые будут ждать освоения человеком семьдесят тысяч лет. Ну как освоения, - поправился он, - это сейчас тут разнотравье и дикие звери тысячами бродят, а в двадцать первом веке тут, наверное,  что то вроде пустыни будет. Там (он махнул вперед по направлению движения автомобиля), меньше чем через сто километров море, точнее Индийский океан, а еще точнее - его залив, Аденский залив. А там.., - его рука двинулась от реки в сторону бескрайнего пространства, - Смотрите!
   Его палец не успел обвести окрестности и остановился на группе животных, никак не вписывающихся  в привычный хаос степи. Впереди, по направлению к "Вранглеру", неслись более крупные особи; их было не больше пяти-шести; настигавшая их стая была представлена более мелкими экземплярами, но было их намного больше.
   А самым главным было не это - на спинах мчавшихся впереди лошадей - конечно лошадей, подтвердил бинокль, словно самостоятельно прыгнувший в руки Кудрявцева - так вот на спинах этих лошадей болтались три человека; нет,  четыре! - на переднем, самом крупном, скакуне фигура всадника в такт скачке раздваивалась - взрослый наездник держал перед собой ребенка ("Ну или карлика, - успел подумать командир, - а то у нас ни одного такого нет"). В следующую секунду он уже командовал снайперам:
   - Оксана, Бэйла - по одному выстрелу. Да по лошадям не попадите!
   Обе девушки на мгновенье оторвались от прицелов, укоризненно посмотрев на него, и снова прильнули к оружию. Выстрел! Вроде бы один, но сразу два волка - точно волки! - покатились по траве, вытягиваясь на ней в предсмертных судорогах.
   А навстречу и преследуемым, и хищникам помчался Малыш - ведь такие схватки были заложены в его натуре сотнями лет селекции. Командир не стал останавливать волкодава - его уверенность в силах алабая была безграничной. Да и девушки подстрахуют, если что. Расстояние между Малышом и лошадьми стремительно сокращалось; вот последние промчались мимо пса и он остался один против целой стаи волков. Но те уже почуяли, что происходит что-то необычное; с огнестрельным оружием они вряд ли были знакомы, но когда еще раз громыхнули винтовка и карабин, и два серых хищника покатились кувырком под ноги собратьев, передние, самые крупные представители волчьего племени резко поменяли направление атаки. Точнее это была уже не атака - звери теперь стремились уйти  от неведомых, но таких опасных врагов, убивающих на расстоянии.
   В результате волчья лава зацепила алабая самым краешком. Девушкам не пришлось вмешиваться. Когда стая по широкой дуге скрылась в прибрежных зарослях, Малыш остался единственным, кто остался на ногах на месте битвы. А перед ним лежали два соперника - если можно было назвать так бесформенные кучи окровавленного серого меха. Он отряхнулся, как после купания, и потрусил к "Вранглеру", немного припадая на левую переднюю лапу.
   Табун к этому времени уже отгородился от негостеприимной степи джипом, и с двух скакунов медленно сползли на землю девушки - одна черноволосая, с множеством растрепавшихся косичек и блондинка с короткими чуть волнистыми волосами. Обе девушки были одеты в какие-то национальные азиатские (среднеазиатские, поправил себя командир) одежды - длинные платья из хан-атласа, сейчас распоротые по бокам, и такого же материала шальвары. Кудрявцев бы не удивился, если бы светловолосая девушка оказалось русской - куда только наших не разбросала судьба, именуемая в народе перестройкой, но нет - Вера Балабаш была белоруской, хотя и прожила всю свою долгую жизнь в Туркмении.
    А всадник, придерживающий впереди себя девочку десяти-двенадцати лет (еще одна подружка Маше и Даше), единственный, кто выглядел сейчас свежим, и даже кажется довольным этой безумной скачкой, по крайней мере ее итогом; так вот и всадник, назвавшийся Аширом, и девочка перед ним, и вторая черноволоска - постарше - были чистокровными туркменами, о чем им гордо и объявил Ашир.
   - Еще один гордец! - вздохнул полковник, - чем этого-то удивлять будем. Я ведь как-то с лошадьми не очень...
   Удивлять не пришлось. Выражение лиц у всех - и у туркмен, и у белоруски стало вдруг одинаковым. Так же одинаково смешно они зашевелили носами и командир вспомнил, что и сам так и не успел сегодня пообедать.
   - А дома скоро ужин будет, - подумал он, приглашая  к трапезе всех - и успевших пообедать, и тех, кто постился наверное несколько последних дней, и Малыша, который к окончанию своей недолгой пробежки вполне уверенно ступал на все четыре лапы.
   Командир этот факт отложил в память, а сам, угостив героя, взял и себе кусок мяса с лепешкой, которые навострились очень вкусно печь в их условиях арабские девушки.
   Туркмены не стали интересоваться, не хрюкало ли когда-то предложенное им копченое мясо (уже хорошо!), принялись за еду чинно и неторопливо, что в общем-то было для них условием обязательным - нельзя плотно наедаться после длительного поста.
   Об этом - о вынужденном посте - им рассказывала Вера, которая набивала рот гораздо интенсивнее своих туркменских собратьев по несчастью.
   - Вот он, - кивнула она на Ашира, - меня и спас; и их тоже он спас - затащил в свою конюшню, а туда уже волки... или медведи? не зашли. А остальных всех... Так четыре дня в этой конюшне и просидели. Лошадям-то чего - там и сено, и зерно было. А я вкус сырой пшеницы всю жизнь помнить буду. Хорошо хоть вода в ведрах была, а вчера дождь прошел. Как пшеница кончилась (командир с профессором дружно вздохнули), мы оттуда и выбрались. Он, - девушка метнула взгляд на жующего туркмена, - даже не дал в магазинах порыться: "Быстрее в степь,- кричит, - в степи нас никакой хищник не догонит". Ага - не догонит! - его не догонит, а я в первый раз на лошадь села.
   - А до этого, - осторожно поинтересовался полковник.
   - А до этого тридцать пять лет в школе проработала - учителем русского языка и литературы.
   - Ну вот, - немного грустно подумал Кудрявцев, - точно школу придется открывать - скоро учителей у нас будет больше, чем детей. Рука его при этом гладила по голове ребенка, тоже кстати украшенной тонкими косичками.
   - А лошадь его.., - попыталась продолжить белорусская учительница.
   - Послушай, женщина, - не выдержал туркмен, - не называй моего Алтына лошадью.
Это конь, понятно? Конь. Лучший в мире конь. Ахалтекинец. А ахалтекинец - это не просто конь...
   Он явно не мог подобрать сравнения, хотя говорил по-русски достаточно бегло и чисто (а кто из поколения шестидесятых-семидесятых в Союзе не говорил по-русски?). За помощью Ашир повернулся к профессору:
  - Ты Кремль знаешь?
   Алексей Александрович даже поперхнулся:
   - Конечно знаю.
   - Я там был, - с гордостью заявил туркмен, - на восемнадцатом съезде комсомола был, на фестивале молодежи и студентов был - потому что самые лучшие ахалтекинцы мои были. Мне орден Трудового Красного знамени сам Брежнев вручал - вот!
   Он достал из за пазухи платок, в котором действительно находилась советская награда.
   - При чем тут конь? - подумал полковник. Ашир ответил, словно прочитал невысказанный вопрос:
   - У Кремля подвал есть, стены есть, здания есть - много этажей, так?
   - Так, - согласился профессор.
   - Это все лошади, простые лошади. А на самом верху что? Красная звезда!.. Вот эта звезда - мой Алтын.
   - Ну тогда конечно, - согласился Романов, может только для того, чтобы закончить спор и погрузиться в верный "Вранглер" - небо стремительно темнело.
   Но конь действительно был хорош! Командиру не с чем было сравнивать этого скакуна, разве только с его маленьким табунком, в котором оказались две кобылы, что и принесли сюда девушек, и три уже достаточно крупных жеребенка.
   - Ага, - подумал полковник с веселым злорадством, - вот тут ты, дружище Ашир, от моих дочек не отвертишься; а от Лии тем более.
   Он продолжал рассматривать скакуна, пока туркмены продолжали свой ужин, а заодно обед, а может быть и завтрак. Вера уже отошла от дастархана и шепталась о чем-то с Гольдберг, которая без напоминания контролировала сейчас свою половину ойкумены. Алтын ("Золотой" - перевел полковник; к трехкопеечной монете этот красавец никакого отношения иметь не мог), которого хозяин успел поводить на длинном поводе, стоял сейчас рядом и смотрел на Кудрявцева большими влажными глазами, словно понимал его сомнения:
   - Ты конечно, красавец, каких больше нет и не будет, - согласился с мнением туркмена командир, - но проскачешь ли ты сегодня еще километров пятнадцать - даже семнадцать с половиной, или придется вас с Аширом оставлять... ну хотя бы в тайском лагере?
   Ахалтекинец тихо заржал и помотал головой, словно отказываясь от последней перспективы; а может он просто отгонял каких-нибудь местных оводов.
   Туркмен тут же подскочил; он принялся уверять, что его конь, и все остальные тоже проскачут (не очень быстро, конечно) не только семнадцать - три раза по семнадцать километров!
   Кудрявцев в сомнении вздохнул, по решил все таки положиться на мнение профессионала - может потому, что душа его не ныла в тревожном ожидании ночью только тогда, когда все обитатели русского лагеря собирались вместе - под надежной охраной автоматов Калашникова и "Кордов"...
   В результате на спидометре джипа стрелка ни разу не перепрыгнула отметку в двадцать километров; заснувшую девочку держала на коленях Таня-Тамара, а две девушки - туркменка и белоруска, занявшие откидные сидения в багажнике, о чем-то тихо шептали друг с другом.
   - Ну и как тебе, Алексей Александрович, понравились слова Веры? - спросил командир негромко, чтобы не разбудить ребенка.
   - Какие? - вскинулся профессор почти так же беззвучно - только чтобы перешептать звук двигателя.
   - Ну как же? - деланно удивился Кудрявцев, - про то, как их Ашир в степь послал...
   - Ну и что? - это уже удивилась Оксана.
   - Значит, эту самую степь из туркменского лагеря хорошо видно; значит он совсем рядом от открытого пространства...
   - А значит, - подхватил Романов чуть громче, за что получил в бок локтем никарагуанки, - еще минимум четыре лагеря в пределах досягаемости - подъезжаем завтра на машинах, ну и на тракторе, конечно, и... Забыл - завтра же трактор пахать будет. Или отменим?
   - Ничего отменять не будем, - решил командир, - пусть Анатолий пашет, а мы поедем... Куда поедем - завтра и решим.
   Его лицо помрачнело - они как раз проезжали мимо колумбийцев, и - показалось ему, или нет - в тьме далекого (больше трехсот метров) леса еще более черными зловещими линиями проступали очертания двух висящих тел.
   Дальнейшее путешествие продолжалось в тишине. В зеркало заднего вида Кудрявцеву было хорошо видно, как трудится Малыш, не позволяя отставать от каравана жеребятам. Он сейчас совершенно не хромал, а силы у него, неторопливо нарезавшего полукружья вокруг двигающегося табуна, казалось не кончатся никогда.
   Вот впереди в направлении русского лагеря показалось зарево.
   - Что-то слишком ярко светит, - забеспокоился Александр и нажал на педаль газа чуть сильнее. Для Ашира впереди был ориентир, от степных хищников лошадей охранял надежный защитник - так что можно (и нужно) было рвануть вперед - домой, где явно что-то происходило.
   И точно - наверное все население (кроме караула, конечно!) собралось за пределами ограды, непривычно длинной; собралось вокруг огромного костра, у которого бешено вертелся на одном месте какой-то незнакомец. По крайней мере такого красного балахона, сейчас раздувшегося правильным пузырем, с нашитыми металлическими фигурками каких-то зверей ни на ком из жителей командир прежде не видел.
   Ага - начальник караула тоже здесь. Полковник и встал рядом, оттеснив его плечом так, что в этом живом кольце хватило места еще и Оксане Гольдберг.
   - Это что за балаган вы тут устроили? - строго спросил он, и вокруг вдруг зазвенела нестерпимая тишина. Только какое-то неясное бормотание - то ли человеческое - то ли того инструмента, который держал в руках  моментально остановившийся старик (старик!) азиатской наружности нарушало ее. Впрочем, рассмотреть себя подробно старик не дал - он тут же ринулся вперед - практически рыбкой ныряя в сторону Кудрявцева.
   Вот он уже лежит, распростершись как раз у ног полковника и Оксаны, а молчавшую в оцепенении до сих пор живую цепь словно кто-то разом вернул к жизни. Люди заговорили; чей-то женский голос даже запричитал, но все эти возгласы можно было объединить одной фразой, которая в общем-то чаще всего и звучала сейчас: "Командир вернулся!". И столько в этой фразе было ликования и... облегчения, что душу полковника заполнила теплая волна: "Вернулся. Домой вернулся."
   Но переспросил он все так же строго:
   - Так что это за балаган?
   - Да вот, - криво усмехнулся стоящий рядом Левин (а может это гаснущее пламя так озарило его тоже радостное лицо?), - шаман к нам прибыл. А точнее... к вам, товарищ полковник. С миссией.
   Кудрявцев нагнулся и одним  рывком поставил лежащего перед ним человека на ноги. Это действительно был старик. Глубокий старик с изборожденным морщинами лицом. И морщины эти стремительно заполнялись слезами, текущими из плотно закрытых глаз.
   Сзади громко охнул профессор - до него только дошло, какой невероятный для их реальности феномен стоит сейчас перед командиром. Этот вздох наверно и заставил старика открыть глаза. Его глаза мгновенно высохли от слез - теперь в них плескалось счастье ("Может тоже костер шалит?" - успел подумать Александр). А шаман открыл рот, на удивлении полный белых зубов, и кивнул в сторону Оксаны, заставив командира еще раз удивиться:
   - Сильная шаманка твоя спутница, - сказал он на безукоризненном английском языке (А Кудрявцев-то ждал русский!), - духов видит, убивать их может. Только Великого безумного духа ей не убить. И тебе не убить, Великий шаман. Безумного духа может убить только оружие его собственного мира, созданное великим мастером... Или великим шаманом.
   Глаза его закрылись.
   - В последний раз! - понял в отчаянии командир, - а ведь ему так много надо было узнать у шамана. Хотя бы то, кто этот безумный дух и, главное, когда его ждать.
   А лицо шамана разглаживалось, мокрые морщины исчезали и плоский нос становился рельефней - старик словно усыхал на глазах. И действительно - руки полковника почувствовали, как тело, которое они так и не отпустили, стремительно теряет в весе. На землю он уже отпустил мумию - сухую настолько, что спина ее издала об истоптанную почву звук, сходный со звуком бросаемой с высоты деревяшки.
   Впрочем, Кудрявцев, конечно не бросил тело - он положил его бережно, даже погладил зачем-то по груди; и задержал руку - там, где под тонким слоем красной материи нащупался твердый выступ, которого никак не могло быть на человеке. Рука сама раздвинула балахон. В свете костра, в который какой-то незнакомый низенький азиат подбросил целую охапку сухих веток, так что пламя довольно загудело, пораженный полковник увидел под слоем темной пергаментной кожи контур молотка.  Как мог этот кровавый инструмент врасти в тело за считанные часы, а может минуты?
   - А так же, как за считанные мгновения живой человек превратился в мумию! - ответил сам себе командир; сзади негромко добавила Света Кузьмина:
   - Вот он и умер окончательно. Завершил свою миссию и ушел туда, где его давно ждали.
   Кудрявцев нахмурился, опять вспомнив про детектор лжи; он не убирал руку с сухого трупа, ожидая может быть, что процесс усыхания продолжится и мумия рассыплется мелкой пылью, и ночной ветер сдует в пойму вместе с ней все проблемы, которыми этот старик нагрузил сейчас Александра. Плечи словно придавил к земле неподъемный груз, но он нашел в себе силы, чтобы встать, повернуться к людям и спросить у них, потому что не мог и не хотел решать один:
   - И что теперь с ним делать? Закопать? Сжечь? Или...
   - Не надо ничего делать, - ответила за всех Кузьмина, и от ее слов словно действительно подуло ветерком, сдувающим тяжесть с плеч, - надо увезти его туда, откуда он к нам пришел.
   -  А откуда он к нам пришел?
   - Вот они покажут, - палец девушки поочередно коснулся груди того самого низенького азиата, а потом его высокого, стройного, с видимой даже неопытному глазу военной выправкой соотечественнику.
   - Это маньчжуры, из Китая, - громким шепотом подсказал Левин, и словно в подтверждение его слов, а может прощальной песнью шаману из глубины лагеря донеслись такие не бравурные сейчас звуки вальса "На сопках Маньчжурии".

   

   






























Глава 7. Профессор Романов. Опять бессонная ночь.
   Голова шла кругом - может от усталости, а может от тщетной попытки разгадать тайну появления старого шамана. Не так его последних слов - с ними пусть разбирается "Великий шаман" Кудрявцев, которому они и предназначались, а сам факт прибытия в новый мир старого человека не давал покоя Алексею Александровичу. Первого здесь старика.
   Профессор чувствовал, что разгадать эту тайну жизненно необходимо, потому он твердо решил - завтра утром настоит, что будет сопровождать тело шамана в его последний путь - туда, где может быть... нет - где должна быть разгадка тайны.
   А пока он бросился вместе со всеми в лагерь - туда, где громкие рыдания заглушили даже звуки аккордеона, так удачно вписавшегося в финальную часть трагедии под названием: "Один шаман передает невыполнимую миссию другому". Этот "другой шаман" - полковник Кудрявцев, оказался у домика первым. У того самого тайского домика, который сюда волоком притащил трактор Толика Никитина.
   А на ступеньке здесь сидела Ирина Ильина в бордовом банном халате и рыдала, уже не так громко, но все так же безутешно. За ней, в глубине помещения, виднелись чуть виноватые лица двух майских массажисток. Они словно говорили без слов: "Что случилось? Мы ведь так старались".
   Оказалось, что истерика эта случилась, потому что они слишком расстарались. Когда присевшие с двух сторон от Иры Лариса и Валерий Ильин все таки сумели успокоить девушку, она ответила, продолжая шмыгать носом, на невысказанный вопрос массажисток:
   - Да... А та Ирина, настоящая - что  в Петровском осталась (родная деревня Ильиных - догадался профессор) - никогда такой благодати и не попробует. Так и помрет в своей деревне в одиночестве, никому не нужная...
   - А моя Маша там без квартиры осталась - сгорела она там, - зачем-то сообщила Котова; может она  хотела так утешить Ильину?
   - А моя Светлана вообще сейчас неизвестно где, - включилась Света Кузьмина, - может увезли ее на свалку, и лежит она сейчас там холодная и тоже никому не нужная.
   - Ну хватит вам, - всерьез рассердился командир, - запомните - вон Алексей Александрович подтвердит - как только мы попали сюда, мы - и наши старшие копии, что остались в двадцать первом веке - разные люди. И с каждой минутой мы все дальше и дальше расходимся. А насчет того, что никому они там не нужны... Может и так. Ну так живите здесь за двоих, черт возьми! Радуйтесь за двоих! Наслаждайтесь - вон профессор обещал свозить всех на море - на теплый песочек Индийского океана; до него всего сто километров отсюда.
   - Правда? - улыбнулась заплаканным лицом Ирина, - я ведь и на море не была ни разу - за всю жизнь дальше Вологды не уезжала.
   - И я! И я! - послышалось со всех сторон, и только комендант пробурчал недовольно:
   - Наобещают тут, а кому выполнять эти обещания?
   Вообще-то профессор таких обещаний никому не давал, но не уличать же командира во лжи, да и погасить азартный огонек, появившийся в покрасневших от слез глазах бывшей продавщицы сельпо никак не хотелось. Поэтому он кивнул и пошел в старую часть лагеря, где в столовой под открытым небом совсем негромко играл аккордеон - теперь уже незнакомую ему мелодию.
   Вот инструмент испуганно затих - это перед  Ирой Жадовой, пианисткой из Ярославской области, которую едва было видно за огромным инструментом, опять первым остановился командир. Зина Егорова, которая сидела рядом с аккордеонисткой, подперев рукой голову, вскинулась; любому другому она сейчас устроила бы хорошую головомойку - не мешай! Но Кудрявцеву она лишь кивнула и убежала - нести на стол поздний ужин.
   - Играй, девочка, - необычайно мягким голосом попросил полковник, но девушка сначала попыталась объясниться:
   - Я вообще-то по образованию пианистка, но у нас музыкальная школа в районе бедная... была, вот я научилась и на баяне, и на аккордеоне... А такой инструмент... я только на картинках видела. Это же настоящий концертный "Бугари", он один стоит больше, чем вся наша школа музыкальная... вместе с преподавателями.
   Кудрявцев неодобрительно покачал головой на подобное заявление, а осмелевшая девушка продолжила:
   - Он один может целый оркестр заменить; хотите органную музыку Баха?
   Ока ткнула пальчиком в какой-то регистр и окрестности заполнил "Реквием" Иоганна Себастьяна так мощно, что Алексей Александрович вздрогнул, ощутив, как весь покрывается мурашками восторга и мистического ужаса. Это "безобразие" быстро прекратила появившаяся с подносом Егорова, заявившая, что под такую музыку сидеть нельзя, а стоя есть неудобно. Так что ужинали прибывшие недавно, слушая русские народные песни, которые под негромкую музыку негромко же (дети же спят уже!) пел русский девичий хор. И что интересно - пели и обе таиландки; и Таня-Тамара с Бэйлой тоже пытались подпевать.
   Потом туркмен и белоруску отправили в душ, который неугомонный комендант успел соорудить  - с горячей водой, ванными и настоящими мочалками - профессор сам позднее проверил. А перед командиром вытянулся в струнку один из маньчжур. Второй стоял рядом, но, как не старался, изобразить стойку "Смирно" не мог. Зато он улыбался, в отличие от майора Цзы, который как и полагается по уставу (так предполагал Романов), ел глазами начальство.
  Начальство в лице полковника Кудрявцева поулыбалось, когда майор описывал сцену спасения - оказывается в жилище старого шамана ("Вот куда нам нужно! - опять подумал профессор) - их с Мао (какое знакомое имя!) затолкал огромный козел, который сейчас мирно ночевал вместе с небольшим стадом русского лагеря.
   - Так-то сейчас русских уже наверное меньше, чем остальных, - Алексей Александрович принялся считать население лагеря, быстро сбился и снова прислушался к беседе.
 Теперь полковник не улыбался; майор как раз рассказывал, как все остальные маньчжуры попали в беспощадные лапы собакомедведей,  и как они просидели в каменном жилище, куда ужасные твари не посмели ворваться, четыре дня, а потом с опаской выдвинулись в сторону русских - по настоянию старика. Цзы тоже прислушался - где-то рядом комендант негромко разорялся на тему ограниченного места в помещениях, еще большего дефицита одеял... а этот бездельник зря трактор прогонял, и даже...
   - Есть, - вдруг воскликнул маньчжур, выделив в скороговорке русских слов знакомое, - есть у нас трактор!
   - Целый? - к майору подскочили одновременно Кудрявцев и Романов.
   - Целый, - успокоил их маньчжур, - до вечера тарахтел, а потом наверное топливо кончилось.
   - Ну, топливо мы найдем, - задумчиво пообещал полковник и профессор понял - завтра он обязательно попадет в загадочное жилище шамана.
   Комендант наконец успокоился и появился в круге света, отбрасываемого лампой на стол. Он присел на лавку рядом с майором - выставил на столешницу - рядом с горячим чайником два предмета.
   - Вот, - заявил он, - чуть не забыл. Это твоя бутылка, Александр Николаевич.        Предметы на бутылку никак не походили. Один лежал в виде какой-то плоской одноразовой посудины, заполненной массой, прозрачной настолько, что Романов ощутил ее только кончиками пальцев. Глаз отказывался признавать, что в эту тарелку что-то налили. Впрочем, налили - это было не про таинственную массу, потому что командир взял тарелку, попробовал вылить, тоже очевидно смущенный этой прозрачностью, а потом постучал ею по краю стола. Звук получился звонкий и... непреклонный, что ли - стучи не стучи, бесполезно: стол сломается, а я нет!   Ильин тут же подтвердил:
   - Пытались сломать и... не получилось - кувалдой били, Борис сваркой прожечь пробовал, даже под трактор подкладывали, пока Толик не видел - ни одной царапины.
   - А в костер пробовали?
   - А как же, - комендант взял в руки второй предмет, и профессор только теперь опознал в нем бутылку из под коньяка - вернее усеченную форму той бутылки, словно из нее отлили примерно треть содержимого ("Ага, - перевел он взгляд на тарелку, которую по прежнему вертел в руках командир, - в нее и отлили"), - отлил я из бутылки вашу жидкую пластмассу и  открытой оставил. А через час пришел - и вот. Вытряхнуть не получилось, так мы прямо в бутылке в огонь бросили.
   - И не побоялись? Вдруг взорвется, - подколол Кудрявцев.
   - Так я же не сам, - начал комендант, и тут же прикусил язык, покраснев, - мы же со всеми предосторожностями.
   - И что?
   - Бутылка сгорела, - пожал плечами Валерий, - а содержимое вот  - тоже не бьется, не колется; преломляемость единица; теплопроводность - идеальная; от приклеившегося предмета трактором не оторвешь, ну и... не знаю, что еще, изучать надо.
 Он уставился в лицо командира, словно ожидая, что тот сейчас вытащит из под стола новую бутылку. А тот как-то загадочно улыбнулся и принялся... отщипывать по кусочку от тарелки вместе с его прозрачным содержимым, которое, как утверждал Валера Ильина, в воде не горит и в воде... - нет, про воду речи не было.  В общем, у несчастного коменданта был такой же ошарашенный вид, который профессор Романов сегодня уже видел - у тайца, назвавшегося чемпионом мира по боксу. Тайскому, естественно.
   - Сколько тебе этой пластмассы нужно для исследований? - доброжелательно спросил у Ильина полковник, - тонны хватит - в смысле тысячи литров?
   Комендант машинально кивнул, а командир, посмотрев на оставшуюся половину стеклянистой массы, от которой он оторвал такую же кургузую тарелку, попробовал согнуть остаток - получилось. Но первоначальную форму эта изогнутая пластина не приняла, отчего он недовольно поморщился.
   - Тогда готовь транспорт, ну и посуду герметичную, - велел он Валерию.
   - Завтра? - обрадовался комендант.
   - Это уже как получится, - вздохнул Кудрявцев и отодвинул кружку с недопитым чаем.
   - Пойдем, Алексей Александрович, посмотрим, что за чудо-душ нам приготовил Валерий Николаевич, да на боковую. Завтра рано вставать, - он отвернул рукав и посмотрел на часы, - точнее уже сегодня.
   "Сегодня" для профессора Романова наступило в начале третьего ночи. А для командира еще раньше - именно он потряс легонько за плечо спящего товарища и тут же приложил ко рту палец: "Тсс...". Романов понимающе кивнул, едва успев закрыть ладошкой зевающий рот - спать хотелось немилосердно. Как и всем остальным в гараже, наверное. Но остальных будить не стали, а профессору пришлось схватить сложенную в ногах одежку, берцы с носками с пола, и одеваться уже на улице - здесь было достаточно ярко от неполной луны и низко висящих звезд.
   Алексей Александрович уже привычно быстро оделся, и отправился за Кудрявцевым к столовой, где было достаточно светло от горевшего неподалеку очага. За столом сидели Левин, Егорова (и когда она только спит?) и... Марио Грассо. Лицо юного древнегреческого бога, удачно подсвеченное пламенем очага, было заполнено страданием. Наверняка не от телесных ран - хотя на рубашке парня отчетливо виднелись окровавленные отверстия, да и вся она была подозрительно бурой - Романов помнил, что для таких как Грассо, да и сам профессор, любые страшные раны... неприятны; в первый момент может пронзить острая боль, но затем все заволакивает густым облаком внутренней анестезии. Нет, не физическая боль сейчас терзала молодого итальянца.
   - В рубашке родился, - подумал профессор, усаживаясь напротив него, - в этой самой рубашке; кто-то его долго убивал... но жизненно важных органов задеть не смог.  Пустая тарелка стоит - не первую наверное Зинаида ему поставила.
   Романов вспомнил, какой дикий голод он сам испытывал, пока отрастало новое ухо. Перед ним возникла кружка с чаем, от которого исходил душистый парок. Алексей Александрович благодарно кивнул Зине, опять устроившейся на скамье, и задал первый вопрос, поняв наконец, зачем именно его оторвали от подушки - естественно в качестве переводчика:
   - Как поживает синьор Джентале, дружище?
   - Никак не поживает, - лицо парня скривилось в еще более скорбной гримасе, - убили сеньора Паоло. Он мне вместо младшего брата был. И тоже меня любил, хоть и не показывал этого. Меня в пять лет его отец в Риме подобрал, я тогда бродяжничал, ни отца, ни матери, никого. Сдох бы где-нибудь, если бы не старый сеньор Джентале. А через два года Паоло родился. Мы с ним с того дня вместе...
   Алексей Александрович негромко переводил, не стараясь перевести разговор на события сегодняшней ночи - пусть парень выговорится. Командир с Борисом терпеливо ждали. И дождались - парень все таки перешел к описанию последней драмы.
    Итальянский босс, оказывается, успел пообщаться не только с Кудрявцевым и Романовым; от кого-то он узнал, что рядом находятся такие же анклавы, возможно полные народа и неведомых ценностей. Он загорелся лихорадкой - подобно золотой на Диком западе, и организовал поход - освободительный - как он сказал, против колумбийцев. Что они смогут противопоставить трем автоматам Калашникова? Смешные тупорылые кольты? Да, у них восемь бойцов. Но нас тоже восемь. И мы ведь не среди белого дня пойдем. Подождем темноты и...
   Это все говорил итальянский босс перед походом, настраивая своих парней на боевой лад. И хотя у него, Марио, да наверняка у других парней поначалу были совсем другое настроение, энтузиазм босса, а больше - его пока непререкаемый авторитет (по крайней мере в у самого Грассо точно) - повел  их  на боевую операцию поздним вечером, да уже ночью. Протарахтел мимо итальянского лагеря трактор с прицепом и какой-то избушкой позади; "Видали?!", - подстегнул азарт соотечественников босс, - трофеи везут!". Затем они нырнули поглубже в лес - пропускали джип русских, который проехал очень медленно в сопровождении табуна лошадей - даже на расстоянии и в вечерней тьме выглядевших жутко породистыми.
   Азарт уже зашкаливал. К лагерю колумбийцев они подкрались, обмениваясь победными улыбками, в ожидании скорой победы. А южноамериканцы о нападении, казалось даже не помышляли. Единственный часовой сидел у костра, наклонив голову низко, так что не только позади себя - в пяти метрах впереди вряд ли кого заметил. Это даже Марио - из приключенческих фильмов - знал, что нельзя в ночи смотреть в огонь - глаза потом не скоро привыкнут к тьме.
   На этого часового он и обрушился, подкравшись первым по приказу босса.
   - Это была засада! - вдруг прервал его негромкий голос командира.
   - Как? - подскочил на месте итальянец,  как только Романов перевел слова Кудрявцева, - ты знал!?
   - Догадался, - пожал плечами полковник, - колумбийцы ждали... только не итальянцев, а нас.
   - Но почему? - вскричали вместе Егорова с Романовым, который забыл о переводе.
   - А поставьте себя на их место, точнее их на наше, - пояснил командир, - рядом большой отряд хорошо вооруженных людей; туда-сюда разъезжают автомобили, трактора и лошади. Что бы сделал на нашем месте главарь колумбийцев, если совсем рядом окопались восемь противников, вооруженных намного слабее, да еще потерявших сегодня больше трети бойцов?
   - Но ведь мы не собирались нападать на них; мы ни на кого не собирались, правда ведь, Александр Николаевич? - Егорова тревожно заглянула в глаза сидящего рядом Кудрявцева.
   - Мы не собирались. А колумбийцы об этом знали?
   - Точно, - поддержал командира начальник охраны, - еще наверное подумали - Россия, ядерная держава, и так далее...
   - Хорошо, что нас так много, а не наоборот, - тоже согласилась с полковником Зинаида, - они бы нас точно как лиса курят придушили бы, и ночи ждать не стали бы.
   - Продолжай, - Кудрявцев кивнул Марио.
   А тому осталось рассказывать всего ничего: часовой оказался манекеном, успешно сыгравшим свою роль. Нападавших действительно ждали. И колумбийцы брать пленных совсем не собирались. Итальянцев просто расстреляли в упор из кольтов. Марио даже успел увидеть яркие вспышки выстрелов и силуэты противников, взявших итальянцев в полукруг; бросился на ближайшего и подмял его под себя, ломая сильными руками все, что только можно.
   Потом мир померк - нет, костер не погасили, его угли еще жарко тлели, когда итальянец разом пришел в сознание и увидел, как в ночи растворяются шесть силуэтов - победители уходили в ответный рейд. Оставшийся колумбиец что-то весело прокричал вслед товарищам и отправился вглубь лагеря. А Марио дождался, когда угли совсем перестали освещать полянку, где случилась бойня, и обшарил ее, определив на ощупь, что в живых злодейка-судьба оставила только его.
   - И Паоло тоже, - добавил он дрогнувшим голосом, - а теперь эти гады пытаются добраться до наших женщин и детей...
   - Их хотя бы догадались укрыть как-то? - помрачнел командир.
   - Да, - кивнул Марио, - одна комната совсем целая; босс наших там и запер, когда вы приезжали днем. Там железная дверь - Паоло им велел не открывать никому, кроме него.
   На невысказанный вопрос профессора ответил Кудрявцев.
   - Малыш его нашел в километре от нашего лагеря и привел сюда.
   Командир встал и скомандовал:
   - Пошли, старший сержант, может дверь до утра продержится?..
   - Я с вами, - подхватился с места итальянец, без перевода поняв последние слова.
   - Марио, - полковник остановился перед здоровяком и поднял голову, - хочешь увидеть женщин и детей живыми? - Грассо, насупившись, кивнул, - тогда ждешь нас здесь. Когда понадобится твоя помощь, позову.
   Он пошел к приоткрытым воротам, у которых топтался часовой с автоматом, негромко пробурчав:
   - Это вам не песни петь, это война!
   - Какие песни? - успел профессор услышать вопрос Бориса Левина, тоже вооруженного АКМ.
   - "В эту ночь решили партизаны..."
  Шаги двух русских диверсантов затихли раньше, чем их силуэты скрылись в ночи. А Алексей Александрович вернулся к столовой, где с мрачными лицами сидели друг против друга Марио и Зина Егорова. Романов уселся с третьей стороны - во главе стола - посмотрел поочередно на обоих полуночников, понял, что сегодня они спать не собираются; вздохнул - он тоже посчитал бы себя последним подонком, если бы вернулся сейчас к прерванным снам и преувеличенно бодрым голосом воскликнул:
   - А не выпить ли нам еще чайку, Сергеевна; а еще лучше - кофе!
   Он знал, что в закромах Егоровой хранятся и не такие богатства, поэтому не удивился, когда шикнувшая на него повариха (начальник котлопункта!) выставила перед ними поочередно банку растворимой "Черной карты", масленку с подтаявшим немного сливочным маслом, сахарницу, батон в нарезке (вообще фантастика!) который благодаря упаковке был до сих пор свежим - по крайней мере на ощупь; и, наконец, баночку красной икры.
   - Да, - грустно подумал профессор, сдергивая с баночки крышку за кольцо, - лучше бы ты, Зинаида Сергеевна, достала  это на какой-нибудь праздник...
   Чайник Егоровой пришлось подогревать дважды, пока она, опять присевшая, теперь рядом с итальянцем, успевшим выучить несколько важных русских слов - таких как икра, кофе, Зина - вдруг вздрогнула: рядом выросла фигура Бори Левина.
   - Чаевничаете? - рука начальника охраны подцепила с тарелки бутерброд с икрой, который Егорова (используя служебное положение - выразилась она сама, невесело рассмеявшись) только что соорудила для себя - и отправила его в рот, причем целиком. Потом он отхлебнул, не побрезговав, из ее же кружки, вскинув изумленно брови - кофе! - и только потом сказал:
   - Командир велел срочно выезжать на двух машинах; ему (палец уткнулся в плечо Марио) быть обязательно.
   - Почему? - машинально вырвалось у профессора, вскочившего вслед за итальянцем.
   - Так девчата дверь не открывают! - Борис прищурил смеявшиеся глаза.
   - Успели? - выдохнула Егорова.
   - Успели, - кивнул Левин, и снова помрачнел; видно там, в ночи, больше ничего хорошего он не видел.
   А про нехорошее Романов и сам догадался; он едва успевал за Зинаидой, которая категорично отрезала: "Без меня не поедете!".  Алексей Александрович эти слова мог отнести и к своей персоне, поэтому у первого автомобиля оказалось сразу четыре человека. А как только завелся первый джип, к ним присоединился пятый попутчик.
   Автомобили располагались теперь на территории, которая совсем недавно приросла к лагерю, рядом с "транспортными" воротами. Поэтому никто в тишине русского анклава не проснулся. Но совсем рядом с загудевшим "Вранглером" стоял фургон без колес, из которого почти беззвучно выскользнула девичья фигурка.
   - Я с вами! - Таня-Тамара была уже одета, даже вооружена пистолетом в кобуре;  она на ходу перебросила через голову лямку санитарной сумки, которую и сунула под нос Левину, попытавшемуся было помешать ей сесть в салон автомобиля.
   Так получилось, что в первом джипе сидели четверо - две девушки и Борис с профессором. Итальянец за рулем второго автомобиля четко держал дистанцию позади. Так что рассказ старшего сержанта Алексей Александрович переводил только никарагуанке.
   - Заперлись и молчат, только слышно в замочную скважину, как сопят там. Сколько я ни кричал и не стучался - ни в какую.
   - А командир?
   - А товарищ полковник двинулся дальше - оказывается у колумбийцев пленники сидят, какие-то европейцы.
   - А откуда он узнал? - вырвалось неосторожно у профессора, который и сам тотчас догадался, от кого мог получить информацию Кудрявцев. Он покосился на Егорову, но та сама подтолкнула Левина к страшной откровенности:
   - А колумбийцы куда подевались?
   - Нет больше никаких колумбийцев, - не отрываясь от руля, отрезал Левин, - если только один... Нет, ни одного нет!
   До самого лагеря итальянцев - а скорость благодаря ночному времени не превышала сорока километров в час - все молчали, но в этом молчании Алексей Александрович не ощущал напряжения; все, как и он сам, приняли последнюю новость без малейшего осуждения.
   Наконец свет фар уперся в алабая, сидящего перед железной дверью, не шелохнувшегося, хотя передний бампер джипа остановился всего в полуметре от него.
   - Охраняет, - уважительно подумал профессор, - приказ выполняет.
   Борис даже не стал выходить из машины; он подождал, пока все выпрыгнут в дверцы, крикнул, уже разворачиваясь, в приоткрытое окно профессору: "Я за командиром!" и уехал прочь от лагеря, освободив место у двери второму автомобилю.
   Марио подъехал не менее мастерски.
   - Ну да - он же профессиональный водитель и телохранитель, - вспомнил Романов, глядя, как парень огибает почти впритирку Малыша. Скорее всего насчет Марио Кудрявцев оставил какие-то распоряжения, потому что пес даже не рыкнул, когда итальянец походя взлохматил шерсть на его затылке и остановился напротив двери. Его слова профессору даже не пришлось переводить - Марио успел сказать только пару слов, а дверь распахнулась так стремительно, что ему пришлось отпрыгнуть назад.
   - А батюшки, - всплеснула вдруг руками Егорова, когда под свет фар "Витары" выступила первая итальянка - худющая словно смерть, и такая же бледная, даже скорее синяя в свете галогеновых ламп. Вторая была еще тощее, хотя представить подобное еще мгновенье назад было просто невозможно.
   - А батюшки! - повторила Зинаида, - у вас тут концлагерь, что ли, был?
   Но нет, две вышедшие вслед за первыми итальянки выглядели вполне здоровыми; чуть исхудавшими, конечно, с нездоровым блеском глаз на усталых лицах. На руках они держали спящих детей, которых тут же подхватили профессор с никарагуанкой. Егорова уже усаживала на задние сидения маленького внедорожника девушек, явно страдавших анорексией; Марио уже сидел за рулем. Алексей Александрович заглянул в комнату, куда пока светили фары "Витары"; ничего интересного он там не обнаружил - две кровати у противоположных стен, да стол со стульями посреди, на котором так и не убрали посуду с остатками ужина, или обеда - приготовленного скорее всего из оленя, подаренного русскими.
   А когда он вернулся к машине, у закрытых дверей в недоумении притоптывала никарагуанка - ни ей, ни Романову места в джипе не хватило.
   - Ну и ладно, - храбро махнул профессор, - дождемся командира. Вон у нас какая охрана есть (пес рядом согласно вильнул обрубком хвоста); только как же вы объясняться будете?
   - Разберемся как-нибудь, - махнула ему рукой Егорова с переднего сидения и автомобиль умчался в сторону русского лагеря.
   Когда профессор проморгался после яркого луча, полоснувшего по его по глазам при развороте "Витары", Таня-Тамара стояла Рядом, а алабай деликатно скрылся в развалинах. В глазах девушки отблескивали яркие звезды, и растерявшийся профессор схватился как за соломинку, за воспоминания - он ведь совсем недавно просмотрел в Википедии столько статей про звездное небо; а о чем говорить  в такую звездную теплую ночь, оставшись наедине с девушкой? Впервые в жизни, кстати.
   Он даже открыл рот со словами: "Звезды...", как его шею обвили такие сильные и ласковые руки, никарагуанка прошептала по-русски: "Дурачок", - и его полуоткрытый рот обожгло прикосновение влажных девичьих губ. А Алексей Александрович забыл про все звезды, вместе взятые, зато вспомнил почему-то про кровати в комнате рядом...



































Глава 8. Полковник Кудрявцев. Толерантность по-русски - это...
   Полковник скривил губы в брезгливой улыбке - последний колумбиец не только не сопротивлялся - он даже двух слов не мог связать складно - настолько был пропитан кокаиновым дурманом. А рука бандита, счастливо пускающего слюни, все равно тянулась к кобуре с кольтом. Так что умер колумбиец, в отличие от первых шестерых в итальянском лагере, быстро и безболезненно. Кудрявцев прижал дернувшееся в предсмертной судороге тело к земле, и сокрушенно вздохнул - как он ни пытался отогнать от себя воспоминания о расправе (заслуженном возмездии) с колумбийцами, лицо последнего из них, лишившегося и наркотического похмелья, и бесшабашной храбрости после первых минут допроса, все еще стояло перед глазами.
   А что поделать - пленных на войне никто не отменял; и "потрошения" их в экстренном порядке тоже. Не в прямом смысле потрошения, конечно - были в арсенале опытного диверсанта более гуманные, и не менее эффективные методы допроса, хотя... Пленник наговорил такого, что главаря бандитов - самого опасного, успевшего звериным нюхом почуять опасность и отреагировать на появление полковника, но не на полет тяжелого болта - так вот этого бандита, если бы была возможность, командир бы воскресил и допросил уже совсем по другому - узнал бы подробнее и о священнике, висевшем сейчас на дереве, и о втором несчастном, разделившим его участь, и о пленниках, которых тоже должны были завтра, даже сегодня утром...
   - Ну утро еще не наступило, - усмехнулся он, отворяя рывком запертую дверь, отрывая и замок, и часть казавшегося неприступным дверного косяка,  - а будет оно для вас, ребята, добрым... И девчата...
   Кудрявцев растерянно отшатнулся, даже не пытаясь оторвать от себя девушку, вырвавшуюся из "зиндана" - так привык называть подобные помещения командир еще со времен Афгана.
   - Лучше пусть обнимается, чем снова глянуть на нее, - в панике думал он, вспоминая не к месту девушек русского лагеря. Конечно, не все они были писаными красавицами, но, одаренные природой второй молодостью, радовали глаза парней своей свежестью и привлекательностью.
   Но на девушке, которая с разбега нырнула в его объятия, природа явно отдохнула. Причем очень основательно.
    Нет, с этим крючковатым носом, тонкими губами, глазенками, сидящими так глубоко, что взгляд белесых глаз разглядеть было очень проблематично, да  с патлами непонятного цвета и степени длины на разных участках нелепо вытянутого черепа можно было смириться. По отдельности. А вместе они...  командир поспешил отстранить это страшилище в сторону, чтобы тут же попасть в объятия  теперь уже сразу двоих... парней.
   - Нет, ребята, мы так не договаривались, - этих двоих он отстранил еще решительнее - больно тесно они к нему прижимались, да и поцелуи в щеку полковника (а один даже попытался в губы!) были слишком слюнявыми и какими-то... профессиональными, что ли, предлагавшими что-то настолько постыдное, что Кудрявцев... шагнул в комнату, вроде бы чтобы осмотреть застенок (а что тут смотреть, он на такие юдоли кровавого ужаса насмотрелся во всех частях земного шара - еще того, двадцать первого века). На самом деле ему надо было прийти в себя, иначе он мог не сдержаться, и мелькнувшую было мысль: "Не везти же эту гадость домой, там ведь дети!" привести тут же к реализации.
   - Нет, - уговаривал он себя, - это люди, несчастные пленники, которых ты освободил от обкурившихся наркоманов. А их повадки... на месте разберемся.
   В общем обратно на свет костра, в который на удивление быстро пришедшие в себя пленники успели бросить целую охапку дров, вышел строгий, но справедливый командир, даже чуть улыбнувшийся девушке. Скорее он улыбнулся своей мысли:
   - Повывели у себя в Европах нормальных девчат, в своей охоте на ведьм. А у нас вон они толпами ходят - и красавицы, и ведьмы; и никто их в костры бросать не собирается...
   Он тут же построжел лицом, - так что встрепенувшиеся было иностранцы тоже стали серьезными и даже выстроились в шеренгу, практически за костром, так что Кудрявцев хорошо видел, как на их ставших серьезными лицах гуляют отблески пламени.
   - По-английски все говорят? - строго спросил он бывших пленников.
   Троица синхронно кивнула.
   - Ну тогда давайте знакомиться. Я полковник российской армии...
    - Так это русские все устроили! - ахнула девушка, отчего стала даже как-то привлекательней, - а ты, Жюль, говорил, что это коллайдер взорвался...
   - Никто ничего не взрывал, - еще строже осадил девицу Александр, - об этом катаклизме природного (почти природного! - не стал сейчас открывать всей правды командир) происхождения вам расскажут позднее, после того, как в нашем лагере вас покормят, дадут искупаться и отдохнуть...
   - Лагере? - опять взвилась девица, еще больше похорошев, - архипелаг ГУЛАГ ?
   - Дура, - бросил ей в сердцах  кудрявый черноволосый красавчик Жюль, оказавшийся  французским путешественником и естествоиспытателем Жюлем Ранье и обратился уже к Кудрявцеву, -  Марго хорошая девушка, господин полковник - добрая и отзывчивая, только начиталась романов про ужасы советской Сибири; Маргарита Свенсен из Швеции, - продолжил он знакомить Александра со спутниками, - она моя ассистентка, ну и... в общем жена.
   - А я Герхард Швидке, из Германии, - представился третий, которого скорее, чем Маргариту, можно было признать за скандинава - молодую копию того, из фильма про Ивана Васильевича, которому липовый царь едва не вернул Кемскую волость.
   - Нет больше твоей Германии, парень, - посочувствовал ему командир, - и Швеции нет, и Франции; по крайней мере в этом мире. Хотя... анклавы-то точно есть! Вот бы завтра объявилась какая-нибудь политкорректная европейская страна - я бы вас, ребятки, быстро туда сплавил... О боже!
   Швидке тоже оказался ассистентом и "женой" француза; одновременно он оказался мужем "красотки" Марго и...  В общем, полковник совершенно запутался в их производственных и постельных отношениях; распутываться категорически не захотел, и до самого прибытия старшего сержанта Левина на "Вранглере" расспрашивал эту "семью" только о перипетиях их плена.
    Они рассказали и о том, что поведал полковнику пленник еще в итальянском лагере. Священник был настоящим; настоятелем одного из католических храмов. Одним из самых ярых противником кокаиновых кланов в Колумбии. А бандиты - наркобаронами. Ну как баронами - барончиками, чьей фантазии хватило на создание секты возмездия, первой жертвой которой должен был стать этот священник. Он и стал ею, уже в новом мире, куда прибыл на самом настоящем жертвенном камне в диких зарослях коки - вон в тех самых.
   Полковник уже знал, что в центре этого лагеря есть такая роща, которую он намеревался уничтожить - не позднее, чем сегодня. Оказывается, в ней еще и жертвенник находится, вокруг которого и сгрудилась дюжина бандитов. Роща их и спасла, вместе со священником, слитной франко-немецко-шведской семьей, и еще одним крестьянином, который успел нырнуть вместе с этими европейцами в заросли. А ведь за мгновенье до этого крестьянин был глубоким стариком и жаловался на свою никчемную жизнь на ломаном английском...
   - Слава богу, - обратился к небу атеист Кудрявцев, - что эти... не оказались бессмертными!
   - Их мучили, так мучили, - упал голос у Жюля, - а они все не умирали. А потом их повесили. А нам сказали, что если за нас не выплатят выкуп, то с нами будет то же самое.
   - Даже пальцем не тронули, ни били, не насиловали, - шведка будто жаловалась на такое пренебрежение, а командир...
   В общем, решили же об этом сегодня ни слова.
   Он вздохнул облегченно - вдали показались огни автомобиля. "Вранглер" лихо развернулся, но Левин не стал выходить из автомобиля,  видно рассмотрел новых знакомых командира в свете фар, и Кудрявцев его не осудил.
   Полковник затоптал дотлевающие угли костра, отстранил рукой Маргариту, собравшуюся запрыгнуть на переднее сидение, занял его сам; автомобиль тронулся. Старший сержант, почему-то не спешивший знакомиться, все внимание сосредоточил на вождении, только отрапортовал негромко:
   - У итальянцев все нормально, их Зинаида под свое крыло взяла, - он усмехнулся, и все-таки глянул в зеркало на пассажиров сзади, - особенно некоторых. Только...
   - Что только?
   - Я думаю, что не все в машину поместились, не пропустить бы тех, кто пешком идет.
   - Думает он, - с теплотой в голосе проворчал полковник, - рули давай, а я смотреть буду.
   Первым на глаза им попался Малыш, который отделился от темной кромки леса и оглушительно залаял, словно предупреждал кого-то. И действительно - через пару минут к автомобилю выскочили профессор с Таней-Тамарой. Девушка озорно улыбалась, а Алексей Александрович был чем-то смущен. Он галантно открыл перед никарагуанкой дверь джипа; девушка сунулась было в салон, наткнулась сразу на три любезные улыбки и одну выжидающую чего-то - командирскую, и захлопнула дверцу - я лучше сзади поеду. Романов беспрекословно последовал за ней, постарался запихнуть под низкое откидное сиденье ноги, чтобы в багажнике поместился и огромный пес, и к удивлению командира, не набросился на освобожденных пленников с вопросами на трех языках, а спросил у него:
   - Александр Николаевич, ты никому не отдал ежедневник - ну тот, роскошный; мы его у израильтян нашли, вместе с золотом, валютой и карабинами твоей Оксаны?
   Полковник в удивлении даже не обратил внимание на оговорку обычно тактичного профессора:
   - Нет, в сейфе лежит.
   - И не отдавай. А впрочем, надо ее отдать Маше Котовой. Пусть она заведет книгу записей актов гражданского состояния.
   Командир сразу даже не понял, что речь идет о ЗАГСе; только когда Левин оглушительно захохотал, он быстро сложил заглавные буквы слов и тоже рассмеялся.
   - Все-таки день начинается хорошо, - показал он на краешек солнца, показавшийся из за леса, в котором уже давно не слышно было рева динозавров.  Там же, впереди,  виднелись новые постройки русского лагеря, и на душе потеплело - вот мы и дома...
   А новым жильцам дом поначалу не понравился. Сначала их пригласили в душ, причем какой-то невыспавшийся парень (командир только похохатывал, глядя на ошарашенное лицо коменданта, поднятого раньше срока на целый час) не разрешил им мыться вместе. Причем оказавшийся полиглотом профессор отказался переводить слова  этого полусонного грубияна. Сказал, что не знает таких слов ни в одном европейском языке.
   Полковник еще раз политкорректно (то есть про себя) посмеялся и дальше сопровождал гостей сам - во избежание... Он подождал их, обсуждая с Ильиным сегодняшние заботы, из которых главным, конечно, было начало полевых работ; потом пошутил уже вслух, предложив Валере намылить девушке спинку, пообещав не говорить об этом ни Ларисе, ни Ирине, а когда комендант сбежал, сославшись на неотложные дела (в полшестого утра!), повел чистых телом и (надеялся командир) душой европейцев к столовой.
   Там, как оказалось, еще не позавтракала первая смена - итальянки во главе с Марио Грассо. Он единственный встал, посветлев лицом при виде командира, и Александр зябко поежился. Вот так восторженно смотрел раньше парень на своего босса. Неужели он не забыл слова пьяного Джентале, что Кудрявцев ему, итальянскому мафиози, стал братом. Тут молодой итальянец посмотрел на пришедших с полковником, восторга в его глазах поубавилось, и он принялся вытаскивать из за стола своих соотечественников, точнее соотечественниц - двух на удивление тощих девиц. На него клушкой налетела Зинаида:
   - Оставь их в покое, ирод,  не видишь - поклевали как цыплятки и все!
   Тарелки перед итальянками действительно были полными; парок от жаркого не поднимался - значит Егорова уже давно и безуспешно пыталась накормить девушек, что говорится, от пуза.
   - Впрочем, у этих девиц и пуза-то нет, - с сомнением подумал командир, слушая непонятный ему ответ Марио, - пупок - и сразу позвоночник.
   Остановившийся за его спиной профессор перевел:
   - Не будут они есть, синьора - они ведь манекенщицы, в модельном доме Джорджи Армани работали. Для них поправиться на пару килограмм... лучше умереть.
   - Ну это мы еще посмотрим, - с сомнением в голосе проворчала Зина и... замерла с открытым ртом, вытаращив глаза куда-то за спину командира. Полковник неспешно обернулся - там не дождавшаяся приглашения за стол "семья" демонстрировала окружающим свои жизненные приоритеты - мол смотрите, люди, и не говорите, что мы не предупреждали. Француз с немцем целовались взасос, слившись в тесных объятиях; шведка в нетерпении пританцовывала рядом, ожидая своей очереди.
   - Это что тут за безобразие творится? - загремел голос Егоровой настолько мощно и возмущенно, что парни отскочили друг от друга, впрочем с весьма довольным видом.
   - По европейски это называется толерантность, - подсказал профессор не вовремя, потому что Зинаида тут же перевела гневный взгляд на него:
   - А у нас это называется бл...вом! - она помучила несчастного Алексея Александровича долгим негодующим взглядом, и перевела его, уже не столь грозный; скорее обиженный, просящий убрать это безобразие немедленно, на командира:
   - Александр Николаевич, мы конечно все тебя уважаем, - но если вот это, - она махнула рукой в сторону толерантных европейцев, - будет здесь ходить, я возьму детей и переселюсь куда-нибудь. И все бабы меня поддержат.
   - Точно, - сзади незаметно подкралась Гольдберг, - Зину мы всегда поддержим. А что ты опять натворил?.. Погоди, ты еще не отчитался, где без нас гулял целую ночь?
   - Да! - поддержала ее вставшая рядом Бэйла. Израильтянка вполне поняла вопрос Оксаны, заданный по-русски и тоже сейчас пылала гневом (может быть даже настоящим).
   - Да вот, - с девушкой гулял, - командир повернулся в сторону шведки, Маргариты, которая чуть испуганно выглядывала из за спины более крупного немца.
   Израильтянки как по команде развернулись на месте и... конфликт был исчерпан. Остался только нерешенным больной вопрос - что же делать с этой семьей, не развод же ей устраивать.
   - А почему нет? - вдруг обрадовался он пришедшей внезапно мысли, - не формально, конечно. Просто надо их пока определить по разным местам - проживания, работы, ну а потом... посмотрим - жизнь подскажет. А сейчас надо идти - народ собирается, да Анатолий уже трактор завел - навешивает свой чудо-культиватор.
   Но уйти сразу не удалось - перед ним выросли две девичьи фигурки; это тайки-массажистки пришли за наряд-заданием на сегодняшний день. Полковник закрутил головой - кого бы загрузить новой проблемой? Ага - вон как раз спешат комендант с Машей Котовой; и доктор Браун очень кстати здесь ошивается.
   Доктор подтвердил, что  сеанс массажа для любого человека полезен, если только нет медицинских противопоказаний.
   - Но здесь таких нет, - заявил он, вроде как огорчаясь этим фактом, - все абсолютно здоровы, не считая конечно девушки с трещиной в ребре и моей израильской пациентки с травмой ног. Ну и его, - палец британца показал на "Эксплорер" за сетчатым забором, к багажнику которого уже была надежно закреплена замотанная в несколько слоев материи мумия маньчжурского шамана.
   - Это ты, брат, неудачно пошутил, - подумал полковник; вслух же он дал задание Ильину с Котовой, а заодно и подошедшему начальнику охраны: составить новый график дежурств, добавив в него массаж.
   - Включить всех, - велел он, - согласно рекомендации доктора Брауна.
   - Запутаемся, - сразу заявила Котова; такая схема даже на ватманском листе не поместится.
   - Значит, ставь у себя на чердаке компьютер - вон вчера сразу несколько штук привезли...
   - Так у нас компьютерщика  опытного нет.
   - Значит, будет! - отрезал Кудрявцев и чуть не прикусил язык - опять эти пророчества; он повернулся к тайкам, - идемте пока с нами, а потом берите первого пациента, или как у вас там называется?
   - Кого? - хором воскликнули девушки.
   - А вот его, - крепкая рука командира подхватила под локоть Борю Левина, и растерянный начальник охраны предстал перед массажистками, - он сегодня всю ночь не спал. Вот сейчас посмотрим, как Анатолий первую борозду пройдет и берите его, девчата, в свои руки.
   Первую борозду встретили поначалу радостными криками, распугавшими доисторических птиц на ближайших деревьях. Анатолий сидел в кабине важный, словно спикер Госдумы на пленарном заседании; рядом как-то поместились сразу семь мальчишек разного возраста - семеро по лавкам - включая двух совсем маленьких - Юру, внука Валеры Ильина и трехлетнего Олега Широкова, прибывшего в этот мир в красной "Мазде" вместе с матерью и сестренкой. Седьмое личико было командиру незнакомо, но методом исключения он догадался - один из итальянских детишек.
   Девочкам места в кабине трактора не хватило; они стояли с надутыми губками - до тех пор, пока Даша и Маша не оказались на руках у Кудрявцева; других малышек тут же тоже расхватали  крепкие руки...
   Первоначальный восторг несколько поутих, когда трактор прошел первые сто метров, и вернулся назад по своему следу, чуть сместившись в сторону. Никитин остановил трактор, спрыгнул с высокой ступени и подошел к полковнику и окружавшим его товарищам: "Ну как?"
   - Не знаю? - в сомнении помахал головой профессор Романов, первый наклонившийся к вспаханной борозде и потянувший вверх длинную полосу срезанной дернины, - я думал будет как-то по другому; как на целине - ну помните, в фильмах - плугом пласт переворачиваем и в чернозем сыплем зерно. А потом урожай собираем.
   - Ага, - встала на защиту Никитина его односельчанка, Оля Ульянова, - урожай он соберет. А такое слышал: "Как потопаешь, так и полопаешь"? Это только в кино все легко и приятно. А здесь нужно каждую травинку собрать, да и потом все лето - то прополка, то окучка, то полить надо, то жуков собирать...
   - Так здесь круглый год лето, - в притворном ужасе замахал на нее Алексей Александрович, - так что же, мы прямо сейчас и начнем?
   Было видно, что профессору очень не хочется приступать к полевым работам, и командир его понимал - очень уж стремился попасть профессор Романов в таинственное жилище маньчжурского шамана.
   - Не надо сейчас, - успокоил его Анатолий, - я сейчас все участки пройду, а потом поперек изрежу, чтобы помельче получилось. И пусть стерня до завтрашнего утра сохнет, чтобы получше земля лучше стряхивалась - там же, в корнях, самая плодородная почва.
    Полковник в очередной раз подивился трактористу, рассуждавшему сейчас как опытный агроном, и пошел с дочками на руках в лагерь, в сопровождении Оксаны и Бэйлы с профессором. Израильтянки явно не хотели отпускать от себя товарищей, не желая разделять слаженный коллектив. Увы - пришлось.
   - Придется нам разделиться, друзья, - сказал он, поворачиваясь к своей команде, останавливаясь у "Эксполрера" (девочки убежали к подружкам), - для нас сейчас главное - скорость. Сколько еще анклавов мы не успели найти, Алексей Александрович?
  - Ну.., если учитывать туркмен (полковник кивнул - учитывай, никто там больше не выжил), то должно быть еще... пятнадцать лагерей. Уцелел ли там кто?
   Профессор в сомнении помотал головой.
   - Уцелел, - прервал его сомнения командир, - неделя еще не прошла. А если учесть, что в каждом лагере могла найтись своя спасительная избушка, - он показал на домик, в который с обреченным видом заходил начальник лагеря, - точно есть живые. И они нас ждут.
   - А может, и не ждут, - буркнул Романов, - не очень то нас оказывается в мире любят.
   - Ну, в Никарагуа, положим, любят - усмехнулся командир, и профессор залился пунцовым румянцем, - так что берите, Алексей Александрович, и Бэйла...Ивановна (все дружно удивились, включая саму Тагер, а Кудрявцев опять усмехнулся),  берите с собой Холодова, Орейра - если она захочет, конечно (Романов опять побагровел, но уже с оттенком возмущения - как это не захочет?), обоих китайцев... Маньчжур... Сколько тут в "Эксплорере" мест?
  Он наклонился и пересчитал сидячие места во внедорожнике:
   - Ага, еще двое поместятся. Пусть будут Ирина Ильина и... немца с собой возьмите.
   - Так он же не спал всю ночь? - удивился профессор, - да и ты тоже.
   - А ты? - задал ему встречный вопрос Кудрявцев.
   Полковник про себя говорить не стал, а на немецкого новичка махнул рукой:
   - Да пусть хоть целый день в машине спит, подальше отсюда...
    - А! - догадался Алексей Александрович, - подальше от этих, от француза и...
   - Правильно понимаешь, - перебил его командир, - а француза я с собой заберу. Мы с Оксаной на двух внедорожниках с теми, кого нам сегодня от дежурств освободят, доедем до колумбийского и итальянского лагерей; а если успеем - пошарим по окрестностям, поищем живых и... мертвых. Да и вы, ребята, у китайцев не засиживайтесь - определите шамана на место, оставьте половину команды  готовить все к погрузке, а сами тоже искать людей. Компас дать?
   - У меня есть, - показала Бэйла.
   - Только прошу вас... очень прошу, - Кудрявцев вдруг обхватил за плечи сразу и профессора и Тагер, будьте осторожны ребята... вернитесь живыми.  И без трактора не возвращайтесь! - добавил он чересчур бодро.
   Бэйла и Романов убежали за своей новой командой, а к командиру (и Оксане, естественно) обратилась Света Кузьмина, оказавшаяся рядом так незаметно, что полковник восхитился.
   - Александр Николаевич, можно я про этих - шведку и остальных - с вами поговорю.
   - Говори, - улыбнулся девушке полковник; он догадался, что девушка специально дождалась, когда рядом никого не останется. Кроме Оксаны, конечно.
   - У них в головах... путаница какая-то.
   - Это я и без тебя знаю, Света.
   - Нет, - зачастила девушка испугавшись, что командир уйдет по своим бесконечным делам, - я вижу, как у них внутри все перепуталось - светлые линии, темные: как будто кто-то злой их специально перемешал - даже кончики не найдешь.
   - Интересно, - прищурил глаза полковник, - ты так каждого можешь просветить, как рентгеном? Как же ты с эти живешь, бедная?
   - Так я не всегда, - смутилась Кузьмина, - только если хорошо присмотреться; как тот же рентген - включить надо.
   - А в меня можешь посмотреть?
   - В вас больно, - призналась девушка, что такие попытки уже были, - в вас - это как на солнце в полдень смотреть; никаких нитей - один сплошное зарево.
   - А у меня? - заинтересованно сунулась вперед Гольдберг.
   - Тоже солнышко, - еще раз призналась Светлана, - только ласковое, утреннее - посмотришь, и настроение поднимается, как будто знаешь, что день сегодня тоже будет светлым и добрым.
   - Точно, - вдруг понял Кудрявцев - именно такое чувство заполняло его, когда он утром встречал Оксану.
   - Так что там с этими.., - поторопил он Кузьмину.
   - Так я бы могла попытаться... распутать эти заросли у них в головах, светлого-то у них больше, намного больше.
   Полковник представил, как у него в голове копаются чьи-то холодные липкие пальцы и содрогнулся, отказывая:
   - На это я пойтить не могу...
   - Ему надо с шефом посоветоваться, - с улыбкой поддержала его израильтянка; она тоже, оказывается, не забыла "Бриллиантовую руку".
   - Точно, - вдруг необычайно серьезно кивнул командир, - вот вечером и посоветуюсь...
   "Эксплорер" уехал, обогнув по широкой дуге и лагерь, и широкую полосу поймы, где Никитин, уже один в кабине, медленно катался по будущему огороду; тут же уже метался комендант, расставляя народ со столбами в руках - он обещал, что забор будет стоять раньше, чем Анатолий допашет.
    Командир слышал их спор и покачал тогда недоверчиво головой - надо ведь и сетку привезти, и столбов немеренно - сколько их нужно на квадрат сто двадцать метров на полкилометра? Он подошел к Ильину; свободное время пока было. Назначенная заместителем командира спасательного отряда Оксана сейчас бегала по лагерю с Котовой, формируя команду на два джипа. Первый участник похода - Жюль - уже примерялся к "Витаре"; очевидно его предупредили, что  у "Вранглера" уже есть постоянный водитель.
   - Валерий Николаевич, - спросил он у коменданта, - с водой это вы молодцы, хвалю! (Ильин расцвел довольной улыбкой). А не кончится она? Откуда этот ручей течет?
   - Не знаю, - улыбка медленно сползла с лица коменданта, - сам хотел сходить, да все времени никак не выберу.
   - А ты выбери, - посоветовал командир - а в устах Кудрявцева такой совет был приказом, - а вечером и расскажешь... или покажешь.
   Коротко загудел клаксон "Вранглера" - это Гольдберг показала, что команда подобрана. Полковник поспешил к машинам, мрачнея на глазах. Сегодня первой задачей было оказать последнюю скорбную услугу сразу полутора десяткам колумбийцам и итальянцам, так глупо и безвозвратно покинувшим этот мир сегодняшней ночью.
   - А еще священник и крестьянин, - остановил он автомобиль у колумбийского лагеря.     Даже стервятники покинули это место сегодняшним утром. Товарищи выскочили из машин, склоняя головы перед виселицами.
   - Дубов - старший, - хмуро представил всем еще одного своего заместителя Кудрявцев, - двоих в охранение, Виталик, всем другим задание - снять и похоронить. Вон за той развалиной, - он махнул рукой вглубь лагеря, - остальные.
   Он повел туда небольшой отряд, который выделил из команды - сам, Оксана, тайский чемпион Самчай и Марио, который утром подошел к автомобилям без всякой команды, и занял место во втором ряду сидений с таким видом, что понятно было - его отсюда не вытащить никакими силами.
    Теперь он стоял на коленях над телом Джентале и беззвучно плакал.
   Итальянец предавался скорби совсем недолго - вот он легко вскочил на ноги и подошел к командиру и о чем-то быстро заговорил. Полковник понял только имена:"Паоло, Марко, Александро ("Это я", - догадался он)"; еще "синьорита", сопровожденное кивком в сторону израильтянки. Кудрявцев тоже посмотрел на нее, но девушка только развела руками: "Нужно было профессора с собой брать".
   - Нужно, - согласился с ней про себя Александр, - но не разорваться же ему. Посмотрим, что парень сам решит - или останется здесь, или...
   Он похлопал сочувственно по плечу гиганта, и, повернувшись, повел свой небольшой отряд в чащу - туда, где стрелка компаса должна была привести их в новый лагерь. Он смотрел на стрелку, слушал лесной шум, не такой богатый, и шорох сухой хвои под ногами спутников; вот этот шорох стал много громче, а кто-то позади гулко вздохнул богатырской грудью.
   - Не кто-то, а Марио, - тепло подумал он о парне, не поворачиваясь, - а язык.. ну выучит он русский, куда денется, тем более он уже столько слов знает.
   Командир вспомнил о Ирине Ильиной и улыбка на его лице стала шире - эта быстро научит...
   Рука командира поднялась вверх, предупреждая - стоять! Марио за спиной сделал два лишних шага, но тоже остановился. Командир пошел вперед один, гибкими, текучими движениями, практически мгновенно исчезнув в тень секвой. Вернулся он очень скоро, уже не маскируясь. Оксана устремилась к нему с радостной улыбкой, но... Встречная улыбка была горькой и беспощадной - никого нет.
   Теперь вперед они пошли компактной группой. Лагерь открылся им вдруг сразу, с мертвой тишиной разрушенных жилищ, каким-то кислым запахом гниющих фруктов и еще чем-то неприятным. Ага - это так пахло от трупа коровы, раздувшейся настолько, что полковник не сразу определил в свое первое появление здесь, что это именно домашнее жвачное животное.
   - Жалко, - не стала подходить к центру анклава - а именно там лежало несчастное животное, - и людей, конечно жалко, в первую очередь, - поправилась она, виновато поглядев на командира, - а ее-то за что сюда.
   Полковник двинулся по кругу, рассматривая труп теперь внимательнее:
   - Ага, - негромко проговаривал он, так что слышала только Оксана, не отстававшая от командира, - передней ноги нет. Сунулась, наверное из своих безопасных пять на пять метров прямо в пасть собакомедведю, а потом инстинктивно дернулась назад, и там истекла кровью.
   - А чего же ее тогда не доели, и не утащили?
   - Так это же центральный участок в лагере, как наша баня, или ваша Стена... Что же тут было такого святого? Корова! Сама корова и была.
   Действительно, в центральном участке это лагеря не было ничего, кроме идеального асфальта с сохранившейся дорожной разметкой и какой-то железяки синего цвета; обойдя корову по широкому полукругу, полковник опознал в ней передний бампер с номерами. Но не эти номера, а корова, к которой он опять повернулся, подсказали и ему, и израильтянке правильный ответ:
   - Индия, - выдохнули они почти одновременно, - священное животное.
   А чуть позже это подтвердил Самчай, успевший пробежаться по лагерю, и найти другие доказательства - он не раз бывал в этой стране. Марио до сих пор топтался в том месте, где лагерь переходил в лес - может чего-то стеснялся, а скорее... нес караульную службу - вон как зыркает глазами по сторонам!
   - Эх,  не догадался ему оружие дать, - только сейчас спохватился полковник, - ножик, что я подарил, конечно страшная вещь, но в дальнем бою АКМ лучше... А в ближнем  он и без ножа любого сделает. Даже Самчая, пожалуй. Интересно будет посмотреть на их поединок.
    А таец докладывал тем временем:
   - Там столько добра, командир, только как его увезти, машина-то не пройдет.
   - Зато верблюды пройдут... или лошади, - мысленно ответил ему Кудрявцев, - подождет твое добро, Самчай, не такое, кстати, и архинужное. Тебя бы с нами в сирийский лагерь, или к африканцам; да и Израиль побогаче будет. Бедновато граждане индийцы жили. Хотя кто их знает, какая тут народность представлена - может самая отсталая. Этих народов в Индии - наверняка не меньше чем в России. А ведь мы еще и своих можем встретить - мордва, чуваши, татары казанские - чем не русские? Ага, ты еще русскими чеченцев и бурят назови.
   Полковник рассмеялся бы, если бы не окружавшая окрестности тень... - нет не смерти - ни человеческих тел, ни луж крови вокруг не было; тень запустения и унылости царила в лагере. Самым ярким пятном здесь был кусочек рынка (как же без него?), но и сюда подходить не хотелось - фрукты и овощи (что здесь именно находилось когда-то, разобраться, хотя бы без помощи Самчая было совершенно невозможно) за несколько дней на открытом солнце, да еще после проливного дождя, издавали тот самый запах, который встретил их еще на опушке.
   - Ничего, - одобрительно подумал командир, - приедем, соберем семена, или косточки - что там у них? А сейчас...
   С помощью Самчая они втроем отобрали фрукты, которые могли выдержать долгий путь до русского лагеря, погрузили их в рюкзак (а вы думали, что командир пойдет в поиск, и не возьмет ни одного рюкзака?) вручили его Марио, вместе с огромным плодом, на который чемпион показал пальцем: "Вкусно!"
   Фрукт - точно такой же, но немного мельче, чем у итальянца - действительно оказался вкусным и питательным; командир убедился в этом сам, уже на ходу, вытирая губы и подбородок платком, которым уже не в первый раз выручила Оксана.
   Он вышел из индийского лагеря и резко повернул влево, на запад, куда вроде бы вела неширокая тропа. У Самчая теперь в руках был топорик вычурной формы, выуженный им где-то в развалинах; завитушки на нем вряд ли помогали колоть и рубить, но сейчас свою роль топорик выполнял вполне успешно. Через каждые двадцать метров на толстых стволах секвой появлялись длинные темно-красные затески - с той стороны, куда вел свой отряд Александр.
   А вел он их по компасу туда, откуда вчера мчались к автомобилю остатки туркменского лагеря вместе с белоруской Верой, то есть к пойме. Оттуда они быстрее доберутся до "Вранглера", который должен ждать их возвращения. Но не это волновало сейчас командира. Компас выведет их сейчас к новому лагерю, но будет ли это именно тот, где пять дней пережидали опасность люди вместе с благородными ахалтекинцами. Вчера полковник, как ни старался, не смог выведать у туркмена точного расположения их лагеря.
   - Не знаю, товарищ командир, - пожал беспомощно широкими плечами парень, - катались по степи туда-сюда, туда-сюда, пока волков не встретили. Потом еще катались, потом вас встретили, потом все, сюда приехали, - туркмен обвел рукой темный ночью русский лагерь.
   Поэтому Кудрявцев и спешил - а вдруг их встретят приветственными криками... Ага - и в небо чепчики полетят. Сказано же - не любят нас, русских. "Ну и пусть не любят, - рассердился он своим мыслям, - спасем а там... полюбят. В крайнем случае Света Кузьмина заставит".
  И все же командир ошибся. Их действительно ждали. И встретили вполне дружелюбно - с чаем в огромном старинном самоваре, с баранками и медом в сотах. Самовар стоял на крепком деревянном столе, а стол - в небольшой мандариновой рощице в центре анклава. А за столом сидели - нет, уже встали при виде гостей - сразу восемь человек. Целая абхазская семья - дед с бабушкой (молодые и здоровые) и трое внуков, две девочки и маленький, не старше трех лет, мальчик, который тут же влез на руки Марио, как только того усадили за стол.
   Трое других были - русская пара, Николай и Анна Поляковы, которые еще при советской власти купили под Гаграми домик, и отдыхали тут каждой осенью (вот и отдохнули, - грустно подумал командир) и девочка, ровесница его  (их с Оксаной!) дочерей - тоже Оксана, оставшаяся одна от большой украинской семьи.
   - Где твоя родина, дочка? - так же грустно подумал командир, поглаживая по волосам девочку, взобравшуюся к нему на колени, - и что там творится? У вас и в двадцать первом-то веке не все ладно было, точнее - все не ладно...
   - А мы вас оттуда ждали, - Николай преувеличенно бодро махнул в сторону степи, которая действительно проглядывала между огромными стволами, - там вчера всадники туда-сюда скакали; выстрелы слышали. А я сразу сказал (он счастливо улыбнулся) - это наши! Нас бы сейчас домой, в Омск, до детей и внуков; а то тут недавно такое творилось!
   Его лицо помрачнело, как и у всех гостеприимных хозяев - наверное они вспомнили визит медведесобак. Еще больше вытянулись в изумлении и неподдельном ужасе лица у них, когда полковник скупо разъяснил истинное положение дел.
   - Ну ничего, -  добавил он в голос излишек бодрости, - там, в настоящей России и Абхазии все хорошо. Вы, Николай, вместе с Аней уедете в свой Омск; эти чудесные мандарины, - он обвел небольшой сад, спасший жизнь восьмерым новым (во всех смыслах этого слова)  людям, кто-то соберет в старом мире, а Оксана... ну есть же куда поехать этой украинской девочке вместе со своими родителями.
   В Абхазии люди жили богаче, чем в Индии, намного богаче - это было видно даже невооруженным глазом. Но полковник не пошел осматривать на глазах хозяев анклав; во первых - этим займутся позже - те, кто приедет сюда вместе с Анатолием, на тракторе - да вот Николай и приедет, с новыми товарищами.
   - Только не знаю, удастся ль ваш сад пересадить, больно деревья взрослые, - повернулся он к Георгию Арчелия, главе абхазской семьи.
   - А это не наш сад, удивил его абхазец, - мы уже здесь в него попали. Пчелы в первый момент выручили - вон там у меня пасека стоит. Я с пчелами возился - обрабатывал на зиму от варроатоза. Как раз моя Зина ("Вообще-то она Зимана - "хорошая", - он нежно коснулся руки сидевшей рядом супруги) с внуками подошла, говорит: " Тебе с твоими пчелами никто в целом мире не нужен - ни я, ни внуки..."
   - Вот это да, - изумился про себя командир, - такого нам еще не попадалось - не сам, посторонний человек (ну, жена не совсем посторонний человек) перебросил Георгия в новый мир!
   А когда нас сюда перебросило, - продолжил абхазский парень, - четыре улика целыми остались, а один пополам разрезало, и набок перевернуло. Вот пчелы из него на это чудовище и набросились. Как она визжала! Мы все сюда бросились, по дороге девочку подобрали - а Николай с Аней уже тут нас ждали. Это мы позже вылазки с Колей делали - и стол нашли, и самовар; и продуктами нас господь бог не обделил - тут рядом и рынок, и сразу четыре продуктовых магазина оказалось. Вот только вода...
   - А что вода, не было ее в магазинах?
   - Нет, для нас хватало. Только пчелам надо подкормку давать, а чем сахар разводить? Да и огородик тут оказался - тоже без воды все засохнет.
   - Да, - согласился командир, - тут до реки не меньше шести километров. Зато у нас дома - ручей рядом, и до реки не больше километра. Так что милости просим - мы людям любых национальностей и профессий рады будем.
   - Я вообще-то  физик-теоретик (полковник навострил уши), профессор, занимался полупроводниками, в грузинской академии наук; ну а... после известных событий пришлось уехать сюда - он обвел рукой окрестности и смешался, - в общем, на историческую родину, на пасеке отдыхать.
   - А ваша супруга? - полковник почему-то обратился к нему, хотя девушка сидела за общим столом.
   - О, моя Зимана - настоящий академик, - с гордостью произнес абхазец, - только не грузинской, а армянской академии...
   - Про "Наири" слышали? - глубоким грудным голосом спросила командира...  академичка?, академик?..
    Он неопределенно пожал плечами.
   - Ну как же, - обиделась Зимана, - это же первая советская ЭВМ. Не скажу, что именно я ее придумала, но в группе товарищей, собравший первую "Наири", была. Она правда была... ну примерно с этот садик размерами.
   - А как сейчас? - осторожно, будто боялся спугнуть удачу, спросил Кудрявцев, - как сейчас вы с компьютерами? Ну, там программку несложную составить?..
   - Что значит несложную? - не на шутку оскорбилась кавказская женщина, - я до сих пор работаю... работала. Дома. Сейчас ведь со всем миром связь мгновенная. Хотя меня и в Силиконовую долину, и в Сколково...  куда только меня не приглашали.
   - А ты?
   Девушка немного поморщилась (ну никак не мог полковник эту юную чернобровую красавицу, несмотря на все ее ученые регалии, назвать на вы), но ответила:
   - А на кого я своего Георгия оставлю; а их? - она потрепала сразу четыре детские макушки - три темные и одну светлую.
   Кудрявцев повернулся к русской паре; они оказались педагогами (и почему полковник не удивился?) - Николай учителем химии и биологии, а Анна - русского языка и литературы.
   - Ну вот, - встал наконец из за стола Александр, - пришли вас спасать, а оказывается это нас спасать надо - от такого вкусного угощения.
   Пора было принимать решение - как добираться до дома, хотя бы до автомобилей, до которых было не меньше пятнадцати километров. Идти пешком с четырьмя детьми? Так и пришлось командиру вместе с  Самчаем  осматривать лагерь в поисках транспортного средства. Оксана выдвинулась со своим "Бенелли" к опушке леса, оберегая их сразу от всех напастей древней степи, а на Марио Луччи залезли уже все дети.
   Самчай и выкатил из полуразрушенного сарайчика мотоцикл. Полковник рассмотрел прежде всего на черном бензобаке когда-то хромированную фигурку бегущего зайца, а потом прочел такие же потертые временем буквы: "Ковровец".
   - Да что же это за городишко такой незаменимый, - восхитился в очередной раз командир, - а из Москвы, между прочим, никого и ничего нам так и не перепало. Впрочем нет - Кристина, женщина очень свободной профессии, как раз из первопрестольной и была. Ну, спасибо хотя бы и за это...
   Мотоцикл, несмотря на древность, а был он, может быть, сверстником Кудрявцева, завелся с полпинка - и вот уже полковник, оставив за себя командовать Оксану, несется по степи, приминая колесами еще советского производства невысокую траву...





   
   













Глава 9. Бэйла Тагер. Если это портал, то как он работает?
   Перед самым отправлением "Эксплорера" в рейд полковник Кудрявцев отозвал Тагер в сторону:
   - Я старшим назначил профессора Романова, но ты ведь понимаешь - вояка из него никакой, да и натура у него чересчур увлекающаяся. Так что если возникнет хоть малейшая опасность людям - немедленно командуй отход. Наделяю тебя такими полномочиями.
   - А профессор?
   - Думаешь, он не поверит? - даже удивился командир.
   Бэйла немного подумала - представила, как она говорит Романову: "Так велел командир", - а тот отмахивается: "Врешь!". Эта картина была из разряда фантастических, и израильтянка ответила четко, по-русски:
   - Слушаюсь, товарищ полковник!
   И вот тяжелый внедорожник неторопливо въезжает в китайский лагерь. Профессор еще в начале рейда объяснил, что на самом деле тут живут, точнее жили не китайцы, а маньчжуры, но... для израильского снайпера было бесспорным: служил в китайской армии - значит китаец! Впрочем сейчас их с большим основанием можно было назвать русскими, хотя ни высокий стройный майор Цзы, ни низенький добродушный крестьянин Мао ни слова по-русски не знали. Пока не знали.
    Тагер тоже еще неделю назад даже не помышляла об уроках русского языка. А сейчас... по крайней мере вчера вечером она Анатолия, пригласившего ее на прогулку (про себя израильтянка этот затянувшийся променад по древней степи обозвала свиданием - первым настоящим свиданием в ее жизни); так вот этого русского тракториста она понимала практически полностью. А если бы не знала о профессии парня, приняла бы его ... ну по крайней мере за доцента (она вспомнила смешного непоседливого погонщика верблюдов и улыбнулась); только вот каких наук? Никитин знал столько всего, из таких самых разных областей человеческой деятельности, что она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, школьницей, которой еще многому еще нужно научиться.
   Она даже сказала Никитину об этом, тщательно подбирая слова. А парень вдруг стал необычайно серьезным и сказал, что таких красивых девушек он еще никогда в своей жизни не встречал. Девушка опять улыбнулась, и тут же поспешила согнать улыбку с губ - наступал самый скорбный момент церемонии.
    Маньчжуры (китайцы!) вдвоем распутали длинные веревки, удерживающие на багажнике автомобиля широкую доску, служившей последним ложем старому шаману, и понесли его внутрь высокой каменной хижины конусной формы. Вход в нее был низким даже для Мао, а уж майору пришлось согнуться почти пополам, чтобы протиснуться в этот чернеющий провал.
   Китайцы пробыли там недолго; вот они вышли, сделав оба приглашающий жест - хотите проститься со стариком - пожалуйста. Израильтянка переглянулась с сержантом Холодовым: кто первый? Русский кивнул - иди, я пока посмотрю за окрестностями - и взял на изготовку свой АКМ. Бэйла тоже сняла с плеча оружие - как бы не была коротка снайперская винтовка Драгунова, войти внутрь каменной хижины она бы не позволила. Вот так - с винтовкой наперевес Тагер и окунулась в таинственный мир маньчжурского шаманизма. Очень бедный, надо сказать, мир. На стенах хижины, удивительным образом подсвеченными каким-то источником света, хотя ни окон, ни каких других отверстий в хижине не наблюдалось, висели пучки трав - сухих, даже пересохших, покрытых слоем пыли, чей запах только и смогла ощутить израильтянка, глубоко вдохнув воздух.
   Здесь было прохладно, даже холодно - чего девушка не ощущала уже давно; в этом мире было даже жарче, чем в Израиле в осеннюю пору - и на пустынной границе с Палестинской автономией, где служила Тагер, и в приморском Тель-Авиве, откуда она попала в этот жестокий и удивительный мир.
   Девушка пошла по кругу вдоль стен, пытаясь все таки различить растительные запахи, пока ее не остановил резкий окрик. Это профессор, стоящий посреди хижины, показал на возвышение, покрытое шкурами животных, от которых пахло все той же вездесущей пылью.
   - Чуть на покойника не наступила, - добродушно проворчал профессор, - показывая на мумию, лежащую на шкурах. Шаман уже был освобожден от тряпок, которыми его вчера обмотали соотечественники, и лежал, уставившись открытыми мертвыми глазами в высокий потолок.
   Впрочем, это наверное Романову тон показался добродушным; для израильтянки  слова начальника экспедиции в холодном сумраке этой усыпальницы показались мрачными и безжизненными. Она передернула плечами - то ли от недобрых предчувствий, то ли от холода.
   - Пойдем отсюда, - это Ирина Ильина, стоящая рядом с профессором, показало на светлеющий выход из хижины, - у меня дома, в погребе так же холодно было. Но там пахло яблоками, картошкой, а не этой... смертью.
   Бэйла поспешила на улицу, под ласковые лучи солнца, и разрешила кивком "экскурсию" Холодову. Теперь снайперская винтовка  утвердилась в ее руках на вполне законных основаниях - израильтянка вышла на открытое место и приступила к своей прямой обязанности - контролю окрестностей. Одновременно она видела и всех участников похода - когда они показывались меж развалин.
   Вот сразу четверо остановились перед трактором ярко-красного цвета.
   - Китайский, - раздался чей-то разочарованный голос на русском, и тут же более жизнерадостно по-английски воскликнул майор Цзы:
   - Настоящий китаец - мощный, маневренный, экономичный.
   - Ага, - согласилась с ним Бэйла, - только забыл добавить - недолговечный, позаимствованный без всякой лицензии у кого? Японии?.. Германии?.. США?
   Сама Тагер в тракторной технике не разбиралась, но телевизор-то она ведь смотрела? И в магазины дома ходила. Не так часто, конечно, как многие другие израильтянки, но без разговоров в них о заполонивших тель-авивские прилавки китайских подделках ни разу не обходилось.
   - Ладно, - успокоилась она, поняв почему вдруг рассердилась - ведь это ее Анатолию придется мучиться с капризной техникой, - может все обойдется; может этот трактор еще нас всех переживет. Ага, меня может и переживет, а вот Никитина, одного из когорты бессмертных...
   Тагер поспешила прогнать неприятные мысли - все равно не в ее силах что-то изменить - и сосредоточилась на своей главной задаче - контроле местности. А к трактору уже несли канистры - с соляркой и дизельным маслом. Вот он зачихал и затарахтел ровно и негромко, очевидно оправдывая эпитет "экономичный", но... когда  из кабины выглянул расстроенный майор, она поняла - ни на "мощный", ни на "маневренный" он не тянет.
   Она подошла чуть поближе к мгновенно образовавшемуся консилиуму парней, в котором больше всех размахивал руками белобрысый немец Герхард. Даже Малыш, которого командир послал с ними "в усиление", был тут - он же тоже мужского роду-племени. Немец предлагал планы - один фантастичнее другого, пока его не оттер от трактора Игорь Малышев, бывший пожарный, прибывший в этот мир вместе с ее новой подругой Машей Котовой (столько подруг и приятельниц, сколькими она обзавелась за последние пять дней, у израильтянки не набиралось за всю ее прежнюю жизнь!); Малышев показал на огромные задние колеса трактора, проигнорировав передние, безнадежно утонувшие в засохшей после ливня грязи, из которой состоял в основном этот участок лагеря; поэтому трактор и заходился недавно в бессильной злобе, не имея возможности выбраться на твердый участок:
   - Хватаемся все вместе за резину и дергаем. А ты, - вернул он жестом в кабину маньчжура, - врубай заднюю пониженную и газани.
   Общий смысл этой речи, состоящей в основном из слов - как поняла Бэйла, в словарях русского языка не представленных - она поняла. Что удивительно - майор тоже оказался понятливым. Он опять скрылся в кабине, корпус заведенного трактора мелко задрожал в усилии, и сразу шесть пар рук - никарагуанка и Ира Ильина бросились на помощь парням - навалились на ребристые шины и... все дружно отскочили в сторону, и дальше всех Малыш: трактор одним рывком освободился из глиняного плена.
   Майор тут же заглушил двигатель. По плану, разработанному еще в салоне "Эксплорера", он вместе с профессором, Бэйлой и Таней-Тамарой, должен был составить новый отряд - теперь уже исследовательский, или, точнее спасательный - именно на этой функции настаивал полковник Кудрявцев.
   Самой Тагер такая жизнь нравилась - каждый день что-то новое - новые люди, события, вызовы. Если бы еще не возвращающаяся иногда боль в середине груди - воспоминания об отце, погибшем в лапах ужасной твари. Конечно, она сразу поверила профессору Романову, что настоящий отец и она сама тоже остались там, в двадцать первом веке, и даже, может быть, именно в эти минуты  они гуляют вместе, ну хотя бы у того фонтана, которым заканчивается улица Пинскер. У музыкального фонтана, рядом с которым отец всегда переставал брюзжать, особенно когда звучал "Танец с саблями" этого русского, Хачатуряна.
   Но почему тогда она иногда просыпается в холодном поту от страшной картинки - голова старого еврея скрывается в ужасной пасти собакомедведя? Вот если бы рядом кто-то успокаивающе сопел во сне, да хотя бы тот же Никитин? Она рассердилась на себя за такие... не совсем подходящие сейчас мысли ("А когда они станут подходящими?" - сладко заныло там, где совсем недавно щемило болью) и поторопила коллег-спасателей.
   За рулем "Эксплорера" был теперь майор Цзы. Профессор с заднего сидения - он успел там пошептаться о чем-то с Таней-Тамарой ("О предстоящем походе, наверное", - усмехнулась весело израильтянка) - велел держать курс прямо от стены леса, а не вдоль нее, как ожидала Тагер.
   - Зачем? - резко повернулась она назад, - командир велел на постороннее не отвлекаться.
   - Это не постороннее, - успокоил ее профессор, - нам надо обязательно посмотреть - что это за ровная линия темнеет там впереди.
   Бэйла опять уставилась в лобовое стекло - действительно примерно в километрах в двух (два километра двести метров по спидометру, как оказалось чуть позднее) зеленая степь прерывалась светлой чертой, растущей вправо и сходящей на нет в сторону реки.
   - А как эта река называется, Алексей Александрович? - спросила она вдруг профессора.
   - Волга, - не моргнув глазом, - ответил профессор.
   - Это как? - подпрыгнули на сиденьях сразу трое, потому что  слово было известным и не нуждалось в переводе.
   - Вы насчет того, что Волга впадает не в Аденский залив, а в Каспийское море, - засмеялся Романов, перейдя на английский, который понимали все, - так вот:
    " Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское море?
        Волга в сердце впадает мое!"  - это песня такая, великая Людмила Зыкина пела.
   - Странные вы все-таки люди, русские, - пробормотала Бэйла, - вы даже песни себе на службу поставили.
   Профессор засмеялся, соглашаясь:
   - Ага! И вы не заметите, как тоже станете... такими же странными.
   И ни Бэйла, ни двое других нерусских не возразили.
   Автомобиль затормозил, едва не наехав на низкий порожек скального камня, про который профессор, выскочивший из "Эксплорера" первым (впрочем нет - первым выскочил в отсутствующую заднюю дверцу Малыш), сказал: "Гранит".
   Израильтянка с уважением посмотрела на него; тот виновато пожал плечами: "Вообще-то я только этот минерал, да еще два-три самых известных знаю, видел когда-то в музее и запомнил - еще базальт, ну и мрамор (вот память у человека - восхитилась израильтянка, которая и сама не жаловалась на нее, особенно в последнее время); а всякие там диабазы и ... - это не ко мне.
   - А вот Анатолий точно знает, - гордо подумала Бэйла.
   - Итак, - чисто профессорским тоном начал очередную лекцию Алексей Александрович, - здесь северная граница нашего миоцена. Видите, как этот гранитный порожек растет? - он махнул в направлении, куда и должен был ехать автомобиль.
   Все дружно кивнули.
   - Здесь начинаются горы, которые отделяют побережье Йемена от пустыни - они начинаются здесь, километрах в двадцати - двадцати пяти от побережья Аденского залива, достигнут максимальной высоты в две тысячи метров где-то посредине и опять сойдут на нет - уже у Красного моря. Здесь, - он тронул острый край камня, - кто-то или что-то вынуло огромный кусок пространства  - кубик со стороной двадцать пять километров, включая недра и воздушное пространство, и заменило, а точнее трансформировало его в миоценовую эпоху - как утверждает доцент Игнатов - из прошлого в десять миллионов лет... плюс-минус, конечно - в пару миллионов.
   Бэйла восхитилась такой щедростью Игнатова, и задала вопрос, протянув руку за этот порожек:
   - А тогда что это за горы?
   Действительно, вдали темнели; Тагер даже сказала бы мрачно темнели, другие горы - высокие, с заснеженными вершинами, которые, как растерянно заявил профессор, никак не могли там находиться.
   - Ну никогда в Йемене не было таких вершин - это же самое меньшее семитысячники. Если бы мы находились на Памире, или Тянь-Шане; ну хотя бы на Кавказе. А впрочем, почему мы - там? Может это кусок Тянь-Шаня к нам пожаловал? Зачем? - он хитро улыбнулся, - вы сейчас, друзья, присутствовали при рождении еще одной гипотезы. Одно я сейчас могу сказать. Наша река, ну Волга, берет начало с этих гор а значит... она не должна пересохнуть!..   Ну ладно, поехали, а не то точно от командира попадет, - он лукаво посмотрел на израильтянку.
   Первый лагерь они отыскали на удивление быстро. Туда сразу сунулся Малыш, и тут же вернулся к людям с таким мрачным и виноватым видом, что все поняли  - никого они тут не найдут. И действительно - в этих каменных джунглях не было ни души. И какому государству принадлежала эта яркая вывеска, мог наверное сказать майор Цзы. Он посмотрел долгим удивленным взглядом на этот неведомо как уцелевший кусок стекла с иероглифами, и буркнул себе под нос: "Тайвань".
   - Давайте смотреть  в центре, - скомандовал профессор, - если кто и мог уцелеть - в первую очередь там.
  Малыш словно понял его и кинулся в развалины, а может услышал что-то; во всяком случае в его лае теперь не было безнадежности; но и приветливым его назвать Бэйла бы не решилась. А через пару минут она поняла, почему радостный поначалу лай алабая превратился в неодобрительное ворчание - из под открытой взглядам (и недавнему ливню, подумала с огорчением Тагер) и всем стихиям площадки, бывшей когда-то огромным офисом какой-то компании, доносились пьяные выкрики.
   - На китайском языке, или одном из его диалектов, - поняла израильтянка, посмотрев на враз потемневшее от негодования лицо майора, - что же они там празднуют? А может, прощаются с жизнью, не в силах выбраться наверх? Ну так мы им помереть не позволим.
   А профессор уже спешил от "Эксплорера" с двумя лопатами - их специально взяли для подобных случаев. Вообще-то лопат в огромном внедорожнике было четыре, но Романов поставил девушек в охранение, кивнув в сторону подземного концерта, который никак не прекращался:
   - Ничего им там не угрожает, а мы с майором сами справимся.
   Пьяные выкрики закончились, как только майор Цзы бросил в появившееся отверстие какую-то резкую фразу. А через десять минут перед спасательной командой стояли три китайца - два парня и одна девушка, ошалело оглядывающие развалины и лес вокруг. Оказалось - это два клерка; они из этого вот офиса без крыши и стен, с подмоченными компьютерами на пластиковых столах, спустились шесть дней назад в обеденный перерыв в магазинчик этажом ниже.
   - Мы только за шоколадкой, - пьяно оправдывались они перед майором, очевидно приняв его за главного, - вот и она подтвердит, махнули они на девушку.
   Китаянка, точнее представительница народности гаошань, - работала кассиром в этом винном супермаркете - со дня его открытия, и, как очень скоро выяснил и профессор, и Бэйла, которая успевала и за окрестностями следить, и прислушиваться к беседе на английском языке (а в исполнении майора Цзы это был скорее допрос), больше ей (кассирше) в одинокой жизни ничего не светило. Она скорее всего и прихватила с собой в этот мир двух клерков - до сих пор не снявших галстуков, и, естественно, белых рубашек, которые теперь были  грязно-серыми. Парни трезвели на глазах - может от свежего воздуха, а может от резких фраз майора.
   Девушки, а никарагуанка с пистолетом в руках контролировала свой сектор, так и не попали больше в лагерь.
   - Ничего интересного там нет, - махнул рукой Алексей Александрович после получасового рысканья по тайваньским развалинам, - может потом что-нибудь попадется, когда с трактором вернемся.
   Его довольное лицо (совсем как у полковника Кудрявцева, когда они открывали для себя новую кладовую из старого мира - отметила израильтянка) словно кричало: "Теперь у нас два трактора! И еще три живых человека!". Но вслух Романов сказал:
   - Поехали дальше, ребята с нами.
   Ребята - два парня с помятыми виноватыми лицами и китаянка (или тайванка, как правильно?), чем-то очень довольная, разместились на третьем ряду сидений - там, где у автомобиля отсутствовала вся задняя часть и куда с началом движения стало задувать свежим ветерком. И очень вовремя - потому что второй ряд сидений, на котором разместились две девушки, окутало непривычное для них облако алкогольного перегара. Может поэтому Малыш не захотел запрыгивать в салон и несся сейчас, не отставая от "Эксплорера". Впрочем, майор тут же снизил скорость, послушав профессора. Маньчжур, до сих пор не согнавший с лица возмущенное выражение, часто поглядывал на спидометр, однако спасательная команда не проскочила бы мимо очередного анклава - алабай вдруг ускорился, и нырнул в чащу, где Бэйла тут же разглядела какие-то строения и мелькнувшие силуэты - здесь были люди!
   Но встречал русских (Тагер усмехнулась - хороши русские - израильтянка, никарагуанка и пять китайцев разных этнических групп) только один человек. Майор остался у автомобиля с соотечественниками, опять принявшись отчитывать парней, как поняла Бэйла, за потерю лица. Так что перед незнакомцем в берете и длинной рабочей блузе синего цвета предстали трое - Бэйла с винтовкой в руках, Таня-Тамара с пистолетом (на всякий случай - а вдруг?) и профессор - этот шел с пустыми руками. Его оружием было слово; от этого европейца - это даже израильтянке вдруг стало понятно - Алексей Александрович  неприятностей не ждал; ни от этого парня, ни от его соотечественников, прятавшихся в развалинах.
   - Достаточно аккуратных развалинах, - пригляделась Тагер, - молодцы ребята, начали тут обустраиваться.
   Словно в подтверждение ее слов где-то за стенами замычала корова, ее поддержала вторая; лицо профессора заполнило такое мечтательное и восторженное выражение, что он даже забыл поздороваться и представиться - сделал резкое движение вперед и... тут же остановился - перед ним стоял хозяин этого лагеря (один из хозяев), явно не желавший видеть их в качестве гостей.
   Парень бросил несколько резких слов на французском языке. Израильтянка это поняла, а вот смысла этой недружелюбной фразы, конечно разобрать не могла -языком не владела - разве что знакомым в этой мешанине было название - Бельгия.
   А профессор, конечно, прекрасно все понял, просиял лицом и разразился ответной тирадой, вроде как даже не по-французски. Здесь Тагер поняла только "Россия".  Бельгиец (если Бэйла не ошиблась) его радости не разделил; напротив, он стал еще более хмурым и неприветливым; его ответ (опять по-французски) был резким и коротким. Он ткнул рукой в сторону китайцев, что-то бросил еще более резкое и замолчал. А рука его осталась устремленной в том же направлении, так что у израильтянки не оставалось сомнений - им дали от ворот поворот. Профессор еще пытался убедить его в чем - то, даже махнул рукой в глубь леса, а потом правее, туда, куда до сих пор был нацелен передний бампер внедорожника. Бельгиец кажется заинтересовался, его лицо даже помягчело, но тут его взгляд метнулся куда-то за спины пришельцев и рука, опустившаяся было вниз, снова заняла непреклонное горизонтальное положение.
   И вот они сидят в "Эксплорере"; рядом с автомобилем ждет, куда же дальше тронется спасательная (ага, так тут и ждали спасателей!) группа. Наконец Романов с недовольной физиономией махнул:
   - Разворачивайтесь, майор - времени уже много, а командир велел сегодня пораньше вернуться. Два лагеря нашли - неплохой результат. Давай-ка вдоль стеночки поедем, - теперь его рука показывала вдаль - в идеально ровную гранитную стену.
   Здесь стена была уже такой высоты, что из салона ее верха разглядеть было невозможно. Только выйдя из автомобиля, майор оценил:
   - Не меньше ста метров, да еще идеально гладкая - тут даже альпинист со снаряжением не влезет - ни одной трещинки в граните.
   - Ну, нам и не надо, - махнул рукой Романов туда, где их ждали товарищи, - а понадобится - влезем там, где эта горка начинается.
   "Эксполрер" направился, медленно и неотвратимо, в сторону маньчжурского лагеря, а профессор Романов принялся объяснять последнюю неудачу:
   - Это действительно бельгийцы, друзья мои. В Бельгии, если кто не знает, проживают в основном две большие этнические группы - фламандцы, их две трети населения, и говорят они на нидерландском языке, и валлоны...
   - Которые говорят по-французски, - успела вставить Бэйла.
   - Ну и по-французски тоже, - согласился Алексей Александрович, - но больше на своем - на валлонском. Так вот валлоны и фламандцы друг друга мягко говоря... недолюбливают.
   - А ты влез со своим фламандским, - догадалась Таня-Тамара.
   - Точно, - сокрушенно кивнул профессор, - да еще пригласил их к нам, в русский лагерь.
   - А он? - опередила с вопросом Бэйлу никарагуанка.
   - Спросил - зачем? Коммунизм строить? Или водку пить, как эти ребята.
   - Ага, - догадалась израильтянка, - на китайцев этот бельгиец и показывал; это она притерпелась к запаху алкоголя - вон теперь почти и не ощущает, а до бельгийца наверное донесло, как до "русских", когда откопали винный погребок.
   - А что ты там ему еще говорил? - она коснулась рукой плеча сидящего впереди Романова.
   - А, - махнул тот в ответ, - сказал что надо объединяться, что нас тут очень мало - вон, в пяти километрах и в чаще, и вдоль кромки леса такие же лагеря, и есть ли там люди - вопрос!
   - Зря ты, наверное, об этом сказал, - осудила израильтянка.
   - Зря, - согласился профессор, - но ничего уже не поделаешь...
   И тут оглушительно захохотал майор Цзы. Захохотал так, что, казалось, для этих звуков не хватало места в салоне, и они устремились наружу, так что скакавший рядом алабай отскочил подальше.
   - Вы, - закончил он смеяться очень не скоро, - вы парни, уже русские!..
      В маньчжурском лагере их ждали. Трактор, с навешенным сзади оборудованием, стоял уже на открытом месте, готовый в путь. Холодов показал на это самое оборудование:
   - Вот это настоящая фреза, работает от вала отбора мощности, а не как Толькин культиватор (профессор переводил с русского), так что Борис может и зря сегодня плуг варит.
   - А что, Борис может изготовить настоящий плуг? - удивилась Тагер, - там же что-то такое... изогнутое.
   Она сделала волнообразное движение руками, и парни засмеялись. Холодов медленно, дожидаясь перевода, ответил:
   - Это вот, - он очень похоже повторил художественный жест Бэйлы, - называется отвал; они у нас уже есть..
   - А все остальное есть в Википедии, - добавил профессор, - чертеж плуга показали Левину, он сказал, что попробует.
   - А эта ваша... фреза не оторвется, - теперь уже Таня-Тамара показывала пальцем на автомобильный прицеп, который был с горкой нагружен какими-то пакетами.
   - Не оторвется, - успокоил девушку Юра Холодов, - мы прицеп прямо к трактору прикрепили, к навеске. Маловат конечно прицепчик, да другого не было. Ну что, можно ехать?
   - Погоди, - остановил его профессор, - а жилище шамана закрыли?
   - Нет, - поклонился рядом Мао, - без команды не стали.
   - Ага, - довольно кивнул Романов, - ну пойдемте простимся... с дедушкой.
   Он первым нырнул в чернеющее низкое отверстие в каменной стене; тут же изнутри донесся его встревоженный возглас, и Бэйла заскочила внутрь - винтовка сама собой оказалась в ее руках. Но стрелять было не кого (не в Алексея же Александровича?), и не во что.
   Жилище старого шамана было пустым. Абсолютно. Ни мумии, ни шкур, на которой она лежала, ни сухих травяных букетов на стенах. Тагер провела по камню ладонью - даже пыли, которая прежде буквально лезла в горло, не было.
   - Портал?! - зачарованно прошептал профессор.
   - Если это портал, то как он работает? - задала резонный вопрос израильтянка, - тут даже каменного возвышения, на котором лежали шкуры, не осталось. Будешь нажимать на каждый камешек в стене? А главное... Хочешь ты вернуться  в две тысячи пятнадцатый год? Прямо сейчас - бросить все, и попытаться вернуться?
   Романов надолго замолчал, оглянувшись на входное отверстие, куда никто после Тагер не вошел - видно его заглушенный толщей камня возглас никто больше не услышал.
   - Нет, - сказал он наконец твердо, - не хочу. Но все таки как греет душу, черт возьми, что такая возможность есть? - израильтянке показалось, что он ей задорно подмигнул, - а остальным мы не скажем, правда? Кроме Кудрявцева, конечно.
   И израильтянка согласилась с ним.
   Уже нагнувшись перед выходом, она сказала негромко, скорее для себя, чем для Романова:
   - Выполнил все таки старик свое обещание - унес молоток из этого мира.
   


   
 

   





























Глава 10. Комендант Ильин. Ум, честь и совесть эпохи.
   Валерий с нетерпением ждал, когда закончится сеанс массажа у Бори Левина. Не потому что сам собирался оккупировать гостеприимный тайский домик - очередь и без него была уже расписана на неделю вперед (сам он, кстати, в этой очереди числился в четвертом десятке, согласно алфавитного списка). Просто для сварщика экстра-класса, каким оказался начальник охраны, он приготовил сразу несколько объектов, без которых лагерь ну никак не мог обойтись.
   Так что Левин, показавшийся в дверях домика, куда улыбчивая тайка (Ради или Нари - Ильин пока не разбирался) пригласила очередного пациента, сразу получил в руки несколько листов бумаги.
   - Что это? - попытался отпихнуть их от себя Левин.
   - Это, - с гордостью стал перелистывать перед его носом листки комендант, - это чертежи; мы с профессором вчера еле успели распечатать, пока электричество не отключили. Вот это, - его палец ткнул в верхний лист, - каркас бараков... ну общежитий, мужского и женского. Временных, конечно - будем думать, из чего капитальное жилье строить. А пока... - кто его знает, может в четверг опять ливанет?
   - Ты хочешь сказать, - усмехнулся начальник охраны, - что поговорке "после дождичка в четверг" больше семидесяти тысяч лет?
   Они дружно расхохотались.
   - А это? - сварщик вытянул второй лист, - ага, понял - плуг какой-то.
   - Не какой-то, а ПН-3-35 - плуг навесной, трехкорпусный. Сегодня Толик дернину изрежет, завтра с утра все вместе ее уберем, и можно пахать.
   - Прям так уж и все? - усомнился Борис.
   - Все! - подтвердил комендант, - это не я решил, это командир: "Первым, - сказал, - встану на грядку. И пока первое поле не будет чистым от травы, не уеду".
   - Ну тогда с этого плуга и начнем, - сдался Левин, - только самый простейший вариант. Вот этих загогулин, - его палец ткнул в узел на чертеже, который был подписан: "регулировочный винт", - я не осилю. Так что пахать Анатолий будет на одной глубине.
   - Я уже это обговорил, - успокоил его Ильин, - Толик навеской отрегулирует.
   - Ну и замечательно, - оглянулся Борис, - только...
   - Все уже готово, - опять засмеялся комендант, теперь уже один, - кресло стоит, Кузьмину чаем напоили, так что вперед...
   - И с песней, как говорит командир.
    И снова Ильин любовался, как споро и красиво работает сварщик, за которыми не успевали двое помощников. Любовался недолго - у него было забот не меньше, чем вчера. А тут еще Егорова поймала:
   - Ты, Валерий Николаевич, для своих коптилен мяса наготовил, а свежее-то кончается. Мужики вернутся, а первого-то и не получат.
   - Ну не только мужики, - подумал Ильин, - там еще  и никарагуанка, и Оксана с Бэйлой - кстати наши штатные охотницы, так что им и карты в руки, но...
   Но вслух он этого говорить не стал, потому что знал ответ Зинаиды Сергеевны: "Ты комендант, ты и обеспечь!"
   Поэтому он покорно пообещал:
   - Вот закончит Борис с плугом, так сразу и смотаемся, - он махнул в сторону поймы, где несмотря на тарахтенье трактора нескончаемыми волнами сменяли друг друга стада животных.
   Пока главная повариха соображала, как скоро наступит это "закончит", Валера сбежал - сначала к трактористу, потом в подвал, где его верные помощники во главе с итальянцем Валентино оборудовали новый склад; что-то подсказывало коменданту, что он понадобится уже сегодня. Там пришлось и самому засучить рукава - показать, как правильно пользоваться электроинструментом. Здесь его нашли сразу два гонца - Света Кузьмина сообщила, что плуг готов, а арабская помощница Зинаиды пригласила на обед; тоже кстати на русском языке.
   Комендант побрел в столовую, будто случайно спрятавшись за спинами двух Сергеев, но спины эти были не так широки, как хотелось бы, и пришлось Валерию Николаевичу получить еще одну порцию упреков - вместе с обедом, конечно. И первое, и второе было, как всегда, восхитительно вкусным, так что он позволил себе потянуть время - послушать беседу поварихи с Анатолием Никитиным.
   - Не было в халате у Ольги семян капусты, - жаловалась трактористу Зинаида, - я бы вам такой борщ приготовила - настоящий украинский, с поджарочкой...
   - Ага, - облизал ложку Анатолий, - ты еще скажи со шкварками.
   - А почему нет? - повариха пожала плечами и метнула неодобрительный взгляд на коменданта, - еще одну свинью подстрелим и шкварки будут.
   - Кстати, - влез в разговор доцент Игнатов, - ту свинью, что в первый день махайрод загрыз, наука называет кубанохоерусом..
   - Кубанским кем? - захохотал Никитин, и вокруг невольно заулыбались все - настолько заразительным было его веселье - даже те, кто русского языка совсем не знает ("Пока не знает", - уточнил про себя Валерий).
   А Анатолий, отсмеявшись, попытался успокоить Егорову:
   - Не переживай, Сергеевна, - вон белорусы борщ вообще без капусты варят.
   - Это как? - не поверила повариха.
   - А вон у Верочки спроси, - тракторист подмигнул белоруске, уже освоившейся в лагере, и утоптал в поле, без перекура и законных ста грамм (это он сам сообщил всем со скорбной миной на лице).
   Ильин решил не рисковать добрым отношением к нему Зинаиды; к тому же он вспомнил о поручении командира насчет ручья. Поэтому дал сварщику отдохнуть - пригласил его на прогулку; к тому же он обещал полковнику Кудрявцеву, что без охраны в пойму не пойдет. Левин был не против, только попросил подождать немного - показал незаметно на Кузьмину, которая допивала чай.
   - Ага, - подмигнул ему комендант, - без нее не шагу?
   Парень в ответ только пожал плечами.
   И вот они идут втроем вдоль ограды, которую уже успели соорудить недалеко от русла ручейка.
   - Сто двадцать метров, - объяснил Ильин, останавливаясь у крайнего столба, где тоже стоял часовой с автоматом - сегодня это был Ершов, - а вдоль стены леса пятьсот метров отгородим; разобьем на поля шириной двадцать пять метров. Шире не надо - тяжело на длинных грядках спину гнуть. Так и посадим, и посеем, через поле.
   - А зачем такая чересполосица, - удивились Борис со Светланой.
   - Увидите, - загадочно улыбнулся комендант.
   Теперь они шли по пойме вдоль ручья, не очень широкого тут и потому незаметного за редкими кустами с десятка шагов. Валерий замолчал, стараясь не запутаться - он усердно считал шаги. От столба, где они оставили Ершова, до родника, который им открылся за нагромождением камней, он насчитал почти шестьсот шагов.
   - Четыреста метров, - сообщил он вслух, запрыгивая на ближайший камень, и замер в восхищении. Родник представлял собой настоящий фонтан, бивший из земли вертикально вверх, так что перед изумленными путешественниками предстал идеальной формы водяной зонтик метровой высоты.
   У Валеры даже заныли зубы - настолько чистой и холодной должна была быть эта вода.
   - И вкусной, - подтвердила Света, первая подставившая ладони под эту животворную струю.
   Борис тут же присоединился к ней, а комендант сначала огляделся, и не зря. Прямо к ним, а точнее к источнику (догадался Валерий) двигалась семейство... носорогов, назвал бы их Ильин, если бы не длинная шерсть, свисавшая с боков этих животных. Три зверя - один крупный и два помельче ("Детеныши, - подумал он, - у них и мясо понежнее. Сами пришли!") были еще достаточно далеко, но парень забеспокоился. Если такая гора мяса и костей возьмет разбег, остановит ли ее автоматная пуля. Поэтому он и поспешил нарушить тихий разговор у родника (говорил Боря, а девушка негромко смеялась).
   - Борис, - позвал он, - поди-ка сюда, консультация нужна. А ты Света не спеши, еще водички попей, - попытался остановить Валерий девушку, опасаясь, что та выступит против убийства животных, особенно детенышей.
   Впрочем детеныши эти были размером... ну не меньше туркменских коней, и Кузьмина, впрыгнувшая на один камень с Левиным, побледнела при виде несущихся на них носорогов, передний из которых, самый крупный, на ходу начал опускать свой ужасный рог. И против выстрелов, которые вдруг раздались рядом с ней, она не успела возразить, только вздрогнула четыре раза - именно столько патронов хватило начальнику охраны, чтобы полные жизни и свирепой ярости животные превратились в горы уже неживого мяса.
   - Как заказывали, Зинаида Сергеевна, - обрадовался комендант, и тут же спохватился - уже вслух, - так вот про какой анекдот говорил командир! Как мы эти туши до лагеря дотащим?
   - Да.., - протянул Левин, первым направляясь к добыче, - я тут еще одну задачку вспомнил - про волка, козу и капусту; знаете такую?
   - Знаю, - кивнул комендант, останавливаясь у самой мелкой, а значит самой нежной (в кулинарном отношении, конечно) туши, - за помощью нас без оружия не пошлешь (только тут он пожалел, что на троих  взяли один АКМ), сам тоже не уйдешь - эти твари и от носорогов и от нас только косточки оставят.
   Ильин показал на стаю каких-то серых хищников, наблюдавших за ними пока в отдалении; и откуда они взялись - только что ведь ни одного не было!
   - Да, - вытащил он из кармана мобильник, - вот и пожалеешь, что здесь связи нет. Сейчас бы раз...
   Его палец ткнул в первую фамилию, что была занесена в память телефона. Первой там числилась "Альбина.Бух." - бухгалтер, что вела дела его небольшой фирмы; до своего бухгалтера она так и не доросла. И мобильник вдруг... отозвался гудками. Валерий машинально ткнул в кнопку громкой связи, и все трое замерли, услышав недовольный женский голос:
   - Я слушаю вас, Валерий Николаевич...
   Голос сменился протяжными гудками и теперь уже другой, гораздо более приятный сообщил, что связь прервалась, и абонент находится вне зоны действия сети.
   - Ее все змеей подколодной называли, - растерянно сообщил комендант, - зато опыта у нее...
   Но Борис  со Светланой не слушали его - они судорожно щелкали по кнопкам собственных гаджетов: вчера вечером, когда разобрали богатое итальянское приданое, первым делом расхватали зарядники. Увы фраза бухгалтера Алевтины была единственным напоминанием о прошлой жизни.
   - Что это было? - растерянно спросила Светлана.
   - Что бы это не было, пока никому ни слова, - жестко заявил начальник охраны.
   - А?..
   - А товарищу полковнику  доложим - пусть он решает, кому говорить, и что делать. А пока прячьте мобильники - вон подмога спешит.
   И действительно, от лагеря бежали двое - Ершов и Лариса Ильина, бежали легко и стремительно, как только позволяла им обретенная молодость, и комендант решил: "Я из этого мира ни ногой!"
   А дальше, как и вчера, и позавчера, все завертелось; его понесло по волнам забот и переживаний. Сначала пригнали верблюдов, глядевших на поверженных гигантов, да и на весь окружающий мир, кроме может быть доцента Игнатова, с флегматичным презрением. Оно однако не помешало им утащить в два рейса (одного зверя, большого, вдвоем, а меньших порознь) носорогов прямо к лагерю. Ильин конечно сразу помчался к Егоровой - похвалиться. Но Зинаида поглядела на него с такой печалью во взоре, что комендант сразу ретировался, пообещав себе обязательно дознаться, кто же так расстроил девушку.
   Практически сразу появился караван - с той стороны, куда утром внедорожники увезли полковника Кудрявцева с командой. Самого командира пока не было, зато он прислал пополнение - сразу восемь человек, к радости коменданта, говорящих на русском языке. "Новые русские" (абхазцы в том числе) ринулись сначала в душ, а потом, не дожидаясь жаркого из дичи, потребовали транспорт - переезжать в русский лагерь. Ильин и рад был им помочь, он, может, больше них стремился отправить трактор с прицепом, но... Прицеп был, а трактор - сегодня и завтра был занят, не ночью же посылать Анатолия в рейс.
   - Именно ночью, - подтвердил Георгий, глава абхазской семьи, - у меня там четыре улика. Надо дождаться, пока пчелы прилетят, приготовить к перевозке...
   - Ага, - потащил его Валерий, - пойдем пока место для пасеки подбирать. Сразу и огородим. Мед я люблю.
   - Мед все любят, - заявил абхазец, - только не каждый может поесть настоящий. У меня настоящий. А здесь (он показал на пойму, тянущуюся на многие километры вверх и вниз по течению реки) скоро все зацветет. Какой самый лучший мед знаешь?
   - Ну.., - неопределенно протянул Валерий, - наверное липовый.
   - Нет, - отрезал Георгий, - самый лучший взяток на разнотравье. Миллион цветков такой букет создадут, что и ребенку полезно, и девушке подарить можно, и самому потом с девушкой...
   Он хитро подмигнул коменданту и резко повернулся вслед за ним - к "воротам" подъезжал еще один трактор. За рулем улыбался майор китайской армии, а из "Эксплорера" вылез с недовольным и немного растерянным лицом профессор. Его тут же утащила обедать Таня-Тамара; остальные, включая китайцев, которых стало больше на двух офисных парней и одну девушку с испуганными глазами, последовали за ними.
   - Во дела, - усмехнулся Ильин, - вот так у них полтора миллиарда народу и получилось.
   Китайцам тоже понадобились душевые кабинки; ближе к ночи так же актуальны станут общежития, каркас которых уже вырисовывался в натуре благодаря слаженному тандему Левина со Светой Кузьминой, а ведь еще надо варить... Так и крутился комендант, лишь изредка вспоминая и о грустном лице Егоровой, растерянности профессора Романова и своем незаконченном звонке "домой".
   Китайский трактор  с большим прицепом уехал в сопровождении "Амарока", которому достался новый, маленький.
   - Хватит тебе и такого, - заявил Георгию Ильин, - четыре улика даже на багажнике можно увезти. Так что трактор не держите, может он еще один рейс успеет сделать. Комендант конечно не забыл, что сегодня суббота, короткая смена, объявленная командиром, но если никто не возмущается, да и Александра Николаевича пока нет...    
   Ага, вот кажется и он едет. Рядом с трактором, успевшим отъехать метров на триста от лагеря, остановился джип. Видно было, что из кабин никто не вышел - значит Кудрявцев одобрил решение коменданта, потому что караван отправился дальше, в "Абхазию", а "Вранглер" совсем скоро остановился перед новым забором - тем самым, что стремительно рос в пойме.
   Валерий Николаевич поспешил к Кудрявцеву: уж тут-то не должно быть никаких странностей. Увы, командир тоже был задумчив. Он (вместе с Оксаной - а куда полковник без нее?) выслушал коменданта о неожиданном звонке в далекое будущее, кивнул головой, посмотрел в сторону, где за камнями скрывался родник и неожиданно спросил:
   - А сколько у тебя на складе велосипедов хранится, Валерий Николаевич?
   - Это которых, израильских? - немного опешил Ильин.
   - Их самых.
   - Двенадцать, - Валерий тоже не жаловался в последнее время на память, а уж касательно того, что хранилось на складах лагеря...
   - Вот и отлично, - улыбнулся наконец командир, - готовь их к прогулке; доедем мы до твоего родника?
   - Доедем, - утвердительно кивнул Ильин, - а сколько готовить?
   - Вот все двенадцать и готовь. Сам-то умеешь на велике ездить?
   - А как же, - немного обиделся комендант, - а остальные для кого?
   - Нас тут трое, - начал перечислять полковник, - Бэйлу с Левиным...
   - И Светой Кузьминой, - поспешил добавить Валерий.
   - Ее обязательно, - кивнул командир, - профессора с доктором Брауном, Таню-Тамару с Зиной Егоровой, если она конечно с велосипедом на "ты", Холодова, Машу Котову ну и Толю Никитина, куда же без него?
   Кудрявцев ткнул пальцем в сетчатый забор, с другой стороны которого как раз подходил тракторист.
   - А что сразу опять Толик Никитин? - он начал вроде обиженно, но победная улыбка тут же наползла на губы, - я ведь все, закончил. Может отметим, товарищ полковник?
   - Обязательно отметим, - согласился Кудрявцев настолько серьезно, что и Никитин и Ильин с подозрением уставились в его лицо, - вот завтра вспашешь, посадим картошку и налью. И сам с тобой выпью.
   - Сколько? - даже не поверил тракторист.
   - А вот сколько выпьешь, столько и налью, - лукаво улыбнулся командир; еще более хитро усмехнулась израильтянка. Никитин почему-то улыбаться не стал...
   Зинаида Егорова ездить на велосипеде умела с детства.
   - Значит, и сейчас не упадет, - решил комендант и отправился собирать других велосипедистов, тем более, что командиру с Оксаной пришлось сесть за обеденный стол.
   - Никаких велосипедов, пока не попробуете жарехи из носорога, - заявила Зина, и Валера побежал быстрее - ему тоже захотелось попробовать сегодняшнюю добычу. Оглянувшись, он успел заметить, как Егорова поставила перед полковником целую сковороду со скворчащим мясом и склонилась рядом, шепча ему что-то на ухо...
   Велосипедный пелетон сопровождали сразу три собаки; алабай - понятно; а как смогли убежать от своих малолетних хозяек Белка со Стрелкой? Как всегда первым отреагировал Никитин.
   - Ай, молодец Малыш! - воскликнул он, круча педали быстрее и вырываясь вперед вслед за четвероногими друзьями человека, - сразу двух подружек завел. Так что девчонки, ждите к восьмому марта подарки - щенков неизвестной породы.
   - Как восьмого марта? - перевела дыхание рядом с ним Оксана, первая из девчат остановившая велосипед у большого камня, - тут же всего два месяца осталось.
   - А им и хватит, - подмигнул тракторист, - собакам, да и волкам тоже для этого дела как раз два месяца нужно; даже меньше - пятьдесят шесть дней.
    Никитин обернулся, словно надеясь увидеть доцента Игнатова, признанного авторитета в таких вопросах, но вместо одного ученого увидел другого - врача, англичанина. Его губы скривила недовольная ухмылка; Валерий его понял и поддержал - он и сам был бы рад видеть рядом кого-нибудь другого. Да почти любого из старожилов русского лагеря, а не британца. Однако это было решением командира, и Валерий Николаевич, пожав плечами, стал наблюдать за странными действиями Оксаны Гольдберг.
   Израильтянка села на траву рядом с серым гладким камнем удлиненной формы - таким, что на нем не только сидеть было удобно, но и полежать, наверное - если бы не твердость камня.
   - Бэйла,  помнишь такие камни на набережной Тель-Авива, на смотровой площадке? - тихо спросила она подошедшую соотечественницу, поглаживая нагретый солнцем монолит, - я любила сидеть там, особенно когда штормило.
   Совсем недолгую идиллию воспоминаний нарушил Никитин, с показным кряхтением опустившийся на соседний камень, укладываясь так, как и представил себе совсем недавно комендант.
   - Я собрал вас здесь друзья, чтобы.., - начал командир.
   - Чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, - подхватил Никитин, усаживаясь на камне, и осекся, уставившись виновато на полковника, - а чего, это не я - это Гоголь сказал, Николай Васильевич.
   Кудрявцев на такое нарушение субординации ничуть не рассердился, напротив - кивнул согласно:
   - Совершенно верно, Анатолий. И известие это состоит в том, что теперь я не буду принимать решения...
   - Эй, эй! Командир! - не выдержал Левин, - никаких добровольных отставок, никаких самоотводов...
   Он не успел поделиться до конца своим беспокойством, поскольку Кудрявцев посмотрел на него с легким недоумением и закончил фразу:
   - Я имел в виду - не буду принимать решений в одиночку; самых важных решений, конечно. Ответственности я не боюсь, но не могу же я знать все. Я ведь обыкновенный офицер Российской армии.
   - Не совсем обыкновенный, - пробурчал тот же Левин.
   - Так что здесь собрались самые проверенные, самые надежные товарищи, - продолжил командир, не отвлекаясь теперь на сержанта, - так сказать ум, честь и совесть нашей эпохи. Новой эпохи.
   Наступившую паузу, когда каждый наверное (а Ильин точно) примерял к себе это звание, прервал Анатолий:
   - Насчет ума спорить не буду, но вот насчет чести и совести немного сомневаюсь, - он остановился у камня, оккупированного доктором Брауном, - точнее сильно сомневаюсь. Этот господин мне совсем не нравится, каким бы хорошим доктором он не был.
   - Молодец, Анатолий, - к общему удивлению похвалил тракториста командир, - Честно. Но несправедливо.
   Дождавшись, когда все взгляды остановятся на нем, полковник кивнул британцу:
   - Расскажи, Энтони, как ты попал в Африку.
   - Хорошо, - встал с камня доктор так, что его глаза уставились прямо в лицо Анатолию, - расскажу. Я работал в Лондоне с очень высокопоставленными пациентами. Раньше такую должность, как и у меня, называли придворным лекарем.
   - Ого, - не удержался Анатолий, который, как и Валерий Николаевич, настолько привык к синхронному переводу Оксаны, что автоматически делал паузы для нее, - и королеву видел?
   - Один раз даже беседовал... тет-а-тет, - Браун ненадолго замолчал, - Среди пациенток была одна... внучатая племянница Ее Величества. Звали ее Элизабэт. Так вот, я и моя Лиззи... полюбили друг друга. Она была готова забыть о своем происхождении...
   - Ага, - опять не удержался тракторист, - из дворца в хижину.
   Англичанин посмотрел на него со снисходительным удивлением (какая хижина, показал бы я тебе свой особняк в Лондоне!) и продолжил:
   - Но она была уже помолвлена, на государственном, можно сказать, уровне. За принца датской короны.
   - А его случаем не Гамлетом звали? - теперь британец посмотрел на Анатолия с искренним удивлением, даже с некоторой долей уважения - как, этот русский тракторист читал лорда Байрона?
   - Нет, - сказал он, качая головой не очень уверенно, - хотя кто их, коронованных особ знает? Может у него десятым или пятнадцатым именем так и записано.
   - Так я и попал к королеве. А Ее Величество просила.., очень просила поставить интересы Британии выше собственных.
   - И ты? - Никитин продолжал диалог.
   - И я уехал в Африку.
   - Уважаю, - протянул ему руку тракторист, - уважаю, но не одобряю. Я бы эту королеву-мать вместе с ее семейством послал бы...
   - Зря ты так говоришь, Анатолий, - осадила парня Егорова, - может для него королева все равно... что для наших в войну: "За Родину! За Сталина!"
   А доктор Браун, пожимая широкую ладонь Никитина, продолжил, взглянув на повариху с благодарностью и каким-то не понятым комендантом, но явно очень теплым чувством:
   - Но это еще не все! - свободной рукой он вытянул из под футболки защитного цвета медальон на длинной цепочке, как-то очень ловко снял его и протянул  Никитину, - смотри - это моя Лиззи.
   Русский тракторист отпустил руку британца и осторожно принял драгоценный для того талисман. Он открыл покрытую эмалью зеленого цвета крышечку и замер, пораженный. А затем... захохотал во всю мощь легких, забывших. что такое табак:
   - Ай да доктор, ай да сукин сын! Это же надо, от одной королевы прямо к другой - на кухню. Будешь всегда в тепле и с лучшим куском... носорога, или мастодонта!
   Все так же смеясь он передал медальон стоящей рядом Бэйле, та Оксане, и дальше по кругу; когда портрет добрался наконец до рук Ильина, тот понял, почему все с предвкушающей улыбкой поворачиваются к Егоровой. А совсем скоро Валерий и сам с нескрываемым удовольствием смотрел, как Зинаида с удивлением разглядывает собственный портрет - в ее нынешнем, двадцатилетнем, возрасте.
   Но общего смеха, как ожидал комендант, или иных проявлений человеческой глупости комендант не дождался. Очень вовремя командир - теперь уже настоящим командирским голосом вернул всех на грешную землю - туда, где он предложил товарищам разделить с ним ответственность за будущее цивилизации (о, как!).
   - Итак, начнем, товарищи, - все, кроме него как по команде сели на камни, - вопрос первый. Сегодня в четырнадцать ноль пять на четыре минуты открылся какой-то - профессор Романов назвал его временно-пространственным - портал. Действовал он ровно четыре минуты. Пожалуйста, Алексей  Александрович, доложи.
   Только сейчас пораженный комендант и большинство собравшихся здесь узнали, что мощи старого шамана вместе со всем его имуществом (очень скудные - успел отметить Валерий) исчезли из этого мира.
   - А не мог кто-то - те же китайцы - спрятать мумию, и подмести в хижине? - самым быстрым и любопытным опять оказался тракторист.
   - Не мог, - ответил за профессора Кудрявцев, - потому что в это же самое время восстановилась связь и Валера Ильин дозвонился до своего бухгалтера.
   - Да ну, - опять загорелся Никитин, поворачиваясь уже к коменданту, - и что он сказал? Как там дома? Что-то про Сирию успел спросить?
   - Не он, а она, - буркнул виновато Валерий Николаевич, - и поговорить не успел - связь почти сразу прервалась.
   - Мы слышали, - переглянулся со Светланой Левин, - это действительно был звонок с того... ну с нашего бывшего света. Я еще подумал - а вдруг у кого-то в лагере зазвонит телефон - вот переполох поднимется.
   - А он и позвонил, - огорошил начальника охраны, а заодно и большинство товарищей полковник, - расскажи, Зинаида.
   Егорова встала со своего камня, откашлялась, и как на уроке четко доложила:
- Позвонил у меня телефон. Вот как вы начали стрелять в носорогов и все бросились поглядеть на это, он и позвонил. Так что никто не слышал, как я с дочкой разговаривала.
   - Разговаривала! - ахнули сразу обе израильтянки бросаясь к ней.
   - Ну не сама, - остудила их порыв повариха, - та Зинаида, что дома осталась и разговаривала, а я только слушала, не решилась в разговор вмешаться.
   - А че говорили-то? - сунулся было любопытный тракторист, и тут же виновато плюхнулся на свой камень, так что тот вроде даже задрожал.
   - Обо всем сразу, как эту у нас, женщин бывает... Да, вот дочка рассказала, что только что в новостях передали - в Украине "правосеки" опоры электрические подорвали.
   - Так им и надо, - буркнул Никитин.
   - Так линия-то электрическая в Крым вела. Так что крымчане теперь только на электрогенераторах и держатся - не больше двух часов в день включают.
   - Ну точно как у нас, - непонятно чему теперь восхитился тракторист, - и что наши?
   - Президент сказал, что свет через месяц будет во всех домах; вроде бы с материка кабель подведут.
   Наступила тишина - все вопросительно, комендант даже бы сказал с легкой укоризной смотрели на командира.
   - Что вы на меня уставились? - рассердился тот, - у нас материка нет, и я пока не президент...
   - Вот именно, пока, - опять улыбнулся Никитин.
   - А почему именно в четырнадцать ноль пять и почему четыре минуты, - дошло наконец до коменданта, который это знаменательное событие не успел зафиксировать на часах, - это ты, Зина, целых четыре минуты по секундомеру разговор слушала?
   - Нет, - опять за другого (вернее другую) ответил командир, - это мы сегодня задержались, потому что пытались сжечь кокаиновую рощу. Ну как, рощу - там было-то всего семь деревцев; так мы их выкопали, разрубили на куски, сложили на тот самый алтарь и  даже облили бензином.
   - И? - сразу несколько голосов заставило его улыбнуться:
   - И ничего - бензин сгорел, а ни один листочек даже не завял.
   - А вы?
   - А мы повторили попытку. И еще раз. Пока на четвертый раз - ровно в четырнадцать ноль пять ветки не вспыхнули. А через четыре минуты - ни огня. ни коки. Только две обгорелые палки остались.
   - Ну вот, - довольно заключил Левин, - хоть какая-то польза от этого портала.
   - Не только, - строго поглядел на него Кудрявцев, - теперь мы точно знаем, что в нашем мире - том, в двадцать первом веке - все нормально; никаких катаклизмов наше перемещение не вызвало; во вторых - мы также знаем (он покосился на профессора) что туда можно вернуться, или хотя бы наладить связь, хотя я не вижу в этом никакой необходимости.
   Полковник помолчал и вдруг широко улыбнулся:
   - Ну и наконец в третьих - шаман все-таки унес отсюда этот чертов молоток.
   Все облегченно поддержали его смех - до тех пор пока Кудрявцев не задал главный вопрос, который все ждали:
   - И что мы скажем об этом остальным?
   - А может не надо? - жалобно попросил комендант, - это же сейчас все бросят работать - будут ждать, когда действительно МЧС появится!
   - Мы же договаривались, надо быть честными с людьми, - отрезал командир, - так что сказать надо (его ладонь остановила попытавшихся вскочить со своих камней сразу несколько человек - и Анатолия, и Ильина, и даже доктора Брауна), но не сейчас! Зачем манить людей несбыточными ожиданиями. Вот пусть Алексей Александрович все изучает. И как только он скажет нам: "Нажмите на красную кнопку, и вы в двадцать первом веке"...
   - Так может на это целая жизнь уйдет, может тысяча лет...
   - Вот тогда и скажем, - отрезал полковник.
   Все пораженно замолчали, и лишь через пару минут доктор Браун захохотал:
   - Ай да полковник, ай да... как там, - он повернулся к Никитину и махнул рукой - что с тебя возьмешь, ты ведь по-английски не говоришь! - вы точно так же решали вопрос с африканским мальчишкой...
   - И с итальянцами! - присоединилась к его смеху Гольдберг.
   - А вот у меня с бельгийцами, точнее с валлонами, не получилось, - грустно заметил профессор Романов, когда все облегченно отсмеялись.
   - Может, здесь тоже портал виноват, Алексей, - предположила Таня-Тамара, - мне вроде бы показалось, что тот парень в синей блузе уже готов был пригласить нас молочка попить, и вдруг...
   - Точно! - согласился с жаром профессор, - так нам завтра опять надо туда!
   - Съездишь, - остудил его немного полковник, - хотя я думаю, что здесь не только старый шаман виноват. Ну не хотят европейцы в России жить - и итальянский босс не пожелал, и шведка тоже рожу корчила.
   - Ей ничего и корчить не надо, - со злостью бросила Егорова, - могла бы и оставаться у себя в Швеции.
   Никто не успел возразить ей - мол, до Швеции мы еще не добрались, потому что разгневанную повариху остановил тихий голос Светы Кузьминой:
   - А давайте.., - все повернулись к ней, - давайте наше... государство назовем Союзом.
   - Каким еще Союзом? - взъярился вдруг Никитин, - Россия - и точка! А кому не нравится - скатертью дорога.
   - Но для нас-то это будет Россия, - улыбнулась девушка так, что тракторист умолк и опять шлепнулся на камень, - вот вы, Валерий Николаевич, в первый раз когда женились, на Ирине Павловне?
    - Да, - махнул рукой Ильин, - еще Союз был.
   - А вы, Алексей Александрович, - повернулась она теперь к профессору, - институт где заканчивали?
   - В Ленинграде, - с улыбкой вспомнил ту, первую молодость Романов, - тоже в Союзе.
   - Вот видите, - победно улыбнулась Кузьмина, - для всех будет просто Союз, а для нас - наша Родина, где все мы родились, выросли и... были счастливы.
   - Тогда да, - кивнул Анатолий, - тогда согласен.
   - Вот и проголосовали, - за всех подвел черту Кудрявцев, - так что едешь завтра, Алексей Александрович, к своим валлонам, пригласишь их в наш Союз... нерушимый.
А ты, Света, - повернулся он к гордой девушке, - докладывай по третьему вопросу.
   - Какому? - удивилась та.
   - Самому что ни на есть толерантному, - командир с легкой усмешкой посмотрел на Егорову и та взвилась со своего камня:
   - Александр Николаевич, я очень тебя прошу, не говори при мне этого слова! Тут такая красота вокруг, вода кристальная, а я сейчас на все это блевать буду! Пожалуйста!
   - Хорошо, Зинаида! - под взмахом ладони полковника Зина плюхнулась обратно на каменное сидение, хотя и не так жестко, как Никитин, - перейдем к сути вопроса. Светлана утверждает, что может вылечить наших... не совсем нетрадиционных товарищей.
   - Гомосексуализм не лечится, - теперь со своего сидения встал доктор Браун, - конечно, при помощи гормональных препаратов можно как-то подавить зависимость, но... Но во-первых у нас нет этих самых препаратов, а во-вторых - вряд ли они согласятся на это. Вот тебе бы, Анатолий, на самом деле предложили, ну... по- израильски - под самый корешок?
   - А я только начал думать, что ты нормальный парень, доктор, - печально возразил ему тракторист.
   Впрочем, печаль эта - решил Валерий - была наигранной; он явно был готов что-нибудь отчебучить. Но опять его остановил тихий голос Кузьминой:
   - Я ведь совсем другое предлагаю - потихоньку погладить их внутри, распутать заросли в голове. Они ведь сами в себе запутались.
   - Это называется ментальное воздействие, - кивнул головой британец, - я допускаю, что вы им владеете. А вы дадите гарантию, что они после ваших сеансов не начнут пускать слюни и титьку искать? У вас есть опыт в таких делах?
   Девушка беспомощно оглянулась на командира - конечно такого опыта у нее не было, она и дар-то  в себе обнаружила только пару дней назад. Что-то пытался сказать в ее защиту вскочивший на ноги начальник охраны, но командир подвел итог раньше:
   - Вопрос снимается - до тех пор, пока каждый из нас, каждый из двенадцати, не скажет: "Согласен!". Так что давайте закрывать заседание нашего... круглого стола.
   - Совсем как у короля Артура с его рыцарями, - весело воскликнул Анатолий, и доктор Браун посмотрел на него с еще большим уважением.
   - Так у нас же нет круглого стола.
   - А это что? - палец тракториста показал на столб воды, которая исторгалась из каменных недр настолько ровно вертикально вверх, что действительно напоминал собой круглый стол на одной ножке.
   - А он ... не пересохнет со временем? - задал наконец комендант вопрос, который мучил его еще с обеда.
   - Нет, - успокоил его профессор Романов, - в ближайшее время точно не пересохнет. Дело в том, друзья, что мы сегодня убедились (Таня-Тамара и Бэйла кивнули, подтверждая правоту его слов), что весь этот миоцен перенесен сюда единым куском; так что под нами он - на двенадцать с половиной километров, вниз по реке - почти двадцать; вверх - пять километров, а туда, - его рука махнула в сторону реки, на землю динозавров, - почти два с половиной. Так что не беспокойся, Валерий Николаевич, источник не пересохнет.
   - Вот об этом мы и скажем всем, - добавил командир.
   - Зачем? - повернулся к нему Алексей Александрович.
   - Ну ведь нас будут спрашивать сейчас, о чем мы это совещались здесь почти полтора часа?
   - Полтора часа? - ужаснулась Егорова, - давайте закрывать эту нашу тайную вечерю, а то вечерять действительно нечем будет, - она первая направилась к велосипедам, сложенным в аккуратную шеренгу.
   - И  что мы ответим? - спросил все таки профессор, вскакивая с камня.
   - Правду, Алексей Александрович, только правду. Ответим, что выбирали место под будущий город.
   - И?..
   - И выбрали!, - полковник Кудрявцев тоже встал и топнул ногой по земле, - вот тут будет центр нашего города.
   - А я даже знаю, как он будет называться, - подумал Валерий, усаживаясь на жесткое седло велосипеда.







 
 
 






















Глава 11. Профессор Романов. Волшебная сила русского мата.
   Лагерь встретил участников совета на удивление спокойно; даже девочки - Маша и Даша, которые прежде уже рыскали бы вдоль ограждения в поисках своих собачек, до сих пор носящихся по широкой пойме вместе с алабаем, не встретили их. Нет, ни командир, ни профессор и никто другой не встревожились, пересекая черту "транспортных" ворот - где-то впереди слышался гул голосов, не возбужденный и встревоженный; скорее радостный и... предвкушающий. Вперед вырвалась Зина Егорова, всучившая свою механическую двухколесную "лошадку" коменданту. И неудивительно - шум доносился со стороны столовой, за последние дни разросшейся втрое.
   Алексей Александрович поспешил следом, определив свой велосипед на место. А в столовой под открытым небом действительно собрались все; Боря Левин тут же умчался проверять посты - не решился ли кто нарушить устав караульной службы, пока начальник охраны отсутствует. Впрочем, профессор был уверен - после дезертирства Иванова вряд ли кто позволит себе подобное.
   Событие, собравшее в столовой всех - даже неугомонных детей - еще неделю назад было заурядным, вряд ли способным привлечь массовое внимание. А ведь еще Владимир Ильич предупреждал почти век назад, что является для нас важнейшим из всех искусств. На широком борту троллейбуса, выполнявшего сейчас роль склада продуктов, кто-то в отсутствие коменданта и главного электрика установил огромную телевизионную панель - ту самую, что некогда украшала собой школьный класс в африканской деревушке.
   Повесить телевизор было не трудно; только что смотреть? Учебные фильмы для пятого класса на английском языке? С эти вопросом Романов и сунулся к двум Сергеям - именно они сейчас с гордостью осматривали большой экран, который буквально несколько минут назад закрепили на металлических стойках троллейбусного салона. Его тут же переадресовали к "новой русской" - абхазке Зине Арчелия. К ней, негромко беседующей с Машей Котовой, как понял Алексей Александрович, на предмет компьютерной обработки тех самых графиков, число которых неудержимо росло, профессор подошел с некоторой робостью. А как же - настоящий член-корреспондент академии, к тому же стоящий у истоков советской вычислительной техники. Эту фамилию Романов не раз слышал раньше, но знаком с академиком не был.
   Котова тут же представила их, к удивлению и гордости Алексея Александровича представив его так:
   - А это профессор Романов Алексей Александрович, он у нас заместитель командира по науке. Так что, Зинаида Ивановна (ага, не только Никитин этим балуется!), скорее всего вас в его команду и определят. Ну, вы беседуйте, а я пошла место занимать - сейчас сеанс начинается.
   - А что, - задал первый вопрос новой подчиненной профессор, - у нас теперь и фильмотека есть?
   - Есть,  Алексей Александрович, - улыбнулась Арчелия (Романов пока не решался даже про себя называть академика Зиной), - точнее она уже была здесь. Я немного поколдовала в школьных материалах и отыскала собрание шедевров мирового кино.
   - Так они наверное все на английском языке? - Алексей Александрович сейчас беспокоился о своих товарищах, о детях, которые сидели на скамьях, уставившись на черный пока экран, - здесь большинство по-английски не говорит.
   - Почти все, - кивнула Зина, - но есть такие шедевры, которые даже англичане переводить не стали.
   Она хотела показать на телевизор, но профессор и сам резко повернулся к нему - огромный экран осветился и поперек него словно молния прочертила название: "Чапаев".
   - Ого! - это конечно же был тракторист, - уважаю. Особенно одно место, я вам его потом покажу.
   Детишки попытались что-то восторженно закричать, но быстро умолкли - то ли сами, то ли взрослые пресекли; Романов не заметил - он вдруг окунулся в мир гражданской войны, показанный глазами победителей. Окунулся так, словно видел фильм впервые. Да и остальные смотрели, затаив дыхание; профессор чувствовал это, точнее со-чувствовал, сопереживал вместе со всеми. Даже с теми, кто русского языка не знал (пока), ведь в низу картинки бежали буквы английского перевода.
   Единственный раз картину прервали громкий возглас, на который никто не шикнул. В тот самый момент, когда Василий Иванович задал свой ставший классическим вопрос: "Где должен быть командир?" и взял в руку картофелину, Никитин вскочил со скамьи, и победно оборачиваясь со своего первого ряда к остальным зрителям, закричал:
   - Вот! Вот этот момент! Запомните его. Завтра наш командир так же с картошкой наголо...
   Общий хохот не дал немногим, не знакомым с творением братьев Васильевых, узнать, что командир должен быть впереди, на лихом коне... Впрочем сам командир ("Наш, - с теплотой подумал Алексей Александрович, - полковник Кудрявцев") вполголоса пообещал завтра это подтвердить...
   Ужин был, как всегда, великолепен. Может не таким веселым; после трагической концовки фильма у многих девушек профессор видел покрасневшие глаза.
   Но именно они, а точнее инициативная группа девушек, потребовала после ужина проведения очередного собрания. Командир не возражал. Более того, он оживился - значит (понял профессор) ему тоже есть что сказать.
   Застрельщицей выступила - кто бы сомневался - Ира Ильина. Она встала под  ярко светившей  лампой, уперла руки в бока и обвела взглядом передний ряд, остановив его почему-то на Романове:
   - А скажите, мужики, вы здоровых детей иметь хотите? Вообще детей?
   Профессор хотел возмутиться, переадресовать вопрос хотя бы тому же Валере Ильину, но получил в бок от заподозрившей что-то Тани-Тамары неслабый тычок локтем и благоразумно промолчал. Ответил полковник, сидевший за столом лицом к остальным. Рядом что-то строчила авторучкой Маша Котова.
   - Конечно хотим, - в его голосе была изрядная доля удивления, даже возмущения, - что за глупый вопрос?
   - А тогда, товарищ командир, - девушка медленно повернулась к нему, - обеспечьте нас предметами гигиены. За горячую воду спасибо, конечно. Но здесь больше трех десятков молодых девчат, а будет наверное еще больше. Мы скоро начнем у Люды Николаевой вату воровать.
   - Так чего вы от меня хотите? - немного растерянно спросил командир.
   - Прокладки они хотят, - Анатолия такой натиск женской половины лагеря похоже совсем не смутил, - с крылышками.
   - Вот именно, - подтвердила Ирина, - она опять повернулась к зрителям и участникам дискуссии, явно пытаясь найти своим глазам очередную жертву, - и не только. Список мы к утру подготовим. Вместо того, чтобы искать какие-то тандыры и казаны...
   - Ага, - понял Романов, - "жертва" теперь Юра Холодов; пусть только попробует открыть рот.
   Афганец благоразумно промолчал. А командир рассердился. Говорил он спокойно, но профессор-то нутром чуял, когда под тяжелые фразы полковника лучше не подставлять голову. И Ильина тоже почуяла, потому что на глазах уменьшилась ростом и наверное готова была шмыгнуть на место, но не решилась прервать начальника даже движением.
   - Я вам не волшебник! - медленно, с расстановкой бросил в сидящую толпу Кудрявцев, - все, что в моих силах, я сделаю. Теперь людей и эти ваши... прокладки ищут две группы. Хотите четыре, десять групп? Этого не будет. Вокруг до сих пор враждебная территория. Если завтра погибнет хоть один из наших товарищей, сможете вы спокойно смотреть кино? Я не смогу. Думайте, как выйти из ситуации - вон пусть Валера Ильин свои склады растрясет. Или, - он усмехнулся уже совсем не так напряженно, - вы с ним не справитесь?
   В Ирину словно снова вставили стержень. Уже другим, не требовательным, но предельно деловым голосом она сказала:
   - Вообще-то меня делегировали другое сказать, Александр Николаевич. Это уж я свой крик души не сдержала. А мы с девчатами тут посоветовались, пока вы свое совещание устраивали (она усмехнулась - явно пришла в себя) и решили - нечего выходные устраивать, пока жизнь не наладили. Отдохнем потом.
   - Вот-вот, - поддержал ее из задних рядов Никитин, - пусть Мария Сергеевна записывает и переработку, и работу в выходные дни. Отгуляем потом по полной.
   - А тебе не положено, - с серьезным лицом сообщил ему командир.
   - Почему это? - собрался обидеться тракторист.
   - Так ты же и так уже на пенсии!
   Собрание ответило ему общим хохотом, и лишь то обстоятельство, что Валерий Ильин сидел рядом, позволило Алексею Александровичу расслышать его слова:
   - Ну хоть одну несчастную пилораму мог бы наколдовать, Александр Николаевич. А то город строить - исполняйте, а где доски брать? Вручную эти метровые кряжи пилить.
   Профессор был согласен с ним. А командир - нет. Оказывается он тоже услышал негромкий шепот коменданта и теперь, дождавшись, когда тот же Никитин последним закончит смеяться, жестом поднял Валерия.
   - Ну что ты пристал со своей рамой, Валерий Николаевич, - уже устало спросил он, - а если не будет ее совсем? Что, так и опустишь руки? Советоваться надо с народом почаще. Вон Виталик Дубов сколько лет на такой пилораме отработал, ты с ним говорил?
   Комендант пожал плечами - мол, о чем говорить, если даже самого предмета обсуждения нет?
   - Виталик, вставай, - скомандовал командир, - рассказывай всем, что такое пилорама, из чего она состоит и с чем ее кушают?
   - Я на самой простейшей работал, - из задних рядов прогудел Дубов, - на отечественной ленточке. А состоит она... Ну, корпус, на который бревно укладывают; пильный узел с лентой; движок электрический с длинным кабелем - это чтобы узел по направляющим рельсам толкать. Ну и все, пожалуй. Ах, да! - спохватился он, - еще руки рабочие, чтобы росли откуда надо.
   - Вот видишь, Валерий Николаевич, - командир махнул рукой на участок, где когда-то качалась громада электровоза, ныне хозяйственным комендантом разобранная и прибранная в укромное место, - рельсы у тебя есть, ленты пильные тоже. Осталось узел найти и движок. Да вон - забирай хоть от "Хаммера". Там и роликов хватает - сообразите, как ленту натянуть. А не сообразите... будете руками пилить. А город будет - у чистого источника будет. Ты, Валерий Николаевич, организуй завтра посменно экскурсию туда. Договорились?
   Комендант машинально кивнул; видно было, что его мысли сейчас далеко - точнее около рельсов, или двигателя громадного "Хаммера".
   - Ну ничего, - подумал профессор, отправляясь спать, - Маша ему завтра напомнит - она-то точно все записала...
   Утром командиру пришлось выдержать еще одну "битву" - теперь с Марио Грассо. Молодой итальянец никак не мог понять, почему Кудрявцев не берет его сегодня с собой. Грассо записали сегодня в команду профессора, и отчаянные взгляды, которые парень бросал на Александра Николаевича, не помогли.
   - Ты пойми, Алексей Александрович, - объяснил командир профессору, попытавшемуся встать на сторону Марио, - неизвестно куда идем. А если приказ какой исполнить надо срочный - а он по-русски пока всего несколько слов. Вот и переведи ему - пусть учит, старается. Сдаст экзамен по русскому, возьму в свою команду.
   Итальянец после этих слов немного повеселел, зато загрустил сам переводчик. До самого бельгийского, точнее валлонского лагеря шел один беспрерывный урок. А поскольку с памятью у Грассо, как и у всех вокруг, проблем не было, профессор немного воспрянул духом - такими темпами итальянец совсем скоро вернется к своему новому боссу.
   - А может в этом основная причина? - поразился внезапно пришедшей мысли Алексей Александрович, - может командир уже не может выносить этого восторженного щенячьего взгляда, его покорной предупредительности, его... Хотя я сам, - признался себе Романов, - от такого телохранителя не отказался бы.
   Он с удовольствием оглядел мощную, классически пропорциональную фигуру итальянца, сидящего рядом по правую сторону от него на сидении второго ряда. Слева сидела Таня-Тамара. Сегодня поисковая группа состояла из пяти человек: еще двое сидели впереди - Холодов за рулем, и главная ударная сила - снайпер Бэйла Тагер. А главной их задачей сегодня было - привести в Союз валлонов.
   - Ну, если останется время, можно соседний лагерь посмотреть, - добавил полковник, провожая группу, - только прошу, Алексей Александрович, осторожнее. И Малыш где-то бегает.
   - Свадьба у него, товарищ полковник, - засмеялся рядом Никитин, - дело серьезное. А ты, профессор, часам к трем возвращайся, посмотришь, как товарищ командир впереди на лихом коне... Постой, - он сам себя остановил, - у нас же лошади есть. Я же помню еще мальчишкой - у нас все картошку лошадью под плуг сажали. Побежал Ашира искать...
   - Ну-ну, - вслед ему весело пожелал полковник, - попробуй заставить туркмена запрячь в плуг чистокровного скакуна.
   - А зачем тогда они нужны? - удивился утром профессор.
   - Зачем? - переспросил Кудрявцев, задумавшись ненадолго, - я думаю, через несколько лет вот этих лошадок, - он ласково похлопал по черному капоту "Эксплорера" - придется менять на настоящих; вот там - в дозорах и поисках ахалтекинцам цены не будет. Да и красивые они, согласен. А красота, как доказано...
   - Спасет мир! - закончил Романов и сел в открытую дверь внедорожника.
   И вот теперь красота окружающего мира замерла в тревожном ожидании. Уже два раза прогудел "Эксплорер", но никто из бельгийского лагеря так и не появился. И только тогда, когда профессор в сопровождении Тани-Тамары (они оба сегодня были вооружены АКМ) и Тагер с винтовкой Драгунова ступили под сень реликтового леса, который заканчивался метрах в сорока от лагеря валлонов, из за крайней стены показалась человеческая фигурка.
   Сегодня это была женщина. Молодая девушка (как и все тут) была одета в длинную узкую полосатую юбку и темный фартук. Длинный платок, или косынка - профессор в этом не разбирался, перекрещивался на высокой груди. В руках валлонка нервно тискала широкополую шляпку. Она подошла к "русским" медленно, с явной опаской, хотя первые слова говорили о том, что их тут ждали. Ну, или не совсем их.
   - Наши не с вами? - с надеждой спросила она, оглядев поочередно всех троих.
   - Наши - это кто? - так же по-французски спросил в ответ профессор.
   Девушка сразу не ответила; по вопросу Романова она поняла, что эти самые "наши" с "Эксплорером" не прибыли.
   Она махнула рукой, приглашая в лагерь, и пошла впереди прибывших с визитом. Молодая, статная, несмотря на невеликий рост, сейчас - со спины - она выглядел женщиной глубоко преклонных лет, какой, скорее всего и была совсем недавно. Ее словно придавила к земле какая-то беда. А в комнате - вернее в части ее, свободной с одной стороны от стены, их ждали еще пятеро валлонов - три девушки и два мальчика лет семи-восьми.
   Они встретили вошедших (если только можно так сказать про ступивших в помещении, где не было двери) негромкими быстрыми вопросами.
   Алексей Александрович валлонского не знал, но, в совершенстве владея близкородственными немецким и французским, понял, что "Эрик с другими парнями не приехал, а приехали опять вчерашние русские. И лучше бы они все перебрались вчера к ним, тогда бы сейчас не нужно было озираться с испугом на каждый шорох..."
   - Почему с испугом? - вклинился со своим французским Романов.
    Эмма - так звали встретившую их валлонку - движением руки остановила общий гвалт, послала куда-то другую девушку (Элизу) и принялась рассказывать:
   - Мы весь вечер спорили, убеждали Эрика - это наш старшина - согласиться на переезд к русским.
   - А он?
   - А он согласился. Только сказал, что бедным родственником в богатый дом не пойдет и нас не пустит. Что три коровы, из которых только две доятся (третья глубоко стельная, уже запущена. "Куда запущена? - не понял Алексей Александрович")...
   В этот момент Элиза как раз принесла кувшин с молоком и какие-то то ли ватрушки, то ли... в общем что-то из теста и очень вкусное. Романов даже собрался послать за остальными бойцами, но время! Он только сейчас понял командира, понял, как это - ощущать, как стремительно заканчивается в песочных часах песок.
   Поэтому он, откусывая большой кусок от валлонской ватрушки, кивнул Эмме: "Продолжай".
   Запивая холодным (где только хранят?) и безумно вкусным цельным молоком сдобу, профессор, а от него Бэйла с Таней-Тамарой узнали, что рано утром Эрик вместе с остальными тремя парнями-валлонами ушли в свой поиск, вдоль опушки леса. А часа через два из чащи выскочил и напугал детей, а потом и прибежавших девушек какой-то дикарь - совершенно голый (ну почти голый - залилась неярким румянцем Эмма), только большая кость в носу, и еще одна деталь одежды, про которую при детях говорить не следует, хотя они сами все видели. Дикарь так же беззвучно исчез, а валлонки с детьми теперь держатся вместе.
   Алексей Александрович только теперь отметил, что на столе рядом с каждой девушкой лежит по большому ножу (вот тебе и командир спецгруппы спасателей!). Он вдруг подумал, что в спину ему сейчас с осуждением смотрит израильтянка - ведь это благодаря его неосторожным словам ушли из лагеря молодые валлоны. Кончики ушей у него предательски заалели, но он все таки повернулся назад - не время сейчас рефлексиям предаваться.
   Тагер смотрела на него не с осуждением, а с вопросом в глазах:  "Что делать будем?".
И профессор понял - дисциплинированная израильтянка поможет советом, исполнит любой, не противоречащий здравому смыслу приказ, но решать придется ему. И он решил:
   - Бэйла и Таня-Тамара, остаетесь здесь, охранять лагерь.
   - Нет! - сразу возразила никарагуанка.
   - Да! - Романов попытался придать голосу ту же твердость и непоколебимость, что демонстрировал в подобных случаях полковник Румянцев, - и тут же кивнул Тане-Тамаре на недопитый кувшин с молоком, - пойдем угостим ребят, да и нашим гостеприимным хозяевам гостинцев принесешь.
   Он имел в виду тот внушительный запас копченого мяса, который по распоряжению командира теперь всегда был в автомобилях поисковых групп.
   - Это на случай, если у кого-то вдруг аппетит зверский пробудится, - пошутил тогда Никитин, и тут же прикусил язык под тяжелым взглядом полковника - сам догадался, в каком случае может экстренно понадобиться запас продовольствия.
   - Лучше мы новых друзей угостим, - подумал профессор, щедро вываливая половину ароматной копченой бизонятины в руки Эммы, которая пошла вместе с никарагуанкой проводить парней в поиск.
   Она ничего не сказала, лишь кивнула в знак благодарности и посмотрела ему в глаза с неподдельной тревогой и надеждой. Алексей Александрович кивнул ей в ответ, постаравшись теперь придать взгляду максимум уверенности в благополучном исходе операции. Удалось ему это, или нет - профессор не понял, потому что валлонка сразу повернулась и ушла, с тяжелым грузом в руках. Романов проводил ее взглядом, остановив свой взгляд на пакетах, что она несла. Обычных желтых пакетах с логотипом сетевых магазинов фирмы "Дикси", которые в прошлой жизни можно было купить в любом количестве, рубля по три за штуку.
   - А ведь скоро и такие пакеты кончатся - изорвутся и сотрутся; тогда придется что-то придумывать - какую-то промышленность развивать...
   Его мысль прервали чувствительным тычком в бок - это теперь никарагуанка прощалась так с ним.
   - Попробуй не вернуться! - пригрозила она маленьким кулачком на испанском, и тут же повисла у него на шее, не стесняясь никого и ничего. А Алексей Александрович даже не ощутил (ну почти не ощутил) удара приклада ее АКМ по собственному бедру. В конце концов, что такое какой-то удар по сравнению с поцелуем знойной латиноамериканки...
   "Эксплорер" остановился на стыке двух открытых пространств. Первое, по которому и ехала спасательная группа из трех парней, была ограничена кромкой леса и идеально ровным скальным срезом, который рос на глазах и к моменту, когда реликтовый лес наконец закончился, отметив пятикилометровую отметку от валлонского лагеря, его высоту уже вряд ли кто смог бы определить безошибочно.
   - Не меньше трехсот метров, - решил для себя профессор. Вслух же он обратился к товарищам, - вот здесь, парни, и находится один из углов квадрата двадцать пять на двадцать пять километров. В одном углу оказались сомалийцы, в другом "Таиланд", в том, - он махнул рукой вдоль открывшейся им широкой (километра два с половиной, не меньше), заросшей травой равнины - пока неизвестно кто, но думаю совсем скоро узнаем.
   - А в этом, - Холодов отпустил руль и показал на дымок, вьющийся за деревьями метрах в сорока-пятидесяти от опушки леса, - наверное живут те самые дикари с костями в носах.
   Действительно, никакой цивилизации, как ни вглядывался в открытое окно внедорожника Алексей Александрович, он не видел. Да, были какие-то развалившиеся сараюшки вперемежку с кривыми темными сучьями и стволами деревьев, откровенно диссонирующих со светлым хвойным лесом миоцена. Лишь посреди лагеря стояло одно целое дерево, такое же корявое и темное, без листьев, словно мертвое. Так что в его ветвях было хорошо видно сохранившуюся хижину, достаточно большую, чтобы в ней могла проживать целая семья (или племя), тех же самых дикарей.
   - Вот туда мы сейчас и пойдем, - решил он, хотя все внутри его протестовало... кричало: "Не ходи!". Романов тут же рассердился на себя, - ну и сидел бы в лагере, то есть в поле - продолжал бы "перетрахивать"  сейчас стерню и ждал обеда.
   - Оставим кого-то в машине? - спросил он Холодова немного возбужденным голосом?
   - Нет, - медленно покачал головой сержант-афганец, - нас и так всего трое. Вот вместе и пойдем, с автоматами на все стороны света. Лес светлый - незаметно подобраться не смогут. Переведи Марио, чтобы поставил на стрельбу очередями... Да не сейчас, - рассердился он на молодого итальянца, - а когда выйдем из автомобиля.
   Правильным треугольником, во главе с Юрой Холодовым, они ступили под сень высоченных секвой, и профессор вдруг успокоился - настолько надежным было плечо, да и вся фигура Марио, прикрывавшего его правый бок. А тот вдруг зашмыгал носом, принюхиваясь. Алексей Александрович тоже учуял запах горелого мяса, приправленного очевидно какими-то острыми приправами. Запах гари все таки преобладал.
   - Нет, что ли никого, чтобы перевернуть, - успел подумать он, натыкаясь на остановившегося внезапно Холодова.
   Профессор сделал шаг влево, разрывая треугольник; краем глаза он успел заметить, как тот же маневр предпринял итальянец, и перевел взгляд вперед. Все внутри вдруг застыло, кроме желудка, который выплеснул бы наружу весь сегодняшний завтрак, если бы не застыли в ужасе и стиснутые намертво челюсти, и глотка, в которой вдруг родился и никак не хотел проглатываться тугой комок, и наверное весь пищевод.
   Алексей Александрович словно раздвоился: первый, командир спасательной группы, хладнокровно перебирал эти анатомические подробности собственного организма и разглядывал ужасную картину впереди. Тошнотворный запах подгоревшего мяса издавал человеческий труп, лежащий на "ложе" из ярко тлевших углей, рассыпанных по полянке, примыкавшей к центральному дереву этого страшного лагеря так, что это чудовищное "блюдо" помещалось на углях целиком. Рядом эта ипостась Романова разглядела уже потребленную "пищу" - обглоданные человеческие останки - кости были сложены в кучку, нереально маленькую для еще сегодня утром живого парня, валлона. А кем еще мог быть эта жертва варварского аппетита, если рядом лежали еще два трупа, раздетых догола; ждущих, если можно так сказать, своей очереди. В распоротые животы валлонов были запиханы целые снопы каких-то трав, очевидно и издававших тот самый пряный запах. И в крайнем трупе Алексей Александрович опознал Эрика, предводителя валлонской общины...
   Второе "я" профессора Романова кричало; нет - оно вопило: "Что ты тут делаешь!? Разве это твое дело, сражаться с дикарями, глядеть на эти ужасы; потом убирать это все (а ведь придется!). Пусть этим занимаются те, кому положено, для кого кровь рекой все равно, что лесной ручеек. Разве не об этом вот предупреждал полковник Кудрявцев? Полковник! Как было бы хорошо, если бы он оказался тут!"
   Первый, командирский голос постарался загнать паникера вглубь, и скомандовал собственному телу "Кругом!", потому что позади послышался подозрительной шорох, да и парни рядом уже поворачивались назад. Профессор не успел поднять свой автомат - навстречу его лбу уже летела дубина, а прямо напротив лица жутко скалилось лицо дикаря, украшенное той самой внушительной костью, неведомо как продетой сквозь носоглотку противника. Последнее, что успело отметись сознание, снова собравшееся воедино, короткую очередь из автомата за спиной и дикое крики слева - там Марио ломал чьи-то кости голыми руками. А потом дубина достигла своей цели и наступила тьма...
   Очнулся Алексей Александрович рывком - вот ему нежно грозила пальчиком Таня-Тамара: "Попробуй только не вернуться!", и вот уже рот заполняет густая слюна. Дикий голод - даже сильнее того, что сопровождал его, когда отрастало снесенное молотком ухо, заставил тело содрогнуться в конвульсиях. А тут еще такой близкий, заполнивший все окрестности аромат жареного мяса со специями.
   Профессор вспомнил наконец, где он, и почему лежит связанным на траве, а главное - что это за "трапезу" готовят рядом дикари. И его наконец вырвало - потоком, до остатков желчи, с судорогами внутри организма. Он даже ухитрился повернуться набок, чтобы не испачкать свое обнаженное тело. Да - он был раздет догола, даже трусы в зеленый горошек, над которыми так мило шутила никарагуанка, были куда-то прибраны дикарями, а может, пошли в костер, вместе с другими частями туалета и дровами, чтобы можно было... Нет! Об этом лучше не думать!
   А дикари, по крайней мере тот, с костью в носу, словно ждал его пробуждения. Он низко склонился над Романовым, рывком повернул его опять на спину, отчего у профессора сразу же заныли туго связанные позади руки и прокричал что-то громко и отрывисто. Тут же подскочили еще двое людоедов, от которых пахло так же отвратительно (и вкусно - не согласился чей-то подленький, никак не его, Алексея Александровича, голосок). Его легко подхватили эти внешне совсем не сильные дикари. Низкорослые, с лицами полинезийского типа (не зря листал Википедию!), с удивительно крепкими длинными руками, они потащили профессора к тому самому дереву. А там уже висел Холодов - такой же голый, со связанными за спиной руками и - понял Романов - голодный. Но веселый. Или он спрятал за ироничным возгласом тоску перед неизбежным?
   - Приветствую, - встретил он профессора подмигиванием, что на висящем вниз головой человеке Романову было видеть странно... по крайней мере непривычно, - а то мне здесь одному скучно.
   - А где Марио? - попытался оглядеться окрест Алексей Александрович, и тут же получил хлесткую пощечину смуглой ладонью по щеке.
   - Нет больше Марио, - сразу посмурнел Юрий, - видать сильно он помял этих (он дернулся всем телом, словно попытавшись изобразить дикарей), вот они и надавали ему по башке своими дубинками. Так что у него головы наверное и не осталось.
   Профессор глухо завыл, как раненый зверь; завыл про себя - не потому, что боялся новой пощечины. Просто он почему-то понял - не хочет он, и не будет показывать перед этими...своей слабости...
   - Господи, - вдруг прорезался противный голосок того Алексея Александровича, что готов был отдать все, чтобы открыть глаза и увидеть свою питерскую квартиру, а не этого дикаря-главнюка с костью в носу (все остальные такого украшения были лишены), что подходил сейчас к нему с огромным, вроде бы каменным ножом в руке, - господи, о чем я сейчас думаю. Молиться надо, чтобы подоспела помощь, ведь Юрка вроде успел выстрелить?
   Он наконец разглядел, о чем так и не решилась сказать в присутствии детей Эмма - единственной деталью одежды этого дикаря была огромная трубка, то ли деревянная (как у остальных дикарей), то ли бамбуковая - ее не было видно под сплошным слоем меха. Трубка эта выполняла роль штанов, по крайней мере закрывала то, что в цивилизованном обществе эти самые штаны вместе с трусами (например в зеленый горошек) прикрывают.
   А Холодов словно услышал вопрос профессора, похвалился опять повеселевшим голосом:
   - Ну и я одного успел завалить. Так что их теперь всего пятеро осталось. Только бы наших дождаться!
   - Только бы дождаться! - эхом отдалось в душе профессора Романова, который изо всех сил старался не заорать дурным голосом, когда этот нож, действительно оказавшийся каменным, повел острым лезвием по его животу.
   Алексей Александрович вдруг вспомнил, как лет пять назад (тех лет, из двадцать первого века) его пригласили на фольклорный фестиваль в Германию, в маленькую чистенькую баварскую деревушку. Вот так же, на весу, там к празднику разделывали огромную свинью - удобно, объяснили ему, и ни грамма крови не пропадет. Профессор тогда так и не смог заставить съесть хоть кусочек кровяной колбасы. Так то свинья, а теперь его самого собирались свежевать! Холодов тоже  вспомнил похожую историю:
   - А у нас дома, в Узбекистане, нас баранов свежевали... А я так и не успел плов сварить для Толика... и для всех остальных тоже.
   Тут острое каменное лезвие снова поехало по животу Романова, теперь уже глубже, и его опять пронзило нестерпимое чувство... нет, не боли - голода, и он не сдержался, завопил прямо в нос вожаку, в потемневшую от времени кость; впервые в жизни так громко прибегнув к нецензурщине:
   - Ты что делаешь, падла? Да я же тебя сука...
   Чем именно, какими карами хотел пригрозить профессор, не услышал ни Холодов, ни вожак.., да и сам Алексей Александрович не успел придумать, потому что вожак неожиданно остановил руку с ножом, немного не добравшимся до горла и улыбнулся.
   Потрясенный профессор услышал исковерканные, но вполне понятные русские слова:
   - Шука-шука, пилят, твая мат...
   - Ну вот, - подумала опять объединившаяся душа русского ученого, - кто-то из наших уже побывал в этих руках.
   - Юра, - позвал он.
   - Да, Алексей Александрович.
   - По моему этим ... ребятам наш русский мат вместо песни, - предводитель дикарей действительно поощрительно улыбался ему - давай, мол, продолжай.
   - Ну так выдай ему - по нашему, через три колена.
   - Да я как-то не очень, - повинился профессор, - скудноват  у меня словарный запас в этом направлении. Да почти весь и исчерпал. А ты?
   - А как ты думаешь, чему можно научиться за десять лет бомжевания? Сейчас выдам.
   И он выдал! Да так, что даже Алексей Александрович заслушался - что там говорить о дикарях. Но, как бы не был велик опыт в таких делах у бывшего красноярского бомжа, скоро он начал повторяться. И это заметил не только Романов.
   Вожак, который эти перлы слушал, так и не отходя от висящего профессора, который чувствовал себя все некомфортнее - наверное от прилива крови к голове - вдруг гортанно вскрикнул, прерывая уставший голос бывшего воина-афганца и взмахнул рукой с ножом.
   Алексе Александрович не закрыл глаза в последний миг своей жизни; он  так и смотрел на своего убийцу - на его исказившееся в жуткой гримасе и так совсем несимпатичное лицо; на его жилистую несуразную фигуру, на украшенный мехом нахерник (так его назвал в своей последней речи Юрий Михайлович Холодов), на пронзивший и эту руку с ножом и оба виска дикаря оперенный болт, думая сейчас с нескрываемой радостью:
   - Господи, как хорошо! Как хорошо, что я не взял сюда Танечку с Бэйлой, что им  ничего не грозит, что... Подождите!!! Какой болт? Болт! Это командир! Только у полковника Кудрявцева в этом мире есть арбалет! Замечательный, точный, такой незаменимый сейчас...
   А сильные руки уже опускали его на траву; вот командир метнулся к Холодову, и даже помутнившимся от бесконечной радости и пережитых мгновений разумом профессор отметил, как полковник с иронией в голосе спрашивал у сержанта:
   - Как ты их лихо! На камеру повторить сможешь?..
   Тут он издал какой-то неопределенный, полный тревоги возглас и Алексей Александрович понял: "Марио!"
   Он тоже вскочил на ноги - так, со связанными за спиной руками, полностью обнаженный, профессор рухнул перед трупом итальянца. Нет - не трупом! Сквозь сплошную кашу, в которую превратилось лицо Марио Грасса, через равные промежутки времени рождались и лопались кроваво-красные пузыри - итальянец дышал! Алексей Александрович перевел взгляд выше лица - туда, где раньше аккуратно уложенные волнистые волосы прикрывали череп, унаследованный парнем от античных богов. Черепа не было. Те обломки костей, торчавшие из подрагивающей массы мозга, тоже разделенного на множество частей и перемешанного с этими самыми костями, и какими-то грязными комочками, сухой травой... никак сейчас нельзя было назвать черепом.
   - И все таки он дышит! - так подумал профессор, и точно так же процедил сквозь зубы полковник Кудрявцев за его спиной.
   - И мы еще поборемся за тебя, Марио, - с этими словами командир перерезал веревку на руках профессора и добавил, - оденься, Алексей Александрович, сейчас сюда девчата прибегут.
   - Оксана, - пояснил он дернувшемуся в недоумении Романову и усмехнулся, - ну и Ира, твоя бывшая - сейчас их  Малыш приведет.
   Вот этого профессор никак не желал. Он принялся судорожно облачаться, а полковник, направившийся к "Эксплореру",  скомандовал им с Холодовым.
   - Не трогайте парня без меня; я сейчас вернусь. Да, - он остановился, повернулся и жестко бросил теперь уже только профессору, - за тобой еще контроль.
   Командир махнул рукой в сторону хижины, где по траве полз с пришпиленной болтом к голове рукой вожак дикарей.
   - Какой живучий? - с отстраненным безразличием подумал профессор Романов, - значит это именно ты привел сюда своих соплеменников. Сволочь бессмертная... А вот мы сейчас посмотрим!
   Профессор нагнулся и поднял с утоптанной земли тяжелый каменный нож.



   


















Глава 12. Полковник Кудрявцев. Всем сестрам по серьгам.
   Как и обещал, полковник устроил для разросшейся общины субботник. Ну, или воскресник, если уж быть совсем скрупулезным. Ровно в половине восьмого все обитатели русского лагеря, исключая караульную смену и животных, вышли на полевые работы.
   - Успокойся, - остановил он порыв профессора Романова, дернувшегося было к нему с претензиями, - мы ненадолго; вот пару участков все вместе очистим и езжай к своим бельгийцам.
   - Валлонам, - поправил его ученый муж, успокаиваясь.
   - Точно, покопаться в земле-матушке очень полезно для каждого, - влез неугомонный тракторист, - помните, как у Высоцкого: "Небось картошку все мы уважаем, когда с сальцой ее намять!"? Только где то сало, - вздохнул он с непритворным огорчением, - и где братья-хохлы обитают теперь?
   - Вот уж к кому не хотел бы попасть, - ответил ему ставшим суровым голосом командир, - вряд ли у них все так мирно. Особенно если там наши, донбасцы, с правосеками схлестнулись. А оружия там...
   - А где его нет? - поддержал его профессор, - вся Африка полыхает; половина Азии - весь Ближний Восток и Афганистан; на границе Индии и Пакистана неспокойно, Северная Корея ядерной бомбой всем грозит. Да и в Европе оружия хватает - взять хотя бы базы НАТО.
   - А американцы сейчас опять где-нибудь отсиживаются - вот увидите, - добавил свою лепту Никитин и повернулся, чтобы уйти к своей верной "Беларуси".
   - Куда? - поймал его за рукав Кудрявцев, - а кто будет траву убирать?
   Тракторист воззрился на всех квадратными глазами: "Вы че, ребята! Мое место там, за баранкой!". Однако у Оксаны нашелся убийственный аргумент, сделавший эти самые глаза виноватыми и на все согласными:
   - Это как получается - командир будет грядки полоть, а ты в тракторе сидеть?.. А потом сам же сказал:  "Полезно для каждого"...
   Два участка  площадью примерно в полгектара общими усилиями прошли минут за сорок. Земля действительно легко осыпалась с подсохших корней, а те почти мгновенно заполняли ведра (и где только комендант набрал столько!). Широкая людская цепь наступала на изрезанную вчера шелобешками стерню, и рядом очень быстро выросла внушительная куча травы с короткими корнями, свободными от плодородной земли.
   - Ну все, - кряхтя разогнул спину Никитин, - я так даже дома не пахал. Побежал за плугом.
   Плуг действительно был - его вчера сварил Боря Левин, оказавшийся отличным сварщиком. Сам полковник никаких болей в пояснице не ощутил; может слишком быстро закончилась его сельскохозяйственная вахта? Но скорее - признался он сам себе - все дело в том, что рядом пыхтела его бригада (семья - гордо поправился он);  Маша с Дашей... надо им какие-то метрики выправить, понятно с какой фамилией; и  Оксана - почему она до сих пор Гольдберг? Он чуть не спросил об этом израильтянку (русскую израильтянку!) вслух, но сдержался - больно много вокруг слушателей. Пусть работают, а не косточки ему перемывают.
   - А где тут самая главная... возмутительница спокойствия? - командир отряхнул руки и повернулся, пытаясь отыскать Ирину Ильину, которая сегодня была включена в его поисковую команду.
   Ирина была обнаружена у тайского домика. Она, как это очень часто случалось,  громко возмущалась.
   - Чем на это раз? - поинтересовался Кудрявцев.
    Оказалось, бывшая продавщица "сельпы" изучала график массажа, который успела вывесить рядом со входом в эту обитель неги и врачебных рекомендаций Маша Котова. Вместе с академиком Арчелия, конечно. Потому что он был распечатан на листе двенадцатого формата и содержал в себе кроме правил пользования длинный список жителей лагеря. "В алфавитном порядке, - разобрал полковник, - только почему-то начинается он с буквы "И", и Ирина  была в этом списке последней.
   Впрочем, она скорее не возмущалась, а сокрушалась - это же когда до нее очередь опять дойдет. А пока в домик собиралась войти Надежда Исакова.
   - Подожди, Надя, - остановила ее Ильина, - дай поговорить с девчонками.
   Она шмыгнула внутрь, и совсем скоро выскочила вполне довольная.
   - Согласились девчата, -  улыбнулась она командиру, - нет, никаких "без очереди" - просто они учениц возьмут, каждая по одной, вот очередь в два раза быстрее поползет.
   - Что,  прямо так сразу и согласились? - не поверила ей Оксана.
   - Ну, покочевряжились немного, конечно, - не стала отрицать Ирина, - сказали, что не все так просто, что ученицы должны обязательно иметь медицинское образование. А разве у нас таких нет? Да у тебя самой, Оксана, целых три курса медицинского института...
   - Нет! - замахала руками Гольдберг и даже повернулась к Кудрявцеву, словно за поддержкой.
   - Да не бойся, - засмеялась Ирина, - у нас же Нина Гурьянова с Раей Орловой есть; они один медтехникум закончили - вот пусть сейчас вместе еще одну специальность осваивают.
   - Так они еще об этом не знают?
   - А, - махнула рукой Ирина, - куда они денутся? Уговорю.
   - Эта уговорит, - поверил командир, но возражать пока не стал - пора было выезжать в рейд, тем более, что и профессор уже уехал с командой на "Эксплорере", и доцент Игнатов с Виталиком Дубовым на телеге, полной канистр из-под топлива, еще вчера отмытых стараниями Валеры Ильина, тоже скрылись за поворотом тропы, ведущей к перекрестку и дальше, к логову собакомедведей.
   В джип кроме командира с Оксаной, Самчая и Иры Ильиной сели два Сергея. Их комендант выделил как самых надежных работников. С собой они прихватили несколько пустых двадцатилитровых канистр и пластиковый мешок с чем-то позвякивающим, но не очень тяжелым - Ежиков нес его в одной руке не напрягаясь.
   Кудрявцев вел автомобиль, не нажимая сильно на педаль газа - так что догнал верблюда, неторопливо тянущего за собой телегу, как раз на перекрестке, где и обогнал приветственно замахавших руками Игнатова с Дубовым. Второй раз он притормозил, проезжая мимо израильского лагеря; посмотрел на Гольдберг, сидящую рядом. Та отрицательно помотала головой - не надо, не заезжай.
   Командир и сам почему-то спешил. Вся первая неделя в новом мире, заканчивающаяся сегодня, прошла под девизом: "Не опоздать!". Но сегодня не все зависело от него, так же как и от двухсот сорока лошадей, сыто урчащих под капотом "Вранглера". Верблюд - вот кто задавал темп на первом этапе поиска сегодня.
   Но два Сергея так не считали. Они первыми выскочили из салона, ухитрившись открыть изнутри дверцу багажного отделения. И сразу же оккупировали два крайних ряда странных деревьев, напомнивших сейчас полковнику плакучие ивы. Они так же тянули к земле свои длинные тонкие ветви с едва наметившимися бугорочками листьев. Или хвои? Такие вот бутончики Кудрявцев в прежнем мире видел весной, когда черные ветви лиственниц вдруг взрывались жизнью, покрываясь нежной зеленью нерасправившихся еще хвоинок.
   - А скорее всего это что-то третье, - понял он, -  искусственно выведенное - может на одной из планет розетты, потому что расстояние и в ряду, и между рядами составляло ровно пять метров, - он даже специально померил шагами, поймав понимающий, чуть ироничный взгляд Оксаны.
   Сама Оксана наблюдала, как Благолепов и Ежиков достали последовательно из черного полиэтиленового мешка два канцелярских ("Нет, - поправил себя командир, останавливаясь рядом с девушкой, - не канцелярских, наверное садовых - вон какие толстые лезвия; такими ножичками умелые руки могут натворить дел!") ножа, с которыми тут же подступили к ближайшим деревьям. Каждый был оснащен еще и канистрой, и огромными зажимами (вот эти точно были канцелярскими), каким-то образом ускользнувшими от глаз Марии Котовой.
   - Ай да Валера, - восхитился Кудрявцев, - надо будет как-нибудь провести экскурсию в его закрома - что интересного там еще можно обнаружить?
   Сергеи приступили к сбору урожая, не ими посеянного, или посаженного. А впрочем... Разве  не была эта огромная плантация законным трофеем, завоеванной в честной битве; разве не рисковала их община потерять в том бою свою самую боевую часть?
   Благолепов первым чиркнул острым лезвием по ветке; а та словно ждала этого - в узкое горло канистры ударила струя настолько сильная, что парень чуть не выпустил посудину из рук. Он тут же опустил ее на землю и, повернув голову в таком полусогнутом состоянии к полковнику, объяснил:
   - Валерий Николаевич велел не больше одной канистры с дерева наливать. Сказал, что их беречь надо - нам таких канистр немереное количество потребуется.
   - Ну так и деревьев тут - не пересчитать! - усмехнулся про себя командир, - а впрочем, почему не пересчитать? Пять на пять метров; в гектаре это будет... четыреста деревьев. А сколько здесь гектаров? Если весь участок ими засажен, а это пять на пять километров - это получится... две с половиной тысячи гектаров. Ну минус логово, вот эта дорога. Можно пока пренебречь такой малостью - вон как удобно числа складываются - четыреста деревьев на  две с половиной тысячи   - ровно сто тысяч, да на двадцать литров... Получается два миллиона литров... в день. Какой завод может дать столько продукции?
   Он спохватился - да им столько и не нужно; точнее столько они не смогут освоить. А сколько? И зачем? Кудрявцев даже забыл восхититься собственными успехами в математике - такие вдруг картины встали перед его глазами - дома, целые несокрушимые крепости, ведущие вдаль дороги без всякого признака колеи и... Его левая рука (правая как-то сама собой притянула поближе израильтянку) поглаживала арбалет, висевший на боку. Оружие! Пусть автоматы и пулеметы (и БРДМ - чуть не забыл!) останутся их главной ударной силой; но в повседневной жизни - на той же охоте - оперенные болты вполне могут уменьшить или совсем прекратить расход невосполнимых пока запасов патронов.
   А Благолепов уже выдернул из канистры обрезанную под острым углом ветвь  (ровно одна минута по командирским часам - и двадцать литров жидкой пластмассы есть!); крышка плотно укупорила емкость, и бывший священнослужитель перегнул израненную  ветку сантиметрах в пяти от среза. Тут же этот сгиб  пережала жесткая сталь зажима, и парень, зачем-то стряхнув несколько капель, выступившие на ветке, перешел к следующему дереву.
   - По привычке, - весело улыбнулся полковник,  прислушиваясь в нетерпении  в сторону израильского лагеря - не едут ли доцент с Дубовым?
   Увы, горбатое животное не спешило. Раньше его появился Малыш, принявшийся нарезать круги вокруг командира с Оксаной, пряча от них виноватую морду.
   - Ладно, - подозвал пса к себе полковник, похлопав ладонью по бедру, - что я, не понимаю? Природа, что тут поделаешь.
   Он чуть сильнее прижал к себе девушку, и та повернула голову, словно пытаясь успокоить Александра. Очевидно, ее тоже начала снедать смутная пока тревога. Повозка показалась, когда Сергеи уже заполнили десять канистр, прихваченных с собой в багажник "Вранглера" (больше туда просто не поместилось) и присели у деревьев - каждый у своего ряда.
   Полковник не стал задерживаться для беседы с прибывшими - что говорить, все задачи поставлены, каждый боец знает свой маневр. Джип выхлопнул на прощание сизое облачко бензинового дыма и умчался в направлении логова собакомедведей.   
   Но сегодня не было такой гнетуще атмосферы, что прежде, ничто не кричало в душе:  "Не ходи! Беги отсюда подальше!". Лишь любопытство подгоняло сейчас вперед командир, ну еще законный вопрос - а не заканчивается ли там дорога, получится ли проехать к следующему лагерю! Стоп!  Кажется он понял, откуда взялись эти лесные тропы, так удачно приведшие их сначала в сирийский лагерь, а потом из "Израиля" домой, в "Россию", или в Союз, как теперь надо привыкать называть лагерь. Да и эта тропа, что сейчас ложилась под колеса джипа - разве она не утоптана бесчисленными лапами тварей, которые, по теории профессора Романова, уже не в первый раз поджидают свои жертвы.  Да-да, именно поджидают, каким-то звериным (так они же звери и есть, точнее были) нюхом чуяли, когда здесь развернется очередной акт драмы под названием: "Повернем цивилизацию вспять!"
   А может, их даже предупреждали... и кто-то там - наверху - сидит, и наслаждается подобно римским императорам в Колизее зрелищем: как дикие звери рвут на части человеческую плоть. Кудрявцев отложил в память еще один узелок - развяжем, когда эту тварь в небесах (вот эта действительно тварь, тут даже Оксана не сможет переубедить) будем призывать к ответу.
   "Вранглер" резко затормозил на границе земли и озера, неведомо откуда возникшего и прервавшего стремительный бег автомобиля по тропе. Последняя уходила под воду; нет - это была не вода! В этом смогли убедиться все четверо - и командир с Оксаной, выскочившие из автомобиля первыми с оружием наперевес, и Ирина с Самчаем. Все присели на корточки и гладили изумительно ровную поверхность застывшего стекла... или точнее пластмассы - той самой, что щедро исторгали их себя и ветви, и стволы, и даже корни деревьев в день памятной битвы. Видимо, всепроникающая жидкость все-таки достигла какого-то твердого слоя и застыла, навсегда  скрыв под собой и логово, и всех, кто в нем обитал, и саму память о бесчисленных жертвах, нашедших свой последний приют в ненасытных желудках подрастающих собакомедведей и их праматери.
   Последнее обстоятельство наверно и заставило резко, совсем по-командирски вскрикнуть Оксану: "Стоять!", когда Самчай первым вскочил и поднял ногу, чтобы ступить на это огромное зеркало, лежащее в лесу, окруженное деревьями - живыми и мертвыми. Логово потребовало последнюю жертву от этого мира и получило ее - примерно с полгектара насаждений чернело без всяких признаков зелени. Да и ветви их поникли вниз совсем безжизненно...
   - Не ходи туда, - уже попросила израильтянка, - это ведь кладбище. Тут тела и души десятков ... а может сотен.
   - А как же мы теперь  проедем? - чемпион покрутил головой, отыскивая и не находя объездной путь.
   - Попробуем вот так, - командир пригласил всех кивком в машину, и бампер зашумевшего мотором "Вранглера" уперся в первое сухое дерево. Ствол не сопротивлялся; он даже не успел упасть на землю - разлетелся под несильным нажимом на куски, которые еще в полете осыпались мелкой пылью.
   - Хороший ураган их всех развеет, - понял командир, - и сметет на то же логово; не сразу, но это "озеро" закроет землей, прорастет трава и уже никто не увидит, как под прозрачной, как стекло самого высокого качества, массой застыли на камнях в самых причудливых позах страшные чудовища. И где-то там, в глубине это огромного кристалла теперь уже навсегда похоронен какой-то египетский фараон...
   Недавняя теория про возникновение лесных троп оказалась верной - тропа, на которую они вернулись, пробившись по дуге вокруг логова сквозь хрупкие стволы деревьев, привела команду спасателей в очередной лагерь. Но тут спасать было некого. Какой-то древний храм, или придел его - вряд ли на площадке в двадцать пять квадратных метров можно было разместить целый храм - не спас своих детей. Представители народа, обитавшего когда-то и в сельских хижинах, и во вполне благоустроенных квартирах; работавшие на полях, от которых остались клочки все в те же  двадцать пять квадратных метров, исчезли с лица этого мира. Вряд ли кто из людей мог спастись в лесу. Единственное, что могло дать спасение - тот самый храм -был пуст.
   Что это был за храм; какой народ не дождался спасения? Явно какой-то восточный, азиатский. Но не мусульманский - храм не был мечетью.
   - Ладно, - решил полковник, выходя из этого помещения, единственного целого в лагере, - пусть профессор Романов разбирается; пришлю его сюда вместе с грузовым транспортом. Да он и сам впереди трактора сюда прибежит. А куда теперь?
   Из этого лагеря вели две дороги. Одна, поуже, могла направить их точно на северо- восток, и попадут они (полковник напряг память, рисуя в голове картинку из двадцати пяти квадратов, большая часть которых была перечеркнута крестами - здесь русские уже были: это и их родной лагерь, и сирийский, и израильский, и тот, где когда-то собакомедведи построили свое логово - в центре огромного участка миоцена. Тогда, если они поедут по этой тропе, "Вранглер" приведет их как раз в тот лагерь, где все самые страшные дни пропьянствовали два китайца. Надо им туда?
   И внутреннее чутье, и Малыш, уже повернувший на другую, более широкую тропу, ответили "Нет". Потому что эта тропа должна была привести их в новый лагерь, где могли ждать живые люди, ведь он хоть ненамного, но дальше от логова.
   Новый лагерь тоже встретил их тишиной. Но тут она показалась Кудрявцеву, медленно обошедшего вместе с Оксаной эту поляну по периметру, не мертвой, а скорее настороженной, прячущей в себе чье-то ожидание. Он хотел крикнуть:
   - Выходите, люди добрые, дождались! - но они (добрые, или не очень) показались сами.
   Их было всего четверо - парень в помятом костюме и три девочки, прятавшиеся за его спиной. Они подходили медленно, с явной опаской, но такой выстраданной надеждой в глазах, что израильтянка не выдержала, бросилась к детям, вызвав у парня испуг в глазах, а у полковника такой же испуг, только в мыслях:
   - Блин, как бы она мне сейчас еще троих дочерей не подарила!
   - Сыз ким? - спросил парень, постаравшийся не показать испуга, и Кудрявцев его прекрасно понял. Это конечно был не таджикский, но близкородственный - киргизский или узбекский, скорее последний. Потому что посреди этого лагеря белоснежной шапкой возвышался квадрат хлопка - сто двадцать пять кубометров, мгновенно подсчитал Кудрявцев.
   - Вы кто? - перевел он для себя и для Оксаны, и ответил, - мы русские.
   Ответил машинально, забыв про Союз, и, как оказалось, поступил правильно. Потому что лицо узбека расцвело улыбкой и он перестал оглядываться назад, на израильтянку, обнимавшую сразу трех девочек, с ревниво-опасливой улыбкой - русской девушке можно!
   А другая русская - Ирина Ильина - стояла перед огромной кипой хлопка с обалдевшим видом. Полковник даже немного испугался - вдруг она сейчас повернется, и закажет ему найти еще что-то, совсем уже несусветное.   Но она лишь спросила, отщипнув с трудом (так плотно был спрессован хлопок) белый комок и повернувшись к полковнику с узбеком.
   - Это ведь вата?
   - Пока не вата, - ответил на чистейшем русском узбек, - ее надо еще от семян отделить, помыть, просушить, упаковать...
   Он оглянулся на Кудрявцева, понял немой вопрос в его словах, и пояснил:
   - Я ведь еще при Союзе (!) учился, в русской школе, а потом в Ставрополе, в пединституте. Набижон Одылов меня зовут... Нет, тому Одылову я даже не родственник.
   Полковник вспомнил громкое хлопковое дело восьмидесятых, даже фамилии - Гдлян и Иванов. Это сейчас было не актуальным; другое дело - девчушки, которых отпустила наконец Оксана.
   - Нет, - проследил его взгляд узбек, - они по-русски не говорят. Да у нас и русских школ-то не осталось. Я ведь завучем в школе  ("Еще один педагог", - вздохнул про себя командир, пропустивший раньше замечание про ставропольский пединститут). Вот - как раз вызвал  к себе этих... сорви-голов; всю школу на уши поставили.
   - И что натворили?
   - В Интернете вычитали перевод концерта Михаила Задорнова - ну того, про тупых американцев, где русские школьники принесли в школу поросят под номерами "1", "2" и... "4".., и устроили у нас такое же.
   - А где же они поросят нашли? - озадачился Кудрявцев, - у вас же наверное свинарники раньше русских школ позакрывали?
   - Да они трех ягнят притащили, - махнул рукой Набижон, - выстригли им бока и фломастерами пронумеровали.
   - Долго искали? - расхохоталась пришедшая наконец в себя Ирина.
   - Два дня, - поддержал ее смех завуч, - пока Татьяна Васильевна - последняя русская учительница в школе - не подсказала. По-моему она с самого начала знала, просто смеялась про себя над тупыми...
   - Эге, - подумал командир, - а ты сам не раньше ли догадался? И почему это вдруг ты фразу не закончил?
   Одылов показал рукой внутрь  хлопкового монумента:
   - Вот туда мы с детьми и успели спрятаться в первый день.
   Кудрявцев шагнул вперед; его почти сразу окружило плотная завеса тишины - казалось вокруг нет ничего, кроме тонн такого тяжелого оказывается хлопчатника. И еще - впереди ощутимо пованивало. Сзади потемнело - кто то вошел следом, перегородив собой выход, куда полковнику уже захотелось выскочить. Нет, это не была паника (а что это вообще такое?), да и разум подсказывал - до чистого теплого воздуха всего несколько метров, но какое-то иррациональное чувство выталкивало его наружу, словно этот белоснежный грот не был самым надежным убежищем на километры вокруг.
   - Мы тут все время прятались, - прогудел от входа голос узбекского педагога, как оказалось в виду недокомплекта преподавательского состава бывшего попеременно учителем и русского языка, и истории, и географии, а иногда, по болезни других подчиненных - и труда, и физкультуры, - только около выхода, внутри долго не просидишь; у нас там туалет был. Девочек я не выпускал, за водой и едой сам выскакивал.
   - Ну и правильно делал, - пробормотал командир, и, уже совсем тихо, - кто же тебя так достал, что ты здесь оказался. Уж наверное не бедствовал с зарплатой - и завуч, и швец, и жнец, и на дуде игрец.
   А Набижон словно ждал этого, похвалился:
   - Я еще уроки пения вел...
   - Вот и организуешь у нас школу, - подумал полковник, - каких преподавателей не хватит - сам заменишь.
   Вслух же он ничего не сказал, повел всех за собой по лагерю, который его радовал с каждым шагом. Вот эта деревянная резная беседка, с поднятым над землей дощатым полом, устланным одеялами... ( "Балахана, - пояснил Одылов, - здесь вечером семья отдыхала, чай пили, виноград кушали"). Эта балахана сама по себе неплохо смотрелась бы меж секвой русского лагеря. Но она еще была увита толстыми лозами, усыпанными тяжелыми янтарными гроздьями (тут тоже совсем недавно был сентябрь).
   - Вот это настоящий "дамский пальчик", - Набижон с гордостью сорвал гроздь и протянул ее Оксане, - попробуй.
   Израильтянка попробовала и согласилась:
   - Да, узбекский виноград это нечто; израильский даже рядом не стоял.
   - Потому что если есть рай на земле - это Ферганская долина! - торжественно возвестил Одылов, и уже совсем тихо добавил, - только не для всех.
   - Ну дела, - развеселился командир, - сейчас окажется, что он с Юрой Холодом в той жизни был знаком. А это.., - тут он по-настоящему расхохотался, потому что за этой самой балаханой располагался "заказ" сержанта-афганца, да еще в двух экземплярах.
   На соседних участках располагались два тандыра - один вертикальный, с широким горлом вверх, обложенный кирпичом так, что только это горло и было видно; второй был поднят над землей и тоже обложен самодельной глиняной кладкой: здесь широкое жерло "глядело" ему прямо в лицо.
   - Вот этим мы и питались, - узбек ловко запрыгнул на первый тандыр и, склонившись на мгновенье,  вынул из него темный неаппетитный комок, - это самса, сгорела внизу. А верхние мы съели. А там, - он махнул рукой в сторону второй национальной печи, едва не задев ее, - лепешки пеклись. Их мы тоже съели.
   - Ну и молодцы, - подвел итог командир, - главное уцелели, нас дождались, а это что? Это для кого такой царский подарок?
   За глинобитной стеной ("Дувал", - вспомнил полковник), к которой примыкал горизонтальный тандыр, стоял экскаватор. Нет, не огромный карьерный, на котором когда-то совсем недавно работал любитель тайского массажа кемеровский парень Саша Захаров. Этот был маленьким, аккуратным, с большими черными буквами на зеленой корме: "Коматсу".
   И упирался этот экскаватор в ворота... Нет, не в ворота - в Ворота с большой буквы, даже не царские - императорские, металлические, со множественными завитушками, выдержанными в восточном стиле; даже гербы вроде были - на каждой створке, покрытой желтой краской.
   - А может даже настоящим золотом, - подумал Кудрявцев, пытаясь понять, в рабочем ли состоянии экскаватор; он представил себе картинку - неведомый экскаваторщик подъезжает к этому монументальному произведению талантливого мастера, тормозит, думает: "Живут же люди! А такие, как я, никому не нужны!", спрыгивает на асфальт - нет, на тротуарную плитку, которой был устлан подъезд к воротам и... дальше представлять не хотелось.
   - Вот-вот, - подтвердил узбек, - такие у нас сейчас и строят... строили. А куда простому человеку, которому через два месяца на пенсию, а у него двенадцать внуков... было. А экскаватор исправный, не беспокойтесь, товарищ командир (как он однако быстро привык!). Его уже здесь заглушили.
   - Так, - подвел некоторый итог Кудрявцев, - Ирине целый вагон хлопка, Юрке - два тандыра, Захарову техника; а нам с Оксаной что?.. Вот что!
   Словно в ответ далеко, на грани слышимости - так же, как в самый первый день - прошептала автоматная очередь... короткая, на пять патронов. Командир переглянулся с Оксаной - только она кроме него отметила этот факт - и чуть покачал головой: не надо!   Не надо говорить пока, потому что там с профессором Марио Грассо, и ничто не заставит Ирину остаться здесь, а в бою нервная женщина только во вред - тот самый непредсказуемый фактор, который может сломать любой план.
   Поэтому через пару минут "Вранглер" тронулся в путь по тропе, везя в салоне четверых бойцов (Малыш без команды нырнул на заднее сидение к Самчаю), а Ильина осталась дожидаться их в узбекском лагере - не оставлять же детей без охраны. Перед отъездом Кудрявцев выгрузил половину НЗ - один пакет копченого мяса и даже сумел весело улыбнуться Ирине: "Не съешь весь виноград!"
   Тропа километра через два резко повернула направо - в сторону, никак не совпадавшую с направлением, откуда были услышаны выстрелы из АКМ, и полковник решительно заглушил "Вранглер".
   - Оксана главная, - скомандовал он по-английски, - идете с Самчаем по моим следам. НЗ возьмите с собой.
   - А?... - израильтянка не успела задать вопрос.
   - А поведет вас по следам Малыш. Ты понял, Малыш? - Кудрявцев строго посмотрел на алабая.
   Тот коротко взвизгнул, словно говоря: "Я бы лучше с тобой, хозяин, но если ты приказываешь...". Полковник кивнул, подтверждая приказ и нырнул в чащу, не дожидаясь больше возражений ни от пса, ни от израильтянки...
   Километра полтора он пробежал, сторожась так, как был обучен для вольной охоты, без надежных стволов и внимательных взглядов товарищей; сам себе являясь и тылом, и авангардом, и правым и левым флангом. В руке он держал арбалет, к бедрам словно прилипли две кобуры с пистолетами Стечкина - никто и ничто не могло остановить полковника российского спецназа. Только бы успеть!
   Едва уловимый запах горелой плоти заставил его метнуться к ближайшему стволу. Отсюда его продвижение стало не таким быстрым, к очередному лагерю - а по внутренним ощущением вместе с двумя километрами по спидометру внедорожника как раз набегали те самые пять - он подходил,  отгородившись от взглядов возможного противника маскировкой особой манеры передвижения. Она была сродни текучим движениям ниндзя, но последние могли оставаться полностью незаметными разве что ночью, или поздним вечером. А Кудрявцева приземистый смуглый дикарь, от которого ощутимо смердело даже сквозь раскидистый куст, за которым он оборудовал свой сторожевой пост, не заметил светлым днем. Он (туземец) так и остался лежать за кустом, спеленатый по рукам и с тугим кляпом во рту, но живой - пока живой, вдруг это не враг? Впрочем, в последнее он верил слабо.
   А впереди действительно ждал очередной лагерь, если эту поляну с невообразимым хламом в виде искореженных остатков каких-то деревьев и длинных сухих листьев между ними можно было так назвать. Лишь одно дерево - посреди поляны - тянуло к небу свои корявые сучья. И на них висели два... нет не трупа - мертвые не умеют так виртуозно оглашать окрестности отборным русским матом.
   - Ай да Холодов! - восхитился полковник. Он даже заслушался, не теряя впрочем контроля за окрестностями.
    Кудрявцев скользнул вокруг лагеря; больше никого за его пределами не было. От кого же тогда охранял своих соплеменников единственный  часовой со стороны чащи? Сам себе ответил - если только от чудовищ, которых уже несколько дней, как полностью истребили - и поднял к плечу арбалет. Вдохновение у сержанта явно кончилось, он начал повторяться, и дикарь - единственный из пятерки украшенный здоровенной костью в носу и какой-то длинной меховой штукой в паху, занес нож над профессором Романовым - именно он составлял сейчас компанию Холодову. Совсем рядом лежал на вытоптанной земле Марио с залитым кровью лицом (хорошо, что не взял с собой Ирину!).
   - Скоро наши должны появиться, - подумал он и спустил курок оружия. Тяжелый болт полетел точно туда, куда должен был - соединил между собой поднятую к виску руку с огромным ножом, который медленно спланировал на землю, и два виска дикаря так, что два кончика короткой толстой стрелы - один широкий и острый, подобный острию стамески, второй украшенный пластиковым опереньем, застыли параллельно той самой кости в носу. А нож полетел так медленно, потому что вокруг словно сгустилось время; дикари медленно поворачивались к нему и так же медленно падали, сраженные острыми болтами. Первый дикарь, только что потерявший и нож, и саму жизнь, еще не упал на землю, а последний, пятый, уже тянул к лицу руки, словно хотел вытянуть из левой глазницы кончик с оперением.
   - Фиг тебе, - злорадно подумал командир, вступаю на поляну, - тут без топорика или крепкого ножа не обойдешься.
   Через пару мгновений он уже опускал на землю потерявшего сознание профессора, потом Холодова; он подступил к телу Марио и... ему стало плохо  от жуткой картинки - у итальянца практически не было головы; ту мешанину костей, волос и мозгов, которая каким-то чудом еще держалась на широких плечах, нельзя было назвать  головой.
   Он вдруг обернулся - тот, первый, дикарь пытался куда-то ползти, несмотря на пришпиленную  болтом к голове руку.
   - Поползай, - зло бросил ему командир, - посмотрим как далеко ты отползешь. А потом очнется Алексей Александрович и своими руками произведет контроль местности. Нечего всю грязную работу на других спихивать. Вызвался командовать боевой группой - соответствуй.
   Нет, полковник Кудрявцев не был хладнокровным убийцей и не считал людей с другим, не белым цветом кожи низшими существами. Но эти дикари, на его взгляд, людьми уже не были - достаточно было взглянуть под дерево в центре поляны, где на углях медленно подгорало человеческое тело. А кости, сложенные рядом и обглоданный человеческий череп на вершинке этой жуткой пирамидки явственно показывали, для кого готовится это противоестественное "блюдо"; а рядом лежат еще двое, выпотрошенные словно... Не хотелось даже думать, что такая же участь ждала его товарищей.
   Он еще раз глянул на слабо шевелящегося дикаря и сообразил:
   - Он же из этих, из "бессмертных" (словосочетание "из наших" даже в таком контексте показалось ему кощунственным), так ведь Марио тоже.. Мы еще поборемся за него!
   Рядом остановился, сокрушенно вздохнув, одевающийся  Холодов. Зашевелился наконец профессор. Романов подошел, немного стесняясь (абсолютно же голый) со связанными до сих пор за спиной руками; он увидел лицо Марио и его стеснительность как рукой сняло - он рухнул перед итальянцем и глухо застонал.
   - Переживает, - почему-то с одобрением подумал командир, - вот такая она, наша командирская доля.
   Руки его тем временем перерезали веревку на запястьях Романова. Теперь здесь был один командир - полковник Кудрявцев, и он не собирался давать волю переживаниям подчиненных.
   - Оденься, - велел он профессору, скоро сюда девчата подойдут - Оксана с Ириной, а у ней язык ты сам знаешь...
   Последние слова заставили Алексея Александровича взвиться в воздух, а полковник грустно усмехнулся - ну мог ведь он забыть, что Ильина осталась в узбекском лагере. Зато вон как шустро шнурует берцы профессор. Командир дождался, когда подчиненные полностью экипируются, и дал обоим страшные, но необходимые поручения.
   - Твоя задача, Алексей Александрович, контроль, - он показал взглядом на шевелящегося до сих пор вожака дикарей и профессор, сжав губы, решительно кивнул.
   - А ты, Юра, - теперь командирский взгляд остановился на костре, - не дай догореть несчастному. Да поднимись в эту хижину, поищи какие-нибудь шкуры, прикрой тела.
   В себе полковник был уверен - кошмары по ночам его перестали мучить уже давно, и сегодняшние "картинки" были не самыми ужасными в его жизни, но Оксане видеть это было совсем не обязательно.
   Сам же командир направился к "Эксплореру", темневшему метрах в сорока на опушке леса. Удивительно -  грязные руки дикарей не успели пошарить в автомобиле. Даже в пакете фирмы "Дикси" никто не тронул куски копченого мяса и буханку домашнего хлеба.
   - Это потом, - вспомнил окровавленные макушки недавних пленников полковник, - успеют, перекусят - шустрее работать будут. А сейчас главное - Марио. Так, что мы тут имеем.
   А имели русские тут огромный салон, в который нужно было как-то перенести итальянца, что с учетом характера нанесенных повреждений, сделать было не так-то просто. Полковник вздохнул - прости четырехколесный друг - и решительно выдрал обшивку от сидений второго ряда - тех, что были сдвоены. В руках у него оказалась твердая поверхность размером побольше квадратного метра, обтянутая светлой кожей. "Слабовата будет", -  попробовал он плотный картон на изгиб. Тотчас с треском отлетела от своего законного места такая же картонка от третьего ряда сидений. Сложенные вместе, они удовлетворили Кудрявцева. Он сложил пострадавшие сидения, оставив одиночные - в них будут сидеть бойцы, придерживающие Марио, и пошел обратно в дикарский лагерь.
   Запах там вроде потерял свою остроту - то ли потому, что Холодов успешно справлялся со своей задачей, то ли из за другого запаха, перебившего теперь все другие вокруг. Именно так должен был пахнуть дикарский лагерь - человеческим дерьмом. Сержант как раз выглянул в низенькое отверстие хижины; дверь там отсутствовала; скорее всего ее никогда и не было. Он пинком скинул какой-то тюк - туда, где уже лежали неопрятной кучкой полуоблезшие шкуры, и тот, достигнув земли, раскатился вдруг к самым ногам командира длинным куском крокодиловой кожи. Именно куском - у этой широкой полосы длиной метров шести не было ни головы, ни ног, ни большей части гребнистого хвоста.
   - А ведь она свежая, - понял наклонившийся к ней полковник, разглядывая не отскобленные до конца кусочки плоти, даже не успевшие завонять в этом жарком климате, - где же они тут поймали такой экземпляр.
   С этими пресноводными хищниками Александру приходилось встречаться, но такого громадного он даже представить себе не мог. Как же дикари смогли справиться с монстром? Неужели дубинками забили? Другого оружия Кудрявцев вокруг не видел.
   Но как же немилосердно воняет!.. Холодов уже спустился по хлипкой на вид лестнице.
   - У них там все - и спальня, и жральня и сральня; вон, - он ткнул пальцем в отверстие посреди днища, или пола хижины, и повел незримую линию вниз, к земле, останавливаясь на внушительной бурой куче, которая и служила источником зловония.
   Они поспешили отойти, прихватив с собой шкуры. Их хватило, чтобы прикрыть и валлонов, и останки их товарищей, и снесенных в кучу дикарей, с которыми успел поработать профессор. Основательно поработать, надо сказать. Кудрявцев показал ему только на главаря, а Алексей Александрович протягивал сейчас ему пять болтов; даже оттер их чем-то - наверное вон тем куском какой-то дерюжки, оказавшейся чьей-то рубашкой, покрытой бурыми пятнами, и появившейся в этом мире скорее всего вместе с дикарями.
   Другой рукой Романов протягивал ему нож - огромный, с покрытым свежей кровью и еще чем-то отвратительным каменным лезвием.
   - Ну вот, - обреченно подумал командир, - надо ждать еще одного шамана. А почему? Разве это не обычный людоед с обычным каменным ножом, который, - "Крак", - лезвие, обернутое той самое рубашкой сломалось пополам под сильными пальцами командира, - мы сейчас превратим в кучу обыкновенных каменных обломков.
   Этот сверток он сунул в руки Холодову:
   - Похоронишь вместе с владельцем. Бывшим владельцем.
   - Один?! - сержант явно почувствовал что-то неладное - ведь командир сейчас уедет, повезет Марио к медикам.
   - Нет, - повернулся полковник к Малышу, выскочившему из чаши, - с Самчаем.
   Алабай помчался по лагерю, обнюхивая попеременно  грязные шкуры, неубранные пока тела дикарей; остановился ненадолго над итальянцем - командиру даже показалось, что пес сейчас примется вылизывать эту сплошную рану. Александр не успел решить - хорошо это или плохо - Малыш вдруг тряхнул безухой головой и широкими прыжками унесся обратно в лес.
   И тут же  на поляну вышел тайский чемпион вместе с Оксаной, поводящей стволом "Бенелли" по сторонам. Впрочем, израильтянка тот час отпустила грозное оружие - она увидела лежащее на траве Марио. Коротко вскрикнув, она рухнула на колени перед ним - совсем так же, как недавно профессор, и замерла, понимая наверное, что ничем не может понять парню.
   - Можешь, - подумал командир, - мы ведь только вас и ждали. Втроем мы никак не справились бы.
   Это он и сообщил нарочито строгим голосом, возвращая девушку к деловой настороженности; она ведь до сих пор на боевой операции.
   - Так, - скомандовал Кудрявцев, - Холодов с Самчаем берете Марио за плечи, я... за голову. Поднимаем осторожно, чтобы ни на миллиметр положение не поменялось. А вы, - он повернулся  к Оксане с Романовым и протянул последнему сдвоенную картонку, - подсунете под него вот это.
   Первый этап эвакуации раненого прошел успешно. Профессор переводил тоскливый взгляд с итальянца на вкусно пахнущий желтый пакет. Точно такой же, только черного цвета, достался Юре Холодову; тот остался вместе с тайским чемпионом с приказом: "Валлонов похоронить, выдвинуться назад - к "Вранглеру", и дальше, к узбекскому лагерю. Эвакуировать всех домой и... ждать."
   - Впрочем, мы дома будем раньше, - закончил Кудрявцев, - а до джипа вас опять Малыш проводит.
   Пес как раз показался из чащи и демонстративно сунул пасть в густую траву, поводил головой туда-сюда, словно оттирая что-то грязное и пакостное. И только командир сейчас мог понять, чем таким красным были испачканы белоснежные клыки алабая - племя дикарей полностью прекратило свое существование в этом мире.
   Профессор попытался было пристроиться в салоне рядом с Марио, но полковник указал ему на место рядом с собой, а израильтянке, выразительно глянув на нее, на дверцу второго ряда. Там скорее понадобились бы женские руки. И еще одно - вряд ли Романову полез кусок в горло, сиди он рядом с окровавленным итальянцем.
   Командир водрузил пакет с НЗ на колени процедившего сквозь зубы: "Спасибо", - Алексея Александровича, которого уже, кажется, судороги сводили от голода, и сосредоточился на дороге. "Как хорошо, - подумал он, - что у нас этот огромный "корабль" с изумительно мягкой подвеской, которая, конечно не слабо качает нас на поворотах, но делает это так медленно и плавно, словно действительно это судно несет их на всех парусах к дому, изредка поднимаясь и опускаясь на ласковых волнах спокойного моря.
   Вот рессоры так же мягко толкнули автомобиль вперед - это Кудрявцев нажал на тормоз, останавливаясь у валлонского лагеря. К "Эксплореру" выбежали все. Первой конечно была никарагуанка, тут же вцепившаяся в профессора, едва успевшего вылезти из салона. Видок у Алексея Александровича был еще тот - поллица было покрыто бурыми разводами; на макушке неопрятным колтуном слиплись волосы того же цвета свернувшейся крови. Никто раньше не обращал на это внимания, может потому, что перед глазами была более страшная картина - лежащий с едва уловимыми признаками жизни Марио Грассо.
   Таня-Тамара открыла рот, чтобы обрушить на Романова шквал причитаний, а может, обвинений в неосторожности - она это хорошо умела, получше многих - но тут Оксана открыла заднюю дверцу, Орейра очевидно увидела итальянца, и возмущенный крик так и не заглушил мерный рокот восьмицилиндрового двигателя американского внедорожника.
   Девушка метнулась вокруг машины, чтобы открыть вторую дверцу - ту, в которую не надо было влезать, чтобы обследовать страшную рану. Командир остановился за ее спиной, ощущая, как заполняется отчаянием бывшая медсестра благотворительной организации "Врачи без границ". Но что значит бывшей?! Она и теперь наверняка желала сделать все, чтобы помочь раненому. "Увы! - говорили полные слез глаза Тани-Тамары, повернувшейся к полковнику, - этому пациенту земная медицина не в силах помочь!"
   И теперь Кудрявцев, так же взглядом ободрил медика: "Это не обычный пациент! Обычный бы уже не дышал. Да и медицина у нас... не совсем земная."
   За его спиной кто-то испуганно вскрикнул. Командир стремительно развернулся - рядом с профессором стояла одна из валлонок, не отводившая расширившихся от ужаса глаз от головы Марио. "Кажется, ее зовут Эмма, - вспомнил он недавний рассказ Алексея Александровича, с удивительной скоростью расправившегося с полным пакетом мяса и целой буханкой хлеба, - и она уже поняла, что ждать соотечественников бесполезно".
   А времени утешать и ее, и других женщин, и детей не было - вон пусть профессор этим занимается, заодно и к эвакуации их готовит. Как только перегонять коров, тем более что одна из них стельная? Ну, валлонки должны знать. Вот доедем до дома...
   - Алексей Александрович, остаешься, - непререкаемым тоном приказал командир, - пришлю вам трактор с прицепом, так что готовьтесь к переезду.
   - А?.. - профессор дернулся было внутрь автомобиля, к итальянцу.
   - А с ним есть кому заняться, - командир захлопнул дверцу и нырнул в переднюю, за руль. Рядом опять сидела Оксана, а Таня-Тамара заняла ее место - медсестра была на посту, как бы ей не хотелось остаться рядом со своим Лешей.
   Оксана нагнулась на своем сидении, доставая с пола и складывая аккуратно желтый полиэтиленовый пакет, брошенный туда закончившим трапезу профессором (мужчина - что с него возьмешь!) и прошептала:
   - Как же ему сейчас наверное есть хочется.
   Никарагуанка с заднего сидения расслышала:
   - Ничего сейчас ему не хочется, он же без сознания. Но подкормить организм надо, представляю с какой скоростью  он сам себя сейчас  пожирает. Но как подкормить? Ага! У нас же в фургоне глюкоза есть. Приедем - сразу поставлю капельницу. Хоть что-то получит.
   А командир невольно нажал посильнее на педаль газа - ровная как футбольное поле степь позволяла. Лишь однажды пришлось притормозить - когда автомобиль по широкой дуге обогнул пустой теперь африканский лагерь (не совсем пустой - центральная хижина все так же готова была принять под свой кров маленькое племя сомалийской пустыни; увы сейчас представленное лишь темнокожим Максимкой); теперь "Эксплорер" мчался по пойме.
   Второй раз нога командира нажала на педаль тормоза уже перед русским лагерем; автомобиль, все так же мягко раскачиваясь на рессорах (или какой там механизм подвески?) подрулил широким отверстием на месте дверцы багажного отделения прямо к ступеням медицинского фургона, на которых почему-то сидел Анатолий Никитин.
   - Ага, - подумал командир, смахивая со лба капельки пота, которые выступили несмотря на ветерок, заполнявший салон через открытые окна все сорок минут перегона, - значит все вспахал...


 

 





























Глава 13.  Анатолий Никитин. Пьянству - бой!
   - "Ваше благородие, госпожа удача", - запел вдруг Анатолий, опуская навеску с плугом в первый заход. Впереди было сто метров очищенной от стерни руками друзей (и его собственными руками!) земли, позади плуг и борона, сваренная Борькой Левином из срезанных под острым углом профильных труб. Сваренных надежно - такая очень легко супесь, что ложилась сейчас по колеса "Беларуси", на мелкие комочки разобьет и не сломается.
   А на двух концах земельного участка его ждали аж по две красавицы; правда сейчас им предстояло выполнять совсем не женскую работу - поднять борону, когда она выползет на неразбитую стерню, и нести ее за медленно ползущим трактором к следующему участку - туда, откуда Анатолий поведет своего стального коня назад. Вот так, сваливая по три вала земли в одну сторону на каждом участке, он и выдаст сразу два идеально ровных, мягких словно перина и готовых принять в себя хоть картошку, хоть что другое полезное для всех, поля. А через несколько месяцев, когда соберут урожай и земля отдохнет, он начнет пахать с противоположной стороны, укладывая теперь почву своим трехкорпусным плугом, навешенным на железного коня, назад.
   - Коня, - вдруг скривился Никитин, - я этому Аширу такое русское имя подберу - будет икать и подпрыгивать на седле своего Алтына; всю задницу сотрет.
   Он вспомнил, с каким удивленно-негодующим видом воспринял туркмен его предложение запрячь ахалтекинца в плуг.
   - Надо будет, я сам плуг потащу, - заявил Ашир, - а такого коня... (он даже задумался, чем бы поразить тракториста), такого коня туркменский народ самому Путину подарил.
   - Ну, положим, у народа вряд ли спросили, кому чего дарить, - подумал Анатолий, и решил напомнить туркмену его слова - потом, когда придет пора окучивать картофель.
   - Вот закажу Борьке окучник сварить, ручной - такой, какой я сам таскал дома в старших классах, пока после армии на трактор не сел; потаскаешь ты его у меня, дружок. А Алтын конечно красавец, - вполголоса признал он, выруливая на второй круг.
     - А почему вполголоса? - кто меня услышит в кабине трактора, фырчащего на всю округу девяностосильным дизелем, - вон даже песни пою. А почему именно "Ваше благородие?..".  Классный, конечно фильм - не хуже "Чапаева"; жаль, что кто-то не слишком умный забыл его включить в кинотеку шедевров.
   Никитин принялся с удовольствием вспоминать приключения Сухова, его письма незабвенной Екатерине Матвеевне, неподкупного таможенника и его нелепую гибель, знаменитое: "Гюльчатай, открой личико"... Вот оно! Вот что мучает его последние дни. Картинка гарема басмаческого курбаши напомнила ему о двух милых сердцу девушках - израильтянке Бэйле (Бэле) Тагер и односельчанке Оле Ульяновой - бабе Оле.
 И если с первой он определился - любит ее, как никого и никогда не любил; путем недолгих размышлений выгнал из себя предательскую мыслишку "Кто я, а кто она?!"
   Действительно, стряхнуть с себя взявшееся откуда-то исконное чувство робости русского перед иностранкой, оказалось не так уж и тяжело
   - Ну какая между нами разница? - рассуждал он, - снайпер? Да. Но сейчас тракторист для общества не менее важен. Обычная девчонка, вынужденная стать солдатом, потому что родина еврейская призвала, - в первый раз такое словосочетание - "еврейская родина" не вызвало у него ни отторжения, ни беспричинного смеха: "Родину не выбирают!"
   - А почему обычная? - спохватился он, - она необыкновенная - самая красивая, самая лучшая на свете! И к нему, кажется, неравнодушная. Вон и подшучивает только над ним, и подзатыльниками никого больше не награждает.
   Вот с этими подзатыльниками и была проблема. Ведь он получал их обычно парными - рядом с израильтянкой в такой момент всегда была Ольга Ульянова.
   - Может, и она в меня влюбилась? - перед глазами тракториста опять встал длинный ряд замотанных в длинные халаты обитательниц гарема, и он отчаянно замотал головой, чуть было не сбив идеально ровный ход трактора.
   Нет - представить бабу Олю в качестве возлюбленной Никитин никак не мог. Для него она навсегда останется той молодой женщиной, женой его взрослого двоюродного брата, что однажды поймала босоногого мальчишку Тольку на собственной грядке клубники и высекла крапивой, стянув до колен парнишки синие семейный трусы - летом ничего другого будущий тракторист не носил. Он даже поерзал в привычном сидении "Беларуси", вспомнив те незабываемые ощущения.
   И что делать? Он готов был хоть сегодня признаться в любви Бэйле, но видеть, как при этом будет страдать Ульянова? Анатолий сам не ожидал от себя таких противоречивых, но от этого не менее сильных чувств.
   - Потому что давно не пил, наверное, - парень чуть не расхохотался, вспомнив обещание командира, и тут же спохватился, погрустнел - ведь за этим зрелищем будут наблюдать зрители - и Бэйла с Олей в их числе.
   Так что заканчивал пахать очередной участок Анатолий не в самом радужном настроении. Впрочем, долго грустить ему натура долго не позволила. Вон машут от первого участка - пора идти на обед; чем нас порадует сегодня Сергеевна? Нас - это целую бригаду из шести человек - самого Анатолия, четырех помощниц, таскавших попеременно борону, и... той самой Ольги Ульяновой, руководившей тут всем процессом. Потому что не картошкой единой сыт человек. Это первые два участка оставили, чтобы земля села - картофель там посадят вечером;  Анатолий еще пошутит, как командир впереди, с картошкой наголо... На другие участки - те, что выходили из-под плуга, тут же налетала толпа девчат во главе с Ульяновой - шла посевная. Что именно сеяли? Анатолий оценит это уже в котле у Зины Егоровой.
   - А вообще Николаичу повезло - вон какую деваху себе отхватил. Так от себя Оксану и не отпускает. И правильно делает! Думаете  сам Никитин в поиск напрашивается только ради приключений?.. Конечно, и ради них тоже. Но главное - рядом будет Бэйла! А то, что схлопочет пару лишних подзатыльников, так это же любя!
   - А что вы это тут делаете? - поинтересовался он у Бориса и Витальки Ершова,  придерживающего длинный хлыст профильной трубы, который Левин приваривал к коротким стойкам из тех же труб.
   Участок между двумя будущими картофельными полями, который был по необъяснимому пока капризу коменданта и Оли Ульяновой не тронут ни шелобешками, ни плугом с бороной, сейчас почти полностью был огорожен такими вот секциями длиной по пять метров и высотой - прикинул Никитин - примерно метр двадцать.
   Сварщик снял свою маску с темным стеклянным окошком и улыбнулся сидящей рядом в удобном кресле Свете Кузьминой (и как это девчата, сейчас споро прикручивающие к очередной секции сетку рабицы той самой ширины, не возмущаются?). Светлана улыбнулась и ему тоже и глупый вопрос растворился сам собой, а по телу тракториста пробежала прохладная волна, прогоняющая усталость.
   - Ведьма, - со сладким ужасом подумал Анатолий, - настоящая ведьма! Вот это Борьке не повезло... или наоборот, сказочно повезло! Ну не больше, чем мне, - чуть ревниво закончил он, вспомнив свою Бэйлу.
   А ответил за сварщика  комендант, тоже отиравшийся весь день рядом:
   - Вот сюда мы наше стадо и выпустим. Конечно, пастуха оставим, чтобы, не дай бог, не выскочили, да посевы не потоптали. Но уж охранника с автоматом здесь точно не надо.
   - Дела.., - протянул тракторист, - хорошо придумали.
   Он хотел добавить: "Голь на выдумки хитра", - да вовремя прикусил язык - какие же они голь? У них все есть, а чего нет - сделаем...
    Обед был, как всегда, вкусным. И принесла первую тарелку ему не кто-то из двух постоянных помощниц-арабок, или нескольких временных, меняющихся по графику, а сама Егорова.
   - Ешь, - она водрузила  на стол перед ним большую тарелку из небьющегося французского стекла (сказал же - все у нас есть!) и даже погладила его по лохматой  голове, - это тот самый белорусский борщ, что ты научил.... Если бы кто еще заставил этих девочек нормально кушать.
    Анатолий посмотрел вслед за поварихой на двух итальянских манекенщиц, сидящих за соседним столиком. Они помешивали в таких же тарелках, исходящих ароматным парком, ложками, но никак не решались начать трапезу.
   - Хотя, - промелькнула мысль у Никитина, поймавшего вдруг тоскливый голодный взгляд одной из них, - жрать-то им хочется... не меньше чем мне. Хотя я полдня пахал, а они... А чем они занимаются? - спросил он уже вслух.
   - Их Валера определил по специальности - разбирают одежду да ткани в складах.
   В голове тракториста начала зарождаться какая-то смутная мысль.
   - А я бы попробовал их... ну - есть заставить. Да так, что за ушами трещать будет.
   - Да ты что? - не поверила ему Зинаида, - сумеешь - проси чего пожелаешь. Хочешь - расцелую?
  Она начала разворачивать высокую грудь к Анатолию, и тот в притворном ужасе отшатнулся.
   - А может, и не в притворном, - признался он себе - ведь перед глазами опять промелькнула длинная цепочка закрытых с головой девичьих фигур. Вслух же он, собравшись с духом, выпалил, - торт мне лучше испеки. Свадебный!
   - Испеку, - с хитрой улыбкой пообещала повариха, - не хуже того, что в первый день ели.
    Они помолчали, слегка погрустив - наверное Зинаида тоже вспоминала тот день, красавицу, убитую хищником миоцена и события, которые произошли за неделю. Наконец она тряхнула головой, очевидно прогоняя грустные воспоминания и весело провозгласила:
   - Так что будет торт! С сердечками и надписями на русском и иврите!
   И она достаточно ощутимо пихнула локотком в бок тракториста. Хорошо, что Анатолий за этими разговорами успел съесть борщ - а то бы точно поперхнулся, но лезть в карман за словами он не привык, так что вернул колкость девушке:
   - А ты сама-то английский учишь (это он сейчас намекал на доктора Брауна и его медальон)? Станешь британской леди, кто нам белорусский борщ варить будет?
   От подзатыльника он уворачиваться не стал - привык наверное уже. А Егорова, смутившись, цапнула со стола тарелку и ушла со словами:
   - Пойду Машу со вторым пришлю.
   - Прижилось имечко-то, - удовлетворенно кивнул Никитин, - и Хашимулло на Федора откликается, не морщась уже; что бы такое позаковыристее для Ашира придумать?
   Тут его мысли перетекли на обещание, данное Сергеевне, и поглощая огромную котлету с макаронами и поглядывая на сидевших перед своими уже остывшими тарелками итальянками, он размышлял:
   - Чего больше всего боятся модели? Потолстеть. А чего они больше всего хотят? Я бы сам на месте этих худышек мечтал стать хозяином того самого модельного дома, что уже столько лет мучает бедных девушек. Ну, Армани, или там Юдашкина у нас нет, да и вряд ли ребята согласились бы свою фирму продать или подарить (командир бы приказал - куда делись бы!). Так пусть свои дома моды создадут. Как их там зовут? Неважно. Пусть девчата - кто пожелает - разделятся поровну, и готовят показ мод.
   Он даже засмеялся в предвкушении такой заманчивой картинки и подмигнул итальянкам, отчего те только горестно вздохнули.
   - Ничего, - пообещал он им вполголоса (громче не было смысла - ведь они друг друга пока не понимали), - вот вернется профессор, я с вами поговорю; я вам такую перспективу нарисую, что вы в тот же час себя или Армани, или Юдашкиным почувствуете... Нет, Юдашкиным не надо, - он взглянул на подсаживающуюся к нему за стол шведку и постарался как можно приветливее улыбнуться ей, - пусть лучше девушками остаются. Среди женщин ведь тоже есть хозяйки модельных агентств. А хозяйке - внимание! - не надо поститься. Хозяйка может жрать омаров и лобстеров в три горла и пить...
    Он поморщился (про себя конечно - чтобы "красавица" рядом не приняла на свой  счет) - опять вспомнил, что вечером придется прилюдно пить - а куда денешься, командир проставляется. На лице же его опять появилась приветливая улыбка и он еще раз, на удачу, подмигнул будущим модельершам. И - о, чудо! - те вдруг активно заработали ложками, с удивительной скоростью поглощая полуостывший борщ.
   Очевидно, голод все таки победил, но подошедшая как раз в этот момент Егорова чуть не выпустила из рук стакан с компотом. Она явно приняла за победителя не голод, а тракториста, поэтому последний был награжден и вкусным компотом, и еще одним приглаживанием лохм на голове.
   Так что за руль трактора он садился в прекрасном настроении; даже проблема Ольги Ульяновой, приветливо махнувшей ему рукой, должна была как-то разрешиться - ведь неразрешимых проблем нет! И последние участки легли под плуг удивительно послушно и быстро, так что на ступеньки медицинского фургона он присел уставший, но довольный сегодняшним днем, который еще далеко не кончился. Хорошо поработал. Он вообще все делал основательно - и работал, и книжки собирал, и водку пил... в прошлом.
   А зачем он все таки сюда пришел? Может, его привело сюда желание посмотреть на доктора Брауна - оценить, так сказать, достоин ли британец Зинаиды Сергеевны (а не наоборот, как кто-то мог бы подумать). Или полюбоваться, как лихо разворачивает командир перед фургоном свой внедорожник.
   Сердце вдруг заныло в предчувствие беды. Да и не предчувствие это было, а факт - не тот человек командир, чтобы лихачить напоказ всем. Значит, он спешил сюда; значит вон тот человек, чьи ноги торчат в отрезанный напрочь зад "Эксплорера"... Именно человек, а не труп! - иначе зачем его везти к фургону?
   Анатолий первым, даже раньше командира оказался внутри салона. А рядом уже тянули руки и Браун, и комендант, и Левин с Ершовым - так что ни Оксане, ни Тане-Тамаре не нашлось места, чтобы помочь вытащить тяжелое тело из автомобиля. И здесь, на улице, Анатолий вдруг взял на себя командование:
   - Куда!? - зашипел он так, что все замерли, - куда его вперед ногами несете? Разворачивайте, - и даже командир, державший в руках голову раненого, послушался, пошел  по кругу - так, что пришлось ему первым,  спиной вперед входить в дверь фургона. Что впрочем не помешало ему выполнять работу военного медбрата так же успешно, как и все остальное.
   И вот уже Марио лежит на высокой кушетке посреди фургона, Анатолий стоит в дверях, не пуская лишних. А не лишними оказались командир с Оксаной Гольдберг, никарагуанская и русская (Люда Николаева) медсестры, и конечно доктор Браун.
   Таня-Тамара устанавливала штатив с каким-то пузырьком граммов на пятьсот, а британец уже успел обследовать сплошную рану, которой сейчас являлась голова молодого итальянца, и сокрушенно качал головой, глядя при этом почему-то на Никитина. Оксана (тоже, кстати, медработник) чуть слышно переводила:
   - Шансов нет. Я не понимаю, почему он до сих пор жив. Наверное по той же причине, по которой у него (он кивнул на Анатолия) выросла новая кисть.
   - Ну и тут все зарастет, точнее срастется, - попытался переубедить его командир.
   - Может и срастется, - согласился англичанин, опять посмотрев на тракториста, - но как? Гипоталамус с мозжечком? Куски левого полушария с правым?
  А Никитин смотрел не на него, а на полковника с детским ожиданием чуда от взрослого. И дождался. Команды:
   - Анатолий, живо сюда Кузьмину.
   Светлану искать не пришлось - она стояла в первых рядах окруживших фургон людей. Сильные руки тракториста тут же вдернули ее внутрь лазарета, и так же непреклонно остановили дернувшегося следом начальника охраны: "Не велено!". И Левин смирился, не стал спорить.
   - Вот, - показал подошедшей Свете полковник Кудрявцев, сейчас доктор будет нашему другу мозги чистить, убирать все лишнее - кости, кровь, мусор какой-то тут взялся...  Подключайся. Как там у тебя - погладь, причеши...
   - Да как же, - побледнела Кузьмина, - он же по-русски ни слова, а я ведь разговаривать с ним должна, уговаривать каждую жилочку на место встать.
   - А ты попробуй, - неожиданно для себя поддержал командира Анатолий, - может поймет. А не поймет - пой песни, стихи рассказывай, сказки... Сказку даже ребенок безо всякого перевода поймет.
   - Хорошо, - кивнула ставшая еще более бледной девушка, - я постараюсь.
   - Вот-вот, постарайся, - Кудрявцев кивнул ей подбадривающе и повернулся к медикам, - какая вам еще помощь нужна?
   - Ничего не надо, - буркнул Браун, косясь недоверчиво на русскую девушку-экстрасенса, - только глюкозы у нас мало; быстро кончится.
   -  Анатолий, - последовал новый приказ, - живо сюда профессора ("Откуда? - он же еще не вернулся")... абхазского профессора.
   Георгий Арчелия тоже был недалеко. И уже через пять минут он протянул Оксане две рамки с запечатанным в сотах медом. Непонятно откуда взявшимся ножом командир ловко отхватил небольшой кусочек цвета темного янтаря и ткнул его туда, где должны были находиться губы итальянца. И тот отреагировал! Чуть слышный вздох нарушил установившуюся мгновенно тишину; потом этот звук сменился еще более тихим причмокиванием - организм сам, без помощи мозга, решил принять помощь товарищей.
   - Вот так и продолжайте, - полковник быстро настругал в подставленное блюдо практически одинаковые кубики сот.
   - А ты? - удивленно взглянула на него Гольдберг; все остальные, включая Анатолия тоже были удивлены - казалось сейчас от командира зависело здесь все.
   - А я вам мешать не буду, - он вдруг улыбнулся так широко и весело, что Никитин понял - у Кудрявцева нет никаких сомнений в исходе операции, - пойду картошку сажать. Как вчера Василий Иванович сказал: "Где должен быть командир?" - он подмигнул Анатолию, - а ты оставайся здесь, на посту - только за дверь выйди. И не пускать никого. Особенно Ирину Ильину - она скоро должна подъехать.
   Никитин осторожно закрыл дверь, и опять присел на ступеньку, слушая, как полковник отдает новые распоряжения:
   - Зинаида Сергеевна, организуй сюда побольше компоту холодного, горло смачивать.
   - Кому, Марио? - Егорова уже унеслась к столовой, а командир покачал вслед  головой:
   - Ему, пожалуй, пока рано; а вот медикам... и певунье нашей понадобится.
   И действительно, вскоре негромкое позвякивание медицинских инструментов (Анатолий поежился, представив, в чем там ковыряется доктор) перебило застольное "Вот кто-то с горочки спустился...".
   Кудрявцев увел народ с собой, встав вместе с людьми под командование Оли Ульяновой, а Анатолий остался, одновременно наблюдая за совсем недалекими отсюда картофельными участками, где командир действительно  взялся за лопату, успев первым сунуть картофелину в  лунку, и наслаждаясь несильным, но таким мелодичным голосом Светланы.
    - Ну а какой же голос должен быть у русской ведьмы, - спросил он себя, принимая из рук Сергеевны кувшин, на удивление холодный, словно только что из холодильника, и пять стаканов на подносе, - все таки и для Марио захватила - молодец!
   А у поварихи была литровая банка компота и для него, так что он, занеся кувшин  внутрь фургона, и разлив компот по всем граненым двухсотпятидесятиграммовым стаканам (и где только нашли такую редкость - сейчас-то все больше без ободка по верху выпускают - на двести граммов всего?), постаравшись не смотреть, как орудуют руки "нейрохирурга",  устроился на той же ступеньке с куда большим комфортом, пообещав крикнуть Егоровне, когда появятся новости.
   Кричать, а точнее громко шипеть, чтобы не помешать медицинской бригаде, пришлось не Сергеевне, а на Иру Ильину, которая первой выпрыгнула из остановившегося "Вранглера" и попыталась сходу ворваться в фургон.
   - Куда! - перехватил ее тракторист, - не видишь написано: "Не входить, идет операция!".
   Девушка машинально подняла голову к верху металлической окосячки двери, естественно никакой надписи там не увидела, но этой паузы хватило, чтобы Анатолий мягко, но решительно нажал ей на плечи, устраивая ее на ступеньку рядом с собой.
   - Все будет хорошо, - принялся он утешать ее, - слышишь, уже сказки ему рассказывают (за дверью действительно усталым голосом Кузьминой разворачивался детский триллер "Колобок"), - и командир сказал, что он поправится..
   - Правда? - резко повернулась к нему девушка, на глазах расслабляя тело, - если командир пообещал, значит так и будет!
   - Почему? - не сдержался тракторист.
   - А он всегда свои обещания выполняет, - тихо засмеялась успокоившаяся Ирина; обещал Юре Холодову тандыр - сразу два нашли. Обещал нам... вату...
   - Нашли?
   - Целый вагон хлопка! Вон бывший муженек мой всполошился, думает наверное, как его вывезти, и куда спрятать.
   - Ты бы пошла, пообедала, - осторожно предложил Анатолий, ожидая услышать отказ, но девушка на удивление легко согласилась:
   - Пойду... заодно с Зиной посплетничаю.
   - А я вас сразу позову, если что, - обрадовался тракторист.
   Он еще два раза заходил, подливал сначала из первого, а потом нового кувшина; чувствовал, да и видел, как тревога уходит из этого помещения, но нарастает какое-то сонное ожидание. На третий раз бодрствовали только Света с Оксаной - трое медиков похрапывали на одной кушетке; они спали сидя, привалившись натруженными спинами к стенке фургона.
   - Да, - поглядел он на бледную Кузьмину, все также держащую руки над уже вполне себе целым лбом итальянца - даже шрамов на чистой коже не было, - сильна колдунья; сама бы не свалилась от усталости. Он перевел взгляд на израильтянку, - а эта сама кого хочешь заколдует насмерть, - он поежился и перевел взгляд на Марио, - тот как раз шевельнул ресницами и медленно открыл глаза - удивленные, голодные, но... без капли безумия!
   Никитин выскочил из фургона:
   - Зина, Ира! - закричал он, предполагая, кто первым явится на его крик.
   И действительно - первым у фургона оказался полковник Кудрявцев, который усмехнулся на ходу: "Специально подгадал, когда мы с картошкой закончили?" и ворвался в лазарет. Он практически сразу вышел назад - в обнимку с Марио; Анатолий сразу и не понял - то ли он помогает парню, то ли поздравляет с выздоровлением. Позади них устало спустилась со ступеней Оксана, а Светлана так и не показалась.
   Никитин успел заглянуть внутрь - девушка тоже спала, уложенная на кушетку чьими-то сильными руками - командира или Марио - неважно. А важно было не упасть, когда его чуть не снесло с верхней ступени ураганом - это Левин наконец понял, что ему можно ворваться внутрь фургона.
   Другой ураган сейчас повис на шее Марио - это Ильина попыталась нечаянно уронить гиганта своими четырьмя пудами живого веса. Не получилось; силы у итальянца еще оставались. Это немедленно почувствовала на себе девушка - Грассо так сжал ее в объятиях, что она счастливо охнула. Рядом не менее счастливо улыбался подъехавший прямо сейчас профессор Романов, за ним показались какие-то неизвестные женщины, дети и, конечно, его Бэйла.
   - А что, - решился Анатолий, - всем можно, а мне нельзя?
   Он ловко прошмыгнул между незнакомками - тут и было-то всего ничего, и подхватил в объятия Бэйлу Тагер, которая, как он только что уверился, совсем скоро поменяет фамилию. Потому что израильтянка охнула не менее радостно, чем Ильина, а прямо перед собой парень увидел лицо одобрительно улыбавшейся ему "бабы Оли".
   Апофеозом всего прозвучало требовательное мычание коровы; ей тут же ответила вторая, а Никитин, не отпуская от себя Бэйлу, опять протолкался к Марио:
   - Ну как друг, - хлопнул он итальянца по плечу (оно-то не пострадало) - жить хорошо?
   - А хорошо жить еще лучше, - подхватил эту известную фразу Грассо, - только жрать хочется - сейчас бы целого быка съел.
   Окрестности опять заполнила тишина - все эти слова итальянец произнес на чистейшем русском языке с едва уловимым среднерусским акцентом ("Ивановским, - вспомнил тракторист, - именно из этого города прибыла в новый мир Светлана").
   - Мне показалось, или я сейчас стал понимать итальянский язык? - в двери фургона стоял доктор Браун.
   - Русский, - смеясь, обрадовал его командир, - русский язык ты выучил за два часа, Энтони.
   - Ага, - добавил про себя Анатолий, с удовольствием обозреваю еще более вытянувшуюся от изумления физиономию британца, - а еще освоил практически весь русский фольклор, половину попсы и начало "Евгения Онегина" (именно на третьей главе романа-поэмы Пушкина заснула Светлана). Хорошо хоть, с русским матом не успел познакомиться; ну это дело поправимое - вот сегодня напьюсь и устрою тебе еще один урок...
   За столом полковник Кудрявцев с Анатолием сидели вдвоем. Вокруг собрались все обитатели лагеря - за исключением караульных и двух Сергеев, которым, оказывается, поручили исследовать загадочную жидкость с запахом пластмассы. Теперь они возились за пределами лагеря, где сгрузили внушительную гору канистр; спешили использовать те немногие минуты, когда можно было использовать электричество.
   - Все равно нам не нальют, - буркнул бывший священник, уходя в свою "мастерскую".
   - "Эти наисследуют, - вспомнил Никитин слова командира, - ну ладно, вроде взрываться там нечему, а через пару дней возьмемся за дело всерьез".
   Через пару дней - это когда поисковая группа (теперь одна, большая, под командованием полковника) закончит обследование оставшихся мест возможного обитания людей. И Анатолий был включен в эту группу! Ведь он, как и обещал, вспахал все, что требовалось, а трактор (не "Беларусь" конечно, китайский - он и соляры меньше жрет) с прицепом пусть поводит маньчжурский майор. Пусть потренируется - скоро им с Виталиком Дубовым и Борькой Левиным броневик восстанавливать.
   А пока Никитин сидел за столом, уставленным праздничными закусками; такие же украшали соседние столы - Зинаида с помощницами сегодня расстарались. Но только на их с командиром столе стояла трехлитровая бутыль с так греющей когда-то этикеткой водки "Смирнов" - на английском языке, конечно, ведь этот знаменитый брэнд давно выкупили иностранцы. Бутылку венчало нехитрое пластмассовое устройство, выполнявшее роль насоса, и сейчас оно активно работало - командир доливал уже второй стакан, точно такой же, какой Никитин недавно подавал в фургоне охрипшей Свете Кузьминой. Доливал до самого верха и тракторист поежился - не оскандалиться бы; для него такая доза не была запредельной, но вот так сразу, без разбега...
   Анатолий бросил взгляд на соседний столик, где с подругами сидели две израильтянки - Бэйла с Оксаной; командирская подруга шептала что-то его Бэйле, а та... Он в замешательстве едва не стал тереть глаза! Но нет - зрение, отлично функционирующее, как и все остальное в его молодом здоровом теле, не подводило: Тагер не хмурилась, не смотрела с укоризной; она весело, с каким-то непонятным ожиданием смотрела на него, словно он сейчас должен был разродиться целой серией фокусов. И Никитин понял - его ждет какой-то розыгрыш; а поняв - успокоился и поднял стакан вслед за командиром.
   - Ну что друзья, - встал тот со своим стаканом в руке, непонятно как не пролив ни капли жидкости, которую  сам же и налил "с горкой" ("Сила поверхностного натяжения, - вспомнил тракторист, - вот что я знаю!"), - давайте отметим этот день, во многом для нас знаменательный. Во-первых, сегодня наши ряды пополнили сразу девять человек; что замечательно - шестеро из них дети.
   Кто-то попытался крикнуть: "Ура!", но Кудрявцев поднял свободную руку, и этот клич не подхватили.
   - Во вторых, - продолжил он, - мы общими усилиями спасли жизнь нашему товарищу, Марио Грассо... Ну и в третьих, сегодня, меньше чем через неделю после нашего появления здесь, мы открываем новую эру. Теперь мы будем не только потреблять, что нам милостиво дарит судьба и природа нашего нового мира - нет! Первая борозда, которую проложил Анатолий, показала - мы не только потребители в этом мире, мы - созидатели. А значит все, о чем мы мечтаем - новый город, новые открытия, светлое будущее наших детей - будет.
   Вот теперь действительно никто не мог остановить дружное "Ура!".
   Кудрявцев дождался, когда этот взрыв радости, способный, наверное поднять в небо птеродактилей за рекой (Волгой - если кто еще не знает) утихнет и закончил свой тост:
   - А поскольку мы с вами друзья, обещали по русскому обычаю налить трактористу полный стакан, ну или сколько он осилит (командир покосился на Анатолия и с долей злорадства на губах усмехнулся)... а сам он один, без компании пить отказался...
   - Во заливает, - восхитился про себя тракторист, не делая, впрочем, ни единого жеста в отрицание - может потому, что его стакан тоже был "с горочкой", не пролить бы, - когда это я так говорил; да и обещал меня напоить Николаич сам лично, общество тут ни при чем!
   А полковник провозгласил:
   - За нас, за наше будущее!
   Он  легонько чокнулся с Анатолием, с явным удовольствием вдохнул аромат чистой водки и медленно, словно смакуя каждый глоток, выцедил стакан до дна. Теперь все взоры переместились на Никитина. И тот постарался не подвести. Нюхать он не стал - и так горький запах заполнил все пространство вокруг стола - а быстро, в несколько крупных глотков, залил жгучую жидкость в себя. Он ожидал даже не легкого кружения в голове, а удара - будто Алтын должен был лягнуть его по затылку - сколько он уже не пил? Даже закрыл глаза. Но... ничего не произошло - словно стакан холодной воды выпил. Нет, горло конечно обожгло, и в пищеводе потеплело; а вот в желудке  - Никитин явственно представил перед собой не очень аппетитную картинку этого важного органа пищеварения в разрезе из какого-то анатомического атласа и его передернуло. В желудке просто добавилось тяжести и он открыл глаза.
   Командир очевидно увидел, как его "пробрало" (не от водки - от атласа) и участливо спросил:
   - Как пошла? - и не дожидаясь ответа, сунул ему в руку вилку с соленым огурцом (из последних запасов Сергеевны - когда еще свежие будут?!). И... вынул из другой стакан, который тут же наполнил - опять до краев. В свою посудину он налил водку, пока тракторист "наслаждался" ощущениями с закрытыми глазами.
   - А теперь, - командир опять стоял, - давайте помянем всех, кого здесь нет, кого чья-то злая воля бросила сюда на погибель... Всем не наливаю - все выпьем тогда, когда соберемся здесь в полном составе - то есть очень скоро.
   Такой тост пропускать было нельзя. И Никитин - теперь так же медленно, как Кудрявцев, опустошил свой стакан, доведя счет до ровных поллитра.
   Теперь в руке у него оказался соленый помидор.
   - Этих ждать еще дольше, - подумал  Никитин, пытаясь все таки обнаружить внутри себя хоть каплю опьянения. Увы опять лишь обожгло горло, да прибавилось тяжести в..., - это что - еще один?
   В руке его опять был полный стакан, а полковник провозгласил новый тост, от которого опять ну никак нельзя было отказаться:
   - Третий тост, по традиции, за милых дам. За наших красивых, удивительных и любимых девушек, - он лихо опрокинул в себя очередные двести пятьдесят граммов огненной жидкости (ну не такой и огненной, как оказалось) и оказался вдруг у другого стола, перед Оксаной Гольдберг.
   А девушка вроде ждала этого - уже стояла рядом со столом, и ничто не помешало им заключить друг друга в объятия. Анатолий свой стакан допивал на ходу; даже на бегу - ведь Бэйла тоже стояла, и тоже ждала - его.   А когда их долгий поцелуй все-таки закончился, израильтянка спросила, провокационно облизывая губы; спросила на русском языке:
   - А разве это не водка была?..
   


   


 




















Глава 14. Полковник Кудрявцев. Великий и могучий.
   - Итак, - полковник склонился над самой настоящей картой, которая была расстелена на столе, который буквально пять минут назад был обеденным (если быть совсем точным - за ним недавно завтракали - ведь на командирских часах было половина восьмого утра), - итак, у нас осталось необследованными восемь участков.
    Его рука накрыла левый верхний угол карты, которую вчера вечером с усердием вырисовывал Виталик Ершов. Карта представляла собой огромный квадрат, разбитый на двадцать пять мелких - абсолютно равных по размерам, но никак не по содержанию, точнее по рисункам, обозначавшим на этой схеме участки наций, имевших несчастье (а для некоторых, может и счастье - будущее покажет) оказаться в миоцене.
   Полковник нашел русский лагерь, "украшенный" миниатюрной баней - точной копией той, что стояла совсем рядом; рядом правый нижний угол карты занимал сомалийский лагерь с хижиной в центре. Слева от русских была обведена квадратиком пока еще неразрушенная Пизанская башня, дальше - колумбийская рощица коки, ныне прекратившая свое существование.
   - Кроме нескольких обгорелых палок, которые я закопал там же поглубже, - вспомнил полковник и перевел взгляд левее - квадратик в правом нижнем углу украшал красивенький массажный домик, - вон он стоит рядом с огромной секвойей.
   А в центре этой красочной схемы мрачнел черный квадрат. Какой Малевич?! - вряд ли великому художнику удалось бы передать красками ужас и безысходность, что сейчас плеснуло в глаза Кудрявцеву от мрачного пятна, обозначившего бывшее логово седой собакомедведицы.
   Все эти картинки живо промелькнули перед его взглядом, и он опять вернулся к большому белому пятну в левом верхнем углу. Соратники ждали его команды; сразу четыре единицы техники готовы были мчаться на помощь оставшимся в живых людям (ну и за сюрпризами из родного двадцать первого века, конечно). Кроме "Вранглера" и "Витары", которые теперь должны были передвигаться только вместе, следом в рейд должны были выдвинуться трактор с прицепом - экипаж: майор Цзы и представитель немецкой диаспоры (в единственном пока числе) и "Эксплорер" - с Самчаем, Холодовым  (силовая составляющая) и четырьмя грузчиками - эти попали сегодня в рейд согласно графика.
   - Еще один график, - улыбнулся командир, - сколько их еще предстоит составить Маше с родоначальницей советских компьютеров, пока жизнь наша упорядочится, и все графики уйдут в прошлое - будем просто жить, каждый выполняя дело по душе?
   Он провел рукой по верхней границе схемы - там неразрисованных пока квадратиков было больше всего.
   - Вот отсюда и начнем, - он показал на границу участка, где едва ни приняли ужасную смерть профессор и Холодов с Марио, - пойдем по периметру - здесь пять участков; потом перейдем к внутренним трем.
   Он не добавил, что эти три лагеря примыкают к черному квадрату, а значит шансов выжить там у людей было намного меньше...
    "Вранглер" бодро мчался по пойме вдоль реки - командир даже позволил себе приблизиться к ней - это тоже поиск; когда-то русским придется перейти этот "Рубикон", чтобы разобраться с динозаврами (и может быть помочь выжившим) - пока древние ящеры сами не решили разобраться с ними. Оксана и Марио с Ириной жадно вглядывались  в темнеющий вдалеке чудовищно древний лес, и он их надежды оправдал. Из чащи вдруг выскочила мелкая фигурка какого-то зверька и бросилась в их направлении, улепетывая от кого-то на четырех лапах так быстро, что мелькания конечностей трудно было разглядеть даже в бинокль.
   Его преследователю так часто перебирать ногами - а он передвигался на двух нижних - нужды не было. Он и так догонял жертву очень быстро, совершая один гигантский прыжок, когда та, наверное, успевала сделать десять. До реки животное, оказавшееся не таким уж и мелким, не добежало метров двести. Громадная пасть тираннозавра - а именно этот ужас юрского периода нагнал сейчас какого-то предка лошади - широко раскрылась, показав в бинокли и оптические прицелы страшные зубы, и сомкнулась, разрывая живую плоть почти пополам.
   - Командир, - это выскочившая из остановившейся рядом "Витары" Бэйла просила разрешения на выстрел.
   Еще пару дней назад Кудрявцев подумал бы, стоит ли тратить драгоценный патрон на эту совершенно не нужную им добычу.  Но ведь когда-то ведь им все равно придется сразиться с этими живыми "экскаваторами" - вон как хищник работает "ковшом", выдирая огромный куски из лошади. И к тому же впереди маячила блестящая перспектива пополнения арсенала оружием из несокрушимой пластмассы (надо скорее заняться ею, а то нашли исследователей - бывшего попа и писателя-графомана; а у самих один академик, два профессора и доцент в придачу поросятам хвосты крутят).
   - Не поросятам, а верблюдам, - развеселился он, кивая Бэйле.
   Грохнул выстрел винтовки Драгунова, и динозавр выронил из пасти очередной кусок конины. Он замер на месте, вытянув голову вверх, словно пытаясь понять, какая сила вырвала из его черепа нехилый кусок? Рядом грохнуло еще раз - теперь удачи попробовала Ирина. И русский "Вепрь" не подкачал - это выстрел заставил тираннозавра высоко подскочить на месте и понестись вдруг по кругу, роняя такие небольшие по сравнению с его огромным тело кусочки мозга и капли крови.
   - Ну совсем как курица, которой отрубили башку, - полковник как-то видел подобную картинку по телевизору, - не зря говорят, что птицы произошли от динозавров.
   А прервал метания огромного хищника третий выстрел; это "Бенелли" Оксаны поразил опять таки многострадальную голову чудовища, угодив видимо в какой-то совсем жизненно важный орган в мозгу. Теперь тираннозавр взбивал пыль и ошметки стерни всеми пятью конечностями (включая толстый сильный хвост), крутясь на одном месте.
   - Поехали, - оторвал командир всех от завораживающей картины, и бойцы поспешили в машины.
   - Класс! Как ты его, - успел услышать он восхищенный возглас Толи Никитина - а именно он с Тагер и профессором Романовым с Таней-Тамарой составляли второй экипаж.
   - Класс, - повторил Кудрявцев, трогая джип с места, - особенно если учесть, что на той лошади была уздечка.
   - Ой, - прикрыла ладошкой рот Ирина, - а где же всадник?
   На это вопрос полковник отвечать не стал, а на предложение немедленно переправиться за реку (на чем? не вплавь же!) ответил:
   - Переправимся... только позже. Наладим переправу, или какое-то другое средство. Надо еще посмотреть в Википедии, какие хищники могут в реке плавать; она ведь тоже сюда из миоцена прибыла. А пока нам надо спешить туда - он показал рукой на лобовое стекло.
   "Вранглер" как раз повернул на девяносто градусов; его пассажиры могли видеть одинокую хижину африканского лагеря, но смотрели они не в лес, а вперед, на широкую полосу открытого пространства, ограниченного слева миоценовым бором, а справа поднимавшимся все выше и выше скальным разрезом. Впереди было двадцать пять километров пути, не ограниченного ничем, лишь воспоминаниями о событиях, происходивших совсем недавно в древней чаще - попеременно в маньчжурском лагере, в "Тайване", где их до сих пор ждали запасы элитного алкоголя (к следующему воскресенью надо постараться вывезти - обещал ведь налить всем). Потом промелькнули валлонские развалины - коров из них удалось вывезти на прицепе - валлонские девушки тоже ехали внутри бывшего мусорного контейнера, успокаивая животных.
   Наконец идущий первым "Вранглер" повернул - командир лишь мельком глянул на лагерь дикарей; его не интересовало, из какой части "старого" света они появились здесь. Главное - от них теперь не исходило угрозы. Так же в молчании они промчались еще пять километров, поглядывая теперь направо - там, километрах в трех, тоже темнела громада леса. Неизвестно пока какого леса; оттуда могла исходить любая угроза - да хотя бы тот же крокодил: откуда-то ведь он взялся? А пока надо было разбираться вот с этим лагерем; автомобили остановились напротив развалин, хаотично раскинувшихся совсем недалеко в их "родной" чаще. Увы, развалины совсем немногочисленные и бедные, а главное - совершенно безлюдные. Это тоже была Африка. Какая ее часть? С каким народом? Этого наверное не сказал бы теперь никто. Но явно не пигмеи, бушмены, или какие другие малорослые темнокожие; немногие сохранившиеся хижины были на удивление высокими - так что даже Марио входил в них, едва наклоняя голову. Современных построек тут было всего три - два фрагмента спален в железобетонном исполнении и кусочек магазина автоаксессуаров; а может, он когда-то был частью бензозаправки - уж больно провоняло все вокруг топливом.
   Этот запах не помог выжить людям, как когда-то тибетскому мастифу; не помогла и центральная хижина анклава. Остов из гладко строганных жердей был покрыт выделанными шкурами шерстью наружу; более пушистые и приятные для прикосновения меха покрывали в несколько слоев глиняный пол внутри этого шатра. Полковник остановился посреди шатра, подняв голову кверху. Здесь было на удивление прохладно и... умиротворенно, что ли? Только не в душе командира - голову он поднял не к макушке шатра, а к тому, на чей счет сейчас записал еще несколько десятков загубленных жизней.
   - Вернемся сюда... через несколько дней, - сообщил он товарищам, выйдя под жаркие лучи солнца. Зачем? - он и сам не знал пока, - а пока едем дальше, может в следующем лагере повезет?
   Повезло. Во всех смыслах повезло - потому что это был лагерь с живыми людьми, более того, с дружественным народом. Высокий плечистый серб Бранко даже прослезился, обнимая командира. Остальных русских (а как их иначе было назвать, ведь даже Таня-Тамара со вчерашнего дня тараторила не хуже какой-нибудь ивановской ткачихи) тоже расхватали в объятия - ведь спасателей было восемь (девятым был весело метавшийся по лагерю Малыш, но его обнять никто не решился),  а сербов - двенадцать. Именно столько человек собралось в страшный день девятнадцатого сентября в маленькой древней церквушке, алтарь которой до сих пор возвышался в середине лагеря. Так что четыре парня, столько же девушек и детей (три девочки и мальчик) знали друг друга по прежней жизни; многие были родственниками, но попытки Бранко на русско-сербском объяснить, кто тут кому кем доводится командир прервал самым решительным образом. Во первых, он приказал накормить хозяев анклава (вот такая вот изощренная форма гостеприимства - а что поделаешь, людей много, а местный рынок зацепило самым краешком, да и в супермаркете кто-то в момент переноса был в хозяйственном отделе) - хозяева эти уже третий день голодали, оставив последние крохи детям. На вылазку они пока не решились, помнили тот самый первый день, когда живая волна каких-то чудовищ буквально смела всех остальных, оставив в развалинах только бурые разводы на стенах и полах.
   - Один из них, на трех лапах, - серба аж передернуло от пережитого ужаса и он показал на точку в метре от гладкого церковного пола, - лег здесь и не вставал больше суток.
   - А вы? - это профессор вспомнил, что прекрасно знает сербский язык.
   - А мы сидели и дрожали, - признался Бранко, - молиться было некому, потому что наш священник вышел, чтобы изгнать это исчадье ада назад, в преисподнюю...
   - И?
   - И попал этому исчадью на обед.
   Командир ушел, он не хотел вспоминать ни ту трехногую тварь, что была сейчас надежно запечатана в прозрачном могильнике, ни многочисленные жертвы других чудовищ. Вместе с Оксаной (Бэйла и Анатолий сейчас дежурили на противоположных флангах, охраняя лагерь) они обошли развалины. Единственным, что привлекло их взгляд (кроме того самого хозяйственного отдела, полного милых женскому глазу мелочей) была какая-то телега; но к автомобилю ее никак нельзя было приспособить.
   А как разрешить дилемму - прямо сейчас везти сербов домой (а в их согласии командир ни на минуту не сомневался), или оставить здесь охрану, и ехать дальше - в надежде, что в соседнем лагере тоже кто-то ждет помощь? Знать бы заранее, сейчас бы сюда уже подъезжали трактор и "Эксплорер". А где, кстати, они сейчас? Он отправил этот автокараван в узбекский лагерь, за хлопком, экскаватором и... тандырами - Кудрявцев не сомневался, что Холодов притащит такие полезные (на его взгляд) вещи первым же рейсом.
   Полковник попробовал восстановить в памяти карту. А что ее восстанавливать - у него же в кармане есть копия, не такая большая и красочная, как оставшаяся в русском лагере, но сейчас и она вполне выполнила свою задачу - показала, что сербский участок миоцена правым нижним углом соприкасается с узбекским - соответственно с его левым верхним. Более того - между этими лагерями вилась пунктирная линия - это сам командир показывал вчера вечером Ершову поворот, где он бросил "Вранглер", бросаясь на помощь товарищам.
   - Ну, может, до самого лагеря и не доберемся, - совсем повеселел он, - но там же сейчас Виталик Дубов с "Хускварной". Пробьемся. Ради них - он посмотрел на пробежавшую мимо пару сербских девочек - пробьемся!
   - Алексей Александрович! - профессор подошел вместе с Бранко, - смотри.
   Палец Кудрявцева уперся в сербско-узбекский стык и Романов мгновенно понял:
   - Едем за помощью?
   - Мы - едем. А ты, Алексей Александрович, со своими бойцами занимай круговую оборону и из лагеря не ногой.
   - Но...
   - Не ногой,  - повторил командир и нахмурился - сколько раз можно объяснять, что он два раза не повторяет...
   Тропа действительно привела "Вранглер" в узбекский лагерь. Дело здесь к отправке двигалось достаточно медленно - не потому что рвения не хватало; просто хлопок был утрамбован с такой чудовищной плотностью, что казалось - какой-то громадный пресс давил на каждый укладываемый слой. Все объяснилось просто - Холодов, поначалу прятавший стыдливо глаза (оба тандыра уже были загружены в прицеп), объяснил, что этот "кубик" пять на пять метров на самом деле часть огромной белоснежной горы, что вырастают в Узбекистане каждой осенью на хлопкозаготовительных пунктах. А сюда прибыл самый нижний слой, утрамбованный верхними - ведь тот самый ход, что спас узбекского завуча с девочками, был частью вентиляционной системы (чтобы хлопок не самовозгорелся), что устраивается у самой земли.
   Так что полковник даже не стал ждать, когда тандыры в прицепе полностью закроет хлопок - майор Цзы и сам найдет дорогу домой. А не найдет - Саша Захаров ему покажет - вон он вылезает  из кабины экскаватора с довольной физиономией.
   - Работает как часы! - похвалился он, - а в салоне работать - одно удовольствие. Кондиционер, управление джойстиком. Вот потренируюсь - я вам такого наворочаю! Хоть целый угольный разрез.
   - Уголь нам не нужен, - засмеялся полковник, - здесь и так температура меньше плюс двадцати пяти не опускается. А работой обеспечим, не переживай.
   - А с этим что? - широкая ладонь экскаваторщика погладила белую эмаль, которая украшала огромную, отличимую только размерами от живой  розу, заменившую собой герб на левой створке золотых ворот.
   Точно такая же, только темно-бордовая,  цвета и блеска один в один с орденом Красной Звезды, которых на парадном кителе полковника было три, была на другой створке. Кто-то плеснул на нее жидкостью, скорее всего водой, и эти играющие на солнце капли создали иллюзию живой розы настолько реальную, что Оксана невольно сделала шаг вперед и понюхала ее. Увы, ни золото, ни эмаль не пахли ничем, кроме нагретого металла, но девушка не огорчилась:
   - Заберем! Такую красоту обязательно надо забрать с собой.
   Она повернулась к Кудрявцеву и тот кивнул, прикинув все же опасливо - какой же все таки смысл вложил в эти символы неведомый хозяин этой роскоши - неужели увлекался историей, намекал на войну Алой и Белой роз.
   - Нам никаких войн не надо, - подумал он, - мы мирные люди, и наш бронепоезд действительно стоит на запасном пути.
   Он сейчас вспомнил нерабочий пока БРДМ; а подошедший Холодов вспомнил куда более давние времена - свои детские годы, которые, оказывается были напоены запахом роз - не таких огромных, конечно, чем на воротах, но не менее волшебных:
   - Если бы я выбирал символ Узбекистана, по крайней мере ее Ферганской долины, - он тоже постучал ногтем по белой эмали, - я бы не кучу хлопка выбрал, а клумбу чайных роз. Видели бы вы, какие розы цвели у нас в райцентре, у памятника Ленину. А запах! Никакая Болгария, а тем более Голландия не сравнится.
   - Вот ты нам такие цветники и разобьешь, - показал командир на колючие кусты, сейчас такие невзрачные - ведь они попали сюда из осеннего сентября, - как только с хлопком закончите, выкопаете их, а заодно и виноград...
   - И персики, и гранаты, - подхватил Юрий, - чего тут только нет!
   - А мы поехали - нас профессор заждался, а с ним двенадцать сербов.
   - Ого, - только и успел воскликнуть Холодов - командирский "Вранглер" уже вырулил на тропу.
   Следом тяжело переваливался на кочках огромный черный внедорожник. Совсем скоро в нем свободно поместились тринадцать человек.  Самчай, вооруженный АКМ, который он по приказу командира сразу же передал Бранко - бывшему капралу армии еще федеративной Югославии, умудрился посадить сербского пацана рядом с собой, на подлокотник, благо рычага переключения автоматической коробки передач там не было - его кочерга торчала на передней панели. Этим он сразу стал для юного серба лучшим другом, а ведь тот еще не знал, что рядом сидит чемпион мира по тайскому боксу!
   - Без остановок, - напутствовал Самчая командир, и черный внедорожник унесся, повторяя путь двух автомобилей, который они проделали сюда утром.
   А маленькие, по сравнению с "Эксплорером", джипы направились в противоположную сторону - туда, где через пять километров их ждал следующий лагерь. Обитаемый лагерь. Но тут из за деревьев высыпали люди, при виде которых все схватились за оружие. Их было немного - всего четверо, но издали они походили на дикарей, пленивших совсем недавно русских спасателей.
   А вблизи - ничего, три девушки и парень улыбались широко и дружелюбно; жестами приглашали гостей в лагерь, где никакой засады не было - это сообщил командиру по-своему Малыш, обшаривший весь анклав быстрее, чем его границу пересекла нога Кудрявцева. Этих переселенцев - представителей народа буги, из Индонезии, кормить было нечем; но они от голода пока не страдали - здесь рынок мог поспорить с израильским. Когда-то. За неделю великолепный развал почти весь перекочевал на землю - в виде косточек и каких-то огрызков - эти будущие русские (а куда их девать?) особой аккуратностью не отличались.
   - Ну ничего - Ильин с Зинаидой их к порядку приучат, - решил командир, - а не справятся - Борис вымуштрует. Как говорится - вперед и с песней. А эти ребята попеть любят.
   И действительно, индонезийцы - все четверо, включая единственного парня, понимающего английский язык, не могли устоять на месте, приплясывали; они и говорили, припевая. У самого образованного даже английские слова получались напевными (вот доктор Браун удивится). Вопроса о переселении  Кудрявцев задавать не стал - столько радости плескалось в глазах девушек и парня, когда они поняли, что  их не оставят - ведь здесь тоже произошла недавно трагедия; счет к сумасшедшему богу рос. А барахлишко - ну что ж, и оно пригодится, пусть и не такое шикарное. Вот сейчас ребята приберут за собой - оставшиеся экзотические (для русских экзотические) фрукты - в несколько мешков - вообще-то мусорных, но и для такой цели вполне пригодных. А в отдельный мешок  все огрызки и косточки - вот так и нагибайтесь, приплясывая - как у вас ловко получается.
   Впрочем Оксана настояла немного задержаться здесь - уже прошло время обеда, а ведь все припасы они раздали сербам. Потому один мешок с фруктами (целыми, не огрызками) вытащили из машины и тщательно помыли, не жалея воды из пластиковой бутыли с оставшейся на ней до сих пор израильской этикеткой. Вода, конечно, была местной; ее было много - вон еще три полные пятилитровые емкости в автомобилях в резерве.
   Индонезийцы на льющуюся на землю воду смотрели с ужасом и огромным сожалением - рядом с их лагерем никаких источников не было. Может поэтому они сели в багажники так охотно, попарно в каждый джип. Эти русские - такие богатые на природные ресурсы - и нефти у них полно и газа; и воду на жалеют...
   Малыш в салон садиться не пожелал - понесся впереди "Вранглера" длинными прыжками; он словно был уверен, что Кудрявцев не станет обгонять его - ведь до следующей остановки всего пять километров, которые так хорошо пробежать по этой мягкой невысокой траве.
   Но в очередной лагерь пес не сунулся. По крайней мере один - дождался, пока на его широкий лоб ляжет ладонь полковника, и только потом пошел вперед, осторожно перебирая лапами по камням. Этот лагерь был угловым; за поворотом начнется линия, где они нашли туркмен и абхазов, где еще один лагерь, может быть, ждет помощи.
   А здесь их никто не ждал - на удивление однородный, Кудрявцев даже сказал бы цельный участок, усеянный каменными глыбами, украшал в центре каменный же дацан - кажется так у буддистов называются молитвенные дома. Ведь нескончаемая протяжная нота, которая неслась наружу из него, явно была частью песнопений, посвященных великому Будде. Командир даже постоял немного, задержав остальных, дожидаясь окончания этого звука. Но он длился и длился, не прерываясь минуту, вторую, третью... Дольше даже оперный певец не смог бы тянуть, и он понял - поет не один, а двое, или даже несколько человек - настолько искусно, что ухо совершенно не различало - когда одно горло останавливает свою работу, чтобы набрать новую порцию воздуха, и когда другое добавляет свою лепту в общий призыв.
   - Не меньше четырех, - решил он наконец и сделал шаг вперед - не очень удачный, потому что камень под ногой вывернулся и загремел в небольшую яму, совершенно не заглушив пения.
   Но кто-то, видимо, посчитал иначе. Этот кто-то - невысокий круглолицый человек - в одежде буддистского монаха желтого цвета (балахон или тога, как она правильно называется?) показался в темном проеме каменного строения, и очень ловко ступая на камни, подошел к русским. Индонезийцы тоже вылезли из машин, но остановились рядом с ними, не решаясь почему-то приблизиться к каменной осыпи.
   Монах остановился перед ним, оглядел поочередно спутников Александра, остановив взгляд подольше на собаке и Оксане, нацелившей свой "Бенелли" прямо ему в лицо. Он усмехнулся, очевидно не  восприняв всерьез ее грозный вид (а зря - спросил бы хоть у сегодняшнего тираннозавра!), и наконец остановил свой взгляд на полковнике Кудрявцеве. Тут его равнодушный взгляд сломался; лицо цвета переспелого лимона побледнело, и он низко склонился:
   - Приветствую ламу Перехода!
   А командир не знал, чему удивляться - этому человеку, которому было не меньше пятидесяти лет; вопросу, заданному на русском языке;  или этому самому "Переходу", у которого, оказывается, есть лама - полковник Кудрявцев. Последнее он и решил уточнить:
  - Что за переход?
   Буддист удивился не меньше его:
   - Лама говорит на едином?
   - Я не лама, - терпеливо поправил его Александр, - я полковник российской армии Кудрявцев, и говорю я на русском языке.
   - Это сейчас он русский, - в свою очередь пояснил монах, - а в будущем он станет единым.
   Командир возражать не стал - а чего возражать: единый, так единый; еще бы насчет перехода пояснения получить, да как-нибудь аккуратно поинтересоваться насчет возраста собеседника. Аккуратно не получилось. Анатолий, явно обрадовавшийся, что здесь говорят на русском языке, спросил прямо:
   - А не староват ли ты для этих мест, дядя?
   - А я не из этих мест, - удостоил его легким кивком монах, и тут же поправился, - мы не их этих мест. Мы из Тибета, хранители Перехода.
   - Какого перехода? - нетерпеливо перебил его русский тракторист.
   - Перехода в Шамбалу.
   - Шамбалу? - поразился Никитин, который явно не раз читал о волшебной стране, - и где эта Шамбала?!
   - Здесь, - монах обвел рукой окрестности - и миоценовый лес, и широкую степь, ограниченную с одной стороны поймой,  с другой - синеющими вдали горными вершинами, а с третьей, как утверждал профессор, Индийским океаном.
   - Это Шамбала?! - теперь поразились все, и командир в том числе, может не так явно как остальные, но все же ... - он тоже слышал об этой стране счастья, но не предполагал, что счастье это такое горькое и кровавое. Хотя если посмотреть направо, на Оксану...
   Монах не дал додумать, поманил их за собой, в дацан. Русские едва поместились у дверей хижины, не решаясь пройти вглубь ее - туда, где прямо посреди помещения лежал огромный валун, покрытый инеем. От него ощутимо тянуло холодом и полковник невольно посочувствовал трем копиям первого монаха, который уже внутри представился:
   - Я лама Севера; это, - он повел рукой по часовой стрелке, показывая на сотоварища, сидящего со скрещенными ногами на каменном полу в следующем, после свободного, углу, - лама Востока...
   - А дальше Ламы Юга и Запада, - подсказал нетерпеливо Анатолий, - а это что за хрень?
   - Это и есть камень Перехода, - совсем не обиделся тибетец, - раньше он закрывал проход из подлунного мира в Шамбалу, а когда вдруг открылись сотни, нет - тысячи других переходов ("Ага, - понял Кудрявцев, - это когда нас или наши копии переносили..."), мы с братьями решили тоже идти сюда. Теперь мы держим камень, чтобы он не пустил зло в подлунный мир.
   - Зло уже давно побеждено, - это Оксана вместе со словами выпустила облачко пара в морозный воздух.
   Монах опять остановил долгий взгляд на ней, так что девушка поежилась, и возразил:
   - Она не была Злом. Зло направляло ее; скоро оно придет сюда само.
   - И что нам делать? - Ира Ильина тоже зябко обхватила плечи руками, и сзади зашевелился, обнимая ее крепкими теплыми руками, Марио.
   - Сражаться, - пожал плечами тибетец.
   - И побеждать? - вдвоем выкрикнули командир с Оксаной, на что лама Севера опять пожал плечами.
   - А может нам... туда? - Анатолий опять ткнул палец в сторону камня, исторгающего холод, - или там  холодно?
   - Там - это в горном Тибете, - усмехнулся монах, - там сейчас минус двадцать пять по Цельсию.
   - О, как! - немного удивился Кудрявцев, - не такие они дремучие оказывается.
   А лама предвосхитил следующий вопрос тракториста:
   - И трактором этот камень сдвинуть не получится - не все в этом... этих мирах измеряется лошадиными силами. Он, - палец тибетца едва не ткнулся в грудь Александра, - смог бы открыть переход. Подучится немного, помедитирует, хотя бы как я - лет пятьдесят, и сможет.
   - Это сколько же ему лет? - опять удивился командир, и спросил вслух, обозревая голые стены дацана, и принюхиваясь, невольно вспомнив хижину дикарей:
   - А что же вы ели все эти дни, и куда вы?..
   - Мы едим то, что нам приносят люди.
   - А если они не придут?
   - Но вы же пришли, - этот довод сразил командира и он пошел доставать мешки с фруктами.
   Тот же лама Севера (хотя его место располагалось как раз в западном углу хижины) сообщил, что никаких диет они не придерживаются, гостям всегда рады, особенно если они приходят со своими продуктами. И что никого, кроме их четверых, из двадцать первого века сюда не перенесло; никаких чудовищ они не видели, хотя присутствие их ощущали - до того самого момента, когда он, лама Перехода, не уничтожил их с помощью своей спутницы, к которой часть силы - добрая часть - их праматери и перешла.
   Последнее лама рассказал только Кудрявцеву, который единственный из русских зашел опять в этот холодный грот. Тибетец тут же сел в своем углу и затянул нескончаемую песнь; другой лама - тот что Запада, в свою очередь поднялся и наклонился к мешку, чтобы порадовать горло и желудок. У Александра было еще много вопросов к монаху, но с ними он решил подождать - понял, что не раз еще приедет сюда - хотя бы продуктов завести. Почему-то он воспринял всерьез все, что сказал сейчас старый монах. Ну, кроме Шамбалы, конечно. Хотя и тут... все в их руках; захотят - построят рай на земле. Тем более, что образцы есть - та же Ферганская долина Холодова, или побережье Средиземного моря Оксаны...
   В следующий лагерь Малыш заскочил сходу, хотя из него тоже доносилась заунывная песнь. На этот раз посвященная богине Кали - кажется именно ее изображают с шестью руками; ее еще называют богиней смерти. Этот символ какой-то из индийских народностей возвышался посреди анклава, привлекая своей свирепой красотой единственную оставшуюся в живых поклонницу - прекрасную, словно только что из индийского фильма про несчастную любовь, девушку в пурпурном сари, увешанную килограммами золотых украшений.
   Почему про несчастную? Потому что у индианки из плотно прикрытых глаз двумя непрерывными ручейками текли слезы, а лицо было отчаянным и решительным одновременно.
   - Таким может быть лицо в последние мгновения жизни, - подумал командир, следовавший в двух шагах за красавицей, не решаясь прервать этот волшебный танец, в котором индианка с закрытыми глазами очевидно прощалась с новым миром, который только что называли Шамбалой, - и не удивительно, если она всю неделю провела здесь одна, после того, как  соплеменников на ее глазах разорвали на части чудовища. Другой бы, или другая давно пустила в дело нож, - он вдруг вспомнил опасную бритву на полу ванной Нади Исаковой, и шагнул вперед, догоняя танцовщицу.
   Нож, о котором подумал Кудрявцев - большой индийский кинжал, тоже украшенный самоцветами - направил свое движение к сердцу девушки, но не достиг даже одежды: зачем иначе следовал за ней командир? Клинок без всякого сопротивления перешел в его руки, а следом и сама девушка упала в них. Только теперь зрители - а в этот лагерь не побоялись зайти и индонезийцы, стряхнули с себя наваждение колдовского танца; зашумели, задвигались, и Александр передал легкое тело (тоже наверное ничего не ела?) Ире и одной из ее новых подруг.
   Здесь тоже был кусочек рынка - но в таком безобразном состоянии, словно на этом прилавке развернулась настоящая битва. А может, и развернулась - кто теперь скажет? Индианка? Нечего ей тут делать - едем в лагерь, а там доктора, там Света Кузьмина...
   Полковник вдруг вспомнил, как после чудесного исцеления Марио его отвел в сторону доктор Браун. Волнуясь, и  немного путая еще совсем недавно непонятные русские слова, он снял свое вето в отношение лечения "толерантности" у некоторых сотоварищей. Командир Светлане об этом сообщил вчера же, вечером; тогда же у тайских массажисток появилась еще одна ученица - ненадолго, успокоил он Левина - погладит несколько голов и все. Вот еще одну пациентку усаживают между собой Марио с Ирой Ильиной. А может, помощи Кузьминой не понадобится?..
   Всю дорогу - а джипы пропустили и пустой туркменский лагерь, и все остальные; повернули к пойме и понеслись домой - командир, а с ним, несомненно, и все его бойцы, тихо радовались:  еще пять человек дождались спасателей.
   - Плюс двенадцать сербов!  Сегодня будем спать с чувством выполненного долга, - сообщил он своей команде, и те заулыбались - даже индианка. Девушка теперь радовалась непонятно чему, не отвечая на вопросы Оксаны, обернувшейся к ней - может она просто не могла раньше избавиться от злой богини, которая - вот ирония - спасла ее от чудовищ...
   В лагере, как всегда, кого-то распекал комендант. Но распекал как-то чересчур громко, даже... встревоженно, если не сказать панически. Так что полковник кивнул Ирине, поручив ей заботу о новоприбывших (как всегда - душ, столовая, Маша Котова, временное место проживания).
   - У нас все тут временно, - вдруг подумал командир, оглядывая лагерь с чувством любви, законной гордости и... некоторого недовольства - как любимое чадо, выросшее из штанишек, - давно пора другие покупать... тьфу ты, строить пора давно!
   А вон и строители будущие - два Сергея - стоят с виноватыми лицами перед Валерой Ильиным. Один еще и с протянутыми вперед, словно за милостыней, сложенными ладошками. Ежиков. У другого Сергея, Благолепова, лицо было виноватое, но руки свободными - ими он и размахивал, объясняя что-то разъяренному коменданту.
   - Вот, полюбуйтесь, Александр Николаевич, - повернулся Валерий к командиру, - экспериментаторы хреновы.
   - Так ты же сам их и поставил, - осадил его полковник, - еще и поручился за своих "лучших" помощников.
   Комендант тоже повесил виновато голову, а Кудрявцев взял в руки ладони Ежикова. В них словно кто-то налил воды - там она и застыла. И командир понял, что это за вода - та самая пластмасса, которую ничем не могли отскрести от бутылки из-под ковровской "Хеннесси".
   - Вроде бы в другом городе эту пакость разливали, - размышлял он, разглядывая этот удивительный симбиоз живой и неживой материи, который не позволял парню не кушать, ни ... он усмехнулся, вспомнив давний инцидент с другим Сергеем и спросил, уже вслух, - давно так гуляешь?
   Ответил за парня его друг:
   - Мы сначала хотели отскрести, ну или растворить .. в той же пластмассе.
   - Ну и как, - восхитился их находчивостью (или тупостью) Кудрявцев, - помогло?
   - Нет, - выпалил уже сам пострадавший, - только хуже стало,  а я так уже почти три часа мучаюсь.
   - Ага, даже приплясывать начал, - усмехнулся командир. Он вдруг сделал скорбное и одновременно решительное лицо, - вижу только один выход - на пенек и топором - обе ладошки сразу напрочь, чтобы один раз больно было. До ужина отрастут, а там у Зинаиды добавки попросишь - утром можно продолжать эксперименты.
   - Нет! - лицо у Ежикова вытянулось и он попытался выдернуть свои ладони из рук полковника.
   Тщетно - из рук командира не так-то легко вырваться. Он конечно, не потащил парня на показательную экзекуцию. Взглядом успокоив незадачливого экспериментатора, сам он в отчаянии задумался; нет - он отрешился от мира, пытаясь найти выход, такой, что позволил бы этому несокрушимому куску прозрачной пластмассы вернуться в исходной состояние, потечь веселым ручейком сквозь пальцы парня. И чудо случилось: пока все смотрели в его сосредоточенное лицо, Кудрявцев вдруг резко вскинул свои руки - из ладоней Сергея выплеснулась жидкость; когда все метнули взгляды вниз,  утоптанная почва жадно впитывала в себя последние капли.
   - Или я не лама Перехода? - усмехнулся он про себя, удивившись не меньше остальных, -  вот и перешла пластмасса... из твердого состояния в жидкое.
   Он сделал строгое лицо, заставляя окружающих - а не удивилась наверное только Оксана - вернуться к обыденности далеко не закончившегося понедельника.
   - Где у нас профессор Арчелия?
   - Он или она? - подтянул живот комендант, истово поедая взглядом такого непредсказуемого командира.
   - Георгия Арчелия, - терпеливо пояснил полковник, - Зинана - академик.
   - Так он же сегодня в карауле, - чему-то обрадовался Ильин - может тому, что за караул отвечал не он, а Боря Левин.
   - Старший сержант! - негромко бросил Кудрявцев, не глядя назад.
   А оттуда тотчас выскочил начальник охраны: "Я!"
   - Арчелия на посту или в свободной смене?
   - На посту, товарищ полковник еще.., - Левин посмотрел на часы, - пятнадцать минут.
   - Как раз успеем перекусить, - командир посмотрел на Оксану, и та кивнула, - сменится с поста, найти замену - и ко мне, в столовую.
   - Есть!
   - Ну что ж, пойдем посмотрим, чем нас сегодня Зина порадует! - этими словами командир выразил общее желание славно потрудившейся спасательной команды...


Глава 15. Профессор Арчелия. Что нам стоит дом построить?
   Георгию здесь нравилось. Люди нравились, отношения между ними, когда вроде бы никто никого не подгоняет, но шатающихся без дела не видно. Даже ему, специалисту по полупроводникам, ученому-теоретику, сразу же нашли занятие; не по специальности, конечно, но его новый начальник - русский сержант Борис Левин, оказавшийся самым настоящим израильтянином, успокоил Георгия - не успеешь, мол, оглянуться, как полковник Кудрявцев твой опыт и твои знания по прямому назначению применит. Хотя какое тут применение - до изобретения первого полупроводника больше семидесяти тысяч лет! Если, конечно, верить коллеге - питерскому профессору Романову.
   А верить приходилось - иначе и собственная молодость, и вернувшаяся прелесть юной Зиманы: Арчелия даже вспомнил, что такое ревность - с таким восхищением смотрели на его жену все молодые парни в лагере (а пожилых тут просто не было); наконец все признаки их провала, или перехода в прошлое, в одну из доисторических эпох были налицо.
   Это был дикий, жестокий... но такой прекрасный мир, в котором небольшая группа людей, и они - Георгий с Зиманой и внуками - в том числе, могли строить мир, надеясь только на собственные силы. И на оружие прежнего мира, которого здесь оказалось на удивление много. В свое время, в юности, Арчелия не отслужил срочную в Советской Армии - успел поступить в институт, потом сразу в аспирантуру, потом... все шло по накатанной, до того самого дня, когда Грузия объявила себя суверенным государством, а у всех других народов в ее границах  (у абхазцев в том числе) просто ни спросили - по путь ли им с титульной нацией.
   В той братоубийственной войне Георгий тоже не взял в руки оружие; он просто увез семью в родное село, до которого конфликт не докатился. Но здесь - понял он - другое дело. Здесь не спрятаться за спину соседа; здесь нет тыла - здесь везде фронт, и слава богу, что у него есть такой командующий, как полковник Кудрявцев. Поэтому с таким жадным ожиданием профессор Арчелия взял в руки автомат Калашникова, взял впервые в жизни, чтобы при необходимости защитить и себя, и свою семью, и свой новый народ.
   Единственное, что не давало ему полностью раствориться в атмосфере фронтира; забыть о прошлых заслугах и стремлениях - мысль о дочери, которая осталась там одна, без родителей и детей...
   Учителем русский израильтянин Борис оказался отличным; теорию и практику владения оружием пояснил сначала в караульном помещении: сразу две смены - для тех, кто спит, и для бодрствующих караульных - он простоял рядом с Георгием у стола для чистки оружия - разбирал-собирал автомат вместе с абхазцем столько раз, пока последний действительно не смог собрать его с закрытыми глазами. Левин и смену на посту с ним отстоял, отрабатывая все возможные и невозможные случаи, с которыми мог столкнуться вооруженный часовой. Как оказалось, все они не были плодом изощренной фантазии сержанта - он сам не раз попадал в подобные переделки, и единственное, почему он сейчас стоял рядом с профессором на крыше комнаты, где ночевали дети, а не остался навсегда в горах Афганистана - это неукоснительное выполнение Устава караульной службы.
   А теперь и Арчелия его выполнял - уже вторую смену он охранял лагерь без напарника; теперь от его внимания, его решительности и мужества зависел покой близких людей. Солнце - еще более жаркое, чем в родной Абхазии - уже касалось верхушек секвой (вот это великаны, сколько же лет нужно дереву, чтобы вымахать на такую высоту?), когда сержант Левин привел другого часового; соблюдая воинский ритуал произвел смену караула и... повел Георгия не в караулку - совсем в другую сторону. Туда, где весь день (да и всю ночь, наверное) одни умопомрачительные запахи сменяли другие.
   Арчелия конечно был удивлен, но внешне этого никак не проявил - начальник охраны, выполнявший сейчас роль разводящего, даже покосился одобрительно: вон как солдат службу несет, молодец! В столовой их ждала целая команда во главе с командиром, который тут же показал Георгию на лавку рядом с собой. Арчелия посмотрел на Левина; тот кивнул, а полковник Кудрявцев рассмеялся:
   - Молодец старший сержант! Так держать! А теперь быстренько сними товарища профессора с наряда; найди ему замену - он сейчас здесь нужнее.
   Георгий оглянулся на Бориса - тот аж засветился от похвалы; это каким же уважением пользуется тут полковник! Старший сержант даже не повел профессора в караулку - сам унес его автомат и снаряжение, чем, как посчитал Георгий, какие-то статьи того самого Устава сейчас нарушил. Впрочем для него скорее всего главным уставом был полковник - его приказы и распоряжения. Вот и Арчелия сейчас беспрекословно сел на лавку и принялся ждать команды - не для зрелища же его сорвали с караула.
    А впрочем... надо бы поосторожней со словами; казалось сама атмосфера вокруг могла творить чудеса или угадывать желания людей - командир кивнул двум парням, оказавшихся тезками, Сергеями, и те начали выгружать на соседний стол самые разнообразные предметы, словно действительно собирались показывать фокусы.
   Во-первых, это было полдюжины одноразовых тарелок, заполненных какой-то прозрачной субстанцией; по большей части прозрачной. Только в одной из них профессор разглядел какой-то мусор. Затем на столешницу легли несколько таких же прозрачных плит; нет - пригляделся Арчелия - одна (нижняя) сторона этих плит толщиной сантиметров пяти была покрыта бумагой. Точнее, эти белые листы были приклеены к ней, поскольку парни ворочали свои неведомые "игрушки" достаточно небрежно; так вот - несколько клочков бумаги они попросту оборвали - как раз по линии склеивания. Наконец на стол был водружена целая канистра, точнее часть ее, без верха с крышкой и ручкой для переноски. Сидевший с другой стороны от командира комендант лагеря Валерий Ильин чуть слышно застонал - видно его душе порча даже такой мелочи, как пустая канистра из под дизтоплива (судя по этикетке фирмы БиПи), была невосполнимой потерей. И Георгий его в этом поддерживал.
   - Ну и что вы нам на это скажете, уважаемый профессор? - за комендантом сидел еще один профессор - Алексей Романов, но сейчас командир обращался именно к нему, поскольку  русского коллегу Георгия полковник называл исключительно по имени-отчеству; впрочем такая вежливость была взаимной. И профессор Арчелия жаждал к ней присоединиться.
   Но это надо было еще заслужить; хотя бы для начала показать свои профессиональные навыки - ведь именно для этого его пригласили сюда? Потому он встал и подошел к столу, уже полностью заставленному пока непонятными предметами. Изуродованная канистра тоже была полна - может даже той самой субстанцией. Только здесь она не была прозрачной, поскольку была представлена в другом агрегатном состоянии - вспененном. Так что когда профессор попытался поднять полную (ну почти полную) двадцатилитровую канистру, он сделал это достаточно легко - вряд ли она весила больше одного килограмма.
   Арчелия легонько постучал одной из тарелок по краю стола. Нет, это не было стекло, хотя по весу было даже легче прозрачного кристалла двуокиси кремния; он ударил сильнее - комендант вроде опять застонал (что он теперь пожалел - столешницу или неизвестный пластик?). Точно! Это какой-то пластик, достаточно устойчивый на излом, привнесенный сюда из прежнего мира. Ведь пластмассу изобретут еще позже, чем полупроводники... Но почему тогда эти Сергеи стоят с таким гордым и одновременно виноватым видом, словно это они сейчас сделали случайно открытие мирового значения, хотя им поручали что-то совсем другое...
   - Не старайся, - остановил следующий, гораздо более широкий размах вооруженной тарелкой руки Георгия, полковник, - ее даже кувалдой не разобьешь. А еще она не горит и в воде... Ну насчет воды пока не проверяли. Вот ты Георгий... Георгиевич (Арчелия довольно кивнул) и проверь. Дело в том, что у нас есть некоторые запасы жидкой пластмассы... Значительные запасы, я бы даже сказал неограниченные. Но у нее, как мы предполагаем - командир окинул взглядом свой штаб, расположившийся сейчас в столовой под открытым небом, и соратники согласно кивнули, - есть хозяин. И когда он вернется.., а он обязательно вернется (еще один взгляд, и такие же синхронные кивки), этот кран может быть перекрыт. А может быть и совсем исчезнет. Так что хотелось бы по полной воспользоваться этой волшебной жидкостью. А вот как? - вопрос. Желательно, чтобы в первую очередь это были строительные материалы, предметы домашнего обихода, инструменты и... оружие.
   Вот тут профессор Арчелия командира понимал; еще вчера бы не понял, а сегодня, когда  подержал в руках боевое оружие, он прекрасно уловил страсть и нетерпение в сказанном внешне таким спокойным, даже равнодушным тоном слове: "Оружие!". И он кивнул, словно принимаясь тот час к заданию, а на самом деле обещая полковнику сделать все возможное... и невозможное.
   - Я так понимаю, - повернулся он к Сергеям, - это вы начали эксперименты?
   - Да, - неуверенно кивнул тот, что был, несмотря на юный возраст, украшен жиденькой бородкой. Неуверенно, потому что не знал, чего ждать от этого иноземного профессора, так уверенно говорящего на русском языке - похвалы или разгона.
   - Правды, - подумал Арчелия, -  от вас мне нужно только факты, - и, уже вслух, - и как протекал процесс формирования пластмассы, какие стадии прошла жидкость, сколько времени продолжалась эти стадии. Наконец - проверялась ли возможность остановки процесса; или обратной раскристаллизации конечного продукта. Ну и вот это...
   Георгий взял в руки две тарелки - одну с абсолютно прозрачной пластмассой, а другую с примесью внутри субстанции, оказавшейся какими-то длинными хвоинками: скорее всего они случайно попали в опытную емкость... ну хотя бы с той же секвойи. Он постучал теперь о два угла не такой широкой столешницы - двумя тарелками. Даже будь у него абсолютный слух, он не решился бы сказать - есть ли различия в глухих звуках на разных концах стола. А главное, повлияли ли эти хвоинки - своеобразная органическая арматура - на прочность пластика; и в какую сторону?
   На все шесть, или семь вопросов парни синхронно ответили пожатием плеч; гораздо больше информации дал полковник Кудрявцев. Сначала он смущенно (!) улыбнулся, когда прозвучал вопрос об обратной трансформации, а потом ответил на последний вопрос; весьма своеобразно ответил.
   Командир вдруг оказался рядом и, вынув из рук испуганно отшатнувшегося Георгия тарелки (а кто бы не испугался, когда рядом бесшумно возникает человек?), провел посреди каждой хорошо видимую черту по диаметру, перечертив  те самые хвоинки в опытной емкости поперек. И это в том самом пластике, который, по его собственным словам, кувалда не берет. Затем он, внешне совсем не напрягаясь, переломил их, словно гигантские таблетки, точно по царапинам. И делал это он закрыв глаза.
   А когда открыл их, подмигнул прямо в лицо ошарашенному Арчелия:
   - Пожалуй, Георгий Георгиевич, вот эта подольше сопротивлялась, - он протянул профессору половинку тарелки, где на изломе были отчетливо видны ярко-зеленые точки - органические нити корда действительно выполнили случайно поставленную перед ними задачу, - что вам нужно для исследований, профессор?
   Полковнику пришлось повторить вопрос, пока Георгий не понял, что от него хотят; еще минуту командир ждал, пока абхазец сформулирует ответ:
   - Лабораторная посуда - пластиковые или стеклянные бутылки, желательно с герметичными пробками; помощники, кроме вот этих двух еще кто-то владеющий инструментом; ассистент со знанием техники и технологии проведения научных экспериментов... Ну и один особенный ассистент!
   - И кто же это такой особенный?
   - Вы, товарищ полковник, - совсем по-уставному выдохнул Арчелия, ожидая от командира что-то вроде: "Ну у тебя и запросы, Георгий!"
   А Кудрявцев, к всеобщему удивлению, кивнул - будут тебе ассистенты, даже добавил:
   - Профессора Романова тоже наверное придется подключить, - ведь лучший мастер-краснодеревщик у нас говорит только на итальянском языке.., - он очевидно что-то вспомнил, потому что поколебавшись, предложил, или представил еще одну помощницу, - Кузьмину сюда!
   Эту девушку долго ждать не пришлось - она стояла совсем рядом; вместе с освободившимся начальником охраны.
   - Посмотри, - протянул полковник девушке одну из плит.
   Девушка взяла в руки достаточно тяжелый, в отличие от того, что скрывался в обрезанной канистре, результат "научного" эксперимента, и закрыла глаза; ее и командира с профессором Арчелия постепенно окружили товарищи. Наконец Кузьмина очнулась; Георгий  ощутил, что его сердце тревожно бьется - словно от слов девушки зависит, разрешат ли ему продолжить эксперимент с таким интересным материалом. Он взглянул сначала на командира и вдруг понял, что совсем недалек от правды. А Света Кузьмина, к его огромному облегчению, улыбнулась, и тихим голосом - благо вокруг мгновенно установилась тишина, даже слышно было, как неподалеку в очагах потрескивают дрова - вынесла приговор:
   - Они совсем пустая, словно книга с чистыми листами. Что в ней напишут - детскую сказку или роман ужасов, так она и будет читаться. Только...
   - Что только? - тут же сунулся к ней Георгий, словно эксперимент уже начался (а может это действительно так?).
   - Только писать надо было раньше, теперь здесь все листочки склеились - не перелистнешь.
   - Ну и замечательно, - остановил рукой еще один порыв абхазца командир, - вот завтра съездим в поиск в последний раз... пока в последний -  нас здесь еще три лагеря ждут... И с послезавтрашнего утра я в твоем распоряжении. Это будет среда, так что завтрашний день не теряйте - подумайте, как построить хотя бы временные сооружения.
   - Как скоро? - Арчелия почувствовал какой-то подвох.
   - К четвергу, - полковник улыбнулся ему хитрой, и в то же время какой-то... непреклонной, что ли, улыбкой, - тут некоторые утверждают, что в четверг  опять дождик будет - как раз чтобы картошку полить.
   Он посмотрел при этом на коменданта, но тот не замечал ничего в своей ярости; точнее не замечал ничего кроме предмета, эту ярость вызвавшую.
   - Это что? - возопил он, ткнув пальцем внутрь обрезанной канистры, где торчал еще один обрезок, на этот раз резиновой трубки диаметром не больше сантиметра.
   Ответил ему Сергей с бородкой, спрятавшийся предусмотрительно за широкой спиной командира:
   - Трубка это, от компрессора; мы ею такой пористый кирпичик ("Кирпич!" - молнией пронеслось в голове Георгия) и сделали; видел бы ты, Валерий Николаевич, как эта пластмасса бурлила в канистре!
   - Не видел и видеть не хочу, - отрезал комендант, - если на каждый кирпич по куску шланга отрезать, сколько вы таких кирпичей получите, пока все шланги не кончатся?
   - А действительно, сколько? - тревожно подумал профессор, поворачиваясь к следующему участнику дискуссии, Виталию Дубову, который когда-то работал на лесовозе, часть которого по-прежнему "украшала" русский лагерь.
   - Эх вы, экспериментаторы, - прогудел добродушно огромный парень, - суетесь не в свое дело, так спросили бы у знающих людей.
   - Это ты знающий? - мгновенно окрысились оба Сергея, - наверное в роте бетонных работ научили?
   - Точно, - широко улыбнулся Виталий, он был слишком большим и добродушным, чтобы обижаться на подколы этой "мелюзги" - я там много чему научился, у нас в полку свой БСУ был - это бетонно-смесительный узел, если кто не знает...
   - И что?
   - А то, - Виталик повернулся к более мелкому, безбородому Сергею, - бетон ведь на открытом воздухе только за двадцать четыре дня схватывается, так мы его в пропарке за сутки до кондиции доводили, в металлических формах...
   - И что? - опять не понял тот же оппонент.
   Дубов все таки начал злиться на бестолкового парня. Хотя профессор тоже пока не понял, к чему клонит бывший водитель лесовоза, оказавшийся еще и мастером бетонных работ.
   - Вот, - Виталий метнулся куда-то за стену и вернулся с куском бетонной стены, из которого торчала арматурина, - железо так же пристает к бетону, как шланг к вашей пластмассе.
   - А чтобы бетон не приставал к железной форме... - начал догадываться Арчелия.
   - Мы ее смазывали соляркой, - закончил Дубов.
   - Солярку не дам! - тут же выступил комендант Ильин.
   - Ну так не обязательно дизтопливо, - махнул рукой водитель лесовоза, - вон у Сергеевны от первой свиньи еще килограммов двадцать топленого сала осталось...
   - А ты откуда знаешь? - теперь вперед выступила повариха Егорова; Георгий понял, что топленого сала ему тоже не видать.
   - Хватит, - единственное слово командира мгновенно успокоило всех - теперь и комендант готов был поделиться запасами дизтоплива, и Егорова словно прикидывала, кого просить об очередной охоте, когда придется расстаться  со своими припасами, - дело не в солярке, и не в сале; дело в принципе - есть возможность и шланги не портить, и бумагу сэкономить - наделает Валентино форм - и пеки кирпичи, как горячие пирожки. Только успевай смазывать... - да хотя бы вон масла хлопкового надавим, у нас хлопка целый вагон!
   - Так и он кончится, - попытался ему возразить молодцеватый парень, с которым Георгий еще не успел познакомиться, и у которого, возможно, были свои планы на хлопковое масло.
   - Кончится, - согласился полковник Кудрявцев, - если его только тратить. А мы скоро и хлопок посадим, и.., - он махнул куда-то в сторону уже посаженных огородов - мол сами все увидите...
   В общем, проснулся Георгий в прекрасном расположении духа - во первых, коллега, профессор Романов, сообщил вчера вечером, что есть совершенно точные данные - в прежнем мире, в двадцать первом веке от рождества Христова, остался еще один профессор Арчелия, и его жена-академик, и их внуки.., который скорее всего сейчас пойдут в школу, после завтрака, которым их накормила мать - дочка Георгия и Зинаны...
   - Это точно? - не поверил сразу абхахец.
   - Есть неопровержимые факты, но увы, - широко раскинул руки русский профессор, - разглашать не имею права.
    А Георгию и этого хватило. Он поспешил поделиться с радостью с супругой, в очередной раз восхитился кулинарными талантами Зины Егоровой и отправился спать в предвкушении сегодняшнего утра - давно его сердце не трепетало перед началом очередного эксперимента; давно его руки не жаждали так страстно, до дрожи, взять первую колбу или мензурку.
   Впрочем, ни того, ни другого в будущей лаборатории не было; зато командир распорядился выделить в его распоряжение аж сорок (как мало на самом деле) пустых пластиковых бутылок - поровну по ноль пять, и по полтора литра. А еще рядом гудел мотором огромный черный внедорожник, в котором Юра Холодов - тот самый любитель хлопкового масла - вместе с двумя китайцами, одетыми почему-то в офисные костюмы (даже нарукавники имелись в наличии), должен был отправиться в чей-то лагерь, откуда оказывается не вывезли до сих пор запасы элитных вин.
   - Надеюсь, никаких дегустаций не будет, - командир говорил Холодову, а смотрел на китайцев, которые, несмотря на явное незнание русского языка, наверное поняли его, почему-то покраснели и стали переминаться с ноги на ногу, на глазах потеряв при этом в росте.
   Но ответил все таки Юра Холодов.
   - Так точно, товарищ полковник, никаких дегустаций.
   - Тем более, что никакого эффекта нет, - влез в разговор тракторист Никитин, который, как помнил Георгий, позавчера вечером на пару с командиром распил совершенно невероятное количество водки. Импортной водки, которая так и не привела к тому эффекту, о котором сейчас говорил парень разочарованным голосом.
   Профессор Арчелия еще тогда понял, что это тоже был какой-то эксперимент. Но завершился ли он с каким-то результатом? И был ли этот результат положительным?
   Наверное был, потому что командир повернулся к парню, и  совершенно серьезным тоном сообщил парню:
   - Ты просто не умеешь пить, Анатолий. Вот погоди, на следующем празднике я покажу тебе, как получать удовольствие от этого занятия...
   Георгий Георгиевич (а как же - надо соответствовать; все таки начальник лаборатории!) повернулся и... попал в плен молодой особе, которая назвалась Раисой Орловой и оказалась ученицей массажистки.
   - Георгий Арчелия? - строго спросила она и ткнула ему под нос какой-то список; профессор кивнул, - следуйте за мной.
   - Наверное она раньше в милиции работала? - мелькнула мысль у абхазца; вслух же он попробовал возмутиться - мол, у него есть более важные дела...
   - Ничего не знаю, - безапелляционно заявила Орлова, - график никому не позволено нарушать; на этот час вам назначен массаж. Так что пять минут на душ - и ждем вас у себя - она ткнула пальчиком в деревянный домик восточного типа, в двери которого стояла еще одна девушка.
   - А позвольте поинтересоваться, Раиса.., - это супруга вмешалась - очевидно не желая отдавать Георгия в чужие руки даже на время.
   - Вас как зовут? - так же официально повернулась к ней Орлова (хотя профессор успел разглядеть, как в ее глазах мелькнула озорная улыбка - девушка явно играла, подражая какому-то герою... "Не какому-то, а вот ему", - поглядел на полковника Кудрявцева Георгий, решаясь обратиться к командиру, как к последней инстанции).
   - Манана Арчелия, - академик явно растерялась от такого натиска, она-то игры Раисы наверное не разглядела.
   А та сверилась со списком еще раз, строго сообщила: "Вы следующая, через час. Попрошу не опаздывать", - и удалилась с гордо поднятой головой.
   А полковник рядом давился от смеха и Арчелия понял - здесь ему помощи не дождаться. Поэтому он побрел в сторону душевых кабин, которые самым чудесным образом выросли тут за один день.
   - И неудивительно  с таким командиром, - оглянулся он на Кудрявцева, - ведь мне он тоже дал всего два дня... до дождичка, который почему-то должен пойти в четверг.
Кудрявцев, который вроде бы спешил в поиск - туда, где еще могли ждать русских живые люди, тем не менее дождался, когда Георгий выйдет из душа; может он что-то забыл сказать?
   Нет - его интересовал совсем не абхазец. Командир не отрывал взгляда от того самого домика, где ждали Георгия. Навстречу Арчелия с невысокой ступени шагнул молодой парень, пробормотавший что-то на французском языке. Сам Георгий кроме родного абхазского и русского знал в совершенстве еще английский язык - куда без него в современном научном мире, с его отсутствием границ благодаря Интернету и мобильной связи. Как-то он позабыл, что все эти блага остались в далеком... будущем.
   Может потому, что француз, медленно сошедший со ступени с весьма довольным видом пробормотал сакральное, почему-то по-немецки: "Дас ис фантастиш!"? К нему, достаточно грубо оттолкнув в сторону Георгия, ринулся в объятия другой паренек с суровым лицом нордического типа - вот этот точно был немцем, потому что  сыпал восторженно  словами на языке Гейне и братьев Гримм - если правильно понял абхазец.
   Однако до объятий дело не дошло; француз, так доходчиво донесший до окружающих свои впечатления от тайского массажа, шарахнулся от встречавшего его, как от прокаженного, и удрал куда-то вглубь лагеря. Обескураженный парень повернул к нему, Георгию, недоумевающее, и, более того, обиженное лицо - он явно хотел спросить что-то у профессора. А тот тоже бежал, не менее поспешно - внутрь домика. Очень уж не нравились абхазцу немцы, да и любые другие парни, красящие с утра губы помадой ярко-красного цвета. Уже со ступени он оглянулся, успев разглядеть, что полковник Кудрявцев направляется к автомобилю с довольной улыбкой на устах - настолько довольной, словно он, еще не выехав за пределы лагеря, уже успел вызволить кого-то от смертельной опасности...
   Уже внутри домика Георгий понял опасения Зинаны - здесь его ждали сразу пять девушек - уже знакомые ему Рая Орлова и Света Кузьмина и две тайки, оказавшиеся мастерами массажа, тут же представившиеся ему: на русский язык их имена переводились как Прекрасная женщина и Удовольствие. Насчет прекрасной у Георгия еще были какие-то сомнения - самой прекрасной он считал свою Зинану; а вот Удовольствие принялась оправдывать свое имя сразу же.
   Она махнула ему рукой на низкое широкое ложе; как только он пристроил поудобнее лицо в специальном отверстие на ложе, она пробежала руками по обнаженной спине теплыми сильными, но одновременно  ласковыми пальцами так, что профессор сразу забыл почти обо всем - даже об экспериментах. К тайке тут же подключилась Раиса - может не такая опытная, как ее наставница, но не менее старательная...
   А голову его обдало свежестью раннего утра - это начала свой массаж и Куэьмина. Покачиваясь на волнах полудремы, абхазец краем сознания слушал рассказ свободной пока пятой массажистки - Нины Гурьяновой.
   - Так вот, - она явно продолжила прерванный появлением нового пациента рассказ, - моя сестренка на этой самой "Асконе" и работает. Рассказывала мне, что у фирмы есть собственное стадо овец, вроде бы в Новой Зеландии...
   - Что они, в России себе стада завести не могли? - проворчала Орлова, не прекращая разминать левую ногу Георгия, - у нас самих полей заброшенных - хоть тысячу стад паси.
   - Нет, - возразила ей Гурьянова, - таких овец больше нет. Стадо единственное в мире. То самое, про которое говорят, что у этих овец золотое руно.
   - Прямо так и золотое? - Раиса перешла к правой ноге.
   - Ну не в прямом смысле слова, конечно; просто если комок такой шерсти сжать в кулаке и не отпускать сколько угодно долго - она потом все равно вернет свой объем.
   - И что?
   - А то, что из этой шерсти матрасы делают, по сто тысяч евро за каждый. Так говорят, что такой матрас словно сам чувствует, какую форму под тобой лучше принять, чтобы встала с утра как новенькая...
   А Георгию никакого другого матраса не было нужно - он и на этом ложе лежал, словно на облаке - до тех пор, пока пара массажисток не сменилась, и вторая тайка - та, что претендовала на звание прекрасной, не воткнула свой жесткий пальчик ему куда-то между ребер. Он аж чуть не взвился... а пальцев у Нари - так в обратном переводе на тайский язык звучало Прекрасная женщина - было словно гораздо больше десяти, и они вонзались в незащищенную плоть парня до тех пор пока он ... не начал получать от этого удовольствие.
   И снова его сознание устремилось вверх, к чистому небу нового мира; вот только почему в полузабытье старший сержант Левин принимал у него экзамен по знанию Устава гарнизонной и караульной службы Советской армии?...
   Эксперименты все таки начались - ровно на час позже запланированного. Итальянец оказался вполне работоспособным и без переводчика; ему достаточно было набросать схемы потребных деревянных ящиков с размерами, как тут же завизжала дисковая пила (командир разрешил внепланово включить электрогенератор - по необходимости); совсем скоро застучал молоток, а перед профессором Арчелия выстроились в ряд три емкости, поставленные на землю Виталием Дубовым:
   - Вот, Георгий Георгиевич, - открыл поочередно канистры парень, - товарищ полковник велел проверить, что лучше подойдет - соляра, свиное сало или хлопковое масло.
   - Это когда же они успели масло надавить, - изумился про себя профессор, глядя, как огромные руки поглаживают пластиковые канистры, - хотя такими ручищами и можно и вручную выдавить; и топленый жир в узкое горлышко напихать доверху, - Георгий прикидывал, как теперь это сало выдавливать наружу.
   А на столе уже выстроились пластмассовые бутылки и два Сергея стояли рядом с полными канистрами жидкой пластмассы.
   - Нам столько пока не надо, - решил Арчелия, - вот ты, - он подозвал к столу Сергея с бородкой, оказавшегося бывшим священником по фамилии Благолепов, - заполни десять поллитровых бутылок доверху...
   - И? - не сдержался словоохотливый поп.
   - И будем закрывать их поочередно - первую через пять минут, вторую через десять, и так далее. Конечно, лучше интервал лучше сделать покороче - хотя бы минутным, но вряд ли Зинаида Сергеевна нам еще бутылок даст.
   - Это точно - Сергеевна не даст, - согласился Благолепов; согласился слишком поспешно на взгляд  Георгия.
   - А мне что делать? - это второй Сергей, бывший учитель географии, тоже рвался в бой.
   - А ты, дорогой товарищ, - собери-ка нам побольше хвои; опилок - отдельно от секвойи и сосновых; песку накопай ведра четыре - только почище, без земли и камушков. Ну и... хлопка попроси - того, что уже без семян, хорошо?
   - Хорошо! - этот Сергей умчался с таким очевидным рвением, что Георгий только руками развел, - неужели он и уроки в школе вел с таким же энтузиазмом?
   Через час к ним присоединилась Зинана - она и была тем самым ассистентом с опытом научной работы, которого просил Арчелия. Посмотрев на супругу, профессор притворно ужаснулся - неужели я тоже ходил с таким мечтательным видом после массажа? Потом привезли стеклянные бутылки; Валентино с гордостью продемонстрировал аккуратные ящики разных размеров; настала очередь смазывающих материалов... В общем, к ужину профессор готов был доложить командиру первые результаты.
   А полковник Кудрявцев приехал с пополнением - два лагеря оказались обитаемыми:
в первом сразу пятеро девушек народности чароймани из Ирана окружали двух красавцев-соплеменников. Во втором, маленьком чилийском анклаве, напротив - индейцев-парней племени мапуче было трое, а девушка всего одна. Профессор Арчелия так и не понял, был ли доволен результатами экспедиции командир. Во всяком случае, когда Георгий сунулся к нему с пачкой бумаг, он устало улыбнулся, но бумаги не взял:
   - Вот поужинаем, и ты нас порадуешь новостями. Хорошо, Георгий Георгиевич?
   А абхазец и сам уже принюхивался - как всегда к приезду командира Егорова уже готова была накрывать на стол. И если обед для Арчелия, поглощенного экспериментами, пролетел как-то быстро и незаметно, то сейчас он наслаждался поздним ужином, строя в уме свою речь.
   Через полчаса в столовой собрались все - даже ребятишки с собаками. И так, объяснил ему все тот же Благолепов, было всегда. И всегда людям сообщалось что-то жизненно важное. Сегодня очередь нести разумное и вечное в массы дошла до профессора Арчелия.
   - Итак, друзья мои, - начал он, - нам достался совершенно уникальный продукт. Эта заготовка, иначе полуфабрикат, как я предполагаю, использовался получившими его существами  в самых разнообразных целях. Основные параметры этой субстанции таковы: при контакте с воздухом жидкая пластмасса в течение десяти минут не меняет своих свойств; если, предположим, контакт с воздухом прервать, - она будет оставаться такой же жидкой неопределенно долгое время...
   - Что значит неопределенно долгое? - задал первый вопрос профессор Романов.
   - То и значит, - резво повернулся к нему Арчелия, - что в тех бутылках, которые мы закрыли после двух, трех, четырех - и так далее минут начала эксперимента, до сих пор находится жидкая субстанция.
   - А если их открыть?
   - А если их открыть, - готов был ответ, - пластмасса добирает свое до десяти минут и переходит с следующее состояние. Вот это, - Георгий выдавил из бутылки на одноразовую тарелку непрозрачную кашицу.
   - Похоже на клей, - заметил кто-то из задних рядов собравшихся зрителей.
   - А это и есть клей, - мгновенно отреагировал абхазец, - ровно десять минут им можно обмазывать поверхность предметов; можно смывать или стирать его с этой самой поверхности...
   - А потом?...
   - А через десять минут этот "клей" застынет, и никакие силы не смогут разорвать такое соединение. По крайней мере Виталий Дубов не смог. Кстати - желающие могут тоже попробовать.
   Он сунул в тарелку пластмассовую же вилку и оставил ее там, закрутив потом крышку на бутылке.
   - Минут через пять любой может принять участие в эксперименте.
   - Пусть Серега Ежиков попробует, - отчего-то засмеялся Анатолий Никитин, и многие поддержали его смех - даже командир весело усмехнулся.
   А Георгий в очередной раз пожалел, что не оказался здесь, рядом с этими удивительными людьми в первые минуты катаклизма, когда решалось - быть ли новому человечеству на Земле.
   - Так вот, - продолжил он, - следующие десять минут в превращении этого вещества - последние. В течение этого времени пластмасса уже не клеится к другим предметам, можно сказать, не реагирует с ними - идет процесс затвердевания. Точнее, она уже твердая, но еще поддается внешнему воздействию - режется, горит, раскатывается в более тонкий слой, хотя бы в ту же бумагу; но как только процесс заканчивается - кстати, его тоже можно прервать на "неопределенное" (он посмотрел на профессора Романова и улыбнулся) время, перекрыв доступ воздуха - так вот, через десять минут затвердения ни один доступный нам инструмент этой пластмассе повредить не смог.
    Некоторое время он помолчал, давая возможность присутствующим пошушукаться, обменяться мнениями.
   - И вот что у нас в результате получилось, - по его команде два Сергея стали выносить под яркий свет лампы экспонаты, - это, как и заказывали, строительные материалы. Хотя можно сделать все - да хоть вот эту ложку. Правда пока есть одно ограничение - все предметы, полученные, или изготовленные сегодня, предельно жесткие. К ним такие понятия, как упругость, растяжимость, и многие другие пока неприменимы. Пока.., - он со значением поглядел на командира, но тот словно не заметил его взгляда, с любопытством разглядывая выставку стройматериалов.
   - Вот это, - профессор погладил пористый куб с длиной грани в полметра, - предлагается как основной конструкционный материал; в его основе жидкая пластмасса и песок в равных объемных долях. Соотношение масс - один к полтора, в пользу более тяжелого песка, конечно. Кубометр такого материала весит пятьдесят килограммов...
   - Ого, - вырвалось у сидящего в первом ряду коменданта, - такое никакому пенобетону не снилось.
   - Размеры блоков, конечно нужно еще обсуждать, но это дело специалистов (комендант опять оживился). В принципе, размеры не ограничены - лишь бы хватило длины шланга от компрессора.
   - А смазка?! - это снова комендант - то ли действительно был восхищен открывающимися перспективами, то ли подсчитывал расход ценного продукта. А скорее всего и то и другое одновременно.
   - Подошли все три выделенных компонента, - ответил профессор, - но удобнее и гигиеничней всего хлопковое масло.
   - Вот-вот, - проворчала Егорова, - ей тоже оставили место в первом ряду, которое она сейчас и заняла, - всю округу соляркой провоняли.
   - В свое оправдание могу сказать, - повинился Арчеоия, - что существует возможность вообще обойтись без всякой смазки, - и он опять посмотрел со значением на командира, и тот теперь не отвернулся. ответил спокойным, чуть насмешливым взглядом. И Георгий понял, что полковник Кудрявцев прекрасно осознает, о чем умалчивает пока абхазец; может он знал о будущих результатах экспериментов еще до их начала?
   На сцену - то есть на длинный стол, за которым сидели командир и наперсница его Зинаны - Маша Котова - что-то строчившая на листке бумаги, положили сразу несколько пластин - панелей, как их назвал сам Георгий.
   - А это, - продолжил он, - отделочные материалы, - больше цветов мы пока не сумели подобрать, да наверное и не надо - можно ведь их компоновать. Итак, - он поднял квадратную панель ярко-красного цвета в два сантиметра толщиной и стороной квадрата в полметра, - эта сделана на основе, точнее с добавлением опилок секвойи; желтая - с сосновыми опилками, зеленая - с хвоей, а белая - с хлопком.
   - Это сколько же хлопка уйдет? - вскочила Ира Ильина - одна из тех девушек, что сегодня с оружием в руках сопровождали в экспедицию командира.
   - Так ведь еще посадим, - обезоруживающе улыбнулся ей Георгий, - зато смотри какая красота (он повертел на весу ослепительно белую панель), не стирается, тряпочкой протер и опять чистая. Хочешь такую ванную, Ирина...
   - Павловна, - буркнула девушка, - мне бы хоть какую - у меня за пятьдесят один год жизни в Петровском никакой еще не было - печное топление и вода из колонки за пятьдесят метров от дома. Так что я отсюда - ни ногой.
   Она посмотрела на сидящего рядом красавца-здоровяка итальянца и тот ей ласково кивнул, соглашаясь.
   Наконец перед командирским столом появился настоящий шедевр сегодняшнего дня - макет жилого дома, склеенный из продемонстрированных ранее материалов - с зеленой крышей, стенами, обклеенными панелями всех четырех цветов и даже окнами - пластинами все той же пластмассы без всяких примесей - прозрачной; практически невидной под светом фонаря.
   - Кузьмина, - вдруг позвал командир и девушка немедленно появилась у макета. Домик крышей своей доходил ей до подбородка, так что внутрь она, конечно не полезла - просто обняла его и замерла. Арчелия отчего-то опять задержал дыхание - до того мгновения, пока на губах Светланы не появилась слабая улыбка.
   - Тепло, - прошептала она, - тепло и светло... Как в настоящем доме... Нет - как в храме!
   Все воззрились на Благолепова, и тот, покраснев так, что румянец просвечивал даже сквозь реденькую бородку, ответил, не обращаясь ни к кому конкретно:
   - А что? Я, пока эту игрушку лепил, свой храм и представлял... В смысле божий храм.
   - Понятно, - подвел черту командир, вставая, - мы решили, где построить город; у нас теперь есть, из чего его строить. Осталось понять, как он будет выглядеть. Ну и название ему придумать конечно. Давайте объявим конкурс на лучшее название. А за призом победителю не постоим. Все предложения Марии Сергеевне.
   Девушка за столом кивнула.
   - Позвольте уточнить, - встала с места Зинана Арчелия, - у нас ведь есть современные средства сбора и обработки информации. А у большинства с собой телефоны. Уверена - все с фотографиями. По крайней мере у меня и моего мужа точно есть. Там наверное и красивые места, здания, интерьеры - некрасивое ведь никто не будет фотографировать.  Так давайте скинем это все на один компьютер, а потом лучшее покажем здесь, на большом экране; вместе и выберем, какие дома будут в нашем городе.
   Полковник Кудрявцев довольно кивнул: "Принимается", а профессор Арчелия оглянулся - люди как по команде вынули из карманов мобильники... 
 


   





Глава 16. Валерий Ильин. Что нам стоит дом построить? Продолжение.
   Комендант покидал вечернее собрание в глубоком раздумьи. Он признался себе, что в глубине души шевельнулся червячок ревности - профессор Арчелия легко и непринужденно вторгся в поле его деятельности; ведь профессиональным строителем был тут именно Валерий. Шевельнулся и сдох, как только абхазец признал, что сам процесс строительства города должен конечно же возглавить профессионал. "А главное, - подумал Ильин, - какая разница, кто будет командовать - главное, чтобы их новое жилье получилось комфортным, красивым и безопасным".
   - И уютным, - добавил он, - хотя... уют в доме должны создавать его жильцы.
   Так он ответил на предложение Толи Никитина, собравшего вокруг себя после собрания кружок благодарных жителей:
   - Надо построить башню; или замок - чтобы всем места хватило; а на самый верх пушку и пулемет от броневика втащить - чтобы никто не смел без приглашения ближе двух километров подойти.
   - Ага, - перебила его Ирина Ильина, - а дети твои будут по этажам бегать? Да и построили когда-то уже такую башню - в Вавилоне; помнишь чем все закончилось?
   А тракторист задумался о чем-то другом. Он очевидно хотел спросить: "Какие дети?", однако наткнулся взглядом на улыбающуюся Бэйлу и благоразумно промолчал.
   Так что комендант полночи ворочался на жестком топчане, рисуя меняющиеся поминутно картинки будущего града; наконец его мысли переключились на то самое ложе, которое в такие бессонные ночи весьма ощутимо давало о себе знать:
   - Неужели не придумаем что-нибудь помягче и поуютнее? Неужели в свой ("Свой, - наконец решил он для себя, - а не общинный!") дом придется нести эту курпачу?
   С этим вопросом Валера наконец уснул.
   Утро, как всегда, было насыщенным - завтрак, привычная перепалка с Котовой и Левиным, связанная с переменой в графиках, наконец расстановка наличных сил и средств по объектам, проводы с напутствующими словами сразу двух караванов за материальными ценностями, как их называл он сам, или военными трофеями - так их называл Толик Никитин. Его трактор первым и покинул лагерь, гремя подвеской и прицепом за ней. Сегодня весь транспорт был мобилизован для этих целей; наверное командир действительно поверил в высказанную шутливо возможность еженедельного дождичка в четверг.
   Значит, надо было спешить к лаборатории - размещать заказ на стройматериалы, тем более с основным ассортиментом он ночью определился. Здесь уже находился полковник Кудрявцев, который внимательно слушал абхазского профессора. Другой профессор - Алесей Александрович Романов - переводил взгляды с одного на другого, очевидно пытаясь понять, сможет ли командир воплотить в жизнь те бредовые предложения, которое сейчас сорвалось с уст Георгия:
   - Неужели вам, Александр Николаевич, не надоело спать на этой кур-па-че? - произнес по слогам Арчелия, - я всю ночь вертелся, не мог заснуть ("Ага, - воскликнул про себя комендант, - не я один!"), а представь, что ты спишь не один, а...
  Тут он осекся виновато глянув на внимательно прислушивающуюся к его словам Зинану Арчелия - его ассистента и, главное, законную супругу.
   - Ну, тут, может быть, эту курпачу и не почувствуешь, - пробормотал Романов, мгновенно покрасневший, как только в ответ на эту негромкую тираду раздался громкий смех.
   И громче всех смеялась академик Арчелия, озорно подмигнувшая мужу. Первым вернулся к обсуждению, или научно-производственной дискуссии, командир, с видом опытного фокусника держащий растопыренные ладони над застывшей массой пористой пластмассы. Этот кусок был плоским и широким; размерами напоминал тот самый матрас, о котором полночи мечтал Ильин, а цветом и структурой самую обычную пемзу, которая когда-то лежала в ванной комнате его московской квартиры.
   Полковник опустил ладони на этот пористый прямоугольник; его пальцы словно легли на клавиатуру музыкального инструмента - они заплясали по поверхности пластмассы, выбивая из нее чешуйки, которые, как знал и комендант, и все окружившие сейчас   стол с этим блоком на столешнице, не поддавались самым размашистым ударам кувалды.
   - Так что, я говорить должен с этим куском пластмассы? - чуть раздраженно бросил командир, усиливая натиск пальцев, отчего в сторону от них полетели уже не чешуйки, а мелкие крошки и кусочки, - уговаривать: "Будь любезна, уважаемая платмасса, стань мягкой и упругой"?
   - Не говорить, а почувствовать, ощутить себя на самом мягком ложе, на котором вы  когда-то возлежали...
   - О как завернул, - усмехнулся полковник, - самым мягким ложем в моей жизни был матрас в детском доме; набегаешься за целый день, не только ног под собой - всего тела не чувствуешь. Проваливаешься в сон, как будто на облаке летишь...
   - Вот! - вскричал Георгий, - вот это самое ощущение и передай! (он сам не заметил, как перешел на ты с командиром). А еще лучше, полежать бы вам (поправился!), Александр Николаевич, на настоящем современном матрасе с ортопедическими свойствами, который сам подстраивается под индивидуальные особенности тела. Ну хотя бы на таком, о каком вчера рассказывала Нина... э... Гурьянова, по сто тысяч евро за один матрас... кажется фирмы... "Аскона".
   - Так у нас же есть такой, - первым вспомнил Валерий, - тот самый, который мы для детей на части разделили.
   Уже через пару минут две части от асконовского матраса лежали на том самом столе, свешиваясь со всех сторон с пластмассового ложа, а командир ошалело отбивался сразу от нескольких свидетелей будущего эксперимента. Впрочем, как понял вдруг Ильин, Кудрявцев с самого начала знал, что ему не отвертеться, просто куражился немного - надо же было поддерживать авторитет.
   Наконец командир, разувшись, легко запрыгнул на эту экспериментальную кровать, размерами три на полтора метра, подоткнул под голову подушку - тоже ортопедическую, германскую, которую Ильин извлек из своих запасников (на черный день!) - пробормотал: "Надо этот черный день на чистую воду вывести", отчего сердце прижимистого коменданта рухнуло куда-то вниз, закрыл глаза и... действительно засопел, засыпая.
   А все на цыпочках отошли подальше, то ли соблюдая чистоту эксперимента, то ли давая командиру продолжить его совсем непродолжительный отдых.
   Комендант, оттащивший на противоположную сторону профессора Арчелия, вручил ему единственный листочек (экономия!) с тремя чертежами - тремя, как он предполагал, основными конструктивными элементами строений будущего города:
   - Это, - ткнул он в первый чертеж, - пеноблок. Размер метр на полметра на полметра; весит, если ты не ошибаешься (он запнулся и поглядел на профессора, а тот сразу же кивнул: "Согласен на "ты"), двенадцать с половиной килограммов - два человека его на любую верхотуру вручную занесут. А заменит такой блок, без учета швов на раствор - а с нашим суперклеем никаких швов и не будет - сто шестьдесят стандартных одинарных кирпичей! Представляешь - дом, который два профессиональных  каменщика возводили бы пять с лишним месяцев, из этих вот блоков наши Сергеи построят за один день! Ну пусть за два... пусть даже за три! Но построят же. Нужен только проект детальный - чтобы не только стандартные блоки, но и более мелкие части заранее приготовить; канализация и остальная инфраструктура  должна быть  учтена - иначе поставим стены, а чем долбить - опять командира просить?
   - О чем еще меня просить будете? - подошел довольный, словно проспал всю ночь, полковник, - я готов, как пионер.
   Он еще шире улыбнулся - наверное эти самые пионерские годы ему сейчас и снились.
   - Замечательно, - не менее широко улыбнулся в ответ абхазец; он повернулся и закричал, - Сергей, заливай!
   К форме бросились сразу оба Сергея, пока не подозревавшие, что совсем скоро им придется стать еще и каменщиками.
   - А пока, - опять повернулся к командиру и Ильину профессор Арчелия, - давайте продолжим здесь.
   - Вот это, - теперь палец коменданта показывал на второй чертеж, -  стандартная кровельная плита, она же отделочная; размеры полметра на полметра, толщина пять сантиметров. Удельный вес, конечно побольше - здесь будет монолит. Но, думаю, примерно те же двенадцать килограммов и получится, в зависимости от наполнителя, конечно.
   - А почему не сделать их тоже пористыми? - это подошел профессор Романов вместе с академиком Зинаной Арчелия.
   - Блин, настоящий ученый совет собрался - только доцента Игнатова не хватает, - подумал комендант, вспомнив о неутомимом погонщике верблюдов, с утра отправившимся за следующей порцией волшебной пластмассы - емкости с топливом опустошались, несмотря на отчаянную экономию, с угрожающей скоростью, так что пустых канистр уже набралось еще на один рейс, - а мне сейчас на этом совете основным докладчиком выступать, с такими-то оппонентами.
   Он собрался с мыслями и ответил:
   - Ну, во-первых, у нас только два компрессора, которые будут заняты для других нужд; а во-вторых, нужно же утяжелить здание, особенно если оно будет достаточно высоким - его же просто сдует сильным ветром.
   - А ты его подвалы поглубже сделай, - посоветовал ему подошедший вместе со Светой Кузьминой начальник охраны, - у нас в Израиле дома строят так - пять этажей на поверхности - значит и пять этажей под землей.
   - Зачем? - удивилось сразу несколько человек.
   - Бомбоубежище, - пояснил Левин, - мы ведь постоянно в ожидании войны жили. А еще я вспомнил - если забудешь вдруг канализацию провести (это он советовал коменданту), так ведь ее можно и снаружи пустить, тут еще потеплее, чем в Израиле будет, так что не замерзнет...
   - Нет, - решительно возразила еще одна израильтянка, Оксана Гольдберг. Совсем недавно она с улыбкой наблюдала, как сопит на шикарном ложе командир, а теперь хмурила брови, - у нас в Бат-Яме почти все дома такие - с канализацией наружу. Ничего хорошего в этом нет! Некрасиво, уродливо, так еще идешь по улице и ждешь, когда над тобой канализацию прорвет. Я против.
   - А вот это, - поспешил перевести на другое Валерий, - третий основной конструктивный элемент - плита дорожного покрытия. Тоже пористая. Размер метр на метр, толщина двадцать пять сантиметров; цвет - на любой вкус; вес опять двенадцать с половиной килограммов.
   - А эту твою дорогу не сдует, - то ли пошутил, то ли совершенно серьезно поинтересовался Левин.
   - Так она же будет цельная, склеенная воедино, да еще, может быть с тем же забором вокруг города. Представляете, сколько будет весить такая дорога шириной шесть метров отсюда до побережья Индийского океана?
   - Всего-то семь с половиной тысяч тонн, - мгновенно подсчитала в уме академик Арчелия; она словно сама изумилась такому быстрому результату, а профессор Романов многозначительно улыбнулся - кажется сейчас еще один человек подтвердил его теорию, обнаружив в себе сверхспособность...
   - Это прямо как в сказке получится, - расцвела улыбкой Света Кузьмина, - дорога, вымощенная желтым кирпичом.
   - Скорее уж римская Аппиева дорога - решил поправить ее Романов, - она уже две тысячи лет служит...
   - А наша еще больше прослужит - вот увидишь! - с жаром подхватил комендант без всякой зависти, ведь он сам не надеялся прожить столь долго, а вот профессор, да и многие тут...
   - Георгий Георгиевич, готово, - это Благолепов звал к своему углу территории, огороженной специально для проведения экспериментов.
   Все поспешили к нему - точнее к обоим Сергеям, которые следили за стрелками часов с целой системой шлангов в руках.  Самый толстый - тот, от которого исходила мелкоячеистая сеть более тонких, блестящих под солнцем какой-то смазкой, вел к уже гудевшему компрессору.
   - Давай, - кивнул бывший священник, и парни опустили трубки в огромный короб размерами метр на два, устланный по дну и бокам обрезками бумаги; загустевшая на самом дне пластмасса мгновенно вскипела, заполняя собой весь объем короба.
   Командир присел перед ним, вытянув, как и прежде вперед ладони с чуть растопыренными пальцами; только на его лице с зажмуренными глазами теперь сияла спокойная мечтательная улыбка, и от нее Валерия словно закачало на волнах, или на том самом облаке, о котором совсем недавно командир и говорил...
   Это продолжалось недолго - не более минуты, и вот уже Благолепов снова выдохнул: "Готово!", - и матрас, уже самый настоящий матрас - упругий и прогибающийся на весу - потащили в несколько рук к прежнему, жесткому словно камень. Детских лож "от "Асконы" уже не было - они заняли свои законные места, а здесь их место тут же занял первый ортопедический матрас этого мира.
   Все повернулись к полковнику Кудрявцеву, словно предлагая почувствовать разницу, но тот решительно отказался, подтолкнув к ложу Свету Кузьмину: "Проверяй!"
 Девушка растерянно остановилась перед столом - сам стол, да еще два матраса по двадцать пять сантиметров - верхняя поверхность этого сооружения  доставала ей как раз до подбородка. На помощь тут же пришел начальник охраны - Борис Левин подхватил легкую девушку на руки и бережно, но ... чересчур медленно, на взгляд Ильина, опустил ее на матрас; ну и на подушку, конечно - какой сон без подушки? А та счастливо улыбнулась (отчего, не от прикосновения ли сильных рук начальника охраны?) и тоже закрыла глаза - совершенно с такой же улыбкой, какой совсем недавно "колдовал" командир. Только губы ее что-то шептали; Кузьмина словно сама себе пела колыбельную.
   Медленно потекли минуты - первая, вторая, третья... Наконец, на исходе пятой, первым не выдержал профессор Романов:
   - А она проснется сама-то? Может ей какого царевича нужно, с волшебным поцелуем?
   Левин тут же воспринял эти слова как руководство к действию. Он действительно склонился и поцеловал Свету - в лоб, а не в уста, как это сделал бы комендант, лежи тут его Лариса - отчего та мгновенно распахнула глаза. И вот она уже стоит на ногах и делится впечатлениями:
   - Выспалась, словно всю ночь не вставала. И колыбельную мне тетя Валя пела; она прошептала первые строки: "Спят усталые игрушки, книжки спят..."
   Теперь общее внимание переключилось на командира. А тот заметно смутился:
   - А что, у нас в детском доме отбой был как раз после передачи "Спокойной ночи, малыши". Я тетю Валю на всю жизнь запомнил... А других колыбельных я и не знаю, - он пожал плечами, словно говоря, - я старый солдат, и не знаю слов.., - дальше по тексту.
   - Ну вот, - довольно потер ладони Георгий, наверное даже слишком картинно,- сколько у нас человек в лагере; сколько нам матрасов таких понадобится?
   Глядел он при этом опять таки на командира, и тот (тоже слишком картинно) ужаснулся: "Это что же, я теперь отсюда целыми днями вылазить не буду?". Стрелять так глазами умели не только полковник с абхазцем - все с чересчур утешительным тоном принялись  успокаивать Кудрявцева, хотя комендант видел (да что там видел - он на себе ощущал!), как парни и девчата уже примериваются к собственным матрасам.
   Зинана Арчелия показала пальцем на листок в руке Валерия и спросила:
   - Для матрасов тоже несколько чертежей понадобится?
   - Ага, - сообразил ее супруг, - для детей нужно поменьше делать...
   - Каких детей? - вздохнула абхазка, рассердившись на него, отчего стала еще милее, - ты еще сделай этих детей.
   И все засмеялись, поняв, какие размеры имела в виду девушка - ей ложа шириной метр явно было мало...
   - Валерий Николаевич, - это из основного лагеря махал ему руками Виталик Ершов, штатный художник русской общины.
   Собственно, из за него и разгорелся спор с Левиным сегодняшним утром. Виталий должен был заступить в караул, а коменданту позарез потребовался художник, имевший к тому же навыки чертежника...
   Неизвестно, чего больше желал Валера Ильин - сегодняшнего собрания, к которому уже был готов красочный план будущего города, или ночи: каким-то невероятным образом (вообще-то этот способ в далеком был хорошо известен, и назывался он конвейером), все обитатели лагеря уже сегодня получили персональные мягкие ложа.
   Но первой после ужина слово представили Зинане. Она с довольным видом подошла к большому телевизору, сегодня подсоединенному к компьютеру, и нажала на кнопку панели. Экран мгновенно осветился, и перед глазами зрителей возникло изображение какого-то храма.
   - Не какого-то, - поправил себя Ильин, - а...
   - Так это же моя фотография, - перебила его мысль супруга, Лариса, - это же мы с Валерой отдыхали недавно в Кисловодске. А это храм воздуха - считается, что в этом месте самый чистый воздух Кавказских Минеральных вод.
   На экране действительно сверкало белизной здание в античном стиле, у которого они гуляли с Ларисой меньше месяца назад; на следующих кадрах должна быть знаменитая Долина роз.., но движение пальца Зинаны замерло:
   - А давайте свой храм построим. Храм воды - ведь наш источник тоже самый чистый в округе, - выкрикнула другая Ильина, Ирина.
   - Он еще и единственный, - согласно кивнул командир, - только сам источник не повредите.
   Это уже была команда для него, коменданта, и - по совместительству - главного архитектора анклава. Он, конечно откладывал в памяти все, что касалось его непосредственных обязанностей, но и забыть что-то не слишком боялся - вон Маша Котова строчит ручкой, фиксирует для потомков первые шаги их общества; у нее всегда можно проконсультироваться, освежить память.
   Затем замелькали другие кадры - дома, виллы, настоящие дворцы; хватало и обычных квартир, в которых их бывшие хозяева и хозяйки выставляли напоказ удачные, на их взгляд, интерьерные находки. Были тут и ландшафтные картинки; даже зимние, хотя зимы тут, как уверял профессор Романов, никогда не было, и в обозримом будущем не предвиделось. Каждый кадр был снабжен номером - в будущем, как объяснила абхазка, будет устроено голосование за самые лучшие проекты.
- А сейчас, - подумал комендант с внутренней дрожью, - самое главное на сегодня. Сейчас на общий суд я представлю генеральный план будущего города.  Лист ватмана, точнее той самой бумаги, которая пока использовалась только в лаборатории, был так и озаглавлен: "Генеральный план". Ниже был приклеен листок, скрывавший пока какую-то надпись. Сам план, или схема, был разбит на три квадратные зоны, в центральную из которых уперлась одним концом указка, любовно выстроганная сегодня Валентино.
   - Это жилая зона, - начал объяснять комендант, - сегодня было много споров, каким быть нашему городу: кто-то предлагал построить одну большую башню, где будет все - от детского садика до орудийной башни; наш начальник охраны предложил построить что-то подобное средневековой крепости, или форту - с внутренним двориком, мощными стенами и цитаделью внутри. Большинство девушек, с кем я сегодня беседовал (сразу две Ильины вскинули головы - с кем это ты беседовал, и, главное, о чем?), настаивали, что нужно строить коттеджный поселок, естественно с необходимыми мерами безопасности. А ведь еще надо разместить где-то поля, сады, огороды; гаражи и помещения для животных...
   - А ты решил совместить здесь сразу все, - первым понял замысел коменданта полковник Кудрявцев.
   - Совершенно верно, - обрадовался архитектор, он же комендант Ильин, - так вот - в центре жилой зоны, а ее предлагается огородить трехметровым забором в виде квадрата со стороной двести пятьдесят метров, будет построена та самая цитадель, или общественное здание, в которой будут школа, лечебные заведения, зал для общих собраний, столовая - для тех кто не хочет, или не умеет готовить сам; выше - общежития для неженатых и незамужних, административные помещения...
    Тут спохватился Сергей Благолепов - он ведь сегодня был ассистентом докладчика. Рядом с генеральным планом на гвоздике повис еще один чертеж, а скорее картинка многоэтажного здания, в котором каждый последующий ярус был уже нижнего примерно в полтора раза.  Указка заскользила теперь по этой картинке:
   - Вот здесь - на первых четырех этажах первого яруса со стороной квадрата в двадцать пять метров (кто-то протяжно просвистел: "Это же больше шестисот квадратных метров каждый этаж!")  и будут все общественные учреждения; эти, - указка показала на следующий ярус из четырех этажей - в плане составят квадрат шестнадцать на шестнадцать...
   - А последний, - вскочил с места Толик Никифоров, автор самой первой идеи - той самой, про "Вавилонскую" башню, - девять на девять метров; тут все просто - пять в квадрате, потом четыре, и наконец три.
   Ильин благосклонно кивал в такт его словам, пока тракторист не выкрикнул решительно: "Не согласен!"
   Эти слова громко прозвучали рядом с комендантом, так что тот даже вздрогнул; оказывается Анатолий уже стоял у стены с плакатами.
   - Почему? - изумился комендант.
   - Потому что три на четыре будет двенадцать плюс это, - палец тракториста ткнулся в крышу цитадели, окрашенную в интенсивно зеленый цвет, - получится тринадцать этажей. На чертову дюжину я не согласен!
   - Если только это? - облегченно перевел дух Ильин. Он немного помолчал, любуясь картинкой - зеленая крыша изумительно гармонировала с янтарного цвета стенами; они даже здесь, на картинке, выглядели строгими и величественными, несокрушимыми, и одновременно... теплыми что ли; может из за этой самой раскраски, где вертикально сменяли друг друга разные оттенки янтаря - от темного свежеотжатого горного меда до только что скатившейся из древесной ранки прозрачной капли смолы, которой, может быть, через миллионы лет предстоит стать тем самым янтарем.
   - Во первых, - успокоил парня Валерий, - тут еще не показано несколько подземных этажей - это нам начальник охраны посоветовал; там будут склады, хранилища продуктов; ну и бомбоубежище - куда же без него. К тому же это, - теперь его палец победно уткнулся в зеленый треугольник, венчавший цитадель, - никакой не этаж! Это...
   Комендант обвел собрание триумфальным взглядом. Увы, триумфа не случилось - полковник Кудрявцев совершенно спокойным тоном опередил его:
   - Это, я так понимаю, водонапорная башня.
   - Точно, - озадаченно согласился Валерий, проглотив просившийся наружу вопрос, - а откуда вы узнали?
   Вместо этого он посмотрел на спину возвращающегося на место тракториста, словно выражавшую без слов: "Тогда я согласен", и продолжил:
   - Теперь перейдем непосредственно к жилому поселку, - указка показала на четыре улицы, протянувшиеся попарно вдоль двух двухсотпятидесятиметровых стен так, что свободным осталось два приличных размеров пятачка у цитадели - одно заканчивалось воротами - точнее миниатюрной копией тех самых, узбекских; ведущих из этой жилой зоны наружу, вниз по течению реки, которая тоже наличествовала на плане в виде широкой полосы голубого цвета.
   Второй участок был ближе к доисторическому лесу, и представлял собой ансамбль беседок, домиков и прудов вокруг центрального - того самого Храма воды.
   - Эти четыре улицы, условно назовем их пока Красной, Зеленой, Желтой и Белой - по имеющимся у нас пока цветам облицовочных панелей, составлены каждая из двенадцати домов, или коттеджей - размеры и планировка могут обсуждаться, но все таки я буду настаивать на какой-то унификации - и для строительства удобнее...
   - И обидно никому не будет, - под общий смех закончила за него Ирина, - а то у тебя с Ларисой домишко будет на сто квадратных метров, а мне Марио построит метров на пятьсот.
   Она прижалась плечом к сидящему рядом итальянцу и тот со счастливым видом кивнул - хоть тысячу!
   - Вот-вот, - не осталась в долгу подруга-соперница Лариса, - я с Валерой рядом со своим домишкой буду цветочки поливать, пока он  шашлык на мангале жарить будет, а ты свои пятьсот намывай, вместе с окнами - сколько ты там планируешь? Штук сто?
   Однако Ирина никогда не простила бы себе, если бы не оставила за собой последнее слово:
   - Двести! А домою - приду к тебе в гости, так что пусть Валерик сразу на две семьи шашлык готовит.
   Общий смех подсказал коменданту, что с этой частью плана тоже согласны; он все таки уточнил:
   - Мария Сергеевна, тебе ничего не напоминает общее число домиков?
   Девушка наконец оторвала голову от листка, наполовину заполненного идеально ровными - без всякого трафарета - строчками.
   - Двенадцать на четыре будет сорок восемь... Где-то я эту цифру совсем недавно встречала...
   - Да вчера же, сама нам общие цифры докладывала.
   - Точно! - вспомнила Котова; именно вчера она и доложила всем, сколько же всего человек выжило в этом миоценовом аду, который комендант сейчас предлагал перестроить в рай, - всего у нас сейчас сто двадцать три человека ("Из них сорок восемь - русских", - с непонятной гордостью подумал комендант);  сорок пять ребят, сорок восемь девушек и тридцать детей. Сорок восемь девушек! Значит на всех хватит!
   - Это лет на десять, не больше, - проворчал сидящий рядом с ней командир, - да еще неизвестно, может кто-то еще появится.
   Ильин понял, что Александр Николаевич вспомнил о тех землях, где бродят сейчас хищные динозавры, а может и другие, не менее опасные звери, и поспешил вернуться к плану - именно он сейчас мог вернуть хорошее настроение всем:
   - А это, - указка показала на микроскопический Храм, - зона отдыха; сюда мы попытаемся перенести все, что связывает нас с прошлым, ну или с будущим, как посмотреть - нашу баню, тайский домик; посадим мандариновую рощу из Абхазии...
   - Маловат у тебя садик получается, - прервала его Оля Ульянова, главный агроном лагеря.
   - А это не сад, - живо повернулся к ней Валерий, - сад у нас будет здесь.
   Указка вышла за периметр жилой зоны и запорхала внутри второго квадрата. Цифры на плане сообщили сидящим поближе, что здесь сторона квадрата составляет ровно пятьсот метров .
   - Вот здесь, - Ильин коснулся противоположных сторон квадрата, примыкавших,  очевидно через стену - чем иным могли быть сплошные толстые линии вокруг этих квадратов - к улицам, раскрашенным на плане в четыре цвета, - у нас будут сады и огороды - по пять гектаров на те и другие. Хватит?
   Ульянова молча кивнула и села, очевидно устрашенная таким объемом работ, ждущих ее и других поселенцев, вольно или невольно привыкающих сейчас к крестьянскому труду. Она наверное вспомнила сейчас свои шесть соток, которые кормили и ее саму, и отчасти многочисленную городскую родню. Но это был не последний сюрприз для нее, потому что Ильин, так и не завершив экскурсию по второму квадрату, решил переместиться к третьему - тому, чья сторона составляла уже семьсот пятьдесят метров. И тут тоже указка порхнула к противоположным сторонам:
   - А это, Ольга Николаевна, тебе под поля - сей что хочешь - целых пятнадцать гектаров!
   - Вот этого точно не хватит, - вступил в разговор земляк Ульяновой, Толя Никитин, - по все правилам на человека должно приходиться не меньше гектара сельхозугодий, тогда население не будет голодать.
   Комендант даже растерялся - это что же, надо расширяться до ста с лишним гектаров? Да они такую стену несколько лет будут строить! А на помощь пришел, как всегда, командир:
   - Ты забываешь, Анатолий, приплюсовать вот эти гектары, - его рука махнула в сторону невидной сейчас в темноте поймы - туда, где подальше от непонятного источника света бродили даже ночью бесчисленные стада животных, хищников и травоядных, - там нам не надо ни пахать, ни сеять; и поливать тоже не надо. Вот завтра дождичек пройдет, а в пятницу устроим охоту, а то Сергеевна как-то недобро посматривать стала...
 Комендант облегченно присоединился к общему хохоту и поспешил объяснить, для чего предназначены свободные площади во втором и третьем квадратах. Впрочем, особо зоркие и по рисункам на них могли догадаться - во втором предполагалось разместить многочисленные спортивные сооружения - от бассейна (в той части, куда из первой, жилой, зоны истекал ручей, до огромного - стандартных размеров стадиона. Точно так же в третьей, производственной зоне, при помощи пиктограмм можно было понять, где будет ночевать техника, а где - домашние животные, которых пока было совсем немного. Пока...
   - А что, мне нравится, - это при помощи штатного переводчика Романова заявил оказавшийся перед картами тайский чемпион Самчай, - я так понимаю, что у заборов будут дорожки?
   - Да, - кивнул комендант, - в жилой зоне трехметровой ширины, а в производственных - по шесть, чтобы два автомобиля могли разъехаться. А в жилой городок машинам въезд будет запрещен.
   А чемпион продолжил на другую тему:
   - Получается, что у нас будут три беговые дорожки - длиной в один, в два и в три километра - для тренировок самое то!
   - Вот и начинай разрабатывать учебные программы, - "поощрил" его порыв командир; в первую очередь для детей. Хватит им без дела болтаться. Считайте, что новогодние каникулы кончаются. С понедельника всех детей в школу...
   - А? - это узбекский завуч Набижон Адылов попытался задать вопрос, не поняв еще, что инициатива сегодня очень наказуема.
   - А директором школы назначаю тебя, - прервал его полковник; учителей у нас хватает и каких учителей - академик, два профессора, доцент кафедры биологии. По физкультуре - чемпион мира по боксу и кандидат в мастера по биатлону. Кто еще? Учитель музыки есть, верховой езды...
   - А если не хватит, - ехидненьким голосом добавил один из профессоров - русский Романов, - командир сам будет преподавать - ему диплом позволяет.
   Когда очередной взрыв хохота сошел на нет, Анатолий Никитин задал вопрос, очевидно беспокоивший его уже давно:
   - А как эти самые коттеджи будут распределяться, в смысле в какой очередности?
   Смотрел он при этом на коменданта, и Валерию пришлось отвечать:
   - Ну какая-то комиссия наверное будет, семейным в первую очередь. Да ты не беспокойся - нам главное инфраструктуру подвести, а там мы их как горячие пирожки - по дому в день лепить будем.
   Анатолий его не дослушал; он встал со скамьи, повернулся к сидящей рядом Тагер, опустился на одно колено и произнес несколько слов, из которых Валерий понял только имя: "Бэйла". Скорее всего он говорил на иврите, потому что Романов, к которому обратилось немало взглядов, только пожал плечами, а перевела, скорее всего машинально, другая переводчица, Оксана: "Бэйла, выходи за меня замуж!"
   Израильтянка-снайпер прижала голову Анатолию к груди и замерла, так что Валерий невольно задал себе вопрос: "Что она сделает в знак согласия - заплачет, или радостно засмеется?". Увы он не угадал - Бэйла перехватила голову парня ладошками и приникла к его губам в долгом поцелуе, закончившимся громкими аплодисментами. Кто-то даже начал считать: "Один, два, три...", но быстро прервал счет, потому что в ночном воздухе жизнеутверждающей точкой сегодняшнего дня прозвучала фраза полковника Кудрявцева:
   - Это ты немного опоздал, брат! Мы с Оксаной еще вчера заявление подали...
   






























Глава 17.  Профессор Романов. Первый бал Оксаны Кудрявцевой.
   Алексей Александрович зябко повел плечами, вспоминая, с каким негодованием посмотрела на него вчерашним вечером Таня-Тамара - после того, как командир произнес слова о заявлении в ЗАГС. Профессор еще не привык, что его прекрасная никарагуанка понимает русский язык не хуже его; однако он и без слов, только глянув в ее отчего-то печальные глаза, кивнул ей с ласковой улыбкой и понесся к Маше Котовой. Зачем? Конечно за бланком заявления.
   Здесь его поставили в очередь - потому что Мария Сергеевна куда-то делась, вместе с Зиной Арчелия (наверное печатать те самые бланки - ай да хитрец командир, и ведь не выдала его секретарша); к тому же у командирского стола действительно образовалась очередь - еще и Левин со Светой Кузьминой, и Ира Ильина со своим итальянцам жаждали сегодня же вступить в законный брак.
   А пока Ирина ткнула пальцем в бумажку, скрывавшую генеральный план города и попыталась ее сковырнуть.
   - Куда? - перехватил ее руку комендант, - тут надо предварительно объяснить.
   - Ну так объясняй, - Ирина вернулась к лавкам, усаживаясь на освободившееся место в первом ряду.
    Шум и гам в лагере стих - всем было интересно, что же "вкусненького" приготовил Валерий Николаевич на десерт. Алексей Александрович плюхнулся на место Маши Котовой - и видно хорошо, и очередь свою не пропустит.
   - Мы еще не решили, как будет называться наш город, - начал комендант, но его тут же перебили:
   - Давайте назовем его Римом, новым Римом, ведь он когда-то был центром Вселенной.., - это Марио, не стесняясь, воспользовался обретенным недавно знанием русского языка.
   - Монгольская Золотая орда тоже была центром Вселенной, - в свою очередь перебил его Толик Никитин, - тогда давайте уж нашу столицу Москвой назовем; тем более, что ее как раз третьим Римом и считают...
   - А Иерусалим - центр сразу всех религий, - это Дина Рубинчик внесла свое предложение. Она сидела во втором ряду, с правой стороны от нее прижимался к теплому боку молодой "бабушки" ее внук, а с другой... майор Цзы, который мягким, никак не офицерским голосом поправил соседку:
   - Ну не совсем всех...
   Остановил этот поток предложений (сколько столиц еще не вспомнили?), конечно же командир.
   - Может, мы все таки свое название придумаем, такое, чтобы и через века стыдно не было?
   - Вот и я о том же! - заметно обрадовался Ильин. Его рука, точнее указка в руке, прочертила линию из центра плана - сразу через трое ворот, и дальше, вдоль реки, пока лист не кончился, - где-то там, через сто километров, мы когда-то построим другой город, куда будем ездить отдыхать, купаться в море и загорать. Тот город я предложил бы назвать Солнечным...
    - Где-то я уже что-то такое слышал, - пробормотал профессор и глянул на командира.
   Тот тоже явно пытался что-то вспомнить.
   - А наш город будет называться, - Валера с победным видом сорвал бумажку с плана, - Цветочным городом.
   - Почему Цветочным? - первой догадалась Ирина, - потому что такие города есть в книжке про Незнайку и его друзей? И кто тут у нас Незнайка? А Знайка? А Пилюлькин? - и сама же захихикала, бросив взгляд через плечо - на Энтони Брауна.
   - Нет, - торжественно провозгласил комендант, - Цветочным он будет потому, что все здесь, - он обвел указкой центральную зону на плане, - будет в цветах. Мы ведь обещали восстановить сады Семирамиды. Здесь вечная весна, или лето - пусть все цветет и пахнет круглый год!
   - Ну что ж, - скучным после такой патетической тирады, голосом нарушил установившееся молчание полковник Кудрявцев, - поступило... целых четыре предложение.. даже пять, если считать Золотую орду (он усмехнулся). Список не закрываем. Если будут еще варианты - обращайтесь к Марии Сергеевне - вон, кстати, он идет.
   Мысли профессора тут же переместились к бланкам заявлений; он получил их - даже два экземпляра (вдруг один испортят?).
   - Завтра подадите, - отобрала у профессора свою авторучку Котова, сгоняя его с насиженного места, - у вас как раз три дня будет на размышления - а вдруг передумаете?
    Алексей Александрович возмущенно затряс головой; точно так же поступили рядом Левин с Марио; только веселый тракторист возмущаться не стал:
   - Класс! Это как раз воскресенье будет. Заодно и свадьбу... свадьбы сыграем! Так что готовьте подарки, уважаемые гости. Ты, Сергеевна, про свой подарок не забыла?
   Егорова, к изумлению Романова, эти слова шуткой не посчитала - кивнула, соглашаясь:
   - Как договаривались - на русском и иврите...
   В четверг действительно зарядил дождь. Толик Никитин, с лица которого счастливая улыбка не сходила со вчерашнего дня, даже выскочил на улицу, широко раскинув руки и запрокинув голову к небу. А его будущая законная половинка хохоча присоединилась к своему избраннику.
    В лагере прибавилось строений - даже столовую не пришлось переносить, как в первый четверг. Профессор  не понял поначалу, когда пришел на обед, что изменилось тут; а когда понял - ахнул! Над столами и лавками, где заканчивали трапезу последние едоки, раскинулся практически прозрачный шатер из чудо-пластмассы. И как только его успели воздвигнуть за те два часа, что Алексей Александрович провел у компьютера, выискивая в Википедии по заданию командира бесчисленные образцы холодного и метательного оружия.
   Только вот технологического прорыва не случилось - такой же прозрачный навес покрывал сейчас очаги, в которых весело потрескивали дрова. На это ему и пожаловалась Зина Егорова:
   - Не представляю, как тут успевать теперь - народу стало больше ста человек, да еще сразу пять свадеб! Хоть бы какие печи придумали электрические, да духовки - я бы вам пирогов напекла.
   - А это что? - под тем же кухонным навесом, с самого краешку вовсю шла какая-то стройка; командовал там Холодов, по случаю дождя не возглавивший сегодня очередной караван за "трофеями".
   - А, - махнула рукой шеф-повар лагеря, - Юрка обещал для своего дружка, Тольки Никитина, на свадьбу деликатесов наготовить. Ну и для вас тоже.
   Она подмигнула профессору и пихнула его локтем в бок.
   - Ну вот, - нарочито скорбным голосом ответил ей Алексей Александрович, - не завидую следующей партии молодоженов...
   - Что так, - сразу вскинулась Зинаида.
   - Так если ты тоже, с сэром Энтони...
   На этот раз тычок был чувствительнее, но Егорова не обрушилась на него с бранью; напротив, ее лицо стало мечтательным... хотя мечты эти были вызваны другой картинкой будущего - той, о которой она снова задала вопрос Романову, посмотрев на него с надеждой:
   - Так будут у нас электрические печи?
   - Это тебе не ко мне, к другому профессору надо, - направил Алексей Александрович поток ее мыслей  в сторону лаборатории, тоже обретшую крышу; оттуда даже до столовой доносились какие-то взволнованные возгласы.
   - А что, и схожу! - подхватилась тут же Зинаида Сергеевна, - зря что ли мне Валера Ильин зонтик подарил?
   Она сбегала (девушка ведь - не старше двадцати лет) в свою кухоньку, вернулась оттуда со сложенным зонтом, развернула его, нажав на кнопку, и храбро шагнула под ливень. Вернулась она совсем скоро, огорченно махнув рукой профессору, который допивал чай.
   - Что, не обещают? - Алексей Александрович даже не хотел задавать вопрос, определив по недовольному лицу девушки, что та получила решительный отказ.
   - Почему? - ее лицо опять озарилась той самой мечтательной улыбкой, - пообещали - и Георгий, и Александр Николаевич.
   - Ну если командир пообещал... а когда?
   Егорова прыснула, прикрыв рот ладошкой:
   - А командир словно тебя послушал - сказал, что на мою свадьбу такой подарок сделает.
   Профессор, воспользовавшись хорошим настроением Зинаиды, выпросил у нее во временное пользование зонт и не менее храбро шагнул под теплые струи ливня. В лаборатории между тем спор закончился, и собравшиеся вокруг стола экспериментаторы, а было их здесь не меньше десятка, разглядывали новое пластмассовое чудо - как иначе можно было назвать арбалет - точную копию того, что лежал сейчас на этом же столе.
   Лицо командира, переводившего взгляд с одного грозного оружия на другое, было несколько растерянным - совсем чуть-чуть, но для профессора Романова, знавшего своего друга лучше других (разве что кроме Оксаны Гольдберг) было ясно - здесь только что произошло что-то необычное. Но это было ничто по сравнению с обалдевшими физиономиями остальных, тоже не сводивших взглядов от арбалетов.
  Алексей Александрович решил как-то отвлечь товарищей, хотя бы вопросом об этой новинке:
   - Как это вам, интересно знать, удалось так быстро формы изготовить; да еще так точно? Тут ведь работа филигранная...
   - А не было никаких форм, - ответил ему полковник, - просто взвесили мой арбалет - на обычных весах из "сельпы", а в эту коробицу (на столе находился еще деревянный ящик, выстеленный внутри листом бумаги) налили столько же пластмаммы - по весу, конечно...
   - И? - подался к ящику, который сейчас был абсолютно сух и пуст, профессор.
   - И в нужный момент, закрыл глаза и натянул тетиву своего арбалета, представив, что у меня их уже два!
   - Очень хорошо представил, дорогой Александр Николаевич, - наконец стряхнул с лица потрясенное выражений профессор Арчелия, - так хорошо, что теперь можно что хочешь представить...
   - Во именно, - поддержал его русский профессор, - хотя бы ту же электрическую печку для Зинаиды.
   - Точно! - сразу несколько голосов поддержали уже двух профессоров, и Алексей Александрович не удивился - Егорову в лагере уважали все без исключения.
   - Это в какую кабалу вы меня сейчас пытаетесь загнать, - слабо возразил обществу полковник Кудрявцев, - я же не президент Путин, чтобы как раб на галерах...
   - А вот мы вас, товарищ полковник, президентом и выберем, - это Толя Никитин, оказался, как всегда, в нужное время в нужном месте.
   - Точно, - поддержал его стоявший рядом Левин. А где ему быть, если Света Кузьмина была тут по обязанности - ведь она тестировала все изделия, изготовленные в лаборатории.
   Вот и сейчас она с усилием подняла новый арбалет командира; даже попыталась согнуть его тугие крылья - с закрытыми глазами, как совсем недавно командир. Ничего у нее, конечно, не получилось, и она положила оружие назад, на столешницу.
   - Ну как? - сунулся вперед Сережа Благолепов, - адская машинка?
   Может он намекал на тот факт, что когда-то церковь запрещала подобное оружие.
   - Правда это была, кажется, католическая церковь, - подумал Романов, - надо бы уточнить в Википедии.
   А Светлана пожала плечами:
   - Почему? Не детская игрушка, конечно - все зависит от того, в чьих руках он окажется. Впрочем, - она ненадолго задумалась, - по-моему бесполезно брать кому-то в руки, кроме Александра Николаевича, - для всех других это просто дубинка.
   - Так ты с этим арбалетом разговаривала, что ли? - с сарказмом воскликнул все тот же Благолепов.
   - Разговаривала, - вполне серьезно кивнула девушка, - не словами, конечно, а на уровне чувств, каких-то картинок.
   - И что он тебе ответил? - сарказма в голосе бывшего священника заметно поубавилось.
   - Ответил, что не может нарушить приказа хозяина и... друга, что только ему готов помогать...
   Алексей Александрович сразу поверил девушке, более того, он, не сдержавшись, воскликнул:
   - Надо было ему - арбалету - еще и точность заказать, и скорострельность и...
   Он осекся, наткнувшись на ироничный взгляд командира и понял - тот тоже подумал о таких важных для оружия характеристиках, но... подумал тогда, когда это было нужно, то есть еще была возможность этими характеристиками "наградить" свое оружие.
  - Ну, кто следующий - ты, Оксана? - командир притянул к себе невесту, - патронов на "Бенелли" остается все меньше.
   - Это так срочно? - попыталась возразить девушка, - может лучше что-то более нужное - ту же плиту для Зины?
   - Ну если ты не хочешь завтра на охоту...
   - Как это не хочу!? - забыла сразу о плите израильтянка, - очень даже хочу! Давай показывай, о чем тут думать надо?
   - Это я буду думать, - засмеялся Кудрявцев, - о новом арбалете и о тебе.
   - Обо мне всегда нужно думать, - заявила Оксана, окинув окружающих победным взглядом, и все, включая профессора Романова, поспешили занять очередь за новым оружием...
   Охота удалась. Кто-то назвал ее загонной, ведь сразу три всадника на ахалтекинцах - Ашир и доктор Браун с французом Жюлем, имевшими некоторые навыки в верховой езде, подгоняли самых аппетитных, на их взгляд, животных на расстояние выстрела из арбалета. Да тут и без загонщиков добыча сама лезла под выстрелы - так много ее перемещалось вдоль реки. Даже Алексей Александрович подстрелил какую-то небольшую антилопу, тщательно прицелившись, и попав, к собственному изумлению, точно туда, куда целил. Наконец командир остановил это избиение - как еще было назвать охоту, где у добычи не было ни малейшего шанса.
   - Не многовато ли настреляли? - это комендант, тоже не пропустивший развлечения, хоть и без оружия в руках, - остановился рядом с профессором и командиром с Оксаной, - нас, конечно, уже больше сотни; ну так лучше свежей дичи настрелять...
   - Может ты и прав, - задумчиво ответил полковник, и на Романова словно подуло свежим ветерком, означавшим обычно новое пророчество, - но ты на всякий случай заготовь побольше мяса для копчения; сдается мне, что скоро оно нам понадобится...
   Алексей Александрович скоро пожалел о своем скромном охотничьем успехе - командир распорядился, чтобы каждый из охотников сам разделал свою добычу. Больше всех сокрушался, как всегда, Толя Никитин - он из жадности, или из желания покрасоваться перед штатным снайпером Бэйлой, завалил огромного быка; завалил единственным выстрелом прямо в сердце, о чем и заявил хвастливо всем, пригласив на демонстрацию собственного успеха. А к лагерю и обратно неторопливо сновала телега, запряженная одной из верблюдиц - доцент Игнатов, нашедший в этом мире совсем другое призвание (даже в шахматы ни разу не захотел сыграть - а ведь в кладовых коменданта они были) возил добычу довольной Егоровой.
   Она еще не знала, что не только воскресенье будет праздничным; прямо здесь, в пойме, инициативная группа, возглавляемая все тем же неугомонным Никитиным, постановила провести выборы президента Союза. Причем провести, не откладывая в долгий ящик - то есть завтра, в субботу. Даже выбрали избирательную комиссию, из пяти человек пяти национальностей - ведь их Союз был весьма многонациональным...
   - Двадцать пять национальностей, - сообщила всем секретарь комиссии Зинана Арчелия ровно в двенадцать ноль-ноль тринадцатого января по новому стилю.
   Почему не Маша Котова, спросите вы? Потому что один русский в комиссии уже был - ее председатель, профессор Романов Алексей Александрович. Он и сидел сейчас во главе "командирского" стола, а сам командир впервые скромно спрятался где-то в задних рядах собрания.
   А Алексей Александрович вещал:
   - Есть несколько способов голосования - открытое, тайное... Комиссия предлагает совместить их.
   - Это как? - первым удивился Никитин.
   - А вот так! - профессор поднял над головой листок с единственной фамилией на нем, - сейчас всем избирателям, а их у нас, исключая детей, конечно, девяносто три человека, раздадут такие бюллетени. Каждый выберет укромный уголок (или прямо здесь) и поставит галочку, а может вычеркнуть кандидата, или вписать свою кандидатуру, более достойную...
   Между рядов пронесся недовольный гул, и Романов, виновато улыбнувшись, продолжил:
   - Потом эти листочки все опустят в эту коробочку (коробка из под какого-то бытового прибора была продемонстрирована всем), и комиссия тут же, в вашем присутствии, проведет подсчет голосов. Согласны?
   - Давай начинай, Алексей Александрович, - весело выкрикнул тракторист, - а то у Сергеевны мясо подгорает.
   Ответом ему послужили хлесткие затрещины ("По моему сразу три", - удивился профессор) и громкий хохот. А парень не обиделся - он первым подскочил к столу, расписался в избирательном списке ("Для истории", - все таки внесла свою лепту Котова, распечатавшая этот список) и даже предъявил документ - замызганные права тракториста. Он тут же, на столе, поставил напротив фамилии командира жирную галочку и с победным видом опустил листок в коробку.
   После такой демонстрации никто не стал отходить в сторонку; только командир, хмыкнув, черкнул что-то в своем листе, загородив его ладонью. Итоги были известны и комиссии, и всем избирателям - даже наверное собакам, чинно ждущим своей порции праздничного обеда. Девяносто два "за" при одном воздержавшемся (вот что черкал в своем листе Кудрявцев) - и вот уже Александр Николаевич принимает поздравления. Первое, конечно же, от Никитина - шустрый тракторист влез даже раньше Оксаны...
   А через полчаса все (даже собаки, наверное, на время забыли о вкусных запахах) слушали клятву полковника. Кудрявцев в первый раз здесь надел парадный мундир - еле уговорили - и торжественно клялся положить все силы и саму жизнь на благо людей - тех, что стали ему родными в эти непростые дни. Говорил он без бумажки; бумажка была у Маши Котовой, которая старалась не пропустить ни слова (для истории ведь!), наверное чтобы следующий Президент не мучился, придумывая инаугурационную речь.
   - Только когда он появится, новый президент? - с доброй, немного ироничной улыбкой подумал профессор, - нас и этот вполне устраивает.
   На широкой груди президента теснились боевые награды; скромно посверкивала звезда Героя, а его рука лежала на книге - не на Библии, Коране или другом священном тексте. Ладонь взволнованного Кудрявцева подрагивала на сером томике Льва Толстого "Анна Каренина", на обложке которого профессор отчетливо видел капельки крови первой жертвы этого мира...
      А следующий день был не меньше заполнен хлопотами и волнениями; по крайней мере для профессора Романова и Тани-Тамары. Да и другие пары, все словно на заказ, интернациональные, хотя никакого умысла здесь не было - здесь свою волю диктовала ее величество Любовь; так вот все пять пар сегодня с утра выглядели немного растерянными. Может потому, что сразу попали в руки двух новоиспеченных модельеров?
   Первая, более шустрая итальянка Моника, за два дня заметно округлившая свои формы, с утра утащила куда-то стазу пять невест. А ее коллега-соперница Вероника, до сих пор поражавшая окружающих, а особенно Зину Сергееву своей неестественной худобой, занялась женихами.
   На складе, практически полностью забитом мужской одеждой, едва нашлось место пяти крупным парням, итальянке и большому, в рост человека, зеркалу. Да еще комендант тут крутился - а как же, разве разберутся без него в этих завалах костюмов, брюк и рубашек. Но скорее всего он сейчас пытался удовлетворить мужское, по уверениям многих авторитетов, не менее жгучее, чем у женщин, любопытство. А еще, заметил профессор, в его глазах плескалась неприкрытая зависть. И это заметил не только Романов; Толик Никитин не выдержал, засмеялся:
   - Да что ты маешься, Николаич? Пишите с Лариской заявление и тоже дуйте в гараж, к командирскому сейфу - кольца подбирать.
   - Так у нас ведь уже есть, - показал  золотой ободок на указательном пальце правой руки Ильин.
   Это было обычное колечко, ничем, кроме размеров и веса драгоценного металла, не отличавшееся от тысяч и миллионов других обручальных колец; точно такое же сейчас было на пальце Ларисы Ильиной, и по лицу Валерия Николаевича, осветившемуся сейчас необычайной нежностью, было понятно - он ни за что не обменяет его на любое из тех шикарных, украшенных мелкими бриллиантами колец, что сегодня утром подобрали и себе, и своим избранницам пять парней, топчущихся сейчас на небольшом пятачке в тройках - трусах, майках и носках.
   На этом этапе облачения героев сегодняшнего действа произошел небольшой сбой - Анатолий категорически отказался примерять смокинг, когда комендант наконец решился показать самый укромный уголок склада. Однако быстро выяснилось, сбой произошел как раз в голове самого Никитина, забитой невероятным количеством полезной и совсем ненужной информации. Он почему-то представил себя во фраке с длинными фалдами: "Беременным пингвином", - как он сам выразился.
   На самом же деле, облаченный в свадебный костюм, он стал еще больше походить за влиятельное государственное лицо - куда там спикеру Госдумы.
   Но больше всего поразило профессора преображение Кудрявцева. Командир и в камуфляже выглядел очень даже внушительно; теперь же, в костюме, словно сшитом на заказ он был похож... на кого же? Только увидев его со спины, Алексей Александрович понял - именно такая спина была у князя Болконского (в исполнении Вячеслава Тихонова, конечно же), когда он шел к Наташе Ростовой на ее первом балу. И прочесть в этом стане, даже не заглядывая в лицо жениха, можно было и уверенность в своей силе, в своей неотразимости, а больше того - в красоте любимой девушки, которую сейчас этот блестящий офицер пригласит на самый главный в ее жизни танец.
   Танец! В боку предательски заныло - ведь и ему, профессору Романову, наверное придется пригласить свою Таню-Тамару, а он как-то в этом деле... Предаваться грустным раздумьям ему не дала Вероника. Ее худые, но удивительно сильные и решительные руки закружили профессора у зеркала, словно в настоящем танце; а когда он (танец) закончился, перед зеркалом стоял очередной красавец - Алексей Александрович даже зажмурил на мгновение глаза. Но нет - рядом с остальными четырьмя женихами действительно стоял он - такой же стройный и элегантный; неутомимая Вероника даже успела привести в благопристойное состояние его буйную шевелюру.
   И вот он - этот удивительной и волнующий миг с оттенком удивления - разве мог он сказать: "Нет", - на вопрос строгой и официальной сейчас (вообще-то она почти всегда была такой) Маши - нет, Марии Сергеевны Котовой: "Алексей, согласны ли вы взять в жены Таню-Тамару Орейра?".
   - Да! Тысячу раз да! - хотелось воскликнуть ему на всю округу, но хватило единственного скромного "Да!", и вот уже ничто не сможет разлучить его с девушкой, на пальце которой сверкает кольцо, только что надетое его, Алексея, немного дрожащей рукой.
   Теперь даже свадебный танец в собственном исполнении не казался чем-то ужасным. Тем более, что до бала было еще далеко. Шеф-повары, а их было сегодня два - Зина Егорова и Юра Холодов - пригласили к праздничным столам.
   Поначалу больше светился от гордости, пожалуй, сержант. Ведь именно сегодня он приготовил обещанный давно  плов (даже барана не пожалели по такому случаю), на что один из женихов, точнее мужей - Анатолий Никитин - даже замычал от удовольствия и так, с полным ртом, показал другу большой палец, а когда на стол подали еще самые настоящие узбекские самсы, тракторист... ничего не сказал, потому что захмелел! Захмелел от единственного бокала игристого "Мартини Асти" (любимого, как оказалось, шампанского Оксаны Гольдберг - нет! Уже Кудрявцевой!).
   Командир своей рукой - а все пять пар сидели за одним длинным столом - наполнил бокал Анатолия взорвавшейся мириадами пузырьков жидкостью и хитро улыбнулся при этом. Так что сейчас чуть захмелевший тракторист готов был, наверное, расцеловать всех в округе, но...
   Как раз принесли свадебные торты, которые, конечно же резали по правилам, по сценарию праздника, который вели двое Ильиных - Валерий и Лариса. Третья, Ирина, вышедшая  замуж за итальянца Марио, единственная  сегодня не пожелала менять фамилию, так что, как небезосновательно подозревал Романов, это именно ее избраннику скорее придется стать русским, тем более, что языком он уже владел не хуже своей любимой.
   Было все - и кидание букетов за спину, один из которых, к удивлению ведущих, неожиданно поймала Лариса, вызвав бурный хохот всех без исключения, даже часовых, вольно или невольно прислушивающихся к тому, что происходит в лагере. И подарки - самому профессору достался шикарный ноутбук, а его жене колье с изумрудами, так чудно гармонирующее с ее глазами; и неудивительно - ведь Алексей Александрович сам выбирал его, как и остальные женихи. Так же, как  и полковник (или теперь его надо называть президентом?) Кудрявцев, подавший сейчас руку своей Оксане, приглашая на танец.
   И вот эта пара  идет к площадке, расположившейся меж громадных секвой - площадке размером десять на десять метров, которой еще утром здесь не было, а теперь, словно по мановению волшебной палочки, а на самом деле благодаря профессору Арчелия (кстати один из букетов достался его супруге) и его команде, была очень быстро сооружена из готовых пластиковых панелей. Рядом на пористом кубе из того же материала сидела аккордеонистка; но пока не зазвучала музыка, Романов еще раз полюбовался сзади на идеально стройную фигуру профессора; на не менее утонченную фигурку в свадебном платье рядом с ним. Отросшие за эти две недели волосы девушки были уложены в прическу, которая сзади была точной копией той, что когда-то украшала Наташу Ростову в фильме Бондарчука; на шее тонкой змейкой сверкнуло золотая цепочка - это бриллиантовое колье, как признался Кудрявцев, он выбрал своей нареченной еще в первый день их появления в новом мире...
   Наконец первая пара ступила на площадку и древний лес заполнила музыка; нет, не та, из "Войны и мира" - сегодня свадебным был вальс Доги из фильма "Мой ласковый и нежный зверь". И профессор очень кстати вспомнил, как полковник очень давно (страшно подумать - две недели назад!) хвалился, что курсант советского военного училища должен уметь все. И танцевать в том числе. И сейчас Александр Николаевич уверенно повел Оксану по широкому кругу, а израильтянка (русская!) сделав пару неуверенных шажков, вдруг как-то ловко устроилась в его руках, и откинула назад голову, улетая в этом танце вместе с любимым далеко в счастливое будущее.
   А Таня-Тамара, непонятно как успевшая переодеться, и выглядевшая сейчас самой настоящей цыганистой латиноамериканкой (кем она, собственно и была), уже тянула его к площадке. И профессор уже не боялся опростоволоситься, потому что понял, что его тоже влечет туда не только маленькая ладошка Тани Романовой, мо и могучие струи реки под названием Любовь.
   Когда же отгремели аплодисменты первой паре, Таня-Тамара утвердила его в центре площадке, на одном колене, и шепнув: "Хлопай в ладоши, и ничего не бойся!", унеслась от него под звуки какого-то неистового латиноамериканского танца - одна, без партнера; но и так никому места на площадке больше не хватило бы. А Алексей Александрович едва успевал следить за ней, в то время как его мысли устремлялись вперед:  и к  ночи, не первой для них, и дальше - в будущее, когда они со спасательной миссией навестят всех, кого неведомая сила перенесла в этот мир. А потом - к океану, где их  конечно же ждет уютная бухта, вокруг которой вырастет Солнечный город. Да и к дикарям, от которых зависит будущее цивилизации, тоже можно наведаться - что-то они не торопятся.
   Профессор Романов не мог знать, что дикари как раз очень торопятся, что они уже совсем близко. Не люди! Неандертальцы...

                К о н е ц    в т о р о й   к н и г и.