Дом Самоубийц. 6-2

6-2

Кто-то хихикает за занавеской. Надо встать, сходить, посмотреть. Но страшно. И сил нет. Как мерзко хихикает. Шевелится занавеска. Не пойду. Это ничего не изменит. Шевелится занавеска, за ней труба. Батарея.

Батарея, огонь!

Может, это трубы хихикают? Почему они хихикают? Они издеваются надо мной. Они изводят меня. Нет, ну должно же быть что-то доброе в мире, опутанном трубами. Добро где-то есть. Оно только ждёт своего воплощения.

Добро - это дух, мираж. Оно выглядит как красивая женщина. Да, это несомненно красивая женщина. Она так красива, что зло ничего не может с ней поделать. Зло боится её красоты, как вампиры солнца. Она самая чистая, самая сияющая в мире.

Но как зло хихикают трубы. Что им надо от меня?! Поскорей бы она приходила. Я дольше не могу так. Спаси меня! Приди и спаси меня, пожалуйста. Трубы издеваются надо мной, я устал бояться их, потому что я всё время боюсь.

Я боюсь их шёпота.

Я боюсь их воплей.

Я боюсь захлебнуться в дерьме.

Я живу в клетке.

Я знаю, что ты есть. Приди, пока не поздно.

Что это?! Занавеска дёрнулась, и из-за неё показался угол батареи. И она растёт! Она всё больше и больше! И вот её рёбра упёрлись в подоконник. Она уже не хихикает, она хохочет. И ей вторят стены. Что-то треснуло. Заходили доски пола. По стенам побежали трещины, посыпалась штукатурка. Треснул подоконник. Взломался углом. Из трещин в стенах показались ржавые отростки труб. Они изгибаются и становятся всё больше. Отлетели доски пола, и показалась горбатая спина огромной трубы. Она выгнулась кольцом посреди комнаты. Зашатался шкаф и рухнул вниз, стеклянными дверцами брызнув о её в потёках ржавчины хребет. Хрустнул стол, пронизанный насквозь тупым отростком, со стены упал ковёр. Надо бежать, но некуда. Надо бежать, но нечем. Сыпется штукатурка. Почти ничего не видно из-за поднявшейся пыли. А трубы всё растут и растут. Они заполняют собой пространство комнаты. Они подбираются ко мне. Изгибаются кольцами, сдавливают моё тело. Их узлы всё туже и мне нечем дышать. Мне больно! Я слышу, как хрустнула рука. Потом - боль. Дикая, несусветная боль. Мне совсем нечем дышать! Я опутан трубами, я в клубке труб! Я умираю! Спасите! Спасите! Спасите!

Один тягучий, однообразный, монотонный серый день...

Кто-то хихикает за занавеской. Когда же она придёт. Приди, приди ко мне поскорее. Спаси меня. Спаси!

О, Лучезарная Владычица Добра, огради меня своим сиянием от зла, раздвинь прутья клетки. Царица света, приди ко мне. Мои стены отсырели, покрылись плесенью, по ним стекает струями тухлая вода, а с потолка свисает мох. Трубы в стенах вздулись узловатыми стволами. Приди ко мне и отогрей стены, убери своим сиянием плесень. Приди ко мне. Мои одежды прогнили, я покрыт язвами. Мои глаза полны гноя, а руки вздулись пузырями. Вокруг меня лишай и нечистоты. На полу булькающие лужи, на поверхности которых лопаются зловонные пузыри. Я устал от их зловония. Возьми меня отсюда. Согрей меня, приласкай.

Кто-то хихикает за занавеской. Приди ко мне, о Великая Царица Тамара. Приди и согрей. Да, Царица Тамара, её так зовут. У неё красивые белые руки, ладони мягкие и тёплые. Глаза как два бездонных озера, загадочно мерцающих в сказочной дали. Высокие брови, тонкий нос. У неё, конечно, чёрные волосы, перетянутые золотым обручем, с алмазом посреди. И алые губы. Тонкая талия и широкие бёдра. Она одета в чёрные, нет, в белые одежды, стянутые золотым поясом в форме цепочки. Наверное, это больно. Тогда в виде ленты. И на щиколотках её золотые браслеты, которые тихо звякают в темноте. Приди ко мне, о Великая Царица Тамара!

Кто-то хихикает за занавеской. Хотя уже не так злобно и мерзко. Просто кто-то смеётся. Надо мной? Это трубы? Может быть она уже близко? Она идёт по белым облакам, и свет её разгоняет зло и ненависть, быть может, её свет проник сюда и сбил их противную самодовольность. Может быть, они почувствовали её приближение. Тогда почему они смеются? А может, они её не боятся? Может быть, она не такая всесильная? Может быть, это бред? Ха-ха! Дурак! Что им она! Она просто женщина, всего лишь женщина. Что может женщина!

А что может женщина? А?

НЕТ! Она всесильна! Как я мог подумать про неё такое! Она вся – свет, и зло бежит от неё. Она придёт, она обязательно придёт. Но что это? Посыпалась штукатурка, пол – ходуном. В стенах побежали трещины, и в них холодной ненавистью блестят трубы. О нет! Опять то же самое! Я усомнился! Я усомнился в ней! Нельзя этого делать! Еретик! Спасите!

Кто-то хихикает за занавеской. Кто-то хихикает в тёмной комнате. Где же ты, Царица Тамара! Где же ты?

Кто-то хихикает за тёмной занавеской. Дождь стучит в окно. А может это не дождь? Может, это ветки стучатся о стекло? Кто стучит? Заходи. Я жду тебя, я верю в тебя, на тебя уповаю.

Кто-то хихикает за занавеской. По стенам бежит вода, но мне на это наплевать. Я знаю, ты придёшь. Я знаю, ты придёшь, и разрушишь стены этого склепа. Поэтому, я спокоен.

Кто-то смеётся за занавеской. Наверное, это трубы потешаются надо мной, над моей глупой верой. Но моя вера не глупая. Но я всё равно верю в тебя, и мне на них наплевать. Мне уже не надо тебя ради спасения. Я уже спасён. Потому что верю. Но я хочу увидеть тебя, просто увидеть тебя, прикоснуться к тебе.

Кто-то смеётся за занавеской. Я жду тебя. День и ночь, месяц за месяцем, год за годом. Я готов ждать Вечность, только бы увидеть тебя, услышать твой голос.

Кто-то смеётся за занавеской, так мило и нежно. Будто бы тысячи хрустальных колокольчиков вдруг запели в унисон. Сквозь ткань занавески струится свет. И смех её такой чистый и нежный. Это ты? Ты пришла ко мне? Смех стал громче, и из-за занавески появилась Она. Ты ждал меня? У неё огромные глаза, бездонные как сказочные озёра, высокие брови, тонкий нос. И алые прекрасные губы. Чёрные волосы, упругими волнами струящиеся на плечи, стягивает золотой браслет, с алмазом посреди. При каждом шаге слышится тихий перезвон, золотые браслеты на щиколотках её мерцают в темноте так же, как и золотой пояс, стягивающий белые одежды на тонкой талии. Ты ждал меня?

– Царица Тамара, - он тихо улыбнулся, - Ты пришла. Я так ждал тебя. Я всю свою жизнь ждал тебя. И вот ты пришла. Как ты прекрасна! Я люблю тебя. Я любил тебя всегда, но не знал об этом. Но теперь я знаю. Я всю свою жизнь искал только тебя, и мне нужна была только ты. Только ты, и больше никто. Останься со мной, я не могу без тебя.

Раздался тихий смех, и она взяла его руки в свои. У неё чудесные нежные и тёплые ладони. И он заплакал. Слёзы текли по лицу, оставляя чистые дорожки на грязных щеках.

Она смотрела участливо и нежно, гладя его по голове.

Разными дорогами ходят люди.

Расскажи мне, как ты умеешь ненавидеть. И как тебе бывает больно...

Или, может, ручейки на щеках подскажут мне направление?

Разными дорогами ходят люди, но видят только прямо...

– Я буду с тобой, я теперь всегда буду с тобой. Я не уйду. –говорила она. А он, слушая её нежный шёпот, плакал всё сильнее и сильнее, навзрыд, глотая слёзы.

– Спасибо, спасибо, спасибо, - только это повторял он снова и снова, и ничего другого он говорить уже не мог, его душила благодарность. Тряслось худое тело, подёргивалась стриженая голова. Текли слёзы. Накопившиеся за много лет слепого ожидания, они текли, и нескончаемым был их поток. Он глотал их, на секунду успокаивался, и снова плакал. Текли слёзы, унося из глаз гной и пепел. Всё существо его рыдало и тряслось от счастья и не было конца этому. Текли слёзы по грязным небритым щекам. Тихо звенели золотые браслеты.

Один тягучий, однообразный, монотонный серый день...

Она приходила к нему каждый день, и они разговаривали, играли в шашки, карты, шахматы. Пили водку. Потом она раздевалась, стоя напротив, и глядя в его выцветшие зрачки, улыбалась и снимала пояс, накидку. Затем, долго, на ощупь, искала золотую застёжку на плече, расстёгивала её, и белая ткань медленно сползала к ногам.

Тут маленький человек не выдержал и расхохотался. Он бил себя ладонью по колену, и подвывал. Я спокойно дожидался когда у него кончится приступ дикого веселья. Прикурил. Он попытался отдышаться, и знаком показал мне, чтобы я продолжал.

Обнажённая, она подходила к нему, целовала в губы, щёки, шею, ласкала тонкими и нежными пальцами...

Она приходила к нему каждый день.

Вдруг в трубах что-то забулькало. Он вздрогнул.

– Ты боишься? - спросила она его.

– Да, очень боюсь, - последовал тихий ответ из темноты.

– Тогда я включу свет, - она подошла к столу и включила лампу.

– Эта лампа совсем не гудит, - сказал он, щурясь от света.

– Почему?

– Потому что она в форме груши, а гудят только те лампы, у которых форма трубы. Только то, что имеет форму трубы, может гудеть.

– Откуда ты это знаешь?

– Догадался.

– Ты очень мудрый. Эта очень простая истина может открыться далеко не каждому.

– А что такое - мудрость?

Она несколько секунд молчала, а затем произнесла:

– Мудрость - это стройная система знаний, построенная на наблюдательности. А, может быть, ты знаешь, отчего гудят только трубы?

– Да, я знаю. Трубы собирают в себя все человеческие нечистоты, которые когда-либо вышли в окружающее пространство из человека. Всё, что в человеке – это его нечистоты, всё, что уже не в человеке - это нечистоты внутри трубы. Но открытые трубы не могут их удержать, поэтому нечистоты так и останутся в окружающем пространстве, и могут быть поглощены другим человеком. Поэтому открытые трубы бессмысленны, имеют смысл только закрытые трубы. А закрытые трубы образуют систему труб, которая является вторым миром, контролирующим поступление нечистот из нашего мира. В этой системе труб существует жизнь. Возможно, система создавалась только с целью контроля, но затем в нечистотах завелась жизнь. Омерзительная, противная, как трупные черви в земле под ногами давно забытого кладбища. И тогда трубы стали опасны. Они несут в себе угрозу нашему миру. Они опутали мир железной сеткой, и никто не заметил этого. Никто не понял, что весь мир оказался в клетке. И то, что находится в трубах, эта кишащая, булькающая, чавкающая жизнь чего-то ждёт и когда-нибудь вырвется наружу, чтобы мир захлебнулся своим же собственным дерьмом.

– Браво-браво! - захлопала в ладоши Царица Тамара.

– Поэтому я их боюсь. Я их боюсь всегда, но я знаю, что ты сможешь защитить меня от них. Правда?

– Конечно, конечно! Глупенький, ведь ради этого я здесь. Я защищу тебя, ведь я люблю тебя. Я всё сделаю ради тебя. Только ты люби меня.

И она потянулась к защёлке на плече.

Один тягучий, однообразный, монотонный серый день...

– На тебе сегодня тёмное платье.

– Тебе не нравится?

– Что ты! Что ты!

– Я ведь женщина, я должна менять свои наряды.

– Конечно, конечно, так тебе ещё лучше.

Она стояла перед ним прекрасная, как всегда. Чёрное платье ещё больше подчёркивало красоту её тела. Тонкая линия талии, бёдер.

– Ты прекрасна! Тебе очень идёт чёрный цвет.

Она улыбнулась:

– Я знаю. Ты по-прежнему боишься труб?

– С тобой меньше.

– Ты всё про них знаешь?

– Всё. Мне кажется, что всё.

– Нет ничего абсолютного. Истины же нет вообще. Ты не всё знаешь о трубах.

– Так расскажи мне, расскажи мне всё.

– А ты разве не боишься узнать больше?

– С тобой я ничего не боюсь...

– Ты сравнивал трубы с венами, а то, что внутри труб - с содержимым кишёк. Ты никогда не задумывался, что человек состоит из труб?

Он побледнел, до него начал доходить смысл этой простой истины.

– Подожди - подожди, как это?

– Человек состоит из труб, и трубы эти образуют замкнутую систему. Аорты, вены, кишечник. Ведь это всё трубы. Трубы в тебе. Они снаружи и внутри тебя. Они везде. И они гудят, урчат и булькают. Они собирают все нечистоты в тебе самом.

– Так значит, когда нечистот снаружи станет много больше, чем внутри нас, произойдёт ЭТО? Значит, если мы будем выпускать из себя больше нечистот, чем удерживать, то это и произойдёт? Да?

– Да, именно так, тебе страшно?

– Очень. Мне очень страшно. Ведь никто этого не знает. А вываливать нечистоты из себя наружу намного легче, чем удерживать их. Значит, это произойдёт уже скоро, может, в следующую секунду!

– В следующую секунду не произойдёт, да и я же здесь.

– Но ведь ты не можешь присутствовать во всех местах сразу!

– Не могу. Но тебя-то я спасу, глупенький, верь мне.

– Я верю тебе, я всегда верил в тебя. В тебе тоже  есть трубы?

И тут ему показалось, что он дико оскорбил её, но она только рассмеялась:

– Нет, конечно, я же не человек! И чтоб ты не боялся, я расскажу тебе сказку.

- Сказку?

- Да, сказку. Ты любишь сказки? Неправда, все любят сказки. Лучше замолчи и слушай. Жил-был на свете такой Иванушка-дурачок. Нет, пожалуй, Молодой Принц. Весёлый был Принц. Любил устраивать пиры. И сам ездил на пиры. Не пропускал. И везде он был желанным гостем. Потому что был весёлым и умудрялся не напиваться до чёртиков, как другие бароны и графы. Но некоторые его не любили, потому как подтрунивал он над ними. А они шуток не понимали, и очень злились. А он продолжал себе гулять, валять дурака, веселиться.

Она остановилась.

– Ну, а что дальше-то было?

– Подожди, – улыбнулась она, и долгим-долгим взглядом посмотрела на него, – у тебя остановились часы.

Она перевела взгляд на стену. Туда, где висели часы.

– Они у тебя стоят. Давно стоят. Пора их завести.

И она подошла к ним, перевела стрелки на без пятнадцати одиннадцать и легонько толкнула маятник. Маятник закачался. Тишина наполнилась размеренным тик-так. Секундная стрелка поползла по циферблату, каждую секунду поворачиваясь ровно на одно деление. Как давно они стояли. Очень давно. Теперь пришла она и часы снова ожили. Качается маятник во всё менее и менее разноголосом мраке комнаты, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд...

Наступил вечер...