Дом Самоубийц. 6-3

6-3

Жил да был один весёлый Принц, гуляка и дебошир. Любил устраивать пиры, когда казна была, а когда казны не было, ездил в гости к соседям. Там его принимали радушно, потому что был он гостем желанным. Все его любили, так как был он очень весёлым озорником, однако же не выходил за рамки приличий. По крайней мере, далеко. Но были и те, кто его не любил. Потому что он иногда подтрунивал над ними, а они шуток не понимали. Но таких было мало и принц продолжал жить да поживать, веселиться и гулять. И вот однажды, наш принц встретил девушку, в которую влюбился без памяти. Она была умна, красива и наивна. Конечно, в хорошем смысле этого слова, но это всё равно, не всегда хорошо. Она не хотела взрослеть. Она хотела по-прежнему смотреть на мир большими добрыми глазами.

Принц встретил её на балу, который устраивал его приятель - сосед, тоже принц. Сосед был тогда занят поиском ножки, на которую налезла бы хрустальная туфелька. Там было много принцесс. Но наш принц увидел только одну. Они танцевали вместе, а потом ушли далеко вглубь замка, куда не долетали звуки музыки, не доходили гости, чтобы остаться вдвоём. Они смотрели на небо и любовались звёздами, держась за руки. Они были так молоды!

Принц увёз её к себе в замок. Им было хорошо там вместе. Но она не хотела оставлять своих друзей и подруг, поэтому принцу пришлось переселиться с ней во дворец, где её бурно и радостно встретили друзья и подруги. А принц слонялся по пустынным коридорам замка, избегая мест, где слышалась музыка, потому что ему казалось, что все считают его здесь чужим. И ему правильно казалось.

В этом замке жил старый колдун Аб Судь, и он сказал принцу, встретив его в тёмных коридорах однажды, что идёт сюда древнее чудище Зжинь о трёх головах за данью. А ходит оно за данью, чтоб вы знали, три раза к каждому человеку. Придёт в первый раз - укусит первой головой, и человек перестаёт понимать шутки, во второй раз придёт, укусит второй головой - и человек перестаёт помнить о том, что он умел понимать шутки, придёт в третий раз, третья голова кусает - человек умирает. Бывает и так, что человека, как только он родится, Зжинь кусает обеими головами, этот человек никогда не будет понимать шуток нашего принца. Такие вот люди и не любили его. Сейчас Зжинь шёл к возлюбленной принца.

– Спаси меня, мой милый, – взмолилась принцесса. И принц пошёл воевать со Зжинем. Надо вам сказать, что воевать со Зжинем запрещено, да почти никто и не пытался, потому что бесполезно. Но наш принц не боялся Зжиня и бился с ним три дня и три ночи. Устал принц, устал и Зжинь. Пошли отдыхать. Принц отправился в Замок, а Зжинь в своё логово, очень злой и угрюмый. Никто не знал, где у него логово. Только старый колдун Аб Судь знал, и знал он ещё, что воевать со Зжинем нельзя, да и родственниками они были по линии Матери. И он посоветовал принцу отнести принцессу в безопасное место, спящую. И принц отнёс спящую принцессу прямо в логово к Зжиню. А Зжинь в это время искал принцессу. Уставший и злой он наткнулся на принца.

– Где принцесса? – спросил Зжинь у принца.

– Не скажу! – гордо ответил принц.

– Правильно тебя в начале сказки хотели назвать дураком, - сказал Зжинь, – ведь всё равно найду, а тебя накажу. Со мной нельзя бороться! Да и не за принцессу ты боролся со мной, ты-то, когда настало твоё время, сам пришёл ко мне. Я тебя тогда совсем слабо укусил.

– Принцессу я люблю, и тебе не отдам! - гордо сказал принц.

– Ну вот, уже отдал, - сказал Зжинь, - теперь мы оба знаем, где она. Спастись от меня не возможно. Вот только кусаюсь я по-разному.

– Да, наверное, ты прав, Зжинь, - сказал принц, - я сам отдал её тебе, и боролся с тобой, потому как этого требовали приличия. До встречи, Зжинь.

– До встречи, принц.

Зжинь пришёл в своё логово, и с досады на принца, очень сильно укусил принцессу, но она ничего не заметила, потому что спала. Поэтому, когда она очнулась у себя в замке, она так ничего и не поняла, но шутки понимать перестала. Но она не понимала того, что перестала понимать шутки, и думала, что всё по-прежнему. Но не давалась никак былая весёлость. И она ушла от нашего принца к другому принцу, который уже не помнил того, что умел понимать шутки. Наш принц бежал за ней вслед, но видел, как она обнимается и целуется с тем, кого Зжинь укусил при рождении дважды. А тот, кого она обнимала, оборачивался и показывал язык, потому что очень не любил нашего принца. Тогда принц пошёл к Зжиню.

– Укуси меня! - закричал принц. – Укуси меня своей третьей головой!

– Я тебя пожалел, когда кусал в первый раз, оставил тебе способность понимать шутки, я пожалел тебя во второй раз, когда ты осмелился, неблагодарный, воевать со мной, сейчас я тебя жалеть не буду. Я не стану тебя кусать.

И тогда Зжинь связал ему ноги и приковал их к стене самой дальней комнаты Большой Башни, которая находится в Никому Неизвестном Месте, только один Зжинь знает про эту башню, но старается обходить её стороной.

– Я не люблю, когда мне не удаётся в третий раз укусить человека, – сказал он на прощанье. – Я не люблю, когда меня просят укусить, я люблю сам решать, когда кусать, а когда не кусать. Теперь вот сиди и жди, когда я приду и укушу тебя, но не смей меня звать и просить об этом, иначе свяжу ещё и руки.

С тех пор никто не знает, что случилось с принцем, укусил ли его Зжинь в третий раз, или ещё нет. Только старый колдун Аб Судь знает, но молчит. Он всегда всё про всех знает, но он молчит, может быть, ты знаешь?

- Нет, не знаю? Откуда мне?

Она улыбнулась, наступила тишина, сказка кончилась. Только часы ожившим маятником считали время, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд... Вот так незаметно и

наступил вечер...

– Ты помнишь что-нибудь?

– Нет.

– Ты помнишь её лицо?

- Её лицо? Её лицо... Да, она была. Я вспоминаю, она была.

– Как её звали?

– Её звали... Не помню, я не помню. Помню, что она была и ...Я ничего не помню.

– Ты вспомнишь. И имя, и лицо. Может, ты помнишь тот подъезд? Письмо?

– Да, я припоминаю подъезд, письмо. Смутно. Помню, что письмо жгло глаза, его было больно читать.

– Это были слёзы.

– Мои слёзы?

– Твои слёзы. Ты читал письмо и плакал. Вспоминай, вспоминай...

– Я вспоминаю. Но я не могу больше, меня переполняет обида, слёзы. Я не хочу больше вспоминать письмо. Мне больно! Смилуйся. Не надо.

– Нет, надо! Ты помнишь?

Царица Тамара сидела перед ним на корточках и снизу вверх смотрела в его глаза. Он слабо улыбался в ответ. Свет узкой щёлочкой пробивался сквозь занавески, которые с той поры так никогда больше и не открывались. Царица Тамара подошла и плотно задёрнула их, затем встала у стола, уперевшись в него бедром, сложив руки на груди. Золотые цепочки слабо звякнули.

– Ты помнишь?

Теперь он вспомнил. Тот дождь, и влагу на лице. Как он сидел в каком-то подъезде и не верил! не верил! не верил! В руках дрожало влажное письмо, и строчки прыгали перед глазами.

– Ты не мог поверить, хотя знал, что так и будет. Ты верил в счастье, ты наивно поверил в счастье, но... Ты помнишь её имя?

– Нет!

– Ты помнишь её лицо?

– Не могу, не получается, оно как будто бы в очень густом тумане.

– Попытайся ещё раз!

– Но зачем?

– Ты помнишь письмо, что там было написано?

– Нет, жжёт глаза, ничего не вижу, ничего.

– Ты помнишь свою обиду?

Царица Тамара казалась рассерженной. Она уже не просила, а требовала. И он испугался её такую, он убоялся, что она обидится и уйдёт от него:

– Я помню, помню свою обиду! Она и сейчас гложет меня, сию же минуту.

– Значит, тебе и сейчас обидно?!

– Да!

– Это значит, что ты её до сих пор любишь?!

– Кого?

– Её! Ведь это всё из-за неё, это она тебя так обидела!

– Нет! Я её ненавижу, ненавижу, ненавижу! - бился он в исступлении.

– Так значит ты любишь меня? - уже тише спросила Царица Тамара. – Да?

– Люблю, только тебя люблю, только тобой и живу, я любил тебя всю жизнь, я ждал тебя, я люблю тебя, люблю, люблю! - повторял он своё заклинание.

– Это хорошо, – уже совсем спокойно сказала Царица Тамара, - люби меня, а то я рассержусь. Ты её действительно ненавидишь, ту, которую не помнишь?

– Ненавижу её, - заорал он, и начал бить себя в грудь, по голове, царапать лицо, выть, сыпать самые гнусные ругательства в адрес той, которую не помнил. Он кричал и не замечал, что трубы стали тихо, затем всё громче и громче, гудеть.

– Тихо, - положила ему руку на голову Царица Тамара, - успокойся. Это становится опасным, ты слышишь, как гудят трубы?

Он прислушался и в страхе сжался в тихий комок. Глаза забегали из стороны в сторону, ища место, где можно было бы спрятаться.

– Не бойся, дурачок, – ласково сказала Царица Тамара, – я же с тобой. Надо уметь убивать в себе ненависть и боль, не выпускать их наружу.

И она достала из-за пояса маленький блестящий ножик. Он взял его в руки и вопросительно посмотрел на неё.

– Убей их, а не то может стать слишком поздно!

Он приложил лезвие к руке.

– Медленнее, – сказала Царица Тамара, – Почувствуй боль, сконцентрируйся на ней.

Он надавил. Острое лезвие без труда вошло в кожу.

– Глубже, - приказала она, - Ты слышишь, как гудят трубы?

Он надавил сильнее. Боль становилась нестерпимой. Но он стиснул зубы и крепче ухватил рукоятку. Из-под лезвия потекла кровь. Остриё, преодолев упругую кожу, уже без труда вошло в руку.

– Я знаю, больно, но ты ведь любишь меня, правда?

– Правда, - просипел он.

– Теперь режь. Медленно.

Он двинул лезвие по руке. За ним открывалась, всё шире и шире, ямка, наполненная кровью. Она стекала по руке, собиралась на пальцах, капала вниз.

– Достаточно, – разрешила Царица Тамара.

– Спасибо, – тихо сказал он и открыл глаза. На руке сияла прекрасная, большая резаная рана, источающая кровь. Вся рука, ниже её, была красной. Изумительный вид.

– Тебе нравится? – спросила Царица Тамара.

– Очень, – ответил он.

– Ты слышишь, трубы больше не гудят. Ведь ты меня любишь. Правда?

– Правда.

– Налюбовался? Теперь рану надо зашить. Будет ещё красивее.

– Я?! Но я не умею.

– А что тут уметь, иголка, да нитка. Ты ведь любишь меня?

– Люблю.

Сквозь зубы хриплый стон. Это рвётся наружу наслаждение. Чувствовать острую боль от иголки, затем тупую – от протаскиваемой нитки. Вскоре, на руке остался неровный шов, стянутый нитками, чьи мохнатые хвостики торчали то здесь, то там.

– Ну как?

– Да, это здорово выглядит, – он отодвинул руку подальше и полюбовался  замечательным видом.

– Вот видишь, настоящая любовь требует настоящих жертв. Я не могу больше приходить к тебе просто так. Дом, в котором я живу, не отпускает меня. Ему нужны жертвы. Когда я тебе понадоблюсь, ты должен будешь сделать то же самое, не обязательно так глубоко и много, просто надрез, я ведь люблю тебя, глупенький, и не хочу, чтобы ты тратил силы, они тебе понадобятся. Но и надрез надрезу рознь. Помни об этом. Захочешь легко отделаться – меня дом не отпустит уже никогда. Ведь ты получил удовольствие? Я увидела, как сильно ты меня любишь.

– Да, я получил удовольствие. Я рад, что показал тебе свою любовь.

– Докажи её ещё раз, как только захочешь увидеть меня. Надеюсь, тебе захочется видеть меня почаще.

И она ушла.

Это вечер наступил.

– Я люблю тебя, – шептал он сквозь зубы, неловко зашивая левой рукой себе рану на правой руке, потому что на левой уже не было места.

Раздался серебристый смех. Её смех.

– Я пришла к тебе, мой милый.

– Спасибо, спасибо, - зашёлся снова он в слепой благодарности.

– Я вижу, как сильно ты меня любишь.

– Твой дом доволен?

– Да, как видишь.

– Возьми меня к себе! – вдруг взмолился он, – У меня не осталось больше сил, но я не могу тебя потерять.

Она молчала. И повисла тишина. И только маятник всё настырней лез в уши, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд... Окровавленные руки потянулись к лику её.

– Ну, пожалуйста! – он ухватил краешек платья.

– Ты не боишься меня испачкать? – усмехнулась она. Он в испуге отдёрнул руки. Она рассмеялась: – Дурачок, на чёрном не заметно!

– Ты меня любишь? – робко спросил он.

– Конечно, люблю, – ответила она.

– Тогда возьми меня с собой. Мы любим друг друга, нам надо быть вместе.

– Ты не знаешь, что это за дом, - ответила она. – Это очень древний Дом, он весь набит трубами, там трубы везде, там трудно пройти, все трубы мира начинаются в этом Доме и заканчиваются в нём. Неужели тебе не страшно?

– Нет, нет, с тобой я ничего не боюсь.

– Ты уверен?

– Конечно! Ведь я люблю тебя!

Она рассмеялась, и долго-долго потом улыбалась, нежною своей рукой гладя его по голове.

– Ты уже давно в нём, – сказала она. Он удивлённо и робко задрал брови.

– Так, я не буду больше рассказывать!

Маленький человек вытирал слёзы на глазах своей ухоженной ладошкой. Другой он махал мне, чтобы я не останавливался.

– Ты уже давно в нём, - сказала она. Он удивлённо и робко задрал брови.

– Правда?!

– Правда.

– Значит, мы теперь будем всегда вместе?

– Всегда!

– Как я счастлив! Я так люблю тебя!

Маятник качался всё также бесповоротно, неуклонно, равномерно. Груз на его конце двигался по одной и той же дуге. Шестерёнки сцеплялись друг с другом с неуклонной очерёдностью. Только стук механизма становился всё громче и настырней. Всё громче, громче, пока не осталось ничего, только маятник, который качается всё также неуклонно и бесповоротно, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд...

Так кончился вечер и наступила ночь...

– Этот Дом самый древний на Земле, это самый первый дом. Он не ветшает и не старится, он вечен и вездесущ, он – единственная верная истина на свете, потому что он выше истины. Все Истины начинаются в нём. И я живу в нём. Я родилась вместе с ним.

– Я не могу больше, Царица, я ощущаю присутствие такого громадного количества труб, что это давит на меня, и я не могу дышать.

– Я тебя предупреждала. Здесь всё начинается и всё заканчивается, здесь всё рождается и здесь же умирает, это – точка слияния начала и конца, Добра и Зла, поэтому здесь нет Отклонений, этот Дом – всегда в нуле. И ты совершил восхождение на ноль. Поэтому он существует вечно. Он – сама Вечность. Ты искал когда-то Вечность? Ты её нашёл. Вот она. Вокруг тебя. Здесь сливаются воедино положительный и отрицательный заряд, это и та, и обратная сторона медали, невероятное и очевидное, здесь нет отражений, потому что и ты, и твоё отражение - одно и то же, и две твои половинки тоже слились, поэтому тебя не существует, ты – в равновесии, поэтому и ты – тоже самая верная истина на свете, и выше истины, и тебя не существует больше, и, в то же время, ты более чем никогда существуешь. А трубы - это его корни, он даёт им жизнь. Но здесь не только трубы, здесь есть всё. Всё, что может начинаться, и что умеет заканчиваться. Здесь есть и конец мира, и его начало. Они слиты воедино, поэтому Дом и есть Вечность. Он – узел кольца, и в то же время - его разрыв. Всё остальное не имеет значения. Нет времени, нет места, нет пространства, и есть только Он, единственный и нерушимый, соединяющий в себе начало и конец мира, Дом, единственная верная Истина на свете.

– Я не могу, - шептал он. – Я хочу уйти, уйти отсюда.

– Да, человеку здесь не место.

– Почему? – он поднял на неё свои измученные выцветшие глаза.

– Потому что здесь слиты воедино, и рождение, и смерть каждого человека, каждого! понимаешь?

– Я хочу уйти...

– Есть одно место на Земле, где совсем нет труб, единственное, на всём белом свете.

– Где?!

– Там, где находится выход. Там, где кончается сказка.

– И ты знаешь, где это?

– Нет. Ты сам должен его отыскать, сам. В этом Доме только один выход, не перепутай ни с чем другим. А сейчас я должна уйти.

– Куда ты?

– Я должна. Подумай над тем, что я сказала...

За окном – люди, ходят, суетятся. Они никого не любят, никто им не нужен. Они ничего не знают. Он сидел в своей коляске и курил. Сигарету за сигаретой. Табачный дым кружился вокруг лампочки, налипая на неё, делая и без того более тусклой. Он искал выход. Он должен его найти. И тогда он уйдёт, навсегда. Он должен найти этот единственный выход, и не спутать ни с чем иным. Тихо тлел огонёк сигареты. Качался маятник. Потом погас свет. И в темноте слышалось всё то же правильное тик, пауза - так. Качается маятник, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд...

Дверной замок щёлкнул за его спиной, но в карманах у него не было ключей. Он их выбросил, выбросил в окно, выбросил, когда кончились сигареты и погас свет. И ему было трудно. Он должен сам найти выход. Без коляски. И он, мучительно разгребая нити зыбкого сигаретного тумана, двинулся в путь.

Качался маятник, мерно и монотонно, как всегда, как много лет назад, у времени может быть начало, но не может быть конца, и поэтому качается маятник, взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд...

Утро и Ночь слились воедино. С одной стороны Дома Солнце всходит, с другой - его нет вовсе. И никогда не было.

Начало и конец соединились.