Ошибка Прокруста

По дороге из Мегары в Афины, неподалеку от местечка под названием Элевзин, будто  узким кинжалом рассекала путь глубокая пропасть. Холодный обрыв заставлял делать большую петлю и возвращал обратно, почти к тому же месту от которого увел, но уже по другую сторону от бездны. Здесь тропа упиралась в невысокую, но весьма неприятную для путника гору, которую местные нарекли Черный Зуб. Перевал был изматывающим и опасным и отнимал много времени.

В приюте, на расстоянии дневного перехода от этой горы, беспечного путешественника предупреждали о предстоящих сложностях и настоятельно советовали перевалить через вершину до захода солнца, ни при каких обстоятельствах не останавливаясь на ночлег у подножия. На вопрос о причине такой предосторожности странник с ужасом узнавал, что пришел туда, где промышляет злодей и разбойник Прокруст и совершенно терял присутствие духа. Никто из пропавших в этом краю не возвратился. Гора стала символом беды и смерти.

Молва людская шептала, что имя злодея принес в Элевзин говорящий ворон. Несколько раз небольшие отряды добровольцев пытались поймать и покарать негодяя, но все оказалось тщетно. Тогда и решили неподалеку устроить ночлежку-приют, в надежде, что она позволит паломникам осилить дорогу засветло. Но и эта затея не принесла доброго плода. Одинокие странники по-прежнему исчезали.

В том месте, где дорога обогнув пропасть, упиралась в отвесную стену горы, где прежде были каменоломни, как будто предлагая сделать привал, у самого края обрыва покоился огромный камень высотой с человеческий рост. Усталый путешественник не обращал внимания на еле заметную тропу огибавшую валун по склону. Она заканчивалась у небольшого каменного выступа, как раз возле входа в пещеру. Так уж устроено было матерью-природой, что вся гора была лысой, а склон по которому спускалась тропа и сам уступ укрыли от посторонних глаз густой колючий кустарник и причудливой формы, отчаянно вцепившиеся корнями в камни, корявые деревца. Выжившие в тени горы от палящего солнца Эллады, они густой листвой укрывали того, кто наводил ужас на одиноких странников.

У самого входа в пещеру, на плоском камне сидел довольно крупный мужчина и выстругивал ножом деревянную ложку. Рядом прикованный цепью к скале, лежал огромный пес. Черно-сизая шерсть блестела, как перо ворона. Пес смирно лежал в тени дерева и смотрел как его хозяин строгает палку. Хозяин был смуглым, крепким и высоким. Косматая рыжая борода сплеталась с копной волос, скрывая глаза и рот и только крупный, торчащий нос выдавал в нем эллина. На нем был добротный хитон и сандалии, как будто бы это был житель полиса, а не пещерный отшельник.
Солнце перевалило за вершину, опаляя невыносимой жарой обратный склон горы, и уступ на котором сидел мужчина и собака погрузил их в приятную прохладу.

- Благословенное место – густым басом произнес Прокруст, - Истинно благословенное, ты как считаешь, Гарб?
Гарб, так звали собаку, отозвался утвердительным, коротким звуком и в знак согласия повалился на бок, вытянувшись всем телом на живительной каменной прохладе. Он безумно любил своего хозяина, всей своей собачьей любовью, потому что там, откуда они с ним сбежали, ему каждый день доставалось палкой от хозяйки дома. Гарб был тогда годовалым щенком, но хорошо помнил, злую мегеру.
Прокруст отложил в сторону нож и деревяшку и снял сандалии.

- Снова ноют старые шрамы – засопел Прокруст, потирая руками лодыжки.
От самых ступней и до колен, ноги были покрыты мелкими и крупными шрамами и огрубевшими язвами, следами многолетних побоев старой мачехи. В отличие от Гарба, Прокруста били наотмашь. За все… За любую оплошность или провинность мачеха била тогда еще юношу по ногам, всем, что попадало ей под руку. Норовила попасть по голени, там, где больнее всего. В зависимости от тяжести провинности, Прокруст отделывался либо синяком, либо серьезной раной. Бывало они вместе с Гарбом, на пару зализывали раны, только собаку не били с такой жестокостью как его. Долгое время он сносил побои и пытался приладиться к новой жизни. Внезапно умершая мать, оставила его с отцом, который спустя пару месяцев привел в дом женщину, превратившую жизнь пасынка в царство Аида.

- Помнишь ли Гарб, как мы бежали из Элевзина? – спросил Прокруст у пса, продолжая растирать бугристые голени.
- Уаффф – ответил пес.

В тот день еще с утра, Дамаста (так Прокруста звали на самом деле), тяжко покалечили за перевернутую им амфору вина. В доме готовились к празднику Осхофории и пролитое Дамастом вино, приготовленное в дар Дионису, оказалось в глазах свирепой мачехи столь кощунственным преступлением, что она схватила не палку, не кочергу и не мотыгу, в ее руке оказался большой садовый серп для обрубания засохших ветвей с оливковых деревьев. Даже в женских руках это было грозное оружие, способное отсечь и руку и даже голову. Чудом увернувшись Дамаст избежал отсечения ноги, но все же кончик серпа полоснул его, развалив мышцу огромной раной. В тот момент стало ясно, что больше не жить ему в этом доме. Он бежал сквозь виноградники и оливковые рощи, укрывшись в узкой расщелине. Старым, испытанным способом, который услышал когда-то от одного воина, Дамаст склеил рану можжевеловой смолой, стянув ногу поясом от хитона.

Стало смеркаться, а в Элевзине праздник шел своим чередом. Немного успокоившись, юноша понял, что поторопился покинуть родной кров. Остаться без ножа, воды и хлеба, было равносильно тому, чтобы сразу броситься со скалы. Дамаст решил дождаться ночи и незаметно пробравшись в дом, взять необходимые вещи. Выждав, когда Орион перевалит свой ночной зенит, Дамаст хромая заковылял обратно. Чуткий Гарб услышав шаги навострил уши, но когда узнал в незваном госте любимого хозяина, кинулся ласкаться к нему.

- Про тебя то я и забыл Гарб – произнес юноша, гладя собаку, - Пожалуй возьму тебя с собой.

Светила полная луна и было хорошо видно вокруг. Осторожно пробравшись в кладовую, в первую попавшуюся корзинку беглец стал складывать продукты – хлеб, масло, твердый сыр. Оставалось захватить с собой нож и какой-нибудь инструмент. Выйдя на задний двор, Дамаст огляделся и обнаружил прислоненным к стене, тот самый серп, которым сегодня его чуть не лишили ноги. Он взял его в руки и посмотрел на кривой клинок.

- За сиюминутным порывом ярости, чья-то жизнь – прошептал юноша и решил взять серп с собой.

Возвращаться обратно через дом, рискуя столкнуться с мачехой Дамаст не желал, поэтому он решил немедля уйти, забрав с собой пса. Взяв в одну руку корзинку с продуктами и водой, а в другую серп, он стал осторожно пробираться между лож, как вдруг встал словно каменное изваяние.

Прямо перед собой он увидел спящую мачеху, которая изрядно набравшись молодого вина, заснула под открытым небом. В первое мгновение от неожиданности Дамаст замер, почти не дыша, уверенный, что весь его план рухнул и что вот сейчас она встанет и схватив опять какую-нибудь кочергу будет бить его по ногам.
Но она продолжала спать. Переведя дух, Дамаст тихонько обошел ее, но тут взгляд его упал на свисающие с ложа голые лодыжки мачехи. В свете луны они показались ему гладкими и блестящими, словно высеченные из мрамора ноги Афродиты. Он перевел взор на свои, испещренные язвами и шрамами голени и словно черным наваждением накрыли Дамаста ненависть и ярость. Он стоял перед ней, спящей и беззащитной, держа в ладони огромный серп, а роковая неизбежность уже заносила над его головой изогнутый полумесяцем клинок. В этот момент он не помнил себя, жажду мести как неудержимый ничем кратер вулкана исторгла из себя душа, сдавленная унижением и болью. В лунном свете блеснул клинок и наземь упали две отсеченные ступни.

Дальше все было словно в тумане. Позже в памяти обрывками всплывало его бегство с Гарбом. Знакомая уже расщелина, где их быстро нашли. Но только благодаря чуткому слуху собаки беглецам вовремя удалось уйти. Долгие, мучительные и полуголодные скитания, в которых снова и снова собака выручала своего хозяина, принося в зубах мелкую живность.
Как-то раз преследуя очередную жертву, Гарб оказался на той самой тропе у подножия Черного Зуба. Загнав добычу в пещеру, пес придушил ее и довольный собой, стал звать хозяина. Следуя на лай собаки Дамаст обогнул камень у обрыва и спустившись вниз по склону нашел своего пса и сокрытое от чужих глаз место. Так они с Гарбом волею судеб стали отшельниками.

Спустя время, успокоившись и придя в себя Дамаст раскаялся во всем содеянном, поскольку душа его была от природы добра и светла. Отчего провидение толкнуло его на кривую дорожку, юноша не смог найти ответа. Он совершил акт мести поддавшись животной стороне души. Судьбы человеческие, сложный узел событий, распутать который зачастую уже не возможно. Оказавшись изгоем и отшельником, лишенный пищи и одежды, Дамаст встал на тропу разбойничества даже не ведая еще об этом. Злой рок упорно увлекал его мыслями о легкой наживе и когда последняя душевная оборона пала, демоны овладели его разумом.

По ночам терзаемый бессонницей он ходил по сумрачной пещере едва озаренной багровым светом очага. Как жестокий наездник решивший загнать скакуна, его сознание истязали неотвязные думы. Нога так и осталась хромой и при всей своей физической силе Дамаст понимал, что застать врасплох и поймать одинокого путника у него вряд ли  получится. Хуже того, первая же вырвавшаяся из его плена жертва, тут же разнесет по округе весть о нем. Тогда явятся вооруженные люди и всему конец. Никак нельзя было упустить свидетеля. Под любым предлогом нужно было заманить странника, посулив ему теплый ночлег и вкусный ужин. И тогда он придумал рассыпать камни на горной тропе, а встреченному у большого валуна человеку, говорить, что случилась осыпь, тропа покрыта острыми камнями и засветло никак не перевалить через Черный Зуб. Ночь застигнет его в пути, а это крайне опасно. Расстроенному путнику оставалось, лишь намекнуть на возможность ночлега и ужина и он сам следовал в пещеру Дамаста.

И вот когда план окончательно созрел в косматой голове Дамаста, он вышел на охоту. Самое начало замысла чуть не вышло ему боком. Вместо одинокого путешественника он чуть не столкнулся с отрядом вооруженных воинов направлявшихся в Афины. Еле унеся свои многострадальные ноги, оставшись незамеченным, Дамаст понял, что нужно быть внимательней и осторожней. Он соорудил наблюдательный пункт меж двух больших кустов можжевельника и укрывшись наблюдал за дорогой, на противоположной стороне пропасти. Расстояние было достаточно большое, но на фоне голых скал идущий человек был хорошо виден. Через какое-то время Дамаст с удивлением для себя обнаружил, что одинокие путники стараются примкнуть к какой-нибудь группе людей для безопасного пути и что их не так уж и много. Частенько бывало, что намеченная жертва оказывалась нищим или стариком, у которых нечем было поживиться.

Но наконец терпеливое ожидание послало Дамасту первую жертву. Когда он увидел кто идет к нему в сети, он так разволновался, что сбиваясь и запинаясь, с трудом объяснил страннику, почему ему не стоит дальше продолжать путь, а лучше согласиться на его радушный приют. Это был молодой, красивый юноша, который направлялся в соседний полис на состязания. Он нес большую котомку с продуктами и кибисис(кошелек) на поясе.
Заманив путника в пещеру, Дамаста вдруг охватил неудержимый страх и трепет пред одной лишь мыслью, что он задумал сотворить.

- Лучше пусть я умру с голода, нежели погублю чью-либо жизнь – немного сомневаясь, думал про себя Дамаст.

Приняв это решение, он стал с радостью потчевать гостя тем, что заготовил загодя, не думая, что будет вкушать сам на следующий день. Дамаст вдруг осознал, что творить добро настолько же слаще и радостней злодеяний, насколько мед слаще желчи. Душа его стосковалась по человеческому общению, добрая беседа стала врачевать тяжелую рану изгоя, превратив его в простого отшельника.

- Ведь можно жить отшельником и не творить зла – осенила вдруг Дамаста светлая мысль.
Бремя голодной смерти как-то померкло и на душе стало радостно. Проведя вечер с новым знакомым  за беседой о жизни полиса, Дамаст стал готовить ложе для гостя. В пещере было одно ложе для него, а другое для пса. И хотя Гарб был довольно крупной собакой, но для человека этот настил оказался короток.
Вытянувшись на предложенном ему ложе, юноша сам того не ведая, в то же мгновение решил свою судьбу.

Как той лунной ночью, когда Дамаст увидел свисающие с ложа ступни жестокой мачехи, так и теперь в полумраке пещеры пред его взором оказались голые, незащищенные ноги.

- Я ведь отсек вас – прохрипел Дамаст, - А вы снова отросли, словно гидры!

Вся та радость облегченной души, с которой свалился плен злых демонов, рухнула под натиском животного страха и безумия, которое в мгновение ока овладело Дамастом. Трясясь в горячке, он схватил старый садовый серп и вложив в удар всю ярость нахлынувшую на него, разом отсек обе ноги своего гостя.

Спящие птицы с шумом и криком разлетелись кто куда, от внезапного вопля ухнувшего из пещеры в пропасть и отразившись обратно разнесшегося по округе. С этих пор по окрестным селениям стали расползаться слухи о безумном злодее-разбойнике и страшной пропасти, которая исторгает по ночам ужасные крики сброшенных в нее, еще живых, жертв душегубца.

Дамаст стал другим и с этих пор называл себя Прокрустом. Неподвластный силам разума, он отдался во власть злых демонов. Взгляд его стал тяжелым и мрачным как черный базальт. Даже Гарб не мог развеселить его своими смешными ужимками и проказами. В душе навсегда поселилась густая, тягучая как смола злоба и ненависть. Теперь каждую новую жертву Прокруст укладывал на злосчастное ложе и отсекал ей ноги. Они снились ему в кошмарных снах, отрастающие словно головы гидры, а он отбивался от них своим верным серпом.
Со временем он настолько заматерел в своих злодеяниях, что уже ни одна светлая мысль не касалась его сердца и души. Ему было безразлично кто перед ним, мужчина или женщина, молодой или старый. Одержимый своим безумием, он заманивал их не ради наживы, а ради справедливого, как он сам считал возмездия, за дерзость быть больше отмеренной им меры. Ложе стало мерилом полноты и достаточности, все лишнее нужно было отсечь. В таком помраченном состоянии ума Прокруст пребывал уже несколько лет, а слава о нем достигла границ Эллады.

Со времени последней жертвы попавшей в лапы Прокруста, прошел уже довольно долгий срок, а дорога оставалась пустой. В отсутствии возможности грабить и убивать, он обычно впадал в иступленное состояние, поэтому заскучав, Прокруст решил развлечься вырезанием деревянной ложки.

- Благословенное место – снова повторил Прокруст, разбрасывая перед собой пестро-полосатые щепки от оливковой ветви.
- Знатная выйдет ложка – Прокруст поглядел на слегка изогнутую палку, только-только начавшую приобретать форму будущей ложки. Я бы мог стать резчиком по камню или даже ваятелем – говорил он обращаясь к собаке, - Это мой удел.
- Я знаю меру полноты и гармонии, все лишнее разрушает ее… Поэтому я отсекаю все , что сверх меры – сказал Прокруст и срезал сучок. Высокомерие – лишнее в человеке, оно нарушает гармонию, дерзко выпирает, я не выношу этого. Скромный человек еще не попадался мне… Он бы не посмел нарушить гармонию предлагаемого ему ложа своей надменностью, как это делали другие. Вот ты Гарб, добрый пес, потому меру мою знаешь, иначе бы я тебя тоже укоротил.

Вдруг на том краю пропасти послышался крик хищной птицы. Прокруст оторвался от своего занятия и вгляделся в даль. Над дорогой парил потревоженный кем-то черный коршун.
- К нам гости Гарб – довольным басом сказал Прокруст и положив на камень палку и нож, неспеша пошел к большому валуну встречать долгожданного путника.


На другой стороне пропасти, задрав голову вверх и глядя на встревоженную птицу стоял юноша.

- Хороший сигнальщик, для скрытого наблюдателя – подумал он и огляделся по сторонам. На другом склоне пропасти был густо заросший кустарником уступ.

- Удобное место чтобы укрыться – продолжал размышлять юноша.

Тесей, так звали молодого человека, поднял с земли котомку и направился дальше, внимательно оглядывая окрестность. Направлялся он в Афины и не было ему дела до того, кто обитает в этих местах, но наслышанный о злодеяниях Прокруста, решил не спешить с перевалом, а нарочно задержаться у подножия горы, в надежде, что злодей сам выйдет на него соблазненный легкой наживой. На поясе у Тесея висел царский меч, полученный им от отца и юноша беспокоился, не спугнет ли разбойника вооруженный путник. Но поразмыслив, он решил положиться на волю богов.

Обогнув пропасть и подойдя к подножию Черного Зуба, Тесей увидал огромного рыжеволосого мужчину, привалившегося боком к большому камню, стоящему у самого края обрыва. Мужчина казалось никуда не спешил и сложно было понять, в какую сторону он направлялся. Подойдя ближе Тесей увидел у его ног маленькую корзинку с дикими ягодами, небольшой кусок медовой соты и несколько деревянных ложек.

- Торговец у подножия дикой горы… любопытно, - подумал Тесей.

- Приветствую тебя странник! – наигранно дружелюбно пробасил Прокруст, когда Тесей подошел к нему совсем близко.

- И я приветствую тебя добрый человек! – ответил Тесей слегка склонив голову в знак приветствия.

- Далеко ли держишь путь?

- В Афины…

Прокруст почесал бороду.
– Хочу предупредить тебя юноша, хотя и огорчу весьма, что сегодня в горах случился камнепад и тропа вся покрыта острыми камнями. Тебе не одолеть гору до захода солнца, а оставаться на ночлег там – и Прокруст указал на вершину горы, - очень опасно, ведь здесь промышляет жестокий разбойник по прозвищу Прокруст.

Тесей взглянул на тропу, которая уходила в гору и в самом деле, до самого поворота, где она скрывалась за скалой, она была покрыта мелкими и крупными камнями.

- Как твое имя добрый человек, я хочу знать его, чтобы отблагодарить тебя за оказанную услугу? – спросил Тесей.

- Дамаст мое имя – отвечал Прокруст, - я живу здесь отшельником вот уже несколько лет и веду с путниками небольшую торговлю, тем, что мне посылают боги и природа. Не желаешь приобрести диких ягод и меда для поддержания сил в пути?
 
- Отчего же, - ответил Тесей и сняв с пояса кожаный кибисис, обнажил пред взглядом Прокруста туго набитый монетами мешок.
Загорелись алчностью глаза разбойника. Ни разу еще не попадали к нему в руки такие богатства.
- Этого довольно? – спросил Тесей, протягивая Прокрусту две серебряные драхмы.

- Это выше меры – сказал Прокруст и вдруг осекся. Он испугался, что Тесей заберет одну монету обратно.
Тесей поймал смутившийся взгляд Прокруста, который тот пытался спрятать и выждав паузу ответил:
- Иногда меньшее, способно вместить большее… Возьми добрый человек обе монеты.

Прокруст не понял, что ему ответил юноша, зажав с волнением монеты в ладони.
- Как имя твое щедрый юноша – спросил взволнованно Прокруст.

- Мое имя, Тесей.

- Могу ли я в благодарность за твою щедрость, предложить свой скромный кров и ужин, чтобы ты завтра с рассветом продолжил путь под защитой богов и солнечного света?

- С радостью приму приглашение Дамаст! – отвечал Тесей.

- Во истину мой скромный приют не видал такого славного мужа, прошу, следуй за мной – ответил Прокруст и тут он заметил меч висящий на правом бедре Тесея, который был все это время сокрыт от его взгляда. В первое мгновение он испугался, потому как Тесей был первым вооруженным путником, попавшим к нему в западню.

Меч был великолепен. И хотя Прокруст не знал, что Тесей, это сын самого царя Эгея, но даже он понял, что такой меч достоин царских кровей. Заполучить его в свое владение стало вдруг для него желанием, подобно гигантской волне, смывшей все страхи и сомнения.
- Меч, это не серп – думал Прокруст шагая по тропе к своей пещере, - Теперь у меня появится достойный судья человеческих излишеств.

А Тесей в это время, следуя за Прокрустом, внимательно разглядывал нового знакомого. Хитон на нем, на удивление был чист и добротен, такими же добротными были высокие сандалии.

- Ветхость – спутница отшельников, видимо обошла Дамаста стороной – рассуждал Тесей.

Вдруг Прокруст выронил одну из монет и кинулся за ней к самому краю обрыва. Резко склонившись к земле, пытаясь поймать монету он согнул спину и хитон затрещал.
Тесей внезапно понял, что его смущало в одеянии Дамаста. Большие бронзовые застежки хитона были не на плечах, а впритык у самой шеи.
- С чужого плеча хитон на отшельнике… Трещит на огромной спине.

Прокруст стоял у края тропы, глядя в пропасть, куда только что укатилась серебряная монета. И хотя горестное выражение его лица было сокрыто в густых космах, но сама осанка обмякшего вдруг здоровяка, говорила, что он сражен потерей.
Тесей подошел к нему вплотную и посмотрел вниз.
- А иной раз бывает так, что не вмещает малое, более того, что ему положено – сказал он негромко.

Быстрая мысль-догадка, скользнула в голове Прокруста насторожив его, но опять он не уловил сути этих слов. Злые огоньки блеснули в его глазах.
Тесей добродушно улыбаясь ответил – Не съедай сердце свое печалью, я отблагодарю тебя сполна за радушный прием.
Искорки в глазах Прокруста рассыпались.
- Во истину мой дом не видел столь щедрого гостя! – повторил Прокруст и Тесею показалось, что он улыбнулся.

Они продолжили спуск, а подойдя к пещере, остановились.
- Не побрезгуй войти в столь скромное жилище – подобрев сказал Прокруст и протянув руку ко входу, предложил Тесею войти.

Не успев как следует оглядеться, Тесей все же заметил сквозь густые заросли кустов и деревьев, что он находится на том самом уступе, что видел не так давно с обратной стороны пропасти. Гарб спокойно лежал неподалеку и грыз кость. Проходя мимо пса он задержал взгляд на огромном черном красавце, который был размером под стать своему хозяину.
Уже войдя в пещеру, Тесей вдруг остановился и хотел еще раз взглянуть на собаку, но решил, что оскорбит хозяина таким поступком.
- Наверное мне почудилось – подумал Тесей и прошел вглубь пещеры.

- Отдохни с дороги гость дорогой, а я приготовлю тем временем ужин – сказал Прокруст указывая юноше на ложе Гарба. Тесей сбросил на пол котомку, отстегнул с пояса меч и поставил его у ложа, а сам лег на бок, так как обычно элинны вкушают пищу во время празднеств.  И тут же он обнаружил, что ложе ему коротко и ноги свисают почти до колен.
- Дорогому гостю, ложе не по росту предложил– подумал он, глядя на рядом стоящее ложе, которое было значительно больше.

В это время Прокруст снял сандалии и занялся растопкой очага. И когда огонь разгорелся, весело освещая темную пещеру, Тесей увидел искалеченные ноги Прокруста. Такие ноги можно было увидеть у раба, но только не у свободного эллина.
- Кто-то очень долго причинял ему боль. Может потому он и стал отшельником? – рассуждал про себя Тесей.

Прокруст же был поглощен мыслями о будущей наживе. Они так заняли голову, что он напрочь забыл о госте. А тот в это время изучал бедное жилище отшельника и успел заметить огромный садовый серп стоящий у ложа хозяина, старый плащ от ветра и холода из грубой задубевшей кожи, несколько глиняных горшков и мисок и какое-то странное, черно-бурое пятно на полу пещеры прямо у его ложа.
Хозяин пещеры явно был не разговорчив и Тесей решил потешить слух отшельника новостями их Мегары и разными смешными историями.

- Хочу поведать тебе Дамаст, одну забавную историю, произошедшую не так давно в Мегаре – начал Тесей.
- С благодарностью выслушаю тебя, ибо что может быть приятней слуху отшельника, как хорошая история – отвечал Прокруст обдирая зайца попавшегося намедни в силок.

- Не так давно в Мегаре – начал Тесей, - был праздник Диониса и один известный в городе пьяница, уснул в пустой бочке из под вина, оставленной у городской площади. А площадь эта имеет уклон, ведущий к обрыву, куда местный люд сбрасывал негодяев и преступников. Так вот этот пьянчуга, забыв, что спать лег в бочку, так вероятно ворочался, что сдвинул ее с места и укатился прямиком в пропасть. Народ посчитал, что ненасытность покарала его, приговорив к такой глупой смерти.

Прокрусту на самом деле, совсем не хотелось слушать рассказы Тесея, который как назойливая муха отвлекал его мысли от сладких предвкушений будущих обладаний. Но дабы не выглядеть в глазах гостя неблагодарным слушателем, приходилось делать вид, что ему интересно. Искренне смеяться тоже не получалось, выходило жалкое подобие смеха.
Тесей внимательно наблюдал за ужимками Дамаста, чувствуя, что в это время его мысли заняты чем-то другим. Он стал рассказывать ему подряд разные смешные и нелепые курьезы из жизни людей, но в ответ Прокруст идиотски хихикал, не вникая даже в то, что ему говорят.
И вдруг одна история преобразила его. Он даже отложил на время зайца и нож и внимательно стал слушать рассказчика. Тесей уловил перемену в Дамасте и нарочно стал вести рассказ медленней, чтобы не проглядеть тайники запертой души отшельника.
Суть рассказа была такова, что некие, весьма благочестивые чужеземцы, были брошены живыми в неглубокую пропасть за распространение своей веры. Будучи покалеченными, но оставшиеся живыми, они вместо проклятий, стали воссылать благодарения тому, кто приговорил их к смерти, называя его вершителем истинной справедливости.
Когда рассказ был окончен, Прокруст изменился в лице и довольный, утробный хохот вдруг вырвался из его груди. Мрачный, животный дух наполнил пещеру, так сытый хищник напившийся крови издает звуки в ночи.

Тесей замерев, глядел как пред ним раскрылись тайники души, обнажив самые глубинные его помыслы. Теперь он точно знал, кто перед ним – отшельник или злодей. Он снова взглянул на черно-бурое пятно у ложа и словно видение родилось у него в голове, подтвердив догадку.

Прокруст сидел у очага спиной к Тесею и дожаривал зайца. Проще всего было подойти к нему сзади и сразить его мечом, но Тесей никогда не бил противника в спину. Затевать схватку в тесной пещере было неразумно, ибо не было свободы маневра. Неровен час можно было поплатиться за свою самоуверенность. Нужна была хитрость, которая бы лишила злодея его же огромной силы, а ему дала шанс избежать коварного удара Прокруста.

Разбойник повернулся лицом к нему и сняв ароматного зайца с вертела, положил его в большую медную миску.
- Прошу Тесей, раздели со мной эту скромную трапезу – сказал Прокруст и жестом указал на жаркое. Тесей поднялся с ложа и подойдя к догорающему очагу, сел на большой деревянный чурбан.

-А это, чтобы пища не была пресна – сказал Прокруст поставил рядом глиняную чашку с чесночной пастой на оливковом масле.

- Вдали от дома, что может быть вкусней жаркого с чесночной пастой! – радостно ответил проголодавшийся Тесей, чувствуя, что пища из рук убийцы может стать ему поперек горла. Но и заяц и паста оказались действительно превосходны. Они отрывали куски жаркого и макая их в плошку с пастой, отправляли в рот. Бедняга Гарб терпеливо ждал своего часа, сглатывая слюну от доносившихся из пещеры ароматов.

Поглощали они пищу молча, но Тесей заметил, как взгляд Прокруста постоянно скользит ему за спину. Он оглянулся и понял, что это меч стоящий у ложа так приковывает его внимание. Тесей вдруг вспомнил старую военную мудрость о том, что добытый в честном бою меч поверженного врага, переходит победителю и служит ему верой и правдой, а то оружие, что выкрали или взяли хитростью, превращается в руках чужака в клинок карающий его же. Нужно было лишь малое – вложить соблазн этого шага в голову Прокруста и ждать удара.

- Я вижу, меч мой глянулся тебе? – спросил Тесей.
Прокруст смутился и пробубнил что-то невнятное набитым ртом. Тесей поднялся, отер руки о край хитона и взяв меч, вернулся к очагу.

- Дать тебе его в руки не могу – начал Тесей, - Ты знаешь, что личное оружие можно взять только у поверженного в бою,  но я хочу показать тебе клинок.
Он медленно и плавно вынул меч из ножен, держа его вертикально перед собой. В полумраке пещеры холодный металл клинка засветился догорающим светом углей. Он поворачивал клинок в разные стороны и блики отраженного света заскользили по стенам пещеры.

Прокруст сидел завороженный. Никогда и ничего в своей жизни он не вожделел, так как этот меч. Ему казалось, что душа и его убогая жизнь обретут новый смысл и полноту, лишь только он овладеет им. С самых древних времен так устроено, что руками алчных можно двигать горы и рушить целые империи. Пороки людские – великие поводыри и полководцы, ведущие за собой зачастую целые народы на жертвенный алтарь.

Тесею более ненужно было ничего, лишь подливать масло в огонь воспаленной алчностью души Прокруста. Он показывал ему тонкую чеканку ножен, голубую бирюзу украшавшую подвязки, резную рукоять. Охотник поставил капкан, разложил приманку и зверь сам шел в него, оставалось только ждать.

В пещере стало совсем темно и закончив трапезу хозяин предложил гостю отправиться на покой. Устроившись на предложенном ему ложе, Тесей приподнялся и спросил – Могу ли я Дамаст, просить тебя еще об одном одолжении?

- Все что могу и чем владею – ответил Прокруст.

- Разреши укрыться на ночь, вот тем кожаным плащом – попросил Тесей.

Прокруст на мгновение задумался, но негоже было отказывать гостю в столь скромной просьбе и сняв его со стены, он подал его Тесею.

- Благодарю богов за тебя – ответил юноша и вытянувшись на ложе укрылся сверху плащом, нарочно оставив торчать свои голые лодыжки.
Окинув его взглядом, удовлетворенный Прокруст пошел к своему ложу и ухнув, гулко завалился на него, выдохнув чесночную отрыжку.

Пещера все больше и больше погружалась в беспросветную темноту. В паре метров друг от друга лежали разбойник и его жертва. Каждый думал о своем, но на этот раз жертва догадывалась, что ее ждет и не собиралась сладко спать.

Выждав некоторое время, Тесей аккуратно и бесшумно обернулся плащом словно свитком и сдвинул его к ногам. Ноги же он поджал к себе, оставив вместо них висеть в воздухе скрученный кожаный плащ. В темноте его можно было принять за свисающие ноги спящего человека. Устроившись поудобней и приготовившись к любой неожиданности Тесей засопел носом, давая знак Прокрусту, что он уже спит.

Прокруст пребывал в горячке. Его распаленное нетерпением нутро, требовало скорейшего свершения задуманного. И как только он услышал сопение Тесея, не медля ни минуты, приподнялся с ложа. Силуэт спящего гостя был виден в темноте благодаря светло-песчаному, выгоревшему на солнце плащу. Прислушавшись к сопению юноши, Прокруст выждал еще немного сидя на ложе, а затем потянувшись, взял стоящий неподалеку серп. Какой раз он совершал сие злодеяние, хладнокровно и спокойно, но в этот миг его охватило волнение. Ему казалось, что вершится нечто великое в его судьбе и еще один шаг и он станет властителем мира.

Ступая голыми ногами по прохладному полу пещеры, он подошел к ложу. Привычный силуэт ног был перед его глазами и нужно было лишь совершить уже обыденный удар. Но на мгновение Прокруст замешкался, увидев перед собой, стоящий у ложа меч. Соблазнительная мысль закралась в голову Прокруста – Что если покарать Тесея его же мечом? Но вспомнив его слова, что оружие забирают лишь у поверженного врага, он засомневался и замер в раздумье, держа в руке серп.

Тесей видел, как поднялся разбойник и тихо подошел к его ногам. Сердце забилось чаще в груди в ожидании удара, но он был к нему готов. Он видел как тот замер, раздумывая о чем-то. В этот момент решалась судьба его замысла, поскольку если Прокруст не соблазнится на столь вожделенный ему меч, а нанесет удар своим серпом, то исход поединка для Тесея не предсказуем.
Казалось сами боги вместе с Тесеем, замерев следят, как терзался сомнениями Прокруст. Что предпочесть, проверенный серп или новое, незнакомое ему оружие? Волнение и нетерпение подстегивало быстрей принять решение и путало мысли. Не в силах уже совладать с вожделением овладеть ценным трофеем, Прокруст бесшумно вернулся к своему ложу, поставил серп на место, и с трепетом взял в руки меч.

Тесей с облегчением выдохнул. Боги одобрили его план, вложив карающее оружие в руки злодея. Как приготовившийся к прыжку леопард, он напрягся всем телом, готовый в любой момент вскочить со своего ложа. Он видел как над ним заносят его же меч и как спустя мгновение, божественное проведение изменило планы разбойника.

Для огромной лапы Прокруста рукоять меча оказалась тесной и неудобной. Взяться двумя руками не было и вовсе возможности. Покрутив ее в ладони он крепко сжал рукоять и замахнувшись привычным движением, нанес удар по ногам жертвы.
Старая, задубевшая на ветру и дожде кожа плаща согнулась под ударом, оттолкнув от себя клинок и изменив его траекторию. Все что произошло в доли мгновения Прокруст почувствовал собственной ладонью… Как клинок отскочил от чего-то упругого, как меч крутанулся вокруг своей оси, как он пытался удержать рукоять, которая коварной змеей вывернулась в ладони. И уже в следующее мгновение он почувствовал как жгучая боль, полоснула огнем по голени, отсекая плоть. Он зашатался, пытаясь удержаться на ногах, еще не понимая, что только что лишился одной и в тоже мгновение из его груди вырвался дикий рев раненного медведя. Не успев сообразить, что же произошло, он почувствовал сильный удар в затылок и выронив меч, упал на ложе, где секундой ранее лежал Тесей.

Тесей подхватил упавший меч и отойдя на несколько шагов изготовился к бою. Но боя не последовало. Очнувшийся Прокруст вновь взревел от боли, а когда самая сильная волна схлынула, он увидал пред собой стоящего с мечом врага.

- Хитрый демон! – переведя дыхание, прорычал Прокруст, - Как ты догадался кто я такой... Что меня выдало?
Теперь он сам оказался на ложе и понял, что пришел его конец и была лишь одна надежда изменить судьбу, это тянуть время.

Тесей без сожаления глядел, как злодей неуклюже ворочался на тесном и коротком для него ложе, согнув отсеченную ногу в попытке остановить кровь.

- Я понял свою ошибку – продолжал заговаривать его Прокруст, - Не стоило брать твой меч. Не совладал я с соблазном прикончить тебя твоим же оружием – и Прокруст захохотал изрыгая вместе с хохотом стоны.

- Я был готов к удару – ответил Тесей, - А меч в твоей ладони развернули боги, ибо пришло время расплаты. А если ты хочешь знать, как я догадался кто ты на самом деле, то знай же, что выдал тебя твой собственный смех.

- Смех?! – захрипел яростно Прокруст, - Ты лжешь, впервые слышу я, чтобы смех, мог выдать намеренья человека!

- Как опытный охотник узнает зверя по следам, так я следил как отзовется в твоей душе история несчастных мучеников – отвечал ему Тесей. Можно подделать улыбку, но нельзя подделать смех. Не может жестокость и злость смеяться добрым смехом. И глупость, сколь бы не рядилась в мудрость, всегда покажет свое истинное лицо, лишь захохочет от души.

- Хитрый демон! – зарычал злодей, - но рано тебе воссылать благодарения богам, я заберу тебя с собой в Аид!

Он хотел вскочить с ложа, но Тесей не медля более уже ни секунды, размахнулся и отсек ему вторую ногу. Пещера словно утроба гигантского чудовища вновь взревела.
Взволнованный Гарб, метался у входа и рвался с цепи. Когда он увидел выходящего из пещеры Тесея, то почувствовал неладное и ощетинившись преградил чужаку путь.
Тесей не хотел убивать пса, он вытянул перед собой руку, в которой были отсеченные ноги Прокруста. Гарб растерялся и смутился. Юноша швырнул их наружу и когда собака кинулась за ними, быстро выскочил из пещеры и отбежал на безопасное расстояние.

Пес хотел вцепиться зубами в брошенную ему подачку, как вдруг отскочил в сторону и громко гавкнул. Он не мог не узнать ноги своего хозяина, которые видел каждый день, в течении стольких лет. Собаки любят даже негодяев и никто во всей Элладе не скорбел по Прокрусту, кроме его верного Гарба. Пес лег на брюхо и завыл.