15. Дорога домой

История о рождении мастера была бы неполной, если бы мы не рассказали вам следующее. Высоко в горах, под самыми вершинами Закатных гор издавна жил старик-отшельник. Люди не помнили с каких пор он поселился на крутом склоне Надвратной горы, хотя он знавал времена, когда у её подножия, на крутом изгибе реки ещё не распустился цветок большого города, утопающего в разнотравье лесов, полей и степей.

Отшельник давно заметил, что жизнь в большом городе портит людей и пока Благословенный Харам был мал, он мирился с его соседством, а когда город разросся, покинул крепкий дом в предместье, на берегу горной реки, который выстроил своими руками, и поселился в нерукотворной пещере высоко в горах.

Город рос, а вместе с ним росли и менялись люди. И если ещё три круга лун1 назад горожане жили заветами предков, даровавшими им радость достижения жизни вечной, то теперь они стали мерять свою жизнь иной мерой. Жажда наживы и неуёмного обогащения затмила им разум, а богатство проходящих через город караванов подточило дух и направило внимание на земные вещи. Впрочем, пока таковыми стала лишь малая часть жителей города. В основном те, кто не хотел утруждать себя простым трудом или ремесленничеством и становились слугами бога наживы, именуемого Молохом. Слуги его несли обет вечного стяжания земных благ, и те, кто преуспевал в нём больше, становились старшими служителями и прислуживали в свою очередь тем, кто обрёл земного более прочих. Так продолжалось уже добрую половину полного круга лет2 и город незаметно превращался из города мастеров в город торговцев, коих не счесть было на просторах Благословенной Гейры. Мать-земля даровала своим детям всё, что им было надобно для жизни и даже с избытком, но человеку всегда хотелось большего и в этом было всё дело.

Мастер Арт, а так звали отшельника, давно уединился в горах, потому что, понимая природу человека, знал, что рано или поздно, но материальные ценности заменят горожанам духовные богатства и бесцельное существование станет смыслом их бытия. Привязчивые ко всему земному люди, коих правильно было бы именовать детьми, собирали себе игрушки, которыми с радостью хвастались друг перед другом и обменивали их затем на новые. Человек рос, но не становился мудрее, и подросшие дети лишь меняли детские игрушки на взрослые, но при этом так и оставались детьми. Дух человека застыл, он не мог развиваться в земном мире, потому что его истинным домом был мир иной, духовный, в котором ничего земного просто не было. Но именно он был тем единственным, постоянным местом, которое и можно было назвать вечным. Те, кто попадали в него, начинали жить жизнью истинной и ко всему земному у них пропадал интерес, а все остальные даже не догадывались о его существовании. Хотя ранее людям неоднократно давались знания о том, что есть на деле этот мир и для чего создан мир земной. Тенью от огня истинного света полагали мир земной мудрецы, отражением в осколках огня истока признавали его шарии3, пылью под копытами коня Х'Аммы - кочевники шоны. Верований на земле Гейры было множество, но истинные знания стали попадаться всё реже, словно чья-то злая воля вымарывала их из текстов священных книг, выламывала со стен храмов и всё больше учителей стремилось вести людей туда, где они сами не были. Что и говорить, наступало новое время, но будет ли оно лучше старого?

Вот и сейчас на очередной праздник Молоха в город съехались его приверженцы со всех краёв Благословенной земли. Большие торговые суда, пришедшие из-за дальнего моря4, несли на себе купеческие караваны, которые, расторговавшись в Хараме и, принеся положенную плату на алтарь бога торговли, затем отправились бы в новое плавание. Немногие из купцов, впрочем, знали, что прежде Молох был богом обмена и звали его Молотом. Этот бог, среди прочих, покровительствовал кузнецам и медникам, шорникам и кожемякам, да и других ремесленников не лишал своей заботы. Изначально среди людей он вообще считался богом ремесла, но люди, ведающие истину, знали, что он и богом-то был лишь в глазах людей, которые никогда прежде не видели металла и не умели его обрабатывать. Для облегчения жизни людей тот, кого они почитали существом сверхъестественным, дал им знания, а вот как уж распорядились ими люди - было их делом.

Бог ушёл из мира людей, когда они обрели знание, но имя его осталось в кузнечном молоте и столярном молотке и во всяком молодецком деле. Бог был силён, единственное, чего он не мог - так это забрать знание у тех, кто стал использовать его во зло и вместо плуга и лемеха ковал мечи и боевые секиры. Впрочем, это было заботой совсем иных богов, его уделом было нести знание об устройстве мира. Бог говорил, что всё созданное людьми - суть тень, даже если оно прочно и твердо на вид. Люди видели, как в его руках камни текли, словно вода, а огонь становился металлом, застывая в самых причудливых формах. Таких умельцев, впитавших качество бога и способность работать с металлами, звали менами. Мена - это способность предметов к изменению своей формы и людей, способных помогать ей меняться, называли умельцами, но никак не торговцами. Мена была качеством любой вещи, ведь способность меняться была заложена Творцом во всякую вещь.

Это качество было присуще и людям, только вот не было в мире силы, способной заставить их сделать это. Сначала надо было захотеть стать другим, а уж потом человек начинал меняться - менять себя прежнего на того, кому следовало быть. И кем в действительности становились люди было известно им самим с давних пор, но, однако, с течением времени, исходные понятия искажались и человек вместо того, чтобы менять себя пытался менять других. Но сделать это на деле было невозможно и тогда те, кто знали чуть более прочих, стали подкидывать остальным идеи: что следовало есть, что пить и как жить. И было среди этих идей множество верных, только вот почему-то все они помогали и учили жить в этом мире, а о мире небесном не давали ни малейшего понятия. И тому была причина. Рассказать о том мире речью людей было нельзя и не потому что существовал какой-то запрет, просто слов таких у людей не было. Да что сказать, говорили, что и боги не смогли бы рассказать о своём мире более прочих. Этот мир можно было только почувствовать и, хотя он был неизмеримо далёк, но в то же время, всё-таки был гораздо ближе прочих и познать его можно было лишь на собственном опыте. Ведь каждый человек носил его в себе. Именно поэтому постичь его мог лишь тот, кто не искал его ни в каком ином месте.

Ни величественные храмы, ни священные места не делали человека лучше и не приближали его ни на шаг на этом пути. Люди становились иными, если начинали искать Бога внутри себя, и обретали его истинно, становясь светом от света и раскрывая в себе в чувстве его духовный мир. Человек, погружённый в себя, не стал бы искать бога ни в ком ином, тем более такой человек не способен был поднять руку на другого человека или сказать ему грубое слово. Такие люди бережливо смотрели на мир глазами, в которых сияло пламя мира огненного и тени земные отступали от таких людей. От света этого пламени плавилось все дурное в людях, и они становились теми, кто мог одним только словом остановить океанскую волну или рассеять великую армию и рассечь пелену невежества, застилавшую глаза людям. Они и были кузнецами себя и своей перековкой занимались подчас целую жизнь. Меняй себя - меняй до тех пор, пока не станешь постоянным, вечным, живым! Так из мёртвого рождалось живое, из плоти - вечное, из праха - нетленное. Таков был вечный завет истинных кузнецов духа мира огненного, стяжавших в себе его негасимый свет. А что с ним стало ныне?

Мастер знал, что многие из людей действительно ищут истину, но только почему-то не внутри себя. Простое не может быть сложным. Разве стал бы отец давать своим детям непосильную ношу? Разве скрылся бы он от них навсегда? Ни на миг, ни на мгновение Отец не оставлял своих детей, просто дети считали, что выросли, а потому предпочитали слушать других, а не того, кто им был ближе и роднее всех. Такое положение и привело к тому, что истина, сказанная когда-то, утратилась, и вместо того, чтобы искать ответы внутри себя люди шли с расспросами к другим людям, которых они почитали более знающими. И если им действительно везло и попадался на пути человек, знающий истину, они всегда слышали один и тот же совет: - Познай себя! - Так говорили в древности, так говорили и сейчас те, кто действительно знал дорогу домой. Что более просто, чем сесть перед зеркалом и задать себе вопрос: - Кто я? Кто я истинный?  И зачем я пришёл сюда? И куда уйду? - Ответы на эти вопросы люди находили тогда, когда настолько глубоко погружались в себя, что теряли себя нынешних и обретали себя прежних. И там, в глубине, отпустив цепи ума, оставив запоры тела, они погружались в бескрайнюю глубину, в которой растворялась их суть и дух становился главенствующим над телом и умом, которые исчезали в бесконечном покое и счастье. И счастье это было таким, что многие, единожды его достигнув, не желали возвращаться и навеки оставались там, потому что здесь, где их уже не было оставалось только тело, которое надо было кормить и обслуживать. Но если вы надели в дождь плащ, а он кончился и радостные солнечные лучи заполнили всё вокруг светом, разве вы будете его носить? Конечно, нет! Вы сбросите эту ненужную одежду и побежите радостно прочь, шлёпая по лужам и купаясь в тёплых каплях яркого света, как малые дети, не зная иных забот, а Отец будет ласково смотреть на вас и улыбаться вам вслед. И от этого вас заполнит чувство небывалого счастья, радости без причин, и вы поймёте, что то, что вы испытываете сейчас и есть настоящая жизнь, которая никогда не закончится! А когда вас окружат такие же счастливые существа, вы поймёте, что по-настоящему вернулись домой.

Жизнь - это радость и счастье, самое восторженное описание человеческих чувств не передаст и капли восторга этого бесконечного мира любви и света. Вы будете счастливы по-настоящему именно там, и об этом говорили все мудрецы, которые побывали там и испытали на себе это неземное блаженство. Можно ли было упрекать тех, кто испытали это состояние на себе, но не смогли передать его другим? Или тех, кто, не выдержав этого счастья, уходили отсюда навсегда? Конечно, нет. Но были и те, кто оставались жить здесь, на земле, сутью своей пребывая навеки там, в мире вечном. Такие люди становились близнецами самим себе и несли свет иного мира, истинно служа тому, кого почитали самой Жизнью. Таких людей называли Мастерами Жизни и таким человеком и был мастер Арт.

И сейчас, когда перед ним вставала картина заполненной торговыми кораблями гавани, он понимал, что эти люди променяли самое главное на безбедную и сытую жизнь. Никакими словами их не заставить теперь и не убедить, что все богатства мира не заменят им жизни вечной, когда подойдёт срок с ней расстаться. То, что они потеряют, или, вернее, то, от чего они откажутся, не купить потом ни за какие деньги и не выменять на шелка и драгоценные камни, и не вымолить никакими мольбами. Этот мир был суров и прост, и был похож на дерево, в ветвях которого жили гусеницы, и не его вина, если они так и не пожелают стать бабочками и улететь в небеса, а предпочтут оставаться ползающими существами, единственный удел которых - смерть и забвение.

Если роза не расцветёт, рожь не подымет колос, а дерево не даст плод - можно кивать на садовника или пахаря, мол, недосмотрели, но на кого кивать, если кроме себя кивать не на кого? Кто как не ты, человек, в ответе за свою собственную жизнь? И не переложить тебе своё праздное ничегонеделание на чужие плечи, и не забрать у того, кто обрёл вечное ничего, кроме того, что ему просто не нужно.

Но люди считали иначе. С некоторых пор мерилом уважения стало считаться богатство, а счастьем - праздная, беспечная жизнь, а для иных - и чужая боль и несчастье стали поводом для скрытого или даже явного веселья. Всё в этом мире стремилось стать с ног на голову и сесть повыше, да только выхода отсюда не было и люди с возрастом потихоньку начинали понимать, что чего-то лишились, того, чего у них нельзя было отобрать, но от чего каждый отказывался сам. Или нет. Некоторые находили счастье в кутежах, иные - в плотских утехах, но время шло и всё приедалось, а человеку постоянно хотелось нового: впечатлений, событий и праздников. Именно поэтому в городе часто проводились весёлые ярмарки и гуляния, потешные бои и выступления уличных актёров. Наибольшей из них была ярмарка в честь окончания сезона ветров, с которыми на город приходили проливные дожди и ливни.

Вот и сейчас успокоившиеся воды пропустили в гавань торговые флоты вендийцев и кафов, метанов и хиксов5, а также иные разновеликие суда, пришедшие со всех сторон Великого океана. Каких только удивительных товаров не было на них. И дорогие хинские ткани и пряжа, великолепные камни и морские раковины, драгоценные благовония и пряности, вина и разнообразная утварь. Как ни прискорбно признать, но и караваны невольников стали товаром, который всё чаще бессердечные работорговцы перевозили из стран Закатного моря к берегам дальних Южных морей. И хотя городские власти доселе не принимали в Хараме таких гостей, всё чаще торговые люди столицы Вольного Края посматривали в их сторону с завидным интересом.  Мало ли откуда они взяли рабов? Может, те сами за какие-нибудь долги продались в рабство или уже родились таковыми, но пока город не открывал свои ворота для позорного торжища, хотя разговоры об этом уже пошли.
Втихомолку, но самые ушлые торговцы уже подсчитывали барыши от возможного промысла и потихоньку подкидывали об этом мысль городскому главе.  И хотя глава городского совета - Глав Гросс и был ярым противником рабства его авторитета было явно недостаточно, чтобы пресечь недостойные помыслы на корню. А наместник Кван и вовсе отмахнулся от этих забот. Вольный Край на то и вольный, что рабства в нём не было испокон веков, а тех, кто пытался нажиться на людской беде отлавливали и показательно сажали в клетку для людских зверей, чтобы они на собственной шкуре поняли каково это - быть рабом. Впрочем, долгие годы эта клетка пустовала, но сейчас о ней снова вспомнили. Между горожанами разразилась настоящая война: немногочисленные, но очень громкие сторонники торгового братства яростно отстаивали право на свой барыш, подменяя его доводом о всеобщей свободе. Разве они не способны были купить любую вещь? Разве люди, которые за время рабства потеряли свой облик могут считаться людьми? И если пару кругов назад за такие разговоры их непременно засадили бы в клетку или отправили в изгнание, то сейчас их голоса раздавались свободно, словно люди позабыли о том, что такое есть человек и чьим сыном он на деле является.

Впрочем, проку от таких разговоров не было, люди Вольного Края свято берегли дарованную предками заповедь о свободе людей и пока разговоры оставались разговорами, но сегодня об этом уже шла речь, а вчера об этом не могли даже помыслить. Что случилось с людьми, если они стали такими нечуткими к людскому горю? Может быть потому, что оно было "чужим"? Но ведь с давних пор известно, что чужой беды не бывает, и если ты сегодня оставишь соседа без помощи, то завтра и сам останешься один на один со своею бедой. Люди знали это и свято берегли долг истинного гостеприимства и верности заветам своих предков и так продолжалось долгие годы, но вот теперь чужие нравы стали проникать внутрь привычного образа жизни, и горожане дрогнули и разделились надвое. Две группы противников и сторонников торгового рабства сошлись в жарком споре на арене городского форума. И если сейчас они спорили ещё только между собой, а остальные горожане посматривали на это действо с неодобрительной усмешкой, но лихо беды начало, и кто знает, чем бы закончился этот спор, если бы не произошло событие, которое поставило в нём жирную точку.

Вчерашний шторм, принесший торговые корабли в гавань Харама, закончился, и утро нового дня обещало истосковавшимся по суше людям все прелести земной жизни. Корабли стали под разгрузку и вскоре на поле перед городскими воротами раскинулись шатры весёлой ярмарки, а поодаль от них тесным лагерем стали те, для кого смыслом жизни была неволя. Своя или чужая, какая разница? Человек, делающий другого рабом сам им и является. И так ли было важно рабом чего ты являешься - злата, серебра ли или прискорбных привычек? Но хуже всего было то, что люди, неспособные сами освободиться от рабства нескончаемых желаний делали их рабами других людей и худшими среди них были те, для кого чужая неволя стала источником наслаждения и богатства.

Дикие кочевники шоты пригнали огромный караван, но впервые товаром в нём были не животные или изделия из их шерсти, а люди. Множество голодных и измученных людей из разорённого набегами степных кланов дальнего зарубежья стали заложниками чужой воли, которая гнала их, словно скот, на убой и продажу. Как случилось так, что по землям Вольного края прошли невольники? Древний закон гласил, что каждый раб, который ступил на землю Харама, обретал свободу, но вожди шотов утверждали, что пришли через перевалы Закатных гор и не ступали на его землю, а земля Вольного города принадлежит всем, и им в том числе, а потому со своим имуществом желают только пройти дальше или обменять его на другие товары. И хотя правда в этом была - земли города считались принадлежащими всем жителям края, но люди в нём товаром никогда не были. Кочевники также говорили, что их рабы - это те остатки жителей Великой степи, из-за гор, которые сами промышляли разбоем, а потому, они только изгоняли их со своих земель, и купцы лишь возместят им расходы за прокорм и охрану людей, а платой им самим за это станет долг, который купцы-перевозчики возьмут с изгоев за доставку в дальние страны. Так что формально рабы рабами не являлись, их даже именовали "гостями", и как только они ступали на борт судна, на них вешалась бирка с ценой перевозки в зависимости от того места, куда шёл корабль, и по прибытии, если "гость" хотел сойти на берег, он должен был уплатить плату за провоз, а если денег у него не было - ну что ж, значит, рабом он становился на деле и уплаченная за него сумма шла в зачёт стоимости провоза.

Всё было просто, и никто из людей не знал, кто придумал эту изуверскую историю в оправдание работорговли в противовес простому и ясному закону Вольного края. Впрочем, кочевники предлагали, если горожане так свято соблюдают заветы предков, то могут сами выкупить у них соплеменников и распоряжаться их судьбой по своему усмотрению, а если захотят, то и в следующий раз смогут приобрести ценный товар или просто совершить благородный поступок - вернуть свободу тем, кто оказался её "не достоин", за деньги, конечно. Платить за рабов город отказался наотрез. Глав Гросс заявил, что это ничем не лучше того же "обмена людей на деньги" и как бы это не называлось, но суть была всё та же, кто-то продавал, а кто-то покупал или выкупал чужую свободу. В любом случае участие в таком незавидном деле дурно пахло, и глава ясно понимал, что стоит им один раз заплатить кочевникам за людей, как на следующий год под стенами города соберётся втрое больше "изгнанников" из чужих земель, а сколько из них будет жителями Вольного края разве кто-нибудь сможет установить?  У избитых и измученных долгим переходом людей не было сил, чтобы громко заявить о своей принадлежности к жителям Вольного края, а кочевники кричали своё, что, мол, все их "соплеменники" просто желают избежать заслуженной кары и хотят остаться жить здесь, не искупив грехов. В чём же грешны были невинные дети, они, впрочем, не поясняли, изредка бросая фразу о том, что грехи родителей падают на их потомков до седьмого колена, а установить сейчас кто и в чём грешен не смогли бы и жрецы Храма истины. Вот так и получилось, что перед городом встала дилемма - или горожанам надо было закрыть глаза на непотребство и позволить кочевникам совершить "честный" обмен людей на деньги или найти иной выход.

Жаркие споры шли уже вторую седмицу и, наконец, спорщики пришли к согласию. Горожане решили, что не будут препятствовать посадке "гостей" на корабли, но кочевники должны будут вернуть свободу всем, кто останется на берегу после того, как корабли его покинут. И хотя такое решение многим пришлось не по душе, люди понимали, что если они сейчас бросятся спасать рабов, то многие из них погибнут в бою с кочевниками. Вождь шотов Кхур заявил, что убьёт каждого, кто попытается спасти рабов и непременно убьёт и самих заложников, если горожане предпримут попытку силой отбить их у них. Всё время похода кочевники поили свои жертвы соком ядовитого яблока заречной спеллы и не было на земле Гейры лекарства, которое могло бы спасти пивших его людей мгновенно. Если пленнику не давали ежедневно чашку отвара горного сухороста или лишайника с верхних берегов Саны, то самое малое через три дня человек умирал мучительной смертью от удушья и это было лучшей гарантией повиновения рабов. Пленников никто особо не охранял, если кто-то из них и решался бежать, то через три дня непременно умирал мучительной смертью, если только сам не кидался на острые скалы с высоты или не находил себе упокоение на дне глубоких рек или озёр. Выхода для людей не было, все запасы противоядия шоты хранили пуще собственного глаза, и никакая сила не заставила бы их расстаться с ними добровольно. Вот горожане и решили, что пусть не все рабы, но хотя бы те, кого не возьмут на борт купцы, обретут свободу. Пленников было много и корабли работорговцев вмещали едва ли треть из них, и жители справедливо полагали, что жертв при вооружённом противостоянии было бы намного больше, а потому такой выход показался им предпочтительным. Но у судьбы был совсем иной взгляд на этот вопрос.

Кочевники и горожане заключили договор и принесли клятвы богам, что никто из них не отступит от своего слова - все оставшиеся на берегу пленники обретут свободу. И хотя служители богов говорили, что нельзя отступать даже в части, потворствуя беззаконию, иначе можно лишиться целого, люди не прислушались к их словам и забыли, что кроме них были и другие люди, которые ждали от них совсем иного. Пленники знали, что на землях Славного Харама нет рабства и надеялись, что их невзгоды кончатся, как только они достигнут его стен. Но их мечтам не суждено было сбыться, все надежды пошли прахом и даже самых стойких из них постигло жуткое разочарование. Многие из людей, потерявших свободу, готовы были расстаться с жизнью, но теперь даже в этом не было нужды. Так или иначе, но существование в роли раба, предлагаемой им судьбой, вряд ли можно было назвать жизнью. Скорее беспросветное и безрадостное влачение своих лет, отмеренных тебе до срока. Горожане понимали пленников и как могли старались улучшить их участь, делясь пищей или одеждой, но главного это не меняло, люди чувствовали, что их предали такие же люди, как и они, ничем от них не отличавшиеся, и многие из них совсем отчаялись, что бросались на своих охранников в бесплодной попытке хоть как-то разрешить свою участь. Единственное, что останавливало всех от совместного восстания - так это призрачная надежда на то, что может, именно их и не возьмут на корабли или просто на них по счастливой случайности не хватит места.

Впрочем, кочевники никого не убивали, они берегли дорогой товар, обещавший им в самом недолгом времени все мыслимые и немыслимые богатства. Многие из них представляли, что на следующий год приведут сюда уже втрое больше узников и станут настоящими богачами. Даже самые нищие из них после завтрашней торговли смогут ощутить себя равными если не кхану, то его приближённым, а те из них, кто преуспел более прочих и добыл себе не один десяток рабов и вовсе перестанут заниматься таким неблагодарным делом, как разведение скота или валяние шкур. Все они отныне станут охотниками за головами, и никто более не заставит их идти по другому пути. Вот только сожаление, что не всех своих рабов они смогут продать, раздражало их сверх меры и вскоре кочевники пришли к купцам с предложением, чтобы те забрали у них всех пленников скопом и разместили их на всех торговых судах, стоящих в гавани, взамен других товаров, а иначе и вовсе отказывались их продавать. Цена рабов была низкой и обещавшей решившимся на неё выжигам баснословные барыши, в случае, если вместо остального товара они решатся взять людской скот. А что? Другие товары - ткани, благовония, посуда и прочее прекрасно пролежат в городских хранилищах до следующего торга, и цена их продажи окупит повторный рейс с лихвой. Купцы недолго совещались и согласились со скотоводами, которых теперь стоило именовать так по совсем иной причине, нежели разведение скота. Но своё соглашение они договорились держать в тайне, чтобы прежде времени не вызвать волну людского возмущения и гнева.

Горожане славного Харама в своём большинстве представлялись им странными, не понимающими своей выгоды существами. Ну ладно они молились своим богам, но то, что они отказались от денег, которые сами плыли им в руки было верхом непонимания. Другого такого удачного порта не было на всей земле Восточного моря, как иначе именовали эту часть Великого океана, на многие месяцы пути вокруг, а единственный проход через непреодолимую стену Закатных гор делал эту удачу воистину непредставимой. Вот закрой на мгновение проход малым отрядом и всё, никакая, даже самая великая армия не сможет пройти там, где рука к руке в самом широком месте горной дороги смогут стоять два десятка воинов. А сделай в том месте неприступную крепость со стенами, хотя бы на сотню локтей в высоту с нависающими ярусами и всё, ни один караван, ни один самый искусный воин не сможет миновать её стен без согласия хозяев. Казалось бы, что тут сложного, но горожане почему-то так и не сделали такой явной вещи, хотя, если бы скотоводы у них спросили, даже малые дети с усмешкой поведали бы им, что реки текут свободно и никакая преграда не способна остановить живую волну. Впрочем, степняки их бы вряд ли поняли, дети гор и дети степей трудно понимают друг друга, но люди всегда способны понять друг друга без слов.

Вот так и случилось. И хотя по возвращении в лагерь кочевниками не было сказано ни слова, невольники поняли, что их судьба предрешена. Каким-то неведомым образом самые проницательные из них ощутили, что завтра они навсегда покинут знакомый край и отправятся туда, откуда не смогут вернуться. В лагере поднялся заполошный стон и вой, от которого даже у самых чёрствых горожан дрогнуло сердце. Пленники плакали навзрыд, рыдали и кляли свою горькую участь. И многие из них прокляли в этот миг своих мучителей и их невольных соучастников, а некоторые даже прокляли богов, дарующих им такую жуткую участь. Но разве боги были виноваты в том, что делали люди? Разве не самих себя они должны были "благодарить" за то, что лишились крова, имущества и своих родных? Разве не они сами когда-то пошли войной на соседа, чтобы отнять у него силой то, чего не имели, но чего очень хотелось?

Путь силы - это всегда путь лишений, и сколько бы ты и обрёл побед, сколько бы ни нажил сокровищ, добра в этом для тебя не было и рано или поздно, но политые кровью посевы давали такой же кровавый всход, в котором не было ничего живого, только прах и тлен. Нарушая установленный порядок вещей, отрицая право других на выбор своей судьбы, люди вверяли себя общей участи, которая теперь могла быть только незавидной. И уж совсем напрасно было обвинять в этом тех, кто по природе своей не мог желать им ничего дурного. Людская хула на бога была неправой и столько в ней было силы, что переполнила она чашу терпения матери-земли и на её стон ответила морская владычица - мать моря. Внутри неё раздался тихий звук, от которого воды Великого океана встали стеной и выплеснулись бы на сушу, неся воздаяние людям, если бы на их пути не стал тот, кого издавна именовали мастером жизни.

Мастер Арт предвидел волну людского недовольства и гнева, но не знал, что она переполнила чашу терпения морской владычицы. И в ответ на возмущение людей родилась волна, широкой морщиной разрезавшая сейчас гладь Великого океана. Порождённое ночью зло неизбежно выльется на породивших его на рассвете. Гнев стихии был велик, вернее, он был лишь отражением людской злобы и нелюбия, плеснувшейся через край.  Город спал и спали жившие в нём люди, но можно ли было именовать их временное существование таким словом, в котором чувствовалось дыхание вечности? Ночь пройдёт, но на утро они не обретут жизни, потому что и не жили вовсе. Не смерть ставит точку. В жизни вечной нет смерти совсем, а вот то, с чем столкнутся жители города на рассвете - будет лишь расплатой за иллюзию, под которой они понимали настоящую жизнь. Но можно ли было ставить точку в этой истории?

Старик увидел, что в порту на причале стоит один неспящий, юноша, и с ужасом наблюдает за приближением океанской волны. И между ними на мгновение установилась связь. Юноша вдруг услышал внутри себя его и обрёл понимание. Это ведь сами люди своими мыслями, поступками и словами породили эту волну, которая смоет в один миг всё, чего они добивались в жизни. Дома, роскошная одежда, обильные стада скота и всё то, что люди почитали признаками настоящего богатства, канет в ничто и они в один миг лишатся того, на что потратили всё своё время. А что обретут взамен? Временное существование не даст тебе жизни. Если ты за отведённый миг не обрёл вечное, то и надеяться тебе было не на что. Юноша вдруг понял мысли старика, что шанс обрести вечность каждому даётся один раз и другого не будет. И это понимание и бросило его суть в трепет. Чего он достиг, если вот сейчас, через мгновение, приливная волна смоет все его скудные накопления? Что останется после него? Да и разве до этого ему будет дело, если его самого уже не будет? Кому нужны его жалкие душевные метания, если внутри него покоя нет? И это понимание сделало его старше. Он словно вырос и сам стал вровень с вершиной волны, закрывшей ему небо. И когда такая же волна внутри него стёрла из разума мысли и оставила после себя ясность, он понял, что следовало делать.

А старик на вершине горы с улыбкой смотрел на проснувшегося от грёз человека и откликнулся на его просьбу. Он видел, как юноша, словно птенец проклюнулся на свет и пытается сам сделать то, на что у него не было сил. Но его мольба к Богу была такой чистой, а желание помочь другим людям - настолько искренним, что старик сам обратился с просьбой к Тому, кто уже давно стал ему родным и близким, душевным собеседником и чей свет он нёс чрез себя множество лет. И Он ответил. Мир замер, и огромная волна схлынула обратно в океан, и лишь малая её часть пенной каплей пала с самой вершины гребня и накрыла юношу, беря с него плату за жизнь и даруя судьбу, которую он отныне будет волен выбирать себе сам.

P.S. А рано утром очнувшиеся от тяжкого кошмара последних дней люди, ещё вчера бывшие несвободными, с великой радостью смотрели на разбитые в щепки и разбросанные по всему берегу останки торговых кораблей, среди которых нашли мешки с противоядием и славили богов за оказанную им незаслуженную милость, и сами не знали, насколько были правы.

P.P.S. А в городском совете на следующий день единогласно был принят закон, на веки вечные запрещавший любым купеческим судам, перевозящим рабов, заходить в гавань свободного города. А старую клетку, в которой раньше держали желающих торговать людьми преступников, утопили у дальнего пирса, показывая всем, что дискуссия людей о праве на свободу в Хараме закрыта навеки.

Круг лун1 – полный цикл лет, когда все 12 лун Гейры совершают оборот вокруг планеты, ориентировочно 60 лет.
Полный круг лет2 – цикл из 12 кругов лун или 720 лет.
Шарии3 – приверженцы учения о постоянстве мира небесного и иллюзорности мира земного.
Дальнее море4 – так называется противоположная сторона Великого океана Гейры.
Вендийцы, кафы, метаны и хиксы5 – народы, населяющие Гейру.