Провинция

Представьте себе такую картину: уже давно пробил час обеда, солнце через шторы припекает ваше разморенное тельце и даже сквозь наглухо закрытое окно доносятся до вас звуки бурной деятельности всего живого. Но вы так поддались своей разнузданной сонливости, что игнорируете весь внешний мир. Теплая кровать не отпускает – покровительствует вашему безделью. Она  словно мачта корабля, плывущего в штиль. Мозг, однако, уже соображает, он выбрался из тумана сонливости, он  требует деятельности. Вместе с ним проснулась и совесть. И вы пытаетесь выбраться из этого плена, подвергая испытанию на выносливость то ногу, то руку, но за пределами одеяла холодновато, да что там – Полярный круг! А может попробовать опять заснуть? Что может быть лучше того состояния, когда уже не спишь и чувствуешь реальность, но в сознании еще плывут ночные грезы.

                ***
Еще свежи в моей памяти образы родного захолустного городишки на Волге, где только ширь да гладь, а жизнь размеренная и простая. Где Волга – не только великая русская река и важная судоходная артерия, но и целый кладезь развлечений для простых ребят, таких как я. Я был таким когда-то. Летом мы рыбачили, встречали пароходы, бегали барам по поручениям, толкались на рынках и взбирались на крутые речные берега. Зимой катались в санях, купались в сугробах и с упоением ждали Рождества да Масленицы. И все я помню, словно это было только вчера: неторопливая речь с растягиванием гласных, церковные службы, замороженные пальцы, запах дома… И конечно помню людей, которые окружали меня тогда.
Был у меня приятель Володя Оленин. Знали мы друг друга с самого детства, так как жили в соседних домах. И в детстве ходили вместе к деду Ефрему учиться читать, а потом и в гимназию вместе. Вместе мы выпили первый раз водки, вместе скурили папиросу. Вместе проказничали и пугали соседских девок. А мечтали мы всегда об одном и том же – уехать в столицу  навсегда. Избавиться от навязанного, повседневного. Я хотел поступить на государственную службу и сделаться чиновником, а он всегда бредил идеей влиться в кружок литераторов, или стать врачом, или бродягой. Как бы оно там ни было, мы хотели уехать и все тут.
Володька был парень храбрый на великие поступки, но очень робкий в мелочах. Всегда скромный и тихий, в трудной ситуации он очень быстро мог мобилизоваться. Но, к сожалению, уж очень он был непостоянен в отношении своих желаний. Часто он увлекался и так же часто бросал свое увлечение, часто отступал без видимых причин. И самое неприятное – очень боялся критики в свой адрес. Даже дружеской доброй критики. При этом романтик был. Но и романтики разные бывают, прошу заметить. Есть авантюристы и искатели приключений, а есть домоседы, восхищающие пламенем горящей свечи. Так вот Володька был скорее второе.

                ***
Володька и учился лучше меня и вообще отличался большими дарованиями. Я помню, как мы залезали на крышу сарая, чтобы загадывать на падающие звезды. Помню, как Володька жадно вглядывался в небо, чтобы не пропустить ни одной звезды, и все загадывал. И однажды он, человек любящий пофилософствовать на пустом месте, спросил меня, почему иногда жизнь кажется такой скучной и однообразной. Я тогда не знал что ответить, да и сейчас, признаться, не знаю.
Но вот и пришло время нам всерьез задумываться о будущем. Я как ненормальный штудировал все подряд: и философию, и историю, и юриспруденцию. Ночами не спал, обливался холодным потом при мысли, что провалюсь на экзаменах, что приеду не солоно хлебавши, что останусь навсегда в этом прогнившем городишке и буду торговать как батя во веки веков. А Володя влюбился…
Влюбился неистово и забросил учебу. Он никого не слушал, ничего не понимал и только ходил по пятам за своей Еленой. Эту оказию, иначе здесь не назовешь, он и объявил главной причиной отказа от своей мечты. Но я до сих пор считаю, что виноват был во всем его страх. Чем скорее приближались экзамены, тем сильнее он переставал верить в себя. Он и на меня махнул рукой, называл чудаком и очень наигранно посмеивался, приравнивая мои шансы к нулю. Меня это, наоборот, раззадоривало и я зубрил с двойным, а то и с тройным усердием.  И все-таки зубрежкой я в итоге и взял свое.
Вскоре я уехал, а он остался.
 
                ***
Я помню, как впервые приехал в Петербург. Днями и чуть ли не ночами я гулял по городу, разинув рот, с книжкой в руках. Я жадно разглядывал улицы, людей  и все мечтал встретить государя-императора. В своем желании я, право, иногда доходил до крайностей – Его Величество мерещился мне в каждом прохожем. А перед экзаменами молился на шпиль Петропавловской крепости, отчаянно молился. И я успешно справился со всеми испытаниями, не одними молитвами, конечно. Теперь я гордо именовался студентом Императорского университета юридического  факультета. И потекли мои студенческие будни, которые даже буднями назвать не осмелюсь. Каждый день для меня был праздником. Каждый поход в университет, который я обожал и которому поклонялся, воспринимался мною как целое событие. Я не давал себе расслабляться ни на минуту. Шикарные кареты и экипажи, проезжавшие по Невскому, вдохновляли меня пуще всего. Я поставил себе цель – прославиться и разбогатеть во что бы то ни стало. И учение являлось моим верным проводником.
Летом на каникулах я вернулся домой, полный гордости и волнения.

                ***
Невозможно выразить с какой теплотой и радостью встретили меня родные и знакомые. Батя гордился мной, мать все вздыхала и плакала, младшие бегали вокруг меня, а дедушкино поколение хвалилось на каждом углу. Я снова попал в свой уютный мирок, но он уже стал мне чужд. Все мои восторги постепенно перетекли в состояние скуки, и на 5 день я уже считал дни до отъезда.
Я застал Володьку на прежнем месте. Он даже не скрывал того, что не особо рад меня видеть. Две наши с ним беседы выдались натянутыми и печальными. Он все молчал, а я пытался поддерживать разговор, что у меня не очень то получалось. Я боялся сказать что-нибудь надменное, оскорбить его ненароком. А он, видимо, въедливо искал это в моих словах , все больше скучающе вздыхал и закатывал глаза. Он почти ничего не сказал о себе и меня ни о чем не спросил.
Признаться, я был не особо удивлен такой перемене. Я знал, что Володька был зол, и злился он, в первую очередь, на себя. Маменька рассказала, что вскоре после моего отъезда, он женился на той самой Елене, но та убежала спустя 3 месяца в город. Она шепотом добавила, что, мол, поговаривают, Ленка живет по желтому билету и что, мол, в прошлом месяце она якобы принесла из города грудного ребенка и отдала его Володькиной матери. Ребенка этого, по маменькиным словам, те объявили подкидышем и воспитывают, как своего.
Когда к нам заходила Володькина мать, крупная женщина с кротким нравом, то про этот случай умолчала, хотя и любила поговорить. Зато она оправдывала сына, как могла. Рассказывала, что тот сам занимается своим образованием, зарабатывает деньги в семью. Вот, к примеру, на ярмарке в лавке у купца Ефграфова торговал, и в трактире половым служил, где ему барин однажды шапку с головы подарил. А теперь вот, учится ремеслу сапожника.
Я долго не мог уснуть в ночь после ухода Володькиной матери. Я размышлял над тем, как такое могло произойти с этой удивительной душой. Как он, мальчик, загадывающий на звезды, мог так огрубеть? Я даже винил себя отчасти за то, что с ним стало. Может, нужно было посильнее подтолкнуть его к прыжку в эту увлекательную пучину новизны?
Он избегал меня все оставшееся время моего пребывания. И я снова уехал.

                ***
В следующий раз я заехал совсем ненадолго и Володьку не застал. Он уехал на Нижегородскую ярмарку. Дома мне рассказали, что он вновь женился и пристроился подмастерьем к местному сапожнику. Я видел мельком его жену, беременную, пышную бабу, от одного вида которой мне стало не по себе.
Уезжал я недоумевающий и с тяжестью на душе. «Вот они какие – колодки», - думал я, представляя Водькину жену и весь его быт.
После этого домой я не ездил долго. Снова сдавал экзамены, сидел в библиотеках, что-то писал. В студенческий период с девушками у меня не ладилось, я их боялся. Перед моими глазами всегда рисовались облики двух Володькиных жен: одной – гулящей девки с желтым билетом, и другой – шарообразной самки, нетронутой интеллектом. Для себя я решил, что женюсь, как только добьюсь чего-то. Хотя в письмах мать меня часто журила за мою чрезмерную увлеченность учением и абсолютное равнодушие к семейным ценностям.
Я на время отказался от земного, чтобы посвятить себя возвышенному. И удача мне улыбалась. После окончания университета меня отправили за границу, где я провел больше года. Несмотря на свой незрелый возраст, я уже пытался кое-что писать, постоянно ошивался в судах и возился с бумагами, выполняя на первых порах, грязную работу. Меня уже знали и приглашали на вечера. Передо мной постепенно открывал портьеру тот мир, к которому я всегда так стремился.

                ***
Мы встретились с Володькой только спустя 7 лет. Я специально отыскал его и прямо пошел к нему в мастерскую, чтобы он вновь не отвернулся от нашей встречи. У него к тому времени уже была большая семья. Меня поразило, что в этот раз он даже обрадовался моему приезду. Крепко обняв меня и усадив в своей мастерской на почетное место, Володька с упоением рассказывал о своей жизни, о своих детях. Он рассказывал все так, словно в мире и быть не могло ничего лучше, чем ежедневно обонять запах кожи и нянчить крикливых отпрысков. На меня он посматривал слегка презрительно, и я чувствовал себя неуютно, поэтому, в основном, молчал. Я умолчал о своих путешествиях и приключениях. Мне казалось, что будет бестактно говорить об этом. Он не раз усмехался, дразня меня бобылем, а я просто пожимал плечами и хотел поскорей избавиться от этого бестолкового мужика и вырваться из его темной вонючей мастерской, но он все не унимался. Наконец, терпение мое иссякло. На очередную его фразу о дитятках я выпалил, не скрывая раздражение, следующее: «Кто не хочет развиваться, тот плодится». Расстались мы врагами.

                ***
На железной дороге я долго рассуждал на эту тему. Признаться, мне было стыдно за свои слова. Но раздражение мое явно пересиливало терпение. Вот, думал я, талантливый человек, одаренный, и так глубоко себя закопал. Ни разу не выезжал за пределы губернии, ничего его не интересовало, кроме собственных страстей. И вот сидит этот человек и безмерно гордится своими якобы достижениями. Может он и впрямь счастлив? Может это я – дурак, не признающий  иного уклада жизни, кроме своего? А может это его убежище от того мира, куда он так и не попал? Возможно ли, что его нападение на меня было обороной? Я уже никогда этого не узнаю. Но я понял точно, кого винить.
Это все провинция. Затягивает – не заметишь, а когда заметишь, уже поздно будет. Нужно вытаскивать себя из нее, а ее из себя, если живет в вас вера в прекрасное. Начиная с мечты, непременно, заклинаю вас, закончите чемоданом и железной дорогой.