Виолончель

               

   Писатель очень любил свою жену. Для него не существовало другой женщины. Все в ней, вызывало в нем бурю нежности, и стремление оберегать ее и беречь, было истинным и чистым. Нельзя сказать что, она была красива. Нет, она была для него восхитительна. Многие поэты, по своему, воспевают красоту женщин, завладевших их сердцами. Писатель, никогда бы не смог описать всех своих чувств, к жене. Слишком мало в мире слов способных, передать то, что он испытывал к ней, и что чувствовал. Она была его совершенством.
   Она в свою очередь, тоже сильно любила своего мужа. Они уже не были молоды, но с первого дня их знакомства, ее отношение к нему не менялось. Для нее каждый день рядом с ним, был как первый. Как первый взгляд, брошенный ею в его сторону, как первое прикосновение к нему, или как их первый поцелуй. Ее любовь, была не менее сильной, чем его.
  Жили они в небольшом, но уютном домике, в пригороде большого города. В их краях, зима стояла очень долго, а лето длилось очень мало. Сейчас стоял апрель, но все вокруг было завалено сугробами, а небольшой ручей, текущий рядом, был объят льдом. Писатель с женой любили это время года. Воздух был уже по-летнему теплым, и нес в сердца радость и воодушевление. На участке вокруг дома, росли яблони, а берега ручья, осыпали кусты красной смородины. Сейчас зелени не было, и все выглядело довольно мрачным, но на ветвях до сих пор висели замершие грозди ягод, которые клевали веселые снегири, ловко скачущие в густых ветвях.
   Их земля не была огорожена забором, поэтому очень часто, у их дома и в их саду, бегали разные лесные животные, забегающие в гости из соседнего леса. Белки облюбовали деревья, зайцы рылись в кустах и играли в снегу. Олени, частые посетители, выкапывали замершие яблоки, а лоси грелись на весеннем солнце у ручья.  Не считая хозяев домика, людей в этом районе видели очень редко, горожане предпочитали пыльные таверны и скверные дома удовольствий, а не приветливые просторы окраин.
  Но, даже в самом прекрасном и благоприятном месте, порой случается несчастье. В это прекрасное время года, в этом уединенном и живописном уголке, вдали от злобы и людской черноты, жена писателя покинула этот мир. Ничто не предвещало беду. Женщина не жаловалась на боли и недомогания. Она была как всегда весела и болтлива. Как обычно она готовила у плиты, напевая незамысловатую мелодию, и вальсировала по гостиной, подметая пол. И, без каких либо причин, в один из солнечных дней, она просто не проснулась. Ее лицо в то утро, не выражало боли или мук. Оно было спокойным. Было красивым. Утонченным, и нежным как всегда.

   Музыкант был очень беден. Часто его живот урчал, требуя пищу. Но музыканту было не важно, насколько он сыт. Он был доволен тем, что мог играть. Играть в свое удовольствие. Играть для себя, или для случайных прохожих, которые подкидывали ему денег. Спал он под небом, каждый вечер рассматривая, такие красивые и в то же время недоступные, звезды. Он наслаждался своей музыкой, и наслаждался своим одиночеством. Излюбленным его инструментом была виолончель. Именно она давала ему чувство покоя в этом хаотичном мире. Именно ее он ассоциировал со своей душой, и оттого любил ее как, частицу себя. Лучшую свою часть. Да, он умел играть на многих инструментах. На скрипке, для своей печали. На флейте, для веселья. На гитаре, для спокойствия. Но все же виолончель, давала ему все эти эмоции разом, затрагивала самые отдаленные и глубинные ощущения.
  Музыкант всегда путешествовал, и никогда не заходил в большие города. Он видел смысл в постоянном движении. Остановиться на своем пути он не мог, что-то всегда его тянуло вперед. Дорога, со временем стала, для него такой же необходимостью, как и музыка. На своем пути он встречал много людей, и повидал много разных мест. И в каждом новом месте, люди всегда отличались, от предыдущих. Где-то ему были рады, где-то нет. В одном месте его кормили и согревали, в другом гнали палками и кулаками. Но все же в своем разнообразии, люди казались ему прекрасными созданиями, идеальными творениями. Потому каждый встреченный им человек, оставался в его памяти как нечто бесценное и дорогое. Как что-то, что стоит хранить и беречь. Порой и от самих себя. Музыкант увидел, что любой человек в мире, именно такой, каким и был задуман. Что все находится на своих местах, и в нужное время одно заменит другое, только для того, что бы, не нарушить полноту и продуманность этого бытия.
  Музыкант все это видел, чувствовал и знал. И это знание, подтолкнуло его к пониманию, что все подвержено судьбе, року. Что все уже свершилось, и все, что может произойти, уже произошло. Так человек имеет свое будущее, которое он изменить не может, только потому что его время идет по строгой, прямой линии, с которой он не в силах сойти.  Знание этого, сделало Музыканта самым спокойным человеком в мире. А что может с ним произойти? Только то, что уже произошло, то что изменить невозможно. Как бы он не старался.
  Солнце грело путешественника, теплый ветер ласкал лицо, а снег, белой пеленой, немного слепил. Путь, по которому шел этот человек, привел его к одиноко стоящему дому, вблизи большого города. Аккуратный домик, стоял в окружении яблоневых деревьев, среди которых шел замерший ручей, а по берегам  росли кусты смородины. Все это место выглядело унылым. Зверей и птиц не было, хотя лес был совсем рядом. Тишина стояла плотной стеной, и даже ветерок казалось, сюда не заглядывал. А снег был таким серым,  что скудные лучи солнца, не отражались от него. Казалось что, весна в этом месте, пошла вспять, и скоро здесь наступит зима. Музыкант, покрепче ухватившись, за свои инструменты, направился к двери этого дома. Он постучал.

  На стук никто не ответил, и Музыкант постучал еще раз. Опять тишина.  Дверь была не заперта и он прошел в дом, приветствуя хозяев в пустоту. Внутри дом не был заброшен. Он был чисто убран и везде горели подсвечники. Кто-то здесь жил.
  -Что вам здесь надо? – Писатель внезапно возник за спиной Музыканта.
  - Простите. Я не хотел вторгаться. Я странствующий музыкант и ищу место для ночлега. Со стороны показалось, что этот дом оставлен, и я решил здесь устроиться на ночь. Еще раз, приношу свои извинения. Я уйду. – человек развернулся и направился к двери.
  - Стойте. – голос Писателя был грустным. – Останьтесь.
  Музыкант медленно повернул свое веселое лицо к хозяину дома и поклонился в знак благодарности. Писатель, выглядел очень старым, хотя глаза говорили о его среднем возрасте. Седые волосы, морщинистое вытянутое лицо и трясущиеся руки. Черные подтяжки на бордовой рубашке, и черные брюки с красным поясом, были очень застираны и висели на нем, показывая его худобу.
  - Я сыграю вам в оплату за ваше гостеприимство, мой дорогой друг. – сказал Музыкант.
  - Я буду рад вашей компании и вашей музыке. – в ответ поклонился Писатель и оценивающе оглядел гостя. Простые серые широкие штаны, и коричневая безрукавка на некогда белой блузке. Грубый черный дорожный плащ, как и весь свой инструментарий, Музыкант расположил у входной двери.
  - Меня зовут Эдгар. – сказал Писатель и направился в гостиную.
  - Очень приятно. Мое имя Рихард. – Хозяин и гость расположились в креслах, с высокими подлокотниками, у горящего камина.
   В комнате было тепло и уютно, а десятки свечей, давали много желтого света. На маленьком столике стояли стаканы с бутылкой перично-коричного вина, и Эдгар налил гостю и себе выпить. Следующие пять минут, люди сидели, безмолвно глядя на огонь, и смакуя вино, думали каждый о своем.
  Внезапно Эдгар вздрогнул всем телом и хмурясь поставил свой бокал на столик. Музыкант это заметил и спросил:
  - Простите, что вас угнетает?
  - Мир в которым мы с вами живем, двулик и обманчив. Добро всегда идет в ногу со злом. Плохое появляется из прекрасного, а жизнь всегда заканчивается смертью. Как нам людям удается жить, видя эту несправедливость? Как нам хватает сил бороться с неизбежностью? Я писатель, и зачастую мои герои, после долгих тягот и невзгод, обретают счастье. И никак не наоборот. Мои рассказы не стали бы читать, если бы все они заканчивались смертью главных героев. Но все наши жизни сводятся к одному. К смерти, несущей за собой, не только забвение, но и страдания окружающим. Мир зол. Зол на меня, на вас, на любого человека и только сила воли, дает нам возможность уживаться с этой мыслью.
 Очевидно, что Эдгар не ждал какого-то ответа на свои слова, но Рихард сказал:
  - Но разве зло, не столь же прекрасно, как и добро? Разве это не одно и то же? Ведь все, что есть и может быть, часть одного целого. Одна вечная полоса, нить, тянущаяся в мировом пространстве. Удалить что-то и нить прервется. Все едино и нарушать гармонию, значит идти против себя и созданного порядка. Я хочу сказать, что рождение происходит в тот момент, когда это должно произойти. И смерть приходит в нужный момент. Разве можно назвать Смерть злом, только потому что она отнимает у кого-то близких? Нет, ведь это порядок. Разве можно назвать добром, то что должно родиться на свет? Нет, ведь это гармония. И одно и другое, это прекрасное явление в жизни каждого. И только страх перед неизвестностью заставляет нас противиться пониманию этого.
  - Дорогой друг, вы называете меня трусом? – Писатель грустно посмотрел в глаза Музыканту.
  - Мы все трусы. Я сейчас так рассуждаю, находясь в комфорте с бокалом вина, но придет мое время и страх появится, вместе с пониманием неизбежности грядущего. А знание этого, вселяет некий покой в мое сердце. Страх должен быть, он так же неизбежен в данном случае, как и то из-за чего он появляется.
  - Вы говорите о судьбе. О том что, мы не решаем и не выбираем. Я понимаю ваш взгляд, и принимаю его разумом, но сердце твердит мне нечто противоположное.
  - Верьте своему сердцу. Когда разум в тупике, сердце найдет выход.
Эдгар глубоко вздохнул и налил Рихарду вина, в опустевший стакан.
  - Полагаю в данном разговоре, не стоило употреблять слова зло и добро, правильно и неверно, когда речь заходит о естественном течении вещей. – Писатель смотрел в огонь.
  - Мы люди. Со своими страстями и переживаниями, но вы так и не ответили, что вас угнетает?
Эдгар перевел взгляд с огня на Рихарда.
  - Моя жена скончалась не так давно, и теперь меня одолевает черная тоска по ней. Как вы и сказали, сейчас мой разум в тупике, но мое сердце не видит выхода. И мысли мои подводят меня к грани, когда все кажется бессмысленным. Даже моя собственная жизнь.
  Рихард видел на лице Писателя это состояние. Видел его боль и скорбь, но ничего не сказал.
  - Сыграете нам? – хриплым голосом спросил Эдгар.
  - Ваша жена здесь? В доме? – удивленно спросил Музыкант и Писатель кивнул. Рихард тихо встал с кресла и подошел к своим инструментам. Что выбрать? Отбросив эмоции, он взял виолончель и направился за Писателем в соседнюю комнату.

   Тело лежало на столе, в окружении сотен свечей, стоявших прямо на полу. Стол, застеленный до пола, красной материей, представлял собой некий алтарь. Окна и зеркала в комнате, наглухо закрыты черной тканью. Деревянная скамья, помимо стола-алтаря, была единственной мебелью в помещении. Запах парафина давил, но жары не было, здесь было намного холоднее, чем в гостиной у камина.
  Жена писателя, несмотря на свой возраст, была красива. Густые черные волосы, длинные ресницы, изящные губы с красной помадой и гладкие черты лица. Одета женщина была в бордовое, бархатное платье, а на ногах красные туфли на тонкой подошве. Музыкант не спрашивал, когда она скончалась, но вид у женщины был как у живой.
  Эдгар молча сел, на единственную, деревянную, скамью в комнате, и со слезами на глазах предался скорби. Казалось он перестал замечать что либо вокруг. Для него все пропало и только давящая, тяжелая безысходность пригибала его тощее тело вниз, к полу. В его сгорбленном положении, ощущалась невыносимая боль. Одной рукой он опирался на скамью, другой на колено, а голова склонилась вбок, и слезы медленными, тихими ручьями стекали с его скулы.
  Музыкант сел на самый край, той же скамейки и пристроив инструмент в ногах, начал играть медленную и тягучую мелодию. Глубокий звук виолончели, преобразил эту грустную мелодию, и она приобрела мистический оттенок. Игра Рихарда не ускорялась и не замедлялась, она не останавливалась. Она была монотонной, но именно такая музыка подходила сейчас этому месту, как решил музыкант. И он продолжал ее играть. Играть самозабвенно, погрузившись в нее целиком. Какие эмоции испытывал играющий? Никаких. Ведь его музыка была его эмоциями и сейчас он играл печальную музыку. Глаза его были закрыты, все это время. И открыв их, с окончанием мелодии, он увидел Писателя, с испугом на лице и с широко раскрытыми глазами. Было видно, что он пытался выдавить из себя крик, вопль, но его учащенное дыхание не давало ему этой возможности. Музыкант, проследив за взглядом писателя, посмотрел на мертвую. Виолончель, выскользнув из его рук, упала на пол. Это было невероятно, но губы скончавшейся женщины, беззвучно трепетали. Мертвая пыталась что-то сказать.

  Все закончилось внезапно. Через несколько секунд, после окончания мелодии, губы женщины остановились.
  Эдгар и Рихард, стояли у камина. Писатель докуривал уже пятую сигарету, его руки дрожали. Музыкант, был задумчив, но спокоен.
  - Но что же произошло? – тихо спросил Музыкант, искоса глянув на, стоящую в углу, виолончель.
  - Твоя игра. Завораживающая мелодия. Когда ты почти закончил, я посмотрел на свою жену. Это было таким потрясением, таким… Ведь она… Ее губы. – Писатель пытался сосредоточиться на тлеющем угольке своей сигареты: - Она что-то говорила! Еле слышимым шепотом. Едва различимым.
  - Что она сказала?
 Писатель, взглянул на Музыканта.
  - Что?
  - Она что-то говорила. Вы сами так сказали, и я сам это видел. Но что она сказала? – Рихард, глядя в глаза Эдгару, положил на его плечо руку: - Какие слова?
  - Я не расслышал. Я был потрясен. – окурок полетел в камин, и следующая сигарета, прикурилась от каминной спички.
  - Я сыграю еще.
  - Я не уверен, что хочу этого. Она мертва. Мертва Рихард, понимаете?
  - Понимаю. – Музыкант, заметил, что руки Писателя перестали трястись: - Но мы никогда не поймем как устроен этот мир, какое место мы в нем занимаем, и что нормально, а что нет. Когда судьба преподносит нам такие случаи, мы просто обязаны пытаться их понять. А что если смерть не конец? Что если ваша жена дает нам возможность заглянуть, за покров неизвестного?
  - Она мертва уже давно. Такое произошло, только под звуки вашего инструмента. Вы хотите сказать, что она слышит вас?
  - Мы никогда это не узнаем. Не попробовав еще раз.
  Не объяснить, что испытывал Писатель. Скорбь, печаль и тоска остались, но странно, что в буре угнетающих чувств, появилось слабое, едва различимое чувство, какой-то неясной надежды. А что если? Писатель, как уже говорилось, очень любил свою жену, и этот случай формировал в его голове, одну уверенную мысль. Если есть возможность, хоть как-то приблизиться к своей возлюбленной, этот случай терять нельзя. Невозможно не попробовать еще раз.
  Писатель поднял на Музыканта свой взгляд и уверенно произнес:
  - Сыграйте ей еще, мой друг.

  Эдгар находился перед телом своей жены, и глядя в ее мертвое лицо, пытался разглядеть что-то. Рихард, сидя на скамье, держал смычек над струнами виолончели, но начать играть не решался. Он молча рассматривал Писателя и тело его жены. Тело, мертвой женщины. Писатель истинно любил эту женщину. Все в его существе говорило об этом. Его взгляд, наклон головы, осанка и положение его рук на теле умершей. Возможно ли что его чувство, нашло ее, в чертогах потустороннего мира, и она откликнулась, на его зов? На крик его любви к ней.  Неужели ее тело, стало каналом, для их общения? И если это так, то что она пытается сказать своему супругу? Музыкант вздохнул и начал играть ту же мелодию, что и играл в первый раз. Тягучая, медленная мелодия, заполнила собой всю комнату, и осязаемой волной, зависла в воздухе. Музыкант старался. Играл от души и сосредоточенно выводил каждую ноту. Смычок бегал по струнам, как оживший и только рука человека, ведомая им, сдерживала его буйные движения.
  - Рихард смотрите!
  Музыкант продолжая играть, увидел что губы женщины, пришли в безмолвное движение. Мертвая что-то говорила. И говорила очень быстро, как будто у нее не хватало времени, чтобы рассказать все что нужно. Она явно торопилась. Поток слов ускорялся, и внезапно женщина открыла глаза и посмотрела, своими мутными, безжизненными глазами, в лицо Писателю. Движение губ прекратилось. Музыкант внезапно остановился и соскочил со скамейки.
  - Нет! Почему вы остановились? – Эдгар подбежал к Рихарду и затряс его за плечи.
  - Успокойтесь мой друг. Вам нужен отдых.
  - Но моя жена!! – от возбуждения у Писателя, тряслись губы, а в глазах буйствовало негодование: - Прошу вас, продолжайте.
  - Нет. Взгляните в зеркало и вы увидите насколько вы состарились за последние пять минут. Боже… вы же абсолютно седы! - Писатель успокоился и на шаг отошел от Музыканта.
  - Возможно вы правы, я чувствую себя уставшим и разбитым. Гостиная в вашем распоряжении, еда на кухне. Спокойной ночи. – и Писатель ушел в свою комнату, обернувшись напоследок, чтобы взглянуть на жену.


  Теплым, летним утром, Писатель со своей женой сидели на веранде своего дома, и пили крепкий индийский чай. Эдгар, погруженный в свой роман, одной рукой исправлял, какие-то не состыковки в сюжете, а второй рукой медленно мешал, сахар в чае. Методично он ставил чашку на стол и потирал свой висок, раздумывая над хитросплетениями диалогов или действий своих героев. Когда что-то ему не нравилось, он хмурил лоб, а когда все вставало на свои места, щурил глаза. Его жена, Глория, молча отхлебывая чай из блюдца, сидела рядом и наблюдала за ним. Смотрела на его лицо. Эдгар всегда просил ее побыть рядом, когда он доводит тексты до ума. И она всегда была рада этому.
  - Готово. – гордо сказал он, двигая пачку бумаг, к середине стола.
  Глория взяла бумаги в руки, и некоторое время молча на них смотрела. Потом перевела взгляд на своего мужа и тихо сказала:
  - Я люблю тебя. И буду любить всегда. Какие бы трудности и испытания не уготовила нам судьба. Я всегда буду с тобой.
   Необычный порыв жены, Эдгар воспринял как должное, и улыбнувшись встал, что бы обнять женщину. Она вяла его руку, поцеловала ее, и прижалась щекой. На глаза набежали слезы и быстро смахнув их, она убежала на кухню, где у нее подоспели пирожки с черемухой.
  Писатель, взглядом проводив Глорию, сел за стол, взял рукопись и тихо произнес:
  - Ничто нас не разлучит.


  Утро выдалось серым. Моросящий дождь и туман, над всей заснеженной округой. Затапливая камин, Эдгар то и дело потирал замершие руки, а его дыхание превращалось в пар. Музыкант сидел, рядом, в кресле и рассказывал Писателю, про свои приключения и путешествия. Где был, кого повидал, с кем познакомился и тому подобное. Писатель слышал его, но мысли его были заняты другим. Что будет сегодня, когда Рихард снова заиграет свою мелодию? Как поведет себя, тело его жены и что он услышит из ее уст? А услышать он жаждал всей своей душой. Ведь ее слова, это зов с того света. Слова, произнесенные мертвецом. Женщиной, с которой он не мог расстаться.
  -И вот этот монах-доминиканец, снова пришел в таверну. Пришел, и говорит палачу: «Я всю жизнь провел в молитвах, желая услышать  голос, но он молчал. И сколько бы я ни старался, за весь свой долгий срок, ничего не произошло. Как ты можешь утверждать, что слышишь глас господень? Ты! Палач!». На что палач, сдвинув свои очки на переносицу, и сурово взглянув в лицо монаху, говорит «Может быть мое ремесло гуманней?». Представляете выражение лица этого доминиканца? – Музыкант, даже позволил себе немного усмехнуться, над своей историей.
   Писатель принес с кухни поднос с печеными яблоками и поставил на столик бутылку теплой виноградной граппы. В наполненные стаканы с напитком он сыпанул перемолотой гвоздики, а яблоки обсыпал корицей.
  - Меня удивляет, какое сочетание напитков и закусок вы выбираете, мой друг. – Рихард явно наслаждался приготовленным угощением.
  - Подавать явства надо с фантазией и вымыслом, все равно как писать новое произведение. Выдумывая и экспериментируя. Иначе, они не запомнились бы. - Писатель выудил из кармана кисет с английским табаком Берли и две вересковые трубки с длинными мундштуками. Трубка что досталась Музыканту, была с гравировкой «Г.В.А.», и Рихард вопросительно посмотрел на Эдгара.
  - Моя жена часто курила со мной. Это ее трубка. – меланхолично ответил Писатель и добавил:
  - Глория Виолетта Антерс. Это моя фамилия, девичья фамилия моей жены «Деи».
  - «Деи» с латыни «божественный»? – Рихард, доел десертной ложкой яблоко и пригубил граппы.
  - Какая ирония. Она всю жизнь называла себя обычной. Но для меня она была божественной, во всех смыслах.
  Они закурили. Кисловатый вкус табака, великолепно сочетался с сладко-кислым вкусом напитка. Разговоров больше не было и они просидели так, у горящего камина, с теплым напитком в руках и трубками, около часа, пока огромные деревянные часы с маятником не пробили полдень.
 
  Половина свечей в комнате потухла, и здесь стало еще холоднее, чем было до этого. Красное покрывало, лишившись половины света, теперь отливало серостью, и лежащее на нем тело выглядело мрачно. Музыкант не стал садиться, а встал рядом с ложем, в голове женщины. Писатель, взяв руку жены в свою, стоял рядом, и не дыша, внимательно следил за ее губами. Стояла гнетущая тишина и Рихард взял первые ноты на виолончели. Музыка заполнила комнату, проникая в каждый уголок помещения, и проникая в тела присутствующих. Эдгар не шевелился, ждал момента. Музыкант же сосредоточенно наблюдал то за телом, то за Эдгаром, периодически переводя взгляд на инструмент. Писатель ахнул…
  Глория открыла глаза и тут же ее губы начали свою безмолвную пляску. Свет свечей не отражался в глазах покойницы, наоборот казалось что свечи приглушились под ее взором. Самый отсутствующий и отстраненный взгляд. Холодный и обжигающий, как сама преисподняя. Рихард отвел глаза, а Писатель приложился ухом к губам жены. Она продолжала свой немой рассказ. Было видно, что Эдгару очень сложно, его тело била мелкая дрожь, а кожа покрылась испариной. Он периодически стряхивал со лба капли пота, и продолжал слушать, до тех пор пока губы его жены сами не остановились. Неужели она сказала все что хотела? Музыкант тут же прекратил свою игру и с немым вопросом уставился на Писателя. Эдгар взглянул на медленно закрывающиеся глаза своей жены и со слезами на глазах повернулся к Рихарду.
  - Мне надо выпить! И много!

  Ополовиненная бутылка пятнадцатилетнего бренди покоилась на столике перед камином. Писатель, покуривая кубинский Сан-Кристабал, улыбался, загадочной и вымученной улыбкой.
  - Услышал я многое. И то, что услышал, отзывается во мне теплом и любовью к своей жене. Воистину наша связь настолько крепка, что даже смерть не может разлучить нас. Она говорила о своей любви ко мне, о том что нам суждено быть вместе и что мы всегда будем принадлежать друг другу. Так же она говорила о месте, в котором сейчас пребывает. Слова: прекрасное, полное счастья, беззаботное, светлое и уютное… Место, где ей не хватает только одного, меня. Она в саду эдемском Рихард и ждет только меня. Меня! Наша любовь, не знает границ. О боже! Меня переполняют самые непонятные и в то же время самые светлые чувства.- Эдгар залпом допил свое бренди.
  Музыкант как-то подозрительно смотрел на Писателя. Он долил себе остатки из бутылки, и смакуя такую же сигару, как и у Эдгара, сказал:
  - Мой друг, это опасные знания. Неизвестно к чему приведет вас, ваш разум, получив такое сообщение от жены. Будьте осторожны и рассудительны.
  Писатель расслабленно встал и вышел. Через пару минут вернулся с бутылкой бренди и поставив ее на место опустевшей, присел на корточки у камина:
 - Вам не зачем волноваться обо мне, Рихард. Сейчас и сердце и разум диктуют мне одно и то же.
 - И что же вам они говорят?
 - Что моя жена в лучшем месте. Что ей там хорошо. И что скоро мы будем вместе. Как я уже говорил, и вы со мной согласитесь, я знаю, волею судьбы мы с Глорией снова будем вместе.
  - Признаться, ваши слова идут в ногу с моим мнением, но все же будьте осторожны. Не всегда все, что уготовано нам судьбой, благо для нас.
 - Я признателен вам за заботу и запомню ваши слова. Сегодня я ночь проведу в комнате со своей женой, а вы можете занять мою спальню, если вам угодно. Там вам будет более комфортно, чем в гостиной.
 
  Комната Писателя представляла собой больше библиотеку, чем спальню. Все стены заставлены стеллажами с книгами, посередине большой деревянный стол из красного дерева, с лампой на нем. Кровать, расположенная у  единственного окна в комнате, была маленькой но удобной, и Музыкант сразу улегся спать. За вечер они с Эдгаром выпили много алкоголя, и сейчас Рихард думал только об одном, поскорее оказаться в кровати. Единственное о чем успел подумать Музыкант, лежа в кровати, что запах старых книг, очень приятен своей архаичностью. С этой мыслью он и погрузился в самый необычный, из всех виденных им, сон. В этом сне, он открывает глаза и видит перед собой, стоящего на коленях Эдгара, в окружении сотен свечей, горящих синим пламенем. Монохромное освещение в комнате очень давило, и оттого у Музыканта появилась сильная головная боль. Сквозь эту боль он стал что-то спрашивать у Писателя, но тот как будто его не слышал, а просто стоял на коленях, в обездвиженном состоянии. Рихард стал спрашивать его громче, почти кричать, но Эдгар не пошевелился, только свечи в комнате стали яростно трепыхаться, как от сильных порывов ветра. Тогда Музыкант встал со своего ложа и подойдя к сгорбленной фигуре Писателя тронул его за плечо, отчего тело Эдгара рассыпалось в прах, завиваясь пепельной пылью над синим пламенем свечей. Вся комната заполнилась этим пеплом, и стало сложно дышать. Рихард закашлялся и повалился на пол. И тут чьи-то когтистые пальцы раздвинули его закрытые глаза, и он увидел перед собой, ужасных и уродливых созданий, с красными глазами, острыми зубами и источающих черноту. Эти твари облепили его со всех сторон, и стали насильно двигать его руками, ногами и губами. Боль при этом, Рихард испытывал неописуемую, как будто ему с каждым движением ломают какую-то из костей. А под движение своих губ, он слышал как одна из исчадий, декламирует необычный текст, на непонятном языке. Музыкант стал вырываться и попытался закричать, но понял, что его усилия абсолютно напрасны, а в горле бурлит, раскаленная черная смола.

  Проснулся Рихард с ужасным воплем, и соскочив с кровати, бешеными глазами стал озаряться по сторонам. Кабинет писателя, с книгами, столом, запахом книг. Все обычно, это реальность. Наваждение прошло и через какое-то время Музыкант смог тихонько посмеяться над своей впечатлительностью. Надо же присниться такому ужасу. И только он расслабился, как его сердце бешено забилось, холодный пот выступил на коже, а в затылке появилась гудящая и в то же время острая боль. Рихард присел, и его стошнило прямо на пол. Обычное явление после такого потрясения, но вытошнило его черной смолянистой жижей, в луже которой на полу лежал бронзовый замочный ключ.
  Таким его, лежащим на полу, рядом с черной лужей и нашел Писатель.
  - Что за бренди мы с вами пили? – это первое, что смог спросить Рихард, придя в себя. На что Писатель, разведя руками и уставившись на черное пятно на полу, неуверенно сказал:
  - Я пил вместе с вами, и пил больше, уж поверьте мне. Как вы себя сейчас чувствуете?
Музыкант чувствовал себя на удивление хорошо и с удовольствием выпил принесенный Писателем стакан воды.
  - Возможно, это как то связанно с проблемами в печени… - предположил Эдгар, когда они сидели перед камином, и держа тарелки в руках, ели морковное пюре с овощными тефтелями.
  - А ключ? – задумчиво протянул Музыкант, глянув на, лежащий на столике предмет.
  -Как говорил, один мой знакомый «Зачастую, самый простой ответ, верный», и не смотря на то что я не совсем с ним согласен, возможно ключ был на полу, изначально? Это же очевидно, что вы не могли извергнуть его из себя, не проглотив сначала.
  - Полагаю вы правы, но найти дверь, к которой подходит этот ключ, просто необходимо. Хотя бы для утоления простого любопытства. – Рихард доев свой обед, поставил тарелку на столик и взяв ключ в руки, рассмотрел его. Простой, без узоров, потертый и обычный ключ.
  - Я знаю все двери в этом доме, и поверьте, ни одна из них не отпирается этим ключом. – сказал Писатель и встав отнес посуду на кухню, а вернулся с чайником китайского Пу-Эра и плиткой горького шоколада. Кисет с табаком и трубки, лежали на каминной полке, и Музыкант решил их забить, пока Писатель разливает чай, но Эдгар его остановил:
  - Пу-Эр с шоколадом, и Берли, не сочетаются. Нужны легкие, ориентальные табаки.
 С этими словами, и хитрой улыбкой на губах, Писатель вынул из внутреннего кармана жилетки, другой кисет. Музыкант понюхал табак. Если Берли отдавал кислинкой и терпкостью, то Ориентал, навевал восточные нотки сладости и фруктов. Люди закурили, закусывая шоколадом и запивая крепким чаем.
  - Итак, поговорим о том, на что способны люди, ради любви. – с долей веселости и сарказма, начал Музыкант.
  - На все! Нет такой вещи, что бы не сделал человек ради любимого.
  - А убийство? Или самоубийство? – Музыкант прищурился.
  - Я понимаю, к чему вы клоните. И смею вас заверить, что я живу в реальном мире, и рассуждаю как вполне существующий человек. Несмотря на все те непонятные вещи, что происходят в этом доме, я скажу вот что: мы с женой будем вместе. Когда наступит мое время и пробьет мой час, но не раньше. Как вы и говорили, судьба управляет нами, а не мы ей. Я чувствую ваше волнение за мою судьбу, не переживайте, все будет хорошо.
  - Спасибо что успокоили меня. Это я и хотел услышать. – Музыкант улыбнулся, смакуя трубку.
  - Но все же, человек действительно способен на все ради любимого. Другой вопрос будет ли он делать это. Возьмем пример: Человек дал вам пистолет и сказал, что если вы его не убьете, он убьет дорого вам человека, допустим дочь. Вы убьете его?
  - Вероятно, да.
  - Хорошо. А если этот человек дал вам выбор, умереть вам или вашей матери? Совершите ли вы самоубийство?
   Музыкант очень долго раздумывал. Очень. Скурив трубку, он забил в нее следующую порцию табака. И кивнул, в знак согласия.
  - Отлично. Усложним ситуацию. Перед вами жена, дочь и мать, вы связаны и человек спрашивает у вас, кого из троих, ему убить. Кого вы пожертвуете?
  - Думаю, я не смогу решить.
  - Вот видите, человек ради любви готов на все. – самодовольно улыбаясь, Эдгар откинулся на спинку кресла.
  - В вас говорят, заложенные моральные устои. Но поверьте, люди разные, а вы рассуждаете, только о определенной категории общества.
   Писатель неопределенно кивнул, а Музыкант добавил:
  - Люди разные, и я знаю, что там, где ваш человек сделает свой выбор, другой подумает: «Зачем мне это делать? Ради дочери брать грех убийства на себя? Ведь я, произведу больше дочерей», или «Зачем моей старой матери жить, если я молодой. Я принесу больше светлого в этот мир, нежели отжившая свое матушка?» или « Выбор из троих очевиден, любой убитый из них, даст жизнь, двум другим». Я хочу сказать, что само понятие любви вымысел, и каждый для себя сам решает, к кому привязываться и кого оберегать.
  - Жестокая правда. – отчеканил Эдгар, на что Рихард, с улыбкой отпив чаю, ответил:
  - Жестокая жизнь.
  В этот момент за их спинами раздался ужасный вопль. Писатель и Музыкант, как ужаленные, соскочили с кресел, и спинами прижались к каминной полке. У входа в кабинет стояла Глория. Вытянув вперед руки, она бессмысленным взглядом смотрела на Писателя, а ее неимоверно раскрытый рот, замер в прошедшем крике. Потрясение прошло, и люди, совладав с собой. переглянулись.
  -Глория? – голос Эдгара дрожал. Не сводя глаз с жены, он сделал неуклюжий шаг вперед.
  - Нет, Эдгар, твоя жена мертва. – Рихард ухватил Писателя за плечо, и придержал. Губы музыканта пересохли, и он то и дело их облизывал.
  Мертвая сделала неуклюжий шаг вперед, опустила руки и шипящим, грубым и глубоким голосом сказала:
  - Муж мой! Я ждала, но ты не пришел. Пришла я. – и жена Писателя, рухнула на пол. Она была мертва, как и до этого. Глаза и рот закрыты, руки по швам и даже ее красное платье, как будто обрело изначальный, приглаженный вид.

  Сегодня, для Глории, решили не играть, и Музыкант отправился спать, в спальню Писателя. Эдгар решил снова переночевать у тела, запасшись бутылкой Шотландского виски.

  Писатель не спал. Виски был крепким, его клонило в сон, но он просто не мог лечь и закрыть глаза. Не мог, стряхнуть с себя, нависшее над ним напряжение. Поэтому он просто сидел на скамье, и пил свой выдержанный алкоголь. В середине ночи, когда виски почти кончилось, и Эдгар клевал носом, ему на голову легла холодная ладонь. Писатель поднял глаза и увидел перед собой, свою жену. Спокойно стоявшую рядом с ним, и улыбающуюся, своей прекрасной улыбкой. Он испытал трепет и радость, когда она медленно и с жаром, приблизила свои губы к нему, и поцеловала. Это была, его жена. Его возлюбленная. Его Жизнь, ради которой, он не задумываясь отдал бы все что только может. И даже свою жизнь. Душу!

   К Музыканту опять пришел сон. Он увидел перед собой, прекрасное лицо Глории. Ее светлые глаза, пышные волосы и точеный рот. Она смотрела прямо на него, и ее взгляд обещал ему радость. Обещал будущее без тревог и забот. Обещал умиротворение. Она потянулась к нему и заключив в объятия, жарко поцеловала в губы. Это был долгий и страстный поцелуй. Так целуют молоденькие девушки, свою первую настоящую любовь. Рихард забылся и потерялся. Сейчас для него не существовало ничего кроме этого момента. Этого блаженства. И тут, внезапно все закончилось. Он стоял посередине спальни и смотрел на вход в кабинет, где одетая в свое красное платье, стояла Глория и рукой, манила Музыканта за собой.
  Она привела его к большим деревянным часам в гостиной и молча, встала у них, протягивая обычный бронзовый ключ, уже знакомый Музыканту.
  - Что мне с ним делать? Какую дверь он открывает?
   Глория печальным взглядом указала на часы и исчезла. Стеклянная дверца, массивный, тяжелый маятник и впечатляющие размеры. Эти часы были великанами среди часов. Музыкант открыл дверцу и на внутренней стенке, за маятником, увидел вторую, скрытую дверь, с замочной скважиной. Ключ подошел и после третьего витка, дверца распахнулась.
  Внутри было темно. Очень. Но Рихард смело вошел внутрь и огляделся. Это была Пустота. Нет границ или каких-либо очертаний. Огромное пустое пространство, сплошь заполненное непроглядной тьмой. Где он? Внезапно дверца за ним захлопнулась и Музыкант сорвавшись с места, ринулся к ней, но ее уже не было. Он бессмысленно водил руками в темноте, пытаясь ее нащупать. Пустота. Паника подступала, образуя в горле ком, и покрывая все тело гусиной кожей. В глазах появились искры, а в затылке уже знакомая острая боль. Музыкант присел. Вот вот он потеряет сознание. Но тут, все прояснилось. Боль ушла, и прямо перед Рихардом появилось маленькое окно, бросающее свет на лицо человека, посреди окружающей его темной пустоты. Он встал, подошел к окну и заглянул в него.
  Комната с сотнями горящих свечей, посередине которой, на красной материи, лежало тело мертвой женщины. Рядом на скамейке, сидел Эдгар и склонив голову, держал в руках музыкальный инструмент. Виолончель!
  - Эдгар!! Эдгар я тут! Ты слышишь меня? – слова грозным эхом, отозвались сразу в нескольких местах, прорезая темноту и нарушая покой этого места. Писатель не слышал его. Он все так же держал инструмент в руках, и устраивался с намерением играть, для своей жены. Послышались первые ноты мелодии, и Рихард понял что Писатель играет его мелодию. Ту самую, которую он из раза в раз, играл для его жены. И играл Эдгар не хуже чем сам Музыкант. Вернее будет сказать, что он играл абсолютно точно так же, как играл эту мелодию Музыкант. Нота в ноту. Рихард ошарашено сделал шаг назад, когда Писатель стал разговаривать с ним. С Музыкантом. Но обращался он к пустой скамейке, так как будто на ней сидел кто-то.
  - Мне кажется ваша мелодия и игра, достучались до сознания моей Глории, не в меньшей степени, чем моя любовь к ней. – сказал Писатель скамейке, и тут же чуть снизив голос он ответил себе:
  - Ваше чувство куда сильнее, любой мелодии в мире, мой друг. – Рихард и Эдгар, сказали эту фразу в унисон, с одинаковыми паузами и одним и тем же тембром. Музыкант стал задыхаться от волнения, а Писатель все так же продолжая играть, улыбался другу, воображая, что он сидит на скамейке.
  - Смотрите Рихард, она опять что-то говорит! – воскликнул Писатель.
  Музыкант видел что губы, мертвой женщины плотно сомкнуты и не шевелятся. Худые и кривые, на впавшем, с пустыми глазницами, лице. Более того, только сейчас он понял, насколько тело разложилось. Гниль распространилась обширно, и в некоторых местах, под драным, некогда красным платьем, образовались серые кости, с которых слезла кожа, а подгнившее мясо, кусками лежало вокруг тела. Из сотен свечей в комнате, горело от силы десяток. Остальные расплавились, образуя по всей комнате гротескные, ручьи и подтеки. Над всем этим летала жужжащая туча мух, облепившая все стены комнаты, и откладывающая личинки в мертвую жену Писателя. Эдгар как будто этого не замечал, и продолжал играть свою мелодию, то и дело обращаясь к несуществующему, но сидящему на скамейке Музыканту.
  Рихард закрыл глаза руками, пытаясь понять происходящее, и когда открыл их, понял. Понял что он Эдгар. Стоящий перед давно умершей женой, с инструментом в руках и чувствуя ужасный запах разложения, который до сих пор не замечал. Его вырвало и он в бессилии повалился на пол. Слезы ручьями хлынули из глаз, и грудь сдавило с такой силой, что он не мог продохнуть.
  - Но почему? – выдохнул он, и вдохнуть уже не смог. Слишком сильное было потрясение, для его сознания. Слишком чудовищной оказалась ситуация в которой он оказался и куда завела его потеря жены.
  Так лежа на полу, у тела своей Глории, Эдгар или Рихард, умер.

          Эпилог.

  Сложно представить, на что способен наш мозг, лишь бы оградить сознание от потрясения, которое человек не сможет вытерпеть. Выдумать себе друга, или вторую личность. Даже оживить мертвого или, не принять смерть, как таковую. Психическое расстройство? Но разве это не в природе человека? Оберегать себя до последнего. Ведь Писателю, было счастливо думать, что его жена в лучшем мире. Зачем менять это. До последнего его сознание, противилось случившемуся. До последнего, морок, возведенный им, охранял его от критической черты, возведя иллюзорный мир благополучия и некоторого счастья. Да, все было выдумано и ложно, но он жил, во что-то верил, дружил и продолжал любить. Разве этого мало? Можно добавить, что неизвестно кем был этот человек. Может оба этих персонажа выдуманы, одним воображением?
  Как бы то не было, сознание Эдгара-Рихарда, до последнего охраняло его существо, от него же самого. И нам остается только надеяться, что он со своей женой теперь вместе.