Элис. Глава 3 В Пустоте

Оплаченные дни в отеле закончились быстро, хотя каждый из них тянулся невероятно долго. Элис даже была этому рада - вынужденное выселение выдернуло её из апатии, в которую она погрузилась после встречи с Катериной. Наступило время что-то решать, и решение это было не из простых - Элис предстояло определить направление в котором будет двигаться её дальнейшая жизни, или, по крайней мере, ближайший её период. Так как единственное, что не отнял огонь, была её жизнь, небольшие накопления в банке и выложенные в сеть фотографии и сканы её работ, необходимо было что-то начать, и тут предстояло самое трудное.
Начинать что-либо сначала Элис не хотелось - собирая те немногие новоприобретенные вещи в новую спортивную сумку, большую часть которых состояла из рисунков на листах для принтера, Элис понимала, что ни за что не собирается вновь открывать тату-салон. Устраиваться художником по найму, концепт-артистом, художником по декорациям и костюмам, декоратором и тем более абстрактным дизайнером Элис не хотела. При всём осознании заоблачности своих желаний ей хотелось свободы, отсутствия контроля и полёта фантазии. Ей хотелось делать только то, что ей хотелось, и когда ей этого хотелось. Даже не смотря на то, что в окружающем её, пропитанном корпоративным духом, мире это стремление считалось смешным, и едва ли не преступным, предательским по отношению к остальному обществу, у которого существовал четкий график работы и жизни, которая проходила в ожидании следующего рабочего дня.
Вот только и для этого заветного для себя полёта Элис вновь не чувствовала за спиной крыльев. Всё увиденное за неделю быстро легло на листы, которые мгновенно стали для неё сокровищем, но сразу после вновь наступила творческая, а затем и жизненная пустота. Образы пришедшие из головы казались пустыми и ничтожными, лишенными жизни, переосмысление уже сделанного - пустой тратой времени.
Кроме проблем с творчеством и самореализацией предстояло решить и другие насущные вопросы - в первую очередь проблему жилья, и здесь всё тоже было непросто. Жить, даже какое-то время у дальних родственников или немногочисленных друзей, сообщения о пропущенных звонках которых заполнили новый телефон, не хотелось. Снимать квартиру в районе, где лучше не быть после темноты, тоже. Найти квартиру или комнату в Лондоне, в хорошем районе, что она не была похожа на гроб с удобствами, требовало времени, многочисленных попыток и огромной порции удачи.
Была и другая проблема, внутренняя, которую сама Элис считала смехотворной, “проблемой людей первого мира”, как шутил один её знакомый, но с которой она не могла справиться. Аренда квартиры воспринималась как шаг на дорогу, по которой она уже ходила, и эта прогулка в итоге привела её в тупик, из которого её вывел только огонь. Однако же она знала, что та жизненная канава, в которой она оказалась, вынуждавшая её идти от места к месту, была опасна еще и другим - она была именно тем видом условий, к которым человек начинает приспосабливаться, вместо того, чтобы выбираться из них. И всё же нужна была отправная точка, крыша над головой, не пристанище на одну ночь, а место, в которое всегда можно вернуться.
Не смотря на сомнительность идеи, Элис решила на ближайшее время поселиться в сквоте неподалеку от Камдена, известного как Логово. Просто потому, что это было просто и, главное, бесплатно. Прославленный в среде андреграунда обитель лондонской богемы, свободных художников, вольных музыкантов, непризнанных гениев и будущих знаменитостей, или же бездельников, неудачников, безработных и бездомных, зависит от точки зрения.
Логово, что-то среднее между заброшенным старым кирпичным зданием, облагороженной помойкой и арт-объектом, стены которого едва было видно под слоем графити, не было для неё в новинку, и должно было удовлетворить её потребность в жилье. По крайней мере пока она не получит страховку за салон и не определится с желаниями касательного собственного будущего.
Надеялась Элис и на то, что Логово сможет хотя бы немного размочить её творческую засуху. Оно изобиловало всевозможными странными, цветастыми персонажами, которые были как жителями, так и просто гостями этого места. И каждый из них был готов рассказать много удивительных, часто, конечно, придуманных историй, особенно если перед ними поставить всего лишь кружку кофе или сендвич, не говоря о чем-то спиртном.
К разочарованию Элис оказалось, что пребывать в Логове больше суток, а не остаться на ночь на вечеринку, было еще менее комфортно, чем ей представлялось. Вечеринки там были делом частым, а стены были не способны сдержать шум, найти спальное место было трудно, держать купленную про запас еду в сохранности, как и ценные вещи, было еще сложнее. Далеко не все соблюдали “Кодекс Логова” о запрете воровства и об уважении к чужому имуществу и месту, а некоторые сомнительные типы, особенно местные и пришлые торчки, и вовсе только и жили воровством. О чистом душе и туалете можно было и не говорить.
Уже после первой ночи Элис поняла, что пребывать и жить здесь так же как в обычной квартире, или хотя бы студенческом общежитии, с которым она была хорошо знакома, невозможно. Местные жители, благодаря своей непохожести, сливались в какую-то цветную и неприятно пахнущую массу, запомнить в которой лица и истории было невозможно. Постоянный шум и нужда смотреть за вещами мешали спать, неадекватные типа и ищущие деньги на дозу наркоманы, в самом лучшем случае, раздражали. Топливо же для творчества Элис действительно нашла, но оно очень скоро выгорело вместе с ней.
Большую часть своего времени Элис занималась восстановлением документов, поиском квартиры и получением своей страховки, что было не слишком сложно, но требовало много времени и внимания. Писать же здесь было невозможно, отдыхать - тоже. Здесь можно было отлично убивать время, прожигать жизнь и молодость, скрываться от мира, еще лучше - торчать.
На шестой день пребывания Элис ощутила, что творческая импотенция и физическое и нервное истощение скоро доведут её до срыва. В молодости у неё был большой опыт нервных срывов, которые проявляли себя самым различным образом, и возвращаться к этому ей не хотелось, а она у была раздражительной и злой, едва ли не кидалась на людей и постоянно боялась за свои вещи и немногие наличные деньги и кредитку.
Вечером одного дня к ней подошел один из тех сомнительных типов, который приторговывал наркотиками. Тощий, с сальными волосами и в поношенной кожаной куртке, из под рукавов которой были видны татуировки - маленькие черные квадратики, как пластинки или чешуя, наслаивающиеся друг на друга и опоясывающие его запястья как наручники. Элис вспомнила, что когда-то и сама делала нескольким своим клиентам подобные татуировки, но не предавала этому значения и не запоминала их лиц, так же она поступила и сейчас. То, что он предлагал было дешево, действовало быстро, не несло особого вреда здоровью и очень хорошо сочеталось с бьющим по ушам басом, который проникал через потолок, стены и пол.
Пол часа, две таблетки, вторая сразу после того, как подействует первая, и Элис выпала из жизни на ближайшие восемь часов, не находясь ни секунд без движения, прыгая в такт музыки. Ритм заменил пульс, свет воспринимался как тепло, силы танцевать не кончались, тело казалось сухим и расслабленным, но твердым и холодным, не живым, как мясо из холодильника, и всё это ни сколько её не волновало.
В таком состоянии можно было легко получить инфаркт, потому что нельзя было ощутить усталость, или откусить себе язык или прогрызть щеку, как с некоторыми и случалось, потому что боли тоже не было. Еще не было ни тревоги, ни волнений, ни каких либо мыслей в голове.
Мир был только тем, что было в приделах видимости, всего остального не существовало. Был только ритм и желание двигаться, потому что тишина и покой казались смертью, и еще ворох затуманенных философских мыслей в голове, в основном тоже о музыке и ритме, которые казались очень умными и глубокими, но были совершенно неуловимы ни для слов, ни для бумаги. В таком состоянии главное было сохранять хотя бы мизер самоконтроля, чтобы не причинить себе увечье, и не зацикливаться ни на каких отрицательных мыслях и образах, иначе эйфория и экстаз превратятся в депрессию и ночной кошмар, из которого нельзя будет выбраться, пока химия не покинет кровь.
Ближе к рассвету, когда эффект таблеток практически прошел, оставляя после себя только чувство сухости во рту, легкую тошноту и жуткую усталость в ногах, снова появился тип в кожаной куртке и с татуировками на руках, и предложил уже нечто другое. Не ускоряющее, а тормозящее и расслабляющее, снова дешевое, вредное не более, чем лишний стакан виски, и вечеринка плавно перетекла в афтепати для тех, кого отпускало, кто хотел спать и кто уже спал там, где нашел подходящее для этого место, например на полу, посреди комнаты.
Так Элис скоротала часы до вечера, а когда солнце скрылось за ближайшими домами, снова появился тип, с пакетиком в руках, и помог ей скрасить часы до полуночи, когда началась следующая вечеринка, где он появился снова. Элис стала воспринимать время в виде денег - двадцать фунтов дожить до рассвета, еще пятнадцать не скучать до обеда, еще двадцать пять смеяться с друзьями весь вечер, чьих имён она не сможет вспомнить на следующий день. Деньги были как топливо для машины времени - двадцать фунтов, марка на языке и отправляешь в будущее, о котором нет ни времени, ни нужды  беспокоиться.
Через какое-то время Элис совсем перестала замечать как часы и дни сгорают в свете стробоскопа и растворяются в едком сладковатом дыму. Порой эта мысль её беспокоила, но в сознание она держалась так же долго, как на небе остается росчерк от падающей звезды.
Из этого состояния она вышла случайно, или может потом, что дилер, теперь уже “её дилер”, не появился в обычное для него время, от чего неприятная реальность смогла проникнуть сквозь химическое небытие, в котором она пребывала. Когда это произошло она спала. Пыталась спать. Элис не представляла который был час и сколько времени прошло после того, как она сделала попытку поспать - чувство времени давно её покинуло, но за окном было темно. Под ней был разложенный и очень старый, дырявый, словно изгрызенный, диван, жесткий и скрипящий от любого движения, даже от дыхания.
Рядом с ней кто-то был, ворочался, крутился, посмеивался и постанывал, пытался заняться сексом. Ей не было до них дела, такое здесь было практически в порядке вещей, и заснуть ей хотелось гораздо больше, чем вставать и искать себе тихое место, или, тем более, прогонять их. Всё, на что Элис нашла в себе силу, это отодвинуться на самый край дивана, едва не падая с него, повернувшись к ними спиной.
Видимо её движения были слишком быстрыми, или что-то не так было с её лицом, но парочка издала звук средний между хихиканьем и мурлыканьем. Кто-то протянул к ней руку и потянул её за плечо к себе, она раздраженно дернулась в ответ, хотя у неё едва были силы сопротивляться. Парочка вдруг оказались к ней ближе и чьи-то губы дотронулись до её шеи, а чья-то пара рук попыталась стянуть с неё брюки.
-Отвалите! Оставьте меня в покое, мать вашу! -вскрикнула Элис.
Секундой позже, через пелену злости и раздражения, она удивлялась, как эти слова сами вырвались из её рта, а сама она уже стояла на ногах. Парочка только снова влажно похихикала и тут же забыла про неё.
Элис чувствовала себя отвратительно - от недосыпа, голода, головной боли и ломоты во всём теле, но больше всего болели руки и ноги, от постоянных танцев, если их можно было так назвать. Её живот ощущал себя так, словно она не ела ничего, кроме облупившейся со стен краски, подобранной с пола. Припасенный дешевый питьевой йогурт и вчерашний, в лучшем случае, сэндвич с сыром должны были избавить её по крайней мере от голода.
Немного побродив по полутемному зданию Элис нашла крохотный столик, который тускло освещался настольной лампой со странным, изогнутым, словно побывавшем в печке абажуром из зеленого стекла. Тоже чье-то творчество,чье-то достижение, кусочек чьей-то души, до которой Элис не было дела.
Только через какое-то время после начала своего немого и одинокого застолья Элис заметила, что вокруг неё была тишина. Музыка не грохотала, ничьи ноги не били в потолок, который для них был полом, не было слышно даже разговоров. Логово спало, чего она еще никогда не видела. Это было так необычно, что практически пугало, будто все его обитатели вымерли или сбежали, оставив её здесь одну.
-Эй, ты в порядке? -спросил из темноты мужской голос
От неожиданности Элис резко встала, практически подпрыгнула, ударившись ногами в край стола, но не издала ни звука. Обладатель голоса сидел за столом напротив неё, возможно сидел там уже долго или даже до того, как она пришла. Перед ним стояла полу-пустая тарелка с кукурузными хлопьями, тонущими в остатке молока. Это же молоко разливалось лужей вокруг тарелки.
-Зря спросил. Приятного аппетита, -недовольно сказал он самому себе, держа в руках ложку и смотря на растущее белое озеро.
Элис медленно и молча села обратно, лишь через минуту тихо сказала “извини”. Перед ней сидел юноша, или же парень, который не то был очень зрелым для своих восемнадцати, если ему было восемнадцать, или же очень молодым для тридцати, все еще с юношеским лицом, но волевым подбородком.
Она пару раз видела его до того, как с головой погрузилась в туман и музыку, и несколько раз видела его через них, но не знала, да и не интересовалась его именем и кто он такой. Его лицо напомнило ей одного её клиента - юношу, даже мальчишку, которому тогда едва исполнилось двадцать. Веселый, улыбчивый, разговорчивый, не боявшийся ни иголок, ни боли вообще. У него тоже было совсем молодое, практически детское лицо, волевой подбородок и серьезные глаза, а еще у него не было руки, а за спиной был год проведенный в Афганистане.
Элис обратила внимание, что её молчаливый собеседник был странно одет, по крайней по стандартам тех, кто бывал здесь более менее регулярно. На нём были темно-синие, не мятые, без дыр, джинсы, в которые была заправлена белоснежная рубашка, словно он только что вышел из офиса, куда еще пускают не в костюме, но где уже есть дресс-код.
Они продолжали есть, несколько раз пересеклись взглядами, словно изучая друг друга, но не произнесли ни слова. Он заговорил первым:
-Странное место, для такой как ты, -спокойно, словно обращаясь скорее к себе, чем к ней, произнес юноша, изучая взглядом свою уже практически пустую тарелку.
-Для такой как я? -немного повышая голос сказала Элис. -Это что значит?
Чувствовала она себя лишь немного лучше, чем когда садилась за этот стол, то есть всё еще отвратительно, от чего она была несколько раздражительна.
-Ничего оскорбительного, если тебе так показалась, -всё так же спокойно произнес он. -И всё же, что ты забыла здесь?
-Да наверное тоже самое, что и все остальные, -Элис попыталась взять себя в руки, хотя нарочитое спокойствие голоса её собеседника только заводило её. -А что такой как ты забыл здесь?
-Я здесь работаю.
-Да? И кем же?
Он поднял на неё взгляд, заглянув Элис в глаза так, словно удивился чему-то, будто она сама должна была знать ответ на этот вопрос, а затем снова вернулся к изучению своей тарелки.
-Приглядываю за парой личностей, чтобы глупостей не наделали.
-Ты что, -усмехнулась Элис, -что-то вроде телохранителя?
-Можно и так сказать, -пожал плечами юноша.
-Уж не за мной ли ты приглядываешь? -сказала Элис, расплываясь в насмешливой улыбке, уж очень её забавляла субтильность её собеседника и его занятие; она была просто уверена, что смогла бы легко заломить ему руку за спину.
-О, нет конечно, -не отрывая взгляда от стола ответил юноша с той добродушной и высокомерной улыбкой, с которой отвечают маленьким детям на очень глупые вопросы, и это “конечно” внезапно очень сильно зацепило Элис.
-Конечно? Что это значит “конечно”? -зло сказала она сквозь зубы.
-Я всего лишь хотел сказать, что в этом нет смысла, по этому я этим не занимаюсь, только и всего.
Он поднял взгляд и по нему Элис поняла, что и он понимал, как задел её, но совершенно не собирался за это извиняться.
-То есть по твоему, я не достойна, чтобы меня охраняли? Или я не достойна твоей охраны? -практически прошипела Элис, которая не могла, да и не хотела унимать подступающую к горлу злость.
-Нет, конечно.
Снова это “конечно”, и снова этот спокойный, практически безразличный голос, от чего ладони Элис сжались в кулаки, а костяшки пальцев побелели.
-Зачем тебя охранять? -продолжил он. -В тебе нет ничего особенного, ты такая же как все остальные. И то, что ты посвящена в Тайну, тоже не делает тебя особенной.
Сперва Элис не поняла о какой тайне он говорит, но мгновение спустя её пробил холод - перед ней был кто-то из Сумрака, и он каким-то образом знал, что она тоже обо всём знает. Ей стало страшно, но этот страх не смог пересилить её злость.
-Да пошел ты! -практически выплюнула Элис, вскочив на ноги и снова ударив стол бёдрами. -Кто ты такой вообще?! Ты меня даже не знаешь!
-Ты думаешь то, что ты рисуешь, делает тебя особенной, уникальной? Извини, но нет, не делает, и твой постоянный поиск себя тоже. Что по твоему делает тебя такой? Даже если не уникальной, то просто хотя бы “хорошей”?
Элис молчала, и не столько слушала, сколько пыталась обратить злость в волю, чтобы ударить его по лицу.
-То, что ты никого не обижала в детстве, как все остальные? Ты просто была в стороне. Что ты любуешься небом, морем, травой, любишь животных и тебе грустно, когда на улице ты видишь мёртвых голубей и кошек? Или то, что ты пишешь письма родителям? Да, ты переживаешь, ты сентиментальна, но это тоже не делает тебя хорошей. Это просто делает тебя живой, но только в том смысле, что ты не мертва.
Элис снова почувствовала удар холода и страха. Чтобы всё это знать, нужно было не просто быть знакомым с ней, или даже следить за ней, нужно было залезть к ней в голову, читать её мысли.
-Откуда ты про это знаешь? -прошипела она.
-Ты не делаешь ничего такого, что хоть как-нибудь отличало тебя от других, -продолжил он таким же спокойным, и практически извиняющимся тоном, будто и не слыша её, -а всё от того, что всё что ты делаешь, как и большинство других людей, ты делаешь для себя одной.
-Ч…!
-Чушь? -успел он сказать на мгновение раньше неё. -А разве я не прав? Весь твой поиск, всё твоё искусство, все твои картины, чувства, и эти письма тоже, всё это ты делаешь только для себя самой. Ты пишешь картины не для кого-то, ты не хочешь дать миру красоты, ты не хочешь создавать и делиться, ты делаешь это для себя, потому что тебе от этого хорошо. Потому что так ты выражаешь себя, и это “себя” стоит в центре твоего мира, в котором ничего, по сути, больше и нет. Одно только “я, я, я, мне, мне, мне”...
-Послушай, ты!...
-Я знаю, ты видишь себя светом в темноте безразличия, но на самым деле ты искра, и не в темноте, а среди миллионов таких же. Ты не светишь, и тем более не греешь, тебя никто не выделит из толпы, и тем более не будет вспоминать, когда тебя не станет, потому что ты горишь для себя само…
Раздался звонкий шлепок. Элис едва слышала его за бьющей в ушах кровью. Только секундой позже она поняла, что сделала, и то, только потому, что у неё начинала болеть ладонь.
Юноша без имени дотронулся кончиками пальцев до ударенной щеки, ни на секунду не меняясь в лице, а потом перевел на неё немного грустный и в тоже время безразличный взгляд. Элис почувствовала, что у неё по щекам катятся слёзы.
-Это ничего не изменит, -сказал он всё тем же своим меланхоличным голосом.
-Да пошел ты! -Элис проглотила вставший в горле ком. -Ты ни черта обо мне не знаешь!
-Эй, чувак! -раздался знакомый голос откуда-то позади Элис. -Ты что, обижаешь мою девочку?!
Элис и юноша обернулись на голос. В проходе в комнату, в которой они были, стоял дилер Элис. Его имя она знала - Анжело. Так он себя называл.
-Парень, ты чего, не любишь, когда у тебя колени гнутся? -изображая искреннее удивление спросил он, подойдя ближе.
Он был такой же худой, как безымянный юноша, даже тонкий, с длинными ногами, руками и пальцами, но Элис знала, что такая фигура бывает обманчива, а её обладать может быть сильным и быстрым. Об этом же говорила его легкая, пружинящая походка. Встав рядом с Элис и практически нависая над юношей он положил руку ей на плечо. Элис попыталась сбросить его руку, она не хотела смотреть на драку, но и не собиралась ей препятствовать, ей просто хотела уйти, но он крепко держал её.
Юноша взглянул на него с непонимание и даже с удивлением, но ни чуть не со страхом, а затем на его лице появилась брезгливость.
-Я прошу тебя уйти, -спокойно, пренебрежительно и даже чопорно сказал юноша, отводя от него взгляд, словно ему противно было даже смотреть на Анжело.
-Уйти, мне? Ты меня просишь, парень? Просишь, меня? -всё больше заводясь говорил Анжело, переходя на крик.
Анжело выпустил плечо Элис, резко выкинул вперед ногу, ударяя ей столик, и в воздух поднялись белые искры капель молока из подлетевшего вверх пакета. Столик ударился в стену и повалился на пол грудой сломанных досок, издав оглушительный грохот, который должны были слышать в соседнем доме.
Юноша сидел неподвижно, только поднял вверх руки, которые до этого лежали на столе, а затем начал отряхивать джинсы от капель молока.
-Я попросил, -сказал он, меланхолично вздохнув.
В следующее мгновение Элис ощутила как воздух резко вздрогнул и напрягся. Анжело издал короткий сдавленных хрип, у него внутри что-то загудело и затрещало. Всё его тело будто скрутило судорогой, которая навалилась на него со всех сторон,  прижимая руки к телу, ноги к друг другу, а голову к плечу. Через секунду напряжение в воздухе спало и Анжело будто перестали поддерживать ноги. Он упал на колени, затем на четвереньки, едва успев подставить трясущиеся руки. В следующее мгновение его начало рвать кровью, которая потоком полилась из его рта.
-Я попросил, -повторил юноша, так и не сдвинувшись с места.
Элис побежала так же неосознанно, как до этого дала юноше пощечину - не сразу поняв что делает и куда бежит. Она бежала пока Логово не осталось в квартале от неё, тогда же у неё сбилось дыхание. На улице её ждал только наступающий рассвет и мелкий, моросящий дождь, мгновенно промочивший лицо и волосы.
Горло и легкие Элис горели, всё тело трясло от адреналина и казалось будто по венам плавают льдинки, а по щекам бежали настоящие слёзы. Элис прокручивала в голове произошедшее, и её не столько волновало то, что она увидела, сколько то, что ей сказал юноша. Её волновало то, что её удар, это бессильная пощечина, которая могла стоить ей жизни, был единственным способом, каким она могла возразить, потому что сказать ей было нечего.

Бодрые, сонные, спешащие, неторопливые, одеты в костюмы, джинсы, рваньё, платья, пальто, жующие, читающие, говорящие по телефону, кашляющие, смотрящие в пустоту люди. Желтые, белые, черные, коричневые, покрытые веснушками, татуировками, пирсингом, морщинами, молодые, старые, такие непохожие друг на друга, сливающиеся в единую, неразличимую толпу, и все, как один, увлеченные исключительно собой, смотрящие на остальных только как на препятствие, в которое нужно не врезаться. А если это всё таки произошло, то автоматически, как роботы, произносится “извините”, делается нужное лицо, и их путь продолжается без каких либо воспоминаний о произошедшем.
Элис не любила ни Кингс-Кросс, ни вокзалы вообще, как и любые другие многолюдные места. Не смотря на время проведенное в Логове, она не смогла привыкнуть к постоянной суматохе, движению и толпам людей, в которых каждое мгновение появлялось новое лицо и тут же пропадало навсегда. Она все так же как и раньше чувствовала себя в таких местах потерянной и сбитой с толку, и каждый раз радовалась, что достигла своего назначения.
“Что я здесь делаю?” - очередной раз тихо спросила себя Элис, устало проведя по лицу ладонью. Этот вопрос она задала себе прошлой ночью, когда завела будильник, чтобы проснуться по-раньше. Задала его опять, когда вышла из-под крыши Логова, когда вышла из метро и снова когда вошла под свод вокзала.
 Этот вопрос не покидал её голову с того рассвета, когда в страхе она выбежала из своего временного пристанища, несясь по улице и не разбирая дороги, не замечания ни людей, ни машин. Но тогда этот вопрос задавался по другому поводу - едва придя в себя она поняла, что больше совершенно не понимает, что ей делать со своей жизнью. Это была не апатия, не отсутствие желания. Элис ощущала себя стоящей не перекрестке тысячи дороги, каждая из которых скрывалась за горизонтом, и не было ни малейшего представления куда уводит каждая из них. И идти по случайной казалось так же бессмысленно, как оставаться на месте.
Творческий поиск себя, который казался ей пугающей черной дырой, куда, порой, было просто страшно заглядывать, сменился поиском смысла жизни вообще. Поиском смысла дышать дальше, потому что каждый вдох и выдох казались сделанными напрасно, бессмысленно. Элис ощущала себя паразитом, который живет, ради того, чтобы жить дальше, и делает себе хорошо только затем, чтобы не чувствовать себя плохо. Элис не знала привил ли ей эту мысль тот юноша, Крис, так его звали те, кто был с ним знаком, или он просто указал ей на проблему, которую она отказывалась замечать, но после их встречи думать о чем-то другом она больше не могла.
Посреди вокзала, зажатая между толп людей, как между рек, текущих навстречу друг друга, стояла старая женщина. “Старушка” - так хотелось Элис её назвать. Пышные, совершенно белые волосы, голубое платье, морщинистое лицо, добрая улыбка. Она могла быть чьей-то любимой бабушкой, “очаровательной старой леди”, которая нянчила внуков. На неё было приятно смотреть, и наверняка с ней было бы приятно поговорить, но у в руках у неё был букет ромашек, завернутых в лён такого же голубого цвета, как её глаза.
“Что я здесь делаю? Это же глупо.” - снова задала себе вопросы Элис. За прошедшее с момента встречи с Крисом время Элис лишь один раз сумела дать себе ответ на этот вопрос, хоть ответ и показался ей натянутым - она была в долгу.  В долгу перед Катериной, Ноланом, и всеми кто рискует жизнью и лишился её, чтобы она жила так, как ей хотелось, прожигала жизнь и искала себя, даже не зная об их существовании. На короткие мгновения Элис видела в этом решении выход из ситуации - вряд ли у неё получится, но она может встать в один ряд с теми, кто оставляет после себя след, с теми кто действительно важен, кто действительно нужен.
-Откуда эти ромашки? -сказала Элис, сначала откашлявшись в кулак.
Она не стала здороваться - пожилая женщина издалека выделила её из толпы и смотрела на неё не отрываясь, пока Элис не подошла к ней. Старушка мило и тепло улыбнулась, вытащила ромашку из букета, будто какую-то определенную, тщательно выбирая её среди остальных, и протянула её Элис.
-Под лестницей у часов налево, там дверь, куда просят не заходить.
Голос старушки был таким же теплым, как её улыбка, и мягким, как её волосы. Таким голосом можно было рассказывать сказки, в которые сразу бы захотелось поверить. Элис взяла ромашку и поблагодарила женщину кивком и улыбкой.
Время приближалось к девяти. В указанном месте её ожидала самая обычная дверь с истертой табличкой “Не входить. Технические работы”. Постояв несколько секунд в нерешительности, которые показались ей долгими минутами, Элис с трудом открыла незапертую дверь - взмокшая ладонь скользила по круглой металлической ручке.
Она не знала чего ожидать за дверью, но не ожидала того, что увидела. Просторная светлая комната без окон, у одной стены стол с закусками и напитками, у противоположной маленькая, невысокая сцена. А еще в комнате была толпа людей. Не меньше пол сотни человек, всех возрастов, всех национальностей и обоих полов, такие же непохожие друг на друга, как два случайных посетителя Кингс-Кросса.
Элис ожидала увидеть много крепких мужчин и несколько крепких женщин, она представляла себе Катерину и Нолана, смутно вспоминала остальных, и думала, что здесь будут похожие люди. Бывшие, или, может быть, действующие военные, полицейские, даже пожарные, люди со спортивной подготовкой, какими-то навыками, опытом. Были, разумеется и такие, но их было всего несколько человек, а большинство было таким же, как она - просто обычные люди, только немного другие. И у каждого здесь в руке была ромашка.
Самым молодым был мальчик, лет четырнадцати, невысокий, хрупкий, с совсем детским лицом, а самым пожилым был мужчина, чей возраст был где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. И у них обоих, не смотря на разницу в возрасте, было уверенное, практически каменное выражение лица, будто они точно знали, что это именно то место, где им следует быть.
Элис так и стояла бы в проходе, в шаге от двери, если её не отодвинул новопришедший. Она была так взволнована, что не сохранила в памяти внешность человека, который прошел в шаге от неё, но это немного привело её в чувства. Постояв у стены и не находя себе места в толпе незнакомцев, некоторые из которых уже разговаривали друг с другом, Элис отошла к столу с закусками.
Стол, чья белоснежная скатерть уже покрылась пятнами и крошками, казался ей крайне неуместным - он смотрелся слишком обычно. Два огромных термоса с чаем и кофе, под ними маленькие гарелки, рядом сладкая выпечка, овсяные печенья, молоко и тому подобное. Точно также накрывали для гостей на различных семинарах и лекциях по татуажу, на которые Элис не раз ходила. Самая обычная еда для самых обычных людей, который собрались по самой необычной причине. Это выбивало Элис из равновесия.
-Тебе не кажется, что нас разводят? -спросил мужской голос.
Рука Элис сильно дёрнулась и на скатерти появилось новое пятно. Рядом с ней стоял молодой человек, примерного одной с ней возраста. Высокий, худощавый, с хитрой, саркастической улыбкой и торчащим вверх ёжиком светлых волос.
Одетый в штаны с лесным камуфляжем и в футболку цвета хаки, он напомнил Элис один из типов её клиентов, бывших клиентов - милитаристы. Любители страйкболла и фильмов о войне, они порой знали об оружии и войне столько, будто сами побывали в сражениях, хотя, на самом деле, от настоящей войны старались держаться подальше. По их словам они её не любили и быть на ней не хотели, но она их очень интересовала. А еще они часто боялись любого насилия как огня.
-Простите? -повернулась к нему Элис.
-Ну, разводят, понимаешь? -милитарист хитро подмигнул ей. -Таймшер и всё такое. Не удивлюсь, если сейчас начнут БАДы продавать. Не хватает только пары охранников у двери, которые не будут выпускать “гостей”.
-А, ну да, -Элис попыталась изобразить улыбку, так как смешным это всё не считала, да и вообще уже какое-то время не находила у себя чувства юмора, как и желания смеяться.
-Следи за руками, -парень снова улыбнулся, -в конце нас попросят оплатить этот кофе-брейк. Я, кстати, Зак.
Он протянул Элис руку и она, после краткого раздумья, протянула ему свою. Он пожал ей руку как мужчине, не открываясь смотря ей в глаза. Элис это понравилось. Его рукопожатие было приятным - крепкое, но без попытки сломать человеку руку, не затянутое и не короткое. Так могли далеко не многие.
-Элис. Зак, слушай, ты вообще знаешь, что сейчас будет?
Снова слова, которые вырвались сами собой. Элис даже не знала, что именно хотела услышать в ответ.
-Честно? Без понятия, -оказалось, что Зак умет улыбаться не только так, как будто хочет сказать какую-то колкость, но и приятно тоже. -Ну, я так понимаю нас буду принимать в рыцари и всё такое.
-Нет, я имела в виду…
Элис чувствовала, как у неё развязывается язык. Впервые она встретила кого-то, с кем можно поговорить о Сумраке и кого она не боялась, но случиться этому было не суждено. Дверь в комнату открылась и в неё один за другим вошли пятеро, трое мужчин и две женщины, чья одежда, как мираж, растворилась и превратилась в форму Рыцарей алой розы, как только дверь закрылась.
Находящаяся в комнате толпа мгновенно смолкла и инстинктивно расступалась, делая перед ними коридор, пока уже тройка рыцарей шла к сцене. Двое остались у входа в комнату, один смотрел на дверь, а другой в зал. Двое других встали по обе стороны от маленькой сцены, а последняя из них, очевидно главная, поднялась на неё, встав лицом к толпе.
Она была самая старшая из них, не меньше пятидесяти лет, невысокая, крепкая женщина с пучком вьющихся каштановых волос на затылке. Единственная, у кого не было на груди винтовки, только рукоятка шпаги, без лезвия, у левого бедра. Она обвела зал серьезным, даже суровым взглядом, но потом немного улыбнулась и поманила собравшихся к себе движением руки:
-Ближе, ближе, я не кусаюсь, -с чуть более широкой улыбкой произнесла женщина.
Толпа, повинуясь, переместилась ближе к сцене. Идя вслед за всеми Элис поймала себя на мысли, что не дышит с того момента, как рыцари вошли в комнату. Ей казалось, что тоже самое было и с остальными.
-Меня зовут Аннабель Годрик, -громогласно сказала женщина, сложив руки за спиной и расставив ноги на ширину плеч, но сохраняя легкую улыбку. -Я мастер-квортермейстер Рыцарей алой розы, и в мои обязанности входит первой приветствовать рекрутов и будущих рыцарей.
Она говорила громко и четко, немного растягивая слова, но совершенно не напрягаясь, словно привыкла кричать и могла голосом подчинить полный стадион без всякого микрофона.
-От лица Ордена и от себя лично я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы пришли сюда. Я начала свой путь здесь же, на этом самом вокзале, так же как и вы, и по этому я как никто другой знаю, что просто прийти сюда требовало решительности, смелости, воли и мужества. Просто находясь здесь вы уже заслужили право гордиться собой - вы повернулись лицом к Сумраку и опасности, которую он несёт, и сделали первый шаг, чтобы победить страх, который в крови у каждого человека вот уже более тысячи лет. Однако, чтобы стать рыцарем одной лишь воли и решительности недостаточно. Одна только воля не сможет поднять оружие и попасть в цель, для этого нужна сила, навыки и опыт. Всё это мы готовы вам дать, если вы способны это взять.
Толпа немного загудела и Элис ощутила кожей прокатившуюся по ней волну смеси из возбуждения и страха. Аннабель Годрик подождала несколько секунд, пока люди сбросят накопившееся напряжение обменявшись несколькими фразами со стоящими рядом, а затем обвела всех тяжелым взглядом, стараясь разглядеть лицо каждого в комнате, и продолжила говорить:
-Те из вас, кто кто вновь найдут в себе смелость и пойдут с нами, отправятся в гарнизон Каттерик, Йоркшир, где вы пройдете трехмесячный курс подготовки. Я не хочу ни давать вам ложную надежду, ни обманывать вас - это будет тяжело. Чертовски тяжело. Разработанный нами курс один из самых сложных, требовательных и интенсивных в истории современных вооруженных сил. По его прохождению на планете не будет такого рода войск, который сможет смотреть на вас свысока. Если вы его пройдете, вас будут уважать даже ветераны САС, Корпуса морской пехоты США и израильской Дувдеван.
Толпа снова загудела, словно чувствовала, что Аннабель Годрик снова сделает паузу. В этот раз разговоров было больше и они были громче, а Элис стало только страшнее. Ей казалось, что она стоит в шаге от пропасти. В неё нельзя было упасть, можно было в любой момент сделать шаг назад, но даже смотреть в её сторону было чертовски страшно.
-Я прекрасно понимаю, что не все из вас хотели бы участвовать в нашем деле в качестве солдата, и мы действительно нуждаемся не только в них. Нам нужны врачи, инженеры, программисты, механики, бухгалтеры, химики и множество людей самых разных профессий, но каждый из нас, я подчеркиваю - каждый из нас, в первую очередь солдат. Каждый из нас, вне зависимости ни от от должности, ни от ранга, может в любой момент оказаться на поле боя, в любой момент может оказаться под обстрелом, или ждать врага в засаде. И каждому, кто окажется с вами рядом, будет необходимо знать, что вы обучены так же, как и он, что вы понимаете друг друга и знаете, что делать, чтобы сохранить свою жизнь и жизни тех, кто будет рядом.
Снова гул. Каждый раз рокот взволнованных голосов становился громче, напряженнее, каждый раз люди сильнее нервничали, и каждый раз эта невысокая женщина с её мощным голосом словно возвышалась над толпой и приковывала к себе внимание, стоило ей только произнести хоть одно слово:
-Мы так же прекрасно понимаем, как много требуем от вас, и что вы, в первую очередь, добровольцы. По этой причине у вас в любой момент будет возможность прервать обучение и отправиться домой, и, если вы посчитаете, что на это способны, попробовать свои силы вновь, с новым набором. Но на вашем месте я бы не стала полагаться на этот вариант - только пять процентов тех, кто проваливают обучение или уходят по своей воле потом возвращаются за второй попыткой.
Она снова прервалась, но на этот раз толпа не издала не звука, а жадно ловила каждое её слово, изо всех сил напрягая слух, а она всё молчала и молчала, и заговорила только тогда, когда напряжение молчаливой толпы достигла предела:
-Обучение будет тяжелым, но ваша служба будет еще тяжелее. Она опасна, она сложна и она не для всех. Если вы считаете, что быть рыцарем нашего ордена это не для вас, то лучше откажитесь сейчас. В этом нет ничего постыдного. Остальных ждёт автобус. У вас есть десять минут на принятие решения.
Аннабель Годрик сошла со сцены и направилась к выходу, двое стоявших рядом встали у неё за спиной, двое оставшихся у выхода открыли дверь, а толпа молча и покорно расступалась. Лишь немногие последовали за ней сразу. Большинство, даже те, кто явно пришел сюда не один или те, кто успел с кем-то познакомиться, остались наедине с самими собой и по их лицам было видно, что они принимают одно из самых сложных решений в своей жизни. Зал постепенно пустел.
Элис тоже пыталась принять это решение, но понимала, что потеряла способность мыслить. Она всё так же ощущала, как стоит перед пропастью и не может сделать ни шаг вперед, ни шаг назад. Пропасть впереди пугала, не давала оторвать от себя взгляд, словно манила к себе, как хищник добычу, а пустота позади была безразлична ко всему и всем, и могла стать чем угодно, если к ней обернуться.
И тогда Элис буквально осенило - пропасть была неизвестностью, опасностью, страхом и, возможно, смертью, вот только пустота, чьё холодное дыхание она ощущала у себя глубоко внутри, была ею наверняка. Пустота была историей с известным ей концом - смерть в собственной кровати, от болезни, под колесами машины, в одиночестве или даже рядом с кем-то, пускай любимым человеком, в богатстве или бедности, но конец был известен. Устрашающая пропасть впереди обещала историю, которую еще никто никогда не рассказывал.
Осознав эту простую, одной ей данную истину, Элис нашла для себя ответ на вопрос что ей делать дальше, и не смотря на то, что слова Аннабель Годрик поселили в ней сомнение, что она сможет уйти даже дальше оглавления это истории, она знала где ей теперь следует быть.