Сезон охоты на крыс

               

               
                Братьям, делившим со мной хлеб и небо!
 
                Сломанным и не сломленным системой,
                посвящаю.

Часть I. Дефективный детектив.

   В парашютном классе было холодно и пыльно. Полковая котельная недужила каким-то оборудованием.
Сквозняки выдували, из-под плохо заклеенных форточек, плоские снежинки, похожие  на микроскопические накрахмаленные салфетки,которые беспорядочно сыпались на подоконник, и не таяли еще несколько минут.
К тылу стекол прилипла густая, южная зимняя ночь.

-Какое свинство!- возмутился он вслух, и вытолкнул облако пара из легких,
- Такой собачий холод – и такая мерзкая пыль!.. Неужели придется мыть полы?!
 «Молодой боец» Игорь Нерушев, нескладный мурманчанин, был в госпитале «по демонтажу гайморита из носовых пазух».
Самому мыть пол было: во первых – лень, во вторых – «в падлу» - все-таки «дед» уже. Если бы они сами как-нибудь помылись…
Он сопротивлялся. Было «обломно» вылезать из-под старых шинелей. Офицеры ушли час назад, и он «сачковал» на пыльных от талька, мягких куполах.
Парашютный капрон еще удерживал сладковатый запах горелого тростника, это напомнило привкус воздуха жаркого кубанского лета там … высоко наверху. Это не прокуренный воздух солдатского сортира и не кислая портяночная вонь казармы, и даже не угарный воздушок серого неба, над набитыми пошлятиной, солдатскими головами, а  в о з д у х, что открывается, вдруг, под ногами, за раскрытой рампой самолета, или дверью «вертушки»…

Через четверть часа постучит в дверь, которую он надежно запер, чтобы не обеспокоить свой отдых, звеня связкой ключей, дежурный «сверчок». Зайдет, развяжет под подбородком  ушанку, положит на укладочный стол автомат и недовольно скажет:
-Командир, дуй в казарму! Завтра мне, опять, в три - подъем!»
Он не станет возражать, быстро оденется, закроет класс и побежит в казарму. Но еще пятнадцать минут е г о, и он достает из «нычки» (тайник) емкость со спиртом. Вчера удачно слил на складе ПДИ (парашютно-десантное имущество) граммов двести. Спирт начальник выписывал с трудом, якобы для протирки замков ОСК (отцепка сводных концов). До замков, ясное дело, не доходило, а применялось как лечебное антидепрессантное средство господами прапорщиками и офицерами ПДС (извиняюсь: тогда еще товарищами).
Развел сто граммов с водой, тяпнул, зажевал сухарем. Потеплело.
Вынул небольшой блокнот, размером с нагрудный карман – сделал сам по размеру, для удобства, и пишет. Что-то вроде дневника. А писать тяжело, досадно. Но хоть бумаге поведает - возможно, станет легче.. Даст бог, «особист» не найдет эту мазню.

Дневник парашютиста. Блокнот.

"Командировка закинула меня в город Краснодар. На шести Ми-8т, плотно утрамбованных, какой-то радиоэлектроникой, длинными характерными зелеными ящиками с БП, тюками с шинелями и зелеными тряпками, и раздраженными, невыспанными бойцами. Я захватил ящик у иллюминатора. Шли низко. Метров 200…300 над землей. Скучно. Обзор мелкий, не глобальный…

Через полчаса сели на вертолетной площадке в Краснодаре. Разгрузка вертушек, погрузка «Уралов»…
Мне «понравилось», как нас разместили, в приемнике для новобранцев, на третьем этаже. Обитая штукатурка на мрачных серых стенах, вонь забитой канализации, грязь из умывальников, многоголовой гидрой выстилающаяся от краников до каждой солдатской койки. 

Ночью очнулся от приступа жути! Небезосновательной! Огромная горбатая крыса, привстав на задние лапки, передними, почти не опираясь на сетку кровати, как болонка в цирке, грустно грызла каменную мозоль на моей левой, свисающей, пятке.
Если бы в то время я представлял что такое "видео" и смотрел "страшилку" «Rats», то первое, что мне могло бы прийти в голову, что студия переместилась в краснодарскую казарму. Со зверским отвращением, долбанул по ней ногой. Она грубо пискнула и обиженно поскакала, куда-то в угол, звонко цокая коготками по линолеуму.
Кто-то крикнул «Шишн сгн!» и на крысу обрушился град сапог. Но, та удачно уклоняясь, как Майк Тайсон, от кирзачей, залегла где-то, между перекрытиями, довольная, переваривала мои роговые наросты.

Утром, расталкивая грудью, волны плотного гашишного тумана, непонятным образом, образовавшегося ночью, продвигался злобный наш старшина. Старший прапорщик Степнов.
-Подъем, «деды» херовы! Недоумки, наркоши! Уё..ки! Совсем забурели!!
Он пинал ногами, всех без разбора, верхние и нижние ряды. Не взирая, на сроки службы.
-У кого «траву» найду - вы…у!
Обещал вступить в жесткие нетрадиционные сексуальные отношения, еще и с теми, кто не будет стоять на зарядке через тридцать секунд. 


После завтрака я сбежал от них в местную ПДС (парашютно-десантная служба).

На порожках парашютного класса сидел укладчик-срочник Вовка Булай и грыз таранку. Огромный одессит. Подскочил, увидев меня, развернул свой рОстище по вертикали, и помял своими заготовками меня и мою руку, всучил располовиненную
 таранку.
-Чего такой веселый?- спросил Булая:- что я прилетел?
-И не только… Дембель скоро! Через семь месяцев!! 

Доложил местному начальнику ПДС, капитану Иванченко, Василь Васильевичу, что прибыл в его распоряжение. Тот не стал выслушивать мое : -Прибыл в ваше...
-Уу, змей, вчера почему не явился? Работы завал. Вчера до двух ночи укладывали!
Матом он не ругался, а пользовался странным суррогатом: Змей, Сакура, паноптикум…
Я ссылался на вредного старшину и погрузку-разгрузку…

Булай рассказывал, что раньше, Вась Вась был жутким самодуром и алкоголиком. Мог бойцу и «вломить», но какая-то слезная история вывела его из ступора и ввергла в инфантилизм.
Может поэтому всего капитан… А до пенсии два года.

-Располагайся, Булай все покажет! И познакомит с нашими бойцами…
Началась работа, такая же, как и там, откуда прилетел: прыжки, укладка, укладка, прыжки...

Вечером 15 октября.
Я дежурил на ПСС (поисково спасательная служба)со старшим укладчиком, сержантом-сверхсрочником, Андреем Аслановым. Веселый румяный армянин. Вот у кого, наверняка, с девушками проблем не было. Запомнилась его припевка на мотив гангстерской песни из мультфильма «Капитан Врунгель».

-В пэдээсе я служано,
-Постоянно сильно пьяно,
-И за это капитано
-На губу меня сажано!

Этакий армянский Теркин. Слушать без смеха его байки, было просто невозможно.
Однажды на прыжках он забыл каску.
Опомнился в вертолете, хватаясь за коротко стриженную, кучерявую голову, но не расстроился, а тут же сочинил продолжение к своему сериалу.

-Прыгал часто, постоянно,
-Парашюто забывано,
-И за это капино
-В мегафон на нас орано!
И тут же сиганул в «люк».
Вертушку трясло от нашего смеха. Вертолетчики переглядывались: откуда посторонние вибрации?..

Булай стоял в роте на «тумбочке». Асланов где-то мотался, явно, не по службе. 
Около 20-00 он появился. С ним были наши бойцы: Вадим Поликаркин – земляк из Тулы, прожорливый Витя Самострелов, ефрейтор из Бендер - Степан Романюк (командир отделения бойцов ПДС) и Валерка Кривонос  - майже усi з Украiни милою. У тому числі і Вовка Булай...
Тю. Та ні ж. Бендери це ж - Придністров'я.
Намагаюся представити своїх армійських друзів, українських братів, в рядах "територіальних батальйонів". Не можу. Чогось?...

Весь вечер Асланов показывал, пытаясь научить нас, какой-то трудновыполнимый прием. Выбивание и перехватывание ножа. Походило на клоунский трюк. Возможно, мы не улавливали сути, но у товарища «сверчка» выходило лихо. У нас тухло.
Около 23-00 я опечатал класс. Прыгнули в «Газ-66» без тента, также дежуривший на ПСС, и уехали в казарму.

16 октября.
Я уперся в закрытую дверь парашютного класса. Время почти восемь. Никто не открыл!? Подергал. Закрыто, моя пломба не нарушена. Что-то было не так. К правой створке двери, зачем-то, был приставлен стальной трап от тренировочного Ан-2. Килограммов сорок пять весила эта железка.
Глянул наверх и опешил. Над дверью зияли две квадратных дыры. Здесь было остекление…

Появился Иванченко.
-Уже видел? Не заходи туда. Снято с сигнализации. Сейчас приедут с прокуратуры, будут вскрывать…
Мне было н а п л е в а т ь. Единственное неудобство - там был мой вещмешок.
Меня загрузили другой работой в соседнем классе. Приходил Черный Капитан  из прокуратуры, спрашивал, кто вчера закрывал двери.
-Я... А что? Рассказать, как дверь закрывал?
-Потом расскажешь,- заспешил Черный.
Зачем спрашивал?

17 октября.
Поутру все было обыденно, если бы не маленькое чудо. Военная прокуратура привезла настоящего водолаза! С металлическим ушастым шлемом, длинными шлангами и воздушным насосом.Это выгрузили из будки «Криминалистическая лаборатория». Все выглядело, как муляжи к фильму Александра Беляева «Ихтиандр».

В  э т о м, кто-то собирался погрузиться в бетонный резервуар с водой. Здесь бойцы стирались и купались в жару.
Асланов, прапорщики Пупыкин и Зубченок-младший глазели, с нами, на водолазика, изгалялись, испражняясь  словоблудием:
-Резервуар…
-Презервуар!...
-Резерватив!
-Презверуар!..
-Резвератив!

Мне было,даже все равно, когда Зубченок-Дед начальник склада ПДИ, уже побывавший на допросе, доложил всем, что пропали два ПО-9 (советский парафойл «Планирущая Оболочка») и два З-5 (запасные парашюты). Нам-то, что с того?
Я подумал: скорей бы улететь в свою часть, пусть тут сами в своем дерьме ковыряются!

Пару часов, мы блаженно пялились, как оловянный болванчик втискивается в небольшое отверстие люка, как сердито бурлит в глубине, мутит воду и чем-то гулко стучит по стенам. Может консервированной головой? А может найденными стеклами… 
Наконец-то, нас с Булаем, допустили в класс. Все осталось без изменений! Окна над входной дверью выбиты! К правой створке приставлен, тяжеленный, металлический трап от нелетающего (тренировочного) АН-2 из парашютного городка.
-Булай, не ты мышцы качал трапиком! - стебанулся я. Развеселый одессит, даже не улыбнулся.

Мы лицезрели полный разгром класса. Ящики в стеллажах с парашютами взломаны. «Запаски», ранцы и купола хаотично валялись на укладочном столе и на полу. Явно искалось что-то определенное. На краю укладочного стола, стояла красная пластиковая каска. Весь стол и каска были обильно посыпаны графитовым порошком. Я разглядел на порошке несколько размытых пятен. Наверное отпечатки. Дактилоскописты уже наворочали! Конечно – убираться не им!

В раздевалке я приоделся в грязную «техническую» форму. И побежал досматривать продолжение подводной одиссеи. Но досмотреть, этот подводный Дисолей, не дал капитан Иванченко. Вызвал меня в парашютный класс.

С разгону я влетел в класс и резко затормозился.
-Товарищ капитан, по вашему…
Тут заметил еще офицерские погоны. Особое, мое внимание привлекли синепогонные -подполковничьи. Под ними было существо в предродовом состоянии! С таким, небывало огромным, животом, вояка! Я испугался – начнутся схватки, придется его кесарить стропорезом… Тут был и давешний Черный Капитан.

Подполковник перебил:
-Не товарищ капитан, а я тебя вызвал!
Тут он весь напыжился, подтянул брюхо с колен на бедра:
-Подполковник госбезопасности Чайкин! – пафосно представился он.
Небось, подумал, что сразил меня такой рекомендацией наповал! Сейчас обделаюсь…
Ну «очконул», конечно, но самую малость.

За точность фамилии не ручаюсь. Чайкин или Чайник. Они часто берут такие мятые, бездумные, бездушные псевдонимы. Голос у Чайника был раскатистый, рокочущий, мощный, трибунный. Он гудел, гремел и резонировал в бездонном брюхе!
-При обыске, нами обнаружена тетрадь с записями на иностранном языке…
Он многозначительно умолк.
-Мне сказали, что это твое! Это так?
Значит - шарили в моем вещмешке…
-Да, мое.
-И что же в ней? ...
Я молча разглядываю его, пытаюсь угадать, куда Чайник клонит. Неужели «особиста» прислали только из-за моей тетрадки?
-Каковое ее содержание? - раздражается он моим молчанием.
-Так… ерунда. Дискография групп. Названия альбомов, песен, исполнителей…
-Зарубежных?
-Ну да … - замялся я. Мне становилось не по себе. Я уловил ход мыслей Жирородящего.
-А почему не наших, не советских?

Вот теперь-то, мне стало стыдно и досадно, что я не фанател на «Верасах» и «Пламени» и не собирал сведений о них. И я от стыда наговорил, прямо несусветное. Со всей пионерской прямотой.
-Да, у нас, вроде и слушать-то некого…
Повисла давящая тишина. Офицеры удивленно разглядывали меня. И наши и чужие.
Что-то я не то сказал? Кажется.
Вдруг Чайник зловеще зашипел. Кроме грохота, оказывается, в нем размещались и другие опции.
-С кем ты связан?
-Не понял! - удивился я.
-У вас есть о р г а н и з а ц и я?
-Какая?- изумился я.
-Н е л е г а л ь н а я!- низко подвизгнув, как проходящий на форсаже, «Миг-21», тявкнул Чайник.
-Зачем?- еще больше поразился я
-Чтобы заниматься подрывом!...
Это было, какое-то, шизоидно-параноидальное откровение «не святого Иоанна» ! Беседа в приемной психлечебницы!
Я поплыл (может голова закружилась?), показалось, что сдвинулся, в другое измерение и меня понесло в белесом тумане…
Из тумана выдернул грохот голоса:
-Что молчишь?
Да, я просто потерял дар речи. Я узнал знакомую, жутковатую интонацию.


Тогда почил генсек, и был объявлен, очередной, всенародный траур, который я «игнорил», прослушивая те самые записи с зарубежными группами.
Потом-то осознал, что напрасно «попирал» всеобщую скорбь трудового народа!
Соседи позвонили «куда-надо». И пришел «кто-надо» в звании старшего лейтенанта. С ним мы мило побеседовали.
-Тебе на свободе надоело?
-Нет!
-А лет тебе сколько?
-Восемнадцать…
-Дебил, в армию собирайся! У всех траур, а он развлекается.
-Извините, я не знал…
- Ты что – враг народа? (Я где-то слышал это зловещее сочетание слов, но никогда не мог примерить их на себя!)
-Да вроде нет?
Здесь я почувствовал кусок льда внутри и от него замерзли и затряслись руки и ноги. Гордость, куда-то схлынула. Голос задрожал. Я начал что-то лепетать…
«Старлей» презрительно разглядывал меня.
-Ладно… Пока ничего на тебя оформлять не будем…

Когда дверь за ним закрылась, я согрелся и отдышался. Ногу, занесенную над пропастью, удалось отдернуть…

И тут я, вновь, почувствовал ледяное дыхание и знакомый край бездны.
Вдруг красноречие вернулось ко мне, и я затараторил.
-Дело, собственно, в том… Я, в некотором смысле, музыкант! Мне необходим изначальный материал для восприятия и переработки. Всё, или часть этого, я потом интерпретирую, модулирую, и воссоздаю в своих произведениях!
Чайнику не врал. Дома два года играл в группе. Правда, в нашем полку играл только в духовом оркестре. По возвращении я наверстаю. Соберу полковой ВИА.

«Особняк» тупо уставился на меня. Мое красноречие, предназначенное, исключительно, для  него, пролилось мимо, видимо аэробно экранируясь животом.
Он ни черта не понял. Или высокое звание и служебное положение, не позволяли ему опускаться до такого...
-Я имел в виду, не знаешь ли ты, о наличие какой-нибудь противоправной организации… Нам известен случай, когда под видом любви к музыке…,на самом деле занимались развратом. Открыли, по сути, притон…- выдавил он из себя, ревущий гвалт недовольства.
-Нет! - долдонил я,:
- Товаришу підполковник. Мені про таке невідОмо! Только искусство - ради искусства. А оно принадлежит народу! Как сказал…
-Ну хватит, ломаться! Если тебе будет известно о таких… Сообщи!
-Так точно! Товарищ подполковник! Доповім, як взнаю...
-Хохол? - скривил губы ревущий живот.
-Шо?...Та ні, кацап!
-Всё, иди работай!
(Я слышал как он прошипел мне в спину:-Набрали клоунов!)
-Есть, так точно!-Я чуть не добавил: - Извините и спасибо за внимание! И убежал на улицу досматривать приколы с «волозадом», но уморительный подводный цирк уже уехал. Оставил только рубцы от протекторов на травяном пригорке.
      
18 октября.
С утра я был на вертолетной площадке. Помогал загружать имуществом вертушки, с которыми послезавтра, должен улететь к себе в полк.

Поленился переться в столовую два километра. И пошел в вагончик без колес, поставленный на кирпичи. Туда привозили еду дежурным. Один раз полковым чеченцем был напоен «Массандрой». Я не поверил, что его предложение реально. Вид у джигита был развеселый, самоуверенный и бидон в 20 литров внушал уважение, и я выплеснул компот на землю. Чечен с криком: - Всех напою! Залил полную 250 граммовую алюминиевую кружку. Что это было: чача или «массандра», не знаю, но весь вечер мне было хорошо. Я грелся у стены кочегарки, плавал в счастливых воспоминаниях о доме и гипнотически, неотрывно, глядел на виноградный закат.
Утром без похмелья, с рабочим давлением 120/60, я уже грузился в АН-2 с парашютом на спине.
После этого случая – зауважал вагончик без колес!

 В этот раз, я, конечно же, не надеялся застать веселого вайнаха, поэтому, сразу наполнил и кружку и миску «жором». Даже ложку не успел ко рту поднести, когда в вагончик влетел, запыханный Юра Корякин.
-Тебя срочно… к Черному «кэпу»!
-Дай поесть, хотя бы!
-Потом поешь! Он приказал бегОм!
Бегом - так бегом…

В парашютном классе меня ждали Иванченко и Черный Капитан из прокуратуры. «Кэп» не был негроидом – просто форма и погоны черные. Если бы был, то написал бы, конечно же,  толерантно - Афрокапитан. 
На полу, у их ног, стояли две пластиковые оранжевые крышки. В них по диагонали, перетянутые капроновыми фалами, были втиснуты, те самые стекла, от входной двери.
Начальник ПДС прохрипел, почему – то опустив глаза:
-Сходи с ними…
-Куда?
-В прокуратуру,- ответил за него Черный Капитан.
-Я не успел пообедать.
-Ничего, - успокоил он:- через  ч а с и к  вернёшься.
-А зачем, - не понимал я.
-Расскажешь, как ты тут последним оставался…
-А что не здесь-то?
-Да, понимаешь, много дел было… Ты сам видел. Водолаза надо было выбить, пятое-десятое… 
-Поехали… - согласился я.
-Прихвати вот это!- он показал на стекла.
Я аккуратно взял их, сторонясь стекол, чтобы не наляпать отпечатков и не упростить работу прокуратуры, занес в автобус, битком набитый, серо-зеленной массой. Черный запрыгнул за мной.

Автобус полетел по Краснодару. Вояки, попутно, выходили на своих остановках и, наверное, разбегались по домам. Когда "ПАЗик" остановился перед рыжим трехэтажным кирпичным зданием, остались только я и «кэп».
-Бери, пошли! - вдруг грубо и зло скомандовал «черный».
 Я послушно взял и поплелся за ним.

«Военная комендатура» прочитал я стеклянную табличку с одной стороны массивной двустворчатой двери. «Военная прокуратура города Краснодар» - с другой.
Кэп, почему-то, подождал и пропустил меня вперед.
За дверями оказался солдат краснопогонник в «фурапете» c краснявой повязкой и кинжалом от СКС на белом ремне. Увидев меня, он сделал движение, будто хотел остановить.
-Этот со мной,- отсек его капитан.
Боец отступил, но ревностно нахмурился.
-У, какой служака гнутый! Одет, сучок, как на парад. Бдит и ссыт за всех!- подумал я и еще несколько не печатных соображений.
Я протащил мимо него свои остекленные корыта. Поднялся на второй этаж, следуя командам, идущего сзади «черного капитана».
-Направо, прямо, вторая дверь направо.
Я толкнул вторую дверь. За ней, сизо синивел, прокуренный кабинет.
Узрел в тумане двух ахфицерОв: так же чернопогонного «старлея» и краснопогонного «летёху». Старлей что-то "втулял" летёхе.
-Надави на него, х..ли ты с ним возишься?...
При моем явлении, они радостно замолчали. 

В кабинете была еще одна, обитая черным «дерьмантином» дверь, направо.
-Сюда,- показал на нее «мой черный».
В кабинете он снял шинель, показал на стул в углу:
-Присаживайся.
Возился с электрочайником и фарфоровым заварником.
-Сейчас будем чай пить, - кому-то пообещал он. Себе, мне, соседним ли господам? Сорри, «товаристчам»
Мне: - ты не обедал?
-Нет.
-Хорошо!
Я глотал слюни: чего хорошего?
-Посиди здесь немного, - бросил он мне и ушел.
Его долго не было. Полчаса минимум. Я начинал нервничать. Служба приучила меня «война войной, а обед по расписанию!» Желудок наработал море соков – требовал немедленно применить их! Стал развлекать себя и его. Осмотрелся.Я был - в легкой технической форме.
Кубань – земля, которую любит солнце. Мне, среднеширотнику, чуднО встречать зиму в конце января, а лето в марте. Сегодня днем было наверно 22 по Цельсию. Но к вечеру резко холодало. Вечером поеду в часть – задубею!

Остро, на нервах, хотелось курить. Я выглянул в соседнюю комнату.
-Не угостите сигаретой?
-Закрой дверь!- злобной шавкой зарычал "старлей".

Прошел час, второй.
Наконец-то появился капитан. Налил себе чаю, отрезал кусок торта.
Мне ничего не предложил.
-Ну что, будешь сознаваться или «Ваньку» валять?- вдруг «выкинул он коленце», пристально глядя мне в глаза.
-В каком смысле?- по привычке, вопросом на вопрос, ответил я.
-Мы знаем о тебе все! За что у тебя был привод в «детскую комнату милиции»?
-Не помню,- пожал я плечами. (В принципе, почти у каждого мальчишки в СССР был, хотя бы один привод в ДКМ.)
Это кэп, случайной пылью глаза слепил. Наугад.
-Вот видишь!- торжествовал кэп: – Мы уже сделали на тебя запрос!
-Вообще-то, не было приводов, никогда!- тут же поправился я. (И это правда!)
-Это ты украл парашюты?!
Сердце замерло, я опять стал замерзать, язык увяз в густой как солидол, слюне. Я не мог выдать ни слова!
 -Вот оно!- обреченно подумал я. Нога, все-таки оступилась, и я полетел в пропасть.
 Никакой опоры - свободное падение.
-Но это же не я!- в полнейше отчаянье закричал я.
-А кто тогда? – спокойно давил кэп.
-Я…я не знаю…, я не способен на такое! Спросите любого! Я другой человек…
Слова истощились. Я, вдруг, осекся и замолчал.
Капитан удовлетворенно ухмыльнулся. И продолжил, победно пожирать бисквитный торт и запивать его крепким чаем. Он удобно устроился в кресле за двух-тумбовым письменным столом. Было ясно, что ему нравилась ситуация. Я это понял!
«Железный Феликс» одним глазом, подсматривал из-за его жирной женской спины.
-Тебе лучше сознаться!
Меня вдруг прорвало. Слезы хлынули из глаз.
Я законючил:
-Товарищ капитан, ну пожалуйста, ну поверьте мне…это не я!!! Пожалуйста!
-Да брось ты эту комедию ломать. Я насмотрелся на таких, - холодно оборвал он.
Глаза высохли от мокроты, я контролировал себя.
Понятно. Для слез - не то место! Здесь, хоть и не Москва, но тоже на них поплевывают!
Капитан: - Мне придется посадить тебя  на «гауптвахту»…пока не признаешься.
Я: «Ваше дело, а санкция прокурора есть?»
Кэп : «Напишем, все будет законно. Сейчас оформлю.
Через десять минут показал бланк с моей фамилией и чьей-то закорюкой внизу.
-Доволен?- радовался капитан.
Я молчал.
-Зря упираешься. Снимем «пальчик» со стекол, тогда не покрутишься! Ты же надеялся, что все смоет , когда кидал в воду? Ты же не представлял, что отпечатки , почти вечны?
Я молчал.
Кэп:- Пошли и подумай, получше. У тебя теперь много будет времени…подумать.

Мы спустились на первый этаж, вышли во внутренний двор комендатуры и вошли в «приемный покой» гауптвахты.
Дежурный офицер по «губе» вытряс всё из моих карманов на стол. Вещей было немного: ключи от парашютного класса с печатью, и крестик, который я одевал на прыжки. Увидев крестик, дежурный удивленно кивнул Черному Капитану.
-Ты, что..в "бога" веришь?- спросил ехидно Черный. (В его презрительном омерзении, Бог был с маленькой буквы!)
-Да,- неуверенно ответил я.
Черный недовольно покачал головой.
-Мы еще поговорим об этом,- грозно пообещал он, повернулся к «дежу»: - Забирай его, домой спешу.-
                *****
-Руки за спину. Вперед!
Защелкали решетки, мы спустились в подвальное помещение – ниже уровня земли.
Коридор длинной в двадцать, шириной в четыре метра, разделялся по центру перегородкой из мелко-ячеистой стальной сетки, до потолка.
Слева общие камеры обычной «губы», справа «одиночки» для подследственных.
Ни одного прохода через сетку! Пройти из одного отделения в другое можно, только через общую решетчатую дверь, в начале коридора. 
 -В правую! - скомандовал мне сержант.
Я прошел через правую дверь-решетку. Ряды черных железных дверей, с зарешеченными, десять на десять сантиметров, окошками.
В окошке первой камеры появилось серое лицо.
-Новенького ведут! – прошелестело по камерам.
Лицо обратилось ко мне, пока сержант замыкал решетку:
-Тебя, что уже на тюрьму одели?
-Нет, форма рабочая такая.
-Откуда ты?
-Тула…
-Нет, служишь где?
-П Д С! – мне не хотелось ничего, никому пояснять!
В окошке камеры номер два, вторая личность.
-Откуда он говорит?
- И В С!
-А что это?
-Изолятор Временного Содержания!
Они загоготали довольные шуткой. Я попытался улыбнуться им, хотя было не до смеха.
Но и тут люди жили. Прикалывались…
Около четвертой камеры, опять, команда сержанта:
-Стой! Лицом к стене!
Я уставился в забеленный простенок между третьей и четвертой камерой. В глубокую нишу простенка вделаны лампы освещения, они не были видны из коридора. Жесткий свет двухсотватных ламп, лился, словно из стены. Зачем?
Сержант откатил тяжелую дверь.
-Заходи!
Сзади грохнула дверь сейфа.
Вот она – механическая мышеловка для людей! Крысоловка…

Это мое новое жилье.
Три шага вдоль, три поперек. В правом углу стальной пенек. Труба, забетонированная в полу, с приваренным сверху пятаком в десять сантиметров. Шесток сверчка и то больше!
Над дверью, также в нише, стопятидесятиваттная лампа. Ярчайшая, ослепительная. Без плафона!
К левой стене, на замок, пристегнут топчан из досок. В левом, ближнем углу параша, прикрытая эмалированной крышкой.
Бетонная конура без единого окошка на улицу!

«Орфей в застенках инквизиции!»  Всплыло в памяти «Клочья тьмы на игле времени» Емцев и Парнов.
«Как рассказать об Орфее, погребенном в каменном мешке венецианской тюрьмы? Чума скиталась в тот год по всей Италии…»
Какая болезненная аналогия!
Неблагодарное дело воспроизводить, надушенные ядовитым туманом страха, часы мучений и одиночества.

В шесть вечера заскрежетали двери, забулькали голоса, затопали сапоги,
завоняло ваксой и едой.
Разносили ужин.
Дверь на сантиметр приоткрылась, сиплая злая команда: - Лицом к стене!
На полу звяк-звяк. Обернулся: фокус-чпокус. На цементном полу миска с ложкой. Кружка, на ней кусочек хлеба.
Я все мгновенно проглотил, не пережевывая. Дикий голод!

В одиннадцать вечера отстегнули топчаны, роздали подушки и матрасы.
Крик охранника:
- Гауптвахта, отбой!

Под «подушку», толщиной в общую тетрадь, подложил сапоги. Ноги укрыл портянками - даже через топчан и матрас, зябко от бетонного пола.
Лампа жгла глаза, сверлила мозг!
Я забирался под потную куртку – не спасало!
Агрессивный свет пронизывал тонкую ткань.
Подтянулся на руках, вывернул лампу и успокоенный заснул.

Ночью мне снился дом…

День второй.
-Гауптвахта подъем! Выходи на прогулку! - заорал охранник и разбудил меня.
Защелкали замки, взвизгнули двери. Мышеловки открывались одна за другой.
Где-то бормотали сонные голоса:
-Да не хочу я курить, я еще посплю.
Я вышел, щурясь после полумрака камеры, в ослепительный коридор.
Около сетки собралось пятеро безременных бойцов.
Впереди, около решетки – сержант, сзади нас боец. Два стрелка «инсайд», за сеткой, с той стороны коридора.
-Вперед, по одному, марш! 

Я спросил, у впереди стоящего, «ёжика», пока выходили первый и второй.
-Куда это нас?
-Курить.
-А сколько времени?
-Пять…
-Что так рано?
-…Третий марш, бегом! Ёжик потрусил вверх по ступенькам. Не успел ответить.
-Четвертый марш!
Я побежал. Мимо комнаты дежурного, выскочил на улицу.

От двери до ворот гаража, напротив нас, справа и слева, выстроилась двойная цепь бойцов. С автоматами в положении на грудь. С примкнутыми магазинами и штыками!
Я добежал до ворот и встал рядом с тремя. Прискакали еще двое подследственных. После этого коридор из автоматчиков сомкнулся. Они скинули оружие с плеч, двигаясь вперед, остро сверкая штыками, прижали нас к пятнистым, от ржавчины, воротам гаража. Я мог бы достать пальцем вытянутой руки до острия штыка, ближнего ко мне, автоматчика.

Офицер предупредил:
-Шаг за оцепление – побег! Стреляем без предупреждения!
После чего раздал каждому по «Приме».

Со сна меня колотил озноб. Курить не хотелось, хотелось спать. Я собрался выбросить сигарету, но «Ёжик» посоветовал.
-Докури, а то теперь только завтра…
Докуривал с неохотой.
Десять автоматчиков бдели каждое наше движение…Зачем они примкнули штыки?
Примостил на ногте окурок, собираясь метнуть его под ноги охране, но рассудительный «Ёжик» опять опередил меня.
-Не бросай, засмоли, «заныкай» на карман потихоньку. В камере курнёшь…
Я сунул окурок в карман.
-Докурили?- спросил, протягивая пачку лейтенант:
-Может, кто по одной еще желает?
-Нее, командир! – заскулил «первый»: - Давай в «хату», спать охота.
Лейтенант хотел спрятать пачку, но передумал:
-Возьмите по одной, с собой, в камеру!
Все выбили по белой палочке из красной коробочки.
-Мировой мужик. Ч е л о в е к!- одобрил «второй».

Караульные вновь вытянули двойную цепь к дверям.
-Первый в камеру марш!

В камере я опять задремал, но ненадолго. Через двадцать минут боец закрыл топчан на замок, на стене.
Я продолжал дремать на стальном «пеньке».

После завтрака со стороны третьей камеры раздался стук. Я не придал ему значения.
Стук повторился более требовательный. Я отстучал SOS: три точки три тире. Потом «Московский Спартак».
-«Четвертая», к двери подойди!- услышал я крик из коридора.
Я прижал лицо к решетке:
-Да, «четвертая» слушает!
-Как тебя зовут?
-Геннадий… А тебя?
-Толик.
-Давно здесь, Толян?
-Два месяца… В понедельник на суд…
-За что здесь  т о р ч и ш ь?
-Из части убежал, неделю гулял…
-Сколько отслужил, в каких войсках?
-Cемь месяцев, в «связи»…
-А чего ж, ты с армейки-то, с о с к о ч и л?- издевательский голос, левее третьей камеры.
Нас слушал весь коридор! Акустика позволяла слышать шорох газеты в дальней камере.
-Небось «деды» зачмурили?
Толик молчал.
-Третья, чего молчишь?
-Да, вроде того…
-Ну вот, ты за неделю бегов пару лет «дизеля» отхватишь. Дезертирство! - ехидно комментировал голос.
-Да какое это "дезертирство"?... Я надеюсь «тюрьму» дадут…
-Как же жди «тюрьму»! «Дизель» - «двушку». И полтора дослуживать. И того три с полтиной годика. Годится!?
Толик замолчал, переваривая свои перспективы. Мне захотелось его подбодрить.
-Может, оправдают?- нарушил я молчание:-Все-таки над ним издевались...Доведение до побега...
-Вряд ли... У нас не оправдывают!
Толян, наверное, отошел вглубь камеры и заплакал. Я слышал всхлипывания.
-Четвертая! - услышал я: - Говорит вторая!
-Да,- ответил  я. 
-Сколько отслужил?
-Полтора…
-Сам-то, чего здесь делаешь?
-Кто-то четыре парашюта «стеганул», а валят на меня!
-А сколько это в деньгах, если продать?
-Не знаю...ну рублей тысячу, наверное...Может больше!
-Не слАбо! Ну и ты что?
-Что… в смысле?
-В «несознанку» идешь?
-Как это?
-Ну, не сознаешься, значит, что взял?!
-Зачем сознаваться в том, чего не делал?!
-Не ссы. Не брал – разберутся… А если даже брал, то лучше год говорить «нет», чем десять «да»!

Днем привели нескольких «суточников», посадили в камеры напротив моей. Они весело болтали и играли в самодельные карты. Потом их увели на хозработы в город. Я просил у «дежа» направить на работы с ними. Он криво усмехнулся.

В шесть вечера сменился караул. Кто-то крикнул : - Шмон идет!
-Что это?- спросил я Толика.
-Прячь все что есть: курево, спички, «чиркушку», по щелям в лежаке.
Но у меня к этому времени уже ничего не оставалось.

По камерам прошел офицер и сержант «краснопогонник». Осмотрели « на наличие у подследственных запрещенных предметов».
У кого-то справа отобрали пачку сигарет и иголку.

Водили в туалет и давали ужин.
 
-Толян!- позвал я и стукнул по стенке.
-Да.
-Когда здесь на допросы водят?
-Раньше понедельника не жди!

Я сел на «пенек». Слезы, горьким осенним дождем хлынули, вдруг, из моих глаз.
-Какого черта! Как же так! За что я здесь? Зачем? ...

Заступил очень вредный караул. Курсанты общевойскового полит-училища.
Будущие: замполиты, политруки, а по-прежнему комиссары. На «губе» их называли, почему-то «рубаками» и «фашистами». Убедиться в справедливости этих прозвищ, мне удалось в ближайший день.   

День третий.

После завтрака в дальних "одиночках" слышалась перепалка:
-Девятая! Девятая! Так-перетак!
-Чо надо?
-«Дым» есть?
-Есть!
-А «дрова»?
-Есть!
-Дай!
-Дай ноги!
-Охранник! Охранник!...Караульный!...Охранник!
Тишина.
Кто-то: - Нет охранника. Есть сторож, и есть охотник!
-Сторож, ну подойди, передай!
Кто-то – крик: « Пошел ты на х… со своей передачей!

Тишина пять минут
-Восьмая!
-Что?
-Сейчас передам! 
-А как!
-Увидишь!
Раздался грохот и звон. Что-то посыпалось.
Вот тут комиссары проявили свою природную ловкость и прыть!

-Это в какой?- злобный крик в начале коридора.
-Кажется в восьмой!
В окошке мелькнули фигуры, лязг двери.
Напомню, что я ничего не вижу через дыру в двери. Только три метра сетки перед камерой и две двери за ней.
-Как он смог разбить светильник?
-Х.. его знает!
-Смотри, здесь что-то на резинке!
-Ах ты, сука! Быстро сюда! Лицом к стене!
Глухие удары. Бух-бух. Будто сапогами по телу. Сдавленный стон.
-Ох, вы и бл…ди! 
-Что, кто бл…ди? На, на!
Опять бух-бух!
Я смотрю в окошко.
Крик: - Всем отойти от дверей!
Я отступил вглубь на метр.
Мимо моей камеры, кого-то, протащили по полу.
Голос: - в карцер его!
-Пшёл!- грохнула дверь.

Курсанты-политруки весь день матерились и шмон камер учиняли, неурочно и неожиданно, три раза.
Их «начкара» дежурный офицер, чуть не кинул в «общую», на трое суток за разбитый арестантами, светильник.
Никто из «одиночников» не решался даже закурить в камере. А на ночь никто не вывернул осточертевшую лампочку.

Около одиннадцати дня защелкали замки.
-Подследственные, в баню выходи!
-Зачем?-спросил я Толика у сетки: -Не охота!
-Не дури! Сколько тебе тут  т о р ч а т ь? Неизвестно! А баня – раз в две недели!
Он убедил меня. И вообще я стал доверять этому грустному "заморышу".

 За дверями «приемного покоя» открыл свою пасть «автозак». С глухой стальной будкой и дверкой без малейшего окошка.
Я залез в фургон. Слева был маленький отсек полтора на полтора метра, закрытый толстой решеткой, с решетчатой дверью.

Восьмерых одиночников туго набили в железный карман автозака. Закрыли решетку двери.
Хлопнула внешняя дверь. Закоптила серая лампа. Она не освещала ничего. Лица ребят стали тусклыми и посерели еще больше. Было очень темно.   
За решеткой, с внешней стороны уселись «курсачи». Сержант и рядовой с автоматами. С присоединенными рожками.

Сзади кто-то продолжал прерванный пересадкой в Autoprison on wheels, разговор.
-А потом что было?
-Потом… Взяли «Газон шестьдесят шестой» и вчетвером рванули из части. По пути конечно, бухлом затарились, «лебедей» на остановке «цепанули»… «Шаболды» конечно… Гудели всю ночь. Групповуху устроили отменную. Оргия…Замечательно…Утром бросаем машину и ноги, кто куда. Меня взяли через две недели. Пацанов позже. Следствие - два месяца. Суд – дали «двуху» «дизеля»!
На «дизеле» я не засиделся. Там жить невозможно. Дрочат! Травят, как  крыс! Я «встал на лыжи» - понял ловить нечего. Следак сказал, что теперь на тюрьму двинут скоро. Там, говорят - «жизнь». Не то, что на «дизеле»! Шашки, шахматы, нарды. Посылки можно получать, свиданки с родичами, заработать можно, ларек…

Меня начало укачивать – ездить в абсолютно глухой железной банке, тошнотворное занятие!
К горлу подкатил гадкий комок.
-Сейчас блевану! - сказал я вслух
-Потерпи, братан!- кто-то хлопнул меня по плечу: -эт с непривычки. Дыши глубже, чаще! Пустите его к выходу ближе. Если, что…дуй на служивых!-
В автозаке смеются. Мне становится легче. 

Наконец-то остановились. У бани нас ждал строй караульных с автоматами и толпа каких-то гражданских зевак.
Охрана подгоняет:- Бегом, бегом!   
Пряча, почему-то глаза, я пробежал через строй. Было невероятно стыдно, именно, перед гражданскими. На вояк нас…ть!

Я быстро помылся, постирал трусы, сунул за пазуху, когда одевался. Выданные трусы, по совету Толика, одевать не стал.
-В них ман…вошки живут! А портянки чистые - возьми.

Душевая – мрачный закоулок, с осыпанным со стен, сорванным с пола, битым плиточным кафелем. Десяток забитых душевых сеток, со свистом, гнали пар и вонючую хлорку на голые спины и лысые головы, подследственных солдатиков.
Мне стало, болезненно остро, пронзительно жалко этих ребят! За их разбитые и сломанные жизни, за душевную истощенность, за эту жестокую «школу», которую они, проходят "не заочно", из-за микроскопических правонарушений!!!
Сердце защемило, заныло,
-Неужели и для меня это надолго, или навсегда!?
Слезы стекали, падая с подбородка, сливались на груди с водяными струями душа и утекали в канализацию…

Вечером в воскресенье «краснопогонников» сменили голубые погоны.
-Наши!- обрадовался я. В моем окошке, вдруг, появилась морда Юры Малиновского. Нашего парашютиста.
-Ну как ты, Ген?
Я отвернулся и расплакался. За эти три дня я выплакал, наверное, многолетнюю норму.
-Не расстраивайся! Мы теперь с тобой! Жрачки натащу сегодня!- успокаивал он меня как ребенка.

Да, я чего-то, не герой получаюсь! Простой, обычный мальчишка,- размышлял я вечером: - и я стал участником дурного, дефективного детектива. Мне приготовили, не свойственную моей натуре, роль злодея. Я был близок к срыву…

Три дня я был в полнейшей изоляции, а тут нА тебе! Наши заступили в караул на «кичу»! Меня радовал этот просчет следствия. Пожалуйста: договаривайся, версии, легенды.
Но мне-то не о чем договариваться! Только просил чтобы, Иванченко вытащил меня отсюда и не бросал. Наивный!
После посещения Малиновским, я почувствовал энергию поддержки извне.

После шмона по камерам раздавали прессу.
-Газет бери больше! - советовал дотошный Толян:
-На них днем спать можно. Портянки на них настели, сапоги под голову и отдыхай!
Я спросил у раздающего.
-А книг нет?
-Нет. Библиотекарь на тюрьму ушел…

Я был ободрен и даже попытался приготовиться к встрече со следователем.
Проанализировал кто из «спецов» ПДС мог уворовать парашюты.
Выходило, что никто! Все были глубоко положительные личности, патриоты. Тем более этого не нужно, служащим сейчас, солдатам-срочникам! 
Оставалась версия номер один – кто-то из демобилизованных недавно «пдсников». Он хорошо ориентировался в темноте, что куда скинуть, где взять лестницу.
И сомнительная, номер два. Под небольшим подозрением был сверхсрочник Асланов. Он давно лелеял мечту - сшить дельтаплан. Для этого нужна парашютная ткань…
Но вторую я оставил для себя. Не собирался подставлять наших бойцов.

Мне казалось аргументированно, что я не знаю местность, людей, плохо вижу в темноте, и должен был в ночи, один, протащить 50 кг два километра до забора. Бл…ть – это под силу, наверно Арнольдо Шварцефегелю, а не бойцу массой 60 кг. Еще, можно опросить тех бойцов, кто дежурил на тумбочке ночью и дежурных офицеров.

День четвертый.
Сегодня наше подразделение улетает "домой". 
Я вслушивался в бетонные стены. Тщетно.
Быстрые и легкие Ми-8т, заполненные снаряжением и бойцами, стремительно уносились в сторону Азовского моря. Без меня!!!

Утром, после перекура, подследственных, по одному выводили бриться.
Часовой что-то долго возился с замком на решетке. Я ознакомился с плакатом на стене.
«Внутренний распорядок и режим гауптвахты»
Подъем, прогулка, отбой - это ерунда, а вот интересно.
Запрещается:
1.Спать днем.
2.Играть в азартные игры.
3.Курить.
4.Распивать спиртные напитки.
5.Иметь колющие, режущие предметы.
6.Иметь письменные принадлежности.
7.Подследственным запрещается получать и передавать письма, записки.

До того, что разрешается - не успел добраться. Судя по прочитанному – ничего!
Я вспомнил, как по наивности своей, в первый же день, просил дежурного офицера, передать Иванченко, записку. Странно – офицер соглашался. Теперь я понял. Записка легла бы на стол Черного Капитана. Да и чтобы я мог там написать «Спасите?»
Мне казалось, что узнай о моих траблах, мой командир, майор Предыбайло, он сразу же прилетел бы и вызволил меня из темницы. Я был чужаком в Краснодаре.

Я пытался просить курево у «дежа» тогда же, но был жестко оговорен из соседней камеры.
-Никогда, ничего не проси. Особенно у охраны! Дают бери, бьют-беги!
Мне было стыдно…
И здесь л ю д и! И они пытаются сохранить  л и ц о!

Горькая ироничная ухмылка распирает меня. В 1994 году в Москве появится платная гауптвахта!
 
Я побрился.
-Все?
-А усы брить не собираешься?- спросил конвоир.
-У меня здесь болячка,- показал я экзему на правой щеке.
-Тогда пошли.

После завтрака меня наконец-то вызвали.
-Копытов! На выход!
-На допрос? – спросил я.
-Не знаю,- безразлично ответил конвоир.

Черный капитан ждал меня. С ним был «старлей» - полный и благодушный на вид.
-Старший лейтенант Ершов, - представил мне его Черный, зачем-то.
Ершов вышел.
-Ну что надумал?- спросил Черный.
Я выложил все свои соображения. Он тут же свалил их в помойную яму. Превратил, то что мне казалось вчера таким убедительным, в психическую кашу, в дерьмо.
О сверхсрочнике я не сказал. Это, было бы, уже стукачество.

-Ты ничего не понял, а я давал тебе возможность…Подумай о своей маме! Каково ей будут узнать, что ты натворил! Она ждет тебя домой…
-Я ничего не творил! - закричал я: -Ищите среди дембелей! 
-Заткнись! А каково будет тебе, когда закон всей тяжестью упадет на твои детские плечи!
Я зарыдал.
Черный ухмыльнулся. По-видимому, именно такой реакции он и ожидал.
-У тебя слюнтяйская психика. Я отведу тебя на психологическое тестирование.
-Будем сознаваться!- заорал он, брызгая слюной и воняя мне в лицо.
-Мне не в чем сознаваться! - неожиданно спокойно и зло ответил я. Слезы пропали.
-Зря упираешься, зря! Даю тебе слово коммуниста, если ты сознаешься, я приложу все усилия, чтобы спасти тебя от тюрьмы. (У меня мысль: - от тюрьмы спасет, но в дисбате). Но если ты будешь и дальше упрямиться, мы будем применять самые жесткие меры!
Он многозначительно помолчал.
-Например, нальем в камеру х л о р к и, или пустим  к р ы с. Это я тебе обещаю!
-А разве это законно, товарищ коммунист?- изумился я:
-Вам на мне план по раскрытию выполнить надо?
-Для выяснения истины хороши все методы!
-Истина – понятие субъективное!- вдруг выкинул я.
-Ты демагог!- торжественно выдал черный:
-Слюнявый демагог!
Я дал себе слово не ныть перед Сатаной…
-Ты хочешь пофилософствовать? Ну давай!- предложил Черный:
-Ты знаешь хоть одну заповедь своего Бога?
-Знаю!- вскинулся я:
-Христос говорил: не убей, не укради, не лжесвидетельствуй, возлюби ближнего своего, построй храм в душе своей!
-Ничего он не говорил! Ты нахватался верхушек. А истина от тебя ускользнула. Надо тебе почитать, хотя бы Библию.
-А вы читали?
-Конечно. Врага надо бить его оружием. Как говорил соратник и друг Ленина – Дзержинский!
Он кивнул на желто-зеленую усатую мазню за своей спиной.
-Слышал о таком?
-Нет!- счудил я.
Смутно начал догадываться, что задача Черного – мое моральное уничтожение. Как личности!

Черный ушел. Пришел Ершов.
-Ну как у тебя дела?- мягко спросил он.
-Давит на меня, сильно! Почему не пойму…- ответил я ему доверительно.
-Ты бы сказал ему, что знаешь.
-В том то и дело, что ничего не знаю!
-Ну-ну, не нервничай, разберемся.

Вернулся Черный капитан.
-Дуй в камеру!- сказал он мне: - Караул за дверью. Можешь поносить и проклинать меня в своих м о л и т в а х!
-А кого?- спросил я нагло.
-Старший следователь прокуратуры – капитан Котовчихин!
-Хорошо, буду! – уверенно ответил я.

После обеда в «пятую» кого-то поселили. Я стукнул к нему в стену. Сосед с «пятой» оказался общительным и корифеем по тюремным вопросам. И фамилия у него была самая, что ни на есть воровская. Саша Карманов.
О себе он рассказал так.
-В восемьдесят первом, в восемьдесят втором «торчал по малолетке». Двушник дали за кражу. Оттрубил. А в восемьдесят четвертом, осенью, приходит повестка. Мол дуй ка, лох лоховый, в армию. Я думаю: - нет, лучше на тюрьму! И магазин «подломил». Хоть бы что! «Условка» - «трёшник». И все равно в войска постригли. В стройбат. Я тогда «встал на лыжи». Полгода бегал. Жил тем, что карманы чистил на базаре. Поймали меня в Ростове - на - Дону. Переправили сюда. Здесь я в стройбате служил месяц, когда призывали.
На «дизель» я, точняк, не попаду! А может, вообще, в психушку отправят! Я на клептоманию кошу.

Выслушав о моих неприятностях, Сашок, туманно посоветовал:
-Не ссы! «Гони дуру», как я!
Я согласился «гнать дуру» но, сколько по времени придется «гнать» и куда, он не знал.

Потом гауптвахта спала на газетах. Мне не спалось. Не хватало движений. Попытался лазить по стенам камеры, враспор. Упираясь ногами в одну стену, руками – в другую.
Скалолаз тюремный!
Получалось неплохо. Сделал пяток траверсов от лампы до «пенька». Но Толик из «третьей» заворчал: - Что ты там страдаешь?!
Я прекратил занятия нинзюцу.

Карманов вслух читал статью о вреде блатных песен и комментировал свое неудовольствие «шестой» камере.
-Подумать только! «Новиков, Розенбаум, Высоцкий, Северный – это всё (он прочитал по слогам) анти-со-ци-аль-ные певцы! Их творчество не имеет ничего общего с настроениями простых строителей коммунистического общества» Чудно! А я на этих песнях воспитывался. Мы ничего другого и не пели! Ты почитай, что гады пишут!-
И они отчаянно стали сквернословить писак из «Правды».

Вдруг Карманов запел красиво, с хрипотцой и легкой блатной интонацией:
-Как служил солдат службу долгую,
-Службу ратную, службу трудную.
-Двадцать лет служил и еще пять лет,
-Генерал Аншеф ему отпуск дал…

Я сидел на стальном «пеньке», открыв рот. Слезы ползли по щекам, срывались на серый бетон…

-Как пришел солдат во родимый край,
-Вся-то грудь в крестах, сам седой как лунь.
-На крыльце стоит, молода жена,
-Двадцати годов, будто не было…   
 
Во всех камера замолчали, и повисла, и дрожала тишина! Тонкая, чувственная, объединяющая. Никто не ругался, не перебивал, даже часовые – заслушались.

Днем вызвали Толика из «третьей» на суд.

Вечером заступили знакомые «чернопогонные замполиты».

К ужину вернулся Толян с суда…Убитый. Каменное серое лицо, трясущиеся губы:
-Два года дисбата! Это конец!!!- простонал он.
Я не знал, как утешить его…

День пятый.
На утреннем перекуре я прикинул: можно ли бежать отсюда, из внутреннего дворика.
Самая низкая точка – это въездные ворота с южной стороны. Около двух с половиной метров высотой. Все остальное – глухое трехэтажное здание-колодец, с решетками на окнах. Почему-то я решил, что именно там юг. Вряд ли я мог точно ориентироваться, так как солнце всегда было закрыто стенами.
Острог. Крепость.
Ладно. Ворота можно перемахнуть. Как это делают пожарные и спецназовцы. Зацепиться руками за верхний край, забросить ноги… И там! До ворот, всего-то, пятнадцать метров.
Все получается, но маленькая проблема… Десять автоматчиков! Я не видел ни разу, что они досылали патроны в патронники. Но дернуть затвор – это секунда…

Я принял отчаянное решение. Если меня подставят, у меня один выход к свету. Через забор! Как Толик я не смогу!

Сегодня все было, почему-то очень строго. Жесткое выполнение распорядка и режима.
Когда уводили с прогулки, опрашивали каждого: войсковая часть, кто такой, откуда, год рождения, за что сидит, статья номер.   
Я дерзко отвечал на два крайних:
-Ни за что, … ни какая!

-Что это вдруг?- спросил я грустного Толика.
Его уже переодели на «дизель» в обвислые засаленные галифе, гимнастерку и старые "кирзачи". Он ждал этапа.
-Какой-то проверяющий пройдет. Не зевай, все скажи ему о себе!

После завтрака его этапировали.

Проверяющий!!!
То-то я думаю, зачем это вчера травили дихлофосом наши мерзкие матрацы! Якобы от клопов. За день они не выветрились и воняли ночью тошнотворно. Я бросил его в угол. Пропитался, как таракан, насквозь, этой вонью! Спал на досках, только бы подальше от удушливой газовой атаки. Травили нАс!!!

Около десяти утра, проверяющий, действительно, пошел по камерам.
Дверь тяжко открылась. Полковник с красными погонами, дежурный по гауптвахте и два караульных, забились в мою конуру.
Полковник представился:
-Начальник областной прокуратуры, полковник Желудько…Жалобы на питание, на обращение – есть?
-Нет, - ответил я.
Он уже повернулся и хотел выйти…
-Но только! - заспешил я.
Все обернулись и скучно посмотрели на меня.
-Я здесь ни за что пятые сутки нахожусь! - выдохнул я.
-Расскажите все обстоятельства вашего дела.
Он внимательно выслушал меня.
-Кто ведет ваше дело?
Вот тут-то я был подготовлен.
-Капитан Котовчихин!
-Разберемся!

Стремительно, через какие-то пятнадцать минут, меня вызвали. Я даже не успел намотать портянки. Конвой гнал.

Котовчихин был очень не доволен. Снял отпечатки со всех моих пальцев и ладоней. Я собирался уже и сапоги снять. Перемазал липкой чернотой мои бледные руки. Сказал:
-Мы еще встретимся! - и ушел.

Появился «старлей» Ершов, вручил мне какую-то бумажку.
-Отдашь дежурному по «губе». Ты с в о б о д е н!!!   
Я остолбенел.
-Жми в часть. Подпиши вот здесь… О невыезде из города до окончания следственных мероприятий.
Я что-то подписал. Вышел за дверь, показал бумагу конвоиру – он кивнул. По привычке, закинул руки за спину.
-Можно не держать руки за спиной!- хмыкнул  конвойный.

Спустился вниз, отдал постановление дежурному по гауптвахте. Тот выдал мне: ключи и крестик.
Я спросил: - Можно портянки заберу?
-Иди.

Я торжественно шел по коридору к открытой четвертой двери.
Замученные, бледные, грустные физиономии из-за решеток спрашивали:
-Чего такой довольный?
-Я  с в о б о д е н!!!
-Везет же!...Везет...Везет… - эхом ревербератора, гулко, пронеслось по коридору.

Зашел в камеру. Впервые, дверь за мной не захлопнулась. Мышеловка открылась!
Быстро накрутил портянки, сунул ноги в сапоги и, не прощаясь ни с кем, выскочил на улицу, мимо удивленного дневального с кинжалом.   

Был холодный осенний день. Иногда шел снег с дождем. На мне - летняя хлопчатобумажная техническая форма толщиной в пол миллиметра. Я, пока еще, не чувствовал холода.
Стоял на троллейбусной остановке, в чужом, враждебном, ледяном городе.
Гражданские, странно разглядывали, обнюхивали и отходили от меня…

-Я  с в о б о д е н!!!"

Продолжение следует.
                17.08.2016 г.