Сердце

     Сердце. Оно качает кровь по артериально-венозным  путям, реагирует на меняющийся эмоциональный фон, отстукивая ритм  радости или сжимаясь от жалости или скорби. А ещё оно может болеть. Вместе с  душой, не имеющей в организме конкретно обозначенного места – органа, но отличающей человека от любого пусть уникального механизма.
                1.Моя Юля.
   Мы с Юлей были детьми в вечно кочующих семьях военных и волею наших судеб оказавшихся в одной воинской части города «N».  И в один из дней, примерно посередине учебного года я переступил порог очередной школы, в которой предстояло приживаться. Девятый «Б» меня встретил равнодушно, едва отличив от стен. Только сидевшая одна у приоткрытого окна девочка бросила на меня согревающий взгляд-лучик. И я спросил её позволения занять место рядом. С этого дня всё отмеренное нам судьбой время мы были вместе. В школе, по дороге домой, в расположении части. Наши дома были рядом. Юля носила ореол золотистых волос, буквально несколько озорных веснушек, а, главное, редкое сердце, не позволяющее пропустить чужой боли и, наверное, от этого болевшее в её груди.
   Когда начинался приступ, она бросала на учителя виноватый, с мольбой о помощи взгляд и в ответ принимала сочувствующий или кислый со смыслом: «Опять?» Она выходила в коридор с маленькой косметичкой, от которой пахло смесью лекарств, и через время возвращалась. Бывали случаи, когда к школе подлетала «скорая», чтобы оказать ей помощь. А чаще, пользуясь тем, что мы с Юлей соседи, меня просили проводить её домой. Когда было совсем худо, я брал её на руки и просил держаться за мою шею. Она слушалась и дышала рядом с моим ухом, а её волосы касались моего лица и пленяли каким-то медовым природным запахом. Я уже тогда эти мгновения ощущал, как моменты счастья. Хотелось идти и идти вот так, в никуда и не глядя, лишь бы слышать стук её сердца. И мечтать, что когда-нибудь я смогу сделать что-то кардинальное для её здоровья. Потом это стало самоцелью. Потом, когда цель стала достижимой, мы поехали с ней в Москву в Центр сердечно-сосудистой хирургии имени А.Н. Бакулева.
   Её прооперировали. Я навещал Юлю. Сначала в реанимации потом в общей палате. Садился рядом и целовал её руки от кончиков пальцев до локтя, поднимаясь по голубым венам под мраморной кожей. А она свободной рукой касалась моих волос или прижималась к ним губами. И до того нам с ней уже этого было достаточно, что, когда озвучили назавтра день выписки, наши сердца не выдержали счастья и стали лихорадочно колотиться, отсчитывая время, оставшееся до этого момента. Не спалось и мне в гостинице и, как оказалось, ей в палате.
Когда под утро сон всё-таки одолел, я увидел её там, в нашем классе, с мольбой о помощи в глазах. Я мгновенно вскочил с постели и помчался  в операционный корпус. Меня не хотели пускать, но я убедил персонал, что чувствую беду и прошёл с дежурным врачом в палату.
   Юля лежала вниз лицом. – Перевернулась во сне и легла на дренажную фистулу. Прободение артерии, критическая кровопотеря. Её тело, казалось, ещё хранило тепло, а душа уже пребывала  в царстве вечного сна.
               
 


                2.Прасковья.
   Очень часто мы смотрим на тучных людей  с долей осуждения, иронии, неприязни и много чего другого. Это от непрофессионализма. Нам удобнее, когда таковые оказываются рядом, себя похвалить. И то, что мы выглядим привлекательнее на их фоне, приписываем себе в заслугу, хотя таковой на самом деле нет. Просто, во славу Господу, нас не настиг недуг, провоцирующий избыточный вес, качество которого зависит от  диагноза.
   Прасковья поступила с отёками крайней степени. Вода хлюпала в лёгких, сопровождая вдох-выдох, заполняла конечности, висела в брюшине. 
Как давно пациент страдает недугом, когда первый, последний раз обращался к специалистам. Это первое, что присутствует в анамнезе больного.
   Прасковья  к специалистам не обращалась никогда, хотя недуг ощущала с детства. Деревенское житьё предполагает тяжкий труд, и она трудилась, сколько хватало сил. Упадёт, уснёт глубоким без видений сном, пока мать не разбудит с рассветом. Первое, что видела, просыпаясь, Прасковья  - плавающий потолок и стену с подвижными образами. Они словно недоумевали, то разглядывая её, то скрываясь в мутной крахмальной дымке. Потом ощущала тяжесть во всём теле, словно за ночь её всю заполнили свинцом, и теперь нет никакой возможности двинуться. И даже сердце не стучит, а пытается толкнуть загустевшую кровь, а она лежит студнем в сосудах. Первая забота  Прасковьи – выгнать  коров в стадо.
- Мамо, я така больна зробылася, с кроваты злизты нэ можу…
- Да яка ж больна -  в тэбэ пивтора центнера весу. Ты робыть нэ хочешь.
И Прасковья встаёт, ощущая, как ускоряет, или замедляет ритм её сердце. Выйдет на луг, упадёт в росу, пока не наступит облегчение.
   Ей двадцать семь. Её готовят к операции с опозданием примерно в десять лет. Расчленяет грудину пила, бормочет деловито АИК, готовясь вступить с сердцем в долю. И вот уже работает скальпель. Сердечная мышца Прасковьи хрустит, как снег под ногами в добрый морозец. От утраты  эластичности. Поздно. Желудочки, предсердия, клапаны перестали быть послушными рабочими элементами в природном качающем механизме. Оттого одновременно сократились сердечные мышцы персонала, стоящего у операционного стола, пропустив сквозь себя чужую беду и боль.