Казотот

   Нас было четверо. Я, приглашенный на встречу, представившийся как Аристократ. Смотритель маяка, с неизменной трубкой во рту. Философ, в чьем доме мы все оказались. И наша молодая гостья, обворожительная юная Леди . Когда я пришел, все уже были в сборе и неспешно о чем-то говорили. Вечер предстоял быть интересным, не часто такая разная компания собирается для совместного времяпрепровождения. Итак, мы встретились в доме Философа, его обширный рабочий кабинет, с огромным камином и люстрами на двадцать свечей, располагал к уюту и комфорту. Четыре мягких велюровых кресла, с широкими подлокотниками, располагались по два с каждой стороны камина и чуть полукругом. Небольшой, низкий столик стоял между ними, украшенный по прихоти хозяина, большим глиняным черепом вместо пепельницы. Мы курили сигары под аккомпанемент крепчайшего бразильского кофе, в ожидании интересной темы. И так мало по малу, слово за словом, скупые реплики непринужденно перешли в разговоры. Разговаривались о винах, немного прошлись по политическим играм, обсудили новую игру в карты и моду горожанок. Мы все курили, и само собой тема курения стала нашей следующей:
  -Очень сложно недооценить влияние табака на способность человека к мысли. Когда мы с вами курим, даже когда каждый из нас не проронил ни слова, ощущения такие будто мы только и делаем что обсуждаем глубокие философские темы. Словно через табачный дым мы передаем, в некотором роде, мысли непосредственно друг другу. Этакий телепатический ореол окружает нас с вами в этом густом ароматном дыме… Что вы думаете? Может действительно табак открывает нам доселе неизвестные пути к пониманию друг друга? – я окинул взглядом пределы дымного пространства, в котором мы находились, выжидающе  и внимательно вглядывался в лица своих собеседников, как бы пытаясь проверить сказанное мною. Все углубились в свои ощущения, видимо пытаясь представить себе эту коллективную телепатическую сеть. Молчание затягивалось, и вдруг за окном загрохотали раскаты приближающегося шторма. Дом Философа стоял на самом отшибе города, на самом его краю, соседствуя с обрывистым берегом океана. Поэтому гул моря, свист ветра и громыхание небосвода, предупреждали о надвигающемся ненастье. Громыхнуло снова, да так сильно, что люстры завибрировали и закачались.
  -Говорят, курение способствует выработке, в мозге, некоего вещества, дополамина, который стимулирует кровообращение. Которое, в свою очередь приводит к повышенной внимательности и рассудительности, способности глубже думать и анализировать. Мы, люди, в целом очень немногое знаем о своей природе, и вполне возможно допустить, что то чего мы не знаем и есть то, о чем вы говорите. – Философ помолчал, обдумывая что-то и продолжил:
   -Коллективное мышление. Способность одновременно группе людей обдумывать тему с разных сторон, подходить к ней с разных концов так сказать.  Хм. Коллективная молитва способная зажечь святой огонь в Ватикане… интересно.- Философ ушел в себя и глубоко задумался. Да, время для него остановилось, мы для него просто перестали существовать. Сейчас для него осязаема была только эта мысль. Представляю, как многочисленные факты истории складываются в его голове в одну большую идею. Идею, которую он в итоге сочтет допустимой, но которой никогда не стать фактом, из-за ограниченности его мышления. Допустить то, что недопустимо, попросту невозможно. Поэтому его сознание подтолкнет его к единственному правильному выводу, рассуждение об этом уже делает предмет рассуждения осязаемым, а осязаемые рассуждения есть ни что иное, как философия. Философия, которая никогда не будет наукой, а будет и останется фантазией философа, хоть и основанной на фактах. Философ без фантазии - это ученый, а ученый никогда не допустит существование коллективного мышления, пока кто-то не откроет орган или процесс в организме человека допускающий эту возможность. Пока нет доказательств, философ будет только предполагать, а ученый оперировать тем, что уже ему открыто. Эх… как ограничен человек.
   -Видимо время для Хереса, причем горячего и с гвоздикой. – Философ удалился и через некоторое время вернулся с серебряным подносом в руках. Из серебряной кастрюли шел пар, наполняя комнату приятным пряным ароматом вина. В каждой из четырех чашек лежала палочка корицы и долька яблока, а края смазаны лимонным соком и обсыпаны сахаром. Желтый мармелад и ломтики имбиря дополняли сервировку подноса. Все взяли себе по чашке горячего напитка. О, что за чудный напиток. Делая небольшие глотки, я чувствовал, как он, растекаясь внутри меня, согревает каждый уголок моего тела. Нет, тепло жидкости, чувствовала даже мое внутреннее я. Каждый ощущал похожие чувства.  Единственная женщина в нашей компании, с улыбкой обратилась к Смотрителю:
   -В такие пасмурные и грозные ночи как эта… как вы уважаемый Смотритель проводите свое время. Если Херес не греет вас, то как вы обретаете уют и умиротворение на свое старом маяке? – она одарила Смотрителя Маяка одной из своих обворожительных улыбок и пригубила напиток из чашки. Смотритель улыбнулся ей отеческой улыбкой и наклонившись вперед, будто то что он хочет сказать очень важно, и произнес: -Истории! – и откинулся на спинку стула.
   - Истории? – наша Муза была в замешательстве: - Про какие истории вы говорите? Из книг? Легенды? Историй очень много и они все разные, какие истории имеете ввиду вы?
   -Все истории. Любая история, которую я когда либо услышал, остается со мной на всю жизнь и в любой момент я могу выудить ее из своего сознания и смаковать, обдумывая или анализируя, сказанное в ней. Такими вечерами как этот, когда за окном воет ветер и грохочет гром, я сидя в своем маяке, в тепле и комфорте, нахожу в них покой. Не считая наших с вами встреч, это мое любимое занятие.
   -Получается, вы знаете очень много историй Смотритель? – Леди была заинтригованна.
   -Воистину так. – Смотритель довольно улыбнулся. Философ, будучи немым слушателем этого диалога, воскликнул:
   -Но как же? Вы утверждаете, что запомнили все истории когда-либо вам рассказанные… и что в любой момент вы можете вспомнить любую из них и рассказать нам?
   -Вы все правильно поняли, мой дорогой друг. Не слово в слово, нет! Но истинную суть того что я слышал я пересказать в силе, не упуская никакую деталь. Я был заинтригован:
   -Что ж, возможно вы нам расскажете, одну из историй, приключившуюся с вами. Нам будет интереснее слушать, когда мы знаем главного героя в лицо, так сказать.
   -Если вас не затруднит конечно. –добавил Философ.
   -Ой, как здорово! – воскликнула, раскрасневшаяся от волнения, наша Муза.
   -Что ж, я с удовольствием поведаю вам историю, которая приключилась со мной в недалеком прошлом. И ,которая, оставила меня в некотором замешательстве. Я не жду что мы поймем суть, значение того что произошло, и уж тем более мне не нужно объяснение. Пусть все останется загадкой. Прихоть скажите вы? Пусть. Но я уверен, что пытаясь что-то объяснить, мы в любом случае придем к неверным выводам, а заблуждение, как вы все со мной согласитесь, не есть наш удел.
   -История эта началась довольно обыденно, по моим меркам. Я сидел в своем деревянном кресле, с чашкой чая и курил трубку. Очень крепкий Пуэр, под не менее крепкую Латакию, сделали свое дело, и незаметно для себя, я окунулся в предсонное состояние. Кресло мое надо сказать стояло перед огромным, стеклянным, прозрачным витражом на самом верху маяка. Таких витражей на вышке было четыре, по одному на каждую сторону света. Я всегда сидел лицом к океану, к северу. В тот поздний вечер погода ухудшалась, небо заволокло серыми красками, и несильный ветер гонял небольшие барханы волн. Несколько угнетающая атмосфера погоды, нисколько не мешала мне предаваться своим раздумьям. Я был спокоен и доволен, в своей полудреме, когда на горизонте, точно по центру между линией воды и неба, что-то сверкнуло. Молния подумал я в первую очередь, но нет, свет не погас, наоборот - усиливался. Дремота бесследно исчезла и я сидел, пристально всматриваясь в необыкновенный огонек. Пятнышко света  не двигалось, будто оно замерло в некотором ожидании чего-то. Но чего? Промелькнула мысль спуститься в комнату за биноклем, но через какое-то время, снова поддавшись дремоте я оставил эту мысль и в итоге забыл о чудо-огоньке напрочь. Нет, он никуда не исчез, он так и остался на горизонте где и появился. Я пару раз еще посматривал на него, но глубже уйдя в свои размышления, забыл о нем окончательно.

   Смотритель обвел нас всех отсутствующим взглядом: - Я помню, что во сне, в ту ночь я видел этот огонек. Его сияние манило меня, будто далекий, неземной зов. Нечто первородное и древнее, что-то страшное, ужасное ждало меня впереди. С невыразимой болью в глазах и голове, мы приближались друг к другу и чем ближе мы становились, тем сильнее я кричал в порыве животного страха и отчаяния. Свет приблизился почти вплотную ко мне, когда я проснулся. Весь покрытый холодным потом и в слезах, я не понимал, что со мной происходит, когда вскочил с кровати. Реальность очень медленно вернула меня в вменяемое состояние и через некоторое время я даже смог улыбнуться, прихотям человеческого разума, загнавшего меня, в ту ночь, в такой ужас.
    На следующий вечер погода еще сильнее изменилась к худшему. Небо стало почти черным. Сильный ветер поднимал довольно высокие волны, накатывающие друг на друга. Вся водная гладь пенилась и бурлила. В витражи маяка бил крупный ливень.  Сидя под защитой своей башни, я снова предавался разного рода размышлениям, о предыдущей ночи в том числе. Я распечатал свежую пачку табака. Чистая красная Вирджиния. Чашка яблочного, горячего напитка с корицей стояла рядом на тумбочке. Я закурил, попивая из чашки, как вдруг мое внимание привлек знакомый блеск, исходящий с водной глади волнующегося океана. Это он. Тот самый огонек появился вновь. Я рванул вниз за биноклем, и вернувшись дрожащими руками стал всматриваться в горизонт. На этот раз он был намного ближе чем в прошлую ночь, и сфокусировав бинокль на нем я замер в оцепенении: свет источала человеческая фигура, неподвижно стоящая на волнах. Казалось, она замерла в пространстве и сильно выделялась на фоне движущейся воды. У меня снова затряслись руки, и я отложил бинокль в сторону, продолжая наблюдать за фигурой прищуренными глазами. Мысли вертелись одна невероятней другой, в голове образовался хаос, дыхание и сердце, будто не слушались меня. Я попытался успокоиться и сел в кресло. Все так же, как и в прошлую ночь, огонек не двигался, и я постепенно успокоился, медленно покуривая трубку. Это была загадка, и разгадку к ней я пытался найти весь остаток ночи, не сводя глаз, до последнего, с этого необычного явления. Я даже не заметил как заснул в кресле с трубкой в руках, что ни говори, а появление этого загадочного существа, а оно было именно существом, выматывало меня невероятно сильно. Утром, разлепив глаза, я понял, что ночевка в сидячем положении еще больше усугубила мою усталость и мне ничего не оставалось как пойти лечь в кровать и проспать до самого вечера.
   Я проснулся от сильного грохота за окном. Дождь лил так сильно, что затекал в комнату прямо через оконную раму. Сверкало, почти не переставая, и выглянув в окно я ужаснулся гневу природы. Это был настоящий шторм. Океан предстал шевелящимся чудовищем, Левиафаном стремящимся выйти из воды и поглотить все сущее. Я был поражен и испуган. Весь маяк качало из стороны в сторону, каменная кладка хрустела и трещала, сквозь щели в ней просачивалась вода. Вся винтовая лестница из нижнего помещения наверх, в верхнее помещение была заставлена мной стеллажами с книгами. Вода стекала по ступеням вниз, и я с ужасом понял, что почти все книги изрядно промокли. Спасать что-то уже было бесполезно, и я быстро поднялся наверх. Один витраж, со стороны океана разбился, порывом ветра видимо, мое кресло разломанное валялось, грудой в углу и все было в воде. Вот уж поистине буйство стихий, подумал я и выглянул наружу, в разбитое окно. Я так и встал, пораженный, с раскрытым ртом. Отчетливо видимая человеческая, источающая свет, фигура замерла в ста метрах от берега и смотрела прямо на меня. Непроизвольная дрожь волной прокатилась по телу, и не устояв на подкосившихся ногах я сполз на мокрый пол. Виски сдавило, дышать было трудно, в глазах появились круги и под тяжестью этого взгляда я провалился в глубокий обморок.
    Смотритель прервался. Он медленно поднес чашку Кальвадоса к пересохшим губам и жадно отхлебнул.
   - Я не наш друг философ… - произнесла наша Леди: - но ваш рассказ уводит мои мысли в сторону мистики. Она выглядела очень бледно, даже на фоне ее постоянной бледности. Ее лицо было светлее белоснежных, свободно-распущенных волос, носимых ею с некоторой гордостью. На этом фоне светло-зеленые глаза очень выделялись, изящно подчеркнутые глубоким, изумрудным цветом вечернего платья.
   -Да и я не вы моя Леди, но здесь я с вами, абсолютно согласен. В том, что мы уже услышали, искать рациональный ответ не хочется.  Продолжайте, дорогой Смотритель, не томите. – Философ задумчиво, стучал себя по подбородку, пальцем.
   -Что ж. Пока вы не сочли меня совершенно ненормальным, хочу обратиться ко всем вам и сказать… я вижу вас. Ваши лица и улыбки. И это для меня лучшее доказательство того, что если с ума сошел я, то я в своем сумасшествии не одинок.
   -Смотритель. Ваши слова еще больше путают меня. – я улыбнулся, несколько снисходительной улыбкой: - Еще немного и я окончательно потеряюсь в хитросплетениях вашего воображения.
   -Боже упаси! – шутливо воскликнул Смотритель, и взяв в руки блюдце с печеным яблоком и серебряной ложечкой, продолжил:
   - Очнулся я там же где и упал. Мокрый, замерзший и с ужасно затекшим телом. Наступил день. Воспоминания прошедшей ночи казались теперь несколько размытыми, как давно увиденный сон. Маяк был в ужасном состоянии: все витражи разбиты, мебель и стеллажи с книгами развалились, повсюду гулял ветер, а по стенам до сих пор лилась вода. Я залез в запасник, небольшой ящик под кроватью и выудил оттуда бутылку красного вина и грейпфрут. Эх… весь табак вымок. Сидя на крыльце, я пил вино, закусывая грейпфрутом, и улыбался. Появившееся три дня назад чувство обреченности, достигло пика и на удивление, затем меня обуздало решительное спокойствие. Я был готов к чему-то неизбежному, к чему-то что грядет… вот вот наступит. Я принял единственное решение, ждать. До вечера оставалось не так уж и много, и все это время я провел в компании бутылки вина, на крыльце. На неярком солнце табак высох за пару часов и трубку я закурил уже к закату. Осталось немного. –подумал я, закуривая. Еще никогда я не курил более мягкого табака и не пил более сладкого вина. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается и уже в сумерках, я увидел неподвижную, излучающую свет фигуру человека, стоящего на воде у самой кромки берега. Я вдохнул свежий морской воздух, выпустил последнее облачко табачного дыма, вытряхнул пепел из трубки, положил ее на крыльцо и одним залпом допил остаток вина. - Ждут меня. – неизвестно кому сказал я и решительным шагом направился к берегу. Ночь накатила внезапно и не в пример предыдущим, эта была на удивление спокойной. Водная гладь океана была почти зеркальной, без единой ряби, поэтому издалека я смог разглядеть фигуру, ждущую меня на воде. Это была женщина. По своему прекрасная, удивительно спокойная и немного грустная. Она лишь стояла в нескольких метрах от берега и смотрела на меня.  Я не заметил, как прибавил шаг. Я почти бежал, неотрывно глядя на мою гостью, мои губы что-то шептали, но я не слышал себя. Лишь одно сейчас имело значение, поскорее оказаться рядом, быстрее быть с ней и ничто не имело больше значение. Я остановился у края воды, что-то меня остановило, но когда она медленно протянула ко мне руки, совладать с собой я уже не мог и сделал шаг в воду. И тут небывалый ужас накатил на меня сзади, сильный жар и боль, отчаяние,  все удерживало меня от следующего шага. Что-то, что осталось позади меня, вцепилось в мою душу и не давало идти вперед. Я попытался обернуться, посмотреть, что меня удерживает, но не смог. Я не волен обернуться, я не должен видеть, что осталось на берегу за моей спиной, я должен идти только вперед. К ней, к свету, шаг за шагом. И я шел, маленькими, невероятно сложными шагами, преодолевая все страхи неизвестности за моей спиной, в ее объятия.

    - Я до сих пор вспоминаю, двойственные ощущения страха и покоя, ужаса и надежды, муки и любви, когда я оказался между тем, что я оставил и тем, что я приобрел, дойдя до нее. Не могу с точной уверенностью сказать, как закончилась та ночь, но утром я проснулся в своей кровати, на маяке.  – Смотритель замолчал, и краем глаза посмотрев на нашу леди, добавил:
   - Я искренне верил, что это был сон. Проснулся я отдохнувшим и с совершенно ясным сознанием. Я даже улыбнулся тому что мне привиделось, но то что происходило дальше… в общем все по порядку.
   Он снова взглянул на нашу музу: - Знаете, с утра, как я проснулся, и вспоминая девушку излучающую свет, я отметил про себя что она само совершенство. Она самое прекрасное, что со мной происходило в жизни. Она идеальная квинтэссенция всего чистого и светлого что может вообразить человек. Итак, я проснулся в своем маяке и подумал, что все увиденное мной всего лишь сон, и намереваясь хоть как-то развеять свои прошлые грезы я решил прогуляться до города, до кабака если быть точнее. Там я иногда скрашиваю свое время, слушая байки местных старожил и моряков. С того самого времени меня не оставляло ощущение чего-то злого и страшного за моей спиной. Я оглянулся, ничего. Я уже подходил к городу, как это чувство с новой силой заставило меня обернуться. Снова ничего. Только я направился к городу, как опять кожа стала гусиной. Я не мог себе это объяснить и до города дошел, постоянно сдерживаясь, чтоб не обернуться.  В городе я почти бегом бежал от этого ощущения. Склонив голову и глядя на тротуар, пробегая мимо прохожих, я петлял по улицам, по памяти находя дорогу до таверны. И вот вожделенная дверь. Я вломился в здание как подвыпивший гуляка, с шумом распахнув дверь, и встал как вкопанный, прямо в дверном проеме. Увиденное, поразило меня до глубины души. Ощущение тьмы за моей спиной никуда не исчезло. Нет. Но то, что я увидел в кабаке, еще сильнее меня потрясло. Все кто был в этом заведении в этот час, все до единого, были отвернуты от меня. Трактирщик, протирая стакан, протирал его затылком ко мне. За первым столиком к входу, четверо людей смотрел друг на друга, но все были отвернуты от меня. Во всем заведении я не видел ни одного лица, хотя нельзя сказать, что трактир пустовал, народу было прилично. И что самое непонятное, что я не осознал когда вошел в город, это полная, мертвая, гнетущая тишина. Я слышал вой сквозняка, скрип досок и шелест листвы в деревьях, но не слышал голос людей, их разговоров. Видно было, что они все друг с другом разговаривают, по их жестам, наклонам их тел, по их жестикуляции, но речи не было. Тишина. Один из людей, из четверки за первым столиком, поднялся,  подошел к трактирщику, судя по жестам, что-то заказал, и как ни в чем не бывало снова уселся к своим товарищам. Я присел прямо на порог и закрыл лицо руками. Что со мной происходит? Снова захотелось обернуться, сильно. Тело напряглось и мне удалось совладать с этим импульсом. Мне хотелось лишь сидеть, где я и сидел, с закрытым лицом и ничего не ощущать. Ни о чем не думать и быть наедине с самим собой, во тьме закрытых глаз и отсутствии человеческих голосов. Не знаю, сколько бы я так просидел, если бы не внезапный, повторившийся неким глухим эхом, звук. Так мяукает кот, понял я, и поднял голову. Прямо на меня, неотрывным и бездонным взглядом своих красных глаз, смотрел кот. Я замер боясь спугнуть его. Он явно смотрел на меня, ни за меня, а именно на меня и надо сказать я был крайне рад видеть его морду. Он снова мяукнул и снова эхо, глубокое и далекое вторило ему. Волна зла за мной вспыхнула с новой силой, противиться инстинкту повернуться, у меня уже не было, и я соскочил с порога как одержимый, и метнулся мимо кота, к кабатчику. За его спиной была зеркальная полка заполненная бутылками элитного спиртного и не обращая никого внимания на него, как и он впрочем на меня, я вперился взглядом в свое отражение. За мной ничего не оказалось, но все равно я увидел то, что ввергло меня в трепет. Мое отражение было повернуто ко мне спиной, и все что я видел, был мой затылок. Более того, мое отражение смотрело на такое же отражение затылка в следующем зеркале, а то смотрело в следующее, следующее смотрело дальше, и так все отражения смотрели в затылки друг другу до бесконечности.
   -Что за безумие? – воскликнул я тогда: - В каком месте я оказался? В порыве, охватившей меня в тот момент ярости, я кинулся к двери.  Чуть не споткнулся о сидящего кота и, подхватив его, помчался к маяку.
   -Кота я назвал Вергилием, и с тех пор как вернулся в свою башню, из нее я больше не выходил никогда. Не знаю, сколько времени уже прошло с тех событий, но жил я размеренно и спокойно, воспоминания сгладило время,  а единственными моими собеседниками, помимо Вергилия, оказались вы.

   Смотритель маяка выглядел удовлетворенным, когда закончил рассказ. Он, слегка наклонившись, потянулся к нашей леди, и она протянула ему русскую папироску, свою приспособив в длинный костяной мундштук. Они вдвоем молча курили, а мы с философом, переглядываясь смотрели то на него, то на нее. Рассказ Смотрителя был крайне удивителен. Философ, скрылся в соседней комнате и вернулся со стеклянным чайником и тарелкой чернослива и кураги.
   -Грог! – провозгласил он: - с изюмом, кардамоном, имбирем, бадьяном и красным перцем. Напиток согреет нас после столь, пробирающего до костей, рассказа. Горячий ром, мы пили маленькими глотками, смакуя напиток, заедая его сухофруктами и медом. Крепкие русские папиросы отлично подошли к этому пиратскому, густому и вязкому веществу.
   - Что ж, позвольте и я поведаю вам интересную историю. И, так же как и рассказ нашего дорогого Смотрителя, я не жду никаких попыток объяснить, что либо описанное в нем. Пусть останется интрига, как выразился наш друг. Философ, был явно воодушевлен, направлением беседы, сегодняшнего вечера. Папироса медленно тлела в его руке. Он задумчиво уставился в камин, по-видимому, подбирая начало к своей истории. Буря за окном продолжалась, но уже никто не обращал на это внимания.

   - Я думаю, все вы знаете, как по-хозяйски чувствовала себя святая инквизиция во Франции шестнадцатого века. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, каждый был потенциальным врагом веры, и каждый мог лишиться, в одночасье всего что имел, семьи, дома, жизни. Это был террор, в прямом смысле. Да сейчас церковь отнекивается, отмахивается от нападок, но помнит за собой этот прецедент. Аутодафе на тот момент были не редким зрелищем. Костры полыхали, поглощая в своем священном пламени десятки, да что уж там, сотни человек. Процессы проводились ежедневно. Даа… работы у служителей Господа, было хоть отбавляй. Шпионы сновали туда-сюда, доносчики грели уши под дверьми, а молодые послушницы, в постелях, добывали компрометирующие речи. Все в тот момент были либо при церкви, либо против нее. Я, в тот момент пребывал в гостях у своего старого друга, Доктора Самуила бен Шема. Еврея по происхождению. Для церкви евреи были, по сути, еретиками и многие из них уже покинули опасные города. Францию в том числе, но только не Самуил. Он был беден, а потому особого интереса для Инквизиции не представлял, пока. Мой приход к Доктору, представлял собой дружеский визит, но мой интерес был философского характера. Евреи только с виду скрытые и подозрительные, когда начинаешь задавать правильные вопросы, они уходят в долгие и основательные объяснения, с громкими цитатами из своих книг и за выученными высказываниями своих уважаемых раввинов.  А мне это и нужно было, на тот момент, и я слушал Самуила, впитывая каждое его слово. Естественно понимая их со своей философской стороны. Еврею еврейское… Философу философское….
    Тут Философ приостановил рассказ и беззвучно посмеялся своему высказыванию. Закурил еще папиросу и продолжил:
 Мы сидели на кухне, пили чай с бергамотом и лимоном.
   -Злые поступки совершаются добровольно. Так сказал Аристотель. Никто добровольно не делает несправедливости. – Самуил посмотрел на меня: Я со своей стороны скажу, что зло понятие относительное, что для одного зло, для другого им не является. То же и со справедливостью, когда нет точного определения зла, как можно справедливо судить человека, если его злой поступок совершен во имя блага и добра. Даже наш, еврейский закон, подходит не всем. Да наш закон все точно и четко, распределяет на все злое, наказуемое, и хорошее, не наказуемое. Но, я скажу это шепотом… он не действует.  Доктор улыбнулся, с озорством поглядывая по сторонам.
    - Да я не спорю, что многое, что в нем написано, правильно. Я часто ищу ответы в Шульхан Арух, но все равно утверждаю, что эти законы не для всех. Есть люди, для которых он будет несправедлив, а значит их злые, по их мнению, поступки не будут осуждаться этим законом, а хорошие будут. Как быть?
Философ пил ароматный чай и думал.
   - Возможно, само понятие добра и зла, это нечто индивидуальное, интимное и каждый сам несет с собой, по жизни, понятия справедливости. Скажем, каждый знает что хорошо и что плохо, и только сам может выбрать какой поступок ему совершить. Я уверен, что человек стремится творить добро, в своем понимании, и только конфликт с самим собой, толкает его на злые деяния. Я не отрицаю, что я могу быть не прав, но идея человечества, где каждый знает одинаковое добро и стремится к этому, греет мне душу.
Самуил почмокал губами. Он всегда так делал когда, у него на языке вертелся заготовленный ответ, и сказал:
   -А что если все ваше человечество, будет в конфликте с самим собой?
   -Хаос.
   -Вот  и я о том. – Мы замолчали и окунулись в раздумья. Возможно, человек настолько несовершенен, что любая возможность, данная ему, будет восприниматься двояко. Одни будут делать одно, другие другое, и тогда нет возможности определенно выразить, что есть что. Где добро, а где зло. Тогда, кажущаяся нам злом, Инквизиция, для других будет благим делом?
Только я раскрыл рот, намереваясь высказать это Доктору, как в дом вбежали стражники и не успел я опомниться, как меня свалили на пол, ударом палки по голове. Какие-то секунды я еще слышал возмущенные крики Самуила, но в итоге провалился в глубокую пропасть небытия. Не знаю, сколько времени я блуждал по владениям Орфея, но пришел в себя на холодном, мокром полу. В темнице. Все тело затекло и мне стоило больших трудов просто перевернуться с живота на спину и глубоко отдышаться. Голова гудела, видимо меня сильно приложили. Я поднял руку и ощупал себя, вроде все цело, только небольшая гематома на голове, да куча ссадин. В углу дремал Самуил.
   -Где мы? – слова давались с трудом, пересохшее горло, будто песком набито.
   - В Соборе Святого Августина, в застенках Доминиканской Церкви, ждем суда Великой Святой Инквизиции. – отчеканил Доктор монотонным и несколько обреченным голосом, и потом, уже более мягко добавил: - Ты как? Тебя через весь город, волоком, протащили.
Я сел и огляделся. Четыре монолитные стены, с огромным распятием на одной из них, да окованная деревянная дверь. Ни кровати, ни ведра, ни света белого.
   - В конце концов, не появись зла и о добре бы никто не задумывался. Это две части чего-то одного. Они едины, и поэтому пусть зло остается злом, а добро добром. Я хочу сказать, что все что есть, на своих местах. Все так, как должно быть. Неужели мы вообразили себя кем-то, кто может что-то изменить, или хотя бы понять, почему все именно так, а не как-то иначе?
Самуил от души рассмеялся. В этой мрачной камере, где ты чувствуешь себя отрезанным от всего мира, этот смех звучал как из другого мира.
   - Дорогой мой друг, даже находясь здесь, в неизвестности о дальнейшей нашей судьбе, вы продолжаете наш грубо прерванный разговор! Поистине философский подход к жизни.
Этот довод развеселил и меня. Мы сидели, и глупо улыбаясь своей участи, смотрели друг на друга. Так, в неспешных разговорах, а чаще в молчании, мы ждали, когда за нами придут. Но никто не приходил. Дни сменялись днями, хоть мы и не могли видеть этого, из-за отсутствия окна. Недели уходили за неделями. Когда мы спали, кто-то приносил нам еду, менял факел в коридоре, и так же незаметно уносил пустую посуду. Шли месяцы нашего пребывания в заключении, когда Самуил почувствовал недомогание. Гнетущая обстановка, стала еще невыносимее, когда он впал в бредовое состояние. Его лихорадило. Он не мог спать, есть, а вся его активность сводилась лишь к стонам. Это продолжалось около недели, когда проснувшись, я понял что мой дорогой Самуил бен Шем, скончался. О, мой дорогой друг! Я был вне себя от горя. Совладав с потрясением, я обнаружил в руке мертвеца клочок его одежды и написанное, неизвестно где найденным углем, письмо. Письмо, предназначенное для меня, видимо доктор предчувствовал свою смерть и написал его незадолго до рокового часа. Я аккуратно разложил кусок ткани на полу и прочел:
   «Дорогой мой, друг Философ! В эти трудные для меня часы мимолетного бодрствования, когда лихорадка отступает, давая мне возможность побыть в своем уме, я решил написать тебе это письмо. Не сожалей о моей смерти, ты прав, когда сказал что каждый из нас именно там где и должен быть, что все так, как должно. И смерть забрала меня именно тогда, когда пробил мой час. Все предрешено. Поэтому сожалеть не о чем. Не печалься и крепись, я освободился, а вот ты еще в этой ужасной камере. Главное помни: когда придет время, в этом нет ни капельки злого рока, а есть рука провидения, знай – это продолжение твоего пути. Или ты ошибочно думаешь, что смерть-это конец? »
    Дочитав письмо, я с улыбкой, хоть и сквозь слезы, посмотрел на тело Самуила. Даже после смерти, этот человек сумел приободрить меня. Успокоить. И я был ему за это благодарен. Я подошел к телу, и наклонившись поцеловал друга в лоб.

   - Ох… Мне искренне жаль вашего друга! – воскликнула наша Леди: - И вас, познавшего такую утрату, мне жаль не меньше. Прошу вас скажите, что его жизнь была отдана небесам не напрасно, и как в большинстве романов, его кончина поможет вашему высвобождению.
   -Отнюдь. – чересчур мрачно прошептал Философ и облокотившись на свои колени, и докурив папиросу, он налил себе полную чашку дымящегося Грога.
   -Тело, я обернул в тряпки, какие смог найти, и оттащил в самый дальний угол камеры. Сколько мне еще тут находиться? Я не знал. Время потекло еще медленнее без присутствия Самуила, и через пару дней я уже не мог выносить давящую тишину моей темницы. Такое состояние очень выматывало, я лежал посередине камеры на полу, не в силах пошевелиться. Днями я так лежал, то ли в бреду, то ли во сне. Через какое-то время я перестал чувствовать давление и угнетение. Мысли пропали. Пропали вообще какие-либо желания. Все потребности притупились, в еде, в движении, во всем… Я просто лежал на одном месте. Бесцельно. Наверно вы подумаете, что я сдался? И наверняка окажетесь правы. Но что мне другого оставалось? Я понимал, что если в скором времени за мной не придут, я сойду с ума. Уж лучше погибнуть, чем продолжать жить в этой клетке. Предполагаю, что я находился в таком состоянии около недели, когда впервые услышал этот голос. Женский, спокойный, шепчущий голос. Прозвучало одно слово: - Смотри.  Я открыл глаза и осмотрел камеру. Там где лежало тело Доктора, на стене было что-то написано. Мне стоило больших трудов, заставить свое ослабленное тело мне подчиниться и подползти поближе к трупу, чтобы прочесть надпись. Написано углем, почерком Самуила. Я невольно посмотрел на раздувшееся тело и только сейчас понял, какой ужасный запах от него исходит. Я проглотил подступивший комок к горлу и принялся читать:
   « Я увидел небо вблизи, потом под собой. Я обхватил планету, как любящий отец и улыбнулся солнцу.  Несуществующей рукой я погладил Млечный путь и подержал на ладони весь космос целиком. Теперь я понимаю. Рамок нет, нет пределов и границ. Нет времени, объема, верха, низа. Я больше не ощущаю ничего.»
   Я не понимал, что все это значит. Неужели мой друг общается со мной с того света? Оглядевшись по сторонам, я отполз подальше от этого запаха, и облокотившись спиной к стене, спросил в пустоту:
   -Ты не Самуил бен Шем, тогда кто ты?
Ответ последовал сразу, все тот же женский голос:
   -Ты ждал меня и я пришла.
   -Я никого не ждал… что это за надписи на стене?
   -О мой любимый Философ, ты сам знаешь. Это твой друг, твой Доктор.
   -Зачем ты пришла?
   -Разве не ясно? Ты ждал меня с рождения, когда ты появился на свет, нас связала самая сильная и глубокая любовь, какую возможно представить. И все это ради этого момента, когда мы с тобой найдем друг друга. И вот я нашла тебя, лежащим на полу, с полным отсутствием стремления жить.
   -Но я… ! – и тут я увидел на полу свое тело.
   -Теперь ты понял. Но почему же ты не хочешь принять это? Почему ты не стремишься в мои объятия, любовь моя?
Я не мог говорить от потрясения, поэтому я шептал:
   -Ты моя…
   -Даааааа….
   -Ты ….
   -Дааааа! Скажи это и отпусти себя. Разве ты не прочитал то, что написано на стене. Это начало, а не конец. Ты сам это чувствуешь, ты жаждешь быть со мной, с самого твоего рождения. Время пришло.
   -Нет!- осознание пришло внезапно: Я не готов к этому!
   -Разве ты не любишь меня?
   -Нет, уходи! Мое время не пришло.
   -Прошу не бросай меня, мой Философ. Если ты прогонишь меня, мы не сможем снова встретиться. Ты готов разорвать нашу связь? Разорвать в клочья нашу любовь?
   -Уходи и не возвращайся! – заорал я, не  совладав с собой.
   -Я уйду, но помни: ты всегда будешь любить меня, и чувство моей утраты будет преследовать тебя вечно.

   Смотритель Маяка, покусывая мундштук трубки, мрачно сказал:
   -Да, поистине, к каждому она приходит по-разному. Но всегда с теплом и любовью. Не принять ее, значит оказаться потерянным.
   -Вы правы, мой дорогой Смотритель, но на этом моя история не закончена.
   -Неужели? Разве может быть продолжение? Или вы хотите сказать, что она пришла снова?
   -К моему глубокому сожалению, нет. Но все по порядку. Итак, я очнулся лежа на полу, и первым делом огляделся. Тело Доктора, где лежало, там и лежит. Надпись все там же на стене, но она другая. Это бросилось в глаза почти сразу, по расположению строк. Я, снова пытаясь заставить затекшее и ослабленное тело двигаться, подполз к трупу, и прочитал написанное:
   «Мир исчез. Покой бесконечности, бесконечное свершение,  расширение, наполнение. Все  смешалось, все стало чем-то большим, чем самое великое. И самое великое растворилось  и перестало существовать. Не стало ничего, ничего. Я есть все и ничто. Бесконечное, Великое Ничто.»
   Не могло быть сомнений, что надпись написана Самуилом. Откровения мертвого человека. Но как это возможно? Неужели она права и это только начало? Я даже не смог отползти от тела, чтобы не чувствовать этот запах, как провалился в бессознательное состояние. Весь мой сон состоял из кратких отрывков моей жизни. Я видел себя младенцем и первый свет, видел подростком и еще живую мать, видел свой зрелый возраст, первую женщину… я вспомнил все, до самых мелочей. Вся жизнь, как это ни банально, предстала мне во всем своем великолепии. Нет ничего прекрасней жизни, нет ничего восхитительней ее бренности. И великое чудо свершения, закончить ее в положенный срок. Теперь я все понял. Я очнулся. Грудь сдавило и, схватившись за нее рукой, нащупал кусок ткани, лежащий на мне. Я пригляделся к ней и с опаской глянул на труп Доктора. Ткань была следующим письмом:
   «В этой бесконечной пустоте, появился огонек рождения. Он рос и рос, пока не достиг предельной точки. Точки созидания. Конец стал началом, пустота обрела форму, и далекий крик рождаемого возвестил следующий цикл моего существования. Все  устремилось на этот крик и по мере приближения звука все обретало смысл…»
   Дочитав письмо, я выронил его из руки.
   - Вот он смысл. – сказал я в пустоту и тут же услышал легкий шорох в углу камеры. Я повернул голову в ту сторону, и немой ужас отразился на моем лице. Там стоял кто-то, скрытый тенями и смотрел на меня застывшими красными глазами. От этих глаз исходили потоки горячего воздуха, и тепло доходило до меня, лежащего, без возможности двигать слабым телом, посередине камеры.
   -Не бойся меня. – его голос был очень глубоким и древним. Так говорят седые старцы, рассказывая своим правнукам что-то из своего прошлого. Пришелец не двигался. Не пытался приблизиться и это меня немного успокоило:
   -Что ты хочешь? – спросил я.
   -Того же что и ты. Ты знаешь, что твое время не пришло, но и оставаться в этом месте ты больше не можешь, так? Я предлагаю тебе выход. Скажи мне, что ты хочешь больше всего и я дам тебе это.
   -Я не хочу умирать. – я не раздумывал над ответом.
   -Да, будет так! – сказал пришелец и вышел из тени. Раздувшийся и сгнивший труп Самуила приближался ко мне, сверля меня своими огненными глазами. В ужасе я отвернулся от него и перед тем как провалиться в темноту, увидел в углу кучу тряпок, в которые сам заворачивал тело Доктора.
   Философ обвел нас взглядом, и улыбнувшись допил остаток грога.
   -А что было дальше? – задал я вопрос, который всех мучил.
   -Дальше мой дорогой Аристократ, я принесу нам белого вина с виноградом и грушами. – С этими словами он вышел из кабинета.
   -И что вы обо всем этом думаете?- спросил я друзей, когда Философ вышел.
   -Знаете, дорогой Аристократ, вам надо было смириться после рассказа Смотрителя, что сегодняшняя встреча несет самый, что ни на есть мистический и потусторонний характер. – Леди улыбалась, и я заметил в ее глазах игривые нотки.
  -Наша Муза права. – Смотритель, скрестив руки на груди, кивнул Леди: - Сегодняшним вечером не удивляйтесь ничему, в конце концов, непознанное всегда будоражит воображение.
   Вошел Философ с бутылкой белого вина и фруктами.
   - А дальше мои друзья, я оказался в этом доме. В доме, из которого не могу выйти уже очень много времени. Да и надобности нет. Все что мне нужно у меня здесь есть.
   
   Смотритель смотрел на музу, забивая Кавендиш в трубку, а та в свою очередь смотрела на Философа, с некоторой долей уважения и понимания. Я был немного растерян и чуточку напуган таким поведением моих друзей. Было очевидно, что они втроем знали что-то, во что меня пока посвящать не собирались. И да, это действительно будоражило мое воображение. То, что началось как некий фарс, как сказка, как небылица, вдруг приобрело форму действительности, как ни поразительна была эта мысль.
   -Я потрясен. – признался я: - Ваши истории, полны иносказаний и двусмысленности, но они очень поучительны. Притчи, я бы сказал. И, несмотря на свое возросшее любопытство я, все же, еле сдерживаюсь, что бы не попытаться их разгадать. Ведь должно быть объяснение всему, что я слышал от вас.  Но как вы и сказали, пусть все остается тайной без разгадки, поэтому я воздержусь от дальнейших расспросов.
   Смотритель маяка, все это время смотрящий на Леди, задумчиво сказал: - Похоже, нашей общей знакомой, есть что поведать нам. Я прав, моя дорогая?
   -Совершенно верно, мой друг. И если вы позволите я начну с вопроса к Хозяину дома. – она посмотрела пристально на Философа: - Вы испытываете чувство утраты?
   Все взгляды уставились в его сторону.
   -Да. Постоянно. Я совершил ошибку, и вынужден теперь помнить об этом.
   -Что ж. Мой рассказ несколько похож на ваш, он тоже про ошибку и утрату. И мне, как и вам, приходиться с этим жить.
   За окном снова сверкнула молния. Грянул гром, и дом затрясло с новой силой. Наша муза поежилась, и Смотритель накинул ей на плечи теплое покрывало. Она улыбнулась ему благодарной улыбкой, и он по-отечески, погладил ее по волосам.

   - Тогда в мире буйствовала чума.  Люди-птицы как вестники смерти, ходили из дома в дом, собирая урожай.  Трупов было столько, что их не успевали вывозить из города. Они были везде. Костры, на окраине, горели день и ночь, повозки к ним текли караванами, прямо в огонь, сгружая тела. Выжившие не видели неба от дыма, очень долго. А вместо дождя, порой, с неба сыпался пепел. Это было злое время. Я тоже была больна. Все лимфоузлы были воспалены и гноились, мое время было сочтено. Мой муж уже сгорел в одном из костров, и мне предстояло пойти вслед за ним. Но было обстоятельство, удерживающее мою жизнь в теле. Это мой ребенок. Как и я, он был болен, и мне невыносима была мысль об этом. Я часто спрашивала себя, что будет, когда я умру? Кто позаботиться о нем? Но очевидность, жестокая реальность, готовила ужасную участь младенцу. Время шло, костры продолжали гореть, моя болезнь усиливалась и в скором времени я не смогла встать с кровати. Люди-птицы, все чаще стали заходить ко мне в дом, как стервятники, ожидая моей, и ребенка, кончины. Я чувствовала приближение черной смерти, но что я могла сделать? Только ждать и надеяться. И в одну из ночей, ко мне в дом пришел необычный гость.  Он назвал свое имя… Казот, и присел на край моей кровати. Младенец лежал рядом и спал. Черный плащ гостя был таким же, какие носят люди-птицы, но маски не было, и я видела его лицо. Точеные черты, острый подбородок и огненные, красные глаза.

   Леди запнулась и посмотрела на присутствующих, остановив свой взгляд на мне.
   - Огненные глаза? – переспросил Философ: - Глаза, источающие тепло и будто смотрящие куда-то внутрь тебя?
   -Я уже сказала, дорогой друг, что моя история, похожа на вашу. – леди улыбнулась и невинным тоном добавила: - Ох, к этому вину, очень подошел бы кальян с  виноградным табаком.
   Философ вышел, ни слова не сказав, и вернулся с большим Кальяном, вкусно пахнущего, ягодного табака. Леди начала курить, и комната окуталась сладостной дымкой. Передала мундштук мне и продолжила свой рассказ. Я затянулся и отметил про себя приятный, несколько ментоловый, вкус восточного дыма. Леди верно подметила, вкус вина очень оттенял вкус этого табака.

   - Несмотря на пугающий вид Казота, голос его был дружелюбный и спокойный. Внушал доверие.
   - Вы умираете госпожа. – сказал он: - и в скором времени ваш ребенок последует за вами. Мне искренне жаль вас, поэтому я пришел предложить вам выход. Вам обоим.
   - Спасите мое дитя.- в порыве сказала я: - Только он важен. Сохраните его жизнь, не мою. Умоляю господин, если можете, если это в ваших силах, спасите его.
   - Вам обоим. – повторил он, несколько сердито. – Я предлагаю выход, для вас обоих. Но знайте если вы согласитесь, ребенок никогда больше не будет принадлежать вам. Вам придется навеки распрощаться с тем, кого вы породили. Вы готовы к этому?
   Его взгляд, ожидающий ответа, был жгуч и нетерпим. Он приблизил свое лицо к моим губам и будто по их движению хотел услышать ответ. Стало трудно дышать, и я одними губами сказала желанное для него слово: - Согласна. Выдох, которым я сказала, это слово, был последним. Последующий вдох, был первым, которое я сделала, в теле своего ребенка. Какое-то время я понимала что происходит, и посмотрев на фигуру господина Казота, увидела в его руках младенца. Своего ребенка, спокойно спящего в его объятиях. Гость накрыл его своим плащом и вышел из дома. Дальше мое сознание померкло, и воспоминания об этой ночи вернулись ко мне только в совершеннолетнем возрасте. Сначала они приходили ко мне в ужасных кошмарах, но по мере моего взросления, я все отчетливее понимала, что мои страшные сны, это давно ушедшие воспоминания. Я попыталась забыть это и жила довольно счастливо, но лицо ужасного господина Казота преследовало меня. До той поры пока он не явился снова, ночью оказавшись у моей кровати. Точно такой же, в черном плаще и жгучими красными глазами. С ним пришла молодая девушка, которую он представил как мою дочь. Она была прекрасна и грустна. Очень похожая на меня, но другая. Я не могла оторвать взгляд. Это моя дочь! Пусть она моего возраста, но я точно знала, это она. Казот не вмешивался, давая мне самой совладать с чувствами и узнать в ней ту, которую я родила. Мою точную копию.
   -Я не обманул тебя, мая госпожа. – констатировал он.
   -Что с ней? Почему она такая, бледная… и грустная? – Я не отрывала взгляда от девушки.
   -Отец. – девушка отвернулась от меня и посмотрела в глаза Казоту: - Мне не хорошо тут, позволь я выйду и не буду вам мешать?
   -Иди, милая. – он повелительным жестом указал в сторону и повернувшись ко мне улыбнулся, я это даже не заметила. Девушка шагнула в сторону окна и следующим шагом вошла в свое отражение в нем. Растворилась в стекле. Я от испуга подобралась и до подбородка закрылась одеялом, не отводя взгляда от окна.
   - Госпожа моя, очень важно, что бы вы услышали сейчас каждое мое слово. Она ваша дочь и поверьте, она живет в комфорте. Я забочусь о ней и оберегаю как свою. Пусть вас не обманывает ее сходство с вами, характер у нее не ваш, он более мой. – с этими словами он снова улыбнулся, сверкнув своими глазами.
   Я молчала.
   - Я вам показал ее, чтоб уверить вас, что я сдержал обещание. Теперь знайте, я буду приходить за каждым вашим ребенком. Это плата за ваше бессмертие.
   Казот направился к двери и на пороге остановился, повернулся ко мне и добавил:
   - Выбора у вас, к сожалению, нет. – И он скрылся за дверью.
   Прошли года. Я жила, в большой, обеспеченной семье и разумеется к определенному возрасту меня выдали замуж. Через несколько лет я была уже в положении. Мой муж был сам не свой от счастья, вся родня только и разговаривали о будущем моего еще не родившегося ребенка. Только я не испытывала восторга от этого. Взгляд господина Казота, не уходил из моей головы. Скажу честно, я надеялась, что он не придет, но в назначенный срок он пришел. Роды были тяжелыми, служанки и повивальные бабки сновали вокруг меня, когда в изголовье моей кровати возник его зловещий лик. Казалось, кроме меня его никто не видит, и не догадывается о его присутствии. Он приблизил свое лицо к моему, когда боль от родов достигла предела, и я еле дышала. Он наслаждался видом моих мук, поняла я.
   - Ты умрешь. – шепотом сказал он. Его дыхание обожгло мои губы, и я отвернулась. Шепот продолжил:
   - Ты умрешь, с этим ничего не поделаешь. Но ты выживешь в теле своего ребенка. Он будет расти, сильным и здоровым, в компании своей сестры и под мой опекой. Умри, моя госпожа и живи снова. Умри, моя госпожа и живи раз за разом.
   Следующей волны боли мое тело не выдержало, и через мгновение я увидела свет, появившись в этом мире. Первый крик, плач и отчетливая фигура Казота в изголовье кровати, все так же шепчущий что-то бездыханному женскому телу.
   В доме Философа все вздрогнули, когда за окном грохнул гром. Дом зашатало из стороны в сторону и большинство окон потрескались. Огонь в камине пригнулся и зашипел.
   - Не волнуйтесь друзья, этот дом видел куда более худшие ураганы. – Философ, приободрив всех, сам был как-то не весел: - Надо чего покрепче. – со знанием дела заявил он и скрылся в соседней комнате.
   - Бочку этого бренди хранил в своем подвале, один человек, около сорока лет. Не спешите пить, насладитесь его ароматом.
   Все взяли по бокалу и принялись вдыхать аромат напитка. Запах сырой древесины смешанный с ароматом дуба был истинно мужским, но нашей Леди он тоже пришелся по вкусу.
   -Прошу вас, продолжайте, моя госпожа. – сказал я, заметив как Смотритель и Философ, подозрительно смотрят на нашу Музу: - Мне кажется, из этого дома все уйдут, уже другими личностями.
   Все улыбнулись. Обстановка явно была разряжена.

   - Родился мальчик. – продолжала леди. – Память о прошлой жизни, в этот раз пришла ко мне довольно рано и я осознала, что в мужском теле я чувствую себя не комфортно. Но жизнь продолжалась. Новые эмоции, мысли, друзья. Поочередная смерть родственников, каких я помнила из прошлого. Мир изменился, как и города и нравы. Но я оставалась прежней, хоть и в новом теле. Мне нашли призвание, воспитание дало мне какие-то устои, потом служба в армии. Все мальчики тогда призывались. Вернувшись, меня уже ждала девушка, назначенная мне в жены и в скором времени мы были женаты. С рождением ребенка, снова появился мой господин Казот и я начала жить новую жизнь. Потом снова, и снова. Я потеряла счет своим жизням, когда поняла, что больше так не могу. Это было невыносимо. Раз за разом, отдавать своего ребенка в руки этого существа. Раз за разом паразитировать в теле новорожденного, что бы продлить свое существование. Я стала видеть в этом мерзость и с каждым приходом Своего Ночного Гостя, пыталась не дать ему сделать задуманное. Но ничего не получалось. Каждый раз я умирала и возвращалась. Раз за разом, когда в одну из таких ночей, пришел не Казот, а моя дочь в теле которой я сейчас находилась. Младенец, родившийся сегодня, лежал со мной в кровати и спал, ожидая своей участи. Девушка молчала, только грустная улыбка играла на ее губах, когда она поцеловала ребенка в лоб и нежно погладила по щеке. В ее движениях была обреченность, любовь и горечь. Она, как будто хотела оградить ребенка от ужасной судьбы. Я протянула к ней руку и сквозь слезы улыбнулась. Она нахмурилась и протянула руку в сторону зеркала, стоящего в углу моей комнаты. В ее глазах было осуждение, когда она смотрела на меня. Даже ненависть. Я посмотрела на зеркало, странное текучее изображение было в нем. Как гладь воды. И в эту гладь, как сквозь прозрачные ворота, прошла моя гостья. Я в комнате осталась наедине с ребенком. Мысли вихрем закружились в голове, когда я, не отрывая взгляда от зеркала, поняла, что рябь не исчезла. Ворота открыты. Моя дочь указала на дверь, а мне надо решиться. Возможно это шанс. Шанс все это остановить. Но что я найду там?
   - Выбора нет. – повторила я слова Казота, и бережно устроив младенца на руках, ступила в отражение.
    Бесконечно-длинный коридор, без конца в обе стороны. Стены, пол и потолок сделаны из черного, гладкого камня, похожего на эбонит. Он настолько гладок, что я размытым силуэтом, отражаюсь во всех направлениях. На стенах, на всем их продолжении, в ряд висят огромные, серебряные зеркала, выполненные в виде дверей. Когда я подошла к одному из зеркал, своего отражения я не увидела, но стоила мне повернуть дверную ручку на нем, как внезапно отражение в зеркале переменилось, и я увидела… себя, больную чумой, при смерти, лежащую в кровати рядом с младенцем. Это было Начало. Я отдернула руку, и встала в замешательстве перед зеркалом, смотря на отражение эбонитовой стены позади меня. Но что ей сказать? Отказаться от предложения господина Казота? Но тогда она умрет, как и ее ребенок. Согласится она на это? Любая мать отдаст все что имеет, лишь бы сохранить ребенку жизнь. Я понимала, что на ее месте, сделаю все так, как уже когда-то сделала. Но как быть? Как остановить этот замкнутый круг? Я снова взялась за ручку и уверенно вошла в отражение. В том доме было старое небольшое зеркало, послужившее мне входом. Женщина на кровати увидела меня с ребенком на руках и улыбнулась. Я подошла и села на край кровати. Мы с ней были очень похожи. Все мои жизни сохранили общие черты рода, и нас можно было назвать сестрами. Она прижала к себе своего ребенка, и я повторила это за ней, обняв своего. Мы смотрели друг другу в глаза, видя отражение себя.
   - Мы умираем. – печально сказала она.
   - Я знаю. – тихо произнесла я и склонила голову. Внезапно, чувство отчаяния и ужаса, возникло за моей спиной. Тьма была настолько чудовищна, что я боялась повернуть голову. Меня затрясло, когда чья-то ладонь легла на мое плечо.
   - Оставь их в покое. – прошептала я.
   - Почему, моя госпожа, я должен сделать это? – Казот вышел из-за моей спины и сел на другой край кровати.
  - Потому что я предлагаю вам моего младенца, взамен. – сказала я и протянула ребенка, склонив голову.
   - И себя? – взяв ребенка в руки, он с улыбкой смотрел на меня.
   - Да.
   - Но ты уже моя. – его голос стал жесток, а глаза пылали: - Теперь мне нужна и она. Сказав это, он накрыл ребенка краем плаща и исчез в зеркале. Я посмотрела ему в след и слезы покатились у меня из глаз. Женщина, лежащая в кровати, была мертва. Но на ребенке, лежащем рядом с ней, следов болезни больше не было. Я встала и медленным шагом, последовала за господином Казотом.
   - Больше я своего ребенка не видела, но точно уверена, что младенец из того дома выжил, и его род тянется, не пресекаясь. – Леди, смотревшая до этого на огонь в камине, перевела взгляд на нас, и мы увидели горькую тоску в ее глазах.
   - Я полагаю, мой рассказ дополнил предыдущие два. – на этот раз ее манера была непринужденная, она улыбалась и потягивала бренди из своего бокала.
   -Более чем, моя леди. – сказал Философ.
  - Что-то наш Аристократ молчит, а его истории мы еще не слышали. – Смотритель говоря это, поднял вверх свой бокал, как бы приглашая меня начать. Я оглядел всех присутствующих. Шторм за окном давно стих. Никто даже не заметил, как он закончился. В камине догорали угли.
   - Что ж, будьте любезны, мой дорогой Философ, вы проницательны и внимательны к мелочам, скажите, заметили ли вы что-то общее между тремя вашими рассказами.
   - Все они одной тематики. – промолвил он, не понимая к чему я веду.
   - Верно, и все они говорят о вашей судьбе. Человеку давно пора понять, что он не волен распоряжаться своей жизнью. Право выбора, о котором, очень часто упоминают философы… - я хмуро глянул на Хозяина дома. - … всего лишь попытка человека, дать себе иллюзию господства над собой. Нет, это заблуждение. Каждый всегда выберет что-то одно, не основываясь на какие-то морали. При этом он сам себя будет убеждать, и других, что его выбор сугубо его личное. Но он выберет то, что ему уготовано выбрать. Ложное ощущение возможности решать. Я был тогда там. Стоял за спиной Смотрителя на берегу, и видел, как он боялся поверить в случившееся. Как он не принял свою судьбу. В камере я разговаривал с тобой Философ. Ты отказал ей, но принял мое предложение. Ты променял свою участь, на предложение дальнейшей жизни. Ты пуглив, и я воспользовался этим. А вы, моя госпожа… - с этими словами, я встал, подошел к ней и поцеловал ее руку. – Воззвали ко мне, со смертного одра, и в нужный час я пришел. Вы отдались мне добровольно, и теперь всегда будете принадлежать мне.

   Воздух в доме накалился: -Вы все, всегда будете моими! Помните об этом и существуйте в ожидании моего прихода. Вам не скрыться от меня, не убежать, вы в моих владениях.
   Я отошел к выходу из комнаты и накинул свой черный плащ. Обернулся на застывших в немом ужасе людей, и протянул руку. Безмолвно и в смирении, ко мне подошла Леди и вложила свою ладонь, в мою. Последнее что увидели, Смотритель и Философ, это мои полыхнувшие красным глаза.