Селезень

     Дядька с племяшом обожали друг друга. Имя у них было одинаковым. Только младший старшего всегда звал дядей Ваней, а сам в зависимости от возраста, настроения, ситуации и других обстоятельств был  Ваняткой,  Ванькой, Иванком,  Иваном и даже Иваном Ивановичем. Несмотря на большую разницу в возрасте, им было интересно вместе,  всегда находились общие дела. Может быть, всё было так, потому что у дядьки были две дочери, а он всегда хотел иметь сына. Как бы то ни было, всяких нестандартных историй с ними случалось  немало. Та, о которой пойдёт речь, произошла  перед уходом Ивана в армию.
    Это было время, когда всю деревню охватил «утиный бум». Кто-то один привёз откуда-то домашних  уток – селезня с  самкой.  И вскоре их потомство гуляло уже в каждом дворе. Все самки рождались одинаково белыми, и селезни были красавцами, что называется, один в один, причём в каждой стае держали только одного самца.
    Дом  дяди Вани стоял  у самого затона, который весной сильно разливался. Здесь собирались по утрам все деревенские утки. Привольно плавая в воде, они  не подозревали, что становились приманкой для диких уток. Те на пути перелёта садились сюда же для отдыха. Дикие стаи плавали в противоположном краю затона, боясь подплывать близко к деревне. И поэтому домашние утки плыли к ним сами, очевидно, принимая их за своих.
    Оба крякающих сообщества перемешивались так, что издали на глаз трудно было определить, где – свои, а где – чужие. Хотя дикие самки были обычно серыми. А вот селезни, и свои, и чужаки  имели одинаковую «боевую» раскраску.  С  наступлением вечера  домашние утки делились на семьи, и каждая, чинно вышагивая за вожаком, безошибочно находила свой двор.  Такой порядок очень облегчал жизнь хозяев и притупил осторожность некоторых. И вот что из этого однажды вышло.
    В один из тёплых майских дней   Иван помогал дядьке чинить крышу  сарая. С верхотуры всё было видно, как на ладони. Бросив взгляд на затон, дядька заметил:
- Чё-то  уток в затоне стало много. Видать, «дикари» присели отдохнуть.
- Дядь Вань, а ты не боишься, что вместе с дикими утками и ваши улетят? – пошутил Иван.
- Эх, Ванька, ничего ты не понимашь в птицеводстве. Ну, скажи, зачем домашним лететь в каку-то там тьмуторокань, если живут оне на полном нашем иждивении, да ещё в тепле? Нам бы хоть один день так пожить, кедер-ёлка! Да и не летают оне, потому как крылья-то  у их  у всех чуть подрезаны. Размаху не хватит, чтоб поднять свой жир в воздух. Да, чё я тебя  вразумляю,  сам знаешь.  Утки-те и у вас есть, - спохватился дядька.
Они закончили ремонт и дядька решил это дело отметить. Зайдя в дом, он крикнул:
- Зоя, подавай обед, да не забудь чего-нибудь покрепче, а то крыша недолго будет служить.
- Как починили, так-от  и будет служить.
При очередном взгляде на затон Иван вдруг воскликнул:
- Смотри, селезень подплыл совсем близко к мосткам. Интересно, свой или чужой?
- Чужак, однако. Наш-от свой гарем  не оставит. А этот  чё-т  вынюхиват, не иначе. Вот нахал! А ну, пошли, надо его наказать.
     Дядька вынес из дому ружьё, и они пробрались к старой бане. Вода разлилась так, что от неё до бани  было метров пять. Стекла в маленьком окошке не было.  Неловко пролезая в низкую дверь, дядька наступил на медный тазик.  Грохот спугнул селезня. Он быстро поплыл в противоположный конец затона.
- Спугнули, кедер-ёлка! Ну, ничё, подождём… нам не привыкать… и подольше в засадах сиживали.
Селезень, отойдя от  испуга, снова  приблизился к мосткам.
- Глянь,  больно наглый чужак попался! Щас мы отправим его в су-у-уп…
Дядька стал прилаживаться. Окошко находилось низко, стрелять  можно  было только лёжа,   но мешал большой живот. Тогда он решил лечь набок. По ошибке  примостившись на правый бок, понял, что так будет несподручно – правая рука должна быть свободной.  Он стал переворачиваться на левый. Ванька, с трудом сдерживаясь от смеха,  наблюдал за его телодвижениями, которые сопровождались кряхтением и сопением.
- Гляди, Ванька, как надо охотиться. Учись, пока я живой. Ну, всё, красавец, теперь ты наш.
Ваньке стало совсем смешно:  чему учиться-то! До самца каких-то  десять - пятнадцать  метров. Сбивали и подалее! 
Дядька поставил палец на курок, но селезень, будто почуяв свою близкую кончину, внезапно нырнул.
- Ага, в прятки играть вздумал. Эту игру мы знам … из детства нашего босоногого.  Некуды тебе деваться, милок. Нету  у тебя выбора. Подождём…
Ванька не сдержался и прыснул от смеха.  Выбор у селезня был: мог вынырнуть далеко от мостков и скрыться за ближайшими  кустами.  Но, видимо, удача была сегодня на стороне охотника.  Самец  вынырнул тут же. Грянул выстрел. Баба Зоя, вздрогнув от неожиданности, подумала: Ну, вот! Завтра будет утиный супчик».
   Дядька, довольный до невозможности, бросил добычу  в сенях, сказав жене:
- Зоя, пусть полежит, я потом сам ощипаю утку.
 Затем потянул Ваньку за рукав:
- Пошли к вам. Отец  твой тоже должен выпить за нашу удачу.
 Трапеза была в разгаре, когда через порог перевалилась разгневанная баба Зоя с селезнем в руках. Ванька, который был трезвее всех живых, понял, что ожидается тяжёлый финал так хорошо начавшейся пьесы.
- Ваня, я тебя спрашиваю: это что такое?
Баба Зоя, держа селезня за лапу, поднесла его в запале к самому лицу мужа. Тот,  отпрянув,  остановил шатающуюся, как маятник, голову  утки:
- Ты чё, Зоя? Зрение потеряла?  Селезень это. Да? – спросил он присутствующих, словно и сам уже засомневался.
- Чей это селезень, я спрашиваю?
- Дак откуда мне знать? Каки-то странные вопросы задаёшь, на допрос похоже.  Природный он, однако…
- Да, допрашиваю, потому что  селезень-от  наш, родной! Утки- то одне пришли домой, без вожака! Хорошо, что  муштрованные! Я глядь-поглядь: ни одной утки в затоне нету,  даже диких! Ну и нашла своего родимца в сенях. Вот, видите, -  растянув селезня за крылья, она  стала   его подносить ко всем поочерёдно. – Одно крыло подрезал он,  другое – я.  Моё-то  ровнёхонькое, а его вон … как будто бороду подрезал тупыми ножница’ми.
Дядька, сообразив, наконец, что попал впросак, для начала попытался пошутить:
- Зоя, крылья-те  не наши, а селезеня.
- Сам ты селезень непутный! Как теперь потомство будем получать?  Чужому своих хватает!
Дядька после «оскорбления» решил пойти в атаку:
- Селезень сам виноват! Нечего было свой гарем бросать на чужаков! И, вобше, имею я право съесть свою собственную утку? Имею! А селезень – дело наживное!
Баба Зоя, оторопев от такого наступления,  сразу присмирела. Все сидевшие уже давно покатывались со смеху, наблюдая за этим концертом. Отец Ивана успокоил сестру:
- Чё распалилась-то? Чай, не корову потеряла. А селезня мы найдём. Вон у нас один подрастает, скоро настоящим мужиком станет.  Садись за стол, помянём селезня, царствие ему в кастрюле!
 Слегка пригубив спиртное, баба Зоя отошла от потрясения и опять стала той самой тётушкой, которую Ванька любил за весёлый нрав.
- И, вправду, чё я так  разошлась-то?  Подумаешь, какой-то селезень!
- Какой-то! – рассмеялся дядька. – Я думал, ты его об мою физиономию растреплешь-от , бедного! Уже и с красотой прощался…
   На следующий  день два семейства, объединившись за столом в доме дядьки, с удовольствием хлебали утиный бульончик, не забыв перед этим выпить по стопке.  Не за «упокой» селезня, а за своё здравие, конечно. Дядька, как мог, расхваливал суп:
- Вкусно, кедер-ёлка!  Жирён, был, однако, наш самец!  Дики-то  утки весной тоже упитанные, но на перелёте каку-то  часть своих запасов жировых всё одно теряют. Не-е-е-т, хорошо, что своего подстрелил. Правда, Зоя?..
                2016 г.