У меня балетно-оперный запой

В этом театральном сезоне, неожиданно для себя, я установила личный рекорд – побывала более 50 раз на оперных и балетных спектаклях. Только в Мариинке за последние два месяца – 40 раз. Подсчитала, потому что друзья, почти что крутя пальцем у виска, все время иронически спрашивали меня об этом. И опасливо осведомлялись, не разорилась ли я. Я и сама немного удивлялась своему неуемному желанию еще и еще раз слушать любимые оперы и любимых певцов, смотреть запавшие на душу балеты, интересоваться исполнением одних и тех же партий разными понравившимися мне певцами и танцовщиками. Правда, подсчитать, сколько денег я истратила в этом сезоне на театр, у меня не хватило духа – зачем портить удовольствие? И я сказала себе, что за удовольствие надо платить, а любовь (даже к театру) требует жертв, заявила друзья, что у меня балетно-оперный запой, и выкинула сомнения из головы. Но думать об извивах собственной психики не перестала.
Года три назад у меня возникло какое-то апокалиптическое ощущение, что мир сошел с ума, что все катится в тар-тарары… Потом закрутилось – Украина, Крым, Донбасс, теракты, взорванные самолеты… Концептуальное искусство, постмодернистский анархизм, фекалии в банке как артобъект, распятие в ночном горшке в Папском дворце в Авиньоне как предмет искусства… Информационные войны, фэйковые вбросы в сети… Интуитивно захотелось куда-нибудь спрятаться, куда-нибудь «нырнуть», чтобы, как говорил М.Жванецкий, «не стоять во всем этом»… Как-то довершило картину участие в научной конференции в Высшей школе экономики в Москве прошлой осенью, куда я поехала, чтобы пообщаться с коллегами на тему о медиаграмотности, умению отличать правдивую информацию от заведомо ложной… Как белая ворона выступала с докладом о том, что мы оказались в Королевстве кривых зеркал, когда в демократической Европе нарушают все базовые принципы «честной игры» в журналистике, где непроверенные и неподтвержденные факты становятся при необходимости «королевой доказательств»… Мне возражали, что да, так и должно быть, это российские журналисты все врут… И в какой-то момент я подумала: «да ну его все к шуту! Пойду-ка я куплю билет в Большой на «Дона Карлоса» и на «Эсмеральду» в Кремлевский балет, а заодно и на новый балет Большого – «Герой нашего времени»». И купила. Мне потом сказали, что на «Дона Карлоса» – чудом… Вот тут-то я и поняла, что наконец-то попала в родную стихию. Прекрасный был «Дон Карлос», но больше всего меня очаровала «Эсмеральда». Это было, как воспоминание детства, – много лет назад я смотрела этот балет в театре Станиславского и зачитывалась «Собором Парижской богоматери» В.Гюго (один из любимых моих романов). Я просто заболела музыкой Цезаря Пуни, перерыла Интернет, пересмотрела все доступные версии этого балета, вариации Эсмеральды и па де де Дианы и Актеона в разном исполнении… Я знаю, что специалисты с презрением отзываются о Пуни как композиторе, что он использовал в своих балетах популярные мелодии своего времени (как потом я поняла, он был не одинок в таком подходе, это было веяние времени)… Но для меня она была как повязка на рану. Видимо, умел он отбирать лучшее в творчестве современников. Так я набрела на «Венецианский карнавал» – единственное сохранившееся па де де из забытого балета Ц.Пуни «Сатанилла, или Любовь и ад». Эту музыку в разных вариантах я слушала без конца, как кошка, которой вживили электрод в центр удовольствия и научили активизировать его нажатием лапы на клавишу (это реальный эксперимент, кошка умерла, потому что не могла остановиться). Выяснилось, что часть этой музыки Пуни –об работка виртуозной пьесы Паганини с таким же название – «Венецианский карнавал», которую так страстно исполняет несравненный немецкий скрипач Дэвид Гаррет в фильме «Паганини: скрипач дьявола». И, как оказалось, Паганини тоже не сам сочинил эту прекрасную мелодию, в этой музыке он сделал обработку известной итальянской народной песни, которую сегодня поют и известные западные певцы, а в советское время мы знали ее под названием «Тиритомба», и ее пел Муслим Магомаев. Народ плохое не сохранит в исторической памяти… Хорошее дело Интернет, если его использовать во благо! Так я вновь окунулась в спасительный мир любимой музыки.
Конечно, я и в детстве была просто больна музыкой и всем, что с ней связано – танцами, пением, игрой на пианино. В 9 лет попала на оперу А.Рубинштейна «Демон» в Кировский театр (ныне Мариинка) (нас с подружкой (Лидой Гольдберг) привел на дневной спектакль ее отец, работавший на «Ленфильме»), все, что происходило на сцене, а особенно хор «Ноченька» и романсы Демона «Не плач, дитя, не плачь напрасно» и «На воздушном океане», впечатались в сердце и в память навсегда. Единственное, что тогда вызвало недоумение, почему молодой герой Синодал, влюбленный в Тамару, вышел кланяться после того, как умер в конце первого действия.
В это же время, увязываясь за другой подружкой во дворец пионеров на Большом проспекте Васильевского острова, буквально, высидела себе право заниматься вместе с ней в хореографической студии. Благодаря этому я могу себе представить, каково это, стоять на пуантах. Около нескольких месяцев я стирала в кровь ноги, осваивая какие-то простенькие фрагменты из классических балетов. Правда, это уже было в небольшом уютном белорусском городе Гродно, куда сменив работу и всю жизнь, перевезла всю семью моя мама. Там же, в новой школе я попросилась в хор, куда, как потом выяснилось, всех и так загоняли принудительно. А в 6-м классе, случайно высказав свою заветную мечту, научиться играть на рояле, сподвигла свою бабушку купить нам с сестрой пианино. Благодаря этому я до сих пор могу сыграть несложные фрагменты из бабушкиного клавира «Травиаты», когда вокруг нет никого, кроме дочери, а сестра и ее сыновья стали музыкантами. Племянник-флейтист и сейчас играет в Ульяновском симфоническом оркестре. Сколько «живой» музыки я переслушала в их исполнении, когда они готовились в академконцертам и экзаменам в музучилище (особенно запомнилось «Приглашение к танцу» Карла Марии фон Вебера)! А сколько романсов и арий мы перепели с сестрой под ее аккомпанемент уже взрослыми, для себя, для удовольствия! То есть слушателем и любителем я стала вполне хорошим.
И, конечно, повлиял мой отчим, наполовину состоявшийся тенор, уже покойный Александр Трофимович Терентьев (после женитьбы на моей маме Козлов). Хоть мне и неприятно вспоминать о нем как о человеке, голос у него был хороший, сильный, хорошо поставленный. И если бы не слабоволие, не пьянство, не какая-то патологическая неспособность к целенаправленной деятельности, он мог бы петь в провинциальном театре или в филармонии, что, собственно, и произошло в итоге на Дальнем Востоке – в Благовещенске, (мы жили там четыре года, пока мама делала карьеру на преподавательском поприще). Там не хватало кадров, и никого особенно не волновало отсутствие музыкального образования. Он начинал учиться пению взрослым человеком в какое-то студии при Кировском театре (ныне Мариинка) у Елизаветы Гинзбург (если не ошибаюсь в имени, это было в начале 1960-х годов). О ней он и его друг, и ныне живущий в Петербурге Анатолий Аркадьевич Кролли (мой другой, предыдущий так сказать, отчим, тогда обладатель небольшого красивого баритона) с восхищением говорили без устали, как о гениальном преподавателе пения, прекрасном импровизаторе и концертмейстере. Они много пели дома, когда дружили, и потом, когда раздружились. Мне очень нравилось их слушать. Мама с Александром Трофимовичем как-то даже пару раз были в гостях у Елизаветы Гинзбург, незадолго до нашего отъезда в Гродно. От нее они принесли магнитофонную запись с великолепной фортепианной импровизацией в стиле Шопена и с цитатами из него, которую потом сами слушали без конца, и я заслушала ее буквально «до дыр», то есть до полной непригодности. Играла она, действительно, изумительно.
Так вот, уже в Гродно, Александр Трофимович почему-то очень много самостоятельно занимался пением дома, и мама его очень в этом поощряла, полагаю, это была такая трудо- и арт-терапия после его пьяных «подвигов» (моя мама – доктор наук в области физиологии, специалист по высшей нервной деятельности). И тогда, он становился говорлив, любил рассказывать про технику постановки голоса, про бельканто, про пение на дыхании, про зажатую и открытую гортань, про достоинства манеры пения Марио Дель Монако, Джильи, Марио Ланца, Карузо и других великих теноров. Хватал мою руку, чтобы я пощупала, каким мощным у певца должен быть брюшной пресс, показывал похожий на пыточный инструмент крючок, сделанный из свернутого в несколько раз плоского электрического провода, засовывал его в горло и начинал распеваться, в перерывах, приговаривая: «вот теперь голос звучит!» И правда, звучал. Потом начинал петь знаменитые теноровые арии. Мне больше всего нравились серенада Смита из «Пертской красавицы» (На призыв мой тайный и страстный, о, друг мой прекрасный, выйди на балкон…) и ария Надира (В сиянье ночи лунной ее я увидал…) из «Искателей жемчуга» Ж.Бизе. Слушая эти божественные мелодии, я была готова простить ему и скверный характер, и пьяные скандалы… Сама пыталась играть на пианино и петь эти арии.
В Гродно не было ни музыкального театра, ни филармонии, но на каникулах у бабушки в Москве я отрывалась – ходила на всё в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко, пару раз была в Кремлевском Дворце, где тогда танцевали артисты Большого…
Было еще одно неизгладимое впечатление, после которого я влюбилась в «Лебединое озеро» П.И.Чайковского. Моя мама работала в местном медицинском институте и, видимо, в рамках какой-то воспитательной работы, решила показать студентам то, что любила сама. А именно фильм-балет «Лебединое озеро» с Майей Плисецкой (в хореографии А.Горского, сегодня эту версию ставит Михайловский театр), снятый в 1957 году (его можно просмотреть в Интернете). Студенты-медики почему-то балет игнорировали. Заказанный фильм периодически крутили в практически пустом вузовском актовом зале, и я, заранее предупрежденная, наслаждалась киноспектаклем в одиночестве, ожидая с замиранием сердца начала адажио, когда Плисецкая взлетит, поддерживаемая партнером, потом повернется, замрет, еще раз повернется и опять взлетит.
А потом был Благовещенск (Амурская область), где в городском парке через Амур, который в 9 часов вечера превращался в государственную границу, был виден Китай (в 1967-1970 годах очень враждебный), до которого от Москвы было 14 часов лёту, где, как потом стало понятно (после отъезда), было интересно жить. Там я закончила обычную школу, наполовину закончила музыкальную, начала учиться в институте. Там тоже был только драмтеатр, правда, там ставили пьесы, которые не решались тогда показывать в других театрах (например, Э.Олби «Все в саду» – «а куда нас еще ссылать?» – риторически спрашивали артисты). Но в Благовещенск регулярно приезжали на гастроли хорошие музыканты (помню Эдуарда Грача) и выступали в маленьком актовом зале местного музыкального училища. Каждое лето в Доме офицеров гастролировал Бурятский театр оперы и балета с весьма богатым репертуаром и хорошей труппой. Я ходила на все спектакли (помнится, как-то купила билеты на 15 спектаклей, благо, мама всегда давала на это деньги). Кстати, тогда мне посчастливилось слышать оперу Ж.Бизе «Искатели жемчуга», которую в советское время, кажется, больше нигде не ставили. (Эту прекрасную оперу в следующем сезоне будут исполнять в Мариинке, правда, пока в концертном варианте, уже можно купить билеты. В Санкт-Петербург опере, где ее исполняли в этом сезоне, она мне не понравилась). До сих пор словно слышу, как Надир пеоет о своей возлюбленной знаменитую арию, а перед глазами стоят некоторые сцены из этой оперы, также из «Фауста» с классической Вальпургиевой ночью, «Князя Игоря» с половецкими плясками. И сегодня помню имя великолепного баса, прекрасного Мефистофеля – Лхасаран Линховоин, и имя примы-балерины – Лариса Сахьянова. «Травиата», «Риголетто», «Кармен» – тоже были в их репертуаре.
А в Ульяновске, куда мы вскоре перебрались, был собственный Государственный академический симфонический оркестр, созданный к 100-летию со дня рождения Ленина на его родине, с Эдуардом Серовым как главным дирижером и с Николаем Алексеевым как вторым дирижером. Каждый раз, когда прохожу мимо Санкт-Петербургской филармонии и вижу на афише имя Николая Алексеева (она и сейчас там есть), сразу теплеет на душе. Сколько великолепной музыки я прослушала в исполнении оркестра под руководством этих прекрасных дирижеров! И в каком прекрасном зале! Концерты оркестра бывали примерно раз в неделю, приглашали прекрасных солистов. Я слышала там Давида Ойстраха, Мстислава Ростроповича, Леонида Когана. С музыкой в Ульяновске было все хорошо…
Тринадцать лет назад неожиданно для себя я вернулась фактически на родину – в Санкт-Петербург, который, конечно, в моем детстве назывался Ленинград. А здесь любой меломан и балетоман – как рыба в воде. Правда, сначала пришлось много работать, завоевывать место под солнцем, решать кучу ожидаемых и неожиданных проблем, и только между прочим ходить в театр и в филармонию.  С приехавшими гостями или родственниками, за компанию с сотрудниками… Первый выраженный «балетный запой» у меня случился, когда ко мне с продолжительным визитом приехала из Москвы дочь. Это было в начале лета 2005 или 2006 года, я повела ее на свои любимые балеты – «Дон Кихот», «Лебединое озеро», «Жизель». Почему-то в то время в Мариинке летом танцевали начинающие танцовщики. В программке значилось «первое выступление». К концу «Дон Кихота» Китри, видимо, устала и на фуэте потеряла ориентацию, остановилась спиной к залу в очень странной позе и не смогла вовремя сгладить оплошность. Во втором действии – в сцене сна Дон Кихота – балерина упала в вариации практически на ровном месте…Нам не повезло и с местами, мы сидели около ложи репетиторов или их знакомых, которые набились в нее без счета, шумели во время спектакля, сильно наклонялись и загораживали сцену… Моя дочь очень трезво относящаяся и к балету, и к опере, после спектакля вежливо сказала, что ей не интересно смотреть физкультуру под музыку, и мне трудно было с ней не согласиться.
Второй приступ балетной лихорадки я испытала в год, когда Леонид Сарафанов перешел из Мариинки в Михайловский. Я увидела его случайно, даже не помню, в каком спектакле, но поняла, что хочу увидеть с ним всё. Это такой виртуоз! С таким зависанием в прыжке, с такой безупречной балетной техникой, которая не видна, но делает танец летящим. И мы с дочерью успешно реализовали этот план к общему удовольствию.
А в Мариинке немного позже пела приглашенная Хибла Герзмава в «Травиате», Аида Гарифуллина – в «Любовном напитке». Как их не послушать? Потом я открыла для себя замечательный баритон Владислава Сулимского – и понеслось! Все премьерные спектакли великолепного «Трубадура» в новом театре, «Мазепа», «Дон Карлос»…
Так что нынешние полсотни посещений Мариинки в сезон были итогом всей предыдущей «порочной» жизни! А уж роскошь репертуара и звездных исполнителей Фестиваля Белых ночей этого года просто не оставил мне шанса устоять перед соблазном! Но такого удовольствия, как в этом году я от посещения Мариинского театра не получала никогда! Наверно, артистам тяжело работать в таком режиме, но как замечательно, что Мариинка – репертуарный театр, куда можно ходить, при желании, каждый день! Это редкая удача. Далеко не везде в крупных европейских столицах это возможно. Два года назад, в ноябре, будучи в Берлине в командировке, я могла пойти послушать только симфоническую и камерную музыку или Реквием. Никакой оперы или балета. Да и в Большом театре в Москве иная репертуарная политика. Так что повезло нам, жителям Северной Пальмиры! И спасибо, любимому театру!