Глава восьмая

Глава восьмая.

Два и двадцать путей на Древе,
но лишь один — Змей Мудрости;
есть десять непостижимых эманаций,
 но лишь один Пылающий Меч.

Последнее, что она могла вспомнить, это тот взрыв эмоций, которые она унесла шёлковым туманным одеянием после того, как покинула его машину — но не смела ничего об этом говорить или даже пытаться вспомнить с особенным упорством; последнее, что помнил он, так это с какой силой блестел холодными осколками боли стальной бок пистолета, отражаясь в переполненных страданиями серых глазах — но никто не смел ничего об этом даже напомнить — те два события, особо отпечатавшиеся в обоих головах были будто чем-то в самом деле запретным, невероятно болезненным для каждого и слишком эмоциональным, потому, отдавшись на волю бессильного течения, молчали, виня о чём-то по отдельности. В точности, как тогда…

«Неизвестная по своим истокам сила охватила его разум, проливая кровь и воссоединяя в целый кусочек последовательности каждую её ложь, каждый задумчивый взгляд и каждый фрагмент собственных воспоминаний; вздрогнул, и обернувшись, не ведая, что происходит, внезапно остановился, прижимая в тесном тёмном переулке знакомое тело, сейчас же испуганно и растерянно смотревшее на него — он застал её врасплох всею неожиданностью и глупостью случившегося! Сейчас, как никогда, этот смутно различимый порыв, припадок чем-то не закончившимся томился в его сердце, заставляя всё сильнее прижимать к шершавой, выпуклой поверхности стены, а пальцы настойчивее и больнее сцеплять на худых плечах, невольно пытающиеся выбраться из неласковых объятий. Что помешало ему тогда доделать начатое: либо утонуть в бесконечной истоме, либо же замучить в адских муках? Мокрые ладони скользнули по кожаной куртке, по инерции сжавшие на уровне локтей и затерявшиеся в глубине опустившейся на город тьмы. Не та боль, которую он   сполна хотел вернуть, захлестнула ярой ненавистью и неприкосновенностью — устало сполз на землю, увлекаемый слабостью и чёртовой памятью…
Через пару дней, очнувшись, он вспомнит только холодное молчание со стороны её спины, а она отражающийся дьявольский огонёк, с которым увлекала его сама в душераздирающий хоровод сладострастия и мёртвого гула».

Первым из изображений был некий подобный крест, разделённый на определённое чётное количество ячеек, в которых находились какие-либо буквы. Один из четырёх квадрантов, содержавшие в себе шесть имён, в данном случае, принцев Воды, читавшиеся как: Les-rah-pem, Sah-ee-ee-noh-veh, El-ah-vahtz-ar-peh, Sel-gan-ee-oh-leh, Son-ahee-zoden-teh и Elee-geh-dee-san. Так же присутствовала совсем уж небольшая таблица с расшифровкой тех же самых королей, их числовые значения и другие имена, пару скопированных страниц с текстами, переводами и значениями. Под некоторыми другими схемами она наконец обнаружила заслуженные четыре цветные картинки места убийства и уже с более присущим ей интересом принялась их изучать. На первой фотографии были изображены несколько полуголых мужчин и совсем ещё юная девушка лет пятнадцати, и все поражённые уродовавшими их рубцами, порезами, открывшимися язвами с явными участками поражения, схожие со звериными зубами. Вероятно, по слюне или по шерсти специалисты узнали в них собачьи проделки. Или это было просто их предположение? Ещё две были некоторыми видными тошнотворными подробностями на уже знакомом кладбище, а вот четвёртая…
Отвратительные, разбухшие от воды и гниения вены показывались из под кожи, невидимо перекатываясь расточительными запахами распада; глаза впали, и остекленело закатились, чуть-ли не взрываясь от напряжения, которое было вызвано грубой удушающей верёвкой, стянутой у самого подбородка. Тело, смутно напоминающее женское, по сохранившимся лохмотьям, лежало на песчаном берегу близ колышущейся речной воды.
- Это, - Береслава вздохнула. - Что это?
- А, я тебе не сказал. Ту Эзот нашли на берегу Истры. В водичке купалась до сей поры, пока не всплыла. Думают, что она не сразу в ту ночь была в воду брошена и убита. Задушена примерно к утру или ко дню, в общем, попозже.
- О, вот оно как. И что мне теперь надо делать? - она убрала фотографии.
- Как что? Находишь до конца сроков убийц и тебя скромно почитают на окровавленных лаврах.
- Так ещё и сроки какие-то есть?..
- Конечно. К концу недели, то есть через два дня.
- Ну блин. Почему я одна как обычно за два дня должна разбираться со всем этим странным дерьмом, как будто я действительно одним щелчком пальцев обнаружу всё, чего от меня так желают? И эти короли и принцы ещё что-то делают вместе с фотками…
- Это потому что, Стасенька, надо было не пить и гулять, а невинно решать свои головоломки. Ты  же ответственная, ведь так? Особенно за свои поступки. И давно совершеннолетняя. Поэтому…
- Ну просто супер. Как разгадать тайны Бермудского треугольника за двадцать четыре часа — дубль первый. Хотя, ты не оборзел? Меня все три дня чем-то космическим спаивал, а теперь ещё в чём-то винит! Марш готовить мне кофе! Неси книги, ментальные и астральные практики! Швеллера и Ди! Мой обожаемый учитель должен мне во всём помогать, и уж тем более в таких делах, в которых он меня в первую очередь обучает, не так-ли? Согласен?
- Конечно. Твоей «обожаемой мною» иронией можно горло перерезать. И я, как подобает этому самому учителю, с превеликим удовольствием иду и делаю кофе для моей любимой, талантливой ученицы. Не обольщайся.
- Да-да-да. Тянешь на царапинку на пятке. Едкую, надоедливую и паршивую. - они обменялись взаимными взглядами ненависти, и Ворон, будучи верно его таким назвать по растрёпанным волосам и мрачному настроению, гордо вздёрнув к потолку нос, вышел, теряясь между рядами тесных в узком пространстве бутылок, наговаривая про себя много двуличного и злого.
***
Всеобщим «за» было признано отличным решением быстро завтракать, или, как точнее принять, обедать, и тут же, не теряя ни одной драгоценной минуты, спешить в машину на кладбище (кто-то был не уверен, что оно вообще осталось в живых), после в нормальном темпе, используя силы сразу обоих, то есть практику «покорной во всём Стаси» и теорию «милостивого Вани», свято обещающий помогать до последней капли крови, взявший с собой по меньшей мере отличную стопку всяких книг, и, по его мнению других важных вещей, способные хоть как-то помочь этим смутно напоминающим на извечный кошмар утром; дружно посмеялись и наговорились, кто среди них больше всего баба, и не мечтая об живописных колосьях влюблённой Костромы, разбежались по своим домам, подсчитывая совершившиеся за ночи небытия убытки, мгновенно собираясь в назначенном месте — всё повторилось по давно выученному где-то и когда-то сюжету: машина, мягкие пружинистые шины несколько отдалённых остановок и вновь гнетущая, неугомонная в своём необъятном одиночестве маленькая площадка чуть-ли не деревенской церкви —буквально в самом далёком уголке городка, между трудными к запоминанию шоссе и улицей на «Б»,  недалёкий к представлению недолгий путь, и, наконец, плетёные ленты своеобразной зоны запрета, что они, не раздумывая, преодолели. По имеющимся фотографиям она нашла точное место возлежания трёх трупов, уложенных в форме треугольника.
«Он был повёрнут, или как?»
«Вниз. Правильный треугольник, направленный концом вниз».
«То есть… Сфера воды — синий цвет, относящаяся к земле холодная стихия и… астральный план?».
Это было решено ещё давно и до них. Медленно приобретали реальные черты схожести нахождения в одной общей куче таблицы принцев Сторожевой башни Воды и имя самого загадочного и «чёрного», как ни странно это звучит, короля Земли. Любый бы мог подумать, что на роль самого мистического и тщедушного, алчного антигероя мог бы пойти Огонь, или, на крайний случай, ветреный Воздух, - но Земля?.. Тот, кто возвращает прошлое. Тот, кто выжигает беззаконие, не зная равных. Тот, чьё имя в своём холодном, неподвластном унижении и могуществе постигает «равновесие камня». Жестокая, безразмерная сущность, несущая только страх и разорение в этой бесконечно тянущей до горизонта бесплодной, твёрдой и сухой земле — не то, что обычно представляют другие, думая о прекрасных чертах матушки-Земли. Вот поистине адский демон творения всего и вся, питающий своими ядовитыми дарами скот и само человечество. Как носит земля это бессердечное создание? Как носит этот лгущий, смешавшийся в одно целое король своего двойника? Тот, кто дал имена каждому в этом мире. Тот, кто удержит их любыми силами. Тот, кто ненавидит перемены.
В то время как упорядоченный, грубый хаос венчает правосудие, слабое, насмешливое имя женской, ласковой натуры Rah-ah-gee-oh-se, или тот, чьи руки протянуты к Востоку, всего лишь отражает, подобно зеркалу, худшие качества. Рогатый пан; тот, кто всем именам помимо уродливой массы дал ещё и гибкость, само лёгкое тело, талант и способности, тот, кто в мере наделил добро и последним шансом на жадную свободу — он наделил грехом. Грехом искушения, грехом вины и грехом зависти. Вот вся его поражающая прелесть — рождение формы, сотворённой из ничего. Истинный творец, мечтатель — создал богатство, в котором нуждаются все, из ничего. Обманул Вселенную, поддерживая на отлынивающих от работы плечах всю неоспоримую в расчётах культуру. Тот, кто первый из духов дух.
Чтобы дополнить картину, необходим последний из четырёх штрихов — лежащая в своём неизменном сатанинском одеянии потерянная Жрица; дополнить для того, чтобы знак Воды снова стал Землёй. Цельность. Необратимость. Схожесть. Они постепенно стали понимать что к чему. Луна и Марс. Чёрный и тёмно-синий. Обе холодные, жестокие стихии, и обе, обе в чём-то или как-то имели значение здесь, в самом сердце кладбища, под открытым небом растущей луны, в самом лоне игры. Игры, по правилам которых так легко и беспечно играли оба мага, знавшие о могуществе и непредсказуемости того пути, что они выбрали. Одновременно и сразу. Цельность…
- Не помню, когда в последний раз соглашалась на такую авантюру, - она, зачем-то нашарив под хилым деревом тяжёлый булыжник с кулак, взяла его с собой в круг силы, если таковым можно было назвать треугольный кровавый контур. - Но, как бы это не было глупо и нестерильно, - легла между двумя сторонами головой на запад. - Я, так уж и быть, сделаю это. - ведьма положила камень на солнечное сплетение.
- Зачем тебе грязный камень?
- Ну, знаешь-ли, не все так отчётливо могут почувствовать сердечную чакру.
И она закрыла глаза — окунулась в непроглядную тьму и холод вечных скитаний, открывшиеся перед ней с последним её словом, прозвучавшие уже в ином мире: «Пока что не могут…».