Анино счастье. Г. 46. Песня Алябина. Денежка

К началу произведения – http://www.proza.ru/2016/06/21/1157
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
К предыдущей главе – http://www.proza.ru/2016/08/15/1693



Постояла в коридорчике с Глафиркой. Песню кто то играл в большой комнате, гостиной.. На гитаре. Жалостливо.

В неясной дымке сновиденья
Своей красой явилась ты
Как лебедь чистое созданье
В сияньи нежной красоты

Я думал –  это наважденье
И смутных снов неясный след
И вдруг увидел наяву я 
Твой маслом писанный портрет!

Так неужели где то рядом
Твои нежнейшие черты
Художник с кистью пишет маслом,
Слагая песнями холсты?

Моя негаданная радость,
Моя нежданная печаль,
Скажи  – где мне искать тебя отрада,
Куда идти, в какую даль?

Как мне достать своею песней
До сердца струнок твоего,
Чтоб ты любила среди лести
Лишь песню сердца моего?

И вот художник седовласый
Стоит печальный предо мной
И холст у старого мольберта
Ласкает кистью пред собой.

Скажи художник – скажи старый,
Скажи мне – где моя судьба?
Где мне искать мою отраду?
Иначе сгину навсегда!

Художник улыбнулся слабо,
– Тебе уж видно – не судьба,
Ушла давно, моя отрада
И не увидеть никогда.

Лишь на холстах моих уж старых
Она живёт теперь всегда – 
Улыбка, тёплый взгляд чудесный
Волос волшебных кружева...

И лишь под кистью оживают
Для сердца милого черты
И жду я сам, когда уж Вечность
Душе подарит к ней мосты.

Ты позабудь – ещё ты молод
Найдёшь ты счастье невзначай,
А я топлю холстами холод,
Своей судьбы тоску печаль...

«Господи, какая грустная песня то».
–  Грустно, не что на картинку влюбиться можно? –   Глафирка шепчет.
Я пожимая плечами, –  Значит можно.
–  Блажь какая. За что любить то?
–  Кто знает? Мож красивая какая.
–  Мало ли красивых? А кто поёт то?
«Григорий поёт вроде.» –  Да Григорий тот, что в Лесной ездил вроде. Алябин или Алибин.
–  А.
–  Пошли уж.

–  Ой там песню красиво поют.–  Глафирка на кухне.
–  Да. Этот Григорий что ли?–  Анфиска.
–  Наверное, не знаю я его.
–  Да он уж.   Кому ж ещё, остальные вроде не особо певчие. Да, этот Василь вроде ещё поющий. В Лесном тот Григорий дюже пел. Песни жалостливые.
–  Да и здесь грустная. На картину один влюбился.

–  Да, слышала.
–  По моему глупо это.
–  Что же глупо?
–  Да в картинку. Там же неживая.
–  Ой, да мужиков поймёшь что ли?

–  Они иногда стерв таких любят, что уж им на лице намазано? И терпят.
–  Да. Мне бы такого.
–  Ха-ха! Размечталась.
–  А что? –  Анфиска подбоченилась. –  Чем я не хороша?

–  Хороша хороша. Да где мужичка то такого возьмёшь, наши то лапти. Только за титьки хватать умеют, да выше заду то и не глядят.
Ха-ха, –  смеёмся.

–  Да зря это ты, Глаша, может они глаза поднимать стесняются.
–  Ага, гляжу – робкие какие то.
–  Ну да, ходишь, ходишь перед ими. Крутишь, вертишь. Хоть бы ухватился кто. Ан нет, всё лясы точат, –   Анфиска томно помяла грудь.

–  Ха-ха! А что Гришку то шпыняешь, дала бы хоть потрогать.
–  Уф. Только не Гришку, что толку от него, лезет во все дыры, а с него самого то как с козла молока.
–  Так кого ж тебе?

–  Так мужика, чтоб на руках завсегда носил.
–  Ага, унесёшь тебя, у тебя ж рот не закрывается, ты ж заклюешь его.
–  Ну уж так и заклюю. Своего то я только нежненько, –  подошла к Глафирке, взяла двумя руками за голову, сплющила лицо, так что у Глафирки губы выпятились, –  Я ему так: уси пуси мой сладенький, на тебе сладенький, –   будто сунула в губки Глафирки что то.

Глафирка со смехом отняла руки от Анфиски.
–  Ты Анфиска размечталась, с нашими то лаптями разве можно так, они ж в штаны со страху от такого наложат! –  Глашка.
–  Ха-ха-ха!
–  Хи-хи-хи!

Заглянул дядя Силантий.–  Что ржёте? Хотите, чтоб господа об вас вспомнили?
–  А может и хотим. Что они там делают?
–  Да в карты режутся. Налей ка мне компотику.
Глашка налила. Попил. –  Сёдни опять, наверное, всю ночь будут. Домой вроде как и не собираются.

Все устали. Стали пристраиваться кто куда. Я пристроилась у двери в коридоре за старым коридорным комодом. Глафирка на сундуке спит. Анфиска побежала домой зачем то. Дядь Силантий пошёл покимарить немного.

Говорила ему, мол,  боязно мне с барами то. Не боись, говорит, с энтими ничего плохого не будет. Я штоф с самогоном и бутыль с вином приготовила на комод поставила, Стою за дверью, слушаю. Любопытные разговоры.

–  Так что ж. Коль вот Бог есть. Так по что ж позволяет голод то?
–   Так как позволяет? Голод то почаще от людей самих. По что не экономят осенью? Так и мы помещики, продаём жито, сами то сыты. Продаём чтоб на деньги то выменять поболее. А ты Бог. Нечто Бог должен за всем следить то?

–   А что ж нет то? Он же у вас на небушке. Всё видит.
–   Так, Гриша, на небе то на небе, да вон сколько нас людей то.  Началось то как с Адама и Евы. А нынче что? Не сосчитать.
–   Да блажь всё это, –   голос Аркадия Фёдоровича, –   Никому мы тут не нужны. Да и что Бога бояться коли уж грехов то понаделано.

–   А ты молись, Аркаш, молись. Бог он простит.
–   Простит? Откуда тебе знать. Простит он али нет. Вот для чего всё это есть –  вино вот, женщины, жратва вот эта, –   что то звякнуло, –   Что бы что, смотреть на всё это что ли?

–   От Лукавого, Аркаш, от лукавого.
–   Что ж всё хорошее то у вас от лукавого, Прокопа? Что ни возьми сладкое –  от лукавого? Да и что же за Бог у вас такой, лукавого не может взять и прихлопнуть.

–   Так испытания, Аркадий, испытания. На прочность как бы. Веры твоей.
–   Для чё испытания? Для чё? Ты объясни мне, Прокоп. Что меня испытывать, коли ты Бог. В нутро моё загляни да и всё. Прихлопни коли надо. Что мучить то?
–   Да кто же тебя мучает, прости Господи? Аркаш?

–   А я вот насчёт Бога еще как то не знаю, а вот лукавый точно есть, –   чей то ещё голос, –   Что ни задумаю, так будто поперёк кто козни строит.
–   Кто мучает? Да сам себя и мучаю, ты не обращай внимания, Прокоп. За что тебя уважаю, твёрдый ты мужик. Правильный.

–   Так я что говорю, то, –   продолжал тот же неизвестный голос, –   Задумал я коров побольше на молоко, значит. Так после нескольких заливных годов, засуха. На три года уже почитай. Я вам гарантию даю, вот коров всех уж почти в этом году вырежу на мясо, а на следующий год дожди будут. А в те заливные года я пшеницу побольше ростил, так вся на корню сгнила, зараза.

–  Ха-ха, а мы думаем из-за кого беды то, Василь? То зальёт то засуха.
–   И то правда, Семёныч, бросил бы ты задумывать, а то ведь из-за этого все так страдаем, так страдаем!
–  Ха-ха! – Все смеются.

–   Что тут вина маловато уже. Силантий, Силантий!
Я как подскочила, вспомнив, что я за него.
–  Силантий!

Я выскочила в комнату. Накурено, дым столбом, кто сидит, кто стоит.
 –  Да, барин, –   по детски, –   дядь Силантий отошли немного, чего изволите?
Барин сначала таращил пьяные глаза, потом, –   Вина ещё принеси, как тебя.
–   Анютка.

–  Да, Анютка.
Вышла. Сразу не стала заносить, Бутылка то рядом, слушаю, –   Это кто? –   Григория голос.
–  А. Машки покойницы дочка.
–   Машки? Да. А я думаю на кого похожа.
–   Да. Та была строптива, эта туда же.
–   Что-то непохоже на строптивую.

–  А все они непохожи. Их пока вот так не возьмёшь, хрена с два получишь.
–   Что, по хозяйству ленится?
–   А хрен его знает? Тут Лукерья хозяйничает. Мне своего вот так.
–  А мать то ейная ничего была. Такая вся.

–   Была да сплыла. Бог, вот Прокопия, к себе прибрал.
–  Аркаш, не богохульничай.
–  А-а.

–   А этот барин то Машкин бывший, Борисов то... Сластёна был.
–  Да уж, редкостный. Хе-хе. Только для сладости то штук восемь держал.
–  Где ж он из взял то. Вроде как писаные все.
 
–   Где где? Ездил прикуплял. Всё состояние своё на них и истратил. За хозяйством то толком и не смотрел.
–   Поговаривают, завещание оставил, где каждой что-то оставил. Да Клара то его нашла, да и с концом.

–   Что за Клара?
–   Да жена его.
–   Да что за имя то не наше?
–   Так откуда то из тех краёв и привёз. Она красивая была, как по молодости то. Ну так все стареют.

–   Да уж, чудны дела твои, Господи!
–   Так эта Анютка его небось?
–   Так а чья ж?
–   Вон светленькая какая. Кожа мягкая. Дворовым не чета, у них кожа как у порося в возрасте.

–   Ха-ха! Скажешь тоже, Гришань. И кожу уже разглядел. У меня тоже такие есть, что не скажешь, что холопских кровей.
–   Так сам же шь небось и расстарался, Василь?
–  Хе-хе!

Не знаю уж как заходить, а уж вроде пора. Отбежала, кашлянула издали, иду. Вроде примолкли. Зашла. Смотрят все как на явление. Уф, тепло уже подступает к лицу.
–   Что долго так? –   Барин как то по доброму.
–   Искала. Сразу не нашла.
–   Другой раз вместе пойдём искать.

Уф, чувствую, как пялятся, вроде покраснела, тепло слишком стало.
–   Что-нибудь ещё?
–   Пока нет. Позову.
–   У тебя мать то давно померла? – Алябин Григорий.
–   Два года уж.

–   А что я тебя раньше не видел?
–   В Калинках я жила. Нигде больше, –   Как можно бодрее произнесла, чувствуя, как сгораю уже от стыда.
–   Стой. На вот тебе.–   Григорий протягивает мне денежку.

–   Ой, ну что вы, у меня всё есть.
–  Так уж и всё? –   Все ухмыляются.
–   Да, всё. Мы не жалуемся.–   Смотрю на барина.
Тот ухмыляется. –   Бери пока дают.

–   Нет, спасибо не надо!
–   Бери, –   поднялся, подошёл ко мне, –   должен я был мамане твоей, ясно?
–   Она не сказывала. –   Говорю, вдруг осипшим голосом. Григорий  сунул мне в руку монету, молча наклонил мою голову, поцеловал в лоб.
 
–   Когда это она успела? –   Чужой барин, стоявший поодаль, вроде Василем звали.
–   Успела. –   Мрачно сказал Григорий.
–   Ну я пойду.
–   Иди. Только ты не думай. Мать твоя хорошая была. Просто я попортил ей кое-что из одежды случайно. Вот компенсирую.

–   Так ты что же моих девок портил?
–   Да не было ничего, Аркаш. Пьяный был. Что-то в голову зашло, сам не знаю. Но не было ничего. –   Смотрит на меня виновато.

–   Да ладно Гриш. Хоть и было бы, что уж теперь. Хе-хе случайно. Иди. Что стоишь? Позову ещё.
Вышла. Стою потихоньку там же.
–   Платье ей порвал. Отбрыкивалась. Потом встала гордая. И говорит холодно так, –  Ну что, ноги раздвинуть?   Тут меня и в пот ударило.

–   Да уж. Умела она.
–   А как же это Борисов с ней?
–  Да кто его знает? Может секрет какой знал? Он же старый был.
–   Ну да. Старикашка на вид. Хрен их поймёшь этих баб!
–   А может не его эта Анютка то?

–   Да кто его знает? Она ж на мать похожа. Пойди и разберись теперь.
–  Хе. Чудны дела твои Господи.
–   Вот тебе и Господи!

Смотрю на монету. Тяжёленькая. "Надо будет спросить – что можно на неё купить."
Послышался шум входной двери. Кто то зашёл.  Я быстренько пошла в прихожую. Вошли Силантий со сторожем.


– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе – http://www.proza.ru/2016/08/20/1697