Моя любовь - Канибадам

                В Канибадам мы приехали из г. Фрунзе не по своему желанию. Причиной стал арест, суд, а затем суровый приговор (статья 58 УК СССР - враг народа)  отчиму  Батову Никите Константиновичу. Сейчас эта фамилия ни о чём не говорит. А тогда, в городе  Фрунзе его знали многие. Он приехал сюда по распределению из Ленинграде в 1933 г., окончив Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота (ЛИИГВФ). Приехав во Фрунзе сразу же был назначен первым начальником Фрунзенского аэродрома, которого ещё не было.

 
        Около деревни Папеновка под аэродром  выделили более или менее ровное поле. Туда и отправился на лошадях, с наспех сформированной командой молодой выпускник.


         Что он думал,  стоя на пустом не кошенном поле, где сиротливо стояли, продуваемые всеми ветрами, закрытые хлопающими  чехлами, три самолёта У-2? Неизвестно. Ни ангаров, ни взлётной полосы, ни авиационных служб не было. Выделенных денег пока не давали - не было сметы строительства. Но, главное, неизвестно где было искать квалифицированные кадры - бухгалтеров (в первую очередь), помощника по строительству (во вторую). Загибая пальцы на руке и ноге  можно долго перечислять какие специалисты были нужны этому дикому полю. Вместе с отцом на бричке приехали 10 человек  таджиков-дехкан с кетменями и кольями для разметки границ. Первое, что сделал отчим — кетменём забил первый кол. Чуть поодаль  поставили шест с настоящим указателем направления ветра. Потом пошли в деревню, купили самогон и еды, разбавили привезённой водкой, сели в кружок и выпили. Таджики кушали отдельно. Сельские мужики стояли поодаль тихо переговариваясь.

 
        В те времена отчим, был высоким и стройный красавцем в элегантном белоснежно кителе. На чуть сдвинутой набок фуражке блестела золотая  кокарда. Природа наделила его красивым, хорошо поставленным голосом. В институте он выступал на вечерах, брал уроки пения и едва не остался петь в оперном театре Ленинграда. Он знал много романсов,  исполнял арии Ленского из оперы «Евгений Онегин», арию герцога из «Риголетто, арию Германа и многое другое. Голос был потрясающий. Даже я, с оттоптанными не одним медведем ушами, а потому абсолютно лишенный слуха, пишу эти строчки и меня охватывает волнение при вспоминании, что творил с нами, слушателями, его голос.   Я помню как он  пел для гостей, которых любила собирать гостеприимная мама. Печальные слова романса легко, без усилий вплетались в свободно плывущий, слегка  надтреснутый голос и он на наших глазах превращался в образ про которого он пел и было до слёз жалко этого стеснительного, беззащитного и страдающего человека  со своим горем, неразделённой любовью, искалеченного изменой и предательством близких людей. Он выплёскивал перед нами всё скопище человеческой гадости, слабости и никчёмности. Мы слушали и не знали что делать, как помочь. От бессилия и сострадания у многих навёртывались слёзы, а  наедине душа долго ныла от непонятной тоски.

 
        Иногда, когда романс заканчивался и наступала тишина, отчим неожиданно, резко  встряхивался. Звонким , весёлым голосом, нарочито медленно растягивая слова, с хулиганским замахом рук, он вдруг начинал - «Э-э-э-э-э-э-х! Полна, полна, моя коробушка….». Он сразу становился другим, пред нами стоял хват-парень,    прощелыга- коробейник, молодой, разухабистый  в красной поддёвки с озорными глазами под пшеничным волнистым чубом. Этот парень заставлял вскакивать гостей, плясать до одури и лезть целоваться, изливая на певца любовь и нежность настоенную на хмельной браге опьяневшего мозга. Женщины его обожали. И было за что.


        Он обладал бешеной энергией трудоголика. Как детонатор взрывал любой тихий разрозненный и осторожный коллектив. Ему поручали трудные безнадёжные дела. Завершив их он мгновенно исчезал, даже не попрощавшись, отозванный на другую авральную работу. Оставленный им, сплотившейся коллектив ещё долго не осознавал, что наступила не очередная передышка, а закончилась напряжённая, без сна и отдыха работа. У всех ещё подрагивали мышцы от переутомления,  мозг продолжал что-то изобретать, ноги, руки куда-то бежали и что-то доставали, душа была готова броситься на очередной штурм по первому приказу начальника.  Потом это проходило и раздавался вздох облегчения - «Улетел, чёрт, бешеный». Потом скучали о нём, вспоминая его песни, шутки. Обиды забывались, а сделанное под его началом вызывало гордость. Работать, этот бешенный чёрт, умел.


         Он и такие как он начали не лёгкую работу по прокладки первых воздушных трассы в Киргизии. В зрелые годы он рассказывал мне о трагедиях, которые происходили при трассировки  воздушных дорог. Они практически все проходили над горами. Опыт приобретался на ошибках, так тогда называли человеческие трагедии. Память сберегла из его рассказов  ощущение  ужаса от смертельной опасности невидимых воздушных ям, которые как в омут затягивали лёгкие как пушинка самолёты. Эти перепады давлений и воздушных потоков встречались при полётах над горными перевалами, ущельями, пиками и ледниками. Немало самолётов проваливались в эти чёртовы ямы до самого дна. Непонятные и чуждые для гор металлические осколки  туристы находят и сейчас в  горах на трассах Фрунзе — Прожевальск.  Он несколько раз брал нас детей на какие-то происшествия в посёлки  Рыбачье, Сазановку и др.

 
        Мама рассказывала, что она несколько раз ездили с отчимом и его друзьями на берег  озера Иссык-Куль. Машины оставляли, а сами  шли пешком по берегу. Останавливались всегда «на своём»,  одном и том же месте. Накрывали стол, расставляли закуску, выпивку. Разливали в стаканы. Мужчины со стаканами в руках выстраивались в шеренгу на берегу. Отчим произносил речь и все, мужчины, поднимая стаканы в сторону центра озера, выпивали, не закусывая. Первый тост - не закусывался. В этом месте, прокладывая воздушные трассы через озеро, потерпели крушение несколько самолётов. Потом трассу проложили вокруг озера.

 
        Помолчав мужчины возвращались к импровизированному столу, садились или полулёжа продолжали праздник. Пели песни. Играла гармонь. Стреляли в подброшенные бутылки из ружей и наганов. Играли в футбол. Мяч всегда брали с собой.  Особенно громко исполняли «Мы парни бравые, бравые, бравые и чтоб не сглазили подружки нас кудрявые...». Горы помнят, наверное, многие песни лётчиков Фрунзенского аэродрома.

 
        Его  посадили за продажу аммонала—  взрывчатку, которая имела определённый срок годности. Потом её списывали и  уничтожали. Но чаще всего, делали по другому. Имелось специальное разрешение по которому списанную взрывчатку разрешалось продавать как удобрение (в состав аммонала входила аммиачная селитра) для подкормки хлопчатника. Хлопок — это валюта и престиж местных чиновников. Это источник неограниченной  власти. А власть киргизы любили и хана тому кто пойдёт против многочисленных быстро толстеющих хлопковых раисов и ограничит продажу аммонала сроком годности. Организованная преступность начинала складываться в Киргизии раньше, чем в других районах России. 


        В чём вина отчима —  не знаю до сих пор. После возвращения и реабилитации он не мог толком объяснить за что его посадили. Говорил, что кто-то подделывал его подписи и поэтому аммонал продавался ещё годный к употреблению, а его обвинили в снабжение таким аммоналом подпольных басмаческих ячеек. Его быстро исключили из партии, конфисковали коллекцию дорогого оружия (в том числе охотничьи ружья - подарки С.М. Кирова и В.С. Гризодубовой), дали 10 лет и отправили  валить лес в сибирские лагеря. На лесоповале его, как человека с высшим техническим образованием,  назначили бригадиром. Вместе с другими осуждёнными коммунистами он создал в лагере подпольную партийную организацию.  Эти чудаки, преданные до мозга и костей делу Ленина, проводили ночью в бараках партийные собрания, платили взносы и слушали политинформации. Когда отчима освободили он сдал собранные партийные взносы в парторганизацию лагеря, где они сидели.  Уже будучи взрослым я всегда удивлялся таким вывертам в судьбах людей.


        Озверевшие в лагерях власовцы устраивали кровавые, жестокие разборки с партийными. От заточек, арматуры, пил и деревянных палок гибли с обоих сторон.

 
                - Знаешь Валер, власовцы однажды на построение в лютый мороз вышли босые и в штанах.  На кожу голого живота нашили пуговицы. Представляешь стоит босая колонна предателей на снегу, а в ней голые мужики с пуговицами пришитыми на брюхе» - рассказывал отчим.
                - Что они дураки, на морозе стоять? Зачем пуговицы нашили? - удивлялся я.
                - Для понта. - Я тогда много блатных слов узнал от отчима.


        Выживание в лагере стало нормой жизни.   Отчим выжил и в 1953 году был освобождён по амнистии. Сразу же приехал в Канибадам. Я помню как летом бежал по улице, вдруг вижу навстречу идёт высокий, незнакомый человек в сером пиджаке с фанерным чемоданом. Идёт к нашему дому. Честное слово, у меня что-то ёкнуло. Это был отчим.

 
        Его реабилитировали и он долгое время работал секретарём парторганизации крупного машиностроительного завода в г. Сердобске Пензенской области.


          Когда отчима посадили окружающие нас люди изменились сразу и ощутимо, без каких либо переходов. Вчера вечером нам ещё улыбались при встрече, трепали по голове, шутили, а сегодня утром ни один мускул на лице встречных знакомых  на нас не реагировал. От нас отдалились не только взрослые, но и дети, наши товарищи по играм и школе. Косые взгляды, тихий шёпот, ухмылки, нежелание играть с нами вначале встревожили нас, а потом мы просто почувствовали что стали для всех чужие. Мама ничего на наши вопросы не отвечала только говорила - «Ничего, ничего, потерпите».


         Мы терпели и ничего не понимали. Однажды вечером я пришёл к Косте, семья которого жила рядом. У них во  дворе  стоял списанный самолёт с яркими красными звёздами, а его отец работал в команде отчима. Крикнул его. Вышла сестра. Сказала, что его нет и ушла. Я постоял и снова крикнул.  Вышла его мама, положила руки на плечи  сказала, чтобы я больше сюда не приходил, Костя дружить со мной не будет. Меня поразило не то что Костя не будет дружить со мной, а то, что она положила мне руки на плечи и произнесла слова так, как будто говорила со взрослым. Она несколько раз повторила, встряхивая меня: -.  «Ты меня понял? Больше к нам не приходи. Понял?» и всё время  серьёзно смотрела мне в глаза. Я ничего не понял и ничего не ответил.


             Обстановка накалялась. Начались нелады и на работе у мамы.  Инстинкт хранительницы очага подсказал ей — над семьёй нависла опасность, надо срочно бежать, спасаться.   И мы бежали. Бросили, без сожаления, всё —  работу, дом,  друзей, вещи, мебель, более или менее обеспеченную жизнь. Нужно было забиться, хотя бы на время в какую-нибудь тихую, незаметную щель.


         Щель нашлась и мы переехали из Чуйской долины в Ферганскую в город Канибадам. В этом городе цветущего миндаля остро нуждались в педиатрах, лишних вопросов не задавали, а на анкету, по непонятой причине в отделе кадров не обратили внимания.


        Потом мы поняли почему. У первого секретаря горкома партии и его родственников были дети. Они часто болели. Таджики любят своих детей и многим могут поступиться для сохранения их жизни и здоровья.  Кроме того, иметь в небольшом городке детского врача и целую детскую поликлинику, при остром дефиците врачей в Таджикистане — это значит показать стоящим над тобой начальникам твою деловитость, разворотливость, сметку. Несколько таких умело провёрнутых и не менее умело доведённое  до нужных ушей в нужное время  дел и вот  на тебе уже стали останавливаться взгляды из столицы. Твою фамилию запомнили и стали произносить правильно, тебя стали включать в какие-то ненужные правительственные делегации и, наконец, тьфу, тьфу — не сглазить бы,  тебя пригласили на межсобойчик, где концентрация великих людей на квадратный метр зашкаливала мыслимые пределы. Там полураздетые подвыпившие люди творили государственные дела.  Там ты, после похлопывания по спине, наконец получаешь пропуск в самые, самые ….., боюсь сказать какие верха.


        Поэтому, пришедшее в  отдел кадров больницы г. Канибадама заявление педиатра, занимавшего крупный пост в г. Фрунзе, первый секретарь горкома посчитал как подарок посланный великим Аллахом лично ему с неба прямо в кабинет.  И на нас как из волшебного сундучка,  посыпались ханские милости: для мамы — работа и зарплата, для семьи — квартира, для детей - русская школа  №2, имени Ленина.


         1 сентября мы с сестрой с портфелями перешли по деревянному мосту на другую сторону Ферганского канала и вошли в одноэтажную школу. Сестра пошла в первый класс, я во второй, мама стала заведующей детской поликлиникой.  Жизнь  постепенно стала налаживаться и я быстро забыл большой город Фрунзе,  улицу Ворошиловскую, бывших друзей, школу и учителей. Осталась фотография нашего первого класса. Оно иногда попадается мне. Но я никого в ней не знаю. И что особенно вызывает  грусть, я не помню ни номер школы,  где я  учиться, ни фамилию своей первой учительницы, которая, как и положено, находится  в центре потускневшей фотографии. 


        В Канибадаме мама постоянно напоминала нам с сестрой.
                - Никому, ничего не говорите про папу. Его нет. Никому не надо знать где мы раньше жили.
                - А где же он? - спрашивали мы.
                - Скажите, что уехал далеко по работе и не приезжает.
                - Ладно.


          Про папу нас никто на новом месте не спрашивал. Ну и слава Богу! Я бы ещё соврал, а сестра с её патологической честностью — не знаю.  Она даже мои грешные дела в школе  не скрывала, обязательно побежит и наябедничает маме.

 
          Вначале нас поселили в доме, который находился недалеко от центра. Здесь жили недолго, но мы с сестрой успели обзавестись  тремя товарищами. Вовка Плюта, Юрка Колчин и Лилька Лекарева надолго остались нашими друзьями и приходили играть к нам даже тогда, когда мы переехали на другое место —  на улицу Заводскую. Здесь в самом её начале стояло длинное одноэтажное здание детской поликлиники и громадный сад обнесённый белым высоким забором.  В торце поликлиники нам  выдели 4 комнаты и чулан.

 
         Двор поликлиники был очень большой. С одной стороны раскинулся сад. Боже мой, каких там только деревьев не было — высокие развесистые кроны урюка, небольшие деревья персиков, вишни, алчи, айвы, сливы, кусты инжира и прочее. С другой было поле засеянное кукурузой. Сюда выходили наши окна.


        Здесь в кукурузе у забора мы  с сестрой спрятали настоящий наган, который нашли в заброшенном доме на краю Канибадама. Он наверное и сейчас там лежит, завёрнутый в тряпку и зарытый в землю.


        У широких деревянных ворот рос высокий тутовник и стоял домик охранника-таджика Иргаша. Рядом с ним конура его собаки Мальвы.  У нас тоже была собака — немецкая овчарка Верный. Её нам подарил секретарь горкома. Умная немка была полноправным членом всех наших игр.


        По бокам двора стояли сараи, конюшни, какие-то медицинские склады. Недалеко от входа в нашу квартиру был сооружён колодец из которого мы и несколько русских семей пили воду. Когда воду в колодце кто-то отравил, первой умерла собака Верный. Мы и другая русская семья Олениных, которая пользовалась колодцем, долго лечились и выжили, но последствия отравления сохранились на всю жизнь. Наиболее сильно пострадал Генка Оленин. Он вначале с трудом передвигался на ногах.
                - Не слушаются, -  без тени огорчения говорил он о своих ногах. Нам это казалось странным, а он наверное просто привык к своему несчастью или не хотел показать, что плохо переставляемые ноги огорчают его. Потом ноги стали постепенно слушаться. Он стал бегать, но очень плохо. Не поспевая за нами он постепенно отходил от нас. Стал реже приходить ко мне, а когда приходил уже не играл в наши игры, а сидел на большом пеньке около большого куста роз  в нашем громадном саду.


        Однажды мы побежали купаться на Ферганский канал. Увидели его. Он стоял по пояс в воде и держался за ветку дерева. Не мог выбраться на берег.  Мы подошли, он ничего не говорил, только молча смотрел на нас и делал попытку выбраться на достаточно крутой берег. Ноги не слушались, а руки были не очень сильные, чтобы подтянуть тело. Но он упрямо лез и скатывался, лез и скатывался. Мы стояли и не знали как помочь. Какие-то взрослые помогли ему выбраться и он заковылял путаясь ногами по берегу Ферганского канала домой. Дом был не далеко. Мы побежали дальше. Что с ним стало потом я не знаю. Лида Оленина (которую я разыскал) говорит, что у Гены есть сын  в Москве. Пытался с ним связаться — ничего не получилось.
 
          За забором нашего сада проходила улица Заводская и высокий забор, который окружал Консервный комбинат. В начале 21 века я случайно наткнулся на заметку о Канибадамском консервном комбинате. Журналист с горечью писал о его гибели. Его вначале развалили, а потом   разворовали и распродали по классическим схемам перестроечных времён, когда верховная власть грызлась за своё положение, а местные царьки и проходимцы , представленные самим себе, продали свою веру за мирское благо. Простой народ определил их дела как паскудные.  Вернёт ли себе былую славу комбинат? Хотелось бы верить.

 
        Раньше предприятие славилось далеко за пределами республики.  Там работали классные специалисты. Многие мои товарищи после окончания нашей школы трудились на комбинате.  Здесь, после 10 класса работал Генка Оленин. После развала комбината он как специалист стал невостребованным и уехал в с. Кулунда Алтайского края, где и умер. Об этом я узнал очень поздно от его сестры Лиды, которая тоже уехала из Канибадама.


        Я потом никого не встречал из своих Канибадамских друзей. Хотя интенсивно искал. Единственной связывающей ниточкой с прошедшим временем стала  Лида Оленина, которую я случайно нашёл по интернету.


        Большая часть нашей жизни проходила на улице -  одной из ниш нашей детской жизни. Улица как артерия подпитывала нас жизненной энергией, эта был сосуд в которой мы как клетки крови сновали по многочисленным  органами большого городского организма, замечая его неполадки, сталкиваясь с неожиданно возникающими проблемами. Улица была нашей гаванью, местом  драк, погонь, смеха, плача, разочарований и обид. Здесь мы играли в ашички, лянгу, ножички и  другие игры, в которых радость выигрыша соседствовала с обидой проигрыша, вспыхнувшая ребячья злость на нечестность товарища пересекалась клятвой дружить с ним же до гроба, а улыбка часто растягивала  не успевшие просохнуть от слёз щёки.  Калейдоскоп быстро менявшихся событий на улице незаметно  обтёсывал, огрублял и лепил причудливые узоры  в наших податливых пластилиновых душах, готовя их к взрослой жизни.  На улицу выходили двери домов и дворов моих товарищей, на улице начинались  неведомо куда ведущие безлюдные закоулки,  названия которых никто не знал.


        Дом Хусаина Юлдашева, моего самого близкого товарища, стоял напротив поликлиники и когда мне нужно было встретиться с ним я выходил на улицу засовывал два пальца в рот и условленным свистом подавал сигнал о встрече.

 
         Я написал это предложение, отодвинул компьютер, засунул два пальца в рот и хотел свистнуть. Не получилось. Пошевелил пальцами во рту и попробовал ещё. Опять ничего не получилось. Всё время раздавался какой-то непонятный шипящий, змеиный звук. Я с силой выбрасывал из себя воздух через засунутые в рот слюнявые пальцы до тех пор, пока жена из соседней комнаты не крикнула:- «Что с тобой? Что случилось?». Я успокоил её; - «Ничего. Всё нормально».  Да-а-а-а. Не получается, забыл как это делается. Может потренироваться? Хотя зачем? Да и кому теперь я буду свистеть? Жене? Тех кому я мог свистнуть  - ушли из этого мира. До них уже не досвистишся.


        Мы всё лето бегали босиком в трусах  и самой большой неприятностью на пыльных канибадамских дорогах были острые как бритвы осколки камней и битые стёкла. Однажды, когда мы бежали по улице по каким то неотложным делам Вовка Плюта, который всегда отставал, вдруг истошно закричал. Мы остановились, подбежали к сидевшему на земле Вовке и увидели, что из подошвы ноги, которую он держал перед своим лицом двумя руками, текла кровь, а из грязной кожи зловеще торчал большой осколок от дна толстой зелёной стеклянной бутылки. Такие осколки самые зловредные. Вовка перестал плакать, испуганно смотрел на нас, а мы все с ужасом видели как из ноги струйкой течёт красная кровь. Девчонки завизжали пронзительно и все разом.

 
         На крик из  татарского двора выскочил в чувяках бабай и то-ли ругаясь, то-ли причитая подбежал к Вовке, достал платок, дёрнул осколок стекла из ноги и быстро перебинтовал рану. Достал нож из висевших на боку ножен выкопал около дувала (глиняная стена) ямку, бросил туда красный от крови бутылочный осколок, засыпал и с силой притоптал ногой землю. Наклонился над холмиком плюнул на него, что-то сказал, потом повернулся погладил Вовку по голове и, приговаривая «Э-э-э- шайтан, шайтан»,  ушёл во двор. Мы толпой, бережно поддерживая приятеля, отправились в поликлинику. 


        Наверное тот осколок бутылки так и лежит в земле около забора напротив Татарского двора, а Вовка умер через год от перелома шейных позвонков.  Мы ходили на его похороны. Это была первая смерть с которой мы встретились в жизни.


        Из оставшихся на земле живых людей  той эпохи, сейчас, наверное, только я помню маленького Канибадамского мальчика Вовку Плюту. И тот случай, когда он поранил ногу на нашей улице.


         К концу лета мы уже не обращали внимание на дорогу — подошва на ногах становилась толстой и грубой, хорошо защищая от порезов. Мы быстро чернели под южным солнцем. Не чернела только Лилька Лекарева. Она оставалась беленькой и рыжеватой, а о максимальной степени её загара свидетельствовал только облупившийся нос.


        Наша улица   была не очень широкой — 5-7 метров.  С двух сторон её стискивали высокие глиняные дувалы  с калитками. Во всех дворах обязательно был  навес из виноградника. Гроздья винограда разных сортов свисали вниз - срывай и ешь. Ближе к забору  в чисто подметённых дворах, росли могучие раскидистые деревья урюка, ореха и тутовника. Их кроны, выходя за дувалы , почти перекрывали всё небо над улицей и в этом месте улица переставала быть улицей, а превращалась в уютный прохладный уголок, где собиралась голопузая мелюзга 4-5 лет с постоянно свисающими соплями и грязными животами.   Они не спеша копошились, в земле, где у них были только ими различимые  города, машины, самолёты. Проходили реки и каналы. Ребятня, без остатка занятая своими  фантастическим миром,  то жужжала, то гудела. Они о чём-то говорили, не слушая и не смотря друг на друга, один что-то отбирал, другой не отдавал, изо всех сил вцепившись в никому не нужную щепку.  Вся эта маленькая популяция будущих специалистов, серьёзно ползала на карачках, таскала что-то за собой или толкала что-то в разные логистические выверенные направления. Плач среди них я слышал часто, а вот смех — нет. Я не помню чтобы кто-нибудь заливисто смеялся или смеялась сразу вся команда играющих голопузиков. Видимо их детский мир требовал к себе и партнёрам исключительно  серьёзных отношений.   Для нас 10 - 12-летних романтиков, они были не интересны и очень уж примитивны.


         На самой улице деревья почти не росли, но там, где по улице протекал арык, на его берегу иногда стояли раскидистые и пышные ивы со свисающими косматыми ветвями. На них лучше не лазить. Ломались быстро и без всякого треска. Даже не испугавшись   ты летишь вниз и исцарапанный вдоль и поперёк шмякаешься в арык.

 
        По арыкам текла разная вода. Если она была из Ферганского канала, то была непрозрачной, глинистой, желто-коричневой не пригодной для питья, но зато тёплой. С горных рек текла чистая, очень холодная и вкусная вода. Мама запрещала её пить - «заразитесь», но за день так набегаешься, что сядешь на корточки у арыку, зачерпнёшь двумя ладошками кристальную чистую заразу и с удовольствием маленькими глотками пьёшь эту горную вкуснятину вместе с затаившимися в ней бактериями.

 
        В нестерпимую жару мы садились или ложились в арыки с мутной но не оень холодной водой из  канала. Вода сразу же полостью покрывает тебя, пытаясь протолкнуть дальше. Ты вцепишься в траву и наслаждаешься водяной прохладой.

 
        На берегу арыка с  горной, холодной и чистой водой часто сидели девушки-таджички из соседних домов. В больших глубоких тарелках или цветных подносах они промывали рис для плова, ловко подбрасывая его вверх и к себе. Промывали долго, разговор их не слышен и только по губам или по поворотам головы можно догадаться, что разговор идёт непрерывно, оживлённо и полушёпотом. Иногда можно разобрать только отдельные  неясные стёртые расстоянием звуки. Кто знает о чём они говорят, вырвавшись на улицу из под опеки отца и старших женщин. Потом они  расходятся, спешно разлетаясь по своим домам, как стая перепуганных птиц. Кисточки на цветных шароварах забавно пляшут в такт торопливым мелким шажкам.


                За прочными деревянными калитками с причудливо выкованными засовами тихо журчала чужая, неинтересная для нас, взрослая жизнь.


                Машины по улице проезжали редко. Хорошо утоптанная, гладкая с мелкими камушками дороге дорога была полностью в нашем распоряжении. Мы носились по ней на самокатах и редко на велосипедах. Велосипеды были у двух мальчишек, которые иногда давали нам покататься.  У каждого пацана было своё колесо - железный обруча от бочки,от тележки или от велосипеда которое он толкал  изогнутой на конце проволокой. Всё это под управлением десятилетних пацанов куда-то ехало, кого-то везло, не соблюдая правил движения, подчиняясь только одному порыву - быстрее, быстрее, быстрее.


                Я и сейчас могу точно показать, где около ворот Хусаина я учился ездить на велосипеде "без рук". Руль подвернулся и я на большой скорости наехал на вышедшую из калитки Венерку из соседнего Татарского двора. Ну и ревела она! Из калитки выбежала её мама ,  схватила меня за руку и потащила к моей матери.  Потом Венерка не раз приглашала нас (и девчонок и мальчишек) в гости. Татары, живущие в Татарском дворе были очень гостеприимны. Её мать клала перед нами  перемячи, горячие, мягкие и вкусные. Их запах мы улавливали ещё во дворе. Он мгновенно растворял стеснительность и робость и мы не   сопротивляясь, с носами повёрнутыми  к Венеркиному окну, где призывно махала рукой её мама, гуськом вливались в распахнутую дверь.  Я всегда стеснялся кушать эти кулинарные драгоценности пока рядом стояла Венеркина мама. Думал, что она, наверное, злиться, что Венерка, на которую я наехал,  пригласила меня. Но потом всё прошло.


        Чуть дальше Венеркиного двора,  около арыка, взрослые обнаружили тело какой-то женщины. Там росли кусты, было темно и вечером мы долго побаивались туда  забегать. Страшно. Говорили, что убитая была цыганка и её зарезали бандиты из-за золота. Генка Оленин, говорил, что золото могли обронить в арык. Мы искали, но ничего не нашли.


        По переулку часто ковыляли, качая большой головой, ишаки . Они везли на базар набитые хлопком и ещё чем-то полосатые мешки. Рядом всегда вышагивал бабай или мальчишка. Чмокая губами и слегка для порядка подстёгивая животное хворостинкой они всегда с любопытством посматривали на нас. Ишак равнодушно косил на нас большим беловатым глазом, семенил ногами и за поворотом наверное напрочь забывал бегающих темнокожих мальчишек и девчонок. Мало-ли таких уродцев с плоскими лицами и без хвоста встречалось на его пути!  Они как тени из другой жизни неслышно скользили рядом, не вызывая у него никакого интереса.

   
                Арбы с поклажей проезжала редко. На дороге даже не было колеи от их колёс.


                По этой улице мы ходили на базар. С нами не ходил только «Чирий». Он не играл с нами, а сидел неподвижно, почти весь день на  крыше дома, стена которого выходила в переулок.


         Чирий сидел за барьером  из самана на краю крыши. Мы видели только его грудь и голову. Он никогда не клал руки на барьер, но голову поворачивал в разные стороны, а когда мы убегали в конец переулка, где рос тутовник, бежал арык и  начиналась другая улица, он нагибался к барьеру, чтобы видеть нас. Он всё время внимательно смотрел на нас. Он ни чего нам не говорил, не кричал и не улыбался, он не сопереживал нашим играм, лицо его ничего не выражало. Он просто смотрел.  Мама говорила, что  у «мальчика не ходили» ноги  и отец сажал его на крышу, чтобы он смотрел на улицу. Мы не знали как его звать, кто-то назвал его «Чирий», так  мы его и стали называть. Когда он впервые появился мы всё время косились на него, было как-то неприятно, что сверху за тобой постоянно следят, а потом привыкли. Однажды Юрка крикнул ему:


                - Ты кто? -  но он молчал, - Юрка опять крикнул:
                - Иди сюда,  -  Он  ничего не ответил, а только смотрел сверху на Юрку. Мы стояли рядом и тоже молча смотрели на него. Потом, поглядывая на верх, отошли в сторону от его дома и продолжали играть. Через неделю мы так привыкли к нему, что уже не обращали на него внимания. Он взрослел на крыше дома вместе с нами.


         Сейчас на нашей улице наверное всё по другому, всё чужое и незнакомое.    Чирия, наверное, тоже  нет  на старом месте.

 
        Канибадамский базар или «бозик», как мы его называли, так и остался в памяти  многоголосым, шумливым, переливающимся разными цветами и запахами ощущением моего детства.  Когда нам надоедало играть во дворе или на улице, кто-нибудь говорил:- «Пошли на бозик». Редко кто возражал и мы отправлялись  босоногой, разношерстной по национальности и полу компанией на базар, который жил своей взрослой непонятной для нас жизнью.


         Поход на базар всегда был неординарным событием. Когда мы собирались на него — в груди появлялся какой-то холодок, непонятное беспокойство.К сердцу поднималось  несильное, но вполне ощутимое чувство  тревоги,  неопределённости и ещё какая-то смесь  эмоций, которые  переносили тебя  в новое состояние. Ты начинаешь ощущать что  впереди тебя ждёт  неведомый и опасный путь  авантюр и приключений. Он внушал опасения но с такой же силой притягивал тебя.


                Как только мы отправлялись в путь, мир окружающий, нас сразу же становился другим. Привычные дома, заборы, звуки, люди, мёртвый голубь у дороги, злые собаки, кошка, прыгнувшая на забор,  и другие предметы, приобретали таинственный и поэтому интересный для наших любопытных душ оттенок. Всё превращалось в волшебный мир дворцов, темниц, крепостных стен, мушкетёров, индейцев, джунглей перенесённых на эту пыльную дорогу из множества приключенческих книг бережно хранящихся в ещё новеньких кладовых детской памяти.

 
         Я много раз ходил на базар с мамой и другими взрослыми по разным дорогам идущим к базару. Я всегда шёл, как наказанный,  смотря под босые ноги без всякого интереса к окружающему. Все дороги были одинаковы — пыльные и серые, а дувалы из сухой глины бесконечно тянулись, тянулись и тянулись  справа и слава. Даже палка, которой я по ходу чертил дувалы не скрашивала моего одиночества. В этом сером взрослом, никому не нужном мире никаких событий никогда не происходило да и не могло произойти.

 
      Дороги, в присутствии взрослых, не вызывали никаких эмоций, кроме скуки и желания быстрее вернуться домой. Может быть поэтому, отойдя с мамой за несколько кварталов от дома, у меня всегда возникало желание вернуться домой,  зуд возврата становился такой нестерпимый, что я, идя на базар, постоянно ныл, скулил, плёлся сзади и на окрики мамы назло не прибавлял шагу. А когда с базара, наконец, возвращались домой я, несмотря  на протесты мамы, не удерживался и с покупками, как бы они не были тяжелы, бросал взрослых и  бежал домой.

 
        В компании  сверстников всё было иначе. Базар  был достаточно далеко от дома. Дорога была не одна, и   проходили они  между разными по величине, цвету, высоте и архитектуре зданиями, арыками, чайханами. Некоторые дворы были без калиток и там   гуляли злые, охраняющие свою территорию, разные по величине, но в основном большие, сильные, молодые, натасканные на пастбищах в горах, собаки — наши враги.


        Враги намордников не носили. Если волкодав был не на  привязи то на очередном повороте вы могли  нос к носу столкнуться с ним. Реагировать на встречу нужно  было мгновенно — драпать  в полную силу. Хорошо если на пути встречался широкий арык или небольшой дувал. Адреналин мгновенно перебрасывал вас от настигающего пса на другую сторону. И только на той стороне, шмякнувшись как лягушка  о землю, ты оборачивался, злорадно улыбаясь на лай собак за стеной, которые заливаясь хриплой ненавистью, слали тебе вдогонку собачьи проклятия.

 
        Постепенно страх проходил, дыхание успокаивалось, ты мог потыкать в сторону стены фигу — это безопасно, собаки была за забором. Затем отряхиваясь ты мерил глазами высоту стену и восхищённо бормотали - «Ого-о-о». Но тут же возникала другая проблема - как выбраться отсюда. Адреналина в крови уже почти не осталось, вещества, создавшие стресс, нейтрализовались системой биотрансформации печени и ты стал средним мальчиком с обычной слабо развитой мускулатурой. А ей такой прыжок уже не под силу.


                Встречи с собаками происходили постоянно, были среди нас и надкушенные, с гордостью показывающие рубцы от собачьих зубов. Среди нас почему-то стойко держалось мнение - «Если застыть без движения, перед носом  налетевшей на тебя  собаки, то она не тронет. Полает и уйдёт». Не знаю не пробовал.  Может быть с другими это и случалось. Но, что касается меня, то на лай собак мой организм реагировал однозначно — вначале от страха стремительно выскакивала душа, а потом я также стремительно мчался за ней.


        Уже будучи взрослым читал, что хищники, в том числе и собаки, наиболее чётко фиксируют жертву, когда она бежит. Бег жертвы формирует у собаки реакцию преследования и агрессии. Если жертва не движется, то в глазах собаки она становится размытой, нечёткой и, главное, не нужной и, полаяв для приличия некоторое время, она действительно теряет к тебе гастрономический  интерес.   Так ли это — не знаю, не пробовал. Может быть поэтому остался жив.


        Кстати, собаки, как и большинство животных (кроме обезьян и некоторых других), не различают цвета. Для них мир - это чёрно белый снимок. Однажды мы с мамой и сестрой  собирались в Тамалу, к родным отчима,  и они с мамой отложили в сторону красные юбки:


                - Не будем брать с собой, в Тамале много гусей -увидят что  в красном - заклюют.

 
                Ерунда! Ни гуси у озера, ни быки на арене, ни собаки на улице  не различают цвета. Всех хищников и вообще животных раздражает колыхание материи. Это активирует их безусловный инстинкт нападения и преследования. А какой тряпкой - синий, красной или серой вы машете перед носом или глазами быка или гуся им всё равно. Для них разные цвет это различная насыщенность серого.


        На базар от нашего дома можно было пройти двумя путями — коротким и длинным. По длинному пути мы ходили редко, слишком много времени уходило на дорогу. Но на нём встречалось много интересного, намного больше, чем на коротком пути.

 
         Чтобы пойти по длинному пути, необходимо было выйдя из больших (в две створки) ворот нашего двора, сразу же  повернуть направо и пройдя  метров 40 и упёршись в высокую ограду  Консервного комбината,идти по ней в правую сторону. Метров через 100 попадёшь на широкую, обсаженную деревьями, улицу, которая шла от главного входа в Консервный комбинат параллельно Ферганскому каналу до улицы Ленина. Если пойдёшь налево — придёшь к Консервному комбинату и мосту через канал. Здесь в бараках по левую сторону жила красивая девушка Галя Аксёнова. Её я так же не смог найти. Узнал только, что  после окончания школы, она уехала в г. Ленинабад и поступила в техникум. Когда училась жила в общежитии  на ул. Шарко.


        Если идти по этой улице в сторону центра, то  справа остаётся Ремесленное училище с хаусом (водоём для воды). Отсюда мы брали воду, когда пересыхал колодец во дворе нашего дома. За водой, с одним железным ведром ходил я. Когда шёл с полным ведром всегда перекидывал ведро из одной руки в другую. Вся изюминка этой игры на ловкость заключалась в том, что некоторое время подброшенное ведро должно лететь самостоятельно  и в какой-то момент ты ловишь дужку и вновь перебрасываешь ведро в свободный полёт на сторону другой руки. Получалось у меня не плохо и при переноски воды я уставал не из-за тяжести ношы, а из=за постоянного перекидывания полного ведра. Однажды что-то сработало не так и я ведро не поймал. Оно упало, вода разлилась,дно отвалилось, а мне от мамы досталось.

                Почти на противоположной стороне училища, перпендикулярно к улице, шёл небольшой переулок. Шёл он по берегу широкого и глубокого арыка, который вытекал из Ферганского канала. В самом конце переулка, между Ферганским каналом и арыком жил Генка Оленин - близкий друг моего детства. Семья у них была большая - отец, мать,  четверо детей. К ним постоянно кто-нибудь приезжал. Из-за этого Генку не пускали играть. Отец у Генки был небольшого роста, его мама была кажется выше отца. Они хорошо танцевали. Когда они были у нас в гостях все смотрели как они танцуют вальс. Кружились они здорово. Говорили, что они украинцы.


                Генка всегда что-то мастерил. Однажды он смастерил звонок и повесил его на дверь во двор.Раньше у них висело кольцо. Мы постоянно стучали им, вызывая Генку. А теперь из двери торчала ручка. Дёрнешь её и слышится мелодичный звон колокольчика. Мы иногда ради интересно пробегали мимо калитки и дёргали за звонок. Потом его сняли. Слишком много дёргающих рук пробегало мимо калитки купаться на Ферганский канал.
                Любимое слово Генки было "А зачем". Задаёшь ему какой нибудь вопрос, а он спрашивает - "А зачем?". Лилька Лекарева называла его "Чёма". Но эта кличка к нему не пристала. Он хорошо дрался. Однажды нас на улице подкараулили ремесленники и бросились за нами. Были они старше нас. Мы не успели убежать и стали драться. Дрался он хорошо. Поэтому у него была и вторая кличка - "Дрыга". Слово как-то было связано с дракой. Но что она действительно означало я уже не помню.


        Дом Олениных стоял  на берегу канала. Между их забором и каналом был навален песок выброшенный при рытье канала. Мы часто приходили сюда купаться.  Иногда разжарившись на солнце мы забегали к Генке домой. Его отец работал на почте и носил китель с блестящими пуговицами. Хусаин говорил, что он очень большой начальник и получал письма от самого Сталина. Мы верили и с уважением смотрели на начальника, который переписывался со Сталиным. Мама Генки носила толстую косу на голове. Такой косы мы не видели больше ни у кого в Канибадаме. Когда мы заходили попить она вела нас всех на террасу доставала кружки и мы пили прохладную воду. Двор у них был небольшой. Когда заходишь сразу слева был пристрой. Там стояли то-ли гири, то-ли тяжёлые железяки. Ими тренировался старший брат Генки — Коля. Это был тонкий и жилистый мальчишка со светлой копной волос.  На глаза  постоянно свисал пшеничный волнистый  чуб. Он его отбрасывал небрежным движением головы. Мы пытались ему подрожать, но на наших головах такая роскошь не росла.  Ещё у Генки была красивая сестра Нина. Она была старше нас и на нас мелюзгу не обращала никакого внимания.  Под ногами постоянно крутилась ещё одна сестра - Лида, она была совсем маленькая и мы с ней не водились.

 
        Как только выйдешь из дома Генки, сразу же метрах в двух протекал большой арык, метра 3-4 шириной.  Он вытекал из Ферганского канала и вода в нём регулировалась тяжёлым металлическим щитом который поднимался и опускался специальным механизмом сооружённым на берегу канала. С этого сооружения мы иногда ныряли в воду. Когда щит был полностью открыт, то по арыку с бешеной скоростью мчался поток воды.


        Однажды мы выходили от Генки. Лида Оленина, которая почему-то шла с нами и впереди нас, вдруг поскользнулась и покатилась вниз в арык. Шлюз был полностью открыт и вода сразу же закрутила и понесла её. Она то показывалась в пене волн, то пропадала. Не помню кто что кричал, но все сразу же бросились по берегу за ней.  Достать её сверху мы не могли, берег был крутой и высокий, а мы маленькие и слабосильные.  Метров через 50 через арык был перекинут мост, за ним арык расширялся, вода шла тише, стало совсем мелко. Её пронесло под мостом и вынесло на отмель. Вначале она поднялась на  четвереньки, потом встала и  добралась до берега. Вылезла, цепляясь за траву сама, без  нашей помощи, хотя мы и протягивали ей руки. Мы стояли и молча смотрели на неё. Мокрая и маленькая она, ничего не сказав,  протопала мимо нас домой. Мы пошли за ней. Не обращая на нас  внимания, зашла домой, хлопнула калиткой и только тогда мы услышали её громкий рёв. Во двор за ней заходить не стали.  Постояли, около калитки, поделились впечатлениями и побежали купаться. С тех пор, когда мы шли мимо Генкиного дома на канал или в школу, то иногда вспоминали этот случай. Моя сестра, Виолетта,  даже дала название арыку — «Лидин арык». Так мы его и стали называть. И сейчас я его вспомнил как «Лидин арык». Лида наверное и не знает, что её именем, как именем прославленного человека, назван арык, который отходит от Ферганского канала. А может быть этого арыка уже нет?


        Улица Ленина начиналась, кажется, за Ферганским каналом и шла в центр мимо Механического завода, огибала нашу школы, проходила по мосту через Ферганский канал. Спускалась вниз, проходила по второму мосту через арык, который переходил под улицей Ленина на другую (левую) сторону дороги. Это был другой, не Лидин арык. Начинался этот арык где-то далеко за заводом. Протекал мимо школы и уходил в трубу под Ферганским каналом. В нём текла холодная и чистая вода.


        Попадая на улицу Ленина, мы поворачивали направо и шли в центр города.  Проходили хаус, который питался водой из арык. Вокруг хауса  на берегу стояли высокие ивы. В жаркий день здесь  было прохладно, вода всегда была тёмная и спокойная.  Тишина подчёркивала уют этого благополучного, отделённого от внешнего мира кусочка рая. Здесь приютилась чайхана. Именно приютилась. Она не стояла, не располагалась и тем более не раскинулась на берегу хауса, а именно приютилась. Этот кусочек благодатной природы осторожно пригрел её под своим тёплым боком, взял под свою защиту, прикрыл тишиной, полумраком, наполнил ароматами чая  и запахом свеже-испечённых канибадамских лепёшек.


        Но однажды здесь произошло событие, которое напрочь испортило очарование этого уголка.


        Мы шли на базар мимо хауса. Слышим крики таджиков, которые собрались гурьбой на берегу и чуть не падая в него что-то бурно обсуждали тыча пальцами в водоём. В зеленоватой тёмной воде плавала собака, было видно как она, подняв нос, била лапами воду, поднимая тучу брызг. Выйти на берег ей не удавалось — берега были глиняные, скользкие и крутые. Хаус был глубокий и собака не касалась ногами земли. Это её пугало, она чувствовала свою гибель. Её жёлтые выпученные глаза, заполненные мольбой, иногда смотрели в нашу сторону, но взгляд скользил ни на ком и ни на чём не останавливаясь. Мы  стояли, смотрели на неё и ничего сделать не могли.  К тому месту, где из хауса брали воду и где можно было легко выйти, она не догадывалась доплыть. Она уже выбилась из сил, её доконали последние две попытки выйти из воды по крутому берегу. Кто-то принёс длинный шест с петлёй-удавкой. Такими петлями специальные люди «собачники» отлавливали беспризорных собак в Канибадаме. Дотянулись до головы собаки, накинули петлю  на шею  и «повели» её по воде к выходу на берег. Но и там она из-за усталости уже не смогла выйти. Тогда её вытянули палкой-удавкой на сушу. Удавку сняли, а спасённая собака так и осталась неподвижно лежать на берегу. Жёлтые глаза были открыты, но сразу было видно что они ничего не видят. Мальчишки из чайханы схватили собаку за задние ноги и куда-то уволокли. Таджики не спеша, запахивая чапаны, что-то тихо обсуждая, вернулись к топчану,  расселись по прежним местам, чайханщик заварил новые чайники, расставил пиалки, наломал лепёшки. Всё шло по прежнему. Пили чай, обсуждали новости. О собаки никто  не вспоминал или не показывал вида. Мы пошли дальше. Вначале всем было неприятно, потом отошло.


          Дальше за арыком тянулся забор стадиона (слева). За забором возвышалась кирпичная башня Менора. Забор заканчивался большими воротами в Парк культуры. Пройдя ворота нужно повернуть налево и идти прямо вдоль стены Парка и через некоторое время справа появятся большие ворота базара.

 
        Короткий путь шёл по узкой и кривой Заводской улице  между стенами домов и глиняными  дувалами, в которые были впаяны узкие расписные калитки. Дувалы и стены домов делались из саманного кирпича. Я не раз видел как делают такие кирпичи таджики, несколько раз помогал строить стены. На самом верху дувала всегда торчали острые осколки стёкол — от воров.

 
        На этом пути жили многие мои товарищи —Хусаин Юлдашев, Венерка, Безбердиевы (Вавка, Валька, Володя и Юрка), Юрка Колчин,  Вовка Плюта (он погиб, сломав шейный позвонок в игре, которая называлась у нас «козлодрание») и другие.   Пыльная с глубокой колеёй (от колёс арбы) узкая дорога сильно петляла. С улицы внутренности дворов были не видны, всё было глухо замуровано. До улицы  звуки не доносилось, за заборами тихо шла непонятная жизнь.


        Однажды я заглянул по ту сторону дувала. Это было летом. Я услышал условный свист Хусаина, моего товарища. У нас с ним был  свист-пороль по которому мы сразу определяли, что на улице  тебя ждут. И ты под любым предлогом мчался на встречу. На этот раз Хусаин сообщил, что его отца приглашают на туй (праздник) и он зовёт Хусаина и меня пойти с ним. Я согласился и мы пошли к дому Хусаина. Я был русский, несмотря на это пользовался уважением всех взрослых таджиков, живших на Заводской улице. Уважение было связано не с моими достоинствами, а с мамиными  — она была детским педиатром и у неё лечились все дети Канибадама, кроме того, и наверное самое важное, она была членом городского Совета г. Канибадама.  Мама была в глазах обычных люде не только врачом, что очень ценилось, но и властью. Она была хорошо знакома по общественной работе с курбаши города. Он на машине не раз приезжал к маме  когда болели его или его родственников дети.  Вся наша улица видели эту машину и выходящего из него вальяжного курбаши в светлом каверкотовым плаще и шляпе. Такой плащ говорил о принадлежности к верховной власти. Мама так же носила такой плащ.  Курбаши таджики, почитали как  царя. Они всегда уважительно, даже может быть чересчур, относились к власти. Даже если её не любили. Мамина аура депутата и педиатра освещала и меня и отец Хусаина, когда брал меня с собой на разные торжества,  как-бы мимоходом говорил окружающим — «А это сын врача и депутата горсовета. Он дружит с моим сыном  Хусаином». Все почтительно смотрели на козявку, которая была сыном богини.


                Двор в который мы вошли в тот раз, был достаточно большим. Одну его сторону занимал длинный метров 15 одноэтажный дом. Впереди дома была открытая веранда, на которую выходили 3-4 двери из дома и окна.  Двор перед верандой был сверху закрыт виноградником, кисти винограда свисали сверху как гирлянды из сплошного потолка зелёных листьев виноградной лозы. Земля во дворе была чисто подметена, полита водой и вновь подметена и вновь полита водой. Такая процедура делалась ежедневно и пол пиобретал зеркальный блеск. Земля во дворе у таджиков всегда находилась в идеальной чистоте. За это отвечали девочки. Мальчики отвечали за кумган — сосуд с водой для подмывания. Он всегда должен стоять чистым у туалета и наполненный водой. За порядком в доме строго следили старшие женщины — жена хозяина или  другая, занявшие по своему характеру заметное положение.  Хозяин отвечал за всё и в доме был бог и царь. Порядок практически во всех домах был на высочайшем уровне.


                ***


         Но стоили  таджику оказаться в общественном месте, например в парке, то о соблюдении каких-либо порядков не было и речи.Основания заборов, деревья около домов, различные закутки парка, отдалённые места были буквально устланы скользкими, различной степени свежести и консистенции какашками.  Сколько раз мы, ребятня, вляпывались в эти продукты метаболизма, а потом с отвращением стирали с сандалей или ног травой или подвернувшейся бумагой эти пахнущие экскременты.

               
                ***


        Через веранду мы зашли в комнату, в ней были одни мужчины. Хозяйка из ниши достала курпачу -длинное, узкое стёганное одеяло. Мы сели, согнув под себя ноги и опираясь на подушки. Когда мне исполнилось 40 лет я часто пытался сесть по таджикски, но  ничего не получалось. Мешал живот.

 
        На столе (дастархане)в центре стола лежало большое блюдо с горкой красиво уложенного плова. Особенно привлекали положенные сверху куски жареной баранины с торчащими из него рёбрышками. На склонах этой живописной горки раскиданы целые головки пахнувшего чеснока и половинки айвы. Водку пили только городские гости. Она была налита в чайник и её разливали по пиалам.Я потом спросил Хусаина, для чего так делается. Он ответил:

                - Чтобы Аллах не заметил.
                - Так, выходит, Аллаха можно обмануть? - с удивлением спросил я.
    
                Хусаин ничего не ответил. Но по его взгляду я понял, что Аллаха никто никогда не обманывал и не собирается это делать. Грех!


                Мы ещё немного посидели за дастарханом, потом вышли во двор, где уже играли дети хозяина. Во дворе так же стоял стол с различными фруктами.  Ничего особенного в тот раз во дворе за высоким дувалом я не увидел.

 
        По пути на базар  с нами или около нас почти всегда что-нибудь происходило.  Идёшь, идёшь, вдруг  что-то, привлекает твоё внимание, ты повернул голову насторожился, смотришь, слушаешь, оцениваешь новизну происходящего события, её остроту и степень её опасности для тебя. Большинство событий тем и заканчиваются, что только привлекли внимание. Они  как пузырь на ровном месте неожиданно вспучивались, разрастались, сверкая бликами и тут-же лопались с тихим не страшным звуком. Пузырь оказался маленькой, не привлекательной и ничего не значащей пустышкой. Ты отвернулся и пошёл дальше. Таких незаметных пустышек — происшествий в моей жизни было много, ни одно из них  не остались в памяти. А ведь они составляли основу всей моей ранее прожитой жизни. Я жил, да и сейчас живу, постоянно окружённый тихо лопающими пустышками, событиями ничего  не значащими  для меня ни сейчас, ни в тот момент.  В памяти остались только крупные изломы повседневности, окрашенные в неприятные или радостные для меня тона, а что было между ними, как они соединялись друг с другом, порождали друг друга и воздействовали на меня — одному Богу известно.


        Как-то летом мы шли на базар по улице Ленина со стороны Ферганского канала. Впереди у арыка играли малыши. Рядом сидели  девчонки — видимо смотрели за ними. Вдруг один голопузый таджичонок лет 4-5 вскочил и побежал на противоположный край улицы. Как всякий малыш он  бежит  не замечая ничего вокруг, вытянув руки вперёд, смешно и неловко передвигая ногами. Его замечает девчонка. Она вскакивает поворачивает голову, осматривая улицу, и вдруг пронзительно кричит :- «Машинаи омсос». Но мальчишка бежит и не видит, что из-за повороты вынеслась на большой скорости полуторка. Шофёр увидел малыша, резко отвернул машину от малыша и нажал на тормоза. Машина сразу не остановилась, её  крыло  задело ребёнка и он как пнутый ногой футбольный мячик отлетел по дуге в сторону,  чмокнулся о землю, подняв небольшое облачко пыли и покатился. Стало очень тихо. Маленькое, безжизненное, пыльное тельце немного полежало, потом зашевелилось, из грязного комочка появились ручки, ножки, голова. Мальчик встал, громко заревел, перебрался на четвереньках через арык и убежал в открытую калитку. За ним побежала, что-то крича девчонка в полосатом таджикском платье. Платок её сбился и видны было множество разлетевшихся по спине чёрных, тонких косичек. За ней бросились и другие девчонки оставив малышей, которые услышав шум тормозов, крики и ругань вытянули шеи и сидели поворачивая головы как птенцы в разные стороны.  Выскочивший из кабины шофер смотрел им вслед и ругаясь тряс в их сторону кулаком. Оглянулся на нас, что-то злобно сказал. Залез в кабину, громко хлопнул дверью и уехал.

 
        Давно это было, а я  помню этот истошный, перепуганный  до смерти крик сестрёнки карапуза :- «Мшинаи омсос -машина идёт» и летящий по воздуху лёгкий комочек маленького человечка. Всё произошло очень быстро. Мы сделали всего 4 шага.


       В конце короткого пути, после нескольких извилин дорога выходила   на небольшую площадь, на которой справа находилась гостиница и какое-то мрачное серое многоэтажное здание напоминавшее банк. Площадка выходила на центральную улицу . Мы переходили её  и выходили к воротам парка. Слева можно было увидеть высокую башню-минарет Минору на стадионе в парке. От парка шла дорога на базар. Она начиналась от моста под которым проходил арык, неглубокий, бурный, шириной примерно 2-3 метра,  Направо от моста шла дорога на станцию Мельниково.  Если идти по ней, то справа находилось здание Взрывпрома, слева Городская администрация, а дальше находился кажется Педагогический техникум или училище. В нём учились Маня Патакшина, Неля Шмидт и другие девушки из моей юности.

 
        На базар мы шли  мимо стенки (слева), отделяющей тротуар  от  парка культуры,  а справа, за железной загородкой находились какие-то учреждения. При входе на базар справа, стоял киоск, слева какие-то приземистые магазинчики. Если идти прямо, то справа , где бежал арык, стояла чайхана. В ней был знакомый чайханщик — Давлат. Если свернуть налево то сразу же начинался базар — воздух был насыщен запахами восточной еды — шашлыками, пловом, мантами. Их делали в небольших каморках — справа. Я до сих пор отчётливо помню, как я зашёл в этот магазинчик-столовую, дал денег и мне положили в ладони две горячие манты. Тесто, покрывавшее их, было тонкое и плотное, внутри были кусочки баранины с луком и ещё с чем-то. Они были жирные и очень наперчённые. Я стоял около входа в магазинчик, дул на них и  с наслаждением, не торопясь ел. Внизу под ногами  проходил арык (каких много в Канибадаме)  в нём быстро бежала журча прозрачная холодная, горная вода. Было жарко, примерно 300 , но стоя у арыка жара была не заметна, наоборот, от воды шёл холодок.  Никогда больше не кушал такой вкуснятины.


        Базар был громадным колышущем полем людей, временно объединённых древним  обычаем продать подороже, купить подешевле. Он обнесён глиняным, местами сломанным, дувалом, по его краю протекал арык, а над арыком, в тени гигантских ореховых деревьев с белыми стволами, стояла чайхана (чой-хона). Чайханщик —  родственник моего друга Хусаина. И мы иногда заходили туда. Давлат бесплатно давал нам расписной, треснувший и заклёпанный чайник с заваривающимся чаем, 2-3 лепёшки, которые он небрежно ломал и лениво с показной небрежностью кидал на чёрный с красными розами, металлический поднос. Не прекращая разговора с каким-то гостем он брал с полок 3 или 4 пиалы с разноцветными боками, но не новые, а с каким-нибудь дефектом — или с надтреснувшим боком, или с ущерблёнными краями. Пиалки он обтирал для вида полотенцем, перекинутым через плечо, и ставил на край подноса, где уже лежали горкой наломанные тёплые лепёшки с рассыпанными точками мака. В центре гордо стоял горячий пузатенький, примерно на 1.0 — 1,5 литра, чайник с хорошей заваркой. Всё это он отдавал  Хусаину. Мы садились на краю арыка, где тоже была небольшая ровная площадка и пили чай во всём подражая взрослым.

 
        Все кто сидел на топчане одобрительно цокали, когда видели, что Давлат кормит бесплатно детвору. Доброту в людях таджики уважали.  Закончив с нами, Давлат не спеша обслуживал другого. Всё это он делал не суетясь. Мягкие, округлые, не спешные движения, были деликатны и почтительны. Обслуживание вас шло как бы мимоходом, без пристального внимания к вашей особе. Давлат своим  уважительным отношением незаметно объединял разрозненных людей в спокойный доверчивый друг к другу кружок.  Вас постепенно охватывающее чувство благодарности к  этой чайхане и  спокойному, благожелательному чайханщику.  Чайханщик не только подаёт Вам чай, но и снабжает каждый этап этого процесса не назойливыми жестами, улыбкой, кивком, взмахом полотенца, незамысловатой шуткой, которые создают Вам душевный комфорт.  Подобрать эти штрихи именно для Вас, расставить их в определённых местах процесса обслуживания, чтобы они работали в нужном направлении дано не каждому. Этому не научишься. Здесь нужен особый талант — уметь быть коммуникабельным, незаметным и добрым. Только это делает  из чайханщика хорошего чайханщика.

 
        Я привожу  картину художника Бурцева Е.Г. Она написана в жёлтом цвете — жара. Чайхана  расположена на берегу хауса. Вокруг деревья. Бурцев Е.Г. был сослан в Таджикистан за антисоветскую пропаганду. В Таджикистане он и ещё несколько художников участвовали в создании таджикской художественной школы. К сожалению биографию Бурцева я не нашёл. От своего давнего друга художника-таджика слышал, что Бурцев имел несколько учеников, где-то преподавал. Он, наверняка, оставил какой-то след в развитии культурного облика Таджикистана.

 
  Когда Вы приходите в чайхану, первым на кого обращаете внимание —  на  людей, которые сидят на узорчатой толстой кошме. Если Вы здесь не первый раз, значит Вы пришли в свой дом. Люди будут приветствовать вас, приподнимаясь и подавая с лёгким поклоном обе руки,  спрашивая о здоровье,  о делах, о семье. Вы не спеша, приветствуя, обойдёте всех, уделяя каждому заслуженное внимание, сядете на кошму и взмахнув рукой позовёте чайханщика. Он, не сразу, принесёт чаю, пиалу, фрукты или лепёшки. Вы расслабленно посидите минуты 3, ничего не делая и ни о чём не думая, затем возьмёте пиалу нальёте в неё чуть-чуть чаю откроете пузатенький чайник и перельёте  туда ещё не заваренную, но уже чернеющую и чуть-чуть попахивающую чаем воду обратно в чайник. Это традиция —  «женить» чайник на пиале.

 
        Я много раз наблюдал за этой «свадебной» церемонией. Она практически была одной и той же, но у неё не было конкретного названия. А те названия которые я слышал, нельзя было соотнести с этой церемонией. И вот однажды сидя, уже взрослым, в чайхане, я предложил своему приятелю таджику назвать церемонию переливания чая из чайника в пиалу и обратно словами «женить чайник на пиале». Он вначале принял это  равнодушно, но по мере того как я начал придумывать и объяснять все символы этого процесса, он нехотя согласился. А недавно я получил от него письмо в котором он писал, что рассказал товарищам о придуманном мной названии и они, что удивительно,  с лёгкостью стали называть эту церемонию по моему.


        Но я не хвалюсь — наверняка ещё до меня , многие называли эту церемонию так как потом назвал её я. Просто я не знал об этом, не знал об этом и мой товарищ — таджик, который по особому женил чайник на пиале.


        Существуют два типа людей, которые по разному наливают чай из чайника в пиалу. Одни наливают чай в пиалу, которая неподвижно стоит  на столе и  лишь слегка обнимается пальцами свободной руки.    Другие берут пиалу в руку, поднимают над дасторханом, и, наливая чай, приподнимают (или опускают) пиалу навстречу струи из чайника. Часто оба движения руки с чайником и пиалой синхронизированы.   Имеет ли это какое-либо объяснение — не знаю, не слышал.

 
        После того как Вы женили чайник на пиале спокойно откиньте руки на колени и посидите. Через 2-3 минуты медленно и серьёзно опять «жените» пузатенького приятеля. Через некоторое время чай заваривается полностью, а Вы, уважаемый, становитесь полностью душой и телом  своим для чайханы, чайханщика и людей сидящих на кошме рядом с Вами. Вы тоже  хорошо «заварились». Наступило время начинать вдумчивый душевный разговор.

 
        Я не раз видел как подают таджики чай в чайхане друг другу: пиалу держат в правой руке в чуть растопыренных пальцах, так, что видны все яркие цветы на пиале, левую руку прижимают к груди и с полупоклоном протягивают пиалу. Принимают чай правой рукой,  левой прижимают к груди. Чаю в пиале немного —  1-2 сантиметра. Южные таджики наливают полную пиалу.


        Мне кажется весь таджикский народ можно представить в этом образе — подающем с уважением чай другу.  Этот ритуал красив, учтив, доброжелателен и, что особенно важно, призывает к миру  -  лучше держать в правой руке пиалу, чем оружие, лучше говорить, чем воевать, Я уже взрослый и не раз видел, чем заканчиваются острые конфликтные ситуации. Хорошо если рядом найдётся умный человек и  начнёт переговоры, протягивая пиалу ароматного чая.

 
        Если Вы пришли в чайхану первый раз, к Вам сразу подойдёт чайханщик; он уже заметил Вас при подходе к чайхане, и не только заметил, но и составил о Вас своё мнение. Мнение ориентировочное, но во многих случаях безошибочное. Долгая работа чайханщиком, делает его профессиональным психологом. Но какое бы мнение не составил о Вас чайханщик,  он  почтительно поприветствует Вас. Все (или некоторые) сидящие повернуться к Вам, Вы прижав обе руки к сердцу поприветствуете сидящих и услышите ответное вежливое приветствие. Потом все отвернуться и займутся прерванными  разговорами. Если Вас никто не пригасит к своему кружку, то Вы подойдёте к свободному месту или чайханщик сам покажет его вам, вы сядете подогнув ноги, а чайханщик, что-то неслышно говоря, пойдёт готовить чай.


        Ожидая его Вы, возможно, в первые минуты будете испытывать настороженность и робость. Это естественно. У Вас, попавшего в незнакомое окружение,  включился безусловный рефлекс  оценки значимость нового места для Вашей безопасности. Это происходит независимо от Вашего сознания, на уровне подкорки и вы совершенно не осознаёте, что в эти минуты у Вас в центральной нервной системе идёт мощный процесс анализа поступающей информации из зрительных, слуховых, тактильных и других рецепторов.  Настороженность и робость —  это Ваши ощущения тех процессов которые мобилизуют ваши защитные системы организма на случай если среда окажется агрессивной для Вас.


        Именно в эти минуты хороший чайханщик даёт Вам понять, что Вы приятный для него гость, что ему совершенно безразличны Ваши личные дела, Ваши мысли, мечты да и вся  Ваша жизнь. Вы для него друг потому, что Вы хороший человек. И только, когда Вы поймёте это, то Вы почувствуют  себя в чайхане  свободными от условностей,  в приятной не стеснённой обстановке и не будете  пугливо озираться, боясь что кто-то подслушает Ваш разговор. Вы не будете стесняться рядом сидящего человека, который может быть  рангом значительно выше.


        Такую обстановку должен создать и создаёт хороший чайханщик.  Он поимённо знает всех завсегдатаев, их родственников, детей, знает их горести и радости. Но первым никогда не говорит об этом. Вот эти  качества — дружелюбие, тактичность к посетителям и в тоже время отстранённость от их личного миры я не раз замечал у  популярных таджикских чайханщиков. Давлат тоже относился к ним.

 
        На топчан, под которым протекал арык, нас не пускали. Он был для взрослых. Там сидели в праздничных чапанах, повязанных расписными румолами (поясной платок на котором висели ножи и табакерки для насвая-жевательного табака) таджики с базара. Не спеша пили чай,  ели лепёшки. Почти никто не приходил без дела.


         Я не раз замечал, что таджики сидя в чайхане практически не употребляют насвай. Но сколько раз видел, если кто-нибудь из сидящих, как будто нечаянно покажет приспособление-табакерку в котором он носит насвай, то её заметят сразу. Это один из предметов гордости и зависти нормального таджика. Разговор переходит на табакерки, каждый показывает свою, идёт оценка их, выясняют кто делал, какой усто (мастер) из чего. Табакерки для насвая в Канибадаме были действительно красивые. Я видел как в предгорьях выращивали маленькие тыковки разной формы, чтобы сделать из них табакерку. Видел отделанные медью, золотом, серебром. Один раз даже пробовал нанести краской свой, придуманный мной орнамент. Не получилось. Краска быстро сошла. У хорошо просушенной тыковки,  есть тоненькая верхняя кожица, которую нужно снять всю и потом прокрасить или снять по трафарету оставив орнамент для прокраски. Хорошо обработать тыковку для насвая — мастерство, которым не все владеют. Но и без всякой прокраски, тыковка своей необычной формой и естественным цветом — уже художественное произведение природы. Посмотрите на фотографию такой табакерки.
 

         Чайхана на базаре носила много функций и одна из них — это своеобразный прообраз государственного офиса в котором имеются свои врачи, учителя, советники,  адвокаты, судьи, прокуроры, охранники и прочая чиновничья бюрократия, которая владеет всеми атрибутами негласной, подпольной законодательной, судебной и исполнительной власти. Эту незримую силу знал и почитал каждый житель Канибадама. И обращался к ней чаще, чем к официальной. Мы не раз видели главу этой власти, который сидел на одном и том же месте в чайхане. Нам показал его Хусаин, а когда мы допытывались, кто же он такой и как его звать, Хусаин только качал своей стриженой под «ноль» головой, на которой белели проплешины от лишаёв, поднимал ладони чуть выше головы, смотрел вверх призывая Аллаха в свидетели  и значительно говорил:


                - О — о — о — о — о !, - давая нам понять что это был не меньше чем царь базара. Может быть это так и было.


        Я только  один раз слышал от Хусаина это многозначительное «О»! Тогда мы сидели на камнях  на берегу Ферганского канала около моста. Рядом была дорога, которая выходила из города, проходила мимо нашей школы и петляя исчезала в глиняных горах за которыми возвышались, казалось совсем не далеко, синеватые со снеговыми извилинами, каменные горы. Мы не знали куда  шла дорога. Где-то очень далеко за глиняными горами был неизвестный нам мир и из этого мира иногда на дорогу выскакивали дребезжащие полуторки с цифрами-номерами на бортах. Номера были разные —  две цифры, тире и опять две цифры — например, ЖД 34 - 56. Впереди номеров всегда стояли две буквы «ЖД». Машины поднимали кучу коричневатой пыли, эта пыль была очень мелкая, долго висела в воздухе и в тихую погоду весь путь машины был отмечен извилистым пыльным реверсом, который истончаясь исчезал среди холмов. Когда машины въезжали в Канибадам они проезжали деревянный мост, гулко стуча по нему колёсами.

 
        Однажды я попал в другой город и с удивлением обнаружил, что кроме ЖД по дорогам ездят машины с другими литерами. Был очень удивлён.


         А тогда мы сидели около моста в тенёчке деревьев мастерили свистульки, бросали камни в воду или  в сломанный ствол ивы, торчащий среди потока  и о чём-то говорили.


             - Кто-то идёт,- сказал Генка Оленин,  - и показал на дорогу.


        Вдалеке на дороге, около глинистых холмов с трудом просматривалось маленькое белое пятнышко, которое почти не двигалось. Все посмотрели, ничего не сказали и продолжали заниматься своими делами.


        Мы в то время учились делать свистульки и пришли к каналу за веточками ив. Нам нужны были ивовые ветви с хорошей кожицей. На берегу  такие ивы росли. Они склонялись к воде и нужно было ловкость, чтобы залезть на неё, добраться до ветки нужной  толщины и отрезать. Ветви ивы ломались быстро и можно было сразу очутиться в воде. Это было не страшно. Все умели плавать и если падали, то быстро выбирались на берег.  Каждый нарезал 5-6 прутиков. А потом все садились в тенёчек и отбивали рукоятками ножей или плоскими камнями кожицу на прутике. Если хорошо отобьёшь — кожица не треснет и сойдёт с прутика как муфта. Этого мы и добивались.

 
        Такие пятнышки, которые нам показал Генка, мы видели не раз. И в тот раз, когда ещё утром мы подошли к каналу я видел такое же двигающее пятнышко, но ничего никому не сказал. Через некоторое время я посмотрел ещё раз. Пятнышко исчезло.

 
        Чаще всего пятнышками были бродячие дикие собаки. Иногда они бродили по одиночке, иногда стаями. Голодные — они были смертельно опасными. Особенно для малышей, которые  по каким-то неотложным и важным малышняцким делам по двое, по трое без взрослых уходили в предгорье. На них собаки нападали безбоязненно и быстро разрывали в клочья. Тем более что при виде бегущей на них стаи собак ребята не держались группой (спина к спине) и не защищались, а с криком разбегались в разные стороны. Крик и бегство потенциальной жертвы по закону природы мгновенно стимулировало  в подкорке собак вспышку охотничьего инстинкта, а выплеснувшийся в кровь адреналин резко повышал озлобленность и блокировал в недоразвитой коре больших полушарий основной навык привитый человеком — не трогать его.


        Трагедии случались  не часто, но каждый канибадамец мог Вам показать матерей у которых в горах пропал ребёнок. Таджикские женщины редко выходят из дома, а этих матерей что-то тянуло на улицу и они молча часами, на корточках сидели около своего дома, пока кто-то не выходил и не уводил их в дом. Одетые в чёрное платье с накинутой на голову чёрным платком они издалека напоминали маленькие кладбищенские холмики. Их неподвижные глаза смотрели непонятно куда и не понятно о чём шептали  их губы, они были в другом, не нашем мире и там общались со своими любимыми детьми.


        Однажды был сильный дождь, я бежал домой по улице, женщина сидела вся мокрая, и, с кем-то разговаривая про себя, улыбалась. Забегая в калитку я оглянулся — она продолжала сидеть.


                - Это она со своим мёртвым сыном разговаривает, -  сказала мама, когда я мокрый пришёл домой.


        Эти женщины — живые и скорбные надгробья погибшим детям, заставляли спешащих людей замедлять шаг, замолкать и тихо проходить мимо. Эти сошедшие с ума матери, в больном и недоступном для нас мире призраков продолжали заниматься делом, которое дала им природа —  они продолжали растить  своих непослушных детей, даже тогда, когда их уже не было на этом свете. Возможно это свойство оказалось настолько ценным и важным для эволюции, что природа найдя механизмы отключающий мозг матерей от реального восприятия  смерти ребёнка,не разработала системы одновременно блокирующие инстинкт обучения.

 
        В предгорьях, злые от голода псы, чаще всего питались выброшенными сдохшими животными  и своими собратьями, которых убивали в драках. Последними, чаще всего, были прибившиеся к стае новички, изнеженные  ласковые, заискивающие и виляющие дружелюбно хвостом домашние дворняжки без всяких навыков борьбы за своё существование. А в стаях были отборные одичавшие злые бойцы,  без грамма жира на  мышечных волокнах и без капли нежности в глазах. Здесь шёл жёсткий естественный отбор за лидерства, за самок и за выживание. Дворняжки-романтики не выживали. Дарвиновское эволюционное колесо в предгорьях Канибадама, подстёгиваемое нехваткой пищи и самок, вертелось с бешеной скоростью.


        Если в Канибадаме умирало животное — собаки, овцы, коровы, и особенно лошади и ишаки, то их нужно было вывозить на специальное место вдалеке от города. В колхозах так и делали.


        Однажды мы на велосипедах поехали искать  это «специальное место». Нашли, залезли на высокий земляной вал, ограждающий громадный котлован, посмотрели вниз — стало страшно, безбрежное море костей, свалено в неровную тёмно-бурую массу. Вблизи лежали клочья шерсти из которых высовывались оскаленные черепа лошадей, бедренные кости и ещё какие-то желтоватые маслянистые остатки. Снизу поднимался отвратительный запах гнилья и толстые зелёные мухи. Везде копошились собаки, их было около 20 или 30 штук, разной породы, но все крупные.  Они переходили с места на место, вспугивая полчища орущих чёрных птиц, которые взлетали вверх, кружились и вновь садились подальше от собак. Днём для птиц и собак конкурентов здесь не было. А ночью  сюда приходили шакалы. Их боялись все.

 
        Когда ближние собаки услышали наш разговор, они как по команде подняли морды в нашу сторону. Добежать собакам до нас было раз плюнуть. Но они этого не сделали. Настороженность не перешла в погоню за нами. Зачем, когда под ногами полно пищи.  Мы даже не успели рассмотреть всё подробно, но, то, что  за короткий миг мы успели увидеть сразу же обрушило на нас  чувство острой тревоги и страха. Мы потом долго помнили этот момент, пересказывали его и все соглашались — самое страшное для нас были эти, смотрящие на нас снизу, собаки. Мы не сговариваясь, мешая друг другу, сломя голову, скатились вниз, сели на брошенные велосипеды и не садясь в седло, бешено нажимая на педали и не  разбирая дороги, погнали прочь. До Канибадама добрались быстро.


         Потом долго засыпая в темноте я представлял, что будет если я вдруг неожиданно останусь ночью рядом с могильником. Дрожь пробегала по всему телу.

 
        Мелких умерших животных из города никуда не вывозил. Рыли яму около дома или где-нибудь в незаметном месте и зарывали. Сколько таких тайных захоронений в Канибадамие — никто не знает. Места держаться в секрете. Только родные, да и то не все, знали эти места.  Через 2-3 года все, даже тот кто хоронил, забывали, где  рыли яму.


        У нас в семье была собака по имени Чонка. Хорошая, весёлая, проказливая и всеми любимая такса с большими печальными глазами. Умерла от старости и от нашей невнимательности. Похоронил её в саду на даче около яблони. Место было хорошее спокойное и красивое. Хотелось на прощанье сделать ей приятное, но не учёл того, что недалеко проходила тропинка по которой я (да и не только я), выходил в сад. Проходя по  ней мы  невольно вспоминали Чонку. На сердце становиться муторно. Какая там, к чёрту, работа. Я не мог это долго вынести и загородил место бочками и трубами. Стало легче.


               Часто трупы ишаков и лошадей не вывозили в могильники, а отвозили куда-нибудь в предгорье и выбрасывали, даже не зарывая. Санэпидстанций тогда не было, а может быть и были, только не успевали за всем следить.  Этими выброшенными трупами питались все животные степи, в том числе шакалы, крик которых часто можно было услышать по ночам. Когда мы ходили в предгорья, то встречали выбеленные солнцем черепа, позвоночники с торчащими рёбрами, остатки костей ног самых разных животных.


        И когда Генка показал нам на двигающееся вдалеке пятнышко, мы так  и подумали —  это собака.  Шло время, мы занятые своими делами изредка посматривали на дорогу. Пятнышко медленно увеличивалось.


                - Это человек идёт, - опять сказал Генка. Через час —  полтора стало ясно — шёл человек в светлой одежде. Он всё увеличивался и вот  к  мосту подошёл высокий старик.  С того момента когда мы его увидели прошло часа 2 или 3. Прошёл он, видимо,  много, но ни разу не присел отдохнуть. И к нам он подошёл равномерным шагом и в нём не чувствовалась усталость.


Несмотря на жару он был в распахнутом чапане. Чапан был необычен. Он был синеватого цвета. Местами на нём были пришиты разноцветные лоскуты, большие и маленькие. Иногда на большом красном лоскуте ткани были пришиты 2-3 маленьких лоскутка другого цвета и с них свисали небольшие верёвочки, на  концах которых были продеты 2-3 сушёные косточки джуды. Под чапаном была длинная белая рубашка подвязанная платком, на котором висели какие то непонятные предметы и большая коричневая сухая тыква на 2-3 литра воды. Ворот был открыт и виднелась коричневая грудь. На боку висела сумка из мешковины, на голове возвышалась отороченная мехом  коричневая шапка с каким-то орнаментом, на ногах сапоги, пыльные и порядком разбитые.


        Никакого оружия видно не было. Тонкие кисти рук и лицо были высохшее, сухое и коричневое. Небольшая белая борода и кустистые чёрно-белые брови из под которых внимательно и спокойно смотрели коричневые глаза делали его продолговатое лицо аскетичным, строгим и властным.


        В руках был посох. Не посох, а внушительная палица. На самом верху посох расширялся, а  шейка была обита полоской кожи. Это напоминало палицу. Судя по искривлённому стволу с прожилками посох был из саксаула - тяжёлого и твёрдого дерева. С таким посохом  не страшно оставаться одному, в безлюдных диких горах, предгорьях или степях. Но такой палицей трудно обороняться, её трудно было вертеть в разные стороны. Для  владения этим оружием человек должен быть не только силён, но и хорошо тренирован. Видимо старик обладал и тем и другим.

 
        Пройдя мост он повернулся к нам всем туловищем и что-то сказал. Мы, русские, ничего не поняли, но Хусаин быстро вскочил и побежал к нему на мост. Не доходя до него он замедлил шаг, потом остановился в 3-4 шагах нагнулся в поклоне, прижал левую руку к сердцу и сделав правой какое-то движение что-то тихо сказал этому странному человеку.


                Старик ответил и приподнял руку в его сторону, приглашая подойти. Хусаин подошёл и не поднимая головы поцеловал край чапана старика, потом чуть отодвинулся и, что-то прошептав, провёл ладонями по лицу. Старик положил руку ему на голову и опять что-то тихо сказал. Хусаин не поднимая глаз ответил. Старик опять спросил, Хусаин поднял руку в сторону Канибадама и стал что-то объяснять. Старик молча слушал.  Потом снял руку с головы, отвернулся и  пошёл дальше по дороге.  На нас он не посмотрел. Дорога с моста шла под уклон, он пошёл быстрее, а потом скрылся за ветвями деревьев на повороте улицы. Мы молча стояли, смотрели то на дорогу, то на Хусаина,  не понимая, что происходит.


                - Кто это?
                - Дервиш, - сказал Хусаин, - святой!
                - Какой такой святой?
                - О — о — о — о — о, - ответил Хусаин и поднял глаза к небу, где жил его Аллах. Мы ничего не поняли. Я по памяти нарисовал, примерно, как выглядел этот странный старик. Посмотрите.


Потом я узнал, что это был не только святой, а знаменитый святой. Он шёл с Мазара (святое место в предгорье) в Канибадам. Говорят встреча с ним приносит удачу и Хусаин был неимоверно рад такому неожиданному событию в своей жизни. Мало того, что он встретил святого, этот святой ещё снизошёл до разговора с Хусаином. Не каждый взрослый удостаивался такой почести.

 
Для Хусаина это был подарок, который мог сделать только Аллах и он дал этот подарок маленькому таджичонку, который стоял сейчас перед нами, гордый от свалившегося на него счастья.


        Мне мой русский Бог никогда таких подарков не делал. Жадничал что-ли или святых было мало, но я никогда не встречал посланцев Бога и они никогда не разговаривали со мной.  Правда, один святой попался на моём пути. В специальной больнице, где я проходил практику,  было много вождей,  полководцев, инопланетян и прочих выдающиеся людей всех эпох и народов. Встретил  я там и  Иисуса Христа. Он часто сидел на скамейке в коридоре вместе с Наполеоном. Оба были не буйные и мирно беседовали о небесных и земных делах. На меня, ни тот ни другой, не обращали никакого внимания.


        Я слышал потом не раз как Хусаин  восторженно рассказывал об этой встрече мальчишкам таджикам и те, раскрыв рот, слушали его. Казалось, что часть святости от дервиша перешла к Хусаину — с таким благоговейным трепетом  к концу его рассказа смотрели на него таджичата. Он это чувствовал и, закончив рассказ, степенно поднимался,  и медленно, с сознанием собственной важности уходил по своим делам. Мальчишки молча смотрели ему в след, понимая что их, обычных пацанов, только что осчастливил своим присутствием маленький божок. Может быть так оно и было. Может быть сейчас, когда я пишу эти строки,  мой товарищ по играм, смуглый Хусаин Юлдашев  тоже стал святым и почитаемым в народе праведником и  кто-то тоже с замершим сердцем, целует его одежду. Как знать, в жизни всё бывает.


        А тогда на базаре, когда Хусаин длинно протянул звук «О» я понял, что негласный властелин базара действительно является падишахом. Он обладал редким талантом - даром  мирить людей.


         Червоточины человеческих отношений, неожиданно возникшие и разъедающие людские сердца, потихоньку пломбировались и гасились этим человеком и вирус ненависти, теряя вирулентность, распадался, не заражая других. В этой обычной чайхане, необычный  миротворец делал людским душам прививки добра, очищая их от скверны и гнили. 


         Дорогу сюда знали многие и шли в  чайхану, за справедливостью. А справедливость была полным человеком около 60 лет. Одет он был всегда в неприметный чапан, повязанный светлым румолом. На мясистом, тёмном лице с небольшой седой бородкой, выделялись рубцы от перенесённого в детстве лейшманиоза.  Человек был не красив. Но разве может быть безобразна справедливость?


        Его все почтительно называли Хаким. Я не раз видел как к нему  приводили мириться двух ненавидящих друг друга людей. Их приводили соседи и родственники, которым осточертело ощущать рядом с собой опасный нарыв, который каждую минуту мог прорваться с кровью и болью, погубив одних и забрызгав несмываемой жаждой мести других.    


        А пока в сопровождении преданных друзей, два врага разными путями, молча, пиная сапогами мелкие камешки, неохотно шли по пыльным канибадамским дорогам к чайхане мириться, хмуро бросая взгляды на проходящих любопытных. В Канибадаме знали цель, значение и смысл таких шествий, прохожие замедляли шаг, останавливались, смотрели вслед уходящим  и шепотом взывали к милости самого высокого судьи — Аллаха, прося у него  удачи в завершении праведного дела. 


         Подойдя к чайхане враги  встречались. Мгновенно у обоих души наполнялись злобой, безумие затмевало глаза и отключало мозг,  руки тянулись к ножу.  Друзья замыкали их в кольцо. Все знали если будут вытащены ножи — начнётся резня. А что она начнётся - все знали хорошо.  Люди ненавидящие друг друга, обычно сильные люди и их властный характер не позволяет им в чём-то уступить другому. Ненависть не возникает у слабых людей - они трусливо, без вспышек гнева сосуществуют друг с другом. Не возникает ненависть если один сильный человек , а другой слабый. Взаимоотношения у них основываются на покорности. Она замешана на злобе у одного и сладком восприятии тирания со стороны другого. У них почти никогда не обнажаются ножи. Их отношения не прекращаются и остаются такими на всю жизнь.

    
        Встретившись в чайхане враги не хотели садиться рядом. Когда наконец их усадили около Хакима,  они не смотрели друг на друга,  сидели неподвижно, насупившись, не трогая пиалу, не поднимая глаз и  только иногда с кажущим безразличием перекидывались двумя-тремя словами со своими друзьями. В их подчёркнутом равнодушии  ощущался сильнейший накал ненависти, ненависти острый и опасный как висевший на бедре, заточенный в бритву нож, выкованный в горах Гиндукуша.   


        Хаким поднимал руку, все отходили в сторону, на берег хауса, искоса посматривая на оставшихся в чайхане. На топчане оставалось три человека.

 
        Что они говорили неизвестно. Но через 2-3 часа из чайханы уходили уже другие, нормальные, понимающие друг друга люди. Ещё не товарищи, но и не враги. Чувствовалось, что они растеряны, ещё не знают как разговаривать и как вести себя с человеком который сейчас вместе с тобой выходит из чайханы, который опять стал твоим другом, но ещё не перестал оставаться чужим. Они стеснялись неожиданно возникшего, ранее  совершенно неведомого им чувства — уважения друг к другу. Но, главное, оба, тайно, в душе, с большим облегчением понимали — вражда прошла. Это понимание поднимало настроение у них и у подошедших к ним друзей, которые сразу же почувствовали— пришёл мир. Слава Аллаху!

                Стоящие отдельно друг от друга, две кучки их товарищей вначале не общаются, они стесняются друг друга,и испытывая какую-то неловкость не смотрят на лагерь противника. Но как только их товарищи вышли спокойно и вместе из чайханы, а сзади Хаким показал их товарищам поднятые  вверх и сжатые в приветствии руки - всем становиться ясно- Слава Аллаху! Долгожданный мир настал. Их товарищи повернулись друг к другу с просветлёнными лицами, начали узнавать  своих знакомых, окликали их,  подходили друг к другу, дружески похлопывали, посмеивались, говорили какие-то малозначимые, но дружелюбные слова, а потом смешавшись в  гудящую толпу они все вместе не спеша шли по улице что-то оживлённо обсуждали, размахивая руками не обращая внимание на медленно объезжающие их машины и повозки. У перекрёстка они остановились, будто не зная куда идти, постояли, о чём-то переговариваясь, а потом все разом повернули и исчезли за стройными тополями.


                ***


         Через много лет я рассказал про чайхану одному безработному таджику-учителю, который  четыре года в летние месяцы приезжал на заработки к нам в город и иногда помогал мне на даче делать разные мелкие работы. Он был каратегинец и их семья оказалась в эпицентре землетрясения 1949 г. в городе  Хаит. Погибли мать брат и три сестры. Они с отцом выжили чудом.  Из разрушенного города они уехали и никогда больше туда не возвращались.

   
         Мы с ним много говорили о Таджикистане. Оба любили этот край и он всегда с удовольствием приезжал ко мне не столько помогать, сколько поговорить.


        -  Может быть этот народный судья в чайхане на базаре, про которого Вы рассказали,  был мой отец. - начал он однажды, - мы  в 1949 году приехали в Канибадам из Хаита с отцом. В Хаите он помогал людям решать самые разные дела. Занимался он этим и в Канибадаме. Он  был толстый, на лице небольшая бородка и оспины на щеке. При землетрясении в Хаите он повредил ногу, поэтому хромал и ходил с палочкой.


         Почему я подумал, что тот Хаким в чайхане был моим отцом? Да потому, что отец учил меня разбираться в людях, мирить их.

 
         К сожалению,  меня, в то время, все его поучения  мало  трогали и я слушал отца только из уважения. Я был молод и меня больше интересовали отношения парней и девчат, которые окружали меня лёгкими, весёлыми  и говорливыми стайками, в которых любовь к двушке и неприязнь к сопернику было мерило всех других человеческих отношений.


        Наверное всё-таки что-то от отцовских бесед осталось. Я стал учителем.  Причём вполне сознательно.  Теперь с удовольствием учу ребят.  Иногда ученики старших классов называют  меня «Домулло». Мне приятно.


                - А Вы ничего не помните из рассказов Вашего отца? О чём он говорил с Вами? - спрашивал я учителя.


                - Кое-что помню, но точно передать не смогу. За его мыслью было трудно уследить и всё услышанное представлялось мне какой-то громоздкой бесформенной  белибердой. Нить разговора быстро терялась и его слова уже не выстраивались в осмысленные предложения, а звучали однообразным глухим звуком — бла-бла-бла-бла. Оставалось только смотреть на него, кивать пустой головой и заинтересованно хмыкать в нужных местах.


         Понимать его я стал позже. Значительно позже.


         Он  считал — что для преодоления разногласия или вражду между двумя людьми, нужен третий — человек-поводырь, который должен не  только хорошо  знать как нужно мирить, но и который может убедить себя, что вот эти, сидящие  напротив, два человека, его друзья, лучшие друзья. И они должны помириться. Во что бы то ни стало!


        Вначале необходимо внушить им что они, с этой минуты, сейчас, когда они сидят здесь в чайхане, забудут про вражду, забудут предмет спора и никогда не вспомнят причину разногласия.  Нужно многократно убеждать, убеждать и убеждать, говорить, говорить и говорить, находить нужные слова, жесты и интонации, смотреть им в глаза, трогать за рукав, втягивать в разговор, чтобы в конце концов у них постепенно сложилось ощущение, вначале зыбкое, а потом всё более отчётливое, что от их прежнего спора сейчас ничего не осталось.  Они должны  выйти из состояния разногласия. Почувствовать, что близость другого уже не вызывает злобы. \


                - Посмотрите друг на друга, вы теперь не враги, - вот что  нужно  повторять и повторять  им, не приказывая сейчас же сделать это, а как бы мимоходом, вскользь.

 
        Через какое-то время они обязательно посмотрят друг на друга, вначале мимолётно, стеснительно скользнув, не задерживая взгляд Затем  взгляд будет  пристальнее и дольше останавливаться на лице другого. И, наконец они посмотрят друг другу в глаза. Всё идёт правильно.


        Вы закончили самый трудный этап.


        Сложность его в том, что они должны были за короткое время,  силой своей воли при вашей активной помощи,  подавить в себе воспоминание о разногласии. Время для этого не должно быть длинным. Если время растягивается, значит вероятность их сближения уменьшается.

 
          Если здесь, сейчас они найдут силы забыть о том, что они враги, значит вы втроём одержали победу.  Это означает, что они научились этому, поэтому смогут сделать это и без тебя, когда уйдут из чайханы, когда приедут домой и завтра встретятся случайно на улице, или около дома. Тогда они смогут  подавить в себе вспыхнувшее чувство ненависти и скажут положа руку на сердце  «Салям алейкум» и пожмут протянутые с миром руки. И разойдясь, они будут ощущать мир в своих душах и это ощущение сделает их жизнь спокойной.


         Это первое, что должны понять бывшие враги. И не только понять, а быть  твёрдо убежденными в том, что причин для разногласий у них теперь нет.


         Второй этап , не менее трудный — убедить их, что они оба, как и до спора, были и остаются  хорошими людьми. У обоих хорошие семьи, послушные и работящие сыновья, красивые дочки, они оба любят работать. Нужно говорить о хороших вещах, которые они могут делать и делают, хвалить и того и другого и потихоньку начать их сближать. Например говорить что  если ты хорошо делаешь саман, научи и Юсупа, сделал хорошие колёса к арбе расскажи и Булату как ты это сделал, пусть поучится, ты ведь мастер, таких в кишлаке больше нет.


        На этом этапе нужно постоянно искать, находить и преподносить им точки их возможного соприкосновения, показать, что они необходимы друг другу.

 
        Пусть слушая Вас они всё больше и больше соглашаются с Вами. Кивают в знак согласия головой уже с одобрением посматривая друг на друга. Чем больше они будут соглашаться с Вами, тем крепче они будут связаны душевно между собой. А это в свою очередь облегчит налаживание их контактов после того как закончится примирение и начнётся обычная жизнь. В ней они быстрее, по уже протоптанным мысленно Вами коммуникативным дорожкам начнут взаимодействовать и притираться друг к другу.


         На этом этапе они должны потихоньку начать осознавать, что начинают понимать друг друга, что они оба хорошие люди, много умеют, но как каждый человек имеют недостатки, но эти недостатки не должны их разделять. И здесь нужно обязательно вовлечь в ваши рассуждения и убеждения друзей, которые стоят около чайханы и ждут чем решится перемирие.


        Покажите на них рукой и скажите:


- Вот эти люди — Ваши друзья. И как только они узнают, что вы примирились — во оба станете уважаемыми людьми. А что может быть больше, чем уважение друзей? И вы оба заслужили это, вы преодолели самое трудное — вы преодолели себя.


         Вы оба должны запомнить правило, которое ни в коем случае нельзя нарушать -  вы оба, подчёркиваю — оба, должны обязательно  идти на уступки друг дугу. Идти на уступки - это закон - и он не обсуждается. Вы должны  соблюдать этот закон без всяких возражений и оговорок.

 
        Ещё раз подчеркну.  Уступать должен не кто-то один из вас, не Булат или Юсуп, а оба и Булат и Юсуп.  Даже если вы считаете, что никакой необходимости уступить нет, Вы должны найти нечто такое, которым можно поступиться и уступить.  Чем больше будет уступка, тем благороднее будет уступивший. Запомните, что при этом вы оба что-то потеряете, но не жалейте. Пройдёт время и вы всё вернёте.


                Вот так говорил отец и подчёркивал, что уступки друг другу — мощный механизм преодоления разногласий.  Поэтому сущность  третьего этапа — они оба должны понять необходимость уступок и уступать.  Я спрашивал отца:


                -Зачем же ты тогда нужен.-  он отвечал.


                - Чтобы вести их по дороге к миру, т.к. я знаю этот путь, - и добавлял, что  распутывать сразу само дело —  бессмысленное занятие, это редко приводит к хорошему результату, начнутся бесконечные взаимные претензии, взаимные обвинения, никто не пойдёт на уступки, всё запутается в мелочах и из них не будет видно выхода. И если удастся добиться примирения то оно будет кратковременным, нестойким и разногласия вновь заполыхают от малейшей искорки, ссора вспыхнет с новой силой. Не нужно мирить по предмету спора, нужно мирить души, а сущность своего спора они должны забыть, крепко-накрепко.Нужно сразу же и бесповоротно выбросить из их жизни этот большой и неприятный кусок времени в котором содержался спор. Безжалостно отсечь его. И никогда не вспоминать о том, кто тогда был прав и кто виноват.


         Это я хорошо запомнил и не раз пытался в конфликтах применить этот отцовский совет. Ничего не получалось. Я не знал как это сделать».


         Такие слова говорил мне Кадыр. Мне понравился подход его отца к решению споров — нужно снять ожесточение с души обоих. Но как. Я несколько раз попытался применить это, но у меня, как и у Кадыра ничего не получилось. Много мудрого  говорил мне тогда Кадыр при наших встречах.   Он уже давно не приезжает ко мне. В последнем письме он писал, что хочет съездить в Ош на Сулейман-гору. Благослови его Аллах.

 
          И ещё рассказал мне Кадыр, что его дед  жил неподалеко от Канибадама, который считался воротами  Ферганской долины и вначале относился к Узбекистану. Это вызывало недовольство жителей, большинство которых были таджики. В 1924 или в 1925 году «староста страны» М.И. Калинин возвращался в Москву из поездки в Узбекистан. Ехал по железной дороге, в роскошном салоне, в окружении угодливых, всегда улыбающихся узбекских чинуш. За окном мелькала Ферганская долина. Неожиданно на подходе к станции Мельниково, в 6 км от Канибадама,  поезд стал тормозить. Заскрипели тормоза, поезд дёрнулся и встал. Остановка была не запланирована, время было беспокойное и по составу сразу же прозвучал сигнал боевой тревоги. Заклацали затворы пулемётов, окна ощетинились дулами винтовок, командиры проверили маузеры. Приготовились дорого отдать свои жизни.  В купе осторожно постучали и сообщили, что толпа народа перекрыла пути и хочет видеть Калинина. Калинин оказался смелым руководителем. Вышел в тамбур, открыл двери и сошёл на подножку вагона.  К нему подошли люди с красными флагами. Значит наши. Охрана вздохнула. Крик и гам прекратился, когда Калинин поднял руку и спросил в чём дело. Вперёд вышел таджик и объяснил, что делегация из Канибадама пришла к Калинину с просьбой передать правительству прошение канибадамцев выйти из состава Узбекистана и войти в Таджикистан. Рассказали о всех притеснениях, которые чинило им узбекские партийные чинуши. Калинин пообещал разобраться, взял послание делегации. Как и обещал, просьбу Калини передал куда следует и примерно через год Канибадам вышел из состава Узбекистана и стан полноправным членом Таджикистана. Но за этот год случилось многое. Как  только отъехали от станции, Калинин вызвал к себе в купе всё партийную верхушку, которая провожала его до границы Узбекистана. Что он говорил им не известно. Но никто из них больше никогда ничем не руководил. Партийное руководство Узбекистана было значительно подчищено. А поскольку делегация и её встреча с Калининым были не санкционированы Москвой то досталось и партийному руководству Канибадама. Их всех сняли. Сняли с должности и отца Кадыра.  Дед быстро сообразил об опасности и уехал вместе с семьёй в Андижан. Но и там среди узбеков они не ужились и вновь вернулись в Канибадам.


         Меня эта история заинтересовала и я узнал, что организовал делегацию канибадамцев и пострадал из-за этого секретарь партийного комитета Канибадама Альзам Нодиров.  Альзам означает «самый нужный». Таким он и оказался. Подробной биографии этого человека я не нашёл. А жаль.


                ***

               
                На базаре люди сновали по протоптанным дорожкам и напоминали муравьёв. Они то исчезали под крытыми навесами маленьких магазинчиков, перебрасывались 2-3 словами с продавцами, то выходили из под них и  шли дальше вдоль длинных деревянных прилавков  с разложенным товаром — огурцами, помидорами, зеленью и различными по форме и окрасу овощами и фруктами, которые собирали со своих огородов Ферганские и Памирские дехкане. Ферганская долина всегда давала хороший урожай, так же как и земля горных пастбищ, обрабатываемая сотней поколений памирских таджиков.

 
        Разложить на прилавки овощи и фрукты было искусство. Рано утром, когда  ещё нет покупателей базар уже живёт.  Приехавшие разгружают арбы, снимают с ослов мешки, привязывают собак, тащат на   заранее купленные места товар, приносят гири и весы, знакомятся с соседями, обживаются с местом — оно будет твоим домом на целый день. Рядом обязательно должны стоять ёмкости (вёдра, большие бутыли, кувшины) для воды. Обязательно будет стоять (не на виду) кумган, тазик и полотенце. Воду приносят или покупают у разносчиков. В ёмкостях вода ставиться в тенёчек и долго остаётся прохладной.  Когда такой водой обрызгивают фрукты — они становятся свежими, сочными, красивыми и в жару особенно привлекательны.

 
        Когда вся подготовительная суматоха закончена, начинается укладка товара на прилавок. Чаще всего товар выкладывается горкой.  У разных продавцов горка имеет разные размеры и форму.


        У настоящих продавцов  товар делится на три части, каждая часть имеет своё собственное назначение.  Первая часть — для покупателя. Этот товар кладётся на лицевую сторону горки, сторону, которая обращена к покупателю и по которой товар оценивается проходящими. Лицо товара как девушка должны привлечь покупателя своим видом. Сюда отбирают тщательно изученные со всех сторон,  самые крупные и нежные плоды. Они нежной и заботливой рукой продавца осторожно вытираются мягкой  и влажной тряпочкой до зеркального блеска и осторожно, двумя пальцами укладываются самым сочным боком к покупателю. Смотри и оценивай.


        Это важная часть подготовки товара к продаже. На её устройство уходит много времени. Перед началом торговли и потом, когда идёт торговля лицевая часть товара требует непрерывных забот — она постоянно опрыскивается водой, в ней заменяются чуть подвяленные фрукты на свежие, смахивается пыль, фрукты постоянно поворачиваются наикрасивейшей стороной к покупателю. Этим занимается сам хозяин, занимается терпеливо, тщательно   с мтеринской заботливостью и мальчишеским наслаждением превращая товар в экспонаты ВДНХ.

 
        Вторая часть товара лежит за горкой. Он невидимо может лежать на прилавке сразу же за красивой горкой, или сбоку. Чаще всего  вторая часть товара находится рядом с продавцом в открытом мешке, но чуть задвинут под прилавок.  Этот товар для продажи и он не предназначен для тщательного просмотра покупателем. Покупатель должен только на короткое мгновение увидеть откуда берётся товар, как он переносится и укладывается на весы. Этого достаточно. Остальное время его внимание будет занято прослушиванием соловьиных трелей продавца о товаре.


        Знающие покупатели  оценивают не тот товар, который стоит на прилавке, а тот который лежит в мешке. Наиболее дотошные перегибаются через прилавок, запускают в мешок руку и перебирают товар. Поэтому каждый продавец знает, что в мешке должен лежать тоже хороший товар.  Плохой товар никому не нужен и его не продашь.

 
        Сделать товар в мешке хорошим — дело мальчишек-помощников. И они это делают. Когда покупатель берёт много товара к нему особое благожелательное отношение. Его пускают за прилавок и торг уже идёт здесь.


        Третья часть товара — совсем негодный товар, но его жалко выбрасывать, ведь столько сил потрачено на его выращивание и перевозку. Поэтому мальчишки-помощники сидят рядом с открытыми мешками и перебирая в нём товар, отбирают некондицию и откладывают в сторону, но не далеко, а где-нибудь рядышком с мешком откуда хозяин накладывает товар покупателю. Место выбираются согласно двум неписанным правилам, которые составлены ещё на базарах Персии  и передаются из поколения в поколение. Правил два: — плохой товар  должен  быть не заметен для покупателя и должен лежать там откуда его быстро и незаметно можно было взять.   Искусные продавцы, разговаривая с покупателем, делают незаметное движение, быстро берут некачественный товар сразу же смешивает его с хорошим и кладут на весы. Чтоб горка товара с весов не рассыпалась он складывает ладони вместе и якобы не давая просыпаться товару с чашки, мгновенно поворачивает плохую сторону плода вниз. Вы практически никогда ничего не заметите. И только у начинающих продавцов вы заметите подмену. Покажите на неё продавцу и продавец без всякого спора быстро заменит товар на хороший, добавит ещё лишнего и с благодарностью отпустит вас, постоянно извиняясь, повторяя, что всё произошло случайно и как это плохой товар попал уважаемому человеку он не понимает и очень сожалеет.


        Он прав.  Не вышло продать плохой товар — сам виноват. Учись.

 
        Внутри, между двумя прилавками идут два ряда (для одного прилавка и для другого) длинных деревянных отполированных лавок, а между ними навалены мешки, сумки, корзины, тазы, вёдра, и прочая необходимая для торговли мелочь. Сюда же втискиваются  мальчишки-подростки. Это помощники — сыновья, родственники или просто знакомые продавцов. Они охраняли товар от воришек, помогают продавцу и учатся торговать.

 
        Из кишлака продавать товар приезжает обычно 5 — 6 человек. С ними соседи отправляют своих сыновей. Пусть побывают в большом городе, посмотрят на жизнь, поучатся и в старости помогут родителям.  Но не всегда получалось так как планируют родители. Почти в каждой горной семье были драмы связанные с городом и растущим поколением.
        У прилавков с фруктами и овощами люди шли медленно, часто останавливаясь  - нужно было оглядеть товар, ощупать его, узнать цену, поторговаться. Сразу товар никогда не покупается. Это неписанный закон базара.  Вначале  обходятся все прилавки. Не спеша оглядывается весь выставленный товар, сравниваются  цены, качество товара,   для себя отмечаются места, где  понравился и товар и продавец.

 
        Мне говорил один таджик, что решение —  какой купить товар, принимается не только по оценки качества товара, но и по совместимости продавца и покупателя — понравился продавец покупателю или нет. Если оба фактора положительны — эффективная распродажа обеспечена.

   
Нормальный покупатель не останавливается на одном заходе, а делает второй. При этом торг уже ведётся не со всеми продавцами, сидящими за прилавком, а с пятью или семью, которые были отобраны в первом обходе.

 
        На втором круге товар после торга может быть куплен, но некоторые любители делают третий и четвёртый обход. При повторных торгах, продавец и покупатель уже хорошо знают друг друга по первому обходу, знают все аргументы и контр аргументы, поэтому торг  идёт долго, азартно и цена товара или вовсе не снижается или снижается на копейки. Но это уже не важно.  Главное то, что тебе удалось добиться почти невозможного -  ещё раз снизить цену.   Это возносит тебя в своих глазах до  безоблачных высот, где  небожители оценивают твои таланты и поселяют в твоё душу гордость и любовь к самому себе.  Купить хороший товар за низкую цену, это такое же искусство как  продать плохой товар за высокую цену.


        Вдруг резкий крик:


                - Дорогу, дорогу. Эгей. Дорогу. Эй!!. - кто-то купил большую партию товара и носильщик понёс товар к арбе или к ишаку, а может быть прямо дамой если покупатель из Канибадама. Отходишь в сторону, мимо, задевая тебя, проплывает громадный мешок с поклажей. Носильщика не видно. Он где-то там внутри. Мешок идёт сам по себе.  Чудо!


        Некоторые посетители базара ничего не тащат. Более того, у них в руках даже нет сумок. Да и денег в кармане немного. Это особый тип людей таджикского базара. Они не ощупывают товар, не торгуются, ничего не несут, они спокойно ходят между рядами задевая друг друга, здороваются друг с другом, загораживая проход,  наслаждаются базаром, торговой суетой, встречными знакомыми, хорошим настроением. Базар это праздник и они его от души празднуют.


        Именно они, эти люди бродящие без цели, создают на базаре заторы, завихрения, скопления и водовороты. Эти люди не покупатели и не продавцы, это мобильные органы чувств базара. Они бурно реагируют на все события, маленькие и большие, происходящие на базаре. Их как магнит притягивает всё интересное и необычное.


        Вот кто-то громко крикнул или заспорил, вот кто-то засмеялся, или вдруг непонятно по какой причине народ куда-то побежал. Что это? Мозг сразу же настраиваются на максимальное внимание. Слух, зрение, обоняние этих людей мгновенно ориентируются на источник необычного сигнала. Все их мысли, желания, потребности немедленно  испаряются под шквальным напором возникшего и нестерпимого как зуд любопытства. И ещё толком не разобравшись, что к чему, ноги  уже несут их владельца кротчайшим путём к загадочному источнику шума.  А за ними, вначале жиденькой струйкой, а потом потоком несутся сломя голову такие же любопытные,  узнавшие новость чуть позднее. Никто не задаёт никаких вопросов, не спрашивает что там произошло и куда все бегут — это будет позднее, а сейчас главная цель добежать и занять первые, самые лучшие, партерные места зевак и смотреть, смотреть, смотреть, забыв всё на свете,  на происходящее, комментируя его, споря с рядом стоящим соседом, что-то доказывая, не соглашаться, плюнуть, делать попытки уйти, но не уходить, дослушать и досмотреть до конца возникший базарный спектакль.


        Они уходят последними, обсуждая по пути итоги этого развернувшегося  представления.  Это были самые преданные болельщики базарных происшествий. Но они были не только зрителями.  Постоянное присутствие их на базаре, постепенно превратило базар в их квартиру, где они знали всё. Они  знали кто продаёт и какой товар, откуда он привёз его и какую он давал цену в прошлый и позапрошлый раз, у кого нужно покапать осторожно — обманет, где можно найти весы, где можно просверлить в гире углубление и залить свинцом, где можно занять денег, купить хороший рис и собаку, кого позвать чтобы перенёс груз и где сидит мастер, ремонтирующий фарфоровые чайники. Они знали много. Это было справочное бюро базара. Это была информационная сеть с хорошо отлаженной работой провайдеров. В  ячейках этой сети хранилась, перерабатывалась, а если нужно, и выдавалась самая последняя  новость не только по базару, но и по Канибадаму.


        Благодаря этим людям базар был главным  узлом, в который  стекалось информация, перерабатывалось, анализировалась и распространялась вначале по базару. Потом, уходя с базара, покупатели и  продавцы разносили без всяких телефонных проводов эту информацию по домам. Но перед этим она попадала и перерабатывалась в чайхане - промежуточный информационный узел. В неё, как правило, носители информации  заходили по пути домой. Оттуда она дополненная и переработанная доходила до дому, где её мгновенно улавливали  давно включенные настроенные на режим ожидания самые чувствительные приборы  — уши женщин. Это третий канибадамский узел.  И ваши сведения перемолотые в трёх   узлах связи  приобретали такой фантастический окрас, что Вы после его прослушивания долго не можете придти в себя. Наибольшие искажения информация получала на третьем узде.  Но если ты хочешь получить самые свежие новости — иди на базар. Сейчас, скорее всего, эта технология почти не работает, но она подтолкнула развитие современно информационно-коммуникационной технологии.

 
        Летом на базаре всегда было жарко, пыльно. Очень хотелось пить. Вся площадь базара была до отказа заполнена раскалённым на солнце товаром и пылающими мокрыми людьми. Хорошо было тем, кто устроился продавать под навес. Там была тень и даже издалека, бросив туда взгляд, ощущаешь прохладу и хочется быстрее уйти  из под лучей солнца. Кто не достал или не купил место под навесом или приехал поздно —  садится торговать на открытой площадке, которая простирается до дувала, огораживающего базар. Это плохое место для торговли. Здесь очень жарко и мало покупателей. Продавцы устраиваются прямо на пыльной твёрдой с мелкой галькой земле, окружая себя своим товаром. Товар  лежит горкой в открытых мешках. Подходи, перебирай, щупай, покупай. Здесь всё дозволено — только купи. Товар на площади лежит в беспорядке, образуя маленькие и большие неправильной формы острова и островки, в центре которого как маяк сидит продавец. Но он не долго сидит на солнцепёке — не выдерживает и уходит в тень.  Между островками хаотично без всякого порядка пробегают узкие или широкие тропинки,  с любой точки ты можешь двигаться в любом направлении. Повсюду лежат какие-то полосатые тюки, серые завязанные мешки риса, пшеницы, кукурузы,  возвышаются холмы из свёрнутых в гигантские трубы ковров, громоздятся горы   дынь и арбузов. Продавцов  не видно, от них осталось только место, где они сидели. А сами они в тенёчке и оттуда их глаза чутко сторожат  покупателя и товар.  Как только около товара появляется покупатель, сразу же,  мгновенно возникает и продавец.

 
        Это открытый базар. Здесь торгуют чаще всего бедняки, да и покупатели почти все такие же — здесь товар дешевле.

 
        На базарной площади, слева от крытых рядов,  около скудных деревьев, дымились мангалы, жаровни, притулились магазинчики с открытыми настежь окнами, мастерские. Одно время  здесь в небольшом магазине, передняя стена которого открывалась наружу, как витрина — продавались ножи. Потом хозяин перенёс магазин ближе к входу.


        По краю базара у забора, за загородками, громоздились привязанные ослы, лошади,  собаки, стояли брички, арбы с разными диаметрами колёс. Один арбакеш караулил 3-4 и больше повозок. Между ними ходили мальчишки предлагая кур и петухов. Здесь было ещё жарче.


         В этой потной кутерьме бегали в одним трусах, босиком или в разбитых сандалях на босу ногу коричневые, худые мальчишки, предлагая попить холодную горную воду, покушать варёную кукурузу с солью, попробовать мешалду. От солнечного удара их спасали тюбетейки.


        Самые привлекательные для нас были продавцы мороженного и газировки. Их продавали на входе в базар. С левой стороны. Мороженное продавала всегда одна и та-же русская крупная тётка в белом фартуке с двумя большими карманами, которые были набиты смятыми бумажными деньгами и мелочью. Она вдавливала мороженое в тубу, снизу и сверху пришлёпывала вафельные кружочки, выдавливала эту колбаску и давала нам. Девчонки долго лизали этот комочек счастья, стараясь долго растянуть ощущение сладости во рту. Мы кушали большими кусками. Для нас, мужчин вся прелесть мороженного ощущалась при глотании, когда по пищеводу  стекает вниз  не  жиденькая струйка прогретой сладкой водицы, а двигается мягко раздвигая эластичные стенки пищевода полноценный кусок мороженного, ещё не потерявший своей твёрдости, вкуса и аромата.


        Самыми приятными были чуть размокшие вафельные кружочки, которые оставались последними и на них сохранилось ещё чуть-чуть мороженое. Это был последний аккорд пиршества. Кишечник ликовал. Практически половина всех наших денег тратилась на мороженое.


        Рядом с мороженным стояла вторая точка соблазна — газированная вода.   Её продавали не в ларьках,  а на крышке  большого белого ящика-тележки, который стоял на двух велосипедных колёсах. С боков было крупными буквами написано «Пиво-воды» или какое-то другое непонятное длинное слово, которое заканчивалось словом «торг». С задней стороны к ящику прикреплялась изогнутая ручка как у детских колясок. Продавец брался за ручку и толкал ящик вперёд,  ящик легко двигался. На базаре ручка опускалась и ставилась на ножки, которые фиксировали ящик в устойчивом положении.  По бокам ящика устанавливались в специальные отверстия четыре металлические стержня на которых сверху укреплялся тент с бахромой. Тент делал ящик привлекательным , он был виден издалека и кроме защиты продавца от солнца он  не давал осесть базарной пыли на стаканы. Тент быстро снимался в конце рабочего дня и упаковывался в ящик.

 
         Недалеко от продавца, на земле стояли 1 — 2 чёрные баллона с газом, от одного из них шла трубка к крану. В этот кран поступал газ и вода и когда продавец открывал кран вода с громким шипением крутясь заполняла стакан. Воду продавец подключал толстым,  мокрым чёрным резиновым шлангом. В месте соединения всегда капало и была лужа воды. Верх ящика служил для продавца стойкой. На стойке лежала тарелка с мелочью, поднос для чистых стаканов, укрепляется держатель для двух или одной колбы с различными сиропами. На колбах были риски. Я всегда брал газировку с двойным малиновым сиропом.

 
         Рядом была мойка, на котором мылись стаканы. Это был оловянный диск с дырками по периферии и ручкой сбоку. Чуть повернёшь ручку и сразу-же одновременно  из всех дырок вверх пересекая друг друга брызгают струйки воды. Поставишь на мойку стакан и струи пойдут внутрь стакана и под их сильным напором стакан станет чистым. Вымытый стакан продавец переворачивал и клал на поднос донышком вверх. Стаканы были гранёные, из толстого стекла на 200 (если налить до ободка) или —  250 (с ободком) грамм. Такие гранёные стаканы были в каждом доме. С ними прошло моё детство, юность, да и взрослым я часто ими использовался. Сейчас я вижу их редко. Иногда, вдруг где-то в пыльном тайнике обнаружу его или его маленького собрата - «стопку» и вспомню как эти гранёные коллеги шагали по моей жизни, отмечая вместе со мной все горести и радости.  Говорят  форма гранённого стакана предложена знаменитым Советским скульптором  Верой Мухиной , изваявшей многие скульптуры в том числе и монументальную композицию «Рабочий и колхозница» на ВДНХ. Гранёный стакан, так же как и пивная кружка — её изобретение. День «Гранёного стакана» празднуют 11 сентября.


         За газировкой всегда было много народу. Очередь к газировке по всей своей длине была не одинакова ни по толщине, ни по настрою. Хвост очереди и её голова существенно отличались друг от друга. Позади люди стояли как придётся не строго друг за другом, а вразброд. Очередь здесь ещё только оформлялась, человек мог стоять около очереди, или куда-нибудь  отходить, предупредив очередь, что скоро придёт и за кем стоит. Когда он уходил каждый стоящий сзади думал «лучше бы ты не приходил». Действительно некоторые не  приходили. С нами такого не бывало, мы очень редко отходили, но обязательно возвращались и стояли до победы.  В задней части очереди, часто происходили жаркие споры по поводу «кто за кем стоит».  Иногда дело доходили до рукопашной. В выяснении очерёдности принимало участие вся очередь. Не раз бывало, что кого-то не признавали участником очереди. Это трагедия. Сколько бы человек не доказывал свои права, очередь неумолима - «не стоял», « я здесь уже 20 минут, а тебя вижу в первый раз», «за этой тётенькой  стоит мальчик, а за мальчиком я, а Вас я не видел» !  Человек не доспорившись до истины,  ругаясь  уходил. Опять занимать очередь после перепалки со всеми не хотелось. Действительно, как это заново занять и стоять во враждебном окружении людей несправедливо обидевших тебя. Лучше плюнуть на всё и уйти, а дома всё подробно рассказать понимающим тебя людям и услышать в ответ :


                - Да не переживай ты так. Чёрт с ними. Их ещё бог накажет.


                И ты, пылая неостывшим праведным гневом, тоже хочешь, чтоб этих недобрых и злобных людей из этой чёртовой очереди бог наказал. Особенно ту тётку в цветном платке, которая больше всего орала и обзывала тебя «пройдохой» и ещё каким-то обидным словом. Дура! Будет знать, когда бог накажет. 


         Но обычно всё быстро забывалось по дороге домой и дома ты уже  никому не желал божьей кары.


        Всем людям, которые стояли в хвосте   казалось, что очередь двигается очень медленно. Более того они изначально, как только встали в очередь уже знали,  что в этом виноваты передние. И действительно, посмотрите вон женщина, роется и роется целый час  в своей чёртовой сумке и никак не может найти то кошелёк, то мелочь, то нужные копейки. Да ещё у неё что-то падает из сумки и она раздвинув всех ищет упавшее и как всегда не сразу находит. Все неподвижно стоят, молча смотрят, смахивая пот и не дай бог исполнятся их молчаливые пожелания адресованным этой тётке.

 
        А вон та девчонка, которая отошла от ящика и медленно пьёт? Надо же! Дали тебе стакан выпей и уходи, а не пей маленькими глотками по целому часу и так  стаканов не хватает. А эта цаца налила себе стакан да ещё зовёт кукую-то Надю и Зину  и ждёт пока эта неведомо откуда появившиеся подружки придут и возьмут стакана. Главное сама пьёт, да ещё два стакана держит для подружек, черт бы побрал и её и этих подружек. Но чёрт не контролирует порядок в очереди, поэтому каждый жест, каждое движение, каждое слово стоящих впереди вызывает тихую ненависть у задних.

 
        Такое состояние со временем усиливается и перерождается в активные действия. Чтобы очередь быстрее двигалась, задние начинают давить на передних.

 
        Люди в голове очереди —  другие люди. Они уже почти подошли к ящику, уже видят продавца, на них уже попадают  брызги при мытье стаканов, они уже могут полностью наблюдают процесс разлива газировки, ещё чуть-чуть и они купят, наконец, стакан с водой. Всё это делало их добрее и терпеливее и способными подшучивать.  Они даже  пропускают без очереди солдата с наградами. Задние на солдата не реагируют и особого восторга на его просьбу попить без очереди не проявляют. И когда передние спрашивают у задних:


                - Пропустим солдата? Пусть попьёт, - то соглашались только передние.
                - Конечно, пусть идёт, воевал за нас.


        Задние молчат и смотрят вниз или вбок. Конечно хорошо, что он воевал за нас, но лучше бы он попил без очереди у другого киоска. 


        Передние стоят друг за другом в «притирку». Никакой лишний, чаще всего знакомый, чисто физически, уже не может протиснуться и встать в очередь. Люди спрессованы. Когда задние потеряв терпение напирают на бестолковых передних, то  передние давят на ящик и ящик на колёсах сдвигается. Продавец удерживая ящик двумя руками и кричит передним:


          - Э-э-э-э-шайтан!!! Не напирайте, Осторожно. Закрою. - последняя угроза была особенно страшна для передних, которые уже ощущали влажный воздух вокруг продавца  и они дружно, спиной  отжимали толпу назад и кричали, поворачивая к задним  потные и злые лица:


                - Чего давите, на всех хватит. Не давите. -  задние в этот момент были их злейшими врагами. Давление прекращалось, но не надолго.


        Когда уходили напившись передние 4-5 человек, на их место приходили стоявшие сзади, а их место сзади занимали новые люди которым казалось, что очередь идёт медленно и они начинали вновь давить, передние опять удерживали давление и  кричали на задних. Напор вновь прекращался. Такое пульсирующее движение было характерно не только для крови в аорте таджиков, но и для многих канибадамских очередей.


        Меня не раз случайно обрызгивало струйками воды, когда продавец мыл стаканы, да и не только меня.  Но к этому все привыкли, а в жару это было приятно. Можно было подойдя к ящику самому взять стакан, повернуть ручку мойки и помыв стакан поставить его на поднос. Некоторые продавцы это позволяли. Но не все.

 
        Наконец ты отдаёшь деньги продавцу.  Сначала продавец отмеряет в стакан сироп, смотря на колбу сбоку. Чаще всего сироп наливался на одно деление. Мы заказывали  «с двойным сиропом». Двойной был намного вкуснее одинарного. Ради этого можно было попотеть в очереди. Потом в стакан с сиропом вбрызгивалась сильная струя воды с газом. Продавец должен был регулируя краник создать такую струю, чтобы сироп не выбросило наружу. Продавцы это умели. Они так заполняли стакан,  что ни одной капли воды не проливалось мимо. Сильная струя воды с газом направлялась в стакан косо и в бок. Это заставляло воду бешено вертеться в стакане, не выплёскивая ни одной капли. По мере наполнения стакана напор струи снижался.  Продавец всё это делал автоматически.  Стакан с шапочкой газированной красноватой пены продавец протягивал тебе. Наконец-то! Ты быстро брал холодный стакан с пузырьками и красноватой сладкой вкусной жидкостью  и пил, пил, пил, ощущая вливающуюся в тело прохладу и сладость.  Какое это было счастье. Отдавал пустой стакан. Продавец мыл его струйками воды и с металлическим стуком ставил на металлический поднос. Долгожданный миг счастья прошёл.


         Продавали газировку чаще молодые мужчины, но были  девушки.  Я не разу не видел чтобы продавщица была таджички. За стойкой всегда стояли русские девушки, чаще всего с косой. Однажды среди них появился толстый таджик- продавец. Но у него покупали плохо. Потом на его место опять пришла русская. А одна продавщица газировки приходила на базар с девочкой. Наверное это была её дочка. Звали её Таня Гончаренко. На неё всегда смотрел Юрка Колчин и Генка Оленин. Влюбились что-ли ? Когда наши девчонки видели эту девочку, они стреляли глазами то на девочку, то на Юрку с Гнкой, что-то шептали друг другу и хихикали.


        Базар беспрерывно формировал между  людьми временные, непрочные  связи. Эти связи создавались мгновенно. Сразу же после первых вопросов и ответов  продавец и покупатель  бессознательно выстраивали свои позиции по отношению друг к другу и  каждый составлял для себя первую, ещё «сырую» и  очень приблизительную оценку другого — его характера, ума, толщины денежного кошелька, способности торговаться и др. Причём цель оценки у каждого противоположны: у одного —   можно ли у этого продавца купить товар по сниженной цене, у другого — можно ли этому покупателю продать тот же самый товар  не снижая цену.


        Для продавца, самое главное, чтобы покупатель заговорил. Это основа основ начала созревания будущей сделки. Поэтому продавец не вставая со своего места обращается к покупателю как к хорошему соседу по кишлаку, находя самые доброжелательные, тёплые и ласковые слова как для покупателя, так и для своего товара. Мало того, продавец, как талантливый актёр, подкрепляет свои слова жестами - протягивает товар покупателю, пусть посмотрит поближе, перебрасывает его с руки на руку, пусть заметит что этот товар хорош и свеж  и упруг. Чем больше выразительных жестов  подкрепляют слова, тем больше вероятность, что покупатель обратит внимание на слова продавца. Но как только покупатель, даже ничего не сказавши,  повернёт голову или просто скосит глаза в сторону продавца — это первый миг будущей победы. Важно этот миг заметить. Профессионалы замечают. Поэтому их глаза находятся в постоянном движении. Они ощупывают лица всех проходящих, улавливая малейший росток зарождающегося  внимания. Этот начинающий прорастать заросток внимания, ещё слабенький, хилый и ненадёжный, способный мгновенно исчезнуть под влиянием каких-то непредвиденных помех,  нужно сразу же закрепить и бережно выращивать у покупателя до превращения его в нестерпимое желание купить именно этот товар,  именно у этого продавца. Из уст продавца в уши покупателя начинают литься самых лестные, настоеные на мёде, слова о покупателе, который наверняка очень уважаемый человек, о товаре, который его ждёт, продавце, который готов отобрать ему самое лучшее, даже во вред себе, своим несчастным детям. И вот наконец приходит долгожданный миг -  покупатель заинтересованно остановиться перед продавцом. Но это только половина победы. Полная победа ещё далеко впереди, а сейчас уже можно переходить к основному, самому сладостному этапу базарной жизни — торгу.

 
        Чаще всего после первых же слов и продавцу и покупателю становиться ясно -   что за человек перед ним.  Оба каким-то седьмым базарным чувством уже примерно знают слабые стороны друг друга, запас прочности в уступках, способность увести в сторону или обернуть в патоку лести слова, чтобы  схитрить и обмануть.


        На базаре появляется неподвижная, кипящая  страстями точка из двух подвижных элементов — покупателя и продавца. В сущности базар с физико-математической точки зрения это  не прекращающийся ни на минуту процесс отмешивания из хаотичного броуновского движения, неподвижных точек, устойчивых групп людей. Механизм, или мотор лежащий в основе этого отмешивания — торговый интерес. Чем больше появляется неподвижных точек на базаре, тем интенсивнее идёт торг. На основании этого можно построить математическую модель, которая поможет понять целый ряд количественных характеристик базара.


         Возникшие взаимоотношения между двумя людьми на базаре как невидимый кокон обёртывают их, отделяя, изолируя от других. И всё-таки, конечный итог этих отношений — не предсказуем.


         Особенно когда в торг вступали горные и равнинные таджики с острыми как бритва характерами, в крови которых уже от рождения плавали бациллы ненависти друг к другу.    Не скрываемое пренебрежение  и  подозрительность, при их встречи,  сразу же напрягают и до отказа натягивают тонкую струну  взаимоотношений. И никто не может предугадать в какую сторону сдвинется накал разговора о товаре  вон тех, стоящих около мешков с рисом, таджиков — вниз, когда будут выхвачены ножи, висевшие на румоле (платок на поясе)  или вверх, когда ударят по рукам, скажут друг другу «Хоп» и пойдут в чайхану.


        Было страшно и притягательно ходить между этими зыбкими людскими связями, впитывать в детский мозг мелькавшие кадры кипящих противоречий. Это  было интересно как сказка, рассказываемая перед сном мамой. И базар и сказка были непостижимы и загадочны для нас и нам хотелось ощущать их сладкий дурманящий вкус в нервных клетках контролирующие наши крепнущие тела.

 
        Меня  на бозике привлекали две вещи. Во-первых, можно было попробовать разную вкуснятину (за деньги или так). Второе, во мне , как в каждом из нас, сидело неистребимое желание познать неизвестное. Такой  неизвестностью был для меня сам базар. Это был не родной дом и его окрестности, которые давно приелись, стали обычностью и практически не замечались. Базар был за невидимой чертой-границей, отделявшей наш домашний ареал проживания от незнакомого чуждого мира, который мы только осваивали. Этот мир был чужой, не ласковый, без всякого снисхождения к твоим желаниям,  равнодушный к твоим потребностям. В нём хорошее и плохое соседствовало друг с другом и если ты находился в их зоне, то они отмерялись тебе не по родственной мерки маминой и папиной любви. Этому миру было плевать на твои обиды, беды и желания, твои страхи и таланты. Твоя учёба в школе и твоё поведение на переменках никого здесь не интересовали. Твоя значимость и заметность зависела только от тебя, от твоей сноровки и сообразительности, от того насколько ты был нужен этим безразличным к тебе людям. Чтобы вызвать их интерес к себе, ты должен постоянно быть в центре их внимания, проявляя необычное, отличное от других поведение, быть умным и смелым, показать, когда нужно твёрдый, не сгибаемым характер. Ты  должен жить с ними, находиться между ними, но решительно и во всём показывать свою независимость от них, жить как кошка сам по себе. Они должны знать, что твоё мнение, это только твоё мнение, а не заимствованное у других или подлаженное к большинству. И твоё поведение для их мира должно быть непредсказуемым. Вялые, неумные всегда  пристёгнуты к бричке других людей, никогда не становятся лидерами базара.


                ***


                На базаре бегало много собак. Они практически были повсюду. Кошки тоже были, но они были не на виду, а ходили по своим тропкам на периферии базара или лежали на уютных местах прилавков и магазинов. Они не бегали ошалело как собаки, а предпочитали малоподвижную, сытую мурлыкающую жизнь.


        Я с балкона своего 5 этажа часто вижу как внизу по двору пробегают собаки и кошки не из нашего двора. Для них наш двор, только отрезок какого-то их пути, который не ведомо где начался и не ведомо где закончится. Замечал не раз, что если бежит собака, то она чаще всего бежит с какой-то заданной целью. Траектория её пути  векторизована, у неё есть всегда цель и есть конечная точка её движения.


        Кошки бегут по другому. Те кошки которые живут в нашем доме выходят на улица погулять и пунктир их движения непредсказуемо сворачивается в петли, спирали, клубки. Вот кошка выбежала из подъезда, перебежала через тротуар и вдруг, ни с того ни с сего, вновь вернулась. Подошла оглядываясь к палисаднику и вытянув шею и туловище начала обнюхивать какую-то травинку. Потом полезла в палисадник, пошуршала в нём и пошла налево, потом опять повернула назад и побежала в противоположную сторону. Вдруг остановилась, вышла на тротуар, села посередине раскалённого асфальта и стала вертеть головой в разные сторону. Увидела голубя направилась к нему. Голубь взлетел, она проводила его взглядом, подошла к месту, где сидел голубь, понюхала землю и побежала к изгороди в детский садик. Вновь остановилась развернулась на 45 градусов и по касательной скрылась из глаз. Траектория её движения напоминало мне броуновское движение — хаотичное и непредсказуемое.  Кошка никогда не побежит с тобой в магазин как собака. И за редким исключением будут ждать тебя у магазина.  Для неё свои интересы важнее, чем интересы кого бы-то ни было.


        Чужие кошки почти не задерживаются  на нашей территории они стремительно бегут, прижав уши, в их движении чувствуется напряжённость всего тела, готового мгновенно отреагировать на любую возникшую опасность. Реакция у всех одинакова — они резко подбрасывают своё тело вверх, вытягивая ноги с выпущенными когтями, падают вниз и ошалело убегают.  Их путь — прямые, направленные линии. Но и они, часто непредсказуемо меняют направление и скорость своего движения.


                ***


         Чуть дальше от базарной площади,  были высокие навесы под которыми продавали пшеницу, рожь, кукурузу, рис и др.  Запомнились горы риса. Разного цвета и размеров рисинки были прозрачны  на просвет.


          Мама мне всегда говорила, когда выбираешь рис смотри, чтобы там не было мелких камушек. Продавцы, чтобы увеличить вес риса, бросали туда камешки. Поэтому, перед варкой плова, я и моя сестра усаживались за стол и начинали вручную перебирать рис, удаляя мелкие камешки.


         За прилавками с фруктами — огурцами, помидорами сидели в основном подростки или молодые мужчины. Редко были женщины. Арбузами торговали также молодые и весёлые ребята, явно не из аулов,  успевшие понабраться городской бесшабашной жизни.

 
        Дынями и рисом торговали только пожилые или совсем старики. Они сидели среди гор дынь и не спеша попивали чай. Пиалы и чайники в большинстве были треснутые и чтобы совсем не развалиться их специальные мастера плотно сшивали медными скобами. Эти скобы на белых чайниках и пиалах были хорошо видны. На базаре было несколько мастерских, которые ремонтировали пиалы и чайники. В них же паяли различные изделия. Популярностью пользовались блюдца с росписями роз различных расцветок. Но в основном это были нарисованные большие во всю пиалу красные распластанные лепестки роз. Когда пиала охватывалась особым приёмом и подносилась ко рту, у сидящих поодаль было такое впечатление что поднималась не пиала, а к лицу подносился букет красной розы. У моего приятеля Хусаина Юлдашева,  был брат старше его на несколько лет. Брат хорошо знал русский язык. И однажды когда я сидел у них на туе (праздник) и пил чай, брат сказал, что я неправильно беру пиалу. Её нужно обхватывать так, чтобы пальцы не накладывались на бутон розы. Брат Хусаина был очень строгий и Хусаин его боялся и беспрекословно слушался.


        В дынных и арбузных рядах было меньше галдёжа, продавали с достоинством, долго торгуясь.


        У продавцов дынь я всегда удивлялся мастерству нарезать для пробы кусочек дыни. У всех были острые узкие длинные ножи. Этим скальпелем, одним движение от себя нарезался тонкий, прозрачный на просвет, практически не весомый ломтик дыни. Движение было рассчитано так точно, что по его окончанию на кончике узкого ножа лежал этот ароматный дар. Вы брали его двумя пальцами, клали на язык и он таял у вас во рту. Жевать его было не нужно, кусочек растворялся как только соприкасался с поверхностным слоем слизистой рта, молекулы дыни осаждались на вкусовых рецепторах и покупатель имел полное представление о вкусе этого  ароматного чуда природы.

 
        После пробы начинался торг. Это было настоящее представление и мы подолгу просиживали около какого-либо продавца-старика, чтобы послушать и увидеть импровизированный спектакль разыгрываемый двумя актёрами.

 
        Продавец и покупатель были одеты, несмотря на лето в чёрные чапаны, перевязанные скрученным платком - румолом. На боку болтались ножи в расписных ножнах, на головах красивые тюбетейки.


        Представление начиналось когда продавец замечал покупателя проявившего интерес к его товару. Интересом  мог быть случайный взгляд брошенный в сторону дынь, или вопрос: -  «Откуда дыни», или  взгляд на понравившуюся дыню, или вновь вернувшийся назад покупатель и т.д.  Всё это был повод к спектаклю под жарким, голубым небом Канибадама.


        Всё начиналось с монолога продавца: - «Смотри какие хорошие дыни», «подходи не стесняйся, выбирай», «посмотри вот эту», «эта самая спелая и сладкая». Иногда, если рядом был помощник-мальчик, то после нескольких слов он посылался на верх дынной кучи чтобы взять и принести :-  «Вон ту, что справа», «нет не эту, а рядом», «нет не   здесь, а чуть подальше», « правильно, эту. Покажи ка мне.», «нет положи назад, она не очень хорошая, лучше дай вон ту». Все эти указания мальчику должны были показать покупателю, что продавец выбирает специально для него самую лучшую дыню. Это сразу же располагало покупателя к продавцу. Попробуйте отказаться от дыни, которую с таким трудом два человека  (мальчик и продавец) затратив время нашли для вас. После этого уйти и не купить — верх неприличия.


        Когда дыня выбиралась наступал второй этап продажи — проба дыни. Потом наступало время торга.


        Покупатель и продавец стояли напротив друг друга  и то брались одной рукой за обшлаг рукава соперника, то воздевали руки к небу, то искренне смотря в глаза партнёру с мольбой или слезой в голосе что-то говорили прижимая обе или одну руку  к сердцу. Иногда кто-нибудь из них обращался к стоящим рядом мужчинам-слушателям, призывая их  в свидетели качества товара.


        Если к зрителю обращался продавец, то всем было понятно, что он любит свой товар, потому что его товар не только самого высокого качества, но  такого товара больше нет нигде во всём мире, его вообще  бесполезно даже искать —  он есть только здесь в Канибадаме, только на этом базаре и только у этого продавца. И этот редчайший по ценности товар продавец сейчас предлагает купить. Он с величайшей осторожностью и нежностью  держит свой товар, любовно  гладит его, смахивает невидимую пылинку, он то как мать крепко прижимает его к груди, то отстраняя товар от себя восхищённо рассматривал его не веря что он такой прекрасный. Он обращается к людям, называя их «достойными», протягивает им свой товар и просил  посмотреть на это чудо созданное всемилостивейшим Аллахом,  оценить его, а он, недостойный продавец этого редчайшего товара, послушает их высокое и справедливое мнение.  Это была восхитительная трель соловья о своей подруге.


        Но когда слово переходило к покупателю, всё менялось.


        Покупатель сплёвывая, отворачивался от товара, всё лицо и поза выражали высшую степень отвращения к предлагаемому товару.  Он обращался к слушателям с вопросом - «Уважаемые!! Как можно такой никчёмный, дрянной, никому не нужный товар выносить на базар, где уважаемые люди продают только хороший товар. Ну ладно, вынес на базар, отдай его бесплатно бедному человеку, но зачем его продавать? Может быть слепой, сумасшедший или дурак и купит, но зачем обманывать людей. Аллах не простит этого. Этот товар лучше выбросить. Но уж если кто и решит этот товар купить, то это самый бедный и несчастный человек, который за последнюю копейку хочет хоть что-нибудь покушать, чтобы не умереть с голода. А Вы дорогой предлагаете ему плохой товар по очень высокой цене.  Этот товар стоит в 5-7 раз меньше, чем просит уважаемый. Ну посмотрите........».


        И покупатель начинает перечисляться все недостатки этого никчёмного товара. Товара, на который даже не стоит обращать внимания, настолько он никудышный. Ну хотя бы взять вот это. Продавец называет одну из изъянов товара. И тут вступает в силу специальные правила охаивания товара. Правило такое — вначале обращают внимание и обсуждают небольшой, почти не заметный изъян. Это недостаток покупатель возводит в ранг супернедостатка. Маленький изъян рассматривается со всех сторон. С этой стороны, вы видите, у него  недостаток, с этой тоже, да и с этой совсем никуда не годится. Постепенно маленький изъян, рассмотренный с разных сторон, приобретает уже отвратительный и тщательно скрываемый продавцом недостаток. Маленький изъян превращается в большую каверну, которая делает продаваемую вещь бесполезной, а продавца закоренелым плутом, старающимся обмануть достойного гражданин Республики Таджикистана. У слушателей складывается впечатление, что не они проморгали этот пустячок, который на поверку превращал товар в полную негодность, а продавец-негодяй обманул их. Затем покупатель брался за другой более крупный недостаток. Если его не было, профессиональный покупатель его всегда найдёт.
 

                Такой принцип - сделать из любого нормального товара "не покупной" применяется и в настоящее время. В основе его лежат два правила. Во-первых, превратить маленький изъян в крупный недостаток. Во-вторых, убедить, что этот недостаток товара хорошо известен продавцу и он хочет обманным путём всучить его вам. В заключении вам вбивают в голову вывод, что товар бракованный и продавец жулик. Купите Вы товар у такого продавца? Я нет. Значит принцип сработал.



        При мне при одном торге сладкий вкус дыни покупатель превратил в недостаток так умело, что обалдевший продавец отдал большую, вкусную дыню покупателю как негодный товар. 


        После каждой оценки недостатков покупатель порывался уйти, говоря - «Ну зачем мне такой негодный товар, зачем я буду тратить деньги, есть в 100 раз лучшие». Но он не уходил, вновь возвращался и торг снова накалялся, достигая вершин актёрского мастерства. 


        В торге у партнёров участвовало всё тело, но на первом месте стояли руки.  Руки постоянно метались, то  обе одновременно прижимались к груди, и оттуда вместе с умоляющим лицом поднимались  к небу,  прося в свидетели Аллаха, который должен был оценить  хороший перед ним товар или плохой.  Иногда одна рука прижималась к сердцу, а вторая показывала на товар, на покупателя или продавца или ещё на что-то. В этом случае показывающая рука вела диалог, а рука прижатая к сердцу говорила о том, что диалог ведётся искренне  от сердца. Иногда руки брались за обшлага  чапана, или за рукав и нежно поглаживая уговаривали согласится с убеждениями партнёра.  Иногда они безнадёжно падали вдоль тела говоря «спорить с вами бессмысленно, раз вы не понимаете качество товара». Не раз согнутые руки поднимались до уровня пояса, тыльной стороной кисти к собеседнику и отмахивались от него, как бы выпроваживая его из сферы своего интереса.. Но отмахнувшиеся от собеседника и упавшие в казалось бы безнадёжной усталость и от огорчения, что собеседник не понятлив, торг на прекращался. Это был маленький переходной период для новой атаки. В это время собеседник как будто полностью терял интерес к партнёру отворачивался от него, разговаривал с другим человеком и напряжённо ждал когда возникнет неожиданно новая ситуация для торга. А она всегда возникала.


        Бывало и так, продавец безразлично отворачивался от покупателя и внимательно смотрел на свой товар. Потом он выбирал, например, очень хорошую дыню и говорил как бы ни  к кому не обращаясь — «Люди! Посмотрите, что это?» И сам себе отвечал - «Это женщина, это сладкая женщина, это нежные лепестки роз, которые нельзя есть, а только смотреть на них и т.д.» Затем он постепенно вновь обращался к покупателю и торг продолжался.


        А однажды я видел как продавец взял покупателя за рукав - «Уважаемый, я не буду доказывать тебе качество товара, но хочу показать тебе одну вещь. Пойдём со мной это не далеко. Он вышел с покупателем из под навеса, поднял руку и показал ему даль за горизонтом - «Видишь, там горы. Это мои красивые горы. За ними я живу и там я собрал этот кошгарский рис, он пил воду гор и купался в солнце гор. Что еще тебе надо. Ты видел рис, он прозрачный. В нём воздух гор». В конце концов следовало «Хоп» и они били  ладоням. Сделка завершена. Оба довольны.


        Много значило в торге способность говорить.  Персидский языка, на котором говорят таджики, обладает большим количеством слов, которые передают различные эмоциональные оттенки, а предложения строятся так, что эти оттенки существенно расширяют количественные характеристики товара. От этого суть  изложения становится простой, легко воспринимаемой, а потому правдоподобной. Талантливый продавец,  укладывает простые слова в журчащие прохладой предложения, его мимика источает стеснительное дружелюбие, а  жесты почтительны и внимательны. Талантливый продавец  может запросто закружить голову любому человеку на базаре. Купив товар Вы, уже отойдя от прилавка, ощутите желание ещё раз махнуть на прощание рукой приветливому продавцу. Не стесняйтесь, обернитесь и махните. Продавец это заслуживает.


        Если бы судьба распорядилась по другому и вместо  базара эти продавцы попали в Вузы «большой пятёрки» ( ГИТИС, ВГИК, Щука, Щепка, МХАТ), то наверняка множество непревзойдённых актёров-таджиков сейчас завоёвывали бы сердца зрителей на подмостках мировых театров.  Таджики — интеллектуально и эмоционально богатый народ !!!


        Есть профессиональные продавцы, которых хозяин выбирает на сезон, или на разовую продажу товара. Эта элита стоят не дёшево, но 100% -ный сбыт  товара обеспечен, даже если он и не вполне кондиционный. Эти продавцы как правило не давали сдачи. А нам ребятам сдача, ой, как была нужна. Если ты требовал сдачу, продавец разводил руками и говорил:-"Видишь нет мелочи". Если ты настаивал, он возвращал тебе все деньги и прогонял мальца от прилавка. Что это жадность или традиция?

 
        Можно много и интересно рассказывать как продавались другие товары -  тюбетейки, ковры, ткани, ножи и чайники, пиалы, кувшины и  др. Процесс продажи каждого товара имел свои особенности, свои традиции и свой неповторимый базарный колорит, который делал из базары яркую, красочную, арену восточного балагана.

 
        Я любил ножи и с удовольствием наблюдал как продаёт их таджик в небольшом обитом пёстрой тканью магазинчике. Здесь собирались знатоки, которые в миг определят где изготовлен нож, качество его клинка, назовут мастера изготовившего нож или ножны, знают клеймо, качество рога рукояти, и многое другое, что должен обязательно знать любитель этой молчаливой угрозы.

 
        Особый интерес вызывала продажа животных. Она происходила в отдельном месте обнесённым забором. Мы залезали на забор, садились на него, свесив ноги, и смотрели как продают баранов, коз, ишаков, петухов, кур, собак и многое другое. Но чтобы пройти к  этому базару, нужно было пройти другую площадку, которая была завалена коврами. Продавали ковры так.


         Идёшь по площади и вдруг видишь, что прямо под ногами лежат расстеленные по пыльной сухой и горячей земле пёстрые, разной величины ковры, по которым можно ходить, выбирая нужный тебе рисунок.

 
        Другие ковры висят на высоких стойках или лежат на прилавках, стоят свёрнутые в рулон, лежат громадными трубами друг на друге, создавая высокие красочные горы. Некоторые ковры лежат прямо на дороге, ни перепрыгнуть, ни обогнуть. Да и не надо. Положили специально, чтобы ходили. Ворс ковра, после того как его основательно истоптали ноги проходящих становился лучше.


        Единственно что не любили продавцы ковров, это когда над этой восточной роскошью пролетал голубь и какал. Голубей на базаре было очень много. Кормили их хорошо и какали они часто. Кал содержал какие-то инградиенты, которые обесцвечивали краситель ковра. И если быстро не убрать «голубиный привет», то на ковре появляется пятно, и  цена  резко падает. Поэтому продавцы внимательно следили за пролетающими голубями и падающими вниз какашками. Часто с продавцами сидели мальчишки — их сыновья или родственники. Они быстро фиксировали место падения «бомбочки» бежали к ковру со специально приготовленной тряпочкой и ведёрком с водой и оттирали.   


        Когда мы с женой создавали свой дом у нас практически везде были ковры, нам нравилась это восточная роскошь. В этом, как и во многом другом, мы были схожи.  Но по настоящему мы начали заботиться о жилье только тогда, когда стали жить в трёхкомнатной квартире. До этого жили на перекладных. Не помню какой мы купили первый ковёр, но помню как ходили в магазин ковров. Это был богатый магазин. Ковров было много и все красивые.  Основа всех ковров – шерсть. От количества нитей, из которых создаётся основа ковра, зависит  цена ковра. Самые дорогие имеют 6-8 и даже более нитей в основе. Рисунок ковра может быть вышит шелковыми нитями.

 
        Самым первым нами был куплен  большой зелёный ковёр. Вряд ли он был ручной работы. Этот ковёр долго висел у нас на стене в гостиной слева от входа. Потом появился другой — красный коврик небольших размеров. Он висел около кровати мальчишек. Оба этих ковра, с которых начиналось наше богатство, мы отдали семье Сене и Лене К. Зелёным ковром они мало пользовались и после развода, ковёр остался Сене. Сейчас ковёр уже не нужен, после современного евроремонта, который сделал у себя Сеня, ковёр как старенький патриархальный дедушка не вписывается в новый интерьер. Выкинуть жалко и его свернули в рулон и положили на балкон. Жизнь ковра кончилась. Красный ковёр у Лены К. По-моему, он ещё служит на даче.
Сеня к коврам относился нейтрально. В его время они уже не имели и не несли в себе мягкую и тихую прелесть патриархальной жизни. 


        Ещё один не большой ковер коричневого цвета достался нам как довесок к книжным полкам. Ковёр этот жил Аркашиной жизнью. До развода с Флёрой он был в их семье. Затем после развода ковёр привезли к нам. Я хотел повесить его у себя на дачи, но Тома не дала, по-моему против был и Аркаша. Ковёр сейчас лежит свёрнутый в зале. Но жизнь этого ковра по моему не закончилась. Я думаю, что у него ещё будут перемены, он ещё увидит новые лица, его ещё будут нещадно бить за его красоту. А может быть этого и не будет. Этот ковёр для Аркаши несёт какую-то эмоциональную нагрузку, не то что она связаны с желанием сохранить память о пережитом, или с какие-то конкретные вспоминания из прошлой жизни,  просто этот коврик для него  вещь из прошлого.

 
        Также как для меню складной ножик с перламутровой ручкой.  В нём было много необходимых в командировке приспособлений. Поэтому  в поездки я всегда брал его с собой —  он лёгкий, а это для командировочного немаловажно. Ножик был у меня очень долго, одно лезвие сломалось, перламутровая ручка треснула, часть приборов не откроешь. Но я его не выбрасываю. Сейчас он воткнут раскрытым шилом в ставню на кухне около плиты. Шилом удобно пробивать дырки в тупом конце яйца, чтобы оно не треснуло при варке. Однажды к нам приехал Лёва Батов (сын отчима), увидел нож с шилом, узнал для чего он здесь торчит и говорит —« Умно. У себя тоже сделаю».


        В любом случае Аркаша к коврам относится более нежно, чем Сеня. Может быть у Аркаши, как у старшего, не полностью стёрлись традиции и интересы прошлой жизни, он ведь жил в ней больше Сени.



                ***



        Но почему-то  ни у Аркаши ни у Сени я не видел перочинных ножей. Правда, у нас в зале. в серванте в дорогом чехле лежит красивый многофункциональный перочинный нож с красной ручкой. Но чей он, не знаю. Всё забываю спросить.


        В Канибадаме ножи чаще всего называли пчак, хотя по строению это были настоящие корды. Но чем больше я занимался ножами и консультировался у мастеров различной степени профессионализма, тем больше я приходил к выводу, что существенных различий между пчаком и кордом нет. Мне говорили, что характерная особенность узбекских ножей — приподнятый носик. Но я не раз встречал таджиков, которые носили  такие ножи и утверждали, ссылаясь на предков, что такая оконечность клинка характерна только для таджикских ножей. Канибадамские таджики носили как пчаки так и корды и я ни разу не слышал спора о том чей это нож — узбекский или таджикский? А вот шугнанцы, в отличие от каратегинцев предпочитали корды.

 
        Среди Канибадамских мальчишек интерес к ножам стоял отдельно.  Это был даже не интерес, а нечто большее.


        В то время ножи ещё были оружием. С ножами было связано беспокойно-тревожное чувство окрашенное в смертельный риск -  драки, убийства за нанесённую обиду, месть, защита своей чести, своего имущества, споры за правильное распределение воды, земли, травы на горных лугах. Рассказы о событиях в которых фигурировали ножи были обыденностью нашей детской жизни, а владение ими возводилось в ряд наивысших мужских достоинств.


        В наше время ещё не стихали разговоры об атаманах басмаческих шаек, об их ловкости и умении. Ещё многие таджики косо смотрели на русских.  Таджикская молодёжь, наслушавшаяся рассказы взрослых о боевых временах, была выше головы заряжена стремлением тут же реализовать назначение висящего на бедре ножа. В действительности так оно и было.


        Опасность обстановки повышали сосланные в Канибадам чеченцы. Хорошо организованные, смелые они сходу пускали в ход ножи. Все танцы в парке практически  кончались поножовщиной, в которой принимали участие разные люди, разных возрастов, разных национальностей по разным причинам. Но в качестве участников чеченцы фигурировали чаще других. Утром на базаре уже знали что произошло, почему и кто виноват.


        В ноже прежде всего привлекал клинок. Блестящий или матовый, таджикский остро отточенный нож, с бороздкой и прямым кончиком он был носитель смерти. Если кончик ножа приподнят, такой клинок узбеки называют «кайке». Рукоять ножей, как правило, удобно укладывалась в руке, была нарядной и ласковой для пальцев и ладони. Я не люблю тонких рукоятей. Их не ощущаешь в руке. Не чувствуешь, что держишь нож. У них плохой «хват».


        Русские ножей не носили. Таджикам разрешалось. У моего друга Хусаина тоже был маленький нож подаренный его отцом. И он его иногда одевал на пояс. Нож можно было купить на базаре. Там был магазинчик, одна сторона которого превращалась в откидную витрину. На ней были выставлены в ряд ножи и ножны. Рядом с магазинчиком стояли скамейки и на них постоянно сидели любители этого оружия. Все знали друг друга с детства.  Ножи были разных размеров, разной формы, по разному расписаны.

 
        В жизни у меня было много узбекских и таджикских ножей.  Один нож из Таджикистана я  запомнил больше других. Подарил мне его Сулейман, отец студента, которого я заметил на потоке и  отобрал для работы в лаборатории.  Он таджик из небольшого городка Таджикистана. Сейчас он в Москве. Умница, эрудит. К сожалению встречаемся всё меньше. Клинок подаренный Сулейманом был скорее всего сделан из рессоры, но при заточке по ощущению - мягкий. В середине клинка помещён какой-то абстрактный   узор. Что он означает — не знаю. Кончик клинка загнут вверх. По этому признаку это скорее всего  пчак, а не корд.  Больстер сделан скорее всего из бабита. По крайней мере на олово не похоже. А это  характерно для корда. Рисунок — звёздочки и полумесяц. Рукоять —  рог. Дол — один с левой стороны , это тоже признак корда. С красивым орнаментом на заклёпках. Вообщем в этом ноже смешаны как узбекские так и таджикские мотивы.


        Я использовал этот нож для разных нужд — и на кухне и в саду и тур походах. Сулейман, который подарил мне этот нож клялся, что он куплен в Афганском Шунгане у таджик «гольча» (горных таджиков).


        Этот нож долго мне служил. Затем его попросил у меня Сеня для обеспечения банкета то-ли  своего, то-ли Лениного, то-ли ещё какого-то. Но так его и не вернули. Жалко было, свыкся я с ним. Он со мной много попутешествовал и всегда был безотказный. Несколько раз просил Сеню найти его, но он так и не нашёл. В последнее время у него стала портится ручка из рога. За ней, видимо, нужен был какой-то уход. Тогда  я не знал какой. Сейчас по интернету нашёл бы способ убрать трещину, но ножа уже нет и если он ещё жив то  трещина наверное расширилась. Залатает ли  её новый владелец?


        Ножей которые мне нравились у меня было не много. В последнее время  нравились два ножа. Один большой охотничий нож подаренный мне Сергеем Гришиным. Это охотничий нож, прочный, надёжный с очень удобной ручкой. Гарда и навершие рукояти скорее всего из олова или какого то другого лёгкого металла. Клинок скорее всего из рессоры или подшипников. Судя по звуку сталь очень хорошая. На стекле след не оставляет значит закалка менее 60 ед.


             С этим ножом мы с моим другом Толиком Романовым достаточно много путешествовали. Однажды, на какие-то праздники ушли на ночь пешком на Лебяжье озеро. Оттуда ушли в лес. Разожгли костёр, нарезали ножом тонкие прутики, очистили их от коры, насадили на них колбасу с луком и  поставили жариться изредка поливая уксусом. Запах жареной на костре колбасы, маленькие  взрывы стекающего в костёр вскипающего жира, аромат лука вперемешку с уксусом, вино три семёрки, неторопливый разговор, помешивание горящих сучьев, запах дыма, воткнутый в пенёк нож — всё сейчас помнится как неповторимый уже никогда аромат молодости.  Нож был незаменим во всём. Он хорошо рубил толстые сучья, колол щепу, резал мясо, хлеб, овощи, чистил картошку. Находясь рядом с боку или под боком создавал в ночном лесу ощущение безопасности. Я, да и Толик, любили брать этот нож, гладить его, резать им что-то.


        Вообще я заметил, что попадая в мужские руки нож, как правило,  вызывает ласковое отношение к себе. Но эта не та ласка которой ласкают девушек или детей, а особая. Проявляется она не у всех, а только у тех кто любит холодное оружие. Я сколько раз видел как охотничий нож  Серёжи Гришина попадал в руки моим гостям мужчинам и женщинам. Женщина брала нож и сразу же давала ему определение — "острый", "тяжёлый",  "большой", при этом её глаза только раз или два скользили по ножу не останавливаясь на его деталях и она то смотрела на нож, то на того, кому рассказывала о нём.


        В процессе всего разговора женщина может держать нож  одной рукой за клинок или рукоять, а может одной рукой взять за кончик клинка, а другой за  рукоять, а может.... да много вариантов реализует женщина при контакте ножа с кистями её рук, не применяя основной вариант — она никогда не  примеряет нож к себе, не приспосабливает его к своим рукам, не оценивает ощупывающими движениями его расположение к тебе — друг это или «нож не твой». Для неё нож —  один из объектов разговора, как например подушка, ваза, тарелка и др. И если на этот объект кто-либо не обращал внимание он не попадал и в её поле зрения и в её сферу интересов.  Если в пустой комнате на столе оставить  охотничий нож и женщина будучи одна увидит его, то вряд ли у неё возникнет какой-либо интерес к ножу, к его форме, его глянцевому, опасному а потому  притягательному  блеску. Возникшая у неё мысль скорее всего будет звучать так:- «Зачем он здесь?».


        Мужчина другое дело. Как только нож попадает в руки мужчины всё окружающее мгновенно куда-то пропадает, остаётся он и нож. Как бы вы не подали нож мужчины, первым его действием будет всегда одно и тоже — он удобно уложит рукоятку ножа в свою руку. При этом он может говорить какие-то слова, например, «ого», смотри-ка», «здорово» и др. Но всё это бормотание не имеет  никакого смысла, оно просто выражают утробную удовлетворённость животного этим свирепым клыком. В этот момент мужчине больше ничего не надо. Укладка ножа в руку — это самый смак в знакомстве с новым ножом. Мужчина будет перебирать пальцы, охватывающие рукоять, ища им наиболее удобное положение, будет менять положение кисти и т.д. Затем идёт знакомство с ножом — делается несколько лёгких выпадов, колющих и режущих движений, рассекается воздух, проверяется острота и т.д. Нож, который нравится, с удовольствие берёшь в руки, ласкаешь, рассматриваешь, хотя видел его сотни раз, перебрасываешь из рук в руки.

 
         Один из последних ножей — Кизлярский нож.  Рукоять ножа из эластрона, он хорошо держится в руке, лезвие отливает воронёным покрытием. Не большой, но изящный и благородный воин.   Нож подарил мне мой хороший товарищ из Кизляра.


        С ним я познакомился в небольшом доме отдыха. В нашей группе было 6 человек. Шли из Ордженикидзе на Рокский перевал и остановились на 3-4 дня отдохнуть в недорогом доме отдыха. Не  в самом доме отдыха, а около него. Там была не плохая столовая, а нам за три дня переходов надоело готовить одни и те-же концентраты, и когда мы почувствовали запах столовой, наши пищеварительные тракты стали уговаривать высшие отделы нервной системы чуть-чуть отдохнуть. Вначале тракты настаивали на трёх днях отдыха и мы были с этим согласны,  но мозг согласился на 1-2 дня.  И то немало. Рядом с нашим лагерем текла резвясь, небольшая речонка с кристально чистой водой. Солнышко, зелёная лужайка, чистая прохладная вода, хороший обед, гитара, компания, где все в кого-то тайно влюблены — что ещё нужно для отдыха?


        Через день после приезда пошёл дождь. Особенно сильным он был в горах откуда стекались воды в речку. За несколько часов ласковая, озорная речушку с хрустальной водой превратилась в рычащее, вспучившееся, дикое создание, грязное, кипящее, катящее камни, несущие ветки и расщеплённые вдрызг сучья откуда-то с верхних гор. Грохот пугал сразу как только его улавливало ухо, он был ни на что ни похож и  был слышен далеко.


        Как попал в этот поток мальчишка одному Аллаху известно. Мы не видели. Услышали за скалой дикий крик женщины. Посмотрели в ту сторону и поняли — беда. Малыша сразу же закрутил бешеный поток, который как будто взбесился от живой игрушки,  неожиданно попавшей в него. Вода швыряло тело в разные стороны, подбрасывало, переворачивало, крутило и нельзя было угадать, где следующий раз мелькнёт ручка или ножка.


        Мы только что убрали палатки и успели перебежать через разрушающийся мост.   Я стоял на остатках моста сломанных рекой и смотрел вниз. В Канибадаме я любил смотреть на вышедшие из себя разъярённые горные реки, привык к ним и не боялся их. Попадал в них не раз и знал что это такое. Малышу выбраться было невозможно.

 
        Крик я услышал и сразу же заметил недалеко от моста кувыркающееся в потоке тело. Его быстро несло к мосту. Если не пронесёт, мальчик с размаху ударится об опору моста. Это конец. У самого моста я потерял мальца и вдруг увидел —  там,  где от опоры отходила косая балка вдруг вспучился пузырь. Я отчётливо увидел что в расщелине застрял пацанёнок. Вода переливалась через него, и он был внутри пузыря.    Дышать в пузыре было можно,  но не долго.


        Мы часто бегали на горные водопады и подолгу стояли за стеной воды, которая обрушивалась с высоты. Было полутемно, стоял грохот, воздух был влажный и рукой нельзя было проткнуть падающую сверху толщу воды. Но долго стоять там было опасно, влажный воздух забивал лёгкие и скорость проникновения кислорода в альвеолах резко падала.


        Я слез как можно ниже и уцепившись одной рукой за балку другой схватил за рубашку пацана и потянул его к себе. Втащил на поперечину толстого бревна прибитого скобой к опоре моста. На большее сил не хватило. Я так и стоял распятый держась одной рукой за балку, другой прижимал тело  мальца к бревну, чтобы оно не соскользнуло в воду. Долго так стоять я не мог. Нужно было менять положение. Но разжать какую либо руку я не мог — одна держала малыша на бревне, другая держала нас обоих.


        Помощь пришла неожиданно. Сверху как обезьяна спустился Женька ( из Свердловска) и без труда вытащил парнишку. Женька был  сильный парень. С трудом вылез и я.


        Сел около малыша, который пришёл в себя. Всё у меня дрожало. Дрожало до неприличия. Даже когда отвечал на вопросы. Было неприятно что это видели девчонки, которые столпились около малыша. Но дрожь никак не мог унять. Потом отошло.

 
        Прибежали отец и мать. Отец и был тот милиционер, который потом стал моим товарищем. А сын поступил в медицинский институт, закончил его, работает у нас и на родину пока не уезжает.

 
        Я недавно был у него, на столе  стоит фотография отца, матери, Багратиона и родовой башни.

 
        О башнях (сторожевых, боевых, родовых) мы  говорили не раз. В Таджикистане они были почти все круглые, в Дагестане — круглые и четырёхугольные. Я не слышал, чтобы у горных таджиков (гальча) были родовые башни. В Дагестане в каждом ауле  такими башнями гордятся. Вас поведут к ней, расскажут её истории, угостят и будут искренне рады вашему интересу к этому древнему сооружению.


        Когда его отец был ещё жив он часто приезжал к сыну в Казань и обязательно заходил ко мне. Зашёл он и в тот раз. Он не намного младше меня, поэтому мы с ним жили одними интересами. Мы хорошо посидели, выпили, всласть поговорили. Тогда он и подарил мне нож, который он привёз из Кизляра специально для меня. В 4 часа утра я его проводил  и он улетел в Дагестан. А в 6 часов вечера позвонила Надира (его жена) и сказала что его убили боевики.


        Я слушал по мобильнику её голос и смотрел на подаренный нож. Потом, почти сразу позвонил его сын, сказал что уезжает на похороны. После похорон сын приехал сутулый, небритый зашёл ко мне. Достал коньяк. Я положил нож на середину стола и мы молча выпили. Говорить было не о чем. Было очень больно.  Говорят такие ножи носят в основном боевики и милиционеры. Этот нож никуда  не беру с собой и ничего им не делаю. Пусть лежит. Иногда беру в руки, но вспоминать ничего не хочется. Табу.


                ***   

               
        Вернёмся на базар. На базаре  были длинные деревянные прилавки, на которых продавали орехи, фундук, фисташки, миндаль в кожуре и без, финики и громадное количество самых различных приправ. Рядом продавали инжир, гранаты, мандарины, апельсины и др. Здесь нам было раздолье. Идёшь по ряду, продавец кричит:- бача, бача и даёт в ладони или оттопыренный подол майки груши, персики, урюк, айву, инжир. Больше всего на вкус мне нравился инжир и персики. Хусаин всегда ел финики, любил их в сахаре. Оба любили парварду. Однажды он подвёл меня к таджику, своему знакомому, в белом фартуке. Поздоровались. Таджики здороваются протягивая правую руку, левую руку при этом прижимают к  правой стороне груди и слегка наклоняются.
        Продавец стоял с поварёшкой из которой капало в большое ведро какая-то белая тягучая паста.
                - Это мишалда — сказал Хусаин. - Попробуй.
        Он сказал что-то дядьки,  тот зачерпнул из ведра пол половника белой патоки и дал мне. Вкуснятина была не объяснимая. Хусаин говорил, что есть специальный корень - «мыльный корень», который долго толкут и из него получают воздушную пастообразную массу.
        На Рамадан мишалду привозили в Канибадам из других сёл и продавали. Я много раз пробовал различные виды мешалды, в основном они не отличаются друг от друга, но есть и такие, которые имеют свой неповторимый вкусовой оттенок. Особенно много мишалды продавали перед праздниками. Найти продавца легко. Все они кричат:-   «Нишалла, нишалла».
        Особо следует сказать про канибадамские лепёшки. Сразу отмечу, что мне нравятся больше только что испечённые лепёшки на кефире, а не на молоке.
        Запах лепёшек на базаре нос чует издалека. Запах- это сигнал.это звук трубы это пионерский крик горна, призывающий к срочной мобилизации всех систем организма участвующих в пищеварении.  Первыми откликаются слюнные железы. Они заботливо покрывают ротовую полость слюной. Желудок довольно урчит, а кишечник расправляет свою полость и окружающие желёзы впрыскивают туда пищеварительные ферменты.  В мозгу с учётом мельчайших подробностей формируется соблазнительный образ горячей, хрустящей, мягкой, с кунжутным вкусом и запахом лепёшка. Сознание отключается. Оно не нужно. Оставшиеся без его контроля нервные импульсы бестолково и хаотично забегали по нервным стволам не зная что делать. И только древние, безусловные рефлексы подкорки и позвоночника взяв власть в свои руки сразу же разворачивают ноги в сторону высокой концентрации запаха. Безвольное тело осторожно, забыв всё на свете понесёт тебя в желанном направлении.. 
        Впереди — танур, большая печь, в которой готовят лепёшки. Печь врыта в землю и немного выступает над землёй. Это большой кувшин, диаметром по экватору от 0,5 м до 1,5 метров. Горлышко кувшина широкое. Туда пролезает часть туловище и  рука таджика, когда он «приляпывает» к стене танура лепёшки. Предварительно на дне кувшина разжигается огонь и внутренность хорошо прогревается сжигая на боках остатки снятых ранее лепёшек.
        Мастер-повар на глазах у вас готовит тесто, делает из него лепёшки, Кулаками истончает середину лепёшки и специальной многоигольчатой ступкой пробивает в ней множество дырок, затем обсыпает лепёшку кунжутом и с размаху бросает на стенку танура. Стенку предварительно пробрызгивает водой. Лепёшка жарится.
        Мы сидим около танура и ждём пока вытащат лепёшку и следим глазами как ловко мастер  бросает тесто на стенку внутрь танура,  брызгает на них водой, снимает и не глядя, небрежно бросает в большую кучу уже готовых лепёшек. Пока смотришь, вдыхаешь запах свежеиспечённого хлеба. Этот запах, да и вкус лепёшек, отличается  от жаренного хлеба или пирожков в цеху на хлебзаводе.
         Как только горячая, ароматная с хрустящей корочкой лепёшку, попала в руки, оттопыриваешь майку бросаешь её туда и бежишь к продавцу мешалды. Покупаешь пиалку белой вкуснятины. Сядешь на корточки в тени у арыка, разломаешь пахучую мечту, макнёшь в мешалду и положишь в рот.  Блаженство неописуемое.
        Пишу, а на меня нахлынули ароматы детства, связанные с  мешалдой. Потом уже в России я спрашивал многих о мешалде, никто не знал что это такое. Недавно встретил одного таджика и спросил знает ли он что такое мешалда. Он заулыбался, засиял и причмокивая и мешая русские и таджикские слова стал что-то рассказывать. Я не понимал, но сразу догадался — мешалду он знал и любил. Мы похлопали друг друга по плечам и довольные разошлись. 



                ***


        Я был в разных местах, пробовал много лепёшок. Но вкус канибадамских могу сравнить только с лепёшками приготовленными на восточном базаре в Ай-Петринской яйле. Там, как только выйдешь из кабины  канатной дороги, попадаешь на базар который почему-то называют «восточный».


        Много видел базаров, но такую дрянь ещё не приходилось. На пятачке  залитым расплавленным воздухом в мареве дыма наспех выстроена мешанина из огороженных закутков и двориков, кафешек, приличных ресторанчиков и убогих забегаловок. Наскоро сбитые из досок, или связанные из ивовых прутьев навесы перемешиваются с саманными, металлическими, каменными и кирпичными строениями, с броскими названиями «Кафе», «Ресторан», «Шашлычная», и прочее. Столы грубые в основном деревянные, редко пластиковые. Вместо стульев чурбаны, или чаще всего раскоряченные бракованные калеки из разноцветной пластмассы не позволяющая втиснуться тазу приличной женщины и выдержать вес приличного мужчины. 


       Архитектором базара руководила страсть к наживе — быстро, на скорую руку сляпать место для продажи, привезти туда  продукты, сварить и сразу же продать.  Обман здесь один из законов торговли.


        Запах восточных пряностей, с жареным мясом и хлебом перемешиваясь с запахом пота, гнили создаёт неповторимый аромат устоявшейся помойки.  Этот восточный букет Тома, с органами чувств, с любовью   отшлифованные природой, определила:


             - Фу! Ну и вонь. Нашёл же место куда меня привести! Дальше я не пойду. Иди один.


       К вони я притерпелся быстро и, странное дело, каких либо отбросов я не заметил. Нельзя сказать что всюду было чисто. Нет! Но и грязи несущей заразу не было. Патогенные бактерии затаились в недоступных и невидимых глазом местах и оттуда, размножаясь, терпеливо ожидали эпидемической отмашки.

 
        Почти во всех забегаловках нет проточной воды, мух столько что того и гляди унесут тебя и спутников в каньон. Мясо с запахом, рис с камешками, лук с гнильцой и т. д. Дикий базар с одной стороны упирается в канатную дорогу, с другой в обрыв, который огорожен невысокой изгородью сплошь увешанной перевязанными тряпочками,  с третьей расстилается необозримое холмистая местность со шмыгающими между камнями юркими ящерицами.


         Базар пересекает каменистая дрога 3-4 м шириной. По бокам шалманы с дымными мангалами,  крикливыми зазывалами. От дороги в таинственную глубь отходят узкие переулки с непонятными строениями.  В них страшно заходить.


        Зашёл в один шалман.  Никого не было. Дверь на задний двор была открыта. Заглянул туда. Под навесом стоял танур. Самый настоящий танур. Рядом на низком столике женщина в чёрном платье раскатывала лепёшки. То-ли татарин, то-ли осетин пёк лепёшки.


                - Заходи, заходи! Плов есть, харчо есть, вода кока-кола есть. Всё есть. Что возьмёшь?


        Взял плов и лепёшку. Плов был на редкость плохим, а лепёшка оказалась очень вкусной, хотя  по внешнему виду не напоминала таджикскую.


        Разговорился с продавцом. Он крымский татарин. Живёт не здесь, а в центре Крыма. Сюда приезжает только торговать. Землю купил здесь втридорога, но у него её отобрали мафиози, владеющие этим восточным базаром.  Торговать здесь плохо — тому дай, этому дай. Себе не остаётся. Говорят, что скоро этот базар сломают и построят что-то другое. Вообще он был зол на всех —  на власть, на Крым, на туристов, на соседей по торговле, на жену, которая стряпала лепёшки и с испугом поглядывала на него.
        При расчёте не только обманул меня, но и не дал сдачи.


        На этом базаре я сделал самую плохую покупку. Подвела меня любовь к ножам. Уже на выходе из базаре я увидел, в  достаточно приличном кафе, как  хозяин разделывал мясо. Нож был ручной работы. Я остановился. Продавец посмотрел на меня.


               - Мясо надо? Плов надо, вода попить? Дёшево продам, - выстрелила он заготовленной обоймы.
               - Нет не надо. Можно посмотреть нож? Кто делал? Из чего?
               - Закир, - крикнул он.
        В домик зашёл достаточно пожилой человек с седой бородкой.
               - Нож хочет купить, - кивнул он на меня. - Покажи.


        Закир повёл меня в пристрой посадил на табурет и прежде чем показать нож долго бубнил, что ножи это оружие и продавать их нельзя. Посадят в тюрьму. Если он и продаст, то это нужно держать в секрете и не говорить ни маме не папе. Его могут сразу же арестовать и посадить, а у него дети.  Но я ему понравился и он продаст мне очень хороший нож. Он сейчас покажет его, но в связи с опасностью сделки он будет стоить дорого. Я конечно понимаю это.


        Я уже был не рад, что связался с ним. Опыт мне подсказывал, что здесь что-то не так. Внутренний голос шептал «Уходи отсюда», «Облапошат»,  но я не послушался.


                - Хорошо, - согласился я , - покажи.


        Закир вышел и через несколько минут вернулся с чем-то обёрнутым в тряпку и газету. Размотал. Нож который там лежал был действительно не плохой. Рукоять выполненная из рога была красива. Но в целом он не очень понравился мне. Он не зацепил меня, поэтому долго  его я не разглядывал. Отдал назад и отказался покупать.


                - Почему не хочешь? Такого больше нигде в мире нет. Это делал настоящий мастер. - запричитал Закир. Я начал объяснять недостатки ножа. Но он не был знатоком ножей и ничего не понимал. Стремление продать эту негодную вещичку завладело им полностью. Видимо продажа была для него наркотиком и он не мог отделаться от этой зависимости. Он чуть ли не со слезами уговаривал купить нож. Снизил цену вначале в 2 раза, потом в три. В конце концов я купил его по дешёвки, не знаю зачем и для чего я его покупаю. Отдал деньги. Зашёл продавец, который разделывал мясо. Поздравил меня с покупкой и начал быстро говорить про свою родню, сына и т.д. Закир за моей спиной, расхваливая покупку, завернул нож в тряпку, затем в газету, потом перетянул всё липкой лентой.
               

                - Только никому не говори что купил у меня. Здесь никому его не показывай. Придёшь домой — посмотри, - на прощанье сказал Закир, похлопывая меня по плечу.


        В гостинице я развернул покупку. Вместо ножа там лежала старая дощечка.  Я даже не разозлился, Плюнул и посмотрел на себя в зеркало. Оттуда улыбался обманутый дурак. Дощечку я повесил в кабинете, как напоминание о том, что нельзя следовать изречению  «Чтобы перебороть страсть нужно ей отдаться».


         Пробовал я на этом Ай-Петринском базаре  и вино. В Канибадаме вино на базаре не продавали. А  здесь его много и предлагают очень активно. Названия самые экзотические. Я подошёл к одному продавцу, у него на прилавке стояли бутыли и бочонки с самыми разными названиями вин - «Малиновый звон», «Калина красная», «Клубника падишаха» и ещё какие-то названия. Попросил попробовать, действительно запах калины, малины и клубники. Пить здесь не стал. Выпил в другом месте «Чёрную розу». В нос шибанул аромат крепких ароматизаторов. Под названием знаменитых местных вин продают разведённый спирт с добавлением ароматизаторов клубники, малины, лимона и т.д.  Настоящее вино делается из винограда, поэтому понятно, что запах малины или какой-то другой ягоды оно иметь не будет.


        Пройдя базар можно было покататься на ослах, лошадях и верблюде. Для того чтобы сесть на верблюда нам не хватало выпитых градусов в вине, а для ослика градусов как раз хватило — страх ослаб, но полностью не исчез, адреналин выделялся, щекотал нервы, но оставаться в пределах верхней границы нормы.

 
        Я щекотки не ощущал, для меня выпитое было слишком мало, а для Томары —  в самый раз. Она захотела покататься. Не на осле, а именно на ослике.  Когда мы с Томой подошли к животным их было несколько. Очереди практически не было и татарин предложил нам вначале крупного осла, который понуро стоял недалеко. Осла  подвели.

 
                -Эй джигит (сказал он обращаясь ко мне), посмотри какой хороший, якша, якша, огонь —  говорил он хлопая ладонью по крупу унылого создания. Он был действительно крупным, с голубыми навыкат глазами. Широкая спина была покрыта красочно расшитой попоной. Я подумал — «С такой спины Тома вряд ли упадёт».


        Я полез за кошельком. В этот  момент осёл  начал чихать,  из ноздрей во все стороны полетели блестящие сопли и в довершении всего он обкакался. Можно ли было на такого осла посадить царицу Тамару? Нет конечно.


                - Шайтан.- сказал татарин и пнул животное. Заслуженно. Ослик не дал хозяину заработать. Мог покакать и в другом месте.


        Стали выбирать животное без кишечника. В стороне стоял среднего роста, чистенький ишачёк с грустными глазами, похожий на Иа-Иа. Мы заплатили. Хозяин подвёл ослика к возвышению,  Тамара взгромоздилась и хозяин повёл за поводок животное по тропинки. Царица  поехала.


        Потом много было рассказов о 10 минутном эпизоде поездке на ослике.
        В Канибадаме у многих таджиков во дворах стояли ослы. Но я не припомню ни одной клички, которое кто-либо давал ослу.


        В истории  не осталось имени знаменитого осла на котором  Мария беременная Христом въехала в Вифлеем, а потом бежала из него с младенцем от Ирода,  или осла на котором И. Христос вечером в воскресенье въехал в Иерусалим.  Не знаем мы имени осла из Бременских музыкантов, осла Хаджи Насреддина, Валаамовской ослицы, осла из примера философа Буридана. Пошарил в своей памяти я нашёл только два имени — Иа, осёл  из небылиц о Винни Пухе и Грэй — осёл Санчо Панса.


         Кстати имя Грэй носил капитан  трёх мачтового парусника «Секрет» -  Роберт Грэй. Под алыми парусами он увёз красавицу Ассоль из её приморской деревни в страну грёз. Есть ещё Джон Грей — первый муж королевы Елизаветы, которая была  простолюдинкой, но очень красивый женщиной. Но он умер. Второй муж Елизаветы — король Эдуард IV, бабник и щеголь.  Грэй также единица дозы облучения — она часто встречается в статьях по радиобиологии. Осёл, капитан -романтик, муж будущей королевы, доза облучения— каких только совпадений не бывает в жизни!

 
         В Канибадаме, когда таджики переходили на русский язык, они почти никогда не называли животное «ослом», всегда «ишаком». И дразнились, обзывая другого «ишак». Русские, наоборот, своего недруга считали только ослом.


        Два животных — осёл и собака —  почти члены таджикской семьи. Осёл и ишак одно и тоже животное. А вот мул — гибрид, полученный от скрещивания самца ишака и кобылы, если скрестить наоборот, то появляется лошак.


        Все ишаки небольшого роста, выносливые, работоспособные и орущие так, что перекатывающие рулады уносятся очень далеко. Во дворе у Венерки был ишак, голос которого знала вся улица, мы его слышали всегда, хотя наш дом стоял далеко от Венеркиного. В отличие от собак голос одинокого певца  редко подхватывали другие ослы. И слава Богу. Не приведи Господи услышать партитуру, многоголосого ослиного хора из 20 — 30 партий.  Такой хор, но из двух трёх голосов,  можно услышать на базаре, где продают ишаков.  По таджикски осёл — «хар». Когда мы играли в  ашички, то одна сторона называлась «хар», а другая «асп»-лошадь.

 
        Ашичка (альчик) это косточка  коленного сустава бараний ноги. Выглядела она так (см. фото). Вариантов игры у нас было несколько, но во всех нужно было прицелиться своей ашичкой и попасть в ашичку другого мальчишки. Брать кость нужно двумя пальцами — большим и указательным. Пальца должны держать ашичку за боковые стороны кости «хар» и «асп», подушечки пальцев должны лежать на широкой площадке боковых сторон. Большой палец может лежать и на боковой поверхности «хар» и на поверхности «асп». Как удобнее. У меня было много самых разных ашичек и каждую я держал по тому как удобнее её крутануть пальцами.  Бросать ашичку нужно было со стартовой черты, согнув туловище и опустив руку до удобного положения. Некоторые опускали руку почти до земли. Затем нужно размахнуться, отведя руку назад, и сделать сильное вращательное движение пальцами держащими ашичку. Ашичка должна лететь вращаясь и попасть в другую ашичку. В одной игре после попадания, чужая ашичка становилась твоей.


        При другой, нужно было выбить ашичку соперника из круга. Но вначале ашички бросались в круг и в зависимости от того какой стороной она упала, ты получал  определённые привилегии. Можно было ашички бросать прямо перед собой и смотреть каким боком она упала. Самое выгодное положение брошенной тобой ашички, когда «асп» находился сверху. Чтобы добиться этого некоторые просверливали на противоположной стороне («хар») углубление и заливали его свинцом. Ашичка с таким грузом почти всегда вставала так, что  «асп» был сверху. А это выигрыш. Поэтому перед игрой тщательно осматривали ашички и у кого обнаруживал свинец к игре не допускали. Лучше всех выбивал и забирал себе ашички Хусаин, у него на одной стороне часто был впаян свинец, впаян так, что его не заметишь. Поэтому и выигрывал. А может быть просто везло.   Но в лянгу и в ножички он играл плохо. Иногда к нам в переулок приходили ребята с других улиц играть в ашички на деньги.
        Мама часто говорила.


                - Если к вам приходят с других улиц играть на деньги, никогда не играйте. Это шпана. Обыграют, обманут, не заметишь. Про шпану знали все и с залётной шпаной никто не играл. Часто они задирали наших пацанов и тогда  случались драки. Один на один, без ножей, до первой крови. Лежачего не били. Мы были ещё маленькие и в драках не принимали участия, а вот взрослые пацаны с нашего переулка играли на деньги и дрались. Мы не раз смотрели как в ашички играют взрослые ребята. Все курили и матерились. Среди играющих были классные игроки. Они без промаха попадали в ашички с любого расстояния. Хотя они и вызывали у нас чувство опасности, но одновременно мы и восхищались их игрой. Хотелось так же играть.


        Сейчас ашички забыты. Когда Тома готовит холодец, мне оставляют обгладывать целую миску костей. Я бросаю все занятия, бегу к миске и рыча от удовольствия до блеска очищаю кости. Стучу по ложке, выбивая мозг, кладу его на хлеб и посыпав солью с наслаждением ем. Иногда обнаруживаю среди костей ашичку. Выбрасывать жалко. Оставляю, положив куда-нибудь в уголок на кухне и забываю про неё. Иногда из кухни доносится:


                -Валера, Валера, - призыв из кухни вне обеденного времени меня никогда не привлекал. Но всё же иду.
                - Зачем оставил кость? - спрашивает Томара, показывая найденную ашичку.
                - Это не кость, это ашичка.
                - Не всё ли равно. Здесь не кладбище. Может быть кресты с могил ещё принесёщь? Зачем ты эту пакость сохраняешь? - Для Томы каждый ненужный  для дома предмет — пакость.
                - Не знаю, оставил почему-то, - отвечаю я.
                - Может быть ещё череп от лошади оставишь и положишь в буфет ?


          Она не права, череп от лошади сохранять не буду, с ним я в детстве не играл, да и в супе он не попадается, а  вот ашичку, наверное, опять  оставлю. Хотя она действительно сейчас мне, обладающего массой званий и регалий,  совершенно не нужна.  Я  и сам не могу ответить почему я их оставляю.


         Может быть память детства. Когда была жива мама, она никогда не выбрасывала вилочковую косточку курицы. У курицы кости ключицы срослись и образовали дугу в форму вилки или рогатки (см.  фото). Мы брались мизинцами за дужки, ломали, говоря при этом «Бери да помни». Сущность игры заключалась в том, что если ты давал что-нибудь  партнёру и он, взяв, не говорил «Беру да помню», то он проигрывал. И отдавал тебе, то на что вы играли. В детстве мы часто играли в эту бабушкину игру. Потом приучили к ней своего старшего сына Аркашу. Сейчас, когда Аркаше под 50, мы, приезжая с Томой на дачу, часто  видим на решётке окна кухни висит груда этих не использованных куриных косточек. На даче он живёт один, играть ему не с кем, косточки абсолютно не нужны.  Но оставляет. Может быть тоже привычка детства и тоже жалко выбрасывать.


        Я открою один секрет, как выиграть. Я его часто применял и выигрывал. Когда вы сломали косточку  то обломок, который остался у вас в руке,  протяните партнёру:


                -  На, возьми. - и партнёр чаще всего возьмёт не сказав заветные слова «Беру и помню». Ты мгновенно говоришь «Бери и помни». Ты выиграл.


        Видимо, в эти первые мгновенья после спора, у партнёра ещё не сформировалось состояние бдительности. Но уже через несколько минут ваш партнёр будет настороже и обмануть его станет не просто.



                ***



              Ослы на базаре продаются в определённом месте. Это место знает каждый канибадамец. Оно отгорожено от базара глиняным дувалом, мы залезали на самый верх, сидели, болтали ногами  и смотрели как продают ишаков. Были они спокойные в отличие от лошадей, которые постоянно двигались около хозяина. Лошадей продавали в другом месте, на большой площадке с коновязями.  А ослы на базаре стояли там, где их поставили, никуда не уходили и не стремились уйти, а спокойно и меланхолично жевали траву в торбе. Если им её давали. Они изредка встряхивали головой вверх и вниз, но я ни разу не видел, чтобы ишак любопытно повернул голову и посмотрел на какой-то заинтересовавший его предмет или звук. Такого не видел ни разу. Не любопытные животные. С обезьянами не сравнить. Наверно ишаки знали всё в этой жизни и ничто уже их не привлекало. Можно было долго стоять около ишака и не дождаться от него никакой реакции на окружающий мир. Даже если ты дружелюбно начинаешь хлопать его по крупу, то никакой реакции не увидишь, как будто бьёшь по ягодицам паралитика.


       Я много раз заглядывал в глаза ишаку и никогда не видел в них никакого выражения. Осёл просто безразлично смотрел на тебя большими круглыми глазами, равномерно опуская и поднимая веки, вокруг которых постоянно кружила мошкара. Если ты неожиданно исчезал из его поля зрения, это на нём никак не отражалось, глаза всё равно смотрели на пустое место где ты только что  стоял.

 
        Я никак не мог определить какое выражение лица, пардон, морды у ишака.  То он мне казался равнодушным, то иногда скользнув по нему быстрым взглядом я думал:- «ишак с хитринкой», но чаще всего замечал, что когда ишак идёт с поклажей  у него  всегда одно и тоже выражение — равнодушие ко всему на свете.  И ещё одна странная особенность его морды. Морда ишака в профиль и фас было разная. Мне больше нравилась морда в профиль. Большие уши ишака постоянно двигаются. Когда я изучал токсичность различных соединений на экспериментальных моделях, я часто вводил кроликам растворы в сосуды на ушах. Сосудов там много, они хорошо просвечивают и попасть в них иглой может даже первокурсник, только что осваивающий лабораторные навыки. Такая же густая сеть сосудистого рисунка есть и в ушах ишаков. Это не случайно — уши осла и кролика эффективно отводят тепло от внутренних органов. Не берите осла и кролика за уши — нарушите теплообмен с окружающей средой!


        Ишаки редко дерутся между собой. Может чувство самосохранения, сильно развитое у ишаков, сдерживает их от этого. Дерутся друг с другом они, в основном, в трёх случаях — защищая свою территорию, защищая своё потомство от чужого осла, защищая или отстаивая самку. В потасовке пользуются копытами, ногами, туловищем, мордой, зубами и телом. Драки идут без ругани и оскорблений —  молча.  Накал злобы к сопернику можно определить по прижатым ушам. Если уши в драке не прижаты, то столкновение носит характер лёгкой потасовки двух бездельников.


        Чаще всего, если драка не связана с самкой, она проходит более или менее спокойно. Ишаки стоят друг против друга и, делая небольшие выпады, поочерёдно или одновременно атакуют противника. При этом используют в основном четыре приёма, назовём их условно «булава», «морда», «карусель» и «копыта».


        «Булава» - тяжёлая голова ишака на длинной шее. Атакующее животное, отводя шею в сторону, с размаху бьёт тяжёлой головой по сопернику. Ускорение голове придаёт длинная шея. Все животные с более или менее выраженной шеей используют этот приём. Удар прочными и твёрдыми костями ослиного черепа достаточно чувствителен для соперника. Чем больше замах и скорость движения головы на конце шеи,  тем мощнее удар.


        Маканшо — мой приятель таджик, рассказывал, что однажды при драке два  осла с силой размахнулись своими шеями с сидящими на них глупыми головами. На большой скорости оба черепа встретились и с силой грохнулись друг о друга. Наверняка у обоих ишаков брызнули звёзды из глаз, а зрители услышали хруст и оба ишака упали без чувств. Их продали прибежавшим китайцам, которые не брезгуют есть мясо ишаков. Таджики не едят —  запрещает коран.

 
           Приём «морда». Ишаки наскакивают друг на друга вытянув вперёд морды с раскрытой пастью. В ней крупные жёлтые зубы. Каждый боец норовит укусить  противника за морду или холку шею. Тот отворачивается,  отступает или отбегает. Укусы и удары в основном наносятся по морде, шеи, редко по крупу. Иногда раскрытые пасти случайно вставляются друг в друга. Кажется, ну вот сейчас начнётся зубовный скрежет, выворачивание челюстей, выплёвывание зубов и наступит долгожданная работа для дантиста.  Ничего подобного. Все зубы, как правило, остаются целыми. Пасти быстро освобождаются без каких-либо повреждений, ослы отступают и начинается новая атака. Однажды я видел как  нападающую собаку, осёл копытом свалил на земь, а затем схватив пастью за горло и задушил.


        Укусы в холку при драках используют многие животные. Это способ    утверждения лидерства. Чем больше один ишак укусит за холку другого, тем быстрее он будет признан лидером. Значит он изворотливее, сильнее, быстрее, смелее и пр.

 
        У людей этого нет. Я ни разу не видел, чтобы в борьбе за лидерство заместитель стал кусать, на виду у зала, холку, сидящего в президиуме начальника.

   
        «Карусель». Обе особи тесно прижимаются друг к другу валетом, каждый кусает находящийся перед ним круп своего противника и спаянный дуэт кружиться по часовой стрелки на месте. Иногда более ловкому ишаку удаётся схватить зубами хвост противника и свалить его на землю. Но на этом всё кончается. Стоящий не приспособлен бить лежачего. Иногда он согнувшись или встав на передние колени начинает кусать поверженного противника или  молотить по лежащему передними ногами, но не как футболист бьющий мяч, а по вертикали поднимая и опуская передние ноги. Делается это неловко, нелепо, без всякого попадания в противника. Ослы не приспособлены бить лежащего собрата. Как правило поверженный быстро вскакивает и схватка продолжается.


        «Копыто». В драке передние копыта почти не используются. Чаще в бою применяются задние копыта. Животное отходит в сторону и поворачивается задом к противнику. Поворот, как правило, не прицельный.  Противник может быть совершенно не на линии удара, а стоять в стороне. Но ишак на это не обращает внимание и не доворачивает корпус до правильной, прицельной позиции.  Постоит, постоит, потом неожиданно бьёт ногой — левой, правой или обоими, кромсая воздух в самых различных направлениях. Все направления — мимо.  Я всегда удивлялся почему при хорошей координации в пространстве, ишаки так плохо направляют удары своих ног. Они плохо ощущают диспозицию своих копыт относительно тела противника.  А тот, чаще всего, не уворачивается от бьющего оружия, а кривя губы в презрительной усмешки, смотрит на мелькающие в стороне копыта своего недруга. Но если удар копытом ишака достигает цели, мало  не покажется. Удар копытом очень силён и очень болезненный. Копыто как камень. Ударит — запросто сломает у человека коленную чашечку. Поэтому ишаку никакие подковы на такие камни не нужны и я у них никогда эти железяки не видел.


        Булава, морда и карусель — скорее позиционные драки. В них нет скорости и ярости. Всё делается не спеша. Ваш глаз успевает зафиксировать и понять каждое движение. Впечатление такое, что оба соперника говорят друг другу - «Когда же ты отвяжешься от меня». Позиционные войны продолжаются до тех пор пока оба ишака не забудут из-за чего вспыхнула ссора и удивлённые не разойдутся без всякой обиды друг на друга.


        Другое дело если драка из-за самки. Драка здесь начинается сразу же как только соперник подходит к паре. Оба разъярённых самца, прижав уши,  встают на задние ноги упираются передними в грудь врага, наровя куснуть ненавистную морду.  В таких драках используются весь арсенал — морда, карусель, копыта, булава. Здесь ярко проявляется ненависть друг к другу. Бой ведётся до тех пор пока один из самцов не будет с позором изгнан. Старые ослы в него не вступают. Хватит навоевались в молодости. Да и потомство, слава Аллаху, уже оставлено.


        Лошади дерутся жёстче.


         Я видел как однажды дрались на воле жеребцы. Два жеребца не то чтобы поссорились, просто у обоих был избыток сил, а пьянящий вечерний воздух и заходящее  красноватое солнце разжигало задор в двух дурацких башках  молодых балбесов из степного табуна.


         Один куснул, играя, второй фыркнул и ответил без всякой злобы, а потом пошло, пошло и пошло и вот уже страшно подойти к ним. И нет никакой возможности разнять этих взбесившихся зверей. Чёрный жеребец бил с разворота — бросал своё тело в поворот и ноги почти не коснувшись земли  били в лёт противника. Всё делалось без задержки раздумий и прицела. Как только задние ноги опускались, опять разворот и на круговом ускорении страшный удар головой по шей чужака, разворот и удар крупом.  Не дай Бог ощутить удар 20 килограммового черепа по шеи. Дрались копытами, головой, зубами и туловищем, крутились с натужным храпом, теряя куски слюны разбрасывая камни, которые тоже были опасны в своём полёте. Это была настоящая драка, великолепная и страшная.


        Драки кошек и собак быстрые. Все их движения на пределе видимости и дерущиеся братаны превращаются в разъярённую, орущую и матерящуюся на иностранном языке кодлу.


        На канибадамских дорогах ишак встречается в трёх состояниях — или он идёт без поклажи с работы, или что-то везёт на спине, или везёт повозку.


        Мы с Хусаином иногда перевозили на ишаке дрова для его дома. Его посылал отец. Сначала возил его брат, а потом когда Хусаин подрос, это стало его обязанностью.  Брали дрова у бабая, который жил с младшим сыном и дочерьми за урючными садами в предгорьях на другой стороне Ферганского канала. Взамен отдавали кувшины, блюда, кумганы и ещё какую-то лязгающую в мешках дребедень. «Баш на баш» как говорил Хусаин. Поэтому туда и обратно ишак шёл нагруженный, а мы шли около него пешком.


        Ишак трусил не спеша, был послушный, не злой, по ишачьему возрасту был не намного старше нас и составлял нам хорошую компанию. Он тоже всегда с удовольствием отправлялся с нами в путешествие. Для него это было небольшое но приятное путешествие. Можно всласть покушать зелёной травки, полежать, играючи перевезти лёгкую поклажу, посмотреть как дурачаться идущие рядом два хозяина - уродцы на двух ногах без копыт, с короткими ушами и плоскими лицом, которые не ревут как трубы, а что-то говорят булькающими словами. По дороги можно встретить своих собратьев-ишаков, нормальных животных на 4 ногах с копытами, пообщаться, прореветь приветствие, попить чистой холодноватой горной воды. Да и мало ли чего можно встретить  интересного в этом путешествие за дровами.


        Мы выходили в 7 — 8 часов утра, брали с собой еду, ножи и шли втроём — я,  Хусаин и ишак. Вначале дорога шла по берегу Ферганского канала. Она была хорошая, гладкая, ровная, укатанная как асфальт. Пыль и мелкие камешки не мешали.  Идёшь по берегу и смотришь как течёт мутная вода, как образуются завихрения, воронки. Захотел искупаться,  остановился, нашёл хороший спуск, поплавал в прохладной, но не холодной воде и в мокрых трусах идёшь дальше. Трусы  высыхают на  ходу.  Потом по мосту переходили на другую сторону канала.


        На мосту обязательно останавливались. Было интересно постоять высоко на верху над водой. Как на корабле. Стояли держась за перила, смотрели вниз, плевали в воду и на то, что проплывало мимо, переходили с одной стороны моста на другую, спорили можно ли прыгнуть с моста, или расшибёшься, кидали камни в мусор проплывающий мимо, чаще всего не попадали. Один раз видел как по каналу проплыла медленно поворачиваясь раздутая корова с ногами поднятыми вверх. Где-то утонула бедняжка. Насмотревшись, наплевавшись и накидавшись, сходили с моста на другой стороне канала и шли опять по большой дороге до садов.

 
        У садов сворачивали на узкую тропинку, которая шла через сады к горной речки или ручью, в зависимости от того сколько в нём сейчас течёт воды. Иногда бывало так, что у нас в Ферганской долине стояла несколько дней хорошая солнечная погода без дождя и ветра, а где-то высоко в горах шли проливные дожди с бурей, громом, молниями, снегом, лавинами, оползнями. Вода бешено извергалось со склонов высоких гор в долину по руслам рек и тогда ручей превращался в злой, ревущий, разрывающийся на водяные куски поток. Переходить его — всё равно, что броситься вниз головой в мясорубку и через некоторое время вылезти с другой стороны в виде тонких струек хорошо провёрнутого фарша. Поэтому когда шли к ручью через сады всегда хотели, чтобы ручей был мелким.


        Сады урюка (абрикос)   в длину  тянулись по берегу Ферганского канала очень далеко.


                - До самой Москвы растут — говорил Хусаин,  -  иди целый день и до конца не дойдёшь.


         Однажды мы хотели дойти до конца садов, шли, шли, шли, шли весь день так и не вышли из сада. Домой вернулись поздно голодные и страшно усталые. Но зато спали как убитые. В ширину мы  проходили сады за 2-3 часа. Они доходили до глиняных гор. И там кончались. Дальше шли глинистые холмы усеянные валунами, жидкой небольшой травой, колючками и тропинками овец.


        В глиняные горы мы ходили школой собирать подснежники на весенний праздник «бойчечак». Когда насобираешь несколько штук, лазая вверх, вниз по холмам, то часть отдаёшь девчонкам из класса. Они прижимали цветки к глазам, благодарили и ставили в банки с водой. Мы банки с собой никогда не брали, зачем лишние тяжести таскать, поэтому часть подснежников приносили домой уже чуть-чуть увядшие. Я отдавал их маме. Мама целовала меня, ставила подснежники в вазу с водой и они долго стояли в комнате, напоминая о глиняных горах и о девчонке, на которую я уже начал невольно посматривать и которой я мог в горах отдать цветы, но постеснялся и не отдал. Взамен цветов мама давала мне что-нибудь вкусненькое. Такой обмен меня всегда устраивал.


         Но вечером перед сном после похода в горы я всегда представлял что было бы если бы девчонка в поисках цветов отошла от класса и я подошёл бы к ней и отдал цветы. Или вдруг появился барс и зарычав приготовился к прыжку, выбирая жертву. Все девчонки от страха завизжали бы, а я бы с камнем встал на защиту, нет лучше бросил бы в барса острый осколок скалы, который попал бы прямо между глаз и барс замертво свалился. Или лучше я вдруг увидел бы под ногами большой сухой сук дерева, схватил его …. Много чего представлял я защищая канибадамскую девчонку из параллельного класса в той ещё не взрослой жизни.


        Но до этих глиняных гор через сады нужно было ещё преодолеть ручей да и потом ещё идти да идти. Мы с Хусаином и ишаком шли друг за другом — впереди Хусаин, потом, я и сзади осёл. Как всегда, впереди шёл самый умный, а потом по убывающей. По пути останавливались, ели урюк, лазили по деревьям, играли в следопытов.


        Сады в наших представлениях были населены до отказа различными чудовищами, опасными существами, грозными колдунами. За каждым кустом, особенно если он был густой, высокий,  была непроглядная таинственная тьма и там наверняка скрывался кто-то, кто следил за нами, поджидая подходящий момент. Для чего этот неизвестный поджидал удобную ситуацию мы не додумывали, потому что представив что кто-то поджидал и следил за нами уже вводило нас в такое состояние тревожной романтики, что додумывать и конкретизировать ничего не требовалось.


        Как только мы входили в сады мы преступали порог другой жизни, попадая в мир фантастики постоянно обновляемый, добавляемый, усложняемый нашим уже начинающим пробуждаться мозгом. Мы начинали жить и действовать в придуманном мире. Этот мир был не скучным и в нём жили только сильные, ловкие и смелые.   Иногда попадали шалаши сторожей, но в них никого никогда не было. В них страшно было входить, но мы осторожно неслышно ступая вдвигались   в эти полутёмные таинственные жилища, держа выставленный вперёд острый нож и ежесекундно ожидая нападения. Кончик ножа всегда дрожал и у Хусаина и у меня. Каждый шорох заставлял тело вздрагивать, зрачки расширялись, сердце не умещалось в груди и до смерти перепуганное неизвестным и страшным ожиданием оно как птица билось оглушительно и болезненно.


        В походах по садам мы всегда брали с собой, для безопасности, палки. Их срезали с высоких деревьев на краю сада. Залезали на дерево и отрубали ветвь, а когда она падала обрубали ветки и ножами выстругивали палку. Лазить по деревьям умели все мальчишки.


        Вначале мы носили с собой таджикские ножи. В то время ножи носить разрешалось только таджикам и Хусаин часто носил свой нож на румоле. У него был небольшой, красивый и очень острый нож. Подарок отца. У меня был тоже таджикский нож, его я купил на базаре, он был чуть больше ножа Хусаина, но не такой красивый. Металл лезвия был очень мягкий и если случайно остриё чиркало камень, оно сразу же тупилось и его приходилось постоянно затачивать. Я был чёрный, особенно летом после загара и легко сходил за таджика. Поэтому в походы всегда брал с собой нож, но носил его не на румоле, а на ремне. Тогда многие парни уже начали носить ножи на брючных ремнях.


        У таджикских ножей был один недостаток — они были очень лёгкие и ветку перерубить ими было очень трудно. Тюкаешь, тюкаешь, режешь, режешь устанешь и смотришь как на соседнем дереве мучается Хусаин. Отдохнёшь и опять начинаешь тюкать. После третьего похода мы пошли в магазин и долго выбирали кухонные ножи. Купили длинные, тяжёлые с хорошей рукояткой. Но они были такие длинные, что на поясе их нельзя было носить. Идёшь с ним, а он болтается как сабля. Мальчишки при виде нас смеялись, да и взрослые оглядывались на такое вооружённое голопузое войско. Мы их припрятали и после нескольких походов в магазин купили себе то что надо. С новыми ножами мы и ходили в походы. Кобуру для них сшили сами. Я до сих пор помню свой ножик. Он легко перерубал небольшие ветви, не тупился о сучки и мы не боялись что при ударе рукоятка может отлететь. Выглядели наши новые приобретения внушительно, клинок был длинной около 25 см. Перерубать и обтёсывать ветки стало легче, но красивую резьба, или красивую рукоятку на палке таким ножом не сделаешь.


        Для резьбы использовались перочинные ножи, которые мы тоже всегда носили с собой. С ними мы играли в тычки. У некоторых пацанов были красивые трофейные немецкие перочинные ножи. Тогда перочинные ножи носили все. У моего отчима трофейных ножей было несколько и все они были красивые. Завидовали все. Просили подержать их, а когда брали в руки, то открывали все находящиеся в ноже предметы — с одной стороны было два лезвия — большое и маленькое, а с другой штопор и ещё какие-то фашистские штучки. Маленькими лезвиями этих ножей хорошо было делать узоры на палки. Лезвия были прочные,  не сгибалось, ими хорошо было маневрировать при вырезании узора. Выстругивание палки занимало примерно 1,0 час. Но мы не спешили. Сам процесс изготовления палок сам по себе был интересный. Интерес подогревался азартом —  чья палка окажется лучше. Мы с Хусаинов во многом были одинаковы, одинаково делали луки и стрелы, с одинаковой меткостью стреляли из луков, делали одинаковые прочные и острые шпаги и сабли, да много чего  делали одинаково. Но в ашички он играл лучше меня , да и не только меня, а лучше всех наших пацанов, с нашей и ближних улиц. Ему даже взрослые завидовали. Но палки мы вырезали примерно одинаковые. В один день лучше палка получалась у него, а на другой день — у меня. Было приятно, когда у тебя получились лучше, но через несколько шагов превосходство забывалось. Палки были длиной примерно 1,5 метра. Это было наше оружие. И не только.  С ними было легче идти, они как посох подталкивали нас вперёд. Ими можно быстро откинуть змею с тропинки или ударить по ней если увидишь её в траве, ими можно как саблей сбивать высокую траву. Иногда на нижних ветвях сидели какие-то большие чёрные птицы, они не боялись нас и подпускали близко. Мы и в них бросали палки. Но через 3 — 4 похода, птица ещё издалека увидев нас, поднимались в воздух и кружили в вышине ожидая, когда мы пройдём.  При переходе горной речки мы ощупывали палками дно, боясь наткнуться на глубокие места или торчащий в глубине камень. Палка помогала сохранять устойчивость при высокой воде. Если кто-то падал то другой сразу-же протягивал палку. Поэтому когда оба одновременно переходили речку, краем глаза всегда держали в поле зрение палку друга и не отходили дальше её длины. И двигались мы через бурную речку необычно. Сначала метра на 2-3 проходил по воде Хусаин. Потом он вставал, упираясь ногами в дно, и ждал меня. Я медленно шёл к нему, проходил его, и пройдя метра 2 останавливался на хорошем месте и ждал его. Двигаться начинал он. Не знаю, сами-ли мы придумали такой переход опасной речки  то-ли нам кто-то подсказал, но после того, как несколько раз  мы оба срывались, и, нахлебавшись воды в кровоподтёках и мокрой одеже дрожащие от страха, вылезали на берег, мы ходили только так. С палкой в руках было спокойнее.


        Взрослые говорили, что в сады с глиняных гор забегают стаи диких собак, это были не подлизывающие дворняжки, а крупные звери, которых природа отобрала из массы сбежавших из Канибадама домашних собак как наиболее достойные варианты на выживание  в борьбе за существование в горах. Эти злобные псы быстро забыли людей, забыли, что человека трогать нельзя, что он давал им пищу, они легко приравняли нас к   добыче, причём лёгкой и безопасной для них, поэтому набрасывались смело и загрызали с хриплой злобой — кричи не кричи. Ещё говорили, что некоторые таджики видели в садах барса. Мы много раз проходили через сады и ни разу не видели ни барса, ни людей. А собак видели два раза. Вначале, когда мы пошли первый раз через сады с нами пошли взрослые, они показывали нам маршрут к бабаю и по дороге рассказывали страшные истории про диких собак, которых они встречали. По их словам собаки ходили стаями по 5-10 животных и набрасывались все сразу, молча, без всякого лая. Это было страшно. Особенно страшно было молчаливое нападение оравы и яростная грызня твоего живого тела. Наверное в такие моменты мозг сразу отказывался выстраивать систему защиты, он сам защищался впадая в шок. Понятно,  когда вы видите стелющуюся по земле, молчаливую стремительную, бесшумную стаю из десяток собак целенаправленно и неудержимо несущую на вас как немецкий рыцарский клин, с прижатыми ушами, горящими не человеческими глазами, оскаленной мордой и вздыбленной шерстью становиться ясно пощады не будет. Набрасывались они профессионально, вначале первые псы, наиболее сильные сшибали вас не давая убежать, а собаки поменьше, которые были ловкие и вёрткие как вьюны кусали ноги, и когда вы, истошно крича, пинали их, другие выпустив когти прыгали в двухметровом прыжке на спины и вгрызались в шею, или подпрыгнув кусали живот и бока. На взрослых, особенно если они были с палками он и не набрасывались, а вот детям было опасно ходить. Когда взрослые, которые провожали нас в первом походе,  зашли в сады они пошли к кустарникам и достали оттуда хорошо обструганные палки с руку толщиной и удобной рукояткой. Палки были примерно полтора метра длинной.
                - От собак. - сказали нам.

                Когда нам рассказывали про собак в садах, мы не очень то верили. Но когда взрослые достали заготовленные палки мы сразу поверили. Я попросил посмотреть и подержать палку. Она  удобно улеглась в руку. Рукоятка была специально вырезана с изгибами, чтобы не скользила  в руке, но для меня была тяжеловата. Я попробовал крутить её в разные стороны, как будто отбиваюсь от собак, но у меня ничего не вышло. Палка была для меня длинной и тяжёлой.


        В  первый раз, когда мы с Хусаином пришли из садов  домой, то сделали хорошие палки «под себя». Ручки обвили проволокой, а по палке сделали резьбу. Кончик палки обили жестью. Получилось красиво. Взяли с собой. Когда прошли сады и перешли речку, то прятать не стали, а пришли с ними к бабаю. Тот посмотрел на нас на палки и ничего не сказал. А три его дочки, ровня нам, что-то зашептали друг другу, хихикая и бросая на нас быстрые взгляды. Старик крикнул на них и они быстрой стайкой упорхнули.  Когда шли обратно и стали выходить из садов, нашли хорошее  место-тайник. Палки тщательно спрятали, а место запомнили. Но когда подошли к садам в следующий раз, то место- тайник не могли отыскать. Оно было около места куда мы входили в сады, но место входа мы потеряли. Там никаких тропинок не было.  Хусаин говорил, что входили здесь, я говорил, что входили там. Осёл молчал. Но ни там, ни здесь мы так и не нашли тайника с нашими первыми палками. Так и лежат они там сейчас, а может быть кто-то нашёл и взял их. Красивые были палки.  Так было три раза. Три раза делали палки дома, три раза прятали, запоминая место  и три раза их не находили.  Потом дома перестали делать, а брали с собой ножи и палки вырубали когда заходили в сад. Ишака это устраивало, когда мы сидели и выстругивали палки, он с удовольствием щипал травку.


        Бабай к которому мы ходили, говорил, что от собак самое лучшая защита — кнут с длинным кнутовищем, сплетённым из кожаных ремней. Кнутовище должно быть 3-4 метра, чтобы  достал любую собаку из их окружения. От палки собаки увёртываются и держаться на расстоянии длины палки, выжидая момент для прыжка. А кнут, при резком и сильном ударе, распрямляет кнутовище, на конце которого вплетено несколько свинцовых шариков  и они на большой скорости как шрапнель бьют собаку. Для неё это так неожиданно и так больно, что она визжит и удирает. Другие остолбенев от   визга сразу же ослабляют нападение. За три четыре удара можно разогнать стаю. Вот так  говорил нам знающий человек увидав наши палки.


        А в тот раз мы вырубили палки и шли через сады цепочкой друг за другом. Вдруг Хусаин остановился и прижал палец к губам. Я тоже встал, Хусаин показал на поляну, которая была за деревьями метрах в 30 от нас. Он мог и не говорить, что он там видит. Я сразу же услышал хриплое рычание, визг и злобный отрывистый лай собак. На поляне была стая из 8 — 12 собак и они дрались. Нас они не заметили. В разных местах поляны крутились клубки из  3 — 4 сцепившихся собак. То одна, то другая оказывалась внизу, тогда её рвали другие. Кто был против кого и кто за кого не понятно, все были за себя и кусали ближнего и не защищённого. 2 собаки бегали вокруг по поляне и за ними ласкаясь, покусывая их холку бежали 2-3 собаки. Хоровод водили самки. Это они бегали по краю поляны как будто нечего не замечая, занятые своим делом и безразличные ко всему на свете.  Их было 2. Все остальные были самцы. Потом, уже в городе, я видел много уличных собачьих драк. Все они были из-за самок. Если бегает стая собак, наверняка среди них есть самка, которая и создала эту стаю. Центром притяжения в этой организации является 1 или 2 самки. 


        Бежит самка по улице или тропинке, к ней подбегает невесть откуда вынырнувший самец с мотающим приветственно хвостом и мордой направленной в сторону появившейся в его владениях самки. Самцы редко нарушают границы соседних участков. Самкам закон не писан. Она живёт вне мира созданного самцами. Живёт по своим законам. Самец подбегает, обнюхает и  бежит рядом с боку, покусывая за холку. Она бежит не обращая на него никакого внимания.  Откуда-то выбегает второй Дон Жуан. Он без шпаги, но с хорошим окрасом, породистый и вальяжный и в хорошем настроении. Явно удрал от хозяина подчинившись зову природы. Прибегает вездесущая окрестная шантрапа без имени, фамилии и документов , но с большим желанием продолжить свою родословную. Смотришь на эту самоорганизующую стаю и кажется будто самка пересекая границы различных участков нанизывает как на шампур самцов из разных подворотен. Все они бегут около неё мешая, отталкивая, и пока беззлобно огрызаясь друг на друга. Но драка среди них начнётся обязательно. Это дело времени.  Тоже самое мы видели и с Хусаином,  в урючных садах— 2 самки собрали несколько самцов с таким сильным желанием к оплодотворению, что оно превысило страх быть загрызанным и покалеченным. Страсть к зачатию сильнее страха смерти. Но самцов много и желание раздирающее нижнюю часть живота не так-то легко  исполнить. И эта  неудовлетворённость рождает злость и драку.

 
        Дерутся быстро: поворот оскаленной морды, угрожающий рык, укус, клацание зубами, быстрый отскок, если неудача, снова атака, завал на спину и две морды с белыми зубами друг против друга.    У собак лежачего бьют да ещё как.  Если собака дерётся стоя то на неё, на её шею другая собака бросается сверху, если собака падала, то верхняя стояла над ней ожидая момента вцепиться в шею. Это было не просто. Шея у лежащей собаки была надёжно защищена её оскаленной пастью в которой торчали клыки, готовые встретить верхнего пса.

 
        В салу на поляне собаки были разного возраста и разного роста. Но доставалось только маленьким. И доставалось сильно. Смотреть как сшибаются  в драке злобные тела с кровавой летящей пеной, пылью, воем, стоном и хриплым рычанием  было жутко. Мы мгновенно оказались на дереве и оттуда смотрели за потасовкой. Драка была с перерывами. Начинали, как правило, две собаки, глаз не успевал увидеть почему они подрались. Вроде как и все бегали вокруг друг друга, то удаляясь, то приближаясь и вдруг столкнувшись, сразу превращались в бешено крутящийся комок тел. На мгновенье комок распадался, тогда становилось видно, что собаки стоят на задних ногах передние упираются друг в друга, а зубы стараются достать до шеи. Потом вновь опускались на землю, стараясь схватить за холку. Если схватывали, то злобно и сильно трясли, мотая головой как будто стараясь вытряхнуть из шкуры огрызающего противника. Некоторые собаки не дрались, они бегали как и все, но ни разу не заходили в центр. Всегда были поодоль. Но когда одной из собак попадала, особенно когда на неё набрасывалось 2-3 и она визжа валялась у них под ногами, стараясь выкарабкаться из крутящей кучи и когда это удавалась, она стремительно мчалась куда глаза глядят. Её уже никто не преследовал, только те собаки, которые соблюдали нейтралитет, вдруг нагоняла её и  начинали драть и без того истрёпанную обезумевшую от страха собаку. Если собака вырывалась и от них, то она удирала с пронзительным визгом и больше не возвращалась. Неожиданно самки повернули на тропинку и побежали к городу. Драка мгновенно прекратилась, за ней побежали остывающие от ярости самцы. Через секунду все исчезли и наступила тишина. Я посмотрел на Хусаина, он сидел на ветке выше меня. Он покашлял и не смотря на меня стал спускаться, сползая на животе по толстой ветки. Как он смог туда забраться — ума не приложу. Слез и я. Из-за страха который заставил нас как птиц взлететь на дерево мы стыдились смотреть друг на друга. Подобрали палки.


                - А где ишак? - спросил Хусаин. Ишака рядом не было. Мы посмотрели вокруг — тоже нет.
                - Ты не видел куда он побежал? - опять спросил Хусаин.
                - Нет. А он что побежал?
                - Не знаю, но мне теперь попадёт. Вдруг его загрызли. Пойдём посмотрим куда побежали собаки.
                - Он наверное побежал в другую сторону.
                - О!! Вон  он стоит. - я обернулся сзади меня в кустах стоял ишак и смотрел на нас.
                - Дурак — сказал ишаку Хусаин. Я согласился, ишак тоже мотнул головой,  и мы вновь пошли по саду — впереди Хусаин, потом я, а сзади, как обычно, дурак.


        Собак мы видели ещё один раз на другой стороне ручья. Но они цепочкой пробежали куда-то и даже не посмотрели на нас. Хорошо, что мы были на другом берегу. Больше мы собак никогда не видели. Зато в саду было много птиц. Почти на всех деревьях были гнёзда. Однажды мы взяли с собой Юрку Колчина. Он забирался на деревья и доставал яйца из гнёзд. Яйца были маленькие. Он их собирал и относил домой. Жили они бедно.


        Обычно к обеду мы выходили к горному ручью. Сначала искали место, где можно было перейти на другую сторону. Берег в месте брода должен быть пологим без валунов,  глубина ручья должна быть не большой, дно ровное, вода не должна пениться и бурлить по камням, а противоположный берег ни в коем случае не должен быть обрывистым. Если из всего перечисленного, хоть что-то будет не так — ишак не пойдёт.  Мы с Хусаином могли перейти в любом месте. Не раз переходили бурные речки. Иногда было страшно, иногда нет, иногда переходили удачно, иногда на другой берег еле вылезали обессиленные и измученные  со второй или третьей попытки, но переходили. Так что опыт, хоть и небольшой, был. Но самое главное стыдно было бояться перед другом. Если он полезет, то я уж точно не останусь на берегу. И наоборот.  Но третий наш партнёр — не мы. Ишаку мы не товарищи и ему было плевать на то что мы видим его трусость. Никакого стыда — струсит, встанет  и никуда не пойдёт.  Не дай бог, берег ручья будет не пологий, а в валунах, всё, можете даже не пытаться — ишак не пойдёт, вода пенится — не пойдёт и даже не пытайтесь его толкать — не сдвинете с места, а если к тому же противоположный берег окажется чуть обрывистый - он даже и не попытается залезть на него, встанет и будет стоять в воде, пока  кто-то из вас не повернёт его и не поведёт эту глупость в ослиной шкуре, проклиная всё на свете, назад к противоположному берегу, с которого этого дурака еле-еле заставили войти в ручей.

    
        Страх у ишака один из сильнейших тормозов. Он никогда не пойдёт по дороге на которой, по его ослиному рассуждению, таиться угроза его ослиной бесценной жизни. Как он делает свой прогноз — не известно. Но он его делает. Идёт, идёт, мотает, мотает вверх вниз, направо — налево головой, семенит бодренько ногами и кажется так будет идти пока не придёт туда куда надо этому миленькому ишачку.


        Так же бодренько он подходит к броду и встаёт. Никаких эмоций, никакого страха, никакого выражения на морде — просто стоит, опустив морду и равнодушно смотрит вниз. Я захожу в воду и показываю ишаку как я легко, не боясь, с удовольствием перехожу брод. Выхожу на противоположный берег и показывая ослу клочок сена, чмокаю губами делаю восторженное лицо, чтобы он понял, как я люблю вкусное сено и  зову ишака к себе тоже покушать сено. Ишак стоит, равнодушно опустив голову. То что он видит  меня я сужу по тому как он поворачивает голову то вправо, то влево.


        Существует два вида зрения — центральное, когда животное отчётливо видит объект впереди себя. Такое зрение у всех хищников, которые должны догнать и убить то, что бежит перед ними. Глаза на морде у них размещаются впереди и картинки одного глаза совмещаются с картинкой другого и животное видим мир объёмным. Это бинокулярное зрение. Для травоядных необходимо хорошо видеть сколько травы располагается по сторонам. Поэтому у ишака глаза по бокам. Это лишило их бинокулярного зрения. Окружающий мир они видят как два отдельных снимка — правого и левого. Нам трудно понят как они разбираются в этих двух фотографиях. Но разбираются и неплохо. Чтобы увидеть, что располагается впереди ишаку нужно слегка повернуть голову, чтобы в их периферийное зрение попал объект. При движении по узким горным тропам ослы всегда чуть покачивают головой вправо-влево. Ишаки не видят весь спектр цветов, а видят только два цвета, которые необходимы для их выживания. Синий —  вода, зелёный — трава.


        Кстати, у женщин периферическое зрение развито намного лучше, чем у мужчин. Жена всегда делает замечание мне и детям, сидящим за столом по бокам от неё. Я же за столом вижу только стоящую передо мной тарелку. Особенно если она полная.


        Вернёмся к броду. Наконец  Хусаину надоедает наблюдать на мои представления и он начинает  толкать ишака сзади. Бесполезно. Легче сдвинуть скалу.  Долго и сильно толкать опасно — лягнёт. Тогда он берёт  уздечку и тащит ишака за собой — никакого прогресса, кроме движения ушей. Разозлившись Хусаин бьёт ногой по воде и окатывает ишака холодной водой, ишак вздёргивает от неожиданности головой с уздечкой, резко поворачивается и бежит от берега. Хусаин вцепившись в уздечку падает в ручей, уздечка освобождается, осёл отбегает от берега на приличное расстояние. Поворачивается и смотрит на нас.  Хусаин перекатившись несколько раз под напором воды в кровь сбивает кожу с колена.  Течёт кровь. Я стою с сеном во рта на одной стороне ручья, ишак опустив голову — на другой. Хусаин вылезает, находит подорожник и поплевав на него пришлёпывает к ране.  Я иду назад, сажусь рядышком с Хусаином, утешаю его. Осёл подходит и тихо стоит сзади сочувственно опустив морду.  В таких случаях нужно искать новый брод или идти в обход через мост, но это далеко.


        Ишака можно понять — он совершенно не может плавать. Не пытайтесь перебраться с ним вплавь через глубокую реку. Во-первых он не пойдёт. Но если вы всё таки трактором затащите его в реку, то реку перейдёте только вы и тракторист. Осёл и трактор останутся на дне.


         Однажды на такой переправе нас, измученных упрямством ишака,  застал дождь. Недалеко стоял навес , где иногда ночевали сборщики урюка. Мы плюнули на ишака, который, как вкопанный,  стоял на берегу речки и побежали под навес. Слышим за нами топот. Оглядываемся, видим, ишак, задрав хвост, бежит за нами. Потом обгоняя нас он первым забежал под навес, повернулся и зафырчал от удовольствия губами.  Такого самовлюблённого осла мы с Хусаином ещё не видели.  Запыхавшись, прибежали и мы. Встали тяжело дыша рядом с ослом, он даже не подвинулся. Так и стояли под навесом втроём ожидая, когда кончат шуршать капли дождя по листьям урючных деревьев и уныло поглядывая в шесть глаз из под навеса на горную разыгравшуюся речку, которая становилась мутной и которую здесь уже не перейти, не только потому что боится ишак, а стало опасно и для нас.  Ишак думал наверное тоже самое, мелко подрагивая мокрой слипшейся шерстью. 


               Ишаки дождя не любят, у них шерсть не пропитана жиром и не отталкивает воду, поэтому под дождём, они так же как и наша одежда промокают основательно и быстро. Мы то можем снять майки и выжать. А как ишак?


        Дождь наконец кончился.  Мы выжали майки и пошли в обход. Ишак, ничего не выжимая, бодро потрусил за нами.   Скотина. Если бы он перешёл ручей как только мы подошли к нему, то не промокли бы, а сидели бы уже у бабая и пили чай, а он бы жевал траву. Капли с деревьев ещё долго падали на нас, пока мы шли. Поэтому через некоторое время мы опять промокли, но потом высохли на ходу.

 
        Я запомнил много случаев, когда ишак становился упрямым. Вот некоторые из них  — когда устанет, когда боится, когда поклажа чересчур тяжела, когда какает и др. А уж когда пьёт воду, его экскаватором не сдвинешь с места. Во всех этих случаях ишак встанет и будет стоять до тех пор пока не будет безопасной тропа, пока не напьётся,  пока не отдохнёт или пока вы не перебросите часть груза с его спины на свою. У ишака есть какая-то одному ему известная норма перевозимого груза. Даже если вы положите на спину лишнюю травинку. Он не пойдёт, пока вы эту невесомую былинку не сдуете. Дуйте, дуйте если хотите добраться до дома. Ишаку всё равно где ночевать.


        Наш сторож Иргаш, когда очищал копыта осла, долго, как человека, уговаривал его дать ему ногу.


                - Почему он, как лошадь, сразу не даёт ногу? - спрашивал я.
                - Боится. - отвечал Иргаш.
                - Почему боится?
                - Потому что не сможет убежать.


        Ишаки генетически очень сильно ориентированы на выживание. Малейшая опасность мгновенно формирует комплексную реакцию страха, в которой упрямство играет одну из ведущих ролей. Лейтмотив их поведения определяется словами - «Не буду делать, потому что опасно». По другому —  это чувство самосохранения.


          Через год отец Хусаина продал  ишака своему соседу и купил другого. Но мы уже перестали ходить через сады и менять товар «баш на баш». Ходили младшие братья Хусаина. А наш ишак может быть помнит наши приключения и рассказывает их своим собратьям? Мы несколько раз встречали его на дороге навьюченного и с другим хозяином, дружелюбно хлопали по крупу. Он косил глазом. Узнавал или нет?