Карабкаясь по вертикали

2016 г

!!!* - все совпадения случайны, а где и основано на реальных событиях – там изменены имена, места действий и прочие детали, дабы все же  скрыть лица прообразов; вне политики.!!!
** - наркотики, курение, алкоголь – сначала портят вашу (и ваших близких) жизнь, а затем стремительно и бездушно разрушают, убивают… как тело, так и душу!

Жанр: драма, современная проза. Реализм. Короткая форма.
Рейтинг: 18+
Аннотация: история о той, о тех, кто прошли кромешный ад, но все еще сохранили в себе не только силы жить, но доброту и чистоту  душевную…



Герои:
Кристина Анатольевна Войцеховская
Лика Алексеевна Войцеховская – дочь
Загорский Вячеслав Дмитриевич

Музыка:
XX – Unfold

=================
________________
Пролог
________________

П о с в я щ а ю:
А., Н., О., О., Н., О., Е., Е., Л., М., Е., девушке из больницы (увы, не помню ее имени), и прочим прекрасным людям, чьи судьбы, истории легли в основу ниже описанных некоторых событий. И не стоит кого-то конкретно или, вообще, меня отождествлять с Г. Героиней: Кристина – это сборный образ, хотя итоговый характер, в конце концов, во многом похож на почти каждую из девушек в отдельности. А что относительно меня - я не настолько храбра и сильна, как они, хотя и у меня есть свой тяжелый крест. Но сегодня, явно, не  об этом…

Спасибо вам за то, что вы не сдались и преподносите нам, слабым нытикам, пример, как нужно бороться с трудностями и отстаивать своё право на жизнь!  А еще, отдельная благодарность -  всем тем добрым людям, что, практически, бескорыстно помогают в трудную минуту, иногда, даже, вообще, чужим… а так же тем, кто отдают последнюю рубаху с собственного плеча, даже если, в итоге, это разрушает их собственное беззаботное будущее.

__________________________________
Глава 1. Истоки. Отрочество
__________________________________

***
90-е года. Развалины СССР, букет еще не распустившихся новых государств. Трудное, темное время… перестройки, перекройки, рождения нового общества, новых верований и традиций…
Многим несладко пришлось. Многим. И то, если, не вернее сказать, что всем.
Потому, наверно, грех жаловаться на свою жизнь.
Грех?
Или, всё же, у них, у нее… у этих людей, кто меня породил, был выбор… начертить всё иначе. Начертить не так криво… и не столь болезненно.
Или, по крайней мере, просто, меня… не рожать.

Наверняка был. Ведь не все выросли в той ситуации, в которой оказалась я, едва в голове заработал котелок, и широко распахнулись веки, впитывая через глаза в сознание все «прелести» окружающего мира.

Но что уже жаловаться? Выбор сделан. Судьба написана.
И теперь важно только то, что грядет в будущем.
Важно то, как Я поступлю.
И какой выбор сделаю Я.

…по наклонной вниз, или же развернусь и покарабкаюсь вверх, даже… если порой это будет казаться невероятным, неисполнимым, ни физически, ни морально осуществимым. На грани фантастики.
И не так это инстинкт самосохранения или трусость во мне говорит. Нет.  Это – злость, возможно, гордость, гордыня, и, просто, адское желание НАПЕРЕКОР всем тем, кто не верит в меня, дойти свой путь до конца… ДОСТОЙНО и С ЧЕСТЬЮ. Чтобы (пусть и немногие, но) близкие, дорогие сердцу, люди (те единственные, чье мнение мне, поистине, важно) не просто верили в меня, а ГОРДИЛИСЬ. Нет, не подражали (упаси Господи, пройти им тот же путь). Нет, просто, чтобы они не стыдились, а были рады тому, что я существовала в их жизни. Что я НЕ СДАЛАСЬ.

***
Войцеховская. Кристина Анатольевна.
Какая восхитительная фамилия была дана мне! Имя!  Какая надежда на прекрасное будущее!
…и как потом всё это самим же пох*рить в один миг.

Алкоголь. Самый верный и жуткий враг, имя которого я знала наизусть с самого раннего детства. Ядреный запах табака вперемешку с дюжим перегаром – так пахнет мой дом. Так пахнут мои воспоминания. А как звучат они? Всё просто – крики и ор родителей, пьяных, злых, ненавидящих всех и всё, за то, что те вынуждают изо дня в день их давиться бедностью. Ненавидя и меня… за то, что я отравляю им жизнь своим нелепым присутствием.

Деревня. Полуразваленный дом, и то, где лишь половина (с частично побитыми окнами и кривой, скрипящей, никогда плотно не закрывающейся дверью) помещений – принадлежала нам. Хм, принадлежала? Выделено было государством для проживания таких отбросов общества, как наша… «семья». Каждый знает нас в лицо, но не дружба и не тепло тому причина. Отнюдь – скандалы, словно та Санта-барбара, громкие, жуткие, с драками, прокленами, с участковым милиции и местным фельдшером… - вот цена нашей славы, «всенародной любви».
Нас ненавидят. Нас презирают. Многих даже коробит одна только мысль, что мы существуем, да еще и при всем при этом, нам незаслуженно дают жилье, предоставляют работу. Да таких уродов, как я, –  оные потом рожают. Вот только в чем моя вина? В том, что я – их дочь? Никогда, относительно серьезного и важного, не врала (так только, детские, от испуга, глупости). Не украла, мерзостей никому не говорила. Не учила жизни, и в спину не плевала. Не предавала и не унижала. И, тем не менее, они считают, что я – не достойна жить.

А все потому, что моя судьба, по их мнению,  давно уже предречена: алкашка, наркоманка, проститутка. Из меня ничего путного не вырастет. Так же напложу кучу детей и пущу по миру без нитки. Я – шваль, отродье моральных уродов, которых в пору только  топить, как ублюдских котят.

А потому даже никто и не заплакал, когда в деревне разразилась новость, … что тот самый, что любит, накидавшись, гоняться с топором за своей нерадивой женой по поселку,… повесился.
В собственном сарае.
И обнаружил его – не кто иной, иная, как его десятилетняя дочь. То бишь – я.


***
Естественно, было не до сентиментальности. Хотя, горя хватило. Мать стала убиваться по этой «жуткой утрате», как по чем-то невероятно непереносимому. Мир окрасился в черные тона. И там, где не было месту больше таким громогласным скандалам, нашлось пристанище слезам, прокленам (что я виновата во всем, что испортила им двоим беззаботную жизнь)… и очередному поводу залить все это спиртным. А где стопка – там и две.
Вскоре, в нашем доме поселился сосед. Дядя Игорь.
Меня, чтобы не мешалась под ногами, отправили в школу-интернат, забирая к себе лишь на выходные.
И что не говорите, для меня это были самые светлые моменты, моменты возвращения – я наконец-то видела мать, которую, не смотря ни на что, всегда… любила.

А позже – и того не стало.
У нее и ее нового сожителя родился ребенок, сын – и места для всех нас в серых, облезлых, холодных, заплесневелых стенах, стало мало.
Мало…
А потому смело и самоуверенно пришли в мою жизнь такие слова как: «отказник», «детдом» и «предательство»…

***
Когда-то, когда мне было около пятнадцати, она приходила в детдом. Хотела меня увидеть, проведать, но… почему-то, в последний момент передумала. Отказалась. Вновь отказалась от меня. То ли я долго шла по коридору, то ли…
Только и видела ее со спины, за окном… Идущую прочь… быстрой, испуганной походкой по серой, съеденной ноябрем, некогда пышной, золотой, аллее.

Больше мы никогда не виделись. И брата своего не видела.
Они не искали со мной встречи, а я - с ними. Не нужна – и не надо.
И НЕ НАДО.

***
Не буду вдаваться в подробности, рассказывая, что именно ждало меня за закрытыми дверьми детского дома… и какие войны пришлось пережить. Сколько слез пролито… и сколько надежд растерзано. Кого обрела, кого любила, в кого верила…
Всё это неважно… В конечном счете, стало неважным. Ведь пришел день – и я вынуждена была покинуть это место. С легкостью, с порывом, с верой в прекрасное будущее, чтобы… буквально сразу разбиться, размозжиться по асфальту, полностью осознав – что там, за стенами… были лишь цветочки. И если в детдоме ты хоть кому-то нужен (пусть даже из-за банальной ответственности и заработной платы), то здесь – ты полный ноль, а то и того – преграда, которую проще убрать,… чем переступить.

Так что… вот и все – я свободна… и могу шуровать на все четыре стороны. Однако, даже если и вернуться на время в чертоги (хм, родного) детдома, то это лекарство будет лишь временным… и особо умного и полезного ничего не принесет.

Труд в учебе, удача, доброта некоторых людей и, какая-никакая, но поддержка государства – и я поступила в колледж. Обычная специальность… Таких тысячи выпускников… и работы, наверняка, потом будет не сыскать. Но выбора особого нет – и я вскоре стану менеджером организаций, по крайней мере, на это надеюсь, а дальше – а дальше судьба покажет.

Первой, и важной целью, всей этой затеи с учебой, чего кривить душой, было,… прежде всего, общежитие и возможность иметь крышу над головой. По вечерам и выходным – работа (газеты разнести, рекламные листы и прочее), в остальном – кропотливая учеба.  Ведь единственное, что я смогу с собой унести, что никто не отберет, – так это знания.

Ха. Наивная. Уже буквально на втором курсе закрутило, завертело меня,… полностью засосав в пучину любви. И пусть я не торопилась открыть для себя мир взрослых отношений с парнем, чувства брали свое… и с головой захлестывали желания.
Как я с ним решилась на это,… даже сама не знаю. Уболтал, или сама… уже давно нечто подобное хотела. И вроде близость, и вроде… еще нет. И пусть мне уже скоро и девятнадцать, однако… я отчетливо осознавала весь тот шлейф проблем (нежеланная беременность, слухи, болезни и прочее), что тянет за собой эта черта. Черта, за которой я стану уже женщиной.
Потому и выбрала этот… местами мерзкий, как некоторым может показаться (как и мне, кстати, тоже), но и самый простой способ, вариант… интимной близости с молодым человеком. С любимым человеком.
Доставить ему… удовольствие своими силами, трудом… и изображенным желанием, вожделением всего творящегося.

Но… не знаю, почему Артем так поступил. Видимо, в свои девятнадцать он был… уже достаточно созревшим телом и смелостью, чтобы плескать на всех своим «тестостероном», но отнюдь не повзрослевший разумом. Я понимаю, что ему хотелось похвастаться перед друзьями… Но, если это была любовь, как он утверждал, как я верила, то… разве такое сокровенное стоит выносить на суд, на обозрение? Пусть даже ради зависти и похвалы.

Не знаю…
В общем, буквально на следующий день в женском туалете, в колледже… четверо парней, его друзей, моих знакомых, зажали меня в углу… Угрозами,  плевками, унизительными словами и жестокими ударами по телу (ногами)… эти скоты заставили меня «поделиться своей щедростью» и с ними. Это было… «устное» общение. Слезами и мольбой я уговорила, убедила… не проверять насколько моя «честь» все еще при мне. А потому…
так моя первая любовь… превратилась в кромешный ад, и, все еще, будучи девственницей, я превратилась в изнасилованную «шалаву». Заступиться было некому. Ведь даже мой «парень», молодой человек… отвернулся от меня, говоря, что я - предатель, что умереть должна была, но не отдаться… и вообще, что это больше смахивает на «добровольную акцию», ведь иное просто не укладывается в его голове, «как такое можно делать под принуждением?», и «чем реально можно заставить такое творить?». Да и «страх», и «даже боль» - не повод опускаться так низко.
Не повод?
Не повод.
Как и трезвонить всем, что тебе «перепало».
Однако… каждый сделал, что сделал. И теперь не нам судить друг друга, ведь… тогда просто хочется убить предателя. Убить, не моргнув и глазом.

На учебе, в колледже, я больше не появлялась: боялась, предчувствовала не только позор, но и новые волны, «подкаты» нерадивых кобелей. Я тщательно, изо всех сил, избегала всех и вся, пытаясь прийти в себя и принять нужное, правильное решение.
Но потом он сам решил всё за меня. Мой Артем. Словно одержимый, он стал ходить по пятам, всячески добиваясь со мной разговора… и продолжения нашей «истории», клятвенно обещая даже «меня простить»…
Это был предел.
Он не только не давал мне забыть то, что случилось, переступить, но и своим наваждением в прямом смысле душил меня морально.
Стал жуткий, очевидный выбор: петля (а, вернее, прыжок с крыши)… или побег.
(я даже место нашла, возможности и смелость)
Но в последний момент – передумала, выбрала – второй вариант… вопреки всему.
И назло… целому миру.

Другой город, другая область, никому и ничего нигде не сказав.

______________
Глава 2. Лика
______________
***
И снова общежитие, вот только уже не по учебе. Платить нужно, а из удобств: душ в подвале, кухня общая на этаже, комната маленькая (под шкаф, диван и комод).
Устроиться на работу в продуктовый магазин, работать с самого утра до поздней ночи за сущие копейки, практически, без выходных.
Но не в этом горе. Работа – это щедрость, это – радость, однако… понимаешь все это не сразу, да и зачастую… когда ее уже нет.

Казалось бы, после такого провала, такого яркого фиаско, невозможно вновь полюбить. Невозможно?
Сердце, ау, c*ка, ты слышишь? Невозможно!
Да нет уж. Даже разум не спас (если он у меня, вообще, тогда был).
Чуть ли не каждое свидание - цветы, конфеты, комплименты, часто забирал с работы, проводил до дома… И пусть никаких надежд на скорую интимную близость, казалось, этого молодого человека сие даже не парило. Тактично, красиво, по-джентельменски. Я оказалась словно в сказке, где в пору только рыдать от счастья. Рыдать…
Но пока я чуть ли не сутками горбатилась на работе, пока сражалась за гордость перед нерадивыми покупателями, мой… «принц» воровал. Отчаянно все и везде воровал, а вырученные деньги спускал на подарки мне… и себе на наркотики. Я была слишком наивна, непросветленная в этом плане и глупа, что совсем этого не замечала. Велась на лапшу, что он мне килограммами наматывал на уши,… и, просто-напросто, утопала в эйфорическом припадке любви.
С ним же я и стала женщиной. Спустя год моя оборона пала – и я осмелилась второй раз раскрыть свою душу и доверить тело молодому человеку, мужчине.
А дальше все поменялось. С каждым разом он ставал смелее: то сегодня при мне свитер украл, завтра бульбулятор смастерил, а через месяц – герыч по вене пустил.
Но я была уже в западне. В адской, морально-физической зависимости, от него. Меня буквально ломало, трясло, когда его не было рядом. И дело не в интиме: наркотики ему вполне могли меня заменить целиком, а я все еще жила страхом былой трагедии. Так что это была просто психопатическая зависимость, привычка на почве любви и низкой собственной самооценки. Ведь он – единственный в мире человек, которому я была небезразлична…
 
И даже, когда на работе стали пропадать деньги, подставляя меня, и когда я узнала (увидела), что это дело рук моего же любимого молодого человека – я ничего поделать с этим не смогла, ничего… кроме как молча с зарплаты покрывать недостачи.
Но позже, все же,… хозяйка не выдержала и выгнала меня, обвинив в недобросовестности.

Долг за комнату рос. Жрать стало нечего. Другой работы – пока не найти.
Я скатилась на самое дно… туда, где и жил мой «принц».

Туда, где был бездонный океан покоя… и пофигизма. Туда, где были… наркотики.

***
Три года выпало из моей жизни. Три года дурмана и искусственного покоя и счастья. Я научилась воровать не хуже, своего Леши. И было все равно – кто и где станет жертвой. Доза росла, и суммы, которые нужно было непременно, обязательно, без торга, достать – так же карабкались вверх по жестокой, неумолимой экспоненте.

***
Не знаю, что именно натолкнуло меня на мысль, что хочу со всем этим завязать. Конечно, хотелось (пока еще в голове сознание, а по венам – «чистая кровь»)… всего, как у людей: семью, детей,  свой уголок, собаку там… или кота завести. Хомяка, на крайний случай. Хотелось… простого, обыденного счастья. Даже если это - сетовать на маленькую зарплату, неадекватных соседей… и непослушных детей. Хотелось… но, увы, в конце всего этого маячил темный туннель, ведущий прямиком в могилу, но никак не к светлому будущему, которое, вроде как, предписано по судьбе каждому, хоть и по черно-белой трассе перемен. У меня же мой путь был одного сплошного серого оттенка, и то… лишь потому, что было, что подмешать в этот непроглядный морок. И мне стало страшно, обидно,… что я такая же как свои родители. Нет, я хуже – ведь даже они не скатились до такого дерьма. Дерьма, где ты даже не человек, и не животное, … а подошва подранного, выброшенного, утонувшего в болоте, бомжа ботинка.

В очередной раз, лежа где-то в каком-то подвале, всматриваясь в маленькое окно вентиляции на улице, тихо моля Бога забрать меня к себе, я понимала обреченность всего этого мира. Мира, где единственный твой выход из сложившейся ситуации – это передоз.
Но его не случалось, а нарочно сделать… я не решалась. Не отваживалась. И, просто, не хотела.

Почему я? Почему на этом дне – я? Я, а не кто-то иной… кто-то злой, черствый… и бездушный? Убийца, насильник или еще что-то? Почему?

Почему я?

И вновь моя гордыня взяла надо мной верх. Вопреки всему и всем – я решила завязать. Видя, как Леша превратился из человека… в облако. Серое, безликое облако, привидение,… я испугалась повторить его путь.
Ибо дальше – станет только хуже.
Я решила завязать, и всячески умоляла его довериться мне, схватить меня за протянутую руку помощи. Я вытяну нас двоих. Я смогу. И это не просто слова, вера. Это – непоколебимое обещание. Ведь «вместе проще», «вместе лучше», «и мы исполним все наши мечты, только выберемся из этого вонючего канализационного колодца наружу».

Выберемся…
Выберусь. Выберется.

Как много вариантов.
И как, в итоге,… было выбрано судьбой.

Лёша меня предал. Лёша меня… ПРОДАЛ.
За долги, за некислые долги, которые всё это время он от меня скрывал,
… сутенерам.

Помню, я брела по улице. Дышать не было сил. Тело ныло, ломало, саднило всё, … боль разрывала каждый сустав. Просто, хотелось выкинуть свои конечности  напрочь! Но я брела. Как скелет, торохтя бессмысленно своими костями, перебирала шаг за шагом… надеясь, в глубине души, что меня,… просто-напросто, по воле случая, сейчас собьет машина. Не услежу - и мне повезет, что всё… наконец-то закончится.

Но вместо этого открылись двери (какого-то, стоявшего у обочины) авто – и силой затянули внутрь.
Особо и не сопротивлялась. Сил не было противиться, хотя разум истерически начал оживать, рисуя жуткие предположения. Это была агония. Агония… смерти Человека во мне. И если не она, то меня уже ничто не спасет.
Привезли на какую-то квартиру, бросили в комнату, где коек, казалось, было больше, чем места под них. Где девушек (голых, замученных) было больше… чем клопов на дворняге.
Побелела, позеленела я от ужаса.
Вместо крови – адреналин. Вместо сознания – жуткий трепет и прозрение.
Я знаю, что мне повезло… и если кто-то еще отрабатывал (дорабатывал) старые варианты, мои же «герои-захватчики» решили… перед пробой свежатинки, грубо говоря, обдолбаться. Для верности… или нового прилива сил. Без понятия…

Единственно, что помню, как повели меня в комнату,  и стали приставать. Волей случая, или силой убеждения смогла уговорить на «сольные номера», и пока была потасовка – кинулась к балкону. Там как раз кто-то курил.
Без страху  и запинки сиганула вниз. Пусть даже на смерть…
Не знаю, второй, третий то был этаж, но хромая, и корчась от боли, я с последних сил бежала к гаражам, через подъезды-переходы, под крик брани и угроз, я мчала от лап смерти, куда глаза глядят. Я молила Господа, если не спасти, то убить меня прежде,… чем попаду в клещи этих сук. Только не по кругу, не без разбору,… не до беспамятства… и не до самой жути. Я не хочу в тот ад, просто не хочу. Не могу.

Двор за двором. Все незнакомо и жутко. Перепуганные, в замешательстве, лица чужих людей – и никто,… никто не осмеливается вступиться, уберечь.
И снова через арку на проезжую часть, через забор – и к хрущевкам. А от них к девятиэтажке, что смертельным кольцом закрыла мне путь… дорогу к спасению.
- Сюда! – кричит, машет какой-то парень.

Не могу понять, то ли мне, то ли еще кому – не решаюсь оглянуться.
Домчать до него. Взгляды встретились.

Это были жуткие секунды,… когда сердце проваливалось в пятки, делая  прощальный стук.
Хуже же не будет?
Или он один из них?
Решаюсь.
Быстрые шаги вслед.
По лестнице. На лифт. На крышу.
- Беги до самого края, а там вниз прыгай – не бойся, не высоко, через подъезд – на дорогу, под мост, к электричке.


… не знаю, что за это получил мой «спасатель»,… однако лишь это волшебное напутствие вывело меня на дорогу, где я смогла затолкнуть свою шкуру в укромный уголок.

Уйти в самый конец, в самый последний вагон и забиться в тамбур. А после выскочить на ходу, не добираясь до станции.

Я сбежала.
И снова новый город. И снова новая область.

Вот только я была уже не одна.
Позже… я узнала, что беременна. От Лёши.
Это было два выстрела, от которых жизнь моя круто переменилась, вновь расписавшись сначала в черный цвет, а затем – в белый…

***
Долгие месяцы ломки. Адской ломки,… когда сидишь в ванной, засунув голову полностью под воду… и дико, отчаянно орешь; скрипишь зубами, кусаешь, грызешь губы до крови, сдираешь ногтями кожу с тела,… ломаешь всю себя… ради того, что бы просто… выжить. Ради того, чтобы … начать все сначала.
Я понимала, что всем этим приношу вред ребенку, но мысль что… я буду, будучи беременной, принимать наркотики (пусть и для успокоения)… еще больше меня изводила. Убивала просто. Это словно предательство. Словно я стану в точности как свои мать и отец. Теми уродами, которыми я клятвенно зареклась не быть для своих детей.

Так что,… в конце концов, я остановилась.
И родила.
На удивление, врачам, знакомым, на радость себе – вполне здоровую девочку. Лику.
Она, как и я, – вопреки всему и всем… нашла в себе силы жить.
Недоношенная, с легкой гипоксией, маловесная, но, в целом,… здоровая.

На нервах молока практически сразу не было и не стало – так только, пару капель. В роддоме исправно давали смесь. Малышка ела послушно, активно набирала вес. Я была безумно счастлива.
Но косые, с опаской, взгляды на меня (синюшную, с мешками под глазами, на скелета, обтянутого кожей, и многозначительными, не зарастающими дорожками на кистях) пугали не на шутку. Они знали, кто я… И, вряд ли убедишь, что всё уже - позади. Я с дня на день ждала и  боялась, что придет соцопека и отберет ребенка у «нерадивой мамаши». Не знаю, это - постродовой бред, или больная фантазия завязавшей наркоманки, но буквально на третьи сутки… ночью… я, вместе со своим ребенком, тайно покинула роддом.

«Я, Кристина Анатольевна Войцеховская, 19.. г.р., ухожу из роддома добровольно и по собственным причинам, забирая своего ребенка, Лику Алексеевну Войцеховскую (отца – нет) в полном здравии. Претензий к персоналу не имею».

Не знаю, стоило ли такое писать. Однако, это давало мне надежду на то, что меня не станут искать…  и поперву, не будут совать палки в колеса.

***
Новый город. Новая область… благо, страна немаленькая…
Работа уборщицей. Съемная комната в общежитии. Греть воду на плите, сушить пеленки в комнате-коморке. Диван, когда раскладываешь, – ходить даже невозможно. Эдакий аэродром мягкий вместо пола. Но жаловаться грех – живы, здоровы… и то хорошо.
Кормила смесями и коровьим молоком, что давала добрая соседка. Та самая, которая и сидела с малой, пока я бегала на пару часов наводить порядок в непроизводственных помещениях небольшой организации (недалеко от дома).

Время шло. Меня, слава Богу, никто не искал. И прошлое постепенно отпускало, отходило на задний план. Иногда мне даже начинало казаться, что всего того и не было. Что приснилось. Померещилось…
Единственное верное напоминание, но и вместе с тем, великая радость, - моя Лика.

Увы, или на благо, девочка… взрослела «не по дням, а по часам».
Так что к ее… четырехлетию, когда соседке (бабке) уж совсем было невмоготу или не было возможности (хоть и за отдельную плату) посидеть с малой, я оставляла ее одну по хозяйству. Умница у меня она: ничего лишнего, ничего глупого, ничего… по-детски недалекого.
Жизнь, обстоятельства… заставляли нас не вредничать и поступать так, как надо, а не… как хочется. Поступать по-взрослому.

Но разве может быть все слишком… сладким?
Соседи знали об этой моей «наглости», «недалекости», «идиотичности», «нерадивости»… в отношении малышки – и вечно грозились натравить органы соцопеки, чтобы те, если не вразумили меня (что так бросать дитя нельзя), то отобрали ребенка.
И я понимала, что эти слова… нет-нет, да могут волей-неволей вылиться в правду.
Пришлось снова переезжать. Правда, пока просто на другой конец города, в другую квартиру. К тому времени я пахала уже на трех работах, потому… смогла позволить себе не только садик, но и  съем однокомнатной вместо комнотушки-коморки.

______________________
Глава 3. Поклонники
______________________

***
Прошло несколько лет.

И появился в моей жизни… Артур Константинович.
Тот еще… мудак.

В городе началась какая-то волна, как модно тогда стало, поголовно реалити шоу. В итоге - кастинг. И меня мои коллеги с работы (в супермаркете доросла уже до завсклада) надоумили и едва не силой впихнули в передачу. Так, мельком. Едва заметно, но зато неплохо платили. К тому времени я сильно изменилась в лице – так что никто из прошлого не узнал бы меня. Да и похорошела наконец-то: вновь набрала свой (положенный для моего роста) вес, прическа, зубы беленькие и ровненькие. Цаца, чтоб ее.

И, в общем, один из продюсеров… просто свихнулся на мне. Проходу не давал. А, учитывая, что ответа положительного не получал – от этого еще больше его страсть разгоралась.
В какой-то момент, я даже стала его побаиваться. И хоть все его подарки давно уже не принимала (практически, сразу, а старые – вернула), ухаживания отметала, на свидания не шла, … я чувствовала, что этот к*зел за личиной ангела скрывает самого настоящего, беспринципного, грязного демона.
И дело могло, как по мне, кончиться… не только изнасилованием, но и прессингом в отношении моей Лики.
Он отлично знал о ее существовании… и потому мог сыграть на моих чувствах.

Уйти из шоу. Уволиться с работы… и вновь попытаться сбежать, вот только… не в этот раз.

Милиция обложила со всех сторон. Стали вешать хранение наркотиков. А, учитывая мое прошлое, вполне эта история могла сойти за правду. Лику – в детоприемник. Меня – в СИЗО. Петля затягивалась… и единственный вариант – это сдаться Артуру Константиновичу, стать его подстилкой, рабыней… и Бог его знает еще чем, что  этот больной ублюдок там себе напридумывал. От взятки сотрудники отказывались – да оно и так было ясно, куда мне переплюнуть  гонорары этого подонка. Однако… не все были мерзавцами. Некоторые искренне хотели помочь – но едва начинали ворошить дело, как тут же получали оплеуху и послушно падали на задницу, подведя лапки вверх.
Это был лабиринт, и единственный, казалось, выход из всего сложившегося – либо сдохнуть по пути, либо сдаться зверю.

Но мир не без добрый людей. Бескорыстных и порядочных (в каком-то смысле).
Где нельзя было взять буквой Закона – взяли силой.
Я рассказала свою историю одной девушке… женщине, соседке по камере, та – еще кому-то, тот – еще…
И,  в общем, через месяц (или около того) – меня выпустили.
Артурчик же, как позже, я узнала,… в это время в больнице при смерти лежал. Хотя, Хмурая с косой, его так и не забрала. Видимо,… тоже побрезговала.
Однако, остался калекой, в инвалидном кресле.

Я забрала Лику и пулей, прожогом… вновь рванула изо всех сил от своих… больных истязателей.

Новый город. Новая область… новые упования и прежние страхи.


***
И снова несколько лет… карабкаясь по вертикали.
Лике уже и двенадцать исполнилось.

Взрослая девка. Сильная.
И мне ее жалко: как и у меня, у нее не было достойного детства. И, пусть не «прибитые деревянные игрушки гвоздями к потолку», но, все же,… достаточно нервотрепки. Чтобы в столь юном возрасте рассуждать куда мудрее, чем многие даже в свои те же тридцать или пятьдесят. Она уже давно мне достойный собеседник и опора, вера и надежда.

***
Счастье. Эта наша семья, где была она, моя Лика, и я, это было – настоящее счастье, нечто невообразимое, нечто неделимое и удивительное, и хоть бывали склоки, ссоры, обиды, все равно, жили душа в душу, образовывая единый, целостный организм.
Посему ни о каких «кавалерах», «отношениях»  и, просто, «развлечениях» с моей стороны не то, что не было попыток, или разговоров, но и мысли.
Дом-работа (работы)- снова дом. Мне хватало всего этого за глаза, и, уж тем более, былых приключений – так что вполне легко смогла подавить в себе глупую (хоть и инстинктивную) тягу животного организма к совокуплению с себе подобными. Не говоря уже, о розовых соплях «улыбок, признаний, поцелуев и объятий».

Лика – это все, что нужно, что должно существовать в моем мире. И я была счастлива.

…
Но, по ходу, кого-то там… во Вселенной, совсем уж коробит, когда у меня на душе спокойно.
Обязательно надо подкинуть кого-то или что-то, чтоб разбавить рутину и тишину неким бешенным, сумасбродным накалом страстей.

Так и в этот раз. Так и с этим… настырным, словно глухим,… смазливым парнишкой.
Загорский Вячеслав Дмитриевич, новый учитель Лики (по физике). Совсем недавно только окончил университет, в голове еще ветер гуляет, а в теле  - гормоны кипят.
И чего именно я? Ведь после всего, что мне пришлось пережить, да и уже в моем возрасте… с такой рожой замученной, вот, что можно во мне найти? ЧТО?
А нет… увязался, и прям по пятам. Цветы таскает, на свидания зовет, до бешенства доводит. Особенно этой своей искренностью, нежностью, романтичностью и ранимостью.
Ну, идиот, точно.

Красивый, статный, образованный – шуруй на все четыре стороны, хватай любую – и будет твоя. Нет! Ему дай ту, что недоступна, что похлеще мяча, футболит от себя.

А ведь я его боюсь, как огня. После Артура – все эти страсти жутким эхом, розгами, плетью рубят меня по сознанию и телу, нагоняя страх будущей расплатой, причем согласись или отвергни его, в итоге, - неважно.

***
- Слава, - раздраженно я закатила глаза под лоб и тяжело вздохнула. – Скажи мне, почему ты такой идиот?
Молчит, кривится, прячет взгляд.
Вокруг уже давно стемнело. Сидим, как два дурака, на детской площадке напротив нашего с Ликой подъезда.
Молчим.
Ох уж этот Загорский.
И уже же обещала клятвенно… и ему, и себе, что не поддамся на его уговоры. Не будет больше этих… странных, робких, волнующих разговоров, встреч украдкой… Переживаний.
И, тем не менее, я снова сижу на скамейке рядом с ним… и гружусь тем, чем вообще не стоит.
Поиграть в мачо  ему хочется? Или чего-то старого, и потрепанного захотелось? Шесть лет разницы. ШЕСТЬ! Ладно бы, если он – старше. Так нет же! НЕТ!

- Вот ты опять приперся… Сам хоть, знаешь зачем?
- Знаю, - несмело шепчет. Но взор в глаза так и не переводит.
- Мне уже начинает казаться, что тебе нравится, когда я тебя обзываю и пинаю от себя. -
Ухмыльнулся, смолчал. - Только не говори, что я – права, - рычу сквозь смех.
Усмехается. Глаза в глаза.
- Я уже и на это согласен, лишь бы…
- Лишь бы что?
Почесал вдруг щеку, отвернулся. Взгляд на небо, а затем снова на меня.
- Прохладно стало, как-то, - вдруг срывается, снимает с себя пиджак и одевает на меня. Не сопротивляюсь. Уже не сопротивляюсь. - Может, прогуляемся? Лика, же, я так понимаю, уже до утра уснула?
Смеюсь печально.
- И что мне, с тобой нянчиться до утра? Не охренел ли ты, Загорский?
Смеется.
- Хотя бы еще полчасика.
Встаю, шумно вздыхаю.
Шаги в сторону подъезда.
- До квартиры проведи, и хватит с тебя. Кавалер ты мой… недотепаный.


***
Лике призналась о настойчивости Славы не сразу. Хотя, скорее, это она меня вынудила уже… подтвердить ее догадки, чем я отважилась на такую безумную новость.

- И что? – улыбается зараза.
- Что? – строю удивление.

- Ну, когда вы там… уже официально всё это там объявите? Встречаться станете, на свидание пойдете?
Смеюсь.
- Ты-то мне эти глупости не заряжай.
- Почему? Он хороший. У нас весь класс его любит.
- Вот и хватит с него, - хохочу. – Лика, давай не будем поощрять бредни этого романтика.
- Романтика? – прямо, чуть не взвизгнула. Заулыбалась широко. Глаза засветились удивлением и странной радостью.
Обмерла я, осознав, что ляпнула лишнего.
- Мама! Ну, ма-ам! Ну, расскажи!
- Кушать и спать! Вот и весь рассказ! И нечего мне тут сопли распускать. И вообще, тебе рано утром завтра в школу, а мне – на работу.
- М-м-м, а первый урок-то – физика! Привет ему передам! – замигала коварно бровями.
- НЕ СМЕЙ! – рычу, сквозь смех.
- Мам, ну, мам. Вячеслав Дмитриевич – хороший мужик!
- А ты-то… откуда знаешь? – хохочу.
Нахмурилась.
- Учительницы так говорили. Да и… сама вижу, что человек он добрый, заботливый. Никогда на нас не орал. Всегда советом помогает, делом. Его даже наши придурки уважают! За своего чела считают!
- Чела, - перекривила ее, смеюсь.
- Ну…
- Ешь иди! И спать! Чела мне нашла…


***
В тот день я не решилась идти домой. Впервые… за все время… это -  единственное место во всей вселенной, куда я не хотела идти. Было страшно, невыносимо страшно… взглянуть ей в глаза… и сказать, что я – облажалась. Не справилась. Что я – ее предала.


Но больше некуда идти. И даже одиночество – нынче не выход.
Мне нужно было кому-то это всё рассказать. Кому-то… кто не просто сплюнет и забудет, а кто выслушает… и, может, даст дельный совет.
По крайней мере, как это всё толково завершить.

Да и… ему тоже надо это знать. Ему… ведь, наконец-то, и он станет свободен.
Свободен от этой странной его зависимости, от этой его любви… и обязательств, которые он сам себе там напридумывал.


Я знала, что Лика давно уже должна быть дома, потому смело зашла в школу и поднялась в учительскую. Мне повезло. Он там.
Косые, недовольные взгляды женщин и девушек, когда я тайком, украдкой позвала их идола к себе.
- Слав, Слава! Иди сюда…
Поддается. Едва не срываясь на бег, летит ко мне, улыбаясь во весь рот. Глаза блестят, казалось, вот-вот выскочат от счастья из орбит.
(«Здравствуйте», - бегло, машинально поприветствую знакомую учительницу; и вновь взгляд на свое «горе луковое»)
- Привет, - шепчу, смущенно улыбаясь.
- Привет! – невольно вскрикнул, но, тут же, осекся; пристыжено усмехнулся, осмотревшись по сторонам, завидев реакцию школьников.
- Здравствуйте, Вячеслав Дмитриевич! – торопливо кричит какой-то мальчик.
- Здравствуй-здравствуй, - короткий взор на него, а затем снова на меня. – Что-то случилось? Или… что привело? Лика?
Ухмыльнулась сама себе под нос – не может поверить, мой родной, что я могла… и вправду, снизойти на личный интерес к нему, без вопроса по школе. Что дала слабину.
- Мы можем поговорить наедине? Когда у тебя уроки заканчиваются? Когда освободишься?
- А… - немного растерялся. – Да уже, в принципе, так только, кое-что в журнале надо было дописать. Но, то я завтра. Ладно. Пошли… - живо хватает меня за руку и тащит на выход.
Смеюсь.
- Забудешь же… до завтра. Да и вещи? Или ты без куртки? И сумки?
Улыбаюсь.
- Ой, да, черт… - замельтешил.

…
Пройтись по скверу к воротам, а потом вдоль дороги… бессмысленно наощупь прокладывая путь.

- Так что случилось? – волнение разрывало его изнутри, доводя сердце до бешеного ритма. Казалось, вот-вот и выпрыгнет из груди.
- Присядем, - махнула рукой на скамейку.
- Да, конечно, - живо подается вперед. Тут же бросает свою папку на сидушку и тыкает пальцем. – Садись, а то там мокро.
Смущенно улыбаюсь.
Тяжелый шумный вздох.
- Лучше ты присядь.
Обмер, побелев.
- Присядь, - уже более жестко скомандовала я.
Еще тягучая, упертая минута – и поддается.
Взгляд в глаза, но затем не выдерживаю - и отворачиваюсь в сторону.
Стою вплотную.
Тихо шепчу, но так… чтобы слышал, но только он.
- У меня рак.

Не шевелится.
Рискнуть кинуть на него быстрый взгляд – и тут же осекаюсь. Выпучил глаза до боли. Не моргает. Не дышит.
- Лечить можно… и буду, конечно. Только… смысла, говорят, особого нет. Затянется всё на года. Денег уйдет уйма. А вероятность удачного исхода – безумно мала. По крайней мере, если это будет происходить в нашей стране. Но, а… на не нашую – денег не хватит. Даже с учетом того, что нам с Ликой удалось скопить.
- Она знает? – могильным голосом произнес и невольно запнулся, поперхнулся.
- Нет. Еще нет. Но я ей скажу. Не сразу, правда… Мне надо все обдумать, разузнать толком… и…
- Сколько?
- Что? – обмерла я в удивлении.
Глаза в глаза.
- Всё. Сколько ВСЁ? - рявкнул на меня, словно я была… сама виновата во всем этом, словно я это… себя заразила… и теперь так нагло разрушила его мечты. – Денег, времени. Сколько?
Опускаю глаза. Шумно вздыхаю.
- Слав, это – неважно…
- МНЕ ВАЖНО! – вдруг резко сорвался на ноги и едва не кинулся на меня. Нервно затрясся. – Пусть тебе на меня ПЛЕВАТЬ! Но мне на тебя – НЕТ! И никогда не было! ПОНИМАЕШЬ? Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Кристин, БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ! Так что НЕ СМЕЙ мне тут указывать, что мне ВАЖНО, а что – нет. ЯСНО?
Впервые его видела таким…
Обмерла я в растерянности.
Странные чувства: и приятно, и необычно, и жутко, и страшно.
- Так что… СКОЛЬКО? – едва слышно, сдержанно уже.
Подавить слезы, запнуться. Сделать безумно глубокий, до боли, вдох – и ответить.
- Сколько времени… я не спрашивала,… и не хочу знать. А денег – так, что квартиру хватило бы… купить. В Израиле там какая-то революционная методика локального облучения, помогает буквально за несколько месяцев с огромной вероятностью, у нас же – если и затянется на года, то это - бессмысленная попытка остановить не останавливаемое.
Но денег все равно нет, и это неважно. Меня больше беспокоит то, что будет с Ликой. И я не прошу, чтобы ты взял ее под опеку, или еще что, ни в коем случае. Если… суждено будет…
- ЗАТКНИСЬ! – рычит.
Игнорирую.
- Если суждено ей будет остаться без меня, то, пожалуйста, будь ей другом. Может, совет какой,… когда совсем тяжко на душе станет. Чтоб … она не осталась одна, как я когда-то… Слав, - попытка схватить его за руку, но вырывается. Отворачивается, пряча слезы. – Слав, прости меня,… но только тебе я могу верить в этой жизни.
Реву, болезненно смеюсь, давлюсь страхом.
- Как бы я не пинала тебя и не отметала, не знаю, почему… ты все равно рядом, ты искренен, ты чист – и всё это… нереально. Может, как всегда гадко в подноготной, как у меня было в жизни. Но я верю тебе, хочу верить… и прошу. Ни денег, ни заботы, только… дружбы. Хорошо?
(стирает слезы со щек, взгляд в глаза; шмыгает носом)
- Что за диагноз? Кто врач? Я хочу с ним поговорить.
- Зачем?
- Мне надо.
Смеюсь болезненно, сквозь плач.
- Слава-Слава, упертый мой Слава. Тебе хоть кол на голове чеши. А ты все равно следуешь своему плану.
- Кто врач?

***
Прошло  уже пару недель.
Лике я так и не призналась, хотя… должна.

Лечение начала с каких-то таблеток, но на что-то более радикальное пока не решилась. Да и врач, почему-то, тянет резину.

И вот мы сидим в кухне. Кто чем занят: я еду готовлю, Лика – уроки делает.
Каждый сам в себе.

Звонок в дверь.
- Откроешь, а то у меня руки грязные? - виновато улыбаюсь дочке.
- Конечно, - живо срывается и к двери. Взгляд в глазок.
Обмерла. Перевела растерянный взор на меня.
- Кто там? – удивилась я.
- Вячеслав Дмитриевич.

Обмерла я, побледнев, предчувствуя жуткое.
А что… если выкрыет мою тайну? Я еще не готова,… не готова признаться вот так Лике в лицо, что я ее … предала и вероятней всего… скоро брошу одну. Навсегда.
Нет. НЕТ!
Машинально качаю головой.
- Не открывай.
И снова звонок.
- Но он видел, что в окне свет.
- И я слышу вас! – вдруг звук оттуда.

Тягучие минуты рассуждений.  Дуэль взглядов с дочкой, и сдаюсь. Живо подрываюсь с табурета, помыть руки, вытереть полотенцем – и к двери.
- Иди в зал.
- Ну, мам.
- Живо!

Кривится, но подчиняется. Забрать тетради, книги, пенал – и поплелась в комнату.
Еще один вдох для смелости – и провернуть барашек замка.

…
Пропустить гостя на кухню. Плотно закрыть за нами дверь.
- Слав…
- Вот, - вдруг ныряет в карман, достает  толстую пачку зеленых купюр и бросает на стол.
Обмерла я в ужасе.
- Что это?
Облизался. Украдкой взгляд в глаза, словно боясь моего гнева, отрицания, непринятия.
- Твое с Ликой будущее.
Еще движение – и положил на стол какие-то странные документы.
- А это бумаги для больницы в Израиле. Я был у твоего врача. Он мне все доступно рассказал, втолковал. Нашел кое-каких своих знакомых… и…
- Деньги откуда?
Обмер. Взгляд потупил в пол.
- Неважно.
- МНЕ ВАЖНО! – ору. – Не надо мне никаких таких долгов, причем не только на мою шею! Ладно, со мной все ясно. Но ты, что будешь ты делать, чем отдавать, или зарплату учителям резко подняли?
- Я кое-что продал.
- ЧТО? ПОЧКУ?
Прожевал эмоции.
- Обратно я ничего не возьму. Да и не вернут. Первый взнос оплачен. Там дата указана, когда надо приехать. Гостиницу подобрали, переводчика тоже. Единственное, что сама подгадаешь, – так это конкретная дата вылета. Тебе виднее, как и когда лучше проститься с Ликой.
- А ее я, где оставлю? В детдоме? ИЛИ ГДЕ?
- Я могу присмотреть.
Обмерла я…
Тяжелый вздох.
- Что ты продал?
Глаза в глаза. Выигрываю бой – отвернулся.
- Неважно, я буду рад присмотреть за Ликой, если ей это надо, или, может, соседке проплатишь, если мне не доверяешь… Не знаю там… Неважно. Решай сама.
- ЧТО. ТЫ. ПРОДАЛ? – рычу. – Я и к копейке не притронусь, если не узнаю, откуда они… и как быстро их надо будет вернуть!
Прожевывает раздражение. Еще вдох.
- Не надо их возвращать. Я продал квартиру, что мне от матери в наследство осталась. Там как раз хватает.
- ТЫ - БОЛЬНОЙ?!
Глаза в глаза.
Скривился.
- А ты Лике это скажи, что тебе важнее твоя гордыня, а не ваше общее будущее!
Обмерла я, запнувшись.
Опустила, проиграв, глаза.
Молчу.
- Я ничего не требую взамен. Более того, я уволился со школы. Так что… если что, то вообще меня больше не увидишь. Надоедать не стану.
Обхватила я голову руками. Застыла. Перевела взгляд на него.
- Еще и уволился? – горько смеюсь. – Ты совсем рехнулся?
- Друг подсобил с более прибыльным вариантом – услуги мастера-отделочника, подучит там немного, но кое-что и сам знаю, могу, уже работал. Есть несколько частных заказов. Немало должны поднять.
- А жить-то теперь, где будешь? Продавец… хренов.
Виновато опустил глаза.
- Неважно.
- ГДЕ?! – отчаянно, гневно рявкнула.
Тяжелый вздох.
- Сейчас у друга, потом, как получу первую прибыль, – сниму квартиру.
- Гребанный идиот.
Обреченно опустилась на табурет. Взгляд на стол.
- Жрать будешь? Небось,… голодный, как бездомная псина. Хотя, чего это я? – едва не ревя уже, пускаю раздраженный взгляд около по комнате. – Почему «как»? Ты же теперь… реально бездомный… идиот. - Закачала головой в негодовании. – Его гонишь, гонишь, плюешь, орешь, унижаешь,… а он тебе в лапках приносит последнюю рубашку. Славик, ты – идиот. И тебе явно надо провериться у психиатра.
Улыбается криво.
- Иди мой руки, - уже более сдержано рычу. – Накормлю хоть… прежде чем сдохнуть.

***
Лика все слышала, хотя… до последнего не подавала вида.
На разговор решилась только утром.
После долгой, мучительной ночи – где каждый сопел в своем углу (Лика – в своей кровати, я - в своей, Загорский – на матрасе, в кухне),
только вместо снов… все мы видели сплошной пеленой… жуткие, непробудные слезы.

***
Я верила Славику, хотя… может, это, в какой-то степени, было безрассудно.
Но, по-моему, в моей жизни всё – как-то безрассудно и с натяжкой. Так что, что тут удивляться?

Буквально через неделю уехала в заданном направлении.
Жуткие дни, недели, месяца… отчаяния, злости, обреченности, тоски по дому и родным людям.
И даже звонки… (едва ли не ежедневные) уже не спасали. Да и от них ставало еще хуже.
Еще сильней раздирало сердце от боли и ненужных, бессмысленных нынче, чувств.
…
Все это время Лика жила со Славой в одном доме, у нас на съемной квартире, но за ними временами (по моей тайной просьбе), все же, присматривала соседка. Пару раз на неделю созванивались я с ней: та хвалила, как могла; уверяла, что девочка сыта, довольна и опрятна. Да и сама Лика… только лестными словами об этом… моем «странном поклоннике» отзывалась.
А что еще надо? Только это и давало силы терпеть разлуку, и идти по жуткому пути до самого конца.

***
Терапия помогла. Врачи смело заговорили о ремиссии. А потому совсем скоро, получила поздравления, напутствия, копу заумных бумаг и справку из клиники для «оправдания звоночка».
Каждый раз, когда я проходила через металлоискатели и детекторы радиации в публичных местах (аэропорт, некоторые магазины и прочее), я звенела словно Терминатор. По началу – всегда, дальше – реже…

Но я жива.
И я вновь обрела будущее.

***
- Ну что, Славик… просраны твои деньги успешно. Врачи сказали, что я – молодец, - смеюсь. Захлопываю за собой двери, зайдя наконец-то в квартиру. Разуваюсь, как и Лика – та живо потом рванула в туалет (а вот мой «кавалер», почему-то, бездействует, стоит, замер, словно гость).
- Жаль, доброты тебе не прибавили, - хохочет.
- Побойся Бога, Загорский. Добавили, еще как добавили! Я теперь, если и буду тебя обзывать, то с трепетом и лаской, с самой великой нежностью и щедростью в душе.
Улыбается.
- Ну, ладно, девочки, - словно удар лопатой по голове, отчего я даже побледнела. -  Вам есть о чем поговорить, увидимся, завтра… или когда там, найдете желание со мной в парк или в кино сходить.
- В смысле? – казалось, у меня сейчас глаза из орбит повыскакивают. – А ты куда намылился?
- Ну, - затушевался вдруг. Пожал плечами. - К другу. У него пока поживу, хотя вариант уже нашел, тут недалеко, кстати. В гости сможете приходить.
Смеюсь.
- На жалость давишь, да? Или совсем не поумнел? Так и остался идиотом?– ехидно грублю, давясь потаенным страхом и волнением.
Засмущался. Опустил взгляд, замялся.
- Ну, мам! – живо вмешивается (не без злобы Лика), выныривая из-за двери.
Тяжело вздыхаю. Взгляд  на своего осмелевшего мучителя.
- Слава, ну хватит уже, а? По-моему, и так очевидно, что две квартиры мы не потянем. Да и дом уже к тебе привык. Не обижать же его?
Ухмыляюсь.
Рассмеялся и он.
- Скажи просто, что тоже любишь. И уже хватит меня унижать.
- Ба, даже так? – захохотала я, пряча просветление – что камень с души свалился. - Гордый и смелый орел у нас завелся? Проснулся после многолетней спячки?
Смеется.
Смолчал. Взгляд мне в глаза.
- Ладно, я к соседке, обрадую, - вдруг живо кинулась к двери Лика, обула какие-то шлепанцы, и в момент уже скрылась за железным полотном в коридоре (в подъезде).
И вновь глаза в глаза со своим безумцем.
- Только замуж меня не зови, идет? – коварно щурюсь в попытке скрыть смущение.
Шаг ближе. Ухмыляется.
- Да куда ты от меня денешься? – рычит сквозь смех. Еще миг и обнял, притянул к себе.
Поддаюсь.
 Томные мгновения догорания моей гордыни – и первая решаюсь поставить точку в своем любовном одиночестве.


________
Эпилог
________

Я знаю, что дальше тоже будет трудно, невыносимо… и временами больно. Знаю, однако, рядом теперь со мной есть тот, кто всегда поддержит, подстрахует и спасет.  И я на это не просто надеюсь, а точно уверенна в сих словах, причем каждый год лишь добавляет к тому подтверждения.

Спустя несколько лет мы поженились, и я родила нам сына. А еще через пять – Лика вышла замуж и сделала нас со Славой – бабой и дедом. И это в мои-то сорок три и его тридцать семь.
Но я счастлива. Безумно счастлива, особенно, что у меня теперь такая огромная, настоящая, счастливая, любящая семья. То, о чем я всегда безумно мечтала,  едва «в голове заработал котелок, и широко распахнулись веки, впитывая через глаза в сознание все «прелести» окружающего мира».


.....
P.S. …а еще, отдельная благодарность -  всем тем добрым людям, что, практически, бескорыстно помогают в трудную минуту, иногда, даже, вообще, чужим… а так же тем, кто отдают последнюю рубаху с собственного плеча, даже если, в итоге, это разрушает их собственное беззаботное будущее.