В середине лета

       Поселился неподалеку от строительства. Отслужившие и уволенные в запас офицеры стояли в очереди на строящиеся квартиры. Но многолетнее ожидание казалось им бесконечным. А Павел, так звали нашего героя, был отменным плотником – виртуозно владел пилой, топором и рубанком. И решил он возводить срубы и продавать за сносную цену.
       Заработав кругленькую сумму, решил Павел посетить свою квартиру в далеком южном городке, которую он наведывал раз в год, потому что, понятно – в промежутках между этими посещениями, плотничал в северных глухоманях. Приехал, значит, и вечерком, услышав костяшные выстрелы, вышел к доминошному столику. Все игроки были ему знакомы и все были рады его появлению. Особенно долговязый Иван – собутыльник по прошлым приездам. Забив козла, Павел шепнул Ивану, что припас бутылку самогона. Загорелся Иван, да и Павел был не против приложиться – извинился перед компанией, сославшись на утомительный перелет.
       Пришли. У Ивана, увидевшего меблировано-полированные апартаменты, округлились глаза от удивления.
       – Да ты явно зажрался! – сказал он с заскорузлой доброжелательностью.
    Павел промолчал. Пошло хорошо. Иван, очевидно, в течении дня не евший, быстро охмелел. На дне бутылки оставалось не больше рюмашечки, когда, вдруг, Иван, глянув со скуластой решимостью на собутыльника, пробасил: 
      – Я, считай, в твоей квартире ослеп. Мне теперь очки заказывать надо.
      – Почему так? – спросил Павел.
      – Твоя мебель меня вконец ослепила. С этими словами Иван схватил бутылку самогона и, вылив остаток на лакированную поверхность, чиркнул спичкой о коробок. Двойного перегона самогон тут же загорелся.
       Павел приподнялся, глянул на бледно-голубоватое пламя, подскочил ко входной двери и запер ее.
       – Сука, – сказал он Ивану. – Придется нам сгореть вместе.
      Когда Иван понял, что хозяин не шутит, метнулся на кухню. Освободил от мусора помойное ведро, вытряхнув мусор на пол  и открыл кран на полную катушку. И затем выплеснул ведро воды на горящий стол. Но это не помогло. Спирт продолжал полыхать. Тогда Иван схватил, попавшееся под руку покрывало и начал тушить пламя. И даже вскочил на стол, притаптывая горящие языки. И когда пожар был потушен, попросил открыть дверь и молча, с чувством вины, сгорбившись и не попрощавшись, удалился.
      Павел распахнул окна пошире, раздвинул занавесы. В такие сентиментальные минуты, он иногда подумывал о том, что может быть кто-то из тех далей, смотрит ответно. Спать лег далеко за полночь. И почему-то подумал, что Иван, с философской точки зрения прав.  Можно было бы жить гораздо проще. 
     И правда – ни через неделю, ни через месяц в прибыльных глухоманях не появился. Устроился сторожем в автоколонну по доставке леса. Зарплата мизерная, зато забот никаких. Дорогую мебель раздал соседям, украсив комнату самодельно сработанными кушеткой, столиком и тремя табуретками.
      Часто бывало, что привозной лес распиливали на чурки на территории автоколонны. Павел приспособил обрезки по своему вкусу. Один вместо столика, три других, пониже, вместо стульев. Красиво получилось. Глаза отдыхали созерцая грубоватые предметы. Постепенно пришел к выводу, что чем естественнее предмет, тем благостнее внешние формы. Особенно глаз отдыхает, когда способ практического использования утаен. До такого понимания Павел дорос совершенно случайно. По наитию пустил он в угоду своей придумке высохший и неочищенный от коры березовый ствол. Сколотил устойчивую треногу и сверху присобачил березовую чурку чуть большего диаметра. Поставил в углу комнаты с нескрываемым восторгом, потому что зачем ему эта вещица нужна ответить не мог. 
       Заглянула к нему как-то знакомая, такая же чудаковатая. Глянула на вещицу.
       – Самое любопытное в твое комнатушке это! – сказала она, указав пальцем на березовую треногу. – Сколько не присматриваюсь, никак не могу понять, зачем она тебе и как ты ее используешь.
       – Я на этой треноге сосредотачиваюсь, – сказал Павел первое, что пришло ему в голову. – Читаю мантры на голодный желудок.
       Знакомая тут же ретировалась, подумав, что у него крыша поехала. Но ирония Павла имела потайное обоснование – освободиться от повседневной страды – от меркантильной бесполезности всего сущего.
      Для того, чтобы достичь осязаемого результата, положил сверху на треножно березовый чурбанчик осколок булыжника, сел в полуметре от треноги в позу лотоса и сосредоточился на осколке – на его щербинках, шероховатостях и цветных переливах. Павел силился представить себе, что осколок говорит с ним языком камня; начинает светиться, излучая ауру. Но видение дальше воображаемых представлений не ушло. И тут он внезапно понял, что продвинутого йога из него не получится. Но тяга к просветлению не исчезла. И в итоге он бросил свое государственное жилье на произвол судьбы, добившись разрешения на космическую эмиграцию. Благо, что это случилось в середине лета... Павел вылетел самолетом в направлении космодрома. Весь его багаж состоял из пилы, топора и рубанка.