1. 231. Крыся

Предыдущее http://www.proza.ru/2016/08/21/1065

1.2.3.1. Крыся

     В тот год Дед Мороз пришел на сутки раньше. Его не ждали, но приняли с радостью. Лизку уже уложили, но она радостно вскочила, а он, бросив на стул мешок, прошагал к ней прямо от двери, подхватил на руки. Ох и холодным он был, никогда от него так не веяло холодом, никогда не были так красны его лицо, руки и нос.
    
     — Дедушка, ты ледяной! — пропищала Лизка.
    
     — Прости, внученька, — просипел Дед Мороз, распахнул шубу и прижал Лизку к широкой горячей груди, обтянутой роскошным белым свитером, укутал внутренним мягким мехом подстежки, стараясь не касаться стылыми руками, прошагал, нежно неся, к креслу, в которое и сел. Лизке стало жарко, но так уютно… На языке вертелось: «Дедушка, что ты мне принес?» — но воспитанные дети таких вопросов не задают.
    
     — Где ты так промерз? — спросил стоящий рядом отец.
    
     — Верхом шли, Берт. Через Андреевский мост. Снега по пояс. Пурга. На Октябрьской затор, ганзийцы рыщут.
    
     — С ума сошел! А подождать?
    
     — Недосуг. Мне еще в Рейх надо заскочить, и домой до Рождества притопать.
    
     — Дедушка, а в Рейх тебе зачем? — спросила Лизка.
    
     — Навестить еще одну очень хорошую девочку. Лена, развяжи мешок, достань и открой гермосумку, целлофан разрежь, — бросил он матери. Та протянула вскрытый пакет.
    
     — Лиза, познакомься, это Крыся! — извлек из упаковки и вложил в детские ладошки прохладную серую меховую зверушку.
    
     Не только Лизка, но и Елена с Альбертом никогда не видели более забавного и трогательного создания. Все трое потеряли дар речи, не тряпичная, не плюшевая, а меховая игрушка с бусинами из синтетических полудрагоценных камней на месте носа и глаз на седьмой год сидения в метро!
    
     — Саша, ты сошел с ума! — наконец проговорила мать. — Дорого, облезет и всю пыль соберет!
    
     — Нисколько. Во-первых, не очень дорого, Маша расстаралась, а мех свежий с нашей фермы, глазки и нос Мило подарил, у него еще довоенный запас, да и новых настряпал. Во-вторых, к этому меху пыль и грязь не липнут, а стирается как простая тряпка, без усадки, но для пушистости лучше шампунем. В-третьих, это детектор заражения и опасности… — Лизка закрутила головой, не понимая ни слова. — Вот, смотри, доча!
    
     Дед вытащил из кармана металлическую коробочку, сдвинул крышку и стал медленно подносить ее к Крысе. Но ничего не произошло.
    
     — Высунь его нос из-под моей шубы! — Лизка чуть выставила игрушку вперед, и нос с глазами вспыхнули тусклым огнем. Дед отвел руку с коробочкой подальше, и они начали затухать, сместил руку в сторону, и свечение в бусинах стало различаться, в ближних к коробочке стало ярче. — Где ярче горят, там опасней. Лиза, всегда подноси Крысю к еде или незнакомым предметам, а, гуляя, поглядывай на его глаза, если загорятся, то брось все и беги, пока не потускнеют. Он еще может, когда совсем опасно, начать верещать, тогда надень противогаз, химзу и беги, пока не умолкнет.
    
     Лизка любовалась на новую игрушку, тискала, поглаживала, сюсюкала, чмокала… Незаметно для взрослых она, пригревшись, заснула на руках Деда Мороза, а тот незаметно для себя тоже задремал, укутав в меха, надежно и нежно стиснув ребенка. Так они и проспали до утра в кресле.
    
     Утром Лизка чмокнула дедушку в щеку, когда он открыл глаза, прощебетала:
    
     — Дедушка, а у тебя шуба волшебная?
    
     — Нет. Просто продвинутая.
    
     — А мне и маме с папой можно такие?
    
     — Хорошо, что напомнила.
    
     Дед аккуратненько пересадил ребенка на колени матери и выскользнул за дверь. Лизка собралась обиженно надуть губы и захныкать, но тут он вернулся с большим мешком, который протянул матери, а ребенок опять перекочевал к нему на колени.
    
     — Лен, забыл вчера про него.
    
     Мать развязала мешок и застыла с открытым ртом. Оправившись, начала извлекать обновки. Меховые легкие как пух одеяло, тюфячок, подушка, детские шапка и жилетка, несколько рулонов шерстяной ткани.
    
     — Это наша новинка — бесшовные шерстяные трубы, сама придумаешь, что из них сшить.
    
     — Саш, хватит нас баловать, ты не обязан…
    
     — Но ты обязана следить, чтобы ни дочь, ни вы оборвашками не ходили.
    
     Елена вспыхнула, готовя хлесткий ответ.
    
     — Не дуйся, Деду Морозу нужна здоровая и счастливая внучка.
    
     — Позавтракаешь?
    
     — По-быстренькому?
    
     Елена начала метать на стол. Дед Мороз ел быстро, жадно, но при этом не выпускал из объятий Лизку, наверстывая потерянные на сон часы ласки. Доел, обтер губы, отнес Лизку к кроватке, где уже лежали обновки. Перед тем, как опустить ребенка, он долго-долго смотрел на нее, прижимая к сердцу. Еще минуту потискал, поцеловал, отпустил. Быстро простился и ушел, отец выскочил проводить. Лизка видела, как они быстро о чем-то договаривались.
    
     Как же мягок и нежен был мех. Почему пятнадцать лет не всплывал в памяти тот день, тот взгляд?
    
                * * *

     Лизка многого не поняла из того, что сказал тогда Дед Мороз, но стала подносить Крысю ко всему, постоянно его мордочка была чем-нибудь перепачкана, поначалу ворча, мать замывала ее иногда чаще, чем Лизка мыла руки. Ворчать она перестала после того, как Крыся сработал первый раз.
    
     Это случилось 23 февраля.
    
     Елена купила килограмм шампиньонов. Нажарила их к праздничному ужину, ухнув все картошку, надеясь, что остатков хватит на завтрак, а может и обед. Лизка сунула Крысю носом в тарелку, не успев донести его до края, взвизгнул, отдергивая руки и выскакивая из-за стола, глаза и нос игрушки ярко горели. Елена собралась устроить истерику, но Альберт среагировал молниеносно, сгреб всю картошку с грибами со сковороды и тарелок и ссыпал в мусорный мешок, который быстро вынес на помойку, потом позаимствовал у Лизки Крысю и тщательно проверил руки жены и все, к чему она могла прикоснуться. Вместо праздника пришлось, не солоно хлебавши, дезактивировать супругу, дочь и весь дом. Елена с неделю дулась на мужа, Лизку и Крысю, окончательно успокоилась только, узнав, что местная уборщица подобрала тот мешок и угостила его содержимым своих друзей, всех за пару недель свела в могилу лучевка, не смотря, на количество выпитого спирта.
    
                * * *

     Второй раз был еще хлеще.
    
     Отец к 8 марта притащил домой обновки, меховые сапожки и куртки для жены и дочери и берцы себе, никому не сказав, что их подогнал ему Хаз, а потом еще устроил семейный променад на «Парк культуры» через «Киевскую» с поездкой на дрезине.
    
     Бредя к «Киевской» по ветке для служебных перевозок, они по «подсказке» Крыси обогнули пару фонящих луж, не замочив ног, что при входе на территорию Ганзы здорово сократило время проверки, а некоторых из их попутчиков там даже завернули. В ожидании рейсовой дрезины семья славно погуляла по «Киевской». Лизка впервые видела такую красоту. Потом с ветерком домчались до «Парка культуры». Прошвырнулись по кольцевой, поглазели, потолкались и перешли на радиальную красную станцию, пообщались со знакомыми, перекусили и засобирались домой с полными кошелками впечатлений и с кое-чем в сидорах. Лизка была в восторге.
    
     Смысл подобного вояжа заключался в том, чтобы не топать долго в горку, перепад между уровнями заложения станций 30 метров, а проскочить практически по одной глубине на кольцо, а потом на «Парке культуры» подняться по лестнице.
    
     На обратном пути предстояло идти под горку. Семья прошла четверть пути, когда Лизка встала как вкопанная, на понукания матери она показала Крысю. Глаза игрушки мерцали, то вспыхивали, то почти затухали. Родители решили идти вперед, но Лизка визжала как резаная, пришлось двигать назад. Елена была в бешенстве, Альберт сдерживался, но был на пределе. Когда они залезли на платформу, прогремел взрыв, из туннеля пахнуло жаром, а потом потянуло «шашлычком». Начали выползать ругавшиеся до этого на тупящую семейку контуженные, а где-то через час и обожженные, тяжело обгоревших, раненных и трупы убирали еще часов восемь.
    
     В общем-то, ничего мистического не произошло. В туннеле скопился газ, один из челноков закурил…
    
     Все это время Елена отходила от шока, плакала, стенала, молилась, бормотала на идиш забытые слова из детства, а Лизка сидела рядышком, чмокая Крысю в нос, и шептала:
    
     — Спасибо, Дедушка Мороз! Спасибо, Крыся!
    
     Наконец Елена пришла в себя и сказала:
    
     — Вейз мир, Алик, вейз мир. Господи, храни Сашу! Он нас хранит.
    
     С тех пор «экспертное мнение» Крыси никто никогда не оспаривал.
    
                * * *

     Потом… Потом была рутина.
    
     Отправляясь за пайком или на рынок, Елена по возможности брала с собой Лизку, ты, играя, тыкала Крысю мордочкой во все подряд, а мать выбирала лучшее из безопасного. Если присутствие Лизки было неуместно, то Крысю прятали в пакет или сумку, что ничуть не мешало ему выполнять свои обязанности. Иногда тщательно отобранные продукты или вещи вываливались обратно на прилавок, не пройдя «крысиную» проверку. Стоило же полыхнуть глазкам Крыси, Елена хватала Лизку в охапку и бежала, сломя голову, а потом узнавала о болезнях или гибели зазевавшихся товарок…
    
     Пошли сплетни о колдовстве, мистике, а то и терроризме. Но самые внимательные соседки стали хвостом бегать за Альтшуллерами, избегая троп и товаров, отвергнутых Еленой.
    
                * * *

     В городке старших спецов начались перемены. Кто-то уходил на повышение и переезжал в хоромы, кто-то «отъезжал» на Преображенку или в еще более ужасные трущобы не по своей воле, разумеется. Квартиры объединялись, разделялись…
    
     В улучшенные апартаменты заехало несколько командиров НКВД с семьями — снобы, рогули, пробившееся в «князья», одним давно забытым словом — лимита. За редким исключением горячие головы, ледяные черные сердца и грязные руки.
    
     Былое спокойствие и единение почило в бозе, канули в прошлое дружные посиделки за общим столом и незакрытые двери, «похолодало». Столпами былых устоев оставались только Лазаревы, Альтшуллеры и комендантша Ангелина. Свалить без большой крови любимого генерала сталкеров было нереально, а Альберта ценили партаппаратчики, Ангелину же заменить было некем. Кто лучше нее мог разрулить все непонятки и восстановить мир между соседями? Кто сумел бы заставить шевелиться дворников, уборщиц и другую обслугу, учесть и распределить химзащиту, пайки и т. п., накрутить хвосты и раздать всем сестрам по серьгам? Так и жили.
    
     Жены энкавэдэшников и их отпрыски снобистски воротили носы от аборигенов и их детей, исключением являлись только Алла, Севка, Лизка и Елена.
    
     Кто-то рождается кошкой, кто-то — собакой, кто-то — рабом, кто-то — господином, а Алла же была генеральшей, с рождения однозначно и бесповоротно, эталоном старшей самки гарнизона. Никто не смел ей перечить. Остолопы, пытавшиеся это оспорить, получали хлесткий словесный отлуп, а особо настырные могли схлопотать и когтистой лапкой с идеальным маникюром по наглой морде.
    
     Севка, не смотря на малый возраст и не совсем богатырские габариты, переняв у отца, немало своего свободного времени уделявшего физподготовке наследника, основные навыки рукопашного боя, преумножил свои и так неплохие природные таланты, его тяжелые кулаки и несгибаемая воля быстро приводили зарвавшихся оппонентов к желаемому знаменателю, и все, кого вводили в заблуждение его несильно кошерные одежки и габариты, быстро признавали его авторитет в общем дворе.
    
     Лизка и Елена вызывали зависть благодаря прикидам, подогнанным Хазом, феноменальным везучести при покупках на черном рынке и чутью на опасность. Попирая остатки гордости и гонор женушки старших командиров, поблескивая жадными и заискивающими глазками, искали встречи с Еленой в укромном месте тет-а-тет, чтобы предложить хорошие «денежки» за Лизкины и ее собственные обноски, хоть аукцион открывай.
    
     Главным же предметом вожделения всех красноперых рогуль был Крыся — мягкая очаровательная игрушка из натурального меха. К тому же Лизка подлила масла в огонь. Кто ее надоумил? Но, однажды, она расстегнула молнию на пузике Крыси, вытряхнула набитые в него тряпки и запустила внутрь свою шаловливую ручку…
    
     Средний и указательный пальцы проскользнули в голову, большой палец в левую, а безымянный и мизинец в правую лапу. Крыся начал кивать и крутить головой, помахивать передними лапками. Под средним и указательным пальцами обнаружились рычажки, игрушка заморгала глазами и заподмигивала, а потом раскрыла пасть…
    
     Лизка завизжала от восторга! Она однажды видела кукольный спектакль, нет, скорее это была небольшая сценка бродячего старика-актера… Но его топорно сработанная облезлая кукла казалась жалкой бомжихой на фоне Крыси. На пару дней ребенок «завис», Елена даже всполошилась, но, понаблюдав за копошащейся в уголке дочерью, решила обождать с паникой. Наконец, под вечер, когда пришел Альберт, и дело шло к ужину, Лизка вышла в центр комнаты и выдала вполне профессиональный номер. Родители покатились со смеху. Аплодируя, они переглядывались, откуда? Откуда малышка неполных четырех лет это почерпнула? Елена имела немалый опыт лицедейства. Ее сразил актерский талант дочери, та не только продумала диалог, жесты и эмоции свои и куклы, блеснула координацией движений, но еще и продемонстрировала чревовещание, которое нигде не видела. Ненавязчиво в меру собственного опыта подрихтовав мелкие огрехи дочери, Елена решила приложить все усилия для поиска компетентного учителя по актерскому мастерству.
    
     Наутро Лизка вышла во двор и устроила свое первое феерическое выступление для местной детворы. Дети аборигенов катались со смеху, ох, и остер же не по-детски был ее язычок, комичны и точны жесты и ужимки куклы, новоселы злобно сопели, но вечером во всех домах малыши выпрашивали у родителей такую же игрушку.
    
     Цена на Крысю взлетела на порядок. Елене не давали прохода, если ненужную одежду она и была готова продать или сменять, то на счет Крыси ответ был один — НЕТ! У нее стали выпытывать источник появления «зверя», Елена обещала связаться с поставщиком, не называя имени Хаза.
    
     Итог всех треволнений вылился в безумную востребованность женской части семьи Альтшуллеров среди новоселов, к Елене старательно подлизывались, чтобы зазвать Лизку на систематические проходившие посиделки для детей новоселов в надежде, что она принесет с собой Крысю и хоть хозяйскому ребенку удастся с ним поиграть.
    
 

     Пушной зверек подкрался незаметно.
    
     Дело было так…
    
     Жена старшего из энкавэдэшников — полковника Быкова — была бабой вздорной, завистливой и амбициозной, к сожалению, смазливой и со связями, замуж она вышла по расчету, муж в ней и дочери души не чаял, а она вертела им как хотела. Разумеется, она проела ему плешь своими попытками приобрести авторитет среди соседей и продвинуть вверх свою некрасивую, уродившуюся в мужа быковатой дочь, которую игнорировали даже дети мужниных подчиненных. Полковник долго пыжился, напрягая все силы и связи, тряся мошной, и однажды приволок шикарный кукольный домик и огромного плюшевого медведя. Казалось, что до триумфа Быковых один шаг…
    
     Быкова устроила шикарный детский утренник, повод был — день рождения дочери, пригласили всех детей, планировалось прилюдно «растоптать» Лизку и Крысю. Елена и Лизка повелись… Девочки, узрев игрушки, взвыли, Лизке предложили первой поиграть с хозяйской дочкой, медведь и кукольный домик манили… Но уже в паре метров от игрушек Крыся взревел не по-детски, заполыхали алым огнем глаза и нос, Лизка такого еще не видала. Ужом вылетев из квартиры Быковых, бросив шубку и шапку, Лизка ломанулась домой. Мамы дома не было. Лизку била нервная дрожь, Крыся смолк, перестали полыхать глаза и нос, ноги подогнулись, и она плюхнулась у закрытой двери.
    
     Быкова старшая взбешенной фурией вылетела следом, размахивая шубкой и шапкой… Ангелина была начеку. Прикрыла собой ребенка, грозно зыркнула на вздорную бабу, та потеряла дар речи, швырнула одежду и ретировалась с гордо поднятой головой. До прихода Елены Ангелина опекала Лизку, поила чаем, укутывала, старалась растормошить. Ребенок молчал как Зоя Космодемьянская, испугано озирался.
    
     Нечего не подозревающая Елена, не заходя домой, зарулила к Быковым. Ушат грязной злобы обрушился на ее итак замороченную голову. Помощи ждать было неоткуда. Алла этот дом игнорировала и Севку не пускала, да он и сам не рвался, а Ангелина опекала Лизку. Собрав волю в кулак, Елена начала выгребать из омута яростной клеветы, но ее больше занимал вопрос, где дочь. Краем уха уловив шепоток о верещании Крыси, Елена предпочла по-быстрому покинуть ристалище, прихватить с собой детей подруг, не удалось. Побежала по домам, но почти все были на работе либо отмахивались, в гостях дети поедят — экономия.
    
     Зашла на пост Ангелины, пусто. Пошла к ней домой. Лизка кинулась к матери, жива и здорова, а Крыся молчит и не сверкает. Порядок! Обошлось!
    
     Ангелина начала допытываться, что к чему. Вроде все ясно-понятно, а аргументов не хватает. Дозиметра нет под рукой, сломался. Генерал Лазарев ушел в сталк, Алла с Севкой на рынке. Ждем-с.
    
     Елена была вся на нервах. Больше всего ее бесило ощущение, что что-то не так. Прошло минут двадцать пока до нее дошло, что дочь молчит. Мелко дрожит и молчит. Схватив ребенка в охапку, Елена метнулась домой. Быстро раздела и растерла Лизку настойкой из целебных трав, упаковала в пижаму и, уложив в постель, стала отпаивать горячим. Между делом для проформы обтерла Крысю влажной губкой. Лизка цапнула из ее рук своего спасителя и молча уткнулась в него лицом. Молчит.
    
     Пробежали минуты, пошли часы.
    
     Потихоньку народ начал сползаться домой.
    
     Ангелина была на посту. Завидев друзей или активистов, она посвящала их в курс дела. Многие без разговоров бросали все и бежали выдергивать своих отпрысков.
    
     Нежданно-негаданно вернулись сталкеры. По всем прикидкам им оставалось еще три-четыре часа плутать по туннелям, но они довольные и веселые ввалились домой. Ангелина молниеносно, ухватив за рукав, выцепила Лазарева и молчком поволокла за собой, кому-то другому это не сошло с рук, но, что положено Юпитеру, то не положено быку (Quot licet iovi, non licet bovi).
    
     Генерал уставился на нее удивленными глазами.
    
     — В квартире Быкова мощный источник радиации…
    
     — Его проблемы, — щелкнул дозиметром, норма, округа не фонит. Виктор насупился, бодаться с полковником НКВД было лень.
    
     — Там дети! День рождения.
    
     — Что?!! Сведения откуда, у тебя же дозиметр сломан?
    
     — Лизкин Крыся заверещал.
    
     — Где она?
    
     — Дома с Еленой. Молчит.
    
     — Лизка молчит? Быть не может! Ее же не заткнуть…
    
     — Напугалась. Напугали…
    
     — Дела…
    
     Лазарев свистнул, стоявшие в сторонке офицеры обступили его плотным кольцом. Пара фраз и, разделившись на две группы, они побежали, прихватывая подчиненных.
    
     — Я к детям, — негромко сказала Аксал.
    
     — Поосторожнее… Тихонько. На мягких лапках, — генерал ласково погладил по плечу. Та вытянулась, четко козырнула и побежала в голову группы «захвата». Извечные балагуры, шалуны и любимцы женщин и детей станции с каменными лицами подступали к крыльцу Быковых. Роли давно расписаны, пары и тройки слажены, но что там ждет?
    
     Аксал, вежливо постучала в дверь. На всех лицах штурмующих расплылись беззаботные улыбки, «ничо не происходит, поздравить зашли». Кто-то сунул санинструктору в руку плитку шоколада.
    
     Быкова распахнула дверь, губы скривила злая улыбка, не любила она аборигенов, а этих люто.
    
     — С новорожденной Вас, — промурлыкала Аксал.
    
     — Что надо?
    
     — Вот, для именинницы подарок от генерала и бригады, — а шоколадка была хороша, довоенная, «Красный октябрь».
    
     — Хорошо, проходите.
    
     Аксал и несколько отцов просочились внутрь, пока девушка разыгрывала саму любезность, мужчины скользнули к детям. Отовсюду понеслось:
    
     — Папа…
    
     — Дядя Паша…
    
     — Уже вернулись?..
    
     — Ура!!!
    
     — Максим, — радостно крикнула девочка. Самый молодой сталкер, почти ребенок, еще незабытый двором хулиган подхватил на руки младшую сестру:
    
     — Ребята, айда в футбол играть!!!
    
     — Ура!!! — мальчишки кинулись к двери. Там их уже подхватывали, выстроившиеся цепью сталкеры, мерили уровень заражения, сортировали, волокли к сооруженной второй группой зоне дезактивации.
    
     Аксал «исполнила долг». Уже с естественно заигравшей на губах нежной улыбкой повернулась к девчонкам:
    
     — Девки, вышибалы!
    
     Не прошло и пары минут, как все дети аборигенов покинули опасную зону. Остались лишь энкавэдэшники и несколько отпрысков торгашей.
    
     Аксал вырвалась наружу. Окруженная девчонками зашагала подальше от «гостеприимного» дома.
    
     Звенели все. Набежали матери. Кто-то завизжал:
    
     — Прекратите произвол!
    
     Сталкеры щедро раздавали женам пощечины и затрещины, с детей срывали зараженную одежду, мальчишек молча стригли под ноль и загоняли в душ.
    
     Аксал потащила девчонок в отдельную палатку. Женщины из активисток ринулись помогать. Дозиметр взбесился. Обливаясь слезами, Аксал, непрерывно орудуя машинкой, резала и отбрасывала в спецящик фонящие косы ревущих в три ручья девчонок, «обработанных» бабы тащили в душ.
    
     Ад дезактивации продолжался час. Отмыть удалось всех. Прибежавшая врачиха колола всем противорадиационные средства, дети плакали, взрослые падали от усталости и напряжения.
    
     Лазарев нервно курил у входа в городок, где черти носят жену и сына?
    
     Наконец у хода появилась уподобившаяся навьюченной лошади Алла, Севка, обливаясь потом, пер здоровую сумку и мешок.
    
     — Was ist Los, mein Herz? — проворковала жена подхватившему сумки Виктору.
    
     — У Быковых радиация.
    
     — Что? Там же дети!
    
     — Наших уже нет!
    
     — Лизка где?!!
    
     — С Еленой дома.
    
     — Уф!
    
     — Молчит.
    
     — Что?!! — Алла бросила сумки и рванула к Альтшуллерам. Отец с сыном переглянулись и поволокли поклажу домой. Севка, освободившись от ноши, рухнул на кровать, ему же еще не было и шести лет, а поклажа и пройденное расстояние были взрослые. Лазарев вернулся во двор.
    
     Вовремя. Не спеша, домой шагали энкавэдэшники.
    
     — Капитан Зверев! Ко мне!
    
     — Здравия желаю, товарищ генерал! — пожал протянутую генералом руку.
    
     — Отойдем?
    
     — Есть.
    
     Капитан Зверев был опытный опер питерского ФСБ, апокалипсис он встретил на Лубянке, командировка. Разумеется, сведений о домашних он не имел, Ангелина подбивала клинья, но он был непоколебим, молчалив, одинок, нелюдим. Зверев был редким исключением, честь, совесть были его иконой, поэтому он до сих пор носил одну шпалу вместо заслуженных четырех, работал только по реальным злодеям и никогда невинных не прессовал.
    
     — Внимательно слушаю…
    
     — У Быковых радиация. Своих мы вывели.
    
     — Шутите?
    
     — Туда посмотри, — Зверев страдал куриной слепотой и четко видел только в хорошо освещенных помещениях. — ПНВ дать?
    
     — Нет, вижу. Твою мать. Разрешите идти?
    
     — Работайте, капитан!
    
     Зверев подошел к напарникам, что-то шепнул, те разошлись, выдергивая знакомых, улей зажужжал. Самые нервные ломанулись к Быковым, через пару минут они волокли своих детей к зоне дезактивации.
    
     Следом выбежал взбешенный Быков, кровь прилила к голове:
    
     — Что за дела, генерал?
    
     — Дезактивация.
    
     — Что вы себе позволяете?
    
     — Что считаю нужным.
    
     Лазарев отвернулся, пошагал к своим. Быков побесился и пошел домой, где остались только его прихлебатели с детьми.
    
 

     Алла прибежала домой, разбудила сына:
    
     — Умывайся, пошли со мной!
    
     — Мам?
    
     — Лизку надо растормошить.
    
 

     Лизка лежала без движения, укрытая с головой.
    
     — Как? — спросила Алла, заметив, что Елена чуть успокоилась.
    
     — У Крыси лапы начали двигаться, и глазки моргают.
    
     — А она?
    
     — Молчит.
    
     Севка прокрался к кровати, присел на корточки и заглянул в дырочку, через которую Лизка дышала. Он увидел три красные точки и две зеленые чуть в дали.
    
     — Вылезай! Пошли играть!
    
     Ноль эмоций.
    
     — Лизка.
    
     — Она не хочет говорить, — серая мордочка высунулась из-под одеяла.
    
     — А ты?
    
     — Ммм.
    
     — А слушать?
    
     — Да.
    
     — Всех детей обрили на лысо.
    
     — Шутишь.
    
     — Не-а.
    
     — Только мы с волосами?
    
     — У тебя нет волос, у тебя — шерсть.
    
     — А у меня есть.
    
     — Вылезай.
    
     — Не хочу.
    
     — Лизка, вылезай!
    
     — Зачем?
    
     — Ты мне нужна! Я тебя люблю!
    
     — С ума сошел? Мы еще маленькие!
    
     — У мамы спроси, я сестру давно прошу! Такую как ты!
    
     — А я брата! — Лизка завозилась под одеялом.
    
     Севка сел на пол возле кровати. Через пару минут Лизка вылезла из-под одеяла и села, опустив ноги в тапки.
    
     — Вставай! Простудишься, — толкнула она Севку в бок.
    
     — Ну и пусть.
    
     — Зачем мне больной брат?
    
     Севка поднялся и сел рядом. Лизка привалилась к нему боком.
    
     — Хочешь поиграть с Крысей?
    
     — Угу!
    
     Лизка первый раз доверила свою игрушку кому-то кроме матери.
    
     Алла с Еленой сидели, не дыша. Лизка воскресала из пепла, уже начала опять без умолку болтать. Вместе с Севкой придумывала и на ходу разыгрывала сценки, Крыся порхал с руки на руку…
    
     Пришли Виктор и засидевшийся в библиотеке Альберт. Все вшестером сели пить чай. Один из самых страшных дней года подошел к концу.
    
     Алла, долго молча смотревшая на жмущихся друг к дружке детей, толкнула Елену:
    
     — Смотри, чисто брат с сестрой, не только волосы, но и лица похожи! Не поверишь, что неродные.
    
 

     Лизка еще два дня не казала носа из дому, играла только с Севкой. На третий день они вышли вместе и устроили совместное шоу. Вся бритая дворовая братия радостно била в ладоши, свистела и улюлюкала, отгоняя пережитые страхи и горести.
    
     Развязка всей этой истории была страшной и трагичной.
    
     Быков не внял голосу разума и не избавился от зараженных игрушек, его дочь и трое ее ближайших подруг заболели. Врачи два месяца боролись, но лучшее, что они могли сделать — это колоть обезболивающее, хотя, двух девчонок спасли от смерти, но не инвалидности. Жена Быкова превратилась в старуху, скорее всего она тоже сильно облучилась, ухаживая за умирающей несильно любимой до трагедии дочерью. На шестой день после похорон ребенка ее остывшее тело на разметанной постели, придя со службы, обнаружил муж, толи просто встало сердце, толи это был яд, не узнал никто.
    
     Похороны прошли ужасно. Быкова отправили в отпуск, отобрали все оружие и приставили охрану, но где-то он раздобыл наган. В девятый день со смерти жены, пьяный в дым Быков вытащил на двор кукольный домик и плюшевого медведя, изрубил саперной лопаткой на глазах рыдающих девчонок и, облив спиртом, поджег, отгоняя пытавшихся помешать ему наганом. На рассвете в его комнате раздался одиночный выстрел. Взломав дверь, энкавэдэшники обнаружили труп седого человека в парадной застегнутой на все начищенные пуговицы полковничьей форме с орденами и медалями, сидящий в кресле у стола, уставленного пустыми бутылками из-под спиртного, с наганом у рта. Мозги и кровь Быкова растеклись по стенке, увешанной фотографиями счастливой семейной пары с ребенком…
    
     Большинство его подручных комиссовали. Кто-то спился, кого-то приголубила лучевка, кто-то прижился на гражданке, единицы вернулись в строй. Звереву присвоили внеочередное звание и назначили на должность Быкова. Приводя в порядок дела предшественника, просматривая сводки и донесения, он обнаружил, что в течение пары последних месяцев жизни Быкова около десятка сталкеров и торговцев, специализирующихся на поставках игрушек приняли лютую смерть, а парочка их коллег очутилась на Преображенке.
    
     Всех энкавэдэшников выселили, а их квартиры заняли военные врачи.
    
     Жизнь пошла своим чередом.

Продолжение http://www.proza.ru/2016/08/23/150