Прикосновение

               
                "Не  выходи  из  комнаты,  не  совершай  ошибку."

                И.Бродский.

В  общем-то,  ничего  нового  для  тех,  кто  не  верит  в  параллельность…  Ничего  из  ряда  вон  выходящего…  Так,  легкий  мимолётный  озноб,  который,  как  правило,  случается,  когда  вдруг  оказываешься  на  тревожном  перекрёстке  двух  совершенно  разных  сюжетов,  намеренно  лишённом  предупредительных  знаков  и  настораживающих  сигналов  светофора.  А  здесь  –  даже  не  пересечение,  а  всего  лишь  печальное,  едва  уловимое  прикосновение.

Впрочем,  никто  из  гостей  его  так  и  не  заметил,  поскольку  в  тот  момент  на  балконе  находился  только  я  один…  И  никто  не  услышал  за  плотно  закрытой  стеклянной  дверью…

Сквозь  которую  была  хорошо  видна  комната  и  наша  тесная  хмельная  компания,  собравшаяся  по  случаю  рождения  моей  долгожданной  дочурки.

Друзья  сидели  за  праздничным  столом,  а  я  то  и  дело  выбегал  на  балкон.

Зачем?

Скорее  всего,  для  того,  чтобы  прокричать  многократное  «ура!»  обновлённому  миру,  оповестить  его  о  своём  отцовстве,  поделиться  с  ним  восторгом …

Которому  вдруг  стало  невыносимо  тесно  внутри  меня…  И  сдерживать  который  не  хватало  сил.

Он  рвался  наружу  стремительным  гонцом,  несущим  людям  добрую  весть,  истосковавшимся  по  свободе  бутылочным  джином,  горячим  паром,  бурным  потоком,  снежной  лавиной,  неуправляемой  ракетой…  и  прочими  всем  известными  беспокойными  персонажами…

Обычно  влекущими  за  собой  прохладную  реакцию  мира  (не  любит  он,  когда  ему  в  уши  бесцеремонно  и  слишком  громко  кричат  «ура!»),  должного  всячески  хранить  устойчивое  равновесие  и  незыблемую  гармонию.

Я  знал  об  этой  реакции.  И  всякий  раз  чувствовал  её  сырой  отрезвляющий  холод,  когда  был  не  способен  самостоятельно  усмирить  распиравшие  меня  эмоции…  Не  важно  какие…  Поскольку  тем  самым  нарушал  неписанный  императив,  призывающий  быть  сдержанным  и  в  радости,  и  в  печали.

Я  помнил  об  этом  императиве.  Но…

День-то  был  особый!

Мир  стал  больше…  В  нём  появилась  моя  дочь…  А  значит  и  его  дочь…  И  он  должен  вместе  со  мной  кричать  «ура!».

Однако  он  не  кричал.

Почему?

Просто  я  выпустил  из  виду,  что  в  тот  день  (как  и  во  все  предыдущие  дни)  родились  тысячи  его  детей…  И  если  бы  со  всеми  ошалевшими  от  счастья  отцами  он  пил  шампанское  и  бездумно  нарушал  священную  тишину  Пустоты,  то  в  какой-то  чрезмерно  громкий  миг  наша  планета  могла  бы  соскочить  с  орбиты  и  заблудиться  в  космическом  мраке,  со  временем  обратившись  в  прах.

Поэтому  он  и  безмолвствовал.

Затаился  внизу,  плотно  окружив  меня  двориками  частных  домов,  бескорыстно  развлекающих  жителей  верхних  этажей  забавной  геометрией  разноцветных  крыш,  клумб  и  дорожек.

Сколько  раз  в  светлые  минуты  блаженного  безделья  с  высоты  пятого  этажа  я  разглядывал  эту  пёструю  мозаику  из  квадратов,  трапеций,  кругов,  прямоугольников…,  соединённых  и  разделённых  между  собой  ровными  и  кривыми  линиями  тропинок,  бельевых  верёвок,  проводов  и  заборов…  Сколько  раз  запивал  чаем  подсмотренные  мною  из  кухонного  окна  короткие  эпизоды  чужого  бытия…  Сколько  раз  находил  там  повод  для  весёлых  и  грустных  мыслей…  Сколько  раз  прикасался…

Прикоснулся  и  в  тот  раз…

Надо  сказать,  что  моей  особой  симпатией  всегда  пользовался  крохотный  дворик,  расположенный  почти  под  самым  балконом.  Его  калитка  была  как  раз  напротив  двери  подъезда,  на  расстоянии  всего  какого-то  десятка  метров.  Таким  образом,  выходя  на  балкон,  я  словно  зависал  над  ним,  а  мой  взгляд  тотчас  невольно  падал  вниз,  рефлекторно  повинуясь  летящему  из  детства  родительскому  призыву  смотреть  под  ноги…

И  неизменно  натыкался  там  на  подвижную  чёрную  кляксу,  неторопливо  перемещавшуюся  по  узорчатой  красно-жёлтой  дорожке  ленивой  походкой  девицы  лёгкого  поведения.  Это  весьма  точное  сравнение  я  однажды  услышал  от  соседа  с  четвёртого  этажа  и  понял,  что  не  я  один  люблю  наблюдать  за  Дорой.

С  моей  стороны  это  не  было  праздным  созерцанием  привычной  бытовой  картинки,  слегка  замутнённой  сизой  вуалью  сигаретного  дыма,  ядовитыми  порциями  которого  обыватели,  как  правило,  наслаждаются  на  собственных  балконах.  Нет,  я  не  курю,  и  это во-первых.  На  балкон  всегда  выхожу  по  более  уважительным  причинам.  И  в-третьих,  я  просто  обожаю  животных,  особенно  собак.

Пожалуй,  есть  ещё  и  в-четвёртых…  Её  порода.  В  моём  рейтинге  она  занимает  высшую  ступеньку.  Её  внешний  вид.  Её  манеры.  Всякий  раз,  глядя  на  неё,  я  получаю  истинное  удовольствие.  Эстетическое  и  этическое.  И  это  один  из  тех  редких  случаев,  когда  чёрный  цвет  не  вводит  меня  в  уныние.  Более  того,  я  замечаю  в  нём  обнадёживающие  серебристые  оттенки…  Возможно,  это  оттенки  благородной  северной  красоты  исторической  родины  Доры  –  далёкого  канадского  полуострова,  одним  из  символов  которого,  кстати,  является  вечнозелёное  хвойное  дерево  чёрная  ель.

Звучит  занятно.  Но  всё-таки  ель  обречена  быть  зелёной,  даже  если  назвать  её  чёрной.  Так  же,  как  и  эта  приветливая,  умная,  добрая  собака  всю  свою  собачью  жизнь  проживёт  лабрадоршей,  без  малейших  шансов  превратиться  в  какую-то  там  легкомысленную  кудрявую  болонку... И  цвет  шерсти  в  данном  случае  не  имеет  никакого  значения.

Хотя,  именно  чёрные  бока  Доры,  контрастируя  с  жёлтым  фоном  дорожки,  и  поведали  мне  о  её  беременности.

Помню,  новость  тогда  обрадовала.  В  контексте  собственного  нетерпеливого  ожидания  воспринял  её  как  добрый  знак.  Стал  чаще  выходить  на  балкон,  чтобы  окликнуть  Дору,  ободрить…  И  смотреть,  как  она,  задрав  морду,  улыбается  мне…  Как  грациозно  виляет  хвостом.

А  потом  появились  щенята.  Трое.  Чёрным  беспорядочным  многоточием,  неуклюже  снующим  по  узкому  двору…  Затем  многоточие  предсказуемо  обратилось  в  двоеточие,  то  и  дело  звонко  и  забавно  сливавшееся  в  одну  игриво  пульсировавшую  точку…

Которая  в  какой-то  момент  перестала  раздваиваться,  обретя  печальный  статус  единственного  детёныша.

Конечно  же,  я  догадывался  о  его  участи.  Точнее,  знал,  что  наступит  их  чёрный  день…  Но  не  ожидал,  что  он  совпадёт  с  моим  светлым…  Тем  самым…  Подарившим  мне  дочурку.

Помню,  как  не  в  состоянии  совладать  с  распоясавшимися  эмоциями  вышел  на  балкон  и  услышал  собачий  плач.  Плакали  двое.  Разными  голосами.  Глухим,  хриплым,  взрослым  и  звонким,  пронзительным,  детским.  Помню,  как  вдруг  обдало  усмиряющим  холодом…  Оттуда…  Снизу…  Где  чёрный  с  серебристым  оттенком…  Где  последняя  одинокая  точка  из  былого  весёлого  многоточия…

Вот  её-то  как  раз  и  уносили.  Суетливо.  Поспешно.  Навсегда.  В  нелепой  дорожной  сумке,  из  которой  бедный  щенок  отчаянно  пытался  выскочить,  убежать,  вернуться  к  матери.

Вот,  собственно,  и  всё.  Так  оно  и  состоялось.  Быстрое,  слегка  отрезвляющее  прикосновение.  Мгновенно  пробежавшее  по  моей  коже  колючим  многоточием  мурашек.

Нельзя  сказать,  что  в  тот  миг  сверкающее  счастье  моё  погасло,  закатилось,  исчезло…  и  всё  вдруг  стало  безнадёжным…  Нет.  Ничего  серьёзного  со  мной  не  случилось.  Но градус  всё  же  понизился.  Не  моментально.  Не  сразу.  Где-то  в  течение  полутора  недель  он  постепенно  падал,  пока  не  пришёл  в  норму.  Думаю,  что  этот  эйфорический  период  моей  жизни  был  бы  несколько  длиннее,  если  бы  не  Дора,  которая  после  разлуки  бОльшую  часть  времени  молчаливо  проводила  на  красно-жёлтой  дорожке,  распластавшись  на  ней  неподвижной  чёрной  кляксой…