И вдальний путь Часть V, окончание

             и дал мне не прошенную годичную отсрочку.

      Хоть я, между прочим, был не геолог, а геофизик. Но ему, наверно, это было, как говорят на востоке “Бара бир”, то есть, всё равно.
      По неопытности я тогда не подозревал, что у начальника экспедиции и военкома была прямая связь. Дипломированных специалистов, особенно операторов, в поле катастрофически не хватало: Ира уже давно была в Киеве, Анатолий куда-то испарился, Амира после нескольких отсрочек, наконец, призвали. Два знакомых оператора, отработав свой положенный трёхгодичный срок, уволились и тоже уехали. Игорь куда-то исчез... Поэтому вполне естественной могла быть просьба придержать меня на годик...
      
      Это совершенно не соответствовало ни моим планам, ни моему настрою... Мой романтизм под знойным солнцем жизни в прямом и переносном смысле уже успел немного усохнуть... Уволиться же я не мог: должен был, как молодой специалист отработать ещё два года.
     К тому же надо мной есть формальный начальник, который, собственно, к моей практической работе фактически никакого отношения не имеет. Хотя до этого он выполнял мою работу. Это был выпускник Ташкентского Политеха, старше меня минимум лет на пять, уже женатого официально.
     Почему я это подчёркиваю, станет ясно позднее.
   
     Таким образом, я должен был продолжать отрабатывать свой положенный трёхгодичный срок как молодой специалист фактически ещё целых два года. А это в мои планы, как говорится, “категорически” не входило.

     Я написал письмо матери с просьбой, прислать мне вызов домой в каком-нибудь виде. Но письма, какое то время не было. Потом, за два дня перед отъездом в Джизак, на базу экспедиции на положенный отгул, приезжает мой “драгоценный начальник” и с ним ещё кто-то. И этот кто-то, говорит, что мне как будто было письмо от матери с вызовом, и взял его Ахмедов, то есть мой, так называемый шеф, якобы для передачи мне. А он об этом, как говорится “ни гу-гу”.
    Я, моментально понял, в чём дело. Он его и не собирался передавать. Причина предельно проста: если вдруг я уеду, то работать, то есть, попросту говоря, “вкалывать” вместо меня придётся ему. Помимо того, что это просто тяжело, он теряет реальную возможность сутками пропадать у своей второй жены, неофициальной, с которой у него было двое детей. Столько же детей у него было с официальной женой. Вот такой современный молодой бай, да ещё с дипломом о высшем образовании.

    Я, недолго думая (дело было уже к вечеру, конец  рабочего дня), собрал свои нехитрые пожитки и пошёл на просёлочную дорогу. К глубокой ночи, на нескольких попутных открытых грузовых автомашинах, я был на базе экспедиции. На одной из машин перевозили баранов, так что всю дорогу мне пришлось стоять. Худо-бедно, но почти двести километров, на попутках, я преодолел довольно быстро.
    Через два дня на отгулы приехал Ахмедов с бригадой и написал на меня рапорт начальству, в котором говорилось, что я самовольно уехал на служебной автомашине.  Он требовал высчитать с меня за прогон автомашины и, якобы, за какое-то утерянное оборудование. Плюс, он мне в рабочем табеле не отметил целую рабочую неделю, что с учётом полагающихся мне полевых, территориального коэффициента, безводных, составляло изрядную сумму.
    Письма или телеграммы из дома я так и не получил.
    Впервые в жизни, столкнувшись с подобной подлостью (всё-таки мне было всего девятнадцать лет), я разыскал его и отвёл в дальний угол двора экспедиции.   

    Глядя в упор на его мерзкую, подлую, лживую рожу,  чётко и членораздельно сказал ему, что если он не заберёт свой рапорт, то я в свою очередь напишу рапорт на него от своего имени, В нём я напишу, как он обворовывает нашу экспедицию и укажу, где всё это можно найти. А это уже не административное нарушение, а обыкновенная уголовщина. Действительно, содержать две семьи с детьми, в разных городах, даже со сравнительно неплохой зарплатой полевого геофизика, непросто. При этом я ещё потребовал, чтобы он отметил мне все рабочие дни.
     Рапорт он, действительно, забрал, и проставил мне все рабочие дни, кроме двух. Тут я уже его дёргать не стал, так как посчитал, что главное я сделал.
   
     Так я в своей жизни выиграл первое сражение с подлостью.

     Конечно, по большому счёту, я сейчас понимаю, что мне было бы лучше, а вернее проще, доработать два дня до отгулов, а там добиваться своего. Но, молодость для того и даётся, чтобы делать не то, что лучше или нужно, а то, что душа требует.      

     Пришлось пустить в ход “тяжёлую артиллерию”: просить мать прислать  уже справку о состоянии её здоровья. Думаю, что Ира сделала то же самое, но намного раньше...

     И из экспедиции я всё-таки уволился, но на это ушло ещё несколько месяцев.
 
     Пока добивался своего увольнения, работал на “подхвате”. Но вот пришёл день, когда, собрав свой облегченный чемодан (благодаря Володьке Иконникову), я собрался покинуть экспедицию, в частности, Джизакскую, как мне казалось, навсегда! ...

                Но, об этом разговор отдельный! ...


A путь и далёк, и долог,
И нельзя повернуть назад...

(Песня геологов...)

      Можно, если очень хочется, но не всегда получается... Итак, в армию меня пока не берут, с экспедицией я рассчитался - еду домой. Поработаю до следующего призыва токарем, а, скорее всего, учеником, если возьмут. Уж очень понравилась мне эта работа, когда в десятом классе я был на экскурсии на каком-то заводе.
      Провожают меня на вокзал пешком Иван Иосифович и мой, уже бывший, старший рабочий.
      Перед отъездом видел Бобокула. Он сказал, что в Ташкенте, в институте Минералогии и Минерального Сырья требуются хорошие техники. На слово “хорошие” я внимания тогда не обратил, ухватил главное, что нужны техники. А ведь это, фактически, как я понял позже, было заочной рекомендацией... Поэтому на вокзале в Джизаке взял билет пока только до Ташкента. К тому же, хотелось несколько дней побыть в городе: кто его знает, когда ещё попаду туда...
      Остановился у своих гостеприимных, хлебосольных знакомых, адрес которых мне дали ещё дома, на Украине, и где я уже иногда останавливался во время своих коротких “наездов” в Ташкент. Хозяин дома, управляющий крупного строительного треста, очень радушный, обаятельный, интересный человек. Позже, как-то в один из моих визитов к ним, он усадил меня обедать. Обед был под водочку с лимонными корочками... Выпил я всего ничего, стопочки три (после Карелии-то), но было тепло, всё-таки ташкентское лето.
      По дороге к себе на свою арендуемую квартиру, решил зайти на почту, находившуюся неподалёку, и отправить домой мамину справку, которая была ей нужна для оформления пенсии по инвалидности и, которая так помогла мне при увольнении, также решил одновременно послать пятнадцать рублей.
      Помню, делал всё в каком-то тумане, так как хмельная жара начала сказываться. Надписывал конверт, вкладывал деньги и справку в этот самый конверт, заклеивал его, а затем бросил в почтовый ящик. И всё это на глазах у многочисленных посетителей, а главное работников почты... Конечно, ни деньги, ни, к огромному сожалению, справка домой так и не дошли...

      На следующий день “ради интереса” решил зайти в Институт, о котором мне говорил Бобокул, совсем не думая, что может быть дальше... Это оказалось симпатичное трёхэтажное здание с колоннами, в центре города. Позже помню, как в перерывах, я фактически недоучившийся мальчишка, стоял на высоком крыльце института под этими колоннами и с гордостью смотрел на проходивших мимо людей, особенно молодых девушек...
      Нашёл отдел геофизики, сказав, что мне порекомендовали к ним обратиться. После нескольких вопросов меня пообещали взять техником в тематическую партию при условии прописки в Ташкенте.
      Вернувшись к знакомым, я обо всём им рассказал. С их помощью, через несколько дней был уже прописан в городе и устроен на квартиру. Так начался мой пред армейский ташкентский период жизни: интересный и насыщенный. Интересный, потому что молодость была при мне, вместо стипендии зарплата (конечно, не джизакская, плюс расходы на оплату квартиры), большой город, новые друзья, новые впечатления...
      Ну, а насыщенный: на работу ходить надо, всякие поручения выполнять тоже. Например, съездить по какому-нибудь вопросу в “мой” бывший геофизический трест.   
      Тут ещё военкомат послал на курсы радиомастеров. От переизбытка сил и энергии сдал вступительные экзамены в ТашПИ на геофак, а поскольку свой положенный для молодого специалиста срок ещё не отработал, поступать я мог только на вечерне-заочное отделение.

      Это, наверно, было последнее моё “деяние”, которое совершил большей частью бессознательно: была возможность, я это сделал, не было бы, то и не подумал... Ведь до этого почти тринадцать лет без перерыва проучился и сказать, что соскучился по зубрёжке – значит покривить душой...
      Подошло время очередной призывной комиссии. Я был вынужден постричься наголо. А на работу ходить ещё надо. И вот в эту жару не знаешь, что на свою “лысую” голову натянуь, пока одна сотрудница постарше не сказала: “Да, что ты мучаешься, смотри, как здорово: утром встал, тряпочкой пыль с головы вытер, стряхнул её с ушей и пошёл себе!”... И всё, тут же все вновь приобретённые “кепоны” я к дьяволу повыбрасывал, к тому же, день за днём, и на голове опять что-то появилось...
      Вскоре подоспело и время отправки по воинскому этапу, а зачислен ли я в институт или нет - об этом понятия не имею! Справка о зачислении и одновременно, об отчислении на три года в связи с призывом на воинскую службу пришла ко мне уже в армию...

                Три года, наконец, прошло!

      Но теперь я точно знаю: я хочу и должен учиться! Должен, чтобы больше не подчиняться дуракам, идиотам и мерзавцам! Я ведь тогда не подозревал, что идиоты и мерзавцы есть везде, а образованный и умный мерзавец куда опаснее обычного, о, прости Б-же мою святую простоту!..

      И вот, наконец, я нахожусь в Ленинском райвоенкомате Ташкента, чтобы стать на военный учёт после демобилизации. Народу много, самый демобилизационный пик. В помещение, где мы находимся, заходит капитан милиции и спрашивает:

                - Кто хочет служить в милиции?

      Что и говорить, здесь, действительно, можно найти подходящих людей, ведь все после службы. Капитан стоит ко мне спиной. Говорю: “Я!” Он обернулся, а со мной рядом ещё несколько человек, и мы все молчим. Ребята меня не выдают. Капитан поворачивается и уходит восвояси...

      В течение нескольких дней восстанавливаюсь во всех своих правах: прописки, жильца квартиры, откуда отбыл на службу, Политех... Причём, в институте восстанавливаюсь на дневной факультет: после трёх лет службы у меня есть такое право. Целых две недели усердно хожу на лекции, но всё время гложет мысль: а что же дальше? Стипендию и общежитие обещали только после Нового Года, а сейчас только начало ноября, а что делать до этого самого Нового Года?! Да и стипендии явно не хватит!
      
      Сижу в центре города, в скверике напротив старого здания ТашГУ в длительном раздумье и понимаю, что надо идти работать, а учёбу продолжить на вечерне-заочном факультете. В конце концов, для чего я в техникуме после десятилетки два с половиной года проучился...
      Работу в одном из научно-исследовательских геологических институтов нахожу быстро. Взяли меня в качестве техника-геофизика, с получением зарплаты через “крёстного моего отца” в геологии – Узбекский геофизический трест!
      Иду в спец часть ТашПИ и объясняю кадровику цель и причины моего визита. Кадровик - симпатичный русак, не старый ещё мужчина, недавний полковник в отставке, молча и с пониманием выслушивает меня, и оформляет дело о переводе. Затем выходит из-за своей рабочей стойки и, пожимая мне руку, желает успеха! И я вижу, что это искренне! Должен сказать, что потом я ещё много разных кадровиков перевидал, но хорошо запомнил только его! ...

      Не успел я сдать экзамены первой сессии (через два месяца после моего возвращения в Ташкент), как уже вплотную приблизилась вторая. В это время из Узбекского геофизического треста, откуда я получаю зарплату, меня просят отвезти сейсмоматериалы в Бухарскую геофизическую экспедицию. Отвели мне на это неделю - более чем достаточно, особенно, если воспользоваться самолётом, что я и делаю!

       Материалы отдаю по назначению в первый же день прибытия. Но прежде, чем идти отдыхать в экспедиционную гостиницу, просматриваю объявления, вывешенные в вестибюле конторы. Попадаю на знакомую фамилию: Магала Ася. Мы учились в одной группе техникума, жили в одном общежитии и все мероприятия проводили совместно.
Разыскиваю её.
       Она очень обрадовалась, расспросила обо всём. Рассказала о себе: вышла замуж, муж инженер-геофизик, есть дочка, которой третий год. Сама учится заочно в Московском геологоразведочном институте. Спрашиваю Асю, почему она не сменила фамилию? Смеётся: “А какая разница: Магала или Мочула, зато ты смог найти меня!” Затем пригласила вечером к себе.

       Разыскиваю её квартиру, знакомлюсь с мужем, приветливым гостеприимным парнем на несколько лет старше меня. В этот вечер в далёкой Бухарской экспедиции, впервые за продолжительное время я почувствовал себя в домашней обстановке, обстановке уюта и доброжелательности.
       Глядя на мои острые скулы, Ася сказала мне приказным тоном, чтобы обедать и ужинать приходил к ним.
       На следующий день вместе с ней на рейсовом служебном автобусе едем в Бухару, экспедиция находится за городом. Ася привела меня к местному памятнику архитектуры, бывшему медресе – “Ляби хауз”, сейчас не ручаюсь за точность названия. Перед ним находится бездействующий фонтан, но водички в наличии немного имеется, во всяком случае, лягушкам хватает, и они подтверждают это непрерывным кваканием...

  -     Это центр, говорит Ася. - Центрее нет!

      Несколько дней пролетело незаметно, и я улетаю в Ташкент. Скулы мои за эти дни немного разгладились...
      Через несколько лет Ася нашла мою квартиру в Ташкенте, но я тогда работал в проектном институте и был, к сожалению, в очередной командировке. В подарок она оставила моей трёхмесячной дочке свёрток с ползунками, которые тогда были очередным дефицитом...

     Но по-настоящему в экспедицию я попал только после длительного перерыва, а именно, после третьего курса института во время двухмесячного отпуска: учебного и трудового. Мне захотелось самому себе устроить практику по полевой сейсморазведке и одновременно дополнительно подзаработать. С этой целью я поехал в Пермскую геофизическую экспедицию, где меня приняли на временную работу рабочим и направили в полевую партию Александровского района, находившийся в пойме реки Яйвы.
     Окрестный народ здесь, как я потом имел возможность наблюдать своими глазами, находился всё время в состоянии полудрёмы: в перерывах между пьянкой и похмельем. Не приходилось удивляться и затонувшему в Яйве трактору. Из воды торчала только его труба, и никто не собирался его вытаскивать, во всяком случае, при мне этого так и не произошло...
     Но кроме, как разматывать косу и устанавливать сейсмоприёмники, я там так ничему и не научился. Оператор, недавний выпускник Пермского университета, был в курсе моих устремлений, но ни разу не пригласил меня зайти в сейсмостанцию. Я и не просил его, мне, к сожалению, было не привыкать: он был не первый и не последний антисемит на моём жизненном пути...
     Поэтому я там не задержался: вместо полутора месяцев, как я планировал, проработал всего три недели.
     За это время успел вместе со всеми изрядно помотаться по местным хлябям: непролазным от не просыхающей грязи дорогам и просёлкам, по которым можно было передвигаться только на списанном армейском вездеходе и не единожды полюбоваться на громадный лозунг, укреплённый где-то на верхотуре заброшенного здания, содержанию которого я уже совсем не удивлялся:

              СЕГОДНЯ ПЬЯН, ЗАВТРА ПЬЯН, В РЕЗУЛЬТАТЕ СОРВАН ПЛАН!

      Да уж, действительно, план был сорван, и не какой-нибудь, а план построения коммунизма, который конкретно моему поколению торжественно обещал со всех высоких трибун незабвеный Никита Сергеевич... Магазины на Урале уже тогда были поразительно пусты, даже водки, как таковой там не было, а только пресловутые “чернила”, и мне до сих пор неясно, чем там местный народ так упивался...
      Следующая экспедиция у меня состоялась года через полтора, когда я ушёл на дипломное проектирование. Немного выкроил времени, чтобы в очередной раз подзаработать. Устроился на месяц в электроразведочный отряд вычислителем на ВЭЗы, благо работа была знакомая. Район работ находился в Ташкентской области, был конец зимы, начало весны – время самое гнилое.
      Вычислители в отряде обычно помогали рабочим, но я работал только с логарифмической линейкой. Рабочие (они очень напоминали мою первую джизакскую команду) на меня всё время из-за этого недовольно косились. Им было невдомёк, что с помощью линейки я экономлю им уйму времени и энергии: в процессе работы подсказывал оператору, нужно или нет делать контрольный замер, тянуть дальше линию или нет. Оператор полностью передоверился мне, почувствовав мой немалый опыт в этом деле, и его это вполне устраивало...
      На террасе просторного одноэтажного дома, где мы жили, висела большая на хорошей плотной бумаге цветная карта почв Советского Союза. Я хотел забрать её с собой, ввиду бесполезности нахождения её здесь, чтобы потом использовать в своей дипломной работе, посвящённой защите от коррозии проектируемой сети газопровода Джизакского массива - довольно нестандартная для геофизика тема...
      Но тут сказалась гнилая погода, плюс некоторое перенапряжение в течение последнего периода, и я заболел. Пока я несколько дней валялся больной на матрасе, работяги наши во время своей очередной пьянки использовали карту вместо бумажной скатерти, и выбросили её потом вместе с мусором...
      Вскоре мой срок вышел, и, немного собравшись с силами, я уехал домой. Так и закончилась моя очередная, небольшая по продолжительности экспедиционная эпопея.
      После окончания института моя производственная деятельность была связана с обработкой геофизических материалов на ЭВМ (в основном гравиметрических) и проблемным программированием, то есть, собственно полевой работой я не занимался.
 Это продолжалось до тех пор, пока я немного чему-то научился и в результате перевода оказался в Узбекском геофизическом тресте, где я начинал свою “карьеру” молодым специалистом после техникума. Только трест теперь назывался Объединением. На меня возложили ответственность за обработку гравиметрической информации Объединения на ЭВМ.
      Перед этим я был вызван Генеральным директором Объединения, который сообщил мне, что, в связи с возлагающейся на меня задачей, я обязан ознакомиться с методикой полевой гравиметрической съёмки, проводившейся в Объединении. Желания у меня такого не было, но, как говорится, “приказ начальника, закон для подчинённого”, особенно начальника такого уровня, да ещё на территории национальной республики.
      Меня на два месяца откомандировали в расположение гравиметрического отряда, базировавшегося в Яккабагской экспедиции. Районом работ на тот момент была Каршинская степь. До этого я познакомился с руководителем полевых работ, молодым, но уже опытным в этом деле инженером. В отряде рабочих не было, только ещё несколько техников и стажёров - выпускников Самаркандского университета. 
      Ребята к моему присутствию в отряде отнеслись с пониманием, и я вполне свободно мог оставаться на базе отряда и в поле с ними не ездить.
Но амплуа оплачиваемого бездельника мне было непривычно, и я ездил в поле регулярно. Таскал по профилю прибор, устанавливал на точке, подкручивал уровни, но сам отсчёты не делал: во-первых, органически не переваривал пялиться в трубу гравиметра, во-вторых, в полевом журнале расписывался не я, и это меня устраивало.
      Как-то, спускаясь с гравиметром по крутому гравийному откосу, я не удержался на ногах и покатился вниз. Сам качусь вниз, а гравиметр держу над головой, мне сказали, что стоит он шесть тысяч, то есть больше нового автомобиля... Когда его потом поставили на точку, сбоя в работе не было...

      В другой раз с узбеком, одним из молодых специалистов, мы сбились с направления профиля, и машина с начальником отряда нас потеряла. Местность здесь была холмистая: мы с этим парнишкой и гравиметром - наверх, а машина, куда-нибудь вниз, и наоборот, пока через несколько часов, наконец, не увидели друг друга. Я был в рубашке с короткими рукавами, и мои руки за это короткое время успели обгореть - куртка с рукавами была в машине, а от “хорошего” солнца моя кожа давно отвыкла.
    
      В Каршинской степи меня поразило обилие лис. Их можно было увидеть сразу и в большом количестве, если позволял обзор. Стоя у своих нор, они издали настороженно глядели на нас, готовые в любой момент скрыться. Были они какие-то меднокрасные, поджарые, видно сусликов на всех не хватало...
      Но, кроме обычной съёмки, иногда проводились работы по опорной сети с помощью вертолёта. За это платили дополнительно, так называемые, “вертолётные”, как я понимал, весьма неплохие деньги, но лимитированные. Из-за этого меня с собой не брали. Но мне же было интересно! “Ребята, мне не нужны эти деньги, только возьмите меня!”
      И в один прекрасный, очень тёплый день недалеко от нас в поле приземляется вертолёт, и я вместе со всеми “загружаюсь” в него.
 Через некоторое время, мне захотелось пить, и я налил воды из большой алюминиевой фляги, имевшейся на борту вертолёта и успевшей хорошо прогреться, фляга, наподобие той, которая была у нас в Джизаке: время шло, а сервис у советских геофизиков оставался на том же уровне! Лётчики подняли вертолёт, немного отлетели от нашей базы и несколько раз резко поднялись и опустились вниз.
      Не думаю, что это были воздушные ямы, скорее всего, традиция обкатки новичков. Могу только сказать, как звучит на идыш: мне давно не было так “ниш гит”, то есть плохо. Тут я сразу всё вспомнил: и что нельзя в жару пить тёплую воду, и как меня забраковали в ВДВ, и как я, дурак, “подписался” на это мероприятие.
 
      Пока я держался за живот и на всякий случай закрывал рот платком, вертолёт сел на какую-то вершину. Здесь находилась первая нужная нам (вернее им, мне уже ничего не было нужно) опорная точка. Опорная сеть специально, по возможности, разбивается на высоте, чтобы посторонние люди, в частности, чабаны со своими отарами, имели к ней минимальный доступ.
      Поэтому, когда я вышел вместе со всеми на вершину, я никого и ничего вокруг не увидел, и с ужасом понял, что мне опять нужно возвращаться в вертолёт. И так мы облетели, с величайшим для меня напряжением, ещё несколько точек, а впереди практически был целый рабочий день. И вдруг на следующей вершине, внизу, я увидел проходящий автобус, а ещё дальше какой-то посёлок и спросил, сколько времени ехать на автобусе от этого посёлка до нашей базы? “Два часа” – ответили мне.
      Я всем говорю:

                - Дальше без меня! …

      И начал спускаться вниз по склону. Вечером мы уже все вместе встретились на базе. А ещё через несколько дней я возвратился в Ташкент.
 
      Это было последнее непосредственное моё участие в полевых работах, хотя в экспедициях, и, причём, неоднократно, мне ещё приходилось бывать. В частности: в Киевской, Саратовской, Чимкентской, Чарджоуской, Самаркандской (бывшей Джизакской), но совсем с другими целями.