баловство грифеля на бумаге без именования

Посвящается неисполненным грёзам и несостоявшимся некогда встречам.

Ужасное утро, – ничего не скажешь.
Яркое солнце слепит в окно, заставляя Аниту задёргивать шторы, буквально срывая их с петель-застёжек. Мгновения усердий и небольших сил хватит, чтобы свалить балку прямо на голову спящему мопсу.
Больная голова питомца и потоки яркого солнца в тёмные стены небольшой комнатки, – это начало самого ужасного дня для Аниты. Но по мановению будильника, что кричит истошно-пронзительного, всего этого удаётся избежать. Девушка поднимается, почёсывая лениво бок и зевая сладко с громким звуком воздуха, вырывающегося прямиком из проснувшихся лёгких, и уходит в ванную наводить порядок в полости своего рта. Щётка с несколько мерзким звуком скребёт ей зубы, внутреннюю сторону щёк, язык, нёбо. Туда-сюда, щик-щик, вжик-вжик, вверх-вниз, вправо-влево, влево-вправо, гоняя огромные мятные шмотки пены пасты из одного угла – в другой. Сплёвывает. Прочищает рот несколько раз свежей водой, неприятно булькая, как будто прочищает себе глотку; снова сплёвывает. Потом – улыбается своему отражению в зеркале и завязывает небольшой хвостик на голове из пышных коротких чёрных локонов. Маленький хвостик напоминает загнувшуюся пальмочку на островке. Её покачивает туда-сюда из стороны в сторону, стоит Аните несколько резко повернуть голову.
Девушка идёт завтракать. Дешёвый и растворимый кофе. Несколько тостов с маслом, запивая всё это хрустящее напитком из банки за сто пятнадцать рублей. Обеда не будет. Ужина – тоже. Будет только завтрак, как и на протяжении вот уже двух лет подряд. Никаких булочек, никаких шоколадок, никаких фруктов и овощей после десяти утра; всё, что уходит за пределы этой цифры, остаётся на следующее утро.
Это не голодовки, это – простое нежелание перегружать организм ненужным мусором. Деточка, ты не помойка, не ведро для ошмётков, не свалка, в себя не нужно скидывать так много лишнего, как та самая булка из Бургер-Кинг с жирным ошмётком поджаренной ножки телёнка, которую выдают за грудинку сочной, мягкой свининки. Всё, чем тебя кормят – это отходы. Готовь дома сама или голодай, если не умеешь делать вкусные блюда. Анита поступает по второму случаю.
Когда завтрак закончен, она идёт одеваться. Пиджак, майка, классические штаны в обтяжку, каблуки на высокой шпильке. Небольшая спортивная сумка для работы. Она готова.
В половине девятого утра Анита уже на работе. Дешёвая забегаловка, где торгуют самым сладким продуктом нынешнего поколения. Забегаловка, где удовлетворяются самые заветные желания. Забегаловка, где забываешь о проблемах на работе или о скандале дома. Забегаловка, которая работает только по ночам. Забегаловка, куда не всякий может пройти. Забегаловка, где торгуют самыми вкусными «продуктами» двадцать первого века.
Забегаловка, чьи главные клиенты – представители любого пола и любой нации. Мы не расисты, не гомофобы, не сексисты. Мы удовлетворяем ваши запросы, вы – наши. Всё просто.
Забегаловка, чья неоновая вывеска в ночи светит нежным фиолетовым светом, разъедая слабое мерцание звёзд и луны в небе, «Стрип-бар».

Как Анита «докатилась» до подобного? Никак. Сам рок событий привёл её именно сюда. Она не торгует телом, не даёт его пожать потливым офисным ручкам, принадлежащим мужчинам, чей возраст переваливает за сорок с лишним лет; она не носит короткие юбки официантки, чтобы все клиенты видели её подтянутую классную задницу в маленьких белых трусиках. Она не трётся около шеста своим почти нулевым размером, который может поместиться только в её ладошке; она не танцует в клетках, пока ей пропихивают сквозь прутья бокалы с выпивкой от «того парня за столиком около окна». Она просто отбирает новых девушек на работу, смотрит за ними, удовлетворяет их запросы, занимается ими. Она – вторая мамочка после первой. Она – сестра, которая всегда защитит своих более слабых сестёр от плохого мнения. Она – подруга, утешительница, лишний пиджак для чужих соплей. Она даёт вам работу, даёт вам поручения, она заставляет вас раздеться перед нею догола и показать вашу растяжку, но она будет первой, кто поможет вам справиться с вашим горем. Она – ваш личный психолог, который без задней мысли спасёт вас с этого дна жизни, даже если сама спустила вас на него. Псевдо-героиня. Псевдо-помощница. И всё-таки те самые героиня и помощница, которая любит вас за вашу грязь и невольность.

В половину десятого утра приходят новые девушки. Все они – неплохие, но отчаявшиеся куколки, которые нашли этот бар своим псевдо-пристанищем. Пристанищем, где грязно, отвратительно, невыносимо. Пристанищем, где есть угроза лечь с мужчиной, которого вы видите впервые в жизни и  с которым, наверное, больше не увидитесь.
Все они – заплутавшие овечки, требующие денег и понимания. Никакого осуждения.
Анита скидывает с себя пиджак, показывая очень даже хорошее тело, обтянутое белоснежной майкой. Лифчик на ней чёрный, потому что трусики сегодня тоже чёрные. Она улыбается девушкам, а потом предлагает по одной подходить к ней.
– Вы можете называть своё имя, можете не называть вовсе, но каждая из вас должна оставить мне номер телефона, чтобы, в случае чего, я могла с вами связаться в дальнейшем.
«Если дальнейшее вовсе будет», – прикусывая нижнюю губу, говорит про себя Анита.
Девушки согласно кивают. Все они – послушные овечки, затерявшиеся в этом бурном потоке жизни. Но разве они достойны сожаления? Нет. Ни одна из них. Не теперь, не сейчас, не завтра. И не от Аниты.
– Здравствуйте, – проговаривает Анита, оглядывая первую подошедшую к ней девушку, – запишите свой номер и покажите свою фигуру. Это для начала. Как закончите, снимите всё с себя за той ширмой, – Анита показывает на ширму позади своей спины, – и покажите мне свою растяжку на сцене.
Девушка, потупив взгляд, исполняет поручение.
Когда она взбирается на сцену и обхватывает небольшой шест, как опору, нога её тянется вверх; шпагат, «колесо», «коробочка».
Анита улыбается.
– Прекрасная растяжка. Вы ранее занимались гимнастикой?
Девушка пристыжённо кивает, говоря, что не думала, что гимнастика пригодится ей именно в этом ремесле.
– Дайте мне осмотреть ваше тело ещё раз, и можете идти одеваться.
– Благодарю, – говорит Анита после недолгого осмотра девичьего тела.
– Мы вам позвоним в ближайшее время, – привычным голосом повторяет Анита, когда девушка удаляется от ширмы. – Вы можете идти, спасибо.
И так ещё шесть раз с оставшимися девушками.
Одна из них спрашивает: «Почему вы заставляете раздеваться нас при других девушках?»
Анита: «Если вы так говорите, то даже не рассчитывайте получить место на сцене. На вас будут смотреть клиенты: мужчины, женщины, туристы, городские, гомосексуалисты, преступники, убийцы, но все они вам будут незнакомы. А вы стыдитесь раздеться перед кучкой девушек, вам подобных».
Анита закатывает глаза и объявляет перерыв, когда видит, что количество девушек не уменьшается – приходят новые.

Кофе из автомата за семьдесят рублей обжигает нёбо и кончик языка. В зале сразу же начинает пахнуть дешёвыми напитками, которые, впрочем, могут ещё убедить желудок в том, что это можно пить. Некоторые из пришедших девушек громко сглатывают, другие – заняты своим делом, третьи – уже атакуют машину, которая раздаёт одно и то же кофе из своего железного рта с пластиковой защитой. Анита осторожно прихлёбывает, держа стакан в двух пальцах с чёрным маникюром. Её глаза внимательно обегают тела девушек, которые ещё не успели раздеться; внутри неё ничего не дёргается, не колышется; она привыкла видеть эти тела, столь типичные для городского климата. Чуть загорелая ровная кожа, местами у кого-то прыщи или веснушки; тонкие руки, руке потолще, узкие тазобедренные кости и упитанные бёдра настоящих матерей. Ровные спины, гнущиеся, как проволока; ноги с шатающимися чашечками колен. Все они – типичные представительницы. Все они – жрицы будущей любви. Ученицы Терпсихоры. Скандальные, спустившиеся до барных стоек, Афродиты. Скоро они будут пахнуть «сексом на пляже» или «кровавой Мэри».
Допив кофе и выкинув стаканчик в близ стоящую урну, Анита возвращается на своё место и негромко объявляет, что перерыв окончен. Всё повторяется с предыдущей точностью: номер телефона, показ фигуры, ширма, сцена, ширма и на выход. Одно и то же на протяжении двух часов. Дальше – вновь перерыв. К трём часам желающих больше нет.
– Как всегда – блестяще. Ты всегда умела справляться с этой работой, – где-то в конце зала издаётся звук аплодисментов.
Шум шагов приближается, но Анита и внимания не обратила на сказанное – она привыкла, что её хвалят за эти «отборочные туры», за эти дешёвые «показы мод». Она устала и вновь хочет кофе. Губы неприятно зудят, язык чуть распух от многочасовых однообразных реплик.
– Купи мне кофе, дорогая. Я устала.
Женщина средних лет, одетая в дорогой костюм тёмно-синего цвета, с тёмно-русыми волнистыми волосами, оставленных просто так лежать на груди, спине и плечах, уходит к автомату. Где-то позади звучит тихий механизм, отливающий в стаканчик немного кофе. Этот звук расслабляет, и Анита прижимается спиной к сцене. Ей хочется присесть, но на день убрали стулья и столы в другую залу. В помещении пусто, и эта пустота заполнится только ближе к вечеру потными телесами, которые не спешат домой после работы по одной только причине – стрип-бар открыт и ждёт своих ночных посетителей. Мерзких, гадких, вонючих посетителей, которые носят рабочую униформу и пахнут всё ещё злосчастными бумагами с печатью высших руководителей. Отвратительные клиенты, из которых так приятно до копейки вытрясти бумажник. Бумажник, который не шибко-то набит деньгами.
Но это лучше, чем ничего. Это приносит доход. Доход, который не кажется маленьким.
Женщина в тёмно-синем костюме возвращается и отдаёт Аните один из стаканчиков. Девушка только кивает головой – говорить у неё уже нет сил.
– Тридцать шесть потенциальных работниц. Ты сегодня даже не в ударе, Анита.
Анита мотает головой, говоря этим жестом, что «всё потом», «всё потом» она непременно скажет, а теперь её рот занят вкусным, но дешёвым кофе. Кажется, женщина переборщила с сахаром, отчего напиток будто липнет к нёбу. Неприятно, но пить можно. И Анита выпивает стаканчик быстро, оставляя опустевший пластмассовый сосуд на краю сцены – так, чтобы потом не забыть его взять с собою и пронести до ближайшей мусорки.
– Ника, милая, я даже не давала объявления в газету или журнал. Девушки сами пришли. Я даже не ждала.
Женщина, которую Анита назвала Никой, округляет глаза и улыбается потемневшими от кофе зубами:
– Вот как, значит. Я скажу нашей мамочке обязательно об этом. Уверена, она устроит ужин в твою честь.
Анита кривит лицо.
– Ты прекрасно знаешь, Ника, что я не ужинаю. И не обедаю тоже. Так что, если она хочет отпраздновать мой успех, то пусть лучше пришлёт мне завтра утром коробку кофе и чего-нибудь послаще – кексов, например. Или пирожного. Но лучше, конечно, пусть коробку кофе. Или две.
– Бережёшь фигуру?
– Просто не люблю есть; не нахожу это смыслом своей жизни.
Ника кивает головой, показывая, что поняла желания «второй мамочки» здешнего Института. От неё разит кофе и запахом «Маленького чёрного платья» от «Avon». Этот запах не идёт Нике – такой большой, прямой, холодной женщине. Но Анита не только не хочет этого говорить, но и как будто не замечает нового вкуса, исходящего от толстой шеи Ники.
Всё внимание Аниты сосредоточено где-то поверх плеча Ники. Гладкая стена, на которой тысячью солнечными зайчиками играется свет. Мягкий, переливающийся из одного цвета в другой, яркие солнечные шарики скачут от пола до потолка, разбрасывая тучные тени в конце стены. Помещение нагревается, и кондиционеры, установленные ещё в прошлом году, начинают тихонько жужжать. Воздух постепенно становится прохладным, но Аните всё равно жарко, и она вытаскивает заправленную в штаны майку. Не лучше. Кофе, выпитый совершенно недавно, разогревает, согревает, не даёт покоя. Жар бросается к ушам Аниты, и они краснеют в кончиках; девушка буквально ощущает эту жаркую толщу воздуха – непробиваемую, отвратительную, липнущую к ней толщу. Она открывает рот и начинает с шумом втягивать воздух.
Ника морщится от запаха кофе, который исходит ото рта Аниты.
– Дать жвачку? – Женщина роется в нагрудном кармане своего тёмно-синего пиджака и вытаскивает упаковку мятной жвачки.
Анита кивает, и Ника двумя своими пальцами отправляет небольшую горсть из двух пластинок девушке в рот. Анита жуёт, и ей становится лучше. Полость рта пощипывает, и от неё уже не пахнет дешёвым кофе.
– Думаю, пора возвращать этому месту привычный для нас вид.
Ника кивает и уходит в небольшую дверку, которая ведёт вдаль дома; там находятся кухни и лестница на второй этаж. В том же помещении оставили стулья и столы.

Спустя три или четыре часа зала принимает привычные очертания: стулья и столы возвращены на место, барная стойка со шкафами, нынче пустыми, открывает свои виды, которые были спрятаны за большим лоскутом какого-то тряпья.
Помещение вновь живёт и дышит. Оно даже пахнуть стало.
Анита улыбается, когда несколько молодых людей заканчивают свою работу.
– Чтобы мы без вас делали? – Хвалит их Анита, хотя знает, что эта похвала ставит на одну ступеньку ниже её саму. Чтобы они без них делали? То же самое, если честно. Также таскали стулья, столы, размещали всё по своим местам. Никто из девушек не брезговал помочь вернуть помещению свой привычный рабочий стиль. Но Анита не хотела забирать эту «работу» у более «сильного пола».
– Подойдите к женщине в тёмно-синем костюме, она расплатится с вами.
Анита кивает в сторону Ники, которая стоит, облокотившись плечом о кофейный автомат.
Несколько мужчин уходят, и только один, самый молодой из этой «гвардии», подскакивает к Аните и, смущаясь, запинаясь и несвойственно молодому человеку кряхтя, спрашивает быстрым, горячим шёпотом, который обдаёт мочку уха девушки:
– А можно… можно мне сегодня прийти… посмотреть? Мне тогда можно… можно не платить, я просто приду… Приду посмотреть. Мне можно не платить, – повторяется он, хотя Анита ещё на первом предложении ему согласно кивнула.
«Жалкий», – это всё, о чём она думает, когда молодой парень убегает за своей «гвардией», которая исчезла с конвертами в руках.
– Чего это он к тебе подходил?
Спрашивает Ника.
– И денег не взял даже.
Говорит Ника в продолжение.
– Отказался от зарплаты, чтобы сегодня ночью прийти и посмотреть на девушек наших. Запомни его и пропусти.
– Но ему даже восемнадцати нет, – удивляясь одними бровями, что, поднимаясь, собирают на её лбу несколько толстых складок загорелой, чуть жирной кожи.
– Зато он сэкономил нам пару тысяч рублей, дорогая. Забей. Просто пропусти его сегодня на наше маленькое шоу.
Анита пожимает плечами, и Ника успокаивается.
– До чего же он низкий. Отказаться от денег, чтобы прийти и посмотреть на почти одетых девушек.
– Это мужчина, дорогая.
Анита кривит губы и смотрит в тёмные глаза Ники. Женщина кажется недовольной последней фразой девушки, но не спешит спорить. В данном случае Анита права – это типичные желания типичного мужчины. Он молод, импульсивен, он требователен. И он сэкономил бару несколько тысяч рублей.
– Только смотри, чтобы он не напивался у нас в баре. Я не хочу потом объясняться с его родственниками.
Анита щурит глаза, из-за чего в уголках висков собираются маленькие, едва заметные, лучики кожи.

Первое правило стриптиз-бара: никаких несовершеннолетних.
Второе правило стриптиз-бара: никаких интимных услуг.
Третье правило стриптиз-бара: никаких контактов между клиентами и работницами.
За эти правила отвечает Ника и Анита. На случай, если что-то пойдёт не так и кому-то захочется протянуть потливые жирные руки к ножками девушек, у бармена есть палка. Длинная, тяжёлая, металлическая палка. Не понимаете по-хорошему? Значит, будем бить по рукам. Система проб и ошибок. Система, запоминающаяся чертовски легко. Система навязчивых идей и поучения. Система преступления и наказания. За всеми девушками – бдительный контроль; за это тоже отвечают Ника и Анита. Они – вторые после первой мамочки; они – ваши старшие сёстры. Они помогают вас столкнуть в эту яму, но они также оберегают вас от более тяжких преступлений. Они беспокоятся за вашу пострадавшую честь, даже если испортили вам её сами.
Они – те самые дьяволы, которые, подтолкнув вас на ваш грех, стараются спасти вас; у каждой из девушек есть своя история, и они знают каждую. Они найдут вам решения, они заплатят, они будут следить, чтобы вы никогда не вылезли из этой ямы. Они – два ангела с рожками, на которых держатся нимбы.
Наступает вечер, и Анита обзванивает нескольких девушек с утреннего «кастинга». Она не приглашает их на работу. Она просто хочет провести для них небольшую экскурсию в её маленький мир.
Несколько девушек соглашаются и приходят к входу в стрип-бар к десяти часам ночи.
Помещение начинает наполняться, но шоу ещё не начинается. Оно будет исполнено только в полночь, когда город заснёт окончательно. И только самые мерзкие, отвратительные, ужасные, непотребные жители придут сюда ради порции горячего пива и красивых тел.
Но бар начинает жить уже в десять вечера. Сначала – как обычное кафе. Официантки расхаживают между столиками в коротких юбках, на длинных каблуках; чем меньше юбка, тем больше каблуки. Тонкие ноги, шикарные задницы, подносы и услужливое «Что хотите заказать?». Тут есть кухня, которая до полуночи готовит небольшие закуски. После полуночи она закрывается, и открывается бар. Барменша – маленькая хрупкая нимфа в униформе. У неё нет бэйджика с именем, потому что для вас она может быть кем угодно – ваш друг из школы, ваш товарищ по работе, ваша бывшая девушка, ваша покойная бабушка, ваш тёплый меховой сгусток по кличке Бобик. Она выслушает любую вашу историю, и если она окажется достаточно хорошей, то будьте уверены – всё выпитое вами будет оплачено заведением.
Бармен – ваш личный психолог. Бармен – ваш собутыльник. Она пьёт за ваш счёт, она готовит вам коктейли и «секс на пляже», она слушает ваши жизненные проблемы и помогает их решать.
Анита проводит девушек в помещение. Там играет музыка, и Ника заигрывает с какой-то девушкой около автомата с кофе. Анита знает, о чём они говорят, потому что знает Нику уже достаточно давно; знает все её приёмы, которые однажды испытала на себе.
Анита проводит нескольких девушек мимо, по пути знакомя их с Никой и её толстой спиной. Анита хватает Нику за ягодицу своим маникюром и говорит, чтобы та шла работать, а не трепалась языком. Женщина в тёмно-синем костюме удаляется, оставив своей очередной «жертве» номер телефона – недействительный, фальшивый номер. У неё даже мобильного телефона нет, потому что она не умеет им пользоваться.
Анита проводит девушек дальше, краем глаза наблюдая за тем, как Ника становится около выхода из стрип-бара. Да, если вы ещё не догадались, то Ника – местная вышибала. Она – ваш личный ад из фейс-контроля. Она – страж порядка и местная полиция нравов. Она – та самая, кто вышвырнет даже самого страшного бугая из бара и не поведёт при этом своей толстой тёмной бровью. Ника шикарна. Ника – блюститель порядка.
Анита проводит девушек к знакомой им уже сцене. От сцены – к бармену. Бармена зовут Лина. Тонконогая, светловолосая Лина, которая никогда не танцевала на сцене. Она просто делает коктейли. Вам покажется, что она отличается от многих. Покажется, что у неё не самая худшая участь в этом заведении. Вы будете почти правы. Однако и у Лины хватает своих грехов. Она спаивает людей и вытаскивает из их бумажника несколько тысяч. Она округляет глаза, говорит, что не знает, почему так вышло; Лина – клептоманка. Она ворует всё. Бессознательно. Но она ворует в пользу бара. Поэтому её и держат тут.
А ещё. Лина – бывшая алкоголичка и наркоманка. Ей всего двадцать два года, и пять лет из этих она пила. Начиная с пятнадцати лет, она губила свой организм нещадно. Именно поэтому она знает, что нужно смешать, в какой пропорции и со скольким количеством кубиков льда, чтобы клиент быстро опьянел и потерял сознание.
Если вы опьянели за барной стойкой Лины, то не удивляйтесь тому, что потом проснётесь в обезьяннике без копейки в кармане. Как уже говорилось ранее, Лина – та ещё клептоманка.
Анита ведёт девушек дальше. Она знакомит их с несколькими танцовщицами. Это рыжеволосая Любовь, это шатенка Вера, это блондинка Надежда. Вера, Надежда, Любовь. Всё это можно найти на сцене около трёх главных шестов. Они дарят вам именно эти три качества, в которых вы так нуждаетесь после каждодневной рутины.
Анита проводит экскурсию в одну из гримёрок. Она маленькая, ухоженная; в ней пахнет цветами, которые Анита ставит в вазу каждый день. Сегодня – белоснежные лилии.
– Это Софья. Будьте знакомы.
Анита кивает на белокурую девушку, которая выглядит безобидно. На вид ей пятнадцать лет, но нет. Не верьте тому, что кажется вашим глазам. Софье уже двадцать четыре. Она невинна настолько, насколько грешна. Она – лучик в этом тёмном царстве. Её любят клиенты. Её хотят. На неё молятся. Ей дают деньги просто так, даже на улице. Она будет выглядеть свято в любом развратном костюме. Её любят наши девушки, её почитает Ника и наша мамочка, но Анита терпеть её не может. Не может за её красоту, за её безвинность, за её грехи, которые сочатся из-под белоснежных длинных ногтей на её тонких пальцах. Девушки улыбаются и знакомятся. Они покорены Софьей. Это было настолько очевидно, что Анита не только не удивлена. Она даже несколько благодарна Софье. Возможно, некоторые из этих потенциальных будущих работниц согласятся плясать около тяжёлого металлического шеста, лишь бы только поближе к этому невинному дьяволу Софье.
Анита пожимает тонкие холодные пальцы Софьи, и уводит девушек, ловя на своей спине прожигающий ненавистью взгляд белокурой нимфы. У них сходятся мнения. Они обе считают друг друга совершенными; и они обе ненавидят эту совершенность друг в друге.
Анита знакомит девушек с поваром. Чуть пухлая девушка с короткими волосами цвета жжённой соломы на солнце. Большие шоколадные глаза. Ещё одна безобидная девушка в баре. Она просто готовит. Она не танцует на сцене. Она просто сервирует вам лёгкие закуски, высыпает упаковку чипсов вам на блюдечко, поливая сверху их каким-нибудь соусом – достаточно острым, чтобы ваш желудок мучился во время представлений. Карина, так её зовут, пожалуй, самая безвинная из всех. На ней нет грехов, кроме одного – она не моет руки после туалета. Но она носит перчатки, которыми накладывает еду, поэтому вы можете не бояться увидеть ошмётки туалетной бумаги у себя в тарелке.
Карина – душа компании. Её любят. Она готовит вкусно не только закуски. Она также обеспечивает девушек постоянными завтраками. Кофе, чаи, глазунья с беконом и тосты – это она сделает за пять минут, пока вы причёсываетесь у себя наверху в ванной. Она может пожарить вам блинчики и полить их мёдом. Она любит готовить для кого-то. Но она блюёт каждый раз, когда съест что-то сама. Карина ненавидит своё тело и хочет быть такой же нимфой, как Софья или Лина. Она плачет всякий раз, когда они проходят мимо. Аните жалко её, поэтому она покупает ей таблетки, которые помогут ей скинуть вес. Она сидит с ней ночами, пока та блюёт в своего белоснежного друга, мучаясь другим своим постоянным товарищем – агонией. Аните жалко Карину. Карина достойна лучшего.
И Анита уводит девушек обратно в зал, усаживает их за столиком, говоря, что сейчас принесёт напитки. Всё за счёт заведения.
Анита кажется девушкам серьёзной, но наряду с той серьёзностью в ней есть что-то такое, что располагает девушек к ней. Сейчас Анита наберёт полный поднос выпивки, и придёт узнавать, почему девушки решили снизойти до этой ямы жизни. У них должна быть причина.

И почти у каждой причина снизойти в эту яму одна – нехватка денег. Нехватка образования. Нехватка возможности поступить на другую работу. Но всем нужны средства, чтобы прожить дальше.
– Вы же понимаете, что эта работа вас будет кормить только до тридцати лет? – Спрашивает Анита, глядя на девушек. Всем им по семнадцать, девятнадцать лет. У них есть ещё время одуматься, закончить образование. Но они просто хотят денег. Много. Но и этого бар им не гарантирует.
– Навряд ли каждая из вас сразу станет получать заработную плату Софьи или Лины. Вы должны будете стараться. Вы должны будете учиться. Вы можете жить наверху, на втором этаже, вместе с другими девушками, если вам негде жить. Вас будут кормить. У вас будет крыша над головой. Мы не выкинем вас, если бы будете хорошо трудиться и не создавать проблем. Мы ценим своих сотрудников.
Анита говорит это уже несколько лет подряд. Один и тот же текст с одним и тем же смыслом. Но эти девушки ещё недостаточно грешны, чтобы справиться с этими условиями.
– Как вы попали в этот бизнес?
Спрашивает одна из девушек. Голос её тонкий, совсем ещё детский, но глаза смотрят прямо, выжидающе. Аните начинает нравиться эта девушка. Она создаёт впечатление взрослой особи.
– Так же, как и все вы. Так же, как и любая другая девушка в этом заведении. Просто однажды поняла, что мне нужны деньги, но ни образования, ни какого-либо опыта у меня не было. Я была типичным прыщавым подростком, которого взяла под своё крыло наша хозяйка.
Анита опрокидывает в себя стопку какого-то горького коктейля. Она, кажется, даже и не поняла, какие напитки ей приготовила Лина. Но её это и не волнует. Вкус алкоголя никогда не заботил Аниту, именно потому полость её рта сейчас нещадно жжёт – она не умеет пить. И почти никогда не пила. Наверное, именно поэтому выпитая стопка так тепло отдаётся у неё внутри желудка; именно поэтому стопка кажется девушке горькой. На самом деле, послевкусие остаётся приятным. Но не таким, после которого Аните захотелось бы ещё выпить.
Морща рот, девушка пододвигает к робким посетительницам поднос, уставленным до завала маленькими рюмками с этими чёртовыми настойками и водкой. «Всё за счёт заведения», – повторяет Лина, видя, как девушки нерешительно косятся на предложенную выпивку. И только после этих слов некоторые берут рюмки двумя пальцами и опрокидывают их содержимое себе в рот.
Кто-то из них мычит, кто-то давится, кто-то неприятно сжимает глаза.
И Анита продолжает выяснять, что привело девушек на эту шаткую дорогу. Семейные проблемы? Желание показаться независимой? На что им такое унижение и такие деньги? На образование? На оплату операции по увеличению груди до пятого размера? На оплату операции своего домашнего любимца? Эти причины интересно слушать, если вы находитесь первый год в этом загаженном бизнесе. Эти причины неинтересно слушать, если вы находитесь уже достаточно давно в этом потерявшем надежды дне. Анита слышала это уже слишком много раз. Но на всякий рассказ она понимающе кивает и сочувственно поджимает губы. Девушки должны верить в то, что им тут помогут, иначе Анита потеряет своё маленькое хобби – тащить людей на дно существования.
Поднос быстро опустошается. Каждая из девушек выпила по три рюмки настойки вперемешку с водкой. У них чуть разгорелись щёки. Они чувствуют себя лучше, но не пьяно. И Анита говорит, что на сегодня халявного бухла хватит. Они продолжают сидеть, и вскоре к ним подсаживается какой-то мужчина. Он предлагает им познакомиться, но бэйджик администратора на Анитином пиджаке быстро отбивает у него желание завести новых друзей. Он отшатывается от столика, оставив на нём несколько бумажек с номером его мобильного телефона.
Анита сгребает эти сальные бумажки и жжёт в пепельнице, чтобы уберечь девушек от очередного недомерка с тремя детьми и сварливой женой.
– Запомните, милые, здесь нельзя знакомиться, если вы поступаете на работу. Не позволяйте себя трогать. Не заказывайте им выпивку за свой счёт. Не разговаривайте с ними дольше двух минут. Не кивайте, не подмигивайте и не маните их пальчиком, даже если этот мужчина окажется парнем вашей мечты. Даже если у этого мужчины стоит на выходе из стрип-бара белоснежный породистый конь. Все они утащат вас дальше на дно вашей жизни. Они не сделают ваше существование лучше. Они не смогут обеспечить вас лучше, чем вы сами. Вам нужны будут деньги? Вы заработаете их. Я дам вам их. Ника поможет вам. Но никогда и ни при каких условиях не берите деньги или такие вот бумажки у клиентов. Иначе наш с вами контракт уйдёт в небытие.
Анита смотрит, как огонь оставил от сальных бумажек лишь пепел.
Девушки послушно кивают, и через полчаса они увидят все масштабные действия этого чуть развратного, изысканного, полуодетого логова. Скоро они увидят Надежду, Веру, Любовь и Софью, которые будут выходить по очереди на сцену и жаться к прохладному металлу шеста.
Анита заранее знает, что девушки будут поражены грацией и красотой их танца. Анита некогда сама не без зависти смотрела на мастерство этих четырёх учениц Терпсихоры.
Вскоре девушки знакомятся между собою. Они не называют своих имён, потому что до сих пор стесняются этого общества, но они с жаром рассказывают о своих судьбах. Анита не смотрит на них, но слушает их внимательно. Тут есть девушка из богатой семьи, которая хочет показать родителям, какая она сильная и независимая. Она хочет отказаться от их денег, от их огромных денег, чтобы доказать им свою собственную свободу и право выбора. Анита считает её дурой. Некоторые из девушек тоже считают её странной. Богатенькая стриптизёрша? Богатенькая, развратная ученица Афродиты? Пусть. Это дитя роскоши и богатства ещё не знает, в какую яму попадает. Яму, из которой больше не выйдешь чистой и нежной. Яма, отбирающая у вас совесть и желание сделаться лучше. Вы начинаете смотреть на некоторые вещи реальными глазами, с которых стянули розовые очки родительских убеждений. Анита согласна взять эту девочку к себе на работу. Пусть она танцует. Пусть она докажет родителям, что может справиться сама со своими желаниями и потребностями. Пусть. Пусть её засосёт это болото. Пусть она будет потом жалеть. Анита сделает так, чтобы девушка никогда не догадалась, что она с собою сотворила. По крайней, до тридцати лет.
Вторая история рассказывает о домашнем насилии. Девушка – тонконогая, прямая, как струнка, мягкая, пластичная, выглядящая поистине желанно – говорит, что дома её бьют каждый день. Именно поэтому она вынуждена носить закрытые вещи, – чтобы люди никогда не увидели её фиолетовых синяков на теле. Но Анита видела. Она догадалась с первого раза. Анита не может взять её работать стриптизёршей, потому что даже такая желанная девочка не будет пользоваться успехом у клиентуры за счёт собственных увечий. Но Анита обещает себе, что пристроит её к Лине. Они похожи – обе тонконогие, светловолосые. Пусть их считают сёстрами.
Анита обещается поговорить с Линой. Пусть научит её делать коктейли. А днём пусть эта девочка подрабатывает на кухне с Кариной.
Следующая история гласит об изнасиловании. И эту девочку, шатенку с серыми глазами и чуть смуглой кожей, Анита обещает себе устроить на работу.
Остальные повествования мало трогают девушку. Они уже не заходят в её ум так прочно, как рассказанные предыдущие. Этих девушек она не будет брать на работу. Даже в стриптизёрши не так легко попасть. Это яма для элитных. Яма для несчастных. Если ваша история недостаточно хороша, то вы будете платить бармену не только за напитки, но и за то, что она вас слушает. Но если ваша история звучит хорошо, ладно, поистине несчастно, то заведение платит за вас.
И шоу начинается.

После первых двух часов ночи Анита отправляет девушек по домам. Экскурсия закончена. Впечатления получены.
Некоторые из них счастливы, другие – нет. Анита ловит для них такси, сразу шесть, и отправляет их по домам, заплатив предварительно шофёру. Пусть это будет последний знак щедрости с её стороны.
Завтра она позвонит трём из них и скажет, что они устроены на работу, но на сегодня собеседований хватит.
Анита устало потирает себе поясницу, отправляя последнюю девушку к себе домой. Ника стоит около входа в стрип-бар, опершись тяжёлым плечом на тяжёлый косяк. В её руках сигарета, и волосы теперь собраны в огромный хвост позади.
Анита поджигает собственную сигарету от сигареты Ники и затягивается. Едкий дым проникает в лёгкие с новым потоком воздуха и выходит оттуда, задержавшись в организме на две или три секунды. Анита довольна. Её глаза кажутся счастливыми, но тело болит.
– Ника, дорогая, скажи мне, почему ты клеила ту девчонку, а потом дала ей фальшивый номер телефона?
Ника выпускает сгусток дыма из ноздрей, которые тут же втягивают ночной холодный воздух, и улыбается своими зубами, больше похожими на челюсти какой-то акулы:
– Я делаю это от скуки. Или из желания, чтобы ты пощупала мою задницу своим отменным маникюром. К слову, она до сих пор ноет.
– Так тебе и надо, – девушка вновь затягивается и докуривает сигарету. Ей хочется ещё, и она стреляет две из пачки Ники, что так любезно ей предложенной.
– Смотри, я щупаю твою упругую огромную задницу, а ты продолжаешь угощать меня халявными сигаретами, которые я не могу позволить себе. Это о чём же говорит? Об уважении ко мне?
Анита вновь затягивается.
– Это говорит о том, что ты чертовски хороша для местной шлюхи. До сих пор не понимаю, что тебя держит в этом отстойнике.
– Наверное, привычка, – девушка пожимает плечами, – ну, и твоя задница тоже. Больно она хороша, Никуля.
Выкинув бычок, Ника с Анитой продолжают смотреть на звёзды. Они яркие. Рядом неполная луна греется под их мягким светом. Деревья шелестят под прохладным ночным ветерком, который выгоняет из крови Аниты ту стопку настойки. В голове – пустота. Ничего не хочется. Только бы смотреть на эти звёзды вечно.
Временами в ноздри Аниты забивается запах «Маленького чёрного платья» и она громко чихает. Ника желает ей быть здоровой и удаляется, оставив девушку наедине с собственными мыслями и воспоминаниями. Она почти не помнит своего прошлого; всё, чем она живёт – это бар и истории новых клиенток. Иногда она представляет, что живёт совершенно другой жизнью; она не работает администратором в стриптиз-баре, не живёт в однокомнатной квартире, которую снимает ей первая мамочка-хозяйка. Она не имеет мопса, которого случайно подобрала несколько месяцев назад. Она не пьёт плохой кофе и не тянет на дно жизни других невинных созданий. У неё другое имя, другая история, другие мысли.
Но однажды всё возвращается на круги своя. Она вновь Анита – миниатюрная девушка с короткими чёрными волосами, которая курит дешёвку рядом с огромной вышибалой Никой. Она вновь Анита, которая набирает новых девушек в стриптизёрши. Девушка, которая заставляет других девушек раздеваться перед ней. Она трогает их матовую кожу своими маленькими ручками с чёрными маникюром на длинных ногтях. Она трогает чужие спины, задницы и груди; она внимательно осматривает лица потенциальных работниц, записывает их параметры в свой блокнот рядом с их мобильными номерами. 8906******* и рядом – 90/80/85 при росте 176 сантиметров. Это новые имена. Плевать, если вас зовут Сара или Линда. Для Аниты вы 90/80/85 при росте 176 сантиметров.
Как Анита «докатилась» до такого? Рок событий. И только он.
Когда ветер усиливается, девушка плотнее запахивается в полы пиджака и заходит внутрь. Её тоскливый взгляд ловит Ника. Толстая, массивная фигура в тёмно-синем костюме порывается за ней, но Анита мотает головой – это международный знак, обозначающий «не надо» на любом языке мира. «Не надо идти за мной», «не надо, я справлюсь сама», «не надо, работай» и губами: ищи меня на кухне.

На кухне тепло и никого нет. Карина уже ушла к себе наверх, оставив фартук аккуратно сложенным квадратиком на стуле около небольшого столика. На кухне пахнет соусами и закусками. На кухне есть чайник, и Анита заваривает себе чай – горький, горячий, крепкий чай без сахара. Это всё, что нужно её нутру в данный момент.
Она устала, и она не уверена, что сможет сейчас добраться до своей квартиры. Но нужно, хотя бы потому, что там ждёт её мопс. И будет ужасно, если на следующее утро, вернувшись домой, чтобы переодеться, она вляпается в маленькую бомбочку, сделанную организмом тявкающего отродья.
Её губы обжигает горячий чай, а пальцы уже горят. Она осторожно опускает чашку на поверхность маленького столика, а сама садится на стул, предварительно убрав фартук Карины на полку с такими же фартуками. Мысли Аниты блуждают достаточно далеко. Сколько ей сейчас лет? Двадцать пять. Ещё пять лет, и её можно будет выпустить на свободу из этого заведения. Но вряд ли она куда-то уйдёт. Останется в должности администратора и будет повторять свою работу раз в месяц. Она будет продолжать платить девушкам их зарплату, будет продолжать общаться с главной мамочкой этого заведения раз в день, говоря, что всё прошло успешно. Она будет пинать Нику на работу, будет раздражаться от вида Софьи и никогда не научится пить в компании Лины, сколько бы та не спаивала её.
Анита навсегда останется в этом порочном круге, как одна из главных. И единственное, что разрушит привычный образ её существования – это катастрофа. Быть может, её собьёт машина или она прыгнет с крыши, когда поймёт, что так жить больше не может. Она может наклюкаться с Линой, а потом выпить таблеток Карины, чтобы прекратить своё хобби раз и навсегда.
Она не верит в следующую жизнь и не боится умереть. Не с такой жизнью. Ей нечем дорожить. Ей некого жалеть, кроме себя самой. И некого винить.
Анита закрывает глаза и забывает про чай.
Тело настолько устало, что даже не ощущает твёрдости стула.
И она засыпает, погружаясь в очередную ночь без сновидений.
Вот бы кто-нибудь додумался отвезти её домой. Пожалуйста. Большего ей и не нужно.


Просыпается на следующее утро Анита ровно в десять часов. Шторы плотно задёрнуты, мопс валяется рядом, сладко похрапывая; из его огромной пасти, которая больше похожа на мусорное ведро, стекает слюна, которая совсем скоро доберётся до простыней.
Анита одним быстрым движением ставит мопса на пол, и он, переворачиваясь на спину, ещё непробудный, продолжает видеть десятый сон. Слюна всё также продолжает стекать из его пасти.
Девушка тянется, замечая, что находится в своей квартире и в своей кровати. Раздетая. Переодетая в какую-то незнакомую ей рубашку. Лифчика на ней нет, но трусики целы.
И если трусики не сняты, значит, это не Ника. Вышибала непременно бы подшутила над ней, разыграв сцену следующего утра после бурной пьянки и жаркого секса с незнакомцем. Или незнакомкой.
Анита натягивает одеяло до подбородка, и неуклюже хрипит, спрашивая, есть ли кто в квартире. Но никто не отвечает ей.
Значит, никого. Либо этот спаситель ретировался ещё раньше, чем Анита проснулась.
В таком случае, дверь в прихожей должна быть открыта.
И Анита, накинув на плечи толстое одеяло, шлёпает голыми ступнями по холодному полу до прихожей. Но дверь закрыта, когда девушка тонкими пальцами с потрескавшимся чёрным маникюром сжимает дверную ручку и тянет её книзу, чтобы дверь поддалась и открылась.
Нахмурившись, ничего не понимая и ничего не помня, она решается заглянуть на кухню, но и там никого нет. И в небольшой гостиной, которая присоединена к кухне, тоже пусто.
Остаётся только ванная, но и там никого. И Анита, чертыхаясь себе под нос, уходит повторять процедуру каждого утра: умывается, чистит зубы – вжик-вжик, вверх-вниз, вниз-вверх, слева-направо, справа-налево, и шмотки пены скапливаются в уголках её тонких губ. Настоящая бешеная собака. Она сплёвывает, вытирает пену тыльной стороной ладони, промывает рот.
Завязывает хвостик – эту чахлую пальмочку второй свежести на макушке. Она покачивается туда-сюда, когда Анита смотрится в зеркале. Никакой косметики. Разве только туш. Немного. Совсем капельку на и так густые ресницы.
Десять часов. Значит, никакой еды. Только кофе. И так целый день, до завтрашнего утра.
– Чёрт!
Ругается вслух Анита и слышит, как мопс недовольно потявкивает из спальни – он своим отъеденным телом норовит метнуться под одеяло, которое до сих пор покоится на девушкиных плечах. Грохот. Это значит, что мопсу не удалось покорить вершины человеческого ложа. Тем лучше. Анита не хочет вляпаться в его едкую, пахнущую чужой мочой слюну.
Заварив себе кофе, Анита выходит на балкон. Маленький, неуклюжий балкон, размеров в три её небольших шага. Он пуст, но скоро Анита думает поставить там стульчик, чтобы весенними днями читать около раскрытого окна.
И на балконе, открыв небольшую форточку сверху, стоит знакомая фигура, курящая дорогие сигареты, которые и не снятся Аните. Она шумно вздыхает, оглядывая тонкую спину женщины. Её мягкие волосы покрашены в неестественный персиковый цвет, и локоны отстрижены до плеч. Некоторые прядки, что спадают женщине на лоб, она заколола резинкой розового цвета.
Эта женщина красива. Эта женщина носит очки в чёрной оправе. Эта женщина носит платья и выглядит дочерью богатенького папика. Эта женщина носит имя Валентины, и эта женщина – первая мамочка бара, в котором работает Анита.
– Ты вчера не позвонила мне, поэтому я приехала в бар, чтобы проверить обстановку самой. Скажи спасибо Нике, которая сказала, где ты находишься, иначе бы я так и уехала, оставив тебя спать на жёстком стуле Карины.
Голос у Валентины строгий. Она всегда изъясняется так со своими людьми. Но взгляд её мягок; взгляд её голубых глаз смотрят внимательно на Аниту. Осматривают её всю – с ног до головы, вплоть до маленьких дырочек на одеяле. Аните становится неловко и стыдно под этим взглядом, и она отворачивает лицо к стеклу, прижимаясь к его холодной гладкой поверхности лбом.
– Хорошо, что ты держишь свою квартиру в порядке. Мне не пришлось пробираться через груды грязной одежды, когда я несла тебя до кровати.
Валентина выпускает в сторону Аниты дым и крутит тонкую сигарету в своих пальцах. Они, пальцы, выглядят нежно. Она сама выглядит просто великолепно для тридцати девяти лет. Ей дашь двадцать или двадцать пять, не больше.
– Ты крепко спишь, прямо как младенец.
Продолжает говорить Валентина.
Она стряхивает пепел в форточку и выкидывает туда через некоторое время окурок. Окурок с блеском для губ вишнёвого вкуса на кончике. Пахнет дорогими сигаретами и духами. Кажется, «Шанель №5». Или что-то из этой же категории. Анита разбирается хорошо только в дешёвых духах, потому что такие духи брызгает себе на отворот рубашек и костюмов Ника. Хороших духов нет ни у одной девушки стрип-бара. Все они получают такую зарплату, которой можно обеспечить себя продуктами на месяц и заплатить за квартиру. На шмотки и косметику денег почти не остаётся.
Анита продолжает молча отхлёбывать из кружки кофе и смотреть на вид за окном. Помойка, а не вид. Заваленная лужайка каким-то барахлом. Тут жгут старое тряпьё, фотографии любовниц и любовников, жгут совместно нажитые вещи разведённые пары. Здесь выгуливают собак, когда не стоит пепелище. Иногда здесь паркуют грузовики, именно из-за этого газон лужайки весь в разводах от тяжёлых колёс машин. Но днями здесь тихо. И только ближе к ночи люди выходят, чтобы зажечь очередной костёр памяти, которому отдадут очередную тряпочку из сэконд-хенда как дар перед будущей жизнью.
В этом доме живут наркоманы и шлюхи. Редко попадаются такие индивидуумы, как Анита. Но зато здесь недорогая квартирная плата. И есть горячая вода.
Валентина выкуривает вторую, третью и четвёртую сигарету. Пачка её пустеет почти молниеносно, и балкон наполняется удушающим дымом, который просачивается в квартиру, наполняет кухню и добирается до тесной спаленки.
– Хватит, – говорит Анита и тушит в остатках кофе только что зажжённую сигарету Валентины.
Женщина пожимает плечами и убирает пачку сигарет в небольшую сумочку у себя на плече.
– Спасибо, что дотащила до квартиры. Сколько я тебе должна за бензин или такси? Вычти из моей зарплаты.
Анита перешагивает порог балкона и проходит на кухню, где выливает остатки кофе с сигаретой в мусорное ведро, которое теперь будет протекать. Но ничего. Она потом сама с этим разберётся.
– А теперь можешь отругать меня за опоздание на работу и свалить к чёрту.
Аните можно так выражаться в адрес начальства. Они вместе эту кашу заварили. И теперь каждая из них будет расхлёбывать это говно друг за друга.
– Ты бы могла быть повежливее со своим начальством, милая, – произносит Валентина, присаживаясь на диван, который весь усеян собачьей шерстью.
Теперь костюм её будет в шерсти. Сама виновата. Не надо было садиться.
– Могла бы, но не хочу. Но если ты считаешь это оскорблением в свой адрес, то можешь у меня из зарплаты изъять ещё сто рублей, которыми облагородишь свою ядовитую сущность. Я не против. Если что, мне Ника поможет перебиться как-нибудь этот месяц.
– Я могу и у Ники зарплату сократить.
Валентина щурит свои прекрасные голубые глаза, и губы её растягиваются в победоносной улыбке.
– Конечно, можешь. Но нам помогут Карина. Лина. Вера. Надежда. Любовь. Да даже та мерзкая нимфа Софья, которую я не могу терпеть за её совершенство. Мы почти семья. И мы привыкли помогать друг другу. Так что давай, урежь зарплату у всех.
Анита знает, что Валентина так не сделает. Анита совершенно спокойна на этот счёт. Валентина любит этих девушек не меньше, чем саму себя. И она всё сделает для того, чтобы они ни в чём не нуждались на этом дне жизни.
– Ах, да. Я беру трёх новых девушек на работу, так что, будь доброй, раскошелься ещё. Девочки стоят того. Одна из них богатенькая Афродита, и ты можешь платить ей меньше всех. Но двух девушек мне не трогай. Им я хочу самую высокую зарплату. Наравне с Сониной и с Лининой. Обеспечь этим малышкам сносное будущее. Они оправдают твои надежды.
Анита набирает на мобильном номера их телефонов и говорит девушкам небольшую поздравительную речь, которая звучит, как приглашение на закрытую вечеринку. Это почти так и есть. Вы приглашены быть новыми «жертвами» этой блестящей ямы со стразами и дешёвыми деньгами.
В следующие десять минут своей жизни Анита оглашает девушкам, во сколько им надо быть завтра на работе, и желает им успехов на новом рабочем месте.
– Ты так с ними мило воркуешь. Должно быть, девушки и правда хорошие.
– Я «воркую» с ними, чтобы твоя задница горела от ревности, дура, – Анита заваривает себе вторую кружку растворимого кофе и укладывает одеяло на стуле неопрятной кучкой, но так, чтобы концы одеяла не волочились по полу.
Девушка молча выпивает вторую кружку, но чувствует, как кофе не помогает ей проснуться окончательно. Надо бы спросить, не накачала ли Валентина её чем-нибудь, пока она спала без задних ног? Но Анита не спрашивает. Чем эта лохушка могла накачать её, кроме едкого дыма её дорогих сигарет? Ничем. И только. Устало вздохнув, Анита опускается на стул. Взгляд исподлобья означает крайнюю степень недоверия к своей хозяйке.
Да и разве она могла доверять человеку, который затащил её на это дно? Дно, которое пахнет лёгкими деньгами. Дно, которое подразумевает собственное спасение в том, что ты тянешь в него других людей. Загнать вас в эту яму значит хобби. Хобби Аниты. И в её коллекции три новых экспоната.
Вам даже не придётся долго думать, спрашивая, кто же первый экспонат? Всё настолько очевидно, что вы собственными губами выдохните – Ника.
У Валентины тоже есть своя коллекция: Лина, Карина, Софья.
У Аниты есть и другие куколки: Вера, Надежда, Любовь.
В тот же список попадают ещё три новых девушки.
Счёт семь и три в пользу Аниты.
Анита ближе к спасению, чем Валентина, но если кто и спасётся раньше, то только Валентина. Валентина, потому что она умнее и проворнее. Она затащит Аниту в самое глубокое углубление и заставит там сидеть её, потому что ей так хочется. И она может в любой момент это доказать.
– Собирайся, и едем в бар. Мне надо где-нибудь отсидеть несколько дней. И я думаю, что твоя квартира и бар будут прекрасными местами.
Анита вздёргивает кверху одну бровь:
– Что, в очередной раз спасаешь свою попку от отцовского гнева?
– Не в этот раз. – Валентина с шумом выдыхает, и черты её лица разглаживаются, из-за чего она становится похожа на совсем молодую девчонку-подростка. – Я спасаю себя от нежеланного брака.

В машине Валентины тонированные задние стёкла. Анита вызывается вести машину, и поэтому женщина садится на пассажирское сидение позади водительского. В салоне не играет музыка, и слышно, как колёса плавно разрезают городской асфальт, который струится тёмной змеёй с разделительной полоской посередине. Гадюка двадцать первого века, по которой разъезжают легковые и грузовые автомобили. Гадюка, насколько покорная, что единственной проблемой кажутся ремонты дороги. И всё-таки именно эта гадюка убивает людей своими пробками, в которых невозможно стоять из-за толкотни и духоты. Но зато ты не один. Вы можете поговорить с людьми, и люди могут поговорить с вами, если вы достаточно хорошо выглядите. И Анита выглядит хорошо, именно поэтому Валентина просит девушку закрыть окно – какой-то парень намечается просунуть Аните записку с номером своего телефона.
– Не говори, что ты ревнуешь, Валентина, – скатывая бумажку с написанным чёрной ручкою номером в гладкий шарик и выкидывая его в окно с другой стороны.
– Не ревную. Веди машину молча, раз вызвалась побыть моим шофёром на сегодня.
Анита потирает большой и указательный пальцы свободной руки между собою. Это международный знак «деньги». И она, правда, просит денег на бензин, потому что не намерена тратить свои – машина же Валентины.
Остановившись около заправочной станции и отлив в бак бензину, расплатившись на кассе и купив там же бутылку газировки, Анита едет дальше. Пробки, пробки. Гадюки с несколькими разделительными полосами – новый вид городских змей. Это ужи и чёрные мамбы. Это древесные змеи и змеи, которые живут под водой. Их много. И они плавно ползают под колёсами Валентининой машины, останавливаясь на красном сигнале светофора.
Они приезжают к бару в половине двенадцатого утра.
Они заходят в бар сорок пять минут двенадцатого, потому что пятнадцать минут искали, где припарковать машину.
Лина приветливо улыбается и наливает Валентине стопку своей горькой настойки. Валентина опрокидывает содержимое рюмки себе в рот, подмигивает белокурой клептоманке и просит ещё целый поднос водки – она хочет напиться и утащить в этот радостный мир головных болей Аниту.
– Не сегодня. Мне ещё просить Софью потренировать двух новых девушек. К слову, Лина, Карина, у вас появляется помощница.
– Карина, твоя помощница с тобой до полуночи, Лина, твоя помощница с тобой после полуночи. Это одна девушка, и я прошу вас не мучать её сильно. Она – жертва домашнего насилия, и я не хочу, чтобы её насиловали ещё и на работе.
Анита говорит быстро, в перерывах между тем, как Валентина опрокидывает в неё вторую стопку горькой водки. Она жжёт губы, заставляя краснеть их. Голова не сразу делается лёгкой – Анита хоть и не умеет пить, но пьянеет долго. После пятой рюмки начнётся лёгкий зуд в области висков, но она не позволит Валентине дойти до такого. Не сегодня.
– После шести вечера придут девушки. Я представлю вам их, если, конечно, Валентина не напоит меня до белочки. Правда, хозяйка?
Анита смыкает губы на третьей рюмке и сглатывает с шумом содержимое внутрь – водка течёт по желудку, согревая его стенки.
От следующей порции Анита отказывается, и Валентина сама допивает весь поднос. Она не пьянеет, потому что является алкоголичкой со стажем. Хотя слово «алкоголичка» не подходит к её образу; она не пропивает всю свою зарплату, и от неё не пахнет алкоголем, только сигаретами. Она не напоминает тех самых мамаш, которых показывают в таких программах, как «Пусть говорят». Она просто много пьёт. И почти не пьянеет. Просто отрубается и спит, и на следующее утро её даже не мучают головные боли. Не правда ли стерва?
Карина внимательно смотрит на Валентину исподлобья. Ей делается несколько страшно и трепетно изнутри – такая красивая женщина калечит свой организм. Поджимая свои чуть плотные губы, Карина отворачивается к стойке и продолжает говорить с нимфой Линой. Анита уверена, что потом Карина накидается таблеток и уйдёт в сортир, чтобы проблеваться. Ей становится жаль Карину, которая вынуждена миловидно беседовать с нимфами, а потом ненавидеть своё отражение в зеркале.
Аните хочется помочь Карине, но её уже нельзя спасти; весь её внутренний мир крутится вокруг тонких костей, которые спрятаны у неё под толстыми руками. Нет, Карина не жиробаска, не мясокомбинат, не скотобаза, не пожирательница нерожденных детишек. Она родилась, росла такой, и до какого-то момента своей жизни она правда любила своё отражение; эта была та самая пухлая девушка, которая являлась не насмешищем, а душою компании. Но потом случился надлом. И этот надлом привёл Карину к таблеткам, а потом – в стрип-бар.
Валентина пообещала доставать ей тонну таблеток раз в несколько недель, и Карина согласилась готовить для бара почти бесплатно.
Валентина спасла свою душу, потому что прокляла душу Карины на таблетки, которые заставляют бедную девушку сжимать своими ручками края унитаза, когда очередной спазм прокатывается от её желудка к её горлу. Валентина нечестно сыграла. Но никто и никогда не обвинит её в жульничестве.
«Я спасла её. Дала то, что она просила. Разве я поступила плохо?», – сверкая голубыми глазами, произнесёт Валентина, отдавая Карине годовой запас таблеток, который разлетится за месяц или полтора.
«Ты убьёшь её такими дозами!», – кричит Анита.
«Она сама себя убьёт», – оправдывается Валентина.
Аните хочется от этого плакать. Ей жалко Карину. Она любит Карину. Она привязалась к Карине. Ей больно и плохо от того, что Карина творит с собою и своим телом.
Но разве Аните понять, каково Карине каждый раз разговаривать с нимфой-клептоманкой, которая никогда не старалась стать такой, а только родилась? Разве Аните понять, каково Карине ощущать себя в толпе своих сверстниц жирной коровой? Она уже не может мыслить себя без таблеток. И не хочет. Годовая норма скоро будет уходить за несколько недель. Она изведёт своё тело и попробует стать нимфой. Фея, которая вместо монеток кладёт детям под подушки пилюли, вызывающие рвотные рефлексы. Прекрасная Фея, которая хвалит ваше желание голодать и отказаться от еды насовсем. Прекрасная и несчастная Фея, сидящая на слабительных. Аните жаль. Анита ничего не может сделать с тем.
И Анита заливает себе в рот четвёртую рюмку, взятую с барной стойки Лины.
Первый час дня, а Валентина уже накидалась.
– Ника, помоги мне отнести её наверх. Не хочу, чтобы наши клиенты видели хозяйку заведения в состоянии амёбы.
Ника, обличённая сегодня в чёрный классический костюм с бабочкой, хватает Валентину на руки и уносит в сторону двери, ведущую на второй этаж.
– Карина, милая, приготовь нашей хозяйке опохмелиться. Бульон куриный или что-нибудь жидкое, жирное и восстанавливающее. А ты, Лина, больше не наливай ей сегодня. Вечером я возьму одну бутылку из бара, а пока держи, – и Анита протягивает нимфе-клептоманке сложенные две тысячи рублей из кошелька Валентины. – Не всё же за счёт заведения ей пить.

Теперь от Валентины пасёт не только дорогими духами, но и выпивкой второго класса. Пожалуй, это даже хуже, чем выпивка третьего класса, которую пьют и знают, что это – чистой кал. У Валентины есть вкус во всём, кроме выпивки, потому что таковую ей обычно заказывает парень. Парень, который меняется каждую ночь. Она не спит с ними; она просто находит себе новую игрушку и затаскивает её на яму жизни. Это хобби. Увлечение. Работа. Практика. Называйте, как хотите.
У Аниты тоже есть такое развлечение. И ей не нравится делать то, что она делает. Однако это равносильно какому-то тупому желанию, которое, в случае неудовлетворения, порождает нескрываемую агрессию. И Анита вновь вынуждена тянуть кого-то за собою в личную преисподнюю.
Её «жертвы» всегда достойны сожаления и хороших слов. Никто не винит их в собственной покорности. Они – жертвы обстоятельств. Жертвы её личного терроризма. Жертвы её неустанного желания выбраться из этой позолоченной ямы.
Но если в эту яму прыгают, если эта яма пахнет деньгами, если эта яма покрыта стружкой огранённых алмазов, значит, она здесь ни при чём.
«Так получилось», – говорит она.
«Так вышло», – повторяет она.
«Я не виновата», – заключает она и уходит в тень, выискивая себе новую куклу в коллекцию.
Красивые фигурки с искалеченными душами. Искалеченные фигурки с красивыми нотками внутренней организации.
«Не говори, что тебе нравится эта красивая девушка только потому, что у неё тонкий внутренний мир», – говорит Карина, запивая стаканом холодной воды из-под крана горсть таблеток. Её потная ладошка закидывает в рот десять таблеточек разных цветов. Она знает, что ближайшие несколько часов проведёт около своего личного белоснежного «коня», сжимая в спазмах, выплёвывая желчные комки съеденного наружу. Ей не нужен красивый принц. Дайте ей красивое тело или спокойно умереть.
Но яма не позволяет ей завести первое и не позволяет откинуться от второго. По крайней мере, спокойствия Карине не видать до последнего вздоха.
Анита покачивает головой, когда видит, как тонкая нимфа Софья проплывает через залу и устремляется к своей гримёрке. Анита не принесла ей сегодня свежие цветы. Анита оставила их в вазочке на кухне. Карина достойна лучшего, чем эта дешёвая кукла, затащенная на дно жизни красивыми пальцами Валентины. Она любит всё изысканное, но мёртвое изнутри.
Софья – фарфоровое яблоко раздора. Яблоко, от которого у Белоснежки выпадут все зубы, и ей придётся обращаться в клинику к дантисту.
Анита отворачивается в сторону, когда местная дива пролетает мимо неё, как привидение из старого замка. Не хватает кандалов, и будет почти стопроцентное сходство.
Анита задумывается и бросает в рот горсть мятной жвачки. Недалеко от неё спустя несколько минут садится тяжеловесная Ника, которая кажется сегодня неряшливой и задумчивой. Всё её лицо говорит о том, насколько сильно она беспокоится.
– Что-то случилось? – Спрашивает девушка, когда Ника начинает назойливо скрести ногтями по столу.
– На самом деле, да. Я ещё вчера начала понимать, в какой жопе нахожусь.
– Ты говоришь про свою работу или жизнь в целом? – Анита прекрасно понимает чувства Ники. Но она не может так легко признать то, что сама утащила женщину в этот мир, рушащийся буквально на глазах, проседающий вниз настолько молниеносно, что это замечается не сразу.
– Про работу. Про себя. Про свою внутреннюю самоуверенность. Про свою жизнь. Мне сорок три, а я ничего не имею.
– Ты говорила, что у тебя есть дочь, или я что-то путаю? – Аните всё равно, о чём думает Ника. Она прекрасно знает то, что никому ещё не удавалось выбраться из этой ямы. Одного усилия мало. Одного осознания всей ситуации недостаточно, чтобы одним рывком извлечь себя из-под земли.
Похороненные заживо вновь не воскресают. Мы не Лазари, мы не евангелисты, мы не восьмое чудо света.
Женщина кивает и удаляется в сторону, доставая на ходу свои дешёвенькие сигареты. Анита выходит вслед за ней, достав пачку сигарет из сумки Валентины. Ничего. Делится – это приятно. Должно же хоть что-то светлое проникать на глубину? Хоть отблеск?
– Дорогая, это яма. И не только ты, но и все мы никогда не выберемся отсюда. Так что смотри на эту яму проще. Это не заточение. Это условия. Это климат. Ты не можешь приказать темноте отступить и солнцу светить. Ты не можешь заставить луну обратиться в прах, и ты также не можешь заставить звёзды перестать гореть. Не волнуйся. И просто продолжай заниматься тем, чем занималась.
Ника брезгует брать из пачки Валентины и продолжает курить свои дешёвенькие крепкие сигареты. Но Анита не против, и она за последние пять минут выкуривает две тоненькие палочки, которые пахнут маслом в церковных подсвечниках.
Святой никотин. Божественная самокрутка со светло-розовым кончиком для губ. Когда кто-нибудь зажигает эти сигаретки, он произносит про себя «Отче наш», заканчивающееся троекратным «аминь». Хвала «Парламенту». Хвала «Кенту». Аминь всей табачной продукции. Да благословит вас Создатель.
Анита смотрит на Нику, которая уже не кажется такой печальной. Наверное, это всё магическая сила курения. Быть может, просто слова Аниты помогли справиться с каким-то сдвигом изнутри черепной коробки вышибалы. Неважно. Теперь она знает, что из этого не выбраться. Теперь она понимает, что это настолько же неизбежно, насколько было неизбежно родиться ей именно женщиной.
Ника выдыхает тяжёлым сгустком дыма, пускает кольца – такие же тяжёлые, как её сжатые кулаки; её веки закрываются, толстая шея расслабляется. Она кажется хорошенькой, когда не скалит зубы очередному выпившему клиенту, настоятельно прося его отойти от сцены, где танцуют наши девочки.
Нике сорок три года. У неё густые тёмно-русые волосы, которые она часто собирает в хвост. Она носит костюмы и ходит в спортивный зал каждый день, чтобы не потерять свою работу вышибалы в стриптиз-баре. У неё нет мобильного телефона, но она настойчиво раздаёт понравившимся ей людям комочки с разными одиннадцати цифрами, которые якобы обозначают её личный мобильный номер. Ника много курит и никогда не пьёт. Она ест фастфуд, однако не страдает ожирением; она высокая и массивная в спине и в плечах. И она просто умопомрачительная любовница.
Она лучше любого мужика. Она нежнее любого папика. А ещё у неё просто отменная задница, которая кажется непробиваемой.
Анита улыбается, треплет Нику по щеке и возвращается обратно внутрь. Ей нужно сделать ещё немного дел прежде, чем придут новые работницы.

Когда приходят девушки, помещение кажется куда привлекательнее, чем вчера.
Барная стойка, вчерашним вечером нещадно залитая алкоголем и чужими слезами, сегодня вся сверкает. Клептоманка Лина также является девушкой, нетерпящей грязи. Ей-то и помогала Анита убрать не только барную стойку, но и всю залу со сценой. Даже шесты протёрли разведённым спиртом и натёрли лаймом (правда непонятно, для чего). В воздухе приятно запахло освежителем воздуха.
Когда девушки приходят, Анита цепляет к новому нежно-кремовому пиджаку бэйджик с пометкой администратора.
Когда девушки приходят, Лина натирает бокалы до блеску, а Карина дурманящим запахом закусок зовёт чужие желудки на ужин.
Когда девушки приходят, Валентина начинает стонать на втором этаже от выпитого, потому что против обыкновения её сегодня мутит.
Когда девушки приходят, Анита отдаёт одну из них в помощницы Карины, обещая, что после полуночи до трёх утра девушка перейдёт в распоряжение Лины.
Когда девушки приходят, Анита берёт двух новых сотрудниц под руки и уводит их в гримёрку к Софье, к маленькому фарфоровому яблоку этого заведения. У неё сегодня не стоят свежие цветы в вазе, потому что они стоят на кухне. Карина достойна лучшего, чем Софья. Но Анита про это молчит.
– Позанимайся с девушками, будь добра. Обе они имеют хорошую пластику. Посмотрим, насколько быстро они выучат один из твоих самых лёгких танцев.
И Анита уходит, оставляя двух неоперенных птенцов взрослому коршуну.
«Она их сожрёт», – последняя мысль, которая проскакивает в голове девушки прежде, чем она заходит на второй этаж их выгребной ямы.

Второй этаж представляет собою небольшой холл с шаткой лестницей книзу; дальше идёт узкий коридор, где тяжело разойтись двоим. И по бокам этого узкого коридора находится множество дверей. За дверьми, за каждой из них, одно и то же зрелище: несколько кроватей, столик со стульями, комоды размерами вам до пупка и телевизор – старый, с тремя местными каналами и постоянными помехами. Но зато здесь тепло и есть общие туалет и душевая.
Здесь не очень комфортно, но в разы лучше, чем жить в подвале старого здания с соседками-крысами.
Здесь не очень комфортно и не разрешено держать домашних животных.
Здесь не очень комфортно, но зато можно жить с ребёнком, если вы обещаете, что он не будет шуметь.
Здесь не очень комфортно, но зато тут дружно живут стриптизёрши и прочий персонал бара. Все здесь – сёстры. Нет главного. На втором этаже царит гармония, и поэтому иногда Аните хочется задержаться тут подольше. Да, это не её квартира с выходом на размытый газон, это вариант в несколько раз хуже, чем она имеет, но тут куда уютнее жить.
Анита открывает самую последнюю дверь по коридору, и звуки стонов усиливаются.
Валентина дышит часто, стиснув молодые и крепкие зубы, надеясь тем самым удержать в себе всю выпивку. И у неё получается.
Она не говорит, а только кивает или мотает головой в знак согласия или протеста. Рядом с ней на кровати, на самом краю, сидит рыжеволосая Любовь. Волосы её разметались в разные стороны, кудри выглядят больными, как после неудачной химической завивки. Её лицо несколько раз искажено страданием от тех звуков, что издаёт Валентина.
И Анита отпускает Любовь, отблагодарив её за участие в жизни общей хозяйки.
– Наклюкалась, ведьма?
Девушка ставит около кровати тазик, найденный по пути на второй этаж, и аккуратно подталкивает женщину к ёмкости. Секунда, и из её желудка вырывается всё то лишнее, что она в себя влила несколько часов назад.
– Не думала, что когда-нибудь услышу этот звук ещё раз. Честно, не умеешь пить, так не пей. Ты не пьянеешь, но потом твой желудок выкидывает вот такие малоприятные сюрпризы. И спасибо, что не на кровать. Иначе бы тебе пришлось покупать новую в каждую из комнат, чтобы не обидеть всех девушек.
Валентина смотрит на Аниту с жалкими прослезившимися от усердий глазами. И в них есть несравненное желание заткнуть Аните рот. Но девушка не только привыкла не отвечать на таковые движения, но и как будто их игнорировать. Сейчас она владеет положением, а не распластавшаяся на дешёвой кровати Валентина.
Ещё несколько минут, и женщину вновь вырывает в тазик. В комнате начинает неприятно пахнуть слизью и пищевым отравлением, из-за чего Анита открывает окно, которое теперь не сможет закрыть. Придётся звать Нику. Однако сейчас свежий воздух в спальне девушек просто необходим.
– И ты являешься хозяйкой бара. Хозяйка бара, которая не умеет пить и блюёт в тазик в комнате своих работниц. Ты заслуживаешь награду «Худший начальник года». И это не первая подобная награда в твоём портфолио.
В ответ Анита слышит только то, как тазик наполняется жидкостью из организма Валентины.
– Буду считать этот жест согласием.
Валентина несколько резко впивается своими длинными ногтями в коленку Аниты, из-за чего последняя чуть стискивает зубы – почти так же, как стискивала зубы несколько минут назад женщина, стараясь сдержаться и не выплеснуть из отравленного желудка тёплый вонючий алкоголь.
– Попрошу кого-нибудь из девчонок принести тебе кувшин воды.
Девушка быстрыми шагами удаляется к двери и просит Надежду, проходящую как раз мимо, принести немного таблеток и того, чем можно запить их, в комнату. Валентине плохо, – это одними губами, с чуть заметным придыханием.
И Надежда умчалась вниз, стуча своими высокими каблуками для работы по полу.

Через час Валентину отпускает, и она может заснуть. «Наконец-то этому круговороту наступил свой черед», – укрывая тонкие плечи хозяйки одеялом, чтобы не знобило, Анита встаёт, подбирает вещи, которые скинула с себя женщина, пока усердно блевала в тазик; забирает и последний, чтобы вылить его содержимое в унитаз.
– Девушки, надеюсь, справитесь сами; мне нужно отвезти Валентину домой. К себе домой. И проследить за ней до утра. Так что Ника за главную. Следите за новенькими, и не дай чёрт здесь что-нибудь произойдёт за наше отсутствие.

Но чёрт дал. И это «что-нибудь» всё-таки случилось.
Всё началось с небольшого возгорания в комнате у девушек – кто-то плохо затушил бычок сигареты, и пламя, метавшееся по стенкам пепельницы, сжигая окурки, плюясь и шипя, перескочило на тумбочку. Лёгкое возгорание, и вся тумбочка в огне за несколько минут. Никто не учуял дыму, а пожарная сигнализация не работала вот уже целый год. И пламя бушевало. Оно разрасталось, кидаясь на полотенца и подушки. Заметили это только тогда, когда пламя сожгло несколько комнат и устремилось к лестнице, оставляя узкий след копоти в коридоре и невыносимый жар за собою.
Змея двадцать первого века – пожар. Раскалённая, шипящая, плюющаяся дымом змея.
Это произошло в полуночи, когда Карина закончила свой день на кухне и ушла к себе в комнату.
И в половине первого ночи начал гореть холл.

Аните позвонили в час ночи и попросили приехать на место.
На место, от которого осталось только половина здания.
Дом, наполовину обрушившись от бедствия, смотрелся уныло и мрачно; следы копоти и горящие балки казались прямыми доказательствами того, что всё это произошло наяву.
Девушки, столпившиеся неподалёку от здания, громко плакали и сморкались. Все они были прямыми доказательствами того, что их общая яма потерпела большое крушение. Даже дно жизни может загореться и проглотить больше, чем казалось сначала.
Надежда, полуодетая, с потёкшим макияжем и растрёпанными волосами, рыдала громче всех; это она не потушила сигарету тщательно. Это из-за неё пострадало общее «гнездо», их приют, Анитина работа и Валентинин бизнес.
– Я не думала… Мне казалось, что я хорошо потушила сигарету.
Её голос трещал, как старая рация.
– Да мы уж видим, как тебе казалось…
Это говорила Любовь. Почти то же самое говорили Вера и Софья.
Ника, стоявшая позади всех, смотрела на пламя и прикуривала сигарету. Невозмутимость её вида казалась страшным последствием увиденного. Теперь она казалась холодной и отстранённой совсем. Ника? Ника! Очнись. Но Анита только приветливо ей кивнула. И тень, отплясывающая позади Никиной огромной спины, кивнула ей в ответ отблеском сгоревшего будущего. Всё ли пропало? Да. Яма, в которой они все находились прежде, теперь казалась высотой – они упали ещё ниже.
Девушки были почти все на месте.
Почти. Кроме Карины.
– Где она?
– Была… Внутри…
У девушек голоса с помехами радиоволн.
– А теперь?
– Мы не знаем.
У девушек голоса напоминают треск старого телевизора, который не ловит канал.
Анита разворачивается на пятках и подходит к машине скорой помощи. Карина там. Её тело бледное, почти мёртвое; грудь едва поднимается кверху и с шумом опускается. Но она жива.
На её лице – кислородная маска. Ей делают массаж сердца, хотя видят, что она не умирает. Или умирает?
Анита расталкивает локтями двух медсестёр скорой помощи и подходит к телу Карины.
– Эй, девочка, милая, – она говорит негромко, как будто разговаривая с ребёнком. Но Карина и есть ребёнок. Она слишком молодая, чтобы так просто уйти сейчас.
Анита осторожно гладит её по щекам, по рукам, по волосам. «Девушка, отойдите, вы мешаете!». «Иди к чёрту!», – так отвечает Анита у себя в мыслях и отходит.
– К дьяволу всё. Бросаю курить. И ты, Ника, тоже кончай. Мы дом спалили из-за этого, а ты невозмутимо потягиваешь свои дешёвые продукции, глядя, как пламя забирает у нас последнее пристанище.
Анита говорит невозмутимо или ей так кажется. Быть может, у неё тоже голос с помехами радиостанций?

Когда вы смотрите на то, что убивает ваше последнее желание жить, в вас что-то щёлкает. И вы замираете, будто попадая в тяжёлую кому. Неизвестно, сколько вы ещё пробудете в этом состоянии. Год. Полгода. Несколько месяцев. Или же – десять лет. Или же – никогда не выйдете из этого состояния, так и оставшись в своих мыслях в том дне, когда сгорела ваше последнее желание жить.
Яма, в которой вы оказались до этого, была горой.
Теперь вы на самом пути к ядру Земли. И падая каждый раз ниже, вы будете понимать, что жизнь, которую вы принимали за дно, была вершиной вашего успеха. Теперь вы точно не достойны того, чтобы повернуть время впять. Теперь вы точно никогда не вернёте то, чем дорожили некогда, потому что в Анитином случае это сгорело. Она не может построить всё заново. И не может поставить свою жизнь на перемотку.
У этого фильма плохой конец, но, быть может, это только начало или середина?

Когда Карину увозят в больницу, девушки заваливаются в несколько машин и едут жить к Аните. Девять девушек, не считая Аниты и Валентины. Это походит на абсурд. Но деваться некуда.
Валентина обещает купить девушкам другое здание. Обещает дать им работу уже в другом заведении. И все успокаиваются. Все, кроме Ники и Аниты, которые знают, что это – просто слова, которые утаскивают разбежавшихся куколок обратно в коллекцию.
«Ты ужасна», – думают Ника и Анита о Валентине.
«Было бы хорошо, если это было правдой», – продолжают они.
«Я даю им надежду, а что даёте им вы?», – оправдывается Валентина, закуривая на балконе.
«Не здесь и не сейчас. И больше никогда. К чёрту твои палочки с нежно-розовыми концами для губ», – Анита тушит сигарету Валентины и выкидывает её в окно. И всю пачку женщины тоже. И её зажигалку.
«Хватит для нас сегодня пожаров», – поддакивает Ника, и Анита уверена, что женщина с толстой шеей и массивной спиной точно не кинет её в этот бурлящей поток.
Девушки укладываются спать, кто – на диван, кто – на кровать, кто – прямо на полу. И Ника, Анита и Валентина продолжают стоять на балконе, всматриваясь в очередной костёр прошлого, который развели несколько мужчин. Они пьют пиво и смеются под треск веточек, которые зажигаются и шипят. Это навевает страх, и Ника, самая бесстрашная из всех, эта женщина, скалящаяся на бугаев и преступников, вздрагивает всем своим крупным телом, заставляя балкон шевелится под её ногами.
Анита обнимает Нику за талию и утыкается ей в правую грудь щекой. «Ничего», – говорит она, поглаживая Нику по спине, – «Всё будет хорошо. Всё наладится непременно».
Иной раз каждый сильный человек хочет слышать именно эти слова. В жопу всю эту правду. Человечеству приятнее слышать, чем видеть. Они будут заблуждаться и падать вниз всё дальше и дальше, пока ядро Земли не проглотит их. Но и там, в этом сущем аде, они найдут самые необходимые слова, чтобы обманываться и жить дальше также беспечно, как жили.
Мужчины смотрят на отблески костра, которые играют на их алюминиевых банках пива. Девушки смотрят на мужчин, которые смотрят на отблески костра, которые играются с их алюминиевыми банками пива. Девушкам хочется попросить их затушить костёр, но они не имеют права. И они просто смотрят. Жаркие и яркие языки пламени играют на стекле балкона тысячами маленькими змейками. Змейки сворачиваются в шарики, подпрыгивают, шипят и норовят укусить своим ядом девушек, которые покусаны уже достаточно за несколько часов своей жизни.

Анита зевает и проходит в свою комнату. На её кровати лежат четыре девушки, но если пододвинуть их чуть-чуть, то Анита тоже может лечь. Но она не хочет. Пусть спят.
Девушка роется в шкафчике и находит несколько комплектов белья и одеяла с подушками. Она – их мамочка. Вторая мамочка после первой. Но сейчас она не только не чувствует себя ущербно; она кажется самой себе сильной. Анита выстоит и не позволит девушкам погибнуть в этом пламене окончательно. Путь горит только одна ведьма – Валентина. Это её вина, даже если она не поджигала этот чёртов бар своими руками.
Почему она разрешала курить девушкам в их комнатах? Почему она не уследила за пожарной сигнализацией? Почему она не проследила за системой тушения малейших возгораний? Они могли отделаться только загоревшейся кроватью. Или комнатой. Но получилось так, что половину здания обрушилось. Всё слизал жадный язык огня. Всё утопло в чёрном снегу погибших балок.
Надо завтра сходить к Карине. Одеться приличнее. И сходить. Нарядить девушек, и заставить их подойти к пострадавшей. Она им не чужая.
Клептоманка Лина вызывается на следующее утро сходить в магазин и купить Карине апельсинов.
– Никаких сраных таблеток, – говорит Анита Валентине. Больше ни одной пилюли. Пусть девочка восстанавливается после случившегося. Нельзя, чтобы её сердце остановилось. Нельзя, чтобы эта девочка умерла несовершенной.
Хотя Анита не считала её некрасивой. Карина была прекрасна. Мягкая, упитанная, с пухлыми щеками и бездонно-синими глазами. Её короткие волосы вились и отливали на солнце огненно-рыжим цветом. Она была самой доброй из всех, кого знала Анита.
Когда они приходят в больницу, Лина кидается Карине на шею. Лина, тонконогая фея-клептоманка и бывшая наркоманка, от одного вида которой у Карины понижалась самооценка.
Пухлая фигурка Карины улыбается и обнимает Лину с такой силой, что та невольно попискивает.
– С тобой всё хорошо?
– Да, врачи сказали, что завтра-послезавтра выпишут меня.
Анита смотрит на Карину. Карина продолжает обнимать Лину и гладить ту по спине. Она говорит, что соскучилась по выпивке, что делала Лина у себя за стойкой. Несмотря на то, что девушка пробыла всю сегодняшнюю ночь без сознания, кто-то в кратком изложении рассказал ей про случившееся с баром. Но она кажется такой счастливой. Почему? Неужели она не расстроилась из-за того, что всё это пропало, сгорев в дурацком огне? Всё это исчезло, стёрлось в чёрные хлопья пепла. Всё это обрушилось так скоро, что у неё должен был случиться шок. Но Карина не кажется ни шокированной, ни расстроенной.
На следующее утро Аните позвонят и скажут, что эта плачущая над своим отражением девушка покончила жизнь самоубийством посредством передозировки каких-то таблеток.

«Это из-за тебя она…», – Анита с осуждением смотрит на Валентину.
Карина была её куколкой. Карина умерла из-за её чёртовых таблеток.
«Нет, не из-за меня. Никто не просил её пить эти таблетки. Она сама», – Валентина опрокинет в рот рюмку, когда все будут поминать Карину – девушку, которая весила достаточно для того, чтобы быть счастливой. Девушку, которая вкусно готовила. Девушку, к которой никто не питал плохих чувств. Девушку, которая ненавидела себя каждый раз, когда смотрелась в зеркало.

Через месяц жизнь не поменяется.
Не будет никакого бизнеса, и девушкам придётся разбрестись по разным частям большого города. Возможно, через несколько лет каждая из них повстречают друг друга и вспомнят этот пожар, Карину, Аниту, Нику и Валентину.
И единственное, что изменится – все они поймут, в какой яме находились все эти годы. Да, они были счастливы. Но счастье это было настолько непродолжительно, что о нём вспоминать практически не придётся.
Ника улыбается. Она первая решается уйти и предлагает Аните поступить также – уйти из этого ошмётка жизни и начать что-нибудь новое.
Анита согласилась бы, если у Ники в жизни нашлось для неё место. Но женщина в тёмно-синем костюме говорит, что она хочет начать всё с чистого листа. Хочет встретиться с дочерью и попробовать с ней жить. Да, она отвратительная и ужасная мать, но ещё ничего не поздно исправить – обе они живы и целы. Всё ещё есть время поиграть в «дочки-матери».
Вера, Надежда и Любовь тоже совсем скоро исчезают. Они ушли в мир сеять то, что обозначают их собственные имена. Просили не помнить их плохо, в особенности Надежду, которая спалила прошлое ради нового будущего.
Софья исчезает сама по себе, никому ничего не сказав. Через несколько дней Анита увидит её стриптизёршей в баре-конкуренте. Ну, что ж. Пусть яблоко раздора сеет теперь и там смуту.
Лина попадает в тюрьму за кражу драгоценностей. Она так и не смогла перебороть в себе синдром клептоманки. Удивительно, как она не стащила у Аниты чего-нибудь из квартиры.
Через пару часов станет ясно, что стащила. Столовое серебро и несколько ваз со сколами. Зачем они ей? Но Аните и не жалко. Главное, что деньги были на месте.
Валентина вышла замуж. Она несчастлива в браке и зачастую приходит к Аните поплакаться в жилетку. Анита не против – пусть. Даже самые ужасные злодеи достойны того, чтобы их выслушали.
Что же касается самой Аниты, то она разыскивает Нику – тяжёлую женщину сорока трёх лет. Кажется, её нет в городе, по крайней мере, так сказала её дочь несколько часов назад по мобильному телефону.
Ника наконец-то обзавелась и научилась пользоваться сотовым, но на телефонные звонки Аниты она так и не отвечает. Это означает либо дурной знак, либо то, что пользоваться она научились им наполовину. Но девушка обещает себе найти эту скалу, чтобы вновь быть рядом с нею – настолько она привязалась к этой толстой шее и «Маленькому чёрному платью», которым разит за километр от толстой шеи женщины.

Конец.