Высота

История первая.
Высота.

Каждый вечер на середине пути от основной трассы к лагерю замедляю шаги и выдыхаю прошедший день.  Мы остаемся наедине. Я и Семинский.  Моя любовь.

Через неделю пребывания здесь ловлю себя на невольном сравнении этих ощущений с теми, давнишними, человеческими влюбленностями, когда другой, чувственный морок лишал сил и разума, томил и пьянил до дробно бьющей  жилки под коленкой, дрожащей, не сдававшейся до окончательного расплавления. 
Сейчас же, разливаясь в обжигающей свежести горных ветров и собирая себя заново, час за часом, по крупинкам выстраиваюсь в новую, кажется, более ритмичную, кладку.
 
С новым утром ныряю в туман в начале новой тропы, и возникаю, как из другого измерения, почти у трассы. Чувствую, нет, чую, как вливается сила. Чья-то бесшабашная юная, вечная дерзость кружат голову, вселяя бесстрашие и бесконечное доверие ко всему, что рождается в этом и последующих днях.

На третий день из тумана соткался человек.   
Среднего роста, жилистый, с носом-картошкой на обветренном загорелом лице. Просторная камуфляжная одежда, под стать хитрому туману, скрыла паспортные годы, но не годы тренировок. Он весь был как узловатый гибкий ивовый куст, ветви-стволы которого крепко навечно переплелись.

С первым шагом на эту сторону тумана  зацепился-укрепился на зыбком бегучем песке расставленными, на уровне плеч, ногами. Устойчиво, пружинисто, не свернешь. Сцепленные за спиной руки, как в ожидающей схватки, стойке, обрисовали крепкие жгуты грудных мышц. Двойственное ощущение собранности и уверенной расслабленности. Глаза глубоко посажены, губы, видимо, не раз, разбитые когда-то, настороженно плотно сомкнуты, тем не менее, готовы вот-вот размягчиться в улыбку вслед за теплеющим взглядом. Неотрывный прямой пристальный, изучающий, жадный взгляд.

Упрямо сопротивляясь токам нового видения, стряхиваю наваждение, краем глаза цепляю сполох внимания в собранной в тугой стойке фигуре. Как рысь перед броском. И то сказать, какая женщина откажется от внимательных, когда восхищенных, а когда и жадных мужских взглядов.

Туман ревниво скрывает очертания соперника.
 
- Ну, не клубись, - успокаиваю ревнивца,- кто же сравнится с тобой? Сдуешься во-он там на пару минут, а? Хочу сфотографировать одну пушистую малышку, - выбираю удачный ракурс для маленькой, в пол-метра, кедрушки, примостившейся в обнимку с солнечным бликом зверобоя в каменистой низинке между редкими взмахами кровохлебки и меловыми мазками тысячелистника.

Сделав несколько снимков, распрямляюсь, в который раз подмечая давно забытое ощущение легкости движений, тянусь, в тумане:
- Проводи меня, любимый. Не торопи, дай побыть с тобой, обними теплым ветром. Так хорошо, когда ты вот такой, как сейчас, могучий, тихий, бесконечный.

Ловлю причудливый ритм ветра, вливаюсь, задыхаясь от нежности и восторга, в шаг, страшась  взлететь с очередным порывом и не пожелать вернуться, не договорить,  боюсь, что – не дослушает, нетерпеливый:
 - Хо-ро-шо-о-о-о! 

За спиной обереги его могучих крыльев.Чувствую их всеми порами и чешуйками обветренной, подрумяненной или вовсе не тронутой горным солнцем кожи, явственнее, чем себя самое.  Почти парю в воздушных вихрях, а небо обнимает, ласкает каждый сантиметр, каждую клетку, вливаясь в кровоток и сознание спокойной мощной уверенной силой.

Целые тридцать минут пути наедине с огромным небом и бесконечными грядами гор в тяжелых облаках. Вечность. Высота.

История вторая.

Ах, Василий Макарыч...

Ах, Василий Макарыч, спасибо Вам. Каждый раз, вслушиваясь в Женькину легкую скороговорку с прибаутками и – да, вот с этим внимательным прищуром, то смешливым, то злым до беспощадности, я знаю четко и уверенно – он из Ваших рассказов об очень хороших людях. Настоящих.
   Дорога петляет, выводит к обрывам, ограда леса уходит вниз, между колкими  вершинами обжигающе высверкивает река.   Или – нет, это озорно подмигивает кто-то из вездесущих алтайских духов. На шальном развороте духи дорог подкидывают  меня и шлепают обратно на сиденье, как хороший пекарь взбивает тесто.
- Уух-ха-хааа! – осекаю хохот, зацепив краем глаза   Женькин напряженный профиль.
 - Щас я, не трусь, - не удержал прихмур, притормозил, одним движением выкинул свою жилистую, под сосну загоревшую, персону, из кабины грузовичка. А я и не трушу. Даже зная, что мы несемся с горы только на переднем мосте, рискуя вылететь с дороги прямо в гости к духам. Нет страха. Прислушиваюсь, копаюсь в ощущениях, призывая чувство самосохранения дать сигнал, но оно отмахивается от меня и продолжает безмятежно сопеть в дальнем уютном уголке. Гонять по горам на стареньком пыльном грузовичке, юрком и послушном в Женькиных руках, мне спокойнее, чем в комфортабельном таксо с кондиционером, ей-бо.