***

В самом храме не было уже ни имен ни званий, истершиеся плиты пустынного песчаника, серо-палевый, желтоватый, с насечками древних языков, старый как само время камень он помнил многое, он держал в себе кроткую радость встречи и горечь расставания, короткую печаль и долгое счастье, опалимый жаром и пятнами красной краски древний храм солнца помнил все и все еще верил. 
   
Под высокими сводами было сумрачно, мрачно. Быть может так казалось одиннадцатилетнему Михе, впервые попавшему сюда с чередой паломников шедших со стороны долины Кедрона. Следовало идти вместе со всеми, благоговейно взирая и внимая всему что видишь и слышишь. Само место это было намолено так, что не было ни малейшего сомнения - вот здесь, на этом месте произошло священное событие, а вон там, чуть в отдалении другое, более страшное, но самое главное, что Михе совершенно не хотелось ни есть ни пить, словно не было многодневного перехода по Синайской пустыне, нападения и чудесного спасения от бедуинов на кривоногих верблюдах. Пить хотелось всегда, а вот здесь не хочется. как будто твоя душа уже отделилась от тела и существует сама по себе и взирает на людей сверху.
- Шраага шраага, - чуть нараспев произнес темнокожий далеко впереди. Вдруг воздел руки и громко закричал.
Свечки трещали, с них капал воск, слышались голоса, что вот он, тот человек он мессия. Несомненно, ибо многие увидели свет исходивший от него. Людская толпа не желала зла паломнику но так получилось, что сотни людей не сдерживаемые ничем нахлынули и подобно волнам раздавили, смяли священника. Всем хотелось потрогать живого пророка, мессию, упасть на колени и просить, молить о прощении в надежде на искупление.
Миха спрятавшись за вышербленную колонну смотрел не на него.
Он приложил ухо к груди священника и понял, что он уже не дышит. Слишком велика была радость паломников, что бы заметить здесь, за колоннами чью то маленькую смерть. Быть может после.
- Лазарь, Восстань, - прошептал Миха. - Лазарь восстань.
Миха не знал как это правильно. Просто слышал, как читала с завываниями бабка, как пыталась объяснить почему мертвый дворовой пес больше не встанет как ни пытайся, ведь ты не святой, вот разве что сын Божий мог бы, но ему дела нет, есть дела поважнее.
Миха кричал, что это неправильно, есть ему дело есть! Тряс большую кудлатую голову, чувствовал в правой руке уходящее тепло, а затем, вот сейчас еще тише, едва слышно но ощущая себя слабым и сильным одновременно, он произнес: ЛАЗАРЬ, ВОССТАНЬ!