На реке Быстринке - Пролог и Глава 1

                К читателю
                ___________________

      
 То, о чём я решила рассказать в своём произведении, зрело давно, ещё с середины семидесятых, а именно  после знакомства с семидесятилетним Николаем Григорьевичем Дубровицким, дедом моей коллеги Прасковьи Григорьевны Завьяловой. Несмотря на преклонные годы, житель низовья Ангары сохранил твёрдую память и поведал мне историю своего рода. Так  несколько поколений  Дубровицких  составили основу моей повести.
--------------------------------------------------


           ПРОЛОГ

  Когда появились  Громовы  в селе  Преображенском, этого не помнят даже старожилы. Только от поколения к поколению переходит сказание, что в одну из студёных зим привёз в их село жандарм молодого, статного мужчину городского вида да наружности весьма приятной и определил на постой к пожилой бездетной паре Евменовых.   Ничего, более того,  что мужчину зовут Владимиром Громовым и он   преступник, жандарм им не сказал.   
  Сельчане долго гадали, из каких преступников  будет  этот Владимир Громов?  На разбойника с большой дороги не похож. На грабителя лавок и прочих торговых заведений – тоже.
   Может, убил кого? Да нет, какое там! Евмениха говорила, что когда она разделывала попавшегося в ловушку зайца, так постоялец  при виде крови едва не потерял сознания.
  Через месяц, когда тот же жандарм приехал проверить, на месте ли этот преступник, не сбежал ли, у него попытались выведать,  в каких преступлениях был уличён теперь уже всеми уважаемый Владимир Викторович. Выяснили, что он политический. Замахивался на самого   царя-батюшку!

   Как ни странно, узнав такое о Громове, село успокоилось, потому что, как  разъяснил  своим односельчанам Евсей Евменов, преступников подобного рода в Сибири хоть пруд пруди, и люди они смирные. А что малость на голову слабые, так это всё от книжек. 
      Происходит постоялец из простого люда: прадед и дед были кузнецами, отец ещё   смолоду уехал в Петербург да там и прижился, служил в каком-то богоугодном  заведении, а сам Владимир Викторович учился в университете. На кого? Да какая разница, на кого? Главное, что он хороший человек и с политическими  совсем  не схож. Те-то все на вид плюгавенькие,  хлипкие, пришибленные, а Громов росту приметного, в плечах широк, лицом красив.  В деда-кузнеца пошёл, однако.

    Евсей Евменов постояльцем был весьма доволен. Долгими зимними вечерами он любил слушать рассказы образованного человека о разных странах и людях, там проживающих, о разных верованиях, которые  религиями кличут, о диковинных животных и растениях. Правда,  не всему верил Евсей и многое из услышанного считал выдумкой. Привирает постоялец, однако. Но что возьмёшь с человека, который на голову слаб?
  В свою очередь, Евсей  приспосабливал  городского человека к жизни в тайге, посвящал в её тайны,  знакомил с повадками зверей, учил «читать» их следы и  иногда брал   с собой на охоту.
  Евмениха  же привязалась к своему постояльцу,  ровно к сыну. Даже женить его пыталась, только всё без толку.   Узнав о безуспешных   попытках доброй женщины, жители Преображенского единогласно решили:  политический постоялец  слабый не только на голову.   Одним словом, совсем больной человек, хотя по виду и не скажешь. Только даже это ничуть не мешало им по-прежнему уважать его и  по-своему жалеть.

   Но через два года оказалось, что тот диагноз, который второй, был ошибочным и Громов слабый только на голову, а со всем остальным у него очень даже полный порядок -   к политическому преступнику Владимиру Викторовичу   приехала жена. Она тоже из политических преступников,  только её ссылка закончилась раньше ссылки  мужа - видно, на царя-батюшку  не замахивалась,  просто чем-то напугала какого-нибудь    князя или  графа, вот её и сослали в Сибирь.  Трусливые, однако, эти цари  да князья с графьями, вряд ли кто из них на медведя пошёл бы с рогатиной. На картинках-то все они вон какие сановные и важные, здоровые, как сохатые, а на деле испугались уважительного, скромного Владимира Викторовича да тоненькой, худенькой девчонки с огромными синими глазами, которую и бабой-то  не назовёшь.
 В общем, если царь с приближенными к нему особами и прежде не пользовались никакой симпатией у жителей Преображенского, то теперь так  и вовсе пали в их глазах.  Зато политические преступники Громовы снискали у населения почёт и уважение.

    Инна Петровна обучала сельскую ребятню чтению, письму и арифметике, а Владимир Викторович  сделался завзятым охотником. Кроме всего прочего, супруги приловчились выращивать на суровой сибирской земле невиданные дотоле огурцы и помидоры. Правда,  доходить   помидорам до полной спелости приходилось в ящиках, но всё же это были те овощи, о которых в этом глухом селе даже и не слыхивали.
 
  А потом у Громовых родился  синеглазый и черноволосый Николка.
 Но пришла беда – отворяй ворота. Пошёл   Владимир Викторович промышлять соболя, а назад не воротился. То ли медведь его задрал, то ли он в тайге заплутал да и сгинул, то ли  встретился с недобрым человеком, тоже преступником, но не политическим. Шибко убивалась   Инна Петровна по Владимиру Викторовичу, чахла   не по дням, а по часам и вконец истаяла. Уж как ни старалась травница Евмениха выходить болезную, всё тщетно. Через год после Владимира Викторовича не стало и Инны Петровны.
   В село приехал урядник и некий чин из опекунского совета. Они хотели отвезти маленького Николку в приют, но Евмениха не отдавала мальчонку, и село в память о добрых людях решило   растить сиротку всем миром.
  Вот так  в  селе,   расположившемся на берегу Быстринки в пятидесяти верстах от  её истока,  пробился новый родник, появился исток  рода  Громовых и влился в реку судеб  преображенцев.
 
  Так это было или несколько иначе, теперь уже никто сказать не может.  Но   стоят в Преображенском одним  рядом пять добротных домов, а в каждом  живёт по старику Громову с отчеством Николаевич. Братья родные. А за этими пятью домами тянется целая улица новых домов, и в этих домах селятся уже новые поколения Громовых.
 На Радуницу все они собираются на сельском кладбище. Здесь могилы их отца  Громова Николая Владимировича и матери Громовой Домны Филипповны. Не забывают  внуки и правнуки могилу   Громовой Инны Петровны.  Вот только   Евменовых нет   на тихом сельском кладбище. Евсей, так же, как и его постоялец, однажды не вернулся из тайги, а старая Евмениха утонула   в реке Быстринке. И что её понесло туда в лихой час половодья, то одному Богу ведомо.
    Пусть всем им будет царствие небесное. Хорошие были люди.


                ГЛАВА 1

 Не ходить бы тогда ему на горку, глядишь, и жил бы спокойно. Ан нет! Выманили его из тёплого дома  Колька да Стёпка, братовья Неверовы,   друзья его закадычные, и привели на погибель. Масленица, видите ли! Вся молодёжь веселится, а он в отшельники записался! Да никуда он не записывался. Ладно, согласен. Пойдёт и он повеселиться.
  Надел полушубок, обул пимы, шапку лисью натянул на свои кудри и отправился с друзьями туда, где, по их словам, вся молодёжь потешается.
  Вроде, как и запрещены Советской властью подобные гулянья, но Сибири закон как бы и не писан, здесь по-прежнему и Пасху празднуют, и Рождество, и Троицу. Ох, не раз потом припомнится ему эта Масленица! Но это потом, а сейчас – гуляй, парень, веселись сам и весели народ, удивляй всех, показывай ловкость да удаль свою молодецкую!
  Всё показал, будто бес в него вселился. В состязаниях на крепость рук приз взял,    камень метнул дальше всех,   канат перетянул. Даже на столб умудрился залезть, озорник этакий! Всех удивил, да так,  что люди потом неделю ахали да удивлялись, он ли это был, тихий, застенчивый Васятка Громов, сын Ильи Тарасовича, аль кто другой в его обличьи?
 
  А всему виною Тонька Прилагина, его одноклассница по начальной школе. Теперь-то  она не Тонька, а Антонина. Комсомолка. Семилетку окончила в уездном городе и ещё какие-то курсы по политическому просвещению, работала где-то в библиотеке. Вернулась Тонька, то есть Антонина, в Преображенское в качестве заведующей избой-читальней, да ещё ей поручено создать в селе комсомольскую ячейку.
Василий Тоню поначалу-то даже и не признал - они ведь не соседи, далеко друг друга строились дома Громовых и Прилагиных. Он её лет пять, почитай, не видел, где тут признаешь,  помнит-то её шмакодявкой. А тут стоит себе девушка городского покроя в платочке явно не домашней вязки, а из-под него золотистые кудряшки торчат в разные стороны.  Новые катанки  именно её размера - не матушкины, не батюшкины. Правда, шубейка старая, потёртая.   Не глянулась девушка Василию поначалу-то, мимо прошёл.
  А как прокатился с ней с горки на санях раз, потом другой, так и пошёл наш тихоня куролесить, чтобы привлечь внимание Тоньки, то есть теперь уже Антонины. Наутро даже самому совестно стало. Зачем было из себя выпрыгивать, если она сама, оказывается, братьев Неверовых за ним откомандировала?  Конспираторша фигова! Забыла, видно, что в селе тайн не бывает. Братья всё Василию на следующий день и выложили. По секрету, разумеется. А  как ещё?
  Обиделся он на них. Друзья, называется! Сразу не могли сказать, кому он на празднике понадобился.

   Поначалу Василий  подумал, что он Тоньке нужен как потенциальный член комсомола, но потом покумекал и пришёл к выводу: здесь что-то другое. А что именно,  понял лишь тогда, когда сам в неё по самые уши влюбился. Произошло это в следующую субботу, на танцах, куда его опять друзья затащили. Правда, затащили - это громко сказано. Упирался-то он только для виду.
    Танцы были в разгаре. В углу сидел то ли брат Антонины, то ли сват   и наяривал на двухрядке – родни-то у ней не перечесть, и все там либо балалаечники, либо гармонисты. Тонька   поначалу стояла у окна, скромненько так стояла, беленьким платочком обмахивалась. А как только Василий, склонив голову, чтобы не удариться о притолоку, вошёл в зал, крикнула то ли брату, то ли свату: «А ну, давай плясовую!» - и так пошла кренделя ногами выписывать, что у Василия дыханье  перехватило. А Тонька глазами в него стреляет, как из двуствольного ружья, да  ещё и частушкой его по ушам, по ушам! Это чтобы он, вообще, не оклемался.   

Через речку Быстринку
Я мосточек выстрою,
Буду к милому ходить,
Буду милого любить!

  Куда через Быстринку-то ходить? Там ни одного милого не сыщешь, окромя медведя. По ту сторону речки тайга сплошной стеной встала.

  Вот так у них всё и начиналось. В общем-то, хорошо начиналось… Так же, как и  у всех, кому только-только двадцать годков минуло   и кто верит, что завтра будет лучше, чем вчера.



    Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2016/08/23/115