ПВУ, ч. 3. Фордизм и марксизм

3. ФОРДИЗМ И МАРКСИЗМ

Цель данного раздела – показать, что экономические воззрения Форда, вопреки распространенной "марксистской" точке зрения, по сути, являются социалистическими, хотя и во многом не марксистскими. В первой части данной статьи уже было отмечено сходство позиций, с которых марксизм и фордизм подвергают критике такие неизменные атрибуты капитализма как погоня за прибылью, конкуренция (Форд: «время, потраченное на борьбу с конкурентами, – время, потерянное для работы»), хроническая безработица, экономические кризисы… Но более важно то, что подобный же "параллелизм" легко прослеживается и в декларируемых фордизмом и марксизмом базисных характеристиках альтернативной капитализму экономической системы. Если основными принципами марксистского социализма считаются формулы «от каждого – по способностям, каждому – по труду» и «кто не работает, тот не ест», то Форд представляет свои социальные убеждения так:

«Основополагающий нравственный принцип – право человека на результат своего труда… Противоестественно, когда человек, который хочет работать, не может получить ни работы, ни вознаграждения за нее. Столь же противоестественно, когда человек, который способен, но не хочет работать, не получает в полной мере воздаяние за свое нежелание трудиться. В любом случае он должен иметь возможность получить от общества то, что он сам дал ему. Если он не дал ничего, то ему и требовать нечего. Пусть же ему будет предоставлена свобода умереть от голода».

«Труд, производство, распределение и вознаграждение возможно организовать таким образом, чтобы те, кто вносит во все это свой вклад, получали свои доли, определяемые точно и справедливо».

Примерно в то самое время, когда Ленин в письме выдающемуся американскому электротехнику Чарлзу П. Штейнмецу писал о «необходимости и неизбежности замены капитализма новым общественным строем, который установит планомерное регулирование хозяйства и обеспечит благосостояние всей народной массы…», Форд в своей первой книге утверждал:

«Если мир решится сосредоточить свои внимание, интерес и энергию на разработке планов достижения всеобщего блага, эти планы могут осуществиться».

Как видим, в том, что касается самых общих принципов и обозримых целей, по крайней мере, декларируемые позиции марксизма и фордизма весьма близки друг к другу. При этом с точки зрения ПРАКТИЧЕСКОГО решения поставленной задачи концепция Форда, как будет показано в дальнейшем, РЕАЛИСТИЧНЕЕ марксистского социализма. Чему есть простое объяснение: в отличие от классиков марксизма, Форд был выдающимся ИЗОБРЕТАТЕЛЕМ и организатором реального производства. Поэтому ему было чуждо присущее марксизму пренебрежительное отношение к СОЦИАЛЬНОМУ изобретательству, которое Энгельс выразил в «Анти-Дюринге» так:

«Пробуждающееся понимание того, что существующие общественные установления неразумны и несправедливы… является лишь симптомом того, что в методах производства и в формах обмена незаметно произошли такие изменения, которым уже не соответствует общественный строй, скроенный по старым экономическим условиям. Отсюда вытекает также и то, что средства для устранения обнаруженных зол должны быть тоже налицо – в более или менее развитом виде – в самих изменившихся производственных отношениях. Надо не ИЗОБРЕТАТЬ эти средства из головы, а ОТКРЫВАТЬ их при помощи головы в наличных материальных фактах производства».

Но, если подумать, разве можно ОТКРЫТЬ «в наличных материальных фактах производства» что-либо кроме уже кем-то ранее ИЗОБРЕТЕННОГО «из головы» и ВОПЛОЩЕННОГО в этих самых «материальных фактах производства»?! Здесь (и не только здесь) Маркса и Энгельса явно подвело присущее философам вообще неумение и нежелание ДОДУМЫВАТЬ ВСЁ ДО КОНЦА. Этот НЕДОСТАТОК марксизма, обычно выдаваемый за его за ДОСТОИНСТВО, проявился также в следующем "хвалебном" высказывании Ленина о методе Маркса:

«У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя. Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности, раз мы знаем, что она так-то возникла и в таком-то определенном направлении видоизменяется».

Очевидно, что с «новой биологической разновидностью» Ленин сравнивает здесь человеческую цивилизацию. Но это сравнение, строго говоря, некорректно ввиду несопоставимости МЕХАНИЗМОВ биологической и социальной эволюции. Никакая «биологическая разновидность» не является для отдельных ее особей таким же предметом заинтересованного изучения и СОЗНАТЕЛЬНОГО ИЗМЕНЕНИЯ, каковым для отдельных представителей человеческого рода является устройство их общества. Непреложная истина состоит в том, что все прежние и нынешние общественные институты являются такими же ИЗОБРЕТЕНИЯМИ конкретных людей как, скажем, каменный топор, двигатель внутреннего сгорания или компьютер. Следовательно, чтобы новое общественное устройство могло состояться, кто-то предварительно должен, вопреки Энгельсу, ИЗОБРЕСТИ новые экономические и политические институты, без которых невозможно устойчивое функционирование по-новому организованного общества.

Игнорирование именно этого факта лежит в основе двух «великих открытий» марксизма, доставивших последующим поколениям марксистов массу неприятностей и разочарований. Первое из них – "открытие" экономического устройства социалистического общества в организации производства на отдельной фабрике. Еще в своей ранней работе, «Нищете философии», содержащей критику взглядов Прудона, Маркс утверждал:

«Общество, как целое, имеет с внутренним устройством фабрики ту общую черту, что и в нем тоже имеется свое разделение труда. Если мы возьмем за образец разделение труда на современной фабрике, чтобы применить его затем к целому обществу, то мы найдем, что общество, наилучшим образом организованное для производства богатств, бесспорно должно было бы иметь лишь одного главного предпринимателя, распределяющего между различными членами общественного коллектива их работу по заранее установленным правилам».

Показательно также едкое замечание Маркса в первом томе «Капитала»:

«Весьма характерно, что вдохновенные апологеты фабричной системы не находят против всеобщей организации общественного труда возражения более сильного, чем указание, что такая организация превратила бы все общество в фабрику».

Но социалистическая экономика НЕ СВОДИТСЯ к совокупности одних лишь ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ предприятий. Правильно организованная социалистическая экономика – не просто производство, а производство В ОПТИМАЛЬНЫХ ОБЪЕМАХ И ПРОПОРЦИЯХ всего того, что нужно конечным потребителям, т.е. населению. Поэтому и адекватная теоретическая модель социалистической экономики должна включать в себя не одну только "фабрику", а "ФАБРИКУ" ПЛЮС "ПОТРЕБИТЕЛЬСКИЙ РЫНОК" (либо то, что заменит его при социализме), на который в итоге попадает КОНЕЧНАЯ продукция этой "фабрики". Однако теоретической разработкой ТАКОЙ модели ни Маркс, ни Энгельс не занимались, считая это занятие «утопизмом».

Второе «великое открытие» марксизма – государство «диктатуры пролетариата», прообраз которого Маркс и Энгельс узрели в Парижской Коммуне 1871 года. Притом, что ее небогатый практический опыт не позволял судить о том, насколько подобная политическая структура пригодна для выполнения своей главной функции: управлять в интересах всего общества вышеупомянутой единой общенациональной "фабрикой". Кроме того, сам факт недолгого существования Парижской Коммуны заставляет усомниться в жизнеспособности вообще всех структур такого типа. Как известно, далеко не все изобретения оказываются удачными; особенно, если их авторы не сведущи в изобретательском деле как таковом. По мнению классиков марксизма, падение Коммуны было во многом обусловлено ошибками, допущенными ее руководством. Но дело в том, что сама "конструкция" эффективной системы управления должна быть такой, чтобы минимизировать вероятность управленческих ошибок, а если они всё же допущены, обеспечить их своевременное обнаружение и оперативное устранение. Зная, кто были "авторы" Парижской Коммуны, трудно ожидать от них способность изобрести управленческую структуру, обладающую указанным свойством.

Эти сомнения лишь усиливаются при знакомстве с опытом их ближайших последователей – изобретателей российских Советов. Избавиться от укоренившихся заблуждений часто помогает непредвзятый взгляд "со стороны". В этом смысле весьма полезным источником информации для понимания того, чем на самом деле, а не в воображении российских марксистов, были Советы, является книга Герберта Уэллса «Россия во мгле». Описывая в ней свое двухнедельное пребывание в Советской России осенью 1920 года, Уэллс, в частности, рассказывает о заседании Петроградского Совета, на котором он присутствовал. Соответствующий раздел книги начинается такими словами:      

«В четверг, 7 октября, мы присутствовали на заседании Петроградского Совета. Нам говорили, что этот законодательный орган сильно отличается от английской палаты общин, и это действительно так. Работа этой организации, как и всех других в Советской России, показалась мне исключительно непродуманной и бесплановой. Трудно себе представить менее удачную организацию учреждения, имеющего такие обширные функции и несущего такую ответственность, как Петроградский Совет».

Далее Уэллс описывает ход всего заседания и в конце раздела подводит итог:

«По существу, это был многолюдный митинг, который мог, самое большее, одобрить или не одобрить предложения правительства, но сам не способен ни на какую настоящую законодательную деятельность. По своей неорганизованности, отсутствию четкости и действенности Петроградский Совет так же отличается от английского парламента, как груда разрозненных часовых колесиков отличается от старомодных, неточных, но все же показывающих время часов».

Таким образом, по мнению Уэллса, Петроградский Совет был "технически" непригоден к выполнению тех функций, которые на него "возложили" российские марксисты. Но это было бы еще поправимо: если в той или иной социальной "конструкции" выявлены "технические" недостатки, не позволяющие ей работать так, как было задумано, их еще можно попытаться устранить. Гораздо опаснее было категорическое неприятие марксистами самой мысли о том, что продукт «революционного творчества масс», каковым представлялись им Советы, может оказаться в принципе неработоспособным как институт государственной власти. В результате, когда практика показала, что Советы являются на деле вовсе не тем, чем они, согласно марксизму, "должны" быть, причину этого стали искать и "находить" не в них самих, а в «неблагоприятных внешних условиях». Так, в марте 1919 года, на VIII съезде РКП(б), Ленин говорил об этом следующее:

«… до сих пор мы не достигли того, чтобы трудящиеся массы могли участвовать в управлении, – кроме закона, есть еще культурный уровень, который никакому закону не подчинишь. Этот низкий культурный уровень делает то, что Советы, будучи по своей программе органами управления ЧЕРЕЗ ТРУДЯЩИХСЯ, на самом деле являются органами управления ДЛЯ ТРУДЯЩИХСЯ через передовой слой пролетариата, но не через трудящиеся массы».

О том, что сам ИНСТРУМЕНТ государственного управления, ИЗОБРЕТЕННЫЙ как раз этим «передовым слоем пролетариата», может оказаться неработоспособным, Ленин тогда, скорее всего, даже не задумывался; ведь он, в отличие от немарксиста (мягко говоря) Уэллса, верил в "непогрешимость" Маркса.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что в ЭТОЙ, чисто ПОЛИТИЧЕСКОЙ области социального изобретательства, не преуспел даже такой сверхуспешный изобретатель в других областях как Генри Форд. Правда, он и не стремился к ТАКОМУ успеху, чем, собственно, и заслужил "титул" хоть и великого, но утописта. Однако в том, что касается решения ПРАКТИЧЕСКИХ вопросов организации социалистической ЭКОНОМИКИ, Форд сумел добиться на своих предприятиях большего, чем все советские политэкономы, плановики и управленцы, вместе взятые. Об этих, пока еще не оцененных по достоинству его заслугах перед социализмом пойдет речь в следующем разделе.