Непридуманная история

В тот слякотный, промозглый ноябрьский вечер Константину Григорьевичу исполнилось шестьдесят. Высокий, худощавый, он сидел в маленькой горенке, ссутулившись над швейной машинкой, «колдуя» над кусочками своего виды-видавшего пальто с потертым каракулевым воротником.
- Альке с Котькой на пальто точно хватит, - подумал Константин Григорьевич, - растут внуки.
Четырехлетняя Алька в то время сидела у него на ногах, мерно раскачивающих педаль машинки, и что-то беззаботно напевала тоненьким звонким голоском.
- Да и Светланке на пальтецо должно хватить. А ведь забыла мамку-то свою Егоза…
А мамка, младшая дочь Константина Григорьевича, была похоронена на ГУЛАГовском кладбище, вместе с маленькой Маргариткой, рожая которую и умерла в тюремной больнице.
- Ну какой же она враг народа? - продолжал свои мысли Константин Григорьевич, - и прожила-то на свете всего двадцать три года… А гордо ушла, по-дворянски, с поднятой головой и с надеждой, что Бог убережет, - а как крест-то с нее сорвали… хоть бы золотой был… хотя, крест-то памятный, фамильный… и не жгло им руки-то…
А в мыслях проносилась, не тормозя на крутых поворотах, вся его жизнь:
Младший сын Марии Тормасовой, московской дворянки, которая любви ради попрала высший свет и вышла замуж за простого купца…
Он помнил ее ласковые руки, вкус ароматного яблочного варенья, прогулки с родителями по Волге-матушке…
Ремесленной училище и обучение у известного модельера Якова Берга…

Похоронив родителей, понял Константин, что в одном доме с двумя женатыми старшими братьями тесно ему будет, да и время пришло свою семью заводить, своим домом-хозяйством обзаводиться. И подался он по столыпинской реформе в Сибирь…
Вспомнился и успех его ремесла- швейные мастерские в большом сибирском городе, богатые заказчики, светлый большой дом на высоком качинском холме…
Первый вальс с Таисией Дмитриевной на городском балу…

Непрошенная слеза соскользнула со впалой щеки при воспоминании, как в двадцатом, потеряв свое дело, выдворенные из дома, грузили они с женой Таисией самые необходимые вещи на телегу, как бережно укутывали своих четверых ребятишек, под дулом наганов и криками представителей новой власти, как долго, очень долго добирались до малюсенького городочка со странным названием Ужур…

- Костя! Кто-то в окно стучится! Пригляди за Котькой и Светланкой. Трезорка-то уже без цепи по двору бегает. Пойду посмотрю - попросила мужа Таисия.
Таисия вернулась совсем скоро: отрешенный, полный ужаса взгляд, сползшая с плеча шаль… А в руке…
Этот сжатый комок бумаги она молча положила на краешек швейной машинки и… вышла в сени.
- Как это без вести, сыночек? Как это можно пропасть без вести? Ведь еще совсем недавно ты, улыбаясь, стоял под черемухой… Ведь это ты, сыночек, обещал, что война скоро закончится… Сыночек! Ты же маме обещал живым вернуться! Как это так, без вести...
- Дедушка! Дедушка! Качай меня! Ты почему перестал шить? – дергала Константина Григорьевича за штанину Алька.
- Тихо ты! Деда спит, - важно проговорил ее брат Котька.

Во многоглаголании несть спасения…

Таисия ждала возвращения своего сына до самой ее кончины: без вести не означает, что умер…. Не нужно двери запирать, а вдруг буду спать и не услышу, как Костенька постучится…

И лишь в прошлом году я, с помощью группы «Поиск», отыскала информацию о Костеньке (Модине Константине Константиновиче), который не пропал без вести, а погиб в октябре сорок второго при обороне Сталинграда, да еще и был награжден посмертно.
Вот только не могу понять, как же так это «без вести» после войны и осталось «без вести». Ведь прабабушка могла и пенсию совсем другую за потерю сына-кормильца, сына-героя, получать… Или все-таки «бывшим» не положено было героями быть?
Хочется верить, что ТАМ есть! И именно ТАМ все они уже вместе…