Бакст

Бакст. Человек, надкусивший от многих яблок. Здесь слышится и Коровин, и Борисов-Мусатов, и Билибин, и Маковский, и Серов, и Репин, и Рерих, и Верещагин, и прерафаэлиты, и сюрреалисты, и Климт, и Муха, и Матис, и Дега, и Лотрек, а где-то эхом Врубель и Васнецов. Только ему все мало. Всеядный, поверхностный, или неуемный, ищущий, страстный? Он вобрал и отринул. То ли от скуки, то ли от тщеславия-желания быть только первым, а может все вместе. И тогда пожалуй только в костюме, в декорациях, в своих танцующих и говорящих рисунках, из океана безбрежных возможностей всплывает сам Бакст. Череда, кружение, маскарад- вот что по- настоящему привлекает его. Интересно, что он был за человек? Пил вино, платил по счетам, имел поклонниц, путешествовал, много работал, выступал с лекциями, был женат, любил сына, и все же остался неузнанным в ворохе юбок, шляп, сюртуков, кафтанов, балдахинов, штор, полотен, холстов. Сквозь буквы счетов от торговой компании Баккара, афиш Французского Шатле, приглашений от Vogue или Императорского театра, чековых книжек банка Morgan и крошечных книжек записных,частных заказов от Ротшильдов, фотографий и открыток, беглых набросков будущих шедевров, автографов и монографий, любовных записок и дружеских писем от прим тогдашних мировых подмостков, - проступает тень живого человека. А рядом с ним- что не имя, то легенда: Дягилев, Фокин, Бенуа, Павлова, Нежинский, Красавина, Рубинштейн, Модильяни. Но он неуловим, он весь в движении, не в фокусе, а в размытии, в стирании границ... "Я уже четыре года как не график", -сетует он на издателей, которые никак не успевают за его художественным галопом. Не исключено, что он предвосхитил бег такого быстрого двадцатого века, опередив его в ярком танце своих героев. Десять жизней в одной. Несколько впереди времени. Я уже не тот, а вы все еще здесь, разбираете старые склянки, в которых меня, настоящего, пропал и след. Охотник: до жизни, до красоты, до страсти, до волшебства, до гармонии, до полета... и как тут не вспомнить его Артемиду.