История с театральным

                "История с театральным"

                Пролог
Эта история произошла в далекие восьмидесятые, когда по стране шёл модный «театральный бум». Тогда все выпускники, едва закончив школу, бросались сломя голову поступать в театральное. И казалось им всем, что это и есть их судьба. А уж имеется артистический талант или нет – не важно: главное было жгучее желание окунуться с головой в эту лихую круговерть, почувствовать себя артистом. Много юных душ смололи эти безжалостные жернова, отсеяв потом, как мякину, за ненадобностью. Но молодежь не умнела. И с каждым очередным годом столицу захлестывала новая мощная волна абитуриентов. Приёмные комиссии работали буквально в две смены, как на заводе, с утра до позднего вечера прослушивая сотни абитуриентов. Конкурс достигал до 250 человек на место, но это только раззадоривало, давая дополнительный тонус для борьбы. Ни в одном вузе Москвы не кипели так сильно страсти, как в театральных. Их буквально брали штурмом, как Бастилию. Был ли толк
в этой борьбе? Наверное, нет. Ведь истинных талантов во все времена было мало, и встречались они редко. Да и отличить песчинку золота в целой пригоршне простого песка порой бывает очень нелегко. Но ради этой одной песчинки и работали комиссии, усердно отсеивая всё остальное. И юные девушки, услышав дежурное «Спасибо, Вы свободны!», захлебывались слезами, считая, что их жизнь закончена. Наиболее впечатлительные получали душевные травмы, залечивать которые приходилось порой годами. Как правило, это были те немногие, которые искренне верили, что театр – это их жизнь и призвание. Вот именно этих последних – наивных и непосредственных было по-настоящему жаль. Поступали они в театральное не по прихоти, не за славой, а позову сердца. Но беда была в том, что у них отсутствовали актерские способности. Обычно, если ребёнка с детства тянет рисовать, то у него развивается талант художника; если петь – талант певца. И в этом заключена аксиома жизни. Но иногда природа даёт чудовищный сбой. Юное существо может тянуть к театру, в его душе может быть горячая любовь к искусству и стремление к самовыражению, а таланта – увы, нет! И в этом заключена трагедия личности. Ведь театр – это как наркотик. Излечиться от этой зависимости очень сложно.   
…Она не помнила, как очутилась возле Пассажа. Очнулась только тогда, когда услышала: «Девушка! Вам плохо?». Подняла невидящие глаза. Перед ней стояла пожилая, участливо смотревшая на неё женщина. «Да, да! Мне плохо!» – хотелось выкрикнуть из самого сердца, но вместо этого пришлось только отрицательно мотнуть головой и кинуться в толпу, плывущую
к подземному переходу.

                І
В то утро Вика встала раньше обычного. Наскоро поев, она тут же бросилась приводить себя в порядок. Строптивый шёлк розового платья, того самого, в котором Вика была на выпускном,  долго не хотел разглаживаться. Особенно пришлось потрудиться над оборками, прежде чем они легли красивой волной на плечах и подоле. Облаченная в эту розовую, шуршащую пену девушка казалась очень юной. И когда она, стоя у зеркала, одной рукой приподняла свои пышные длинные волосы, то тётя Настя, колдовавшая у плиты, подняла голову и невольно залюбовалась Викой. «Присядь на дорогу, Виктория. Успеешь ещё…». Девушка послушно опустилась на краешек стула. Она казалась спокойной, только под правым глазом предательски дрожала голубая жилка. «Ну, с Богом! Смотри, не заблудись. Выйдешь на площади Революции. Там сделаешь переход до Арбатской. А уж от площади прямо до Собиновского переулка. Там спросишь»… Прислушиваясь к топоту Викиных туфелек по ступенькам, тётя Настя подумала с горечью: «Глупенькая! И эта туда же. И никак не поймет, что слишком скромная она для артистки. Добро б родители в Москве жили… А так что?». Вздохнув, поправила косынку в крупный горошек и пошла на кухню, доваривать нехитрый завтрак.

                ІІ
Вика летела как на крыльях, стараясь лавировать между толпами прохожих. Всё в столице было непривычным и чужим: и эти большие серые дома, и эти шумные улицы гигантского города, и несмолкаемый автомобильный поток. Особенно же чужими казались люди, вечно спешащие куда-то, с такими одинаковыми равнодушными лицами… Вика вдруг остро ощутила свою ненужность среди этой нарядной бесстрастной толпы.  Она замедлила шаг и поежилась, как от холода. Неожиданно ушла та живительная струйка, которая была в ней сегодня утром. Ей вдруг нестерпимо захотелось домой, к маме, в тихий провинциальный городок, где всё знакомо и привычно. И как бы испугавшись этой мысли, кровь с силой толкнулась в висок. Вика ускорила шаг. 
Подойдя к институту, девушка опять оробела. Точно такая же толпа, ничуть не меньше, расположилась на скамейках в саду, у входа и даже просто на земле. Кто вполголоса декламировал стихи, кто старательно пытался воспроизвести этюд; а какой-то парень, взобравшись на перевернутую ржавую железку, лихо отбивал чечётку. Молодёжи было столько, что получилось бы два приличных стройотряда. «Неужели все на сегодня?»; со страхом подумала Вика, и ноги её задрожали от волнения. Провожаемая любопытными взглядами, она доплелась до двери и дёрнула ручку на себя. Полутемный коридор был пуст, как будто всё вымерло. Двери учебных аудиторий закрыты. Людей – ни души. Вика уже хотела повернуть назад, как вдруг из глубины показался какой-то парень в фирменном костюме. Сообразив, что это студент, девушка робко окликнула его: «Извините, Вы не подскажете, где можно записаться на прослушивание?». Парень остановился. Удостоив девушку взглядом, с усмешкой махнул рукой: «Прямо и направо».

                ІІІ
Протиснувшись сквозь плотное кольцо абитуриентов, окружавших стол, Вика лихорадочно вытащила из сумочки пас-порт и протянула вахтёрше. Та недобро покосилась на штемпель прописки. «Издалека… М-да, тоже к нам, в актёры! Сколько вас сегодня…  Сидели бы у себя дома да поступали! Чего деньги мамашины тратить? Время тянуть, комиссию отвлекать… Если нет таланта, так тут у нас и делать нечего, без таланта-то…». У Вики задрожали губы, такого поворота она совсем не ожидала. «Зачем вы так? ;вмешалась одна из абитуриенток, высокая светловолосая девушка. – Мы все специально и пришли сюда, чтобы проверить свои данные. И комиссии решать, кто талантлив, а кто нет. Но уж никак не Вам!». Вахтёрша фыркнула и бросила, как кость, Вике: «Будешь 83 по списку». Выйдя на воздух из душного помещения, девушка ощутила нехороший осадок в душе от такого начала –  83 по списку… Это придётся ждать, наверное, весь день. Вика опустилась на освободившуюся скамейку. Мимо белой лебедью проплыла миловидная девушка. Наверное, эта прошла прослушивание; вот счастливица-то! «Жанна, тебя можно поздравить?»; послышался приятный мужской голос с московским акцентом. По дорожке неторопливо прошествовал знакомый уже студент, слегка поддерживая за талию свою спутницу – худощавую шатенку с распущенными волосами. Та шла, лениво покуривая сигарету, затянутая вся, как в панцирь, в узкую «фирму». «Да, роль небольшая, но перспективы…». Вика проводила парочку долгим взглядом. Так вот они какие, студенты ГИТИСа! Раскованные, модные. Пройдут мимо и взора не кинут. Девушка вдруг ощутила себя на их фоне просто жалким существом.  Печально вздохнув, подумала: и почему все жители столицы такие высокомерные? Все «выхоленные, изнеженные», как говорит тётя Настя, особенно молодежь…  Однако манеры
у студентов что-то даже уж слишком… обнимаются на виду
у всех! Вика покраснела. Неужели они все так бесцеремонны
с девушками? Господи, как долго ждать… Прошло около полу-часа, и внезапно подступившее чувство голода властно напомнило о том, что уже полдень. Вяло поднявшись, Вика поплелась к выходу из скверика. Нужно немедленно перекусить, иначе от голода и волнения недолго обессилить.

                ІV
В маленьком продуктовом магазинчике, куда Вика забрела, она случайно заметила высокую светловолосую абитуриент-ку. Девушка поспешно допивала кефир из бумажного пакета, закусывая чёрствой булкой. Они познакомились. Абитуриентку звали Ириной. Она была родом из Киева, года на три старше Вики и уже имела небольшой опыт  «киношной» работы как ассистент режиссера на студии. «Ни на кого не обращай внимания, – инструктировала она Вику, жевавшую сырок. – Эти вахтёры и прочие – ничего не знают. Зато гонору и важности – как у сытых мопсов. Ещё бы, в таком заведении работают, рядом с известными актёрами! Отсюда и спесь. На студентов тоже не смотри. Они ещё плавают в эйфории от своего поступления, мы для них – пешки. Для тебя главное;комиссия! Сумей обратить на себя внимание, чтобы тебя заметили. Ведь перед ними ежедневно проходят толпы таких, как мы. Нужно показать себя, выделиться из толпы, создать фон. Соберись, не будь рассеянной. Читай свою программу так, словно ты одна в зале. Ты – и комиссия. Комиссия – и ты. Остальные – пустое место»…
Так разговаривая, девушки свернули в маленький скверик за магазинчиком. Сели на скамейку. «Давай повторим программу. Только вполголоса, чтобы не мешать друг другу», – Ирина старательно уткнулась в томик Чехова. Вика пыталась сосредоточиться, но мысли рассеянно где-то летали. Выделиться из толпы, это как? Поступают в основном москвичи;бойкие, уверенные в себе. Эти могут себя преподнести даже при отсутствии таланта. Всё ясно, как божий день. Ох, неужели тётя Настя права и ей действительно нечего здесь делать! С усилием отогнав крамольную мысль, Вика принялась повторять басню. «Простите, я не помешаю?» – раздалось вдруг над самым ухом. Девушки подпрыгнули от неожиданности. «Можно я здесь присяду?». Пожилой мужчина грузно опустился на скамейку рядом с Викой. Маленькие глазки из-под толстых стекол очков пытливо анализировали девушек. «Вы, наверное, в театральный поступаете? – мужчина тряхнул седой гривой. – Это сразу бросается в глаза. Абитуриентов видно за версту. Да и потом, куда ещё могут поступать симпатичные девушки? Конечно,
в ГИТИС! Сейчас все сломя голову несутся в театральный. Да не все становятся артистами, даже из поступивших, уж поверьте моему многолетнему опыту. Я преподаю во МХАТе. Передо мной за день проходят полторы сотни молодых людей, но лишь один, я подчеркиваю, один допускается до экзаменов, выдержав все туры. Потому что главное в будущем актёре – инди-ви-ду-аль-ность! Нужно оставаться прежде всего самим собой…».
Ирина и Вика слушали незнакомца, как заворожённые. (200 человек на место, это ж надо!). Им не верилось, что на-стоящий преподаватель театрального института разговаривает
с ними… «Что это у Вас, Чехов? Очень хорошо… гм… Экзаменаторы любят… Чехова. Давайте-ка, я отмечу Вам те отрывки, которые наиболее выгодны для прослушивания. Вот, посмотрите их, – он передал книгу Ирине. – Но это ещё далеко не вся премудрость. Есть ещё особые секреты; я вам их открою, если хотите, но только Вы, пожалуйста, меня не выдавайте». Он предложил руку Вике: «Пока Ваша подруга просматривает отрывки, мы с Вами отойдем немного и поговорим о поступлении».

                V
Несмотря на то, что отошли они не очень далеко и Ирина была в поле зрения, Вика чувствовала себя очень неуютно рядом с этим человеком. К тому же мужчина смотрел на неё оценивающе и всё не начинал разговор. Девушка уже покаялась, что отошла от Ирины и соображала, какой найти предлог, что-бы убежать, когда незнакомец вдруг спросил: «Сколько Вам лет?».«Восемнадцать…» – ответила Вика и внутренне содрогнулась от его острого, неприятного взгляда. «Да, прекрасный воз-раст. Прекрасная внешность, и коса какая у вас чудная (он ткнул пальцем в сторону Викиных волос). У вас, девушка, есть все данные для нашей профессии. Хорошая фактура в актерской профессии значит многое. Но, что совершенно в Вас не-приемлемо – Ваша скромность, застенчивость и, я бы сказал,неискушенность. Эти качества – не для будущей актрисы. Они будут мешать. Ведь что такое театр, искусство? Это богема, свободная жизнь, не скованная предрассудками».
Дойдя до этого определения, мужчина закатил глазки и стал произносить слова, как заученный текст лекции,напоминая заигранную пластинку. Похоже, подобные эмоции ему приходилось испытывать довольно часто, да и «моно-лог» был тщательно отрепетирован. Видимо, незнакомец прибегал к нему не в первый раз, мороча голову очередной провинциалке.
«Это жестокий мир, где нужно драться и вырывать у жизни своё. Вас растопчут с Вашей наивной простотой. Вы не состоитесь как актриса, Вам и талант не поможет. И это будет страшным ударом для Вас. Мне жаль Вас, и поэтому я хочу Вам помочь. Доверьтесь мне, я помогу Вам пройти это. Я обеспечу Вам лёгкое поступление в ГИТИС. Я заранее подготовлю Вас
к тому, что Вас ожидает, чтобы Вы вошли в мир театральной богемы уверенной и сильной. Я предлагаю Вам своё покровительство», – вкрадчивый голос перешёл  на шепот.
На Вику почти нахлынуло чувство дурноты, отвращения, ноги стали как ватные, горло перехватил спазм. Девушка сознавала, что слушает недозволенное, что «преподаватель» говорит что-то не то, но ещё не понимала, чего от неё хотят. Облизнув пересохшие губы, она выдавила из себя: «Я не понимаю…». Мужчина недобро усмехнулся: «Чего ж тут непонятного? Вы не догадываетесь, о чем идёт речь? У нас таким образом почти все девушки поступают. Я же объяснил Вам, что такое закулисная жизнь. Там с Вами никто нянчиться не будет, там взрослые люди. Если Вам такой подход не нравится, зачем поступаете сюда? Или Ваша хорошенькая головка забита бреднями о «святом искусстве»? Так его никогда и не было, этого «святого»… Да не смотрите на меня с таким ужасом! Нельзя быть такой недотрогой. Сразу видно, что Вы не москвичка. Одни провинциалки корчат из себя оскорблённую добродетель. А нужно идти в ногу со временем… Вы думаете, только в театральной среде царят такие нравы? Нет, дорогая, всё это процветает и в ЦК! Так что, смотрите на жизнь проще, откажитесь от предрассудков. За всё на свете надо платить, и за театр тоже»… Вике казалось, что она близка к обморочному состоянию. Мужчина это заметил. «Подумайте над моим предложением, – торопливо проговорил он, – я принимаю прослушивание в ГИТИСе. Буду в составе комиссии. Если Вы согласны, я переговорю кое с кем, и всё решится в Вашу пользу. Но только дайте знать мне об этом заранее, до экзамена». Девушка отрицательно мотнула головой, голос не повиновался. Трусливо оглянувшись по сторонам, «преподаватель» быстро ретировался.
Вика молча стояла под деревом, глядя ему вслед. Однако подскочившая Ирина быстро вывела её из оцепенения: «А ну встряхнусь, не вздумай раскисать, подруга, а то потеряешь форму. Я слышала конец вашего разговора… Ну, не надо, не надо, не плачь! Плюнь ты на этого козла, не верь его циничным россказням. Знаешь, такие грязные типы есть в любой сфере.
И если все их «предложения» принимать близко к сердцу, здоровья не хватит. Турнула его и забудь… А я то ведь тоже хороша, попалась на удочку. Сижу, как дура, читаю Чехова. Тьфу!». И, высказав в адрес «преподавателя» ещё несколько нелестных эпитетов, Ирина повела подругу в ГИТИС.

                VІ
Уже один тот факт, что на прослушивание пропускали десятками, а не по одиночке, был неприятен. Но, пожалуй, не то было страшно, что нужно показывать свою программу перед девятью любопытными «товарищами по несчастью» (это ещё можно вынести), а то, что комиссия была совершенно равно-душна настроена к каждому соискателю. Вике это сразу бросилось в глаза. «Верно, устали, и уже оставшихся пропускают чисто по шаблону», – подумала девушка. И действительно, троица преподавателей, сидящих за зелёным суконным полем стола, выглядела утомлённой. Особенно благообразная старушка в интеллигентных очках, сидящая с краю. Да и десятка абитуриентов подобравшаяся не очень талантливая,видимо, способствовала этому. Программу свою отчитывали либо слишком вяло, либо слишком уж вычурно, совершенно без души! (Ирина в эту десятку не вошла, и к лучшему, не то бы пришлось с ней соперничать. И это было бы неприятно. А так можно использовать Иринины советы, которые здесь, кажется, придутся очень кстати!) Вон как старушка дремлет под монотонный  монолог Чацкого. Ну и парень, зачем только взял этот «избитый» отрывок из Грибоедова? Он бы ещё «Онегина» подготовил, а потом удивлялся недоуменно – и почему это его не пропустили на второй тур? Надо же подбирать программу с учётом своих возможностей… Вика поймала себя на мысли, что анализирует выступление каждого абитуриента. Нет, нужно отвлечься, настроиться на себя. В зале никого нет, только она и комиссия, комиссия и она… Всё будет хорошо, она выиграет, обязательно выиграет, только нужно поверить в себя, очень поверить в свою победу… И как сквозь сон раздался голос ассистента, зовущего её на испытание.
То, что она произвела впечатление на преподавателей, Вика поняла сразу. Благообразная старушка встрепенулась и перестала дремать. Сказала что-то шепотом коллеге и, кивнув
в сторону Вики, улыбнулась. Да и другие, похоже, были на-строены благосклонно: слушали внимательно, не перебивали, ни разу не остановили. Вика приободрилась. Теперь уже ничто не могло её смутить, никакая преграда. Девушка читала самозабвенно. Голос её то поднимался ввысь, звенел, то переходил почти на шёпот. Она была уже одно целое со своими героинями, словно растворялась в них. И не было в тот момент в зале совершенно никого: ни зелёного стола с приёмной комиссией, ни притихшей стайки абитуриентов; не было и самого зала, а только бессмертные творения великих мастеров слова, вечная и живая игра, к чему теперь приобщилась Вика. И когда она произнесла слова горьковского Данко: «Что сделаю я для людей? – сильнее грома крикнул Данко, и заблистали молнии… и лил дождь, и гром гремел», в распахнутом окне аудитории эхом прокатились дальние раскаты грозы, на улице полил сильный дождь. В зале кто-то испуганно ахнул. Так, в подтверждение слов Вики и героя Данко, отдавшего своё сердце людям, началась настоящая гроза. Это был подарок судьбы.
Вика прошла первый тур.

                VІІ
Всю ночь ей снился один и тот же сон. Глубокий снег, а на нём – огромное зеркало. И Вика идёт по этому снегу, идёт увязая в сугробах; потом подходит к зеркалу и начинает расчёсывать свои длинные волосы. И ещё – лестница со ступенями, ведущими вниз. И она спускается по этой лестнице… Утром сон вспомнился смутно, но настроение было ужасное. Вика знала – снег видится к расставанию, зеркало – к перемене жизни, волосы – к дороге. Не будучи суеверной, снам Вика всё-таки верила. Да и как не верить, когда они практически всегда сбывались!
И потому Ирина, зашедшая за Викой, застала её какой-то сникшей и подавленной. Ирина решительно ничего не понимала. Вика не стала ничего объяснять подруге, боясь, что та
посмеётся над её предчувствиями. Да и зачем портить человеку настроение, когда Ирина тоже выдержала прослушивание
и теперь, щебеча без умолку, вся сияла от радости. Предупредив тётю Настю, что вернутся поздно, девушки поспешили
в институт.
…Среди абитуриентов ГИТИСа чувствовался накал страстей. Слабые с первого тура отсеялись, в борьбу теперь вступали сильные. А вот нервы, похоже, у многих начинали сдавать ещё до испытания вторым туром. Толпясь в коридоре, абитуриенты, кажется, совсем позабыли, где находятся. Базар и гвалт страшный. Какая-то рыжеволосая девчонка, жестикулируя руками и всем мешая, взвинчено читала «Я вас любил». Вихрастый парень яростно носился по коридору, стараясь ухватить за полу пиджака то одного, то другого студента, спрашивая испуганно: «Ну что, там здорово гоняют на втором туре? А этюды на втором не требуют, нет?». От него пытались вежливо освободиться, отвечая односложно и кратко, но парень снова и снова повторял свой манёвр. Кто-то истерически забился в угол и оттуда бубнил,надрывая сердце, элегии Баратынского.
Застряв в этой коридорной толпе, Вика с Ириной почувствовали, что ток общей нервозности подбирается и к ним. Но внезапно отворилась дверь аудитории и, как гигантский морской вал, втянула их в первую десятку «несчастных», отбросив остальных на улицу. Страсти сразу же поутихли, шквал эмоций остыл. Все жадно прислушивались к тому, что происходило за стеной института. В горниле второго тура переплавлялись сильные, чтобы на третий тур после продолжительной борьбы выплеснулись уже сильнейшие.

                VІІІ
Войдя в аудиторию, Вика решительно оставила все свои страхи за порогом. Молча опустилась на стул, молча сосредоточилась. Пока другие показывали свою программу, Вика успела внутренне собраться. А хорошо всё-таки, что она – не первая по списку! Первым всегда тяжелее. Когда подошла её очередь, девушка спокойно вышла на середину зала, гордо выпрямилась. Было что-то нежно-трогательное в её полудетском лице и хрупкой фигурке. Вика начала читать монолог Катерины: «Почему люди не летают? Почему люди не летают так, как птицы? Когда стоишь на горе, тебя так и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и…». Девушка запнулась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на дверь, которая бесшумно отворилась, впустив кого-то в учебный зал. Этот кто-то грузно прошёл к столу преподавателей и сел рядом со знакомой уже старушкой в интеллигентных очках. Тряхнув седой гривой и поправив очки, мужчина уставился на Вику парализующим взглядом. Маленькие глазки под толстыми стёклами пробуравливали насквозь, их взгляд буквально давил. Вика поняла, что не сможет продолжить. Из неё ушла та уверенность, которую она с таким трудом собрала в это утро. В памяти быстро про-мелькнуло всё, что предшествовало экзаменам: странный раз-говор в сквере, сон, весёлость Ирины. В нависшей паузе было слышно, как вдалеке за окном прошумела машина. «Ну, что же Вы? Продолжайте, – обратилась к  Вике старушка, – если забыли текст, то начните басню». Девушка, чувствуя себя на краю пропасти, рванулась раненой птицей, всем своим существом. «Преподаватель» наклонился к уху благообразной старушки и быстро прошептал ей что-то, указывая взглядом на Вику. Старушка почему-то испугалась и растерянно заморгала, оглядываясь на своих коллег, словно ища поддержки. Но «преподаватель» уже строчил что-то на листке бумаги, пуская его по зелёному полю сукна. Вика видела, что внимание комиссии было приковано к белому листку, лежащему перед ними… «Достаточно, спасибо, Вы свободны», – чеканно, металлическим голосом произнёс «преподаватель», жестом руки отпуская Вику. Троица преподавателей сидела молча. Всё было, как в фильме с печальным концом, в котором разведчика ждал провал, так как враг оказался хитрее. Вике стало противно и мерзко от всего этого фарса. И хотя из души рвался вопль «Это же подло!»,она задавила в себе боль и, махнув рукой, вышла из аудитории.
Психологическое напряжение было так велико, что Вика даже не помнила, как очутилась у Пассажа. Ноги машинально вели её по подземному переходу, к выходу из метро, по тротуару. Возле какого-то скверика девушка автоматически опустилась на скамейку. Боль ушла, наступила вялость от усталости, постепенно сменявшаяся тупым равнодушием. Вика сидела погружённой глубоко в себя довольно долго. Время уже перевалило за полдень. Мимо пробежала стайка мальчишек, весело смеясь и подбрасывая на лету мяч. Тявкая, просеменила болонка на поводке. Молодая женщина торжественно прошествовала мимо, толкая впереди себя коляску с малышом. Воробьи, слетевшие на дорожку, устроили шумную возню, подравшись за крошки.
Но Вика ничего этого не замечала. Неожиданно ей на ко-лени шлепнулся цветок. Один, другой, третий. Девушка словно очнулась от транса, подняла глаза. Перед ней стоял толстенький малыш в синих штанишках и с сосредоточенным видом пытался сунуть ей в руки маленький букетик цветов. Вика разжала ладонь и, ощутив кожей нежную мякоть цветка, с благодарностью улыбнулась ребёнку. Трёхлетний карапуз словно только этого и ждал. Он рассмеялся радостно своей проделке и весело поковылял на нетвёрдых ножках к клумбе за новыми цветами. И Вика вдруг словно другими глазами увидела это всё: небо, зелень листвы, людей, неторопливо гуляющих по дорожкам сквера, малыша, наклонившегося возле клумбы. Это был настоящий мир, подлинный, далёкий от фальши лицедейства и обмана пыльных кулис. Это был мир жизни.

                Эпилог
Прошло несколько лет. Душевная рана зажила. Повзрослела и сама Вика. Всё прошедшее воспринималось теперь как нереальное и казалось, что всё это происходило не с тобой, а с кем-то другим, а ты была лишь сторонним наблюдателем. И как после долгой болезни человек становится совершенно другим, изменяется, духовно изменилась и Вика. Она не стала актрисой. Переболев этой мечтой, девушка нашла себя в иной профессии – профессии учителя. Ей нравилось работать с детьми, да и педагогическая работа требовала творческой отдачи.
Кто знает, возможно, та встреча с малышом и повлияла на её выбор…
Однажды в школе, где работала Вика, произошло небольшое ЧП. Неожиданно заболела классный руководитель 4А класса, и под угрозой срыва оказалась с зимы ещё запланированная поездка учеников в столичный цирк. Вот-вот начнутся весенние каникулы, дети полны радостного ожидания в предвкушении интересной экскурсии, а тут такая неудача! Не лишать же их праздника! И Вика вызвалась заменить заболевшую…
«А здесь ничего не изменилось,; ступая на пыльный московский перрон, отметила она про себя, – всё та же сутолока, тот же скверик возле вокзала, где весело чирикают под весен-ним солнцем воробьи, и даже, кажется, те же прохожие. Вот отсюда когда-то начинался мой поход на покорение столицы, который закончился ничем. А может, и к лучшему?»…
После представления, едва собрав расшалившихся четвероклашек, которые никак не желали угомониться и наперебой воображали себя то клоунами, то гимнастами и даже дрессированными львами, двинулись в обратный путь. До поезда ещё оставалось время и, чтобы не толкаться в душном вокзале, решили посидеть в скверике на свежем воздухе, благо погода выдалась тёплая. Присев на деревянную скамейку и наблюдая за шумной ватагой, рассыпавшейся по всему скверу, Вика почувствовала легкую усталость. Хотелось расслабиться на тёплом солнышке и никуда не уходить отсюда. Её полудремотное состояние прерывалось лишь окликами родительниц: «Таня, Ира, не убегайте далеко! Серёжа, сейчас же надень шапку, простудишься! Это тебе кажется, что жарко, а продует запросто!».
Неожиданно перед ними материализовался бомж. Про-скользнув незаметно, как мышь, в скверик, он брёл теперь не-твёрдой походкой, шаркая по мокрому асфальту старыми грязными галошами, волоча за собой огромную авоську пустых бутылок. Ребятишки продолжали играть, никак на него не реагируя. Взрослые поднялись со скамеек: что нужно здесь этому пьянице? Сообразив, что это смутное чувство досады вызвано им, бомж поковылял к скамейке. «Пардон, пардон!; Прогнусавил он, стащив с головы потрепанную кепку и обнажив седые космы нечесаных волос. – Дамочки, подайте на пропитание!
Не откажите больному человеку, нуждающемуся в лечении!».
При этом восклицании винные бутылки в авоське жалобно звякнули в «подтверждение» слов хозяина. Сердобольные провинциалки полезли в сумки. Вика, опередив их, протянула бомжу десятку.(Хоть и пропащий, но всё же человек!) «Возьмите, вот…» – но её рука с денежной купюрой так и замерла в воздухе. Девушка столкнулась с буравящим взглядом маленьких цепких глазок за толстыми стёклами очков. Этот взгляд ей показался болезненно знакомым. Воображение в один миг вернуло её на несколько лет назад к зелёному столу и троице преподавателей. Нет, не может быть! Ей просто показалось. Но как всё-таки неприятен взгляд этого человека! (А сам-то мужичонка такой жалкий, что вызывает лишь чувство брезгливости.) Бомж сделал стыдливую попытку прикрыть бутылки полой замызганного пальто, но дрожащие руки плохо повиновались, и авоська предательски звякнула о тротуар. Этот жест был до такой степени смешным и нелепым, что Вика поспешно отвернулась. «Ребята, девочки, нам пора! Собирайтесь все, живо, пошли!» – она подошла к детям. Те послушно построились гуськом и, сопровождаемые учительницей и родителями, весело двинулись
к вокзалу, оставив позади себя зелёный скверик, весеннее солнце, Москву и одинокого бомжа, уныло глядящего им вслед.