Давным-давно на думанской земле, глава 17

Неожиданное спасение

  Теперь походы на ярмарку стали для братьев обычным делом. До сих пор они так и не решились попытаться продать своих сушёных кузнечиков. За всё время ни Ленвел, ни Кастид ни разу не видели, чтобы кто-то вывалил на прилавок такой товар. Видимо, не в традициях этого народа было набивать себе животы подобным деликатесом. Именно поэтому они не рисковали – это могло бы привлечь к ним ненужное внимание, что было бы весьма опасно, поскольку никто из братьев не сумел бы изъясниться с покупателем на местном наречии.
 Зато мешки с этим незатейливым лакомством были отличным прикрытием - они служили для отвода недобрых глаз. Ведь любой кадас мог легко заподозрить странных думанов, которые почему-то пришли налегке туда, куда все прибывают гружёные тюками со всякой всячиной.
  Кастид прекрасно понимал, что заставляет Ленвела вскакивать спозаранку каждый третий день и гонит за холмы вопреки всякому здравому смыслу. В канун одного из таких дней он всё-таки решился поговорить с братом начистоту.
- Хоть ты и старше, но и я уже не ребёнок, - сказал он Ленвелу, сосредоточенно загружавшему в мешок пресловутых кузнечиков, – и я не понимаю, как мы можем помочь этой несчастной. Не думаешь ли ты средь бела дня похитить её на глазах у толпы кадасов? Хорошо, допустим, нам это удалось, и что мы будем делать дальше? Мы сами беглецы. Мы пришли сюда в поисках убежища. Слава Земле, нас никто не трогает. Но это пока! Стоит нам сделать один неверный шаг, и станет ясно, что мы чужеземцы. И что тогда?
  А поскольку Ленвел продолжал укладывать тушки кузнечиков в мешок с непроницаемым лицом, Кастид в отчаянии перешёл на крик:
- Я тебя не понимаю! Сначала ты боишься, что нас услышат и разоблачат, и не даёшь мне вымолвить ни слова на ярмарке, где оно, не расслышанное, потонуло бы в шуме и гаме. А теперь, словно умалишённый, ходишь в одно и то же место с одним и тем же мешком и пропадаешь там по пол дня. Мало того, что мы почти забросили начавшее было налаживаться хозяйство, мы ещё и больше чем когда-либо рискуем. А тебе не приходило в голову, что кадасы могут обратить, а возможно уже обратили внимание на твоё странное поведение? Я и сам теперь узнаю постоянных посетителей ярмарки. Отчего же ты так уверен, что они не узнают тебя? Конечно, с чего бы это им обращать на тебя внимание? Это же так естественно – прийти на ярмарку, сгибаясь под тяжеленным мешком и, вместо того чтобы встать, как порядочный торговец, у прилавка, замереть на одном месте, будто вкопанный в один и тот же клочок земли, и пялиться на эту крылатую девку! А она, между прочим, тебя даже не замечает! И если ты поплатишься за это головой, она об этом никогда не узнает!
  Кастид знал, что не должен был так разговаривать с братом, не имел права. Но чтобы тот вынырнул из дурмана, которым опоила его эта крылатая колдунья, надо было его задеть, ударить по больному месту.
 Но Ленвел даже не взглянул на него и продолжал свою работу.
- Пожри меня змея! – вскричал теперь уже по-настоящему разозлившийся Кастид. – Тебе, похоже, наплевать не только на себя, но и на меня! Зачем надо было меня спасать, если теперь ты готов принести меня в жертву своей крылатой страсти?
 Тут Ленвел наконец оторвался от работы, какими-то больными глазами посмотрел на брата и тихо, но жёстко сказал:
- Ты уже большой мальчик. Если что, сможешь сам о себе позаботиться. И на ярмарку я тебя сетью не тащу. Можешь туда и вовсе не ходить. А она… - и глаза Ленвела подёрнулись туманом – этот новый взгляд порядком раздражал Кастида, - она хрупка и беззащитна. К тому же, она в рабстве у этих извергов. Я должен её вызволить.
- Ха-ха! – Кастид вдруг разразился едким смехом. – Да ты посмотри на себя! Ты даже думать разумно не можешь, стоит тебе её увидеть, что уж говорить о том, чтобы взвешенно действовать. Ты погубишь и её, и себя!
- Хуже, чем теперь, ни ей, ни мне уже не будет. А ты, как я уже говорил, волен поступать, как знаешь. Хочешь бежать с нами – пожалуйста. Нет – оставайся здесь. Я приму любое твоё решение. Во всяком случае, на ярмарку ходить ты не обязан.
- Обескровь меня комар! – воскликнул Кастид. – Очнись! Как я могу отпускать тебя одного, когда ты готов на любые безрассудства. Даже не надейся, что тебе удастся улизнуть туда без меня. Может, та ведьма тебе и дороже родного брата – такова уж несправедливость жизни – но ты-то мне по-прежнему дороже всех на этой земле.
Не говоря ни слова, Ленвел оставил мешок, подошёл к Кастиду и крепко его обнял.
- Прости, брат, - только и сказал он. Затем, затянув верёвку, взвалил ношу на спину и шагнул за порог. Кастид недолго думая сделал то же самое, и братья вновь устремились туда, куда одного влекло неведомое ему доселе, внезапно разгоревшееся чувство, а другого – любовь к брату и опасение за его жизнь.

                ***

  Этот разговор состоялся теперь уже лун десять назад, и сейчас, едва поспевая за Ленвелом, который буквально летел на крыльях любви, Кастид размышлял о том, такое ли уж это светлое чувство. По нему, так это было чувство весьма тёмное, разуму неподвластное, а оттого схожее с такими понятиями, как чары, колдовство, заклятье, а то и проклятье, или ещё того хуже – помешательство. И в самом деле - Ленвел перестал принадлежать себе. Всё его поведение, смена настроения, мысли и скудные речи были полностью подчинены сжигающей изнутри страсти. Разве это нормально неотрывно думать о существе, с которым ты ни словом не перемолвился? Кастид даже не был уверен в том, что эта рыжеволосая таяна вообще умеет говорить. Он как-то рискнул высказать своё предположение брату, на что тот ответил, что таких глаз, как у неё, он не видел ни у одного киянца, добавив при этом, что среди тех, хоть и весьма редко, но всё же встречались разумные особи. На вопрос, о каких таких глазах тот говорит, Ленвел ничего не ответил, но его взгляд сразу же приобрёл то раздражавшее Кастида выражение, которое про себя он называл «забодай меня жук-рогач». И правда, то выражение лица, с которым Ленвел и сейчас стремительно двигался в направлении ярмарки, больше подходило какому-нибудь юнцу, который только что вступил в ряды воинов и покорно идёт на смерть в своём первом бою, чем зрелому, многоопытному киянцу, который ни разу не дрогнул, заглянув этой самой смерти в пустые глазницы.
  Но вот из-за холмов показалась ярмарка, а ещё через несколько мгновений над толпой взмыл и зачертил на бирюзовом небе круги изящный тёмный силуэт.
  Увидев её, Ленвел прибавил шагу и вскоре уже пробирался через толпу кадасов, стараясь найти свободный кусочек земли поближе к таяне.
  Заметив небольшой просвет в гуще родителей и детей, Ленвел направился туда, тяжело опустил свой мешок, но, ставя его, задел полную, черноволосую кадаску, которая тут же вскинулась, словно потревоженная гадюка.
- Чо, без гладелок?  - и повернувшись к Ленвелу, вдруг заголосила так, что вся гудевшая толпа почти разом смолкла и как по команде обернулась на крик.
- Чо та лазешь седа?! Я тя глядаю кажный недь! Малых нета, чо те надито?
  Кастид, наблюдавший за происходящим из-за спин доброй дюжины кадасов, так быстро, как это только было возможно, протиснулся к стоявшему в замешательстве брату, положил руку тому на плечо и, вперив несвойственный ему суровый взгляд в продолжавшую надрываться мамашу, заорал:
- А те чо требато? Знашь стоято, коли надито! Можа мо родник болявый, можа ак малой! – при этом Кастид больно сжал Ленвелу плечо, опасаясь какой-нибудь неуместной реакции с его стороны.
  Услышав речь брата, Ленвел просто опешил: он и так был в замешательстве, не понимая, как реагировать на выпад кадаски. А потому новость о том, что Кастид так лихо и чисто говорит на местном наречии, придала выражению его лица ещё больше растерянности, добавив правдоподобия словам брата о его слабоумии. Однако Кастид был наивен, если полагал, что весть о болезни Ленвела вызовет понимание или хотя бы снимет напряжение. Не успел он произнести слово «болявый», как поднялся всеобщий крик, значение которого они оба прекрасно поняли. Взбешённые кадасы замахали на них руками, и Ленвел попятился, ошеломлённый их всеобщей озлобленностью. И если бы не Кастид, который схватил его за локоть и потащил прочь в направлении площадки, над которой кружила таяна, те, пожалуй, растерзали бы их обоих.
 Именно в этот момент Зеда приземлялась после очередного круга и только в последнее мгновение увидела выбегающих из толпы прямо ей под ноги киянцев. Она сделала резкий рывок в сторону, чтобы избежать столкновения. Сидевший у неё на спине мальчик, за миг до того отпустивший поводья, чтобы помахать ожидавшим его внизу родителям, не удержался и, опрокинувшись на бок, упал на землю. Больно ударившись всем телом, он заплакал навзрыд. Родители тут же сорвались с места и бросились к сыну. Оказавшись на земле, перепуганная Зеда в ужасе рванулась к ребёнку, но мать уже подняла его с земли и, похоже было, что мальчик отделался лишь лёгким испугом и парой синяков.
  Таяна не успела добежать до матери, чтобы извиниться и выразить своё сочувствие. Сзади её настиг взорвавший спину удар хлыста, затем другой, от которого она сама упала на землю – это свирепствовал Разон, её хозяин. Вскоре к ней подскочил и разъярённый отец мальчика – теперь ещё и тяжёлые удары кулаков посыпались ей на голову.
  Ленвелу некогда было думать. Жизнь воина приучила его действовать мгновенно и наверняка. Подскочив сзади к хозяину Зеды, одной рукой он сдавил ему горло, успев другой поймать хлыст, высвободившийся из разжавшихся пальцев кадаса, которому отчаянно понадобились обе руки, чтобы ослабить мёртвую хватку нападавшего. Почувствовав более сильную руку и взлетев в неведомом доселе по мощи замахе, хлыст всей длиной опустился на отца мальчика, успев подумать, что он совсем не прочь сменить старого хозяина на державшего его в руке чудо-богатыря. Оставив на одновременно разъярённом и изумлённом лице кадаса глубокую красную борозду, хлыст взмыл вновь и обрушился на не успевшего оправиться от удивления думана новым поперечным ударом, который сбил его с ног, уложив на землю рядом с Зедой.
- Отвяжи верёвку! Я прикрою! – бросил Ленвел Кастиду. Он был готов в любой момент обрушить новый удар на любого, кто попытался бы вмешаться.
  Кастид тут же кинулся к Зеде, его ловкие, тонкие пальцы проворно заработали, но не тут-то было – узел не поддавался. В воздухе мелькнуло лезвие каменного ножа. На самом деле, Ленвел запретил Кастиду брать его с собой на ярмарку, но на этот раз, уловив боковым зрением взмах оружия, старший брат был рад, что младший его не послушал. Через несколько мгновений щиколотка Зеды была освобождена. Кастид наклонился над таяной и рывком поднял с земли.
- Улетай, - шепнул он ей, - немедленно!
Плохо понимая, что происходит, Зеда растерянно посмотрела на свою щиколотку, потом на освободившего её киянца, а затем на другого – с хлыстом.
- Взлетай! Быстрее! – заорал в этот миг Ленвел, кивком головы указывая на небо и одновременно замахиваясь хлыстом на двинувшегося на него из толпы кадаса.
 Помедлив ещё мгновение, рыжеволосая таяна расправила свои к счастью не повреждённые кнутом крылья и, в последний раз взглянув на Ленвела, взмыла ввысь. Посмотрев оттуда вниз, она увидела, как разбушевавшаяся толпа сомкнулась за спиной двух непохожих на остальных кадасов, взяв их в живое, плотное кольцо. Зеда резко развернулась и полетела над шумевшей внизу ярмаркой к маленькой фигурке, чертившей круги в небе за рекой.
  Ещё издали Лиль увидела стремительно летящую к ней Зеду. Та свободно передвигалась по небу, за ней не тянулась верёвка, и никто не сидел у неё на спине. Зародившаяся надежда очень скоро переросла в уверенность, что каким-то чудом Зеда смогла вырваться из плена и теперь летит вызволять свою недавно обретённую подругу. Но как она сможет это сделать? У Лиль на спине сидел ребёнок, а узел на ноге - она знала это наверняка - Зеде будет не под силу развязать. Но в следующее мгновение та метнулась в сторону, перелетела через всю ярмарку и исчезла где-то за её шатрами. Сердце Лиль упало – Зеда явно подумала о том же, о чём только что думала она, и поняв, что не сможет помочь подруге, рассудила здраво – чем погибать вместе, лучше уж спастись кому-то одному. Огромным усилием воли Лиль остановила подступавшие к глазам слёзы на полпути. Зеда была права - она бессильна ей помочь. Зато никто не мешает ей теперь полететь домой в сады и рассказать другим таянам, а может быть, и таянцам, что Лиль держат в плену. И они прилетят, их будет множество, и тогда уже кадасы не смогут противостоять целой армии, пусть маленьких, но смелых и сильных духом крылатых думанов. И только Лиль воспряла духом, как градом тяжёлых семян на неё обрушились воспоминания об их жизни в Западном Саду: об их разрозненности и обособленности, о той отвратительной войне, которую они развязали на пустом месте, и о том, как всё это в итоге привело её сюда, на землю кадасов. Как можно было рассчитывать на помощь от тех, кто готов был обидеть и даже ударить другого из-за пустяка? Лиль понуро опустила голову и начала снижаться – пришло время менять наездника.
  Приземлившись, она как обычно встала на четвереньки и опустила крылья. Очередной кадасёнок забрался ей на спину и вдруг нежно к ней прильнул.
- Мила мая! – услышала она щебетание Сидар.
Лиль оглянулась. Она не ошиблась – сияющая Сидар и впрямь сидела у неё на спине, а поодаль стояли улыбающиеся Дасадар и Бодор. С тех пор, как Лиль работала на ярмарке, малышка больше не каталась на ней дома, потому что видела, как та оставляет здесь все свои силы, и жалела её.  И сейчас она выпросила у родителей разрешение сделать круг на собственной катале.
  Для своей Сидар Лиль была готова и на большее. Только что она могла сделать, сидя на привязи возле дома?
- Держани крепо, - шепнула она, улыбнувшись и подмигнув малышке, и проворно заработала крыльями.
Они взмыли над серой толпой, и тут, к своему удивлению, Лиль вновь увидела Зеду, которая возвращалась оттуда, где исчезла некоторое время назад. Она летела одна и явно направлялась к подруге по несчастью.
  Не понимая, что та задумала, Лиль полетела по заданному кругу, не спуская однако глаз с приближающейся таяны. Через некоторое время она смогла различить в руках Зеды что-то острое. Ещё несколько взмахов крыльями, и вооружённая таяна подлетела совсем близко. Теперь стало ясно, что в руках она сжимает каменный нож. Можно было только догадываться о том, где она его взяла. Подлетев вплотную, не теряя времени на разговоры, Зеда начала сосредоточенно пилить запутанную вокруг щиколотки Лиль верёвку. Это оказалось делом непростым.
  Стоявшие внизу кадасы не сразу поняли, что к чему. Когда же до Бодора дошёл смысл происходящего, он схватился за верёвку и, резко потянув её вниз, стал наматывать на руку. Повинуясь движению верёвки, Лиль сильно дёрнулась, и Сидар слетела бы у неё со спины, если бы таяна не успела обеими руками ухватить девочку за ноги. От страха маленькая кадаска завизжала и прижалась к Лиль, крепко обхватив ту своими маленькими ручонками.
  В первый момент Бодор испугался, что может причинить дочери вред, но увидев, как крепко катала держит Сидар, он успокоился. Медленно и плавно он продолжал подтягивать верёвку и наматывать её себе на руку – Лиль начала снижаться.
  Тем временем Зеда в отчаянии пыталась перетереть тонкую, но очень прочную верёвку ножом, который подобрала возле ближайшего к ярмарке дома - на её счастье хозяева не потрудились убрать его с обеденного стола. Она лихорадочно пилила, а когда рука немела совсем, Зеда перекладывала нож в другую. К несчастью, неподатливая верёвка всё ещё была распилена только наполовину, и Лиль, хоть и медленно, но неумолимо снижалась. Ещё немного, и тянувшиеся к ним руки разгневанных кадасов смогут схватить обеих за ноги. Зеда то и дело кидала взгляды вниз на разъярённую толпу. А взметнувшиеся вверх руки, походившие сейчас на уродливые щупальца плотоядного растения, извивались всё ближе и ближе.
- Улетай! – услышала Зеда голос Лиль, которая изо всех сил старалась не выдать своё отчаяние, – улетай, или мы погибнем вместе. Какой смысл?
- Пустине мя! – раздался вдруг другой резкий, тоненький голосок. Зеда вскинула глаза. Маленькая Сидар сидела на спине Лиль, выпрямившись и разжав руки.
- Пустине мя! – завизжала она опять, теперь уже высвобождая ноги из рук своей каталы.
- Отпусти её! – поняв, чего хочет девочка, крикнула подруге Зеда.
- Я не могу! Она разобьётся! – понимая, что всё пропало, глотая слёзы, ответила Лиль.
- Пустине! Пу-сти-не! – заорала Сидар, брыкаясь с такой силой, что Лиль еле удерживала её ноги.
- Мы совсем низко! В худшем случае она сильно ушибётся! – взмолилась Зеда. – Если я перережу верёвку, куда мы полетим с ней? Ты подумала об этом?
  Лиль заплакала навзрыд и медленно разжала пальцы, а маленькая Сидар вдруг влезла своими ножками ей на спину и, сильно оттолкнувшись, прыгнула не вниз, а вперёд, в центр очерчиваемого таянами круга. Раздался её испуганный визг, мгновение она свободно летела и, наконец, приземлилась прямо на отца, сбив того с ног. Верёвка резко дёрнулась вниз, и в это мгновение пальцы кадасов коснулись ног таян. Но сбитый с толку своим падением и оглушённый воплями и слезами только что упавшей с неба дочери Бодор разжал руки и отпустил верёвку.
  Почувствовав это, таяны резко взмыли вверх. Ещё три отчаянных движения уставшей до изнеможения руки, и верёвка пала на головы кадасам.
- Летим отсюда! – крикнула Зеда, но Лиль будто приросла к этому клочку неба. Она зависла над толпой, не двигаясь с места.
- Летим! Летим быстрее! – Зеда подлетела к подруге и дёрнула её за руку. А Лиль смотрела вниз, с болью в сердце пытаясь разглядеть в бурлящей, сомкнувшейся толпе Сидар. И она увидела её, свою маленькую хозяйку, свою бесстрашную спасительницу. Сидар сидела на руках у отца и рыдала, глядя в небо. Она была жива!
  Тогда Лиль набрала в лёгкие побольше воздуха и, разрывая густой гул толпы, горячим ветром полетели на землю слова, предназначенные крошечной кадаске.
- Сидар, я люблю тебя!
 Лиль знала, что Сидар поймёт её, догадается, что значат её слова. Она не могла сказать ей это на кадасском языке – Сидар могла бы за это жестоко поплатиться.
  Ещё раз взглянув вниз и увидев, как кто-то в толпе целится в них поднятым с земли камнем, таяны взметнулись ввысь и полетели прочь.
- Погоди! – крикнула подруге Зеда, когда ярмарка осталась позади, а впереди уже маячил дом Бодора, за которым, создавая естественную границу между землями кадасов и других думанов, простирались холмы, а ещё дальше душистые сады, в одном из которых таяны оставили свои ароматные, шелковистые дома. – Мы не можем лететь домой! – Зеда с мольбой в глазах посмотрела на Лиль.
- Почему? – удивилась та. – Куда же нам ещё лететь?
- Почему ты не спрашиваешь, как я оказалась на свободе?
- Я как раз собиралась об этом спросить.
- Мне помогли, - Зеда зависла в небе, вынуждая подругу сделать то же самое. – меня освободили два странных кадаса.
- Действительно странно, - согласилась Лиль. – хотя, если судить по Сидар, на свете есть и добрые кадасы.
- Да нет, я не о том, - от досады, что её не понимают, Зеда даже поморщилась. – Они действительно странные: ниже других примерно на голову, а волосы и кожа у них темнее, чем у кадасов, - она озадаченно посмотрела на Лиль, - смуглая, с древесным отливом, даже смуглее, как будто они живут не на открытых просторах, а в гуще леса.
- Я понимаю, о чём ты, - подхватила мысль подруги Лиль. – наша кожа меняет цвет в зависимости от цветка, в котором мы живём. Именно поэтому мне хочется поскорее добраться до садов, - и она с горечью провела ладонью землистого цвета по такой же точно руке.
- Да, - перебила её Зеда, - но у кадасов кожа всегда одинаковая. Вот почему мне кажется, что мои спасители так же, как и мы, здесь чужестранцы. И хотя я так и не выучила кадасский, они явно обращались ко мне на другом языке.
- Что здесь забыли чужестранцы? Более недружелюбный и замкнутый на себе народ трудно представить. Даже мы при всех своих глупых распрях умеем дружить и с удовольствием проводим время в общих играх…
- Или войнах, - горько усмехнулась Зеда, но тут же сделала нервное движение рукой, будто отмахиваясь от уводящего её от важной темы разговора. – Не сбивай меня, я ведь не о нас. Я – о них. Они спасли меня – сначала от ударов хлыста, а потом от кадасов, перерубив верёвку остро заточенным камнем. Если бы я не видела, как это сделали они, я бы ни за что не сообразила, как мне освободить тебя – пыльца да зёрна хороши только в борьбе с зарвавшимися таянами.
  Лиль чуть не хихикнула, вспомнив, как однажды лихо закупорила Зеде рот, но вовремя спохватилась и серьёзно сказала:
- Спасибо им за это большое.
- Наше спасибо им не поможет, - горько покачала головой Зеда. – Улетая, я оставила их в окружении плотного кольца взбешённых кадасов, а вооружены мои спасители были всего лишь камнем и хлыстом.
  Повисло напряжённое молчание, во время которого глаза Зеды сверлили Лиль, взывая к её состраданию. Лиль прекрасно поняла, к чему клонит подруга.
- Но как мы им поможем? Мы не смогли бы сразиться с толпой кадасов, даже если бы владели оружием, - а поскольку Зеда продолжала глядеть на неё с немой мольбой, добавила. - То, о чём ты думаешь, немыслимо. Это даже не глупость и самонадеянность, это безумие! Ты понимаешь, что мы не только не спасём этих чужестранцев, но, что вернее всего, погибнем сами? В лучшем случае вновь окажемся в плену у кадасов, которые на этот раз вряд ли отнесутся к нам с прежним жестоким безразличием – ведь в их глазах мы будем уже не рабами, а врагами.
- Но ведь те двое рискнули всем ради меня, и только благодаря им я сумела вызволить тебя. Я не могу улететь и просто выбросить их из головы, - сверкнула глазами Зеда.
- Придётся, - жёстко сказала Лиль, - у нас нет выбора, - и, хватаясь за соломинку, добавила, - они сильные, не чета нам. Возможно, они уже на свободе.
- Возможно, именно сейчас им нужна наша помощь, - тут глаза Зеды гневно загорелись. – А я-то думала, ты совсем другая. Значит, нам не по пути. Мара была права, говоря, что Диоза собрала вокруг себя всех самых никчёмных таян.
 Сказав это и не дожидаясь ответа, Зеда развернулась к несостоявшейся подруге спиной, да так резко, что поднявшийся вихрь разметал белокурые волосы Лиль по всему лицу. Взметнувшись ещё выше в небо, рыжеволосая таяна начала удаляться от Лиль с какой-то нетаянской скоростью, как будто гнев давал ей дополнительные силы в борьбе с густым, горячим воздухом.