Ол Гот. Бессмертный полк. Повесть. Часть I

Часть I.

Предисловие.

То, что я вам предлагаю прочитать не фантастика, не литературный вымысел, документы, которые я прилагаю к моему тексту подтвердят, что я старалась не отступать от истины в своем повествовании на столько на сколько это возможно через три четверти века после произошедших событий. Я знала лично героя этих событий, но мне и в голову не приходило спросит за что он получил свои ордена. Старый человек,  ветеран двух войн, он редко говорил о них.
 
Уже после   его ухода из жизни я увидела его наградной лист за тот бой, за который он получил свой орден «Красной Звезды». Но только, когда дети и внуки пронесли портреты  ветеранов той войны по улицам Москвы, я поняла, что должна написать о нем. Сведения собирались по крупицам. Вдова моего героя, восемнадцати летней девчонкой,  лейтенантом-военфельдшером попавшая в те места годом позже описанных событий, вспомнила кое, что из слов    боевой песни 101-го пограничного полка. Старые фотографии помогли ей рассказать о его друзьях, а архивы прояснили для меня обстоятельства того боя.

Об этом мало кто знает, что советская граница, начиная от района ответственности 101-го погранотряда до Мурманска, была единственным ее участком, где немцы смогли перейти ее только после 1-го июля 1941-го года с тяжелейшими боями, а в районе Мурманска, есть места где она за всю войну не сдвинулась и на метр.  Пограничники  22-го июня дали такой отпор врагу, что немцы больше недели стягивали силы, чтобы возобновить свои попытки прорыва. Наши вгрызались в каждый метр этой земли.  К тому времени, когда гитлеровцы блокировали Ленинград и подступали к Москве, линия фронта к 18 сентября 1941 года в направлении Кандалакши сдвинулась  лишь на  восемь десятков километров вглубь нашей территории и оставалась в таком положении до осени 44-го года – года выхода Финляндии из войны. 

Шли мы в бой по горным перевалам,
За собою вел нас красный шелк.
Ведь поем товарищ мы недаром
Про 101-ый пограничный полк…

(Из боевой песни 101-го пограничного полка)

Огромная людская река захлестнула всю ширину улицы.  Медленным потоком она стремилась к центру города, города знакомого и такого неузнаваемого одновременно.  В том, что видел Петя было, что-то не реальное, он понимал, что парит над родной Москвой, в которой был всего два года назад, но это был совершенно другой город.  Улица Горького, по которой двигалось шествие, судя по табличкам на домах, опять называлась Тверской, но широкую, застроенную огромными домами улицу, узнать он не мог.  О том, что ошибки не было, можно было судить лишь по сохранившемся зданиям музея Революции и Сытинского издательства, на другой стороне улицы, ближе к Страстной площади.

Такая же табличка на угловом здании площади говорила о том, что Страстная теперь называлась Пушкинской, а памятник поэту с Тверского бульвара почему-то переместился на место снесенного Страстного монастыря. Ее теперь было невозможно узнать, как и улицу Горького, она стала огромной, и то, что он не ошибался, подтверждали только серое здание «Известий» в углу нового пространства и доходные дома на другой стороне Страстного бульвара. То, что это Москва сомневаться не приходилось, но видеть он мог только то, что ему позволяла неведомая сила, поднявшая его над головами шествия. Люди явно шли к Манежной, а так как это было похоже на Первомайскую демонстрацию то возможно и на Красную площадь.

Свежая весенняя зелень, солнечный, теплый день все говорило о мае, но это была не привычная   Первомайская демонстрация – не было половодья красного кумача с лозунгами прославляющими социалистическую родину, огромных портретов вождей, бравурных маршей, и вообще, привычного для демонстраций красного было не очень много, не было и обычного по такому случаю веселья. Люди шли спокойно и сосредоточено, неся в руках многочисленные, часто небольшие портреты каких-то людей, в основном военных.  Смущали царские погоны  на плечах, изображенных на портретах, да и в самом шествии людей с погонами, аксельбантами и золотом орденов было не мало, особенно в первых рядах.

Приглядываясь к улице, Петя вдруг понял, на домах весят флаги царской России, лишь на фонарных столбах  были красные полотнища. Да и в руках людей, редкие красные флаги были с явно наскоро написанным названием 150 стрелковой дивизии, судя по звезде и серпу с молотом красноармейской, но почему-то награжденной орденом царского полководца Кутузова. В советской стране такого ордена не было.  Царский орден, золотые погоны военных и то, что люди, в основном, несли    трехцветные белогвардейские флаги, тревожило. Более того абсолютно у всех, на одежде, на древках флагов, в окантовке портретов и просто в руках черно-оранжевые банты или ленты царского Георгиевского креста.  Видение встревожило, насторожило: «Откуда это половодье людей? Чьи портреты они несут? Почему на военных золотые погоны беляков?» - Хотелось куда-то рвануться, что-то узнать, увидеть, куда идут эти люди, но вдруг понял, что надо просто подчиниться неведомой  воле и смотреть на то, что ему позволяло провидение.

Вниз по Тверской улица изменилась еще больше. Огромные дома встали стеной с одной стороны, с другой глаз все же отметил знакомые витрины Елисеева и несколько старых домов, но улица стала шире, намного шире. Напротив, Моссовета исчез обелиск в память революции   и на его месте возвышался какой-то конный богатырь древних времен. Но благодаря этому истукану становилось, хоть что-то понятным. За его спиной, крашенные фанерные щиты загородили от глаз, идущих по улице, памятник Ленину и здание института Марксизма-Ленинизма.   Главным было то, что на этих щитах написали: «70 лет победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 годов».

От сердца откатила тревога: «Это же о нас! Это мы победили!», - и тут же нахлынула печаль, - «О, как же еще долго.  Вторая война за эти годы, а впереди еще года три этой мясорубки… Пока повезло, ни царапины.  Медаль «За отвагу», за тот долгий зимний рейд по тылам финнов в прошлую войну, а что ждет впереди? ...  А, какая разница! Главное мы победили и значит те, погибшие, ребята в свой последний бой шли не напрасно. Что гадать о будущем – главное победа за нами».

И тут уже совсем спокойно прикинул: «Семьдесят лет победы, это когда же? Сорок пятый, семьдесят… Это же в следующем столетии? Наверное, коммунизм – дома большие и красивые.., а, пожалуй, нет, портретов Сталина и Ленина не видно, да и эти белогвардейские флаги, золотые погоны…»,  - пригляделся к портретам в руках идущих -  у всех звезды на головных уборах, встречались даже буденовки, а на груди «золотопогонников» те же звезды, от простого ордена «Красной звезды» до золотой звезды Героя Советского Союза: «Значит наши! Значит уже во время войны погоны наденем! Вот те раз, чуден же ты белый свет. Ну коли так повезло, смотри пока дают!» 

Шествие миновало здание Телеграфа, Националь и начинало вливаться на Манежную. Вдруг появилась возможность оглядеться вокруг. И гостиница Москва, и здание Совнаркома, и Кремль, да и все, что окружало Манежную, было на своих местах, но площадь изменилась кардинально. Вместо ровного асфальтового плаца, где рядами выстраивалась техника во время парадов, появилось нагромождение каких-то странных куполов, фонтанов, клумб, фонарей, скамеек.    Не понятно, но красиво – лучше, чем в парке Горького.  Про себя заметил, что крепостные ворота и часовня Иверской Божьей Матери на своем месте, хотя хорошо помнил, как их сносили в начале 30-х, чтобы организовать еще один проезд для техники между Историческим музеем и музеем Ленина.   С радостью отметил, что рубиновые звезды над Кремлем незыблемы, и тут же понял, что его поднимает выше шпилей, музея с золотыми двуглавыми орлами: «Кругом царские цацки». 
 
Красная площадь была уже, как на ладони. В начале Никольской, напротив ГУМа, опять стоял преображенный Казанский собор, снесенный в 38-м, Василий Блаженный пестрил своими главами, куранты на Спасской башне били время, и опять деталь кольнувшая память  - над Спасскими и Никольскими воротами были иконы, а над куполом сената в Кремле  развивалось трехцветное знамя с золотым двуглавым орлом.  Мавзолей Ленина был на своем месте,  но явно  к празднику отношения не имел – был загорожен щитами, все  тех же бело-сине-красных цветов, а вот транспаранты на ГУМе дату праздника прояснили окончательно 9-е мая 2015 года.  Мелькнуло: «Даже если останусь цел, до этого праздника не доживу».

От мысли отвлек еще один золотой купол. Сердце защемило, на своем исконном месте возвышалась  белоснежная громада храма Христа Спасителя.  В бога верить не полагалось, но мальчишкой, на Пасху, бегал звонить в Храм Николая Чудотворца в Ендове, рядом с домом в Садовниках.  Ну а храм Христа с его зарослями  сирени  был местом, откуда тащили букеты цветов в подарок матерям в начале лета.  До родного Балчуга было не далеко, да и игры в «казаков-разбойников» делали всю эту округу хорошо знакомой. Как храм взорвали помнил хорошо, помнил и чудовищную кучу мусора на его месте, которую разбирали не один год. Помнил, как обещали построить на его месте небоскреб со статуей Ленина на вершине. Небоскреба не было, а храм возродился.

Кстати, небоскребов в этом городе было уже много. Во-первых, чем-то похожих на кремлевские башни с их шатрами, таких  насчитал семь в округе. Самый дальний на кручах Воробьиных гор. Во-вторых, где-то за Пресней вырос целый пучок блестящих разноцветным стеклом башен, видимо очень высоких. Одиночные, стеклянные монстры были во многих местах города, но судя по тому, насколько они возвышались над остальной застройкой, пресненские были заметно выше. Да, многие места было трудно узнать,   продолжением Воздвиженки арбатские переулки рассекла широченная улица, огороженная с обеих сторон высоченными «стекляшками», через новый мост перешагнувшая реку и влившаяся в такую же просторную магистраль, вначале которой возвышалась одна из семи высоток. Разноцветные автомобили заполнили улицы, их сумасшедший поток    то нырял в тоннели, то взлетал на эстакады и мосты, казалось, захватывая весь город. Правда, в этот день, как и на  улице Горького автомобилей на двух, особенно родных для него мостах не было. Эти мосты строил он сам,    до самого призыва в армию, Петя работал электриком на строительстве Москворецкого и Каменного мостов через Москву-реку. Шестнадцатилетним мальчишкой он пришел на завод, учеником электрика. Отец, ветеран Империалистической и Гражданской войн слег от старых ран, и сыну пришлось оставить школу – нужно было помогать   матери. На строительство мостов он пришел уже опытным специалистом.
 
От воспоминания отвлекла музыка  на Красной площади, где начиналось то, что должно было объяснить ему все, что он не понимал.  Большинство, мелодий было незнакомо, узнал только «Прощанье славянки» и «Вставай страна огромная», остальное было внове, но главным было другое, то, что он стал слышать, что говорили люди на площади.  Наконец стало понятно, что Советского Союза больше нет, что бывшие союзные республики разбежались по своим углам при первой же возможности, что осталась только Россия, с не слишком  многочисленными союзниками из бывших республик, что стране опять пришлось пережить тяжелые времена, но она выстояла и теперь врагам приходиться с нею считаться.
 
Слишком много врагов захотели вычеркнуть подвиг народа, освободившего Европу от фашисткой чумы в Великой войне, и теперь этот народ напоминал об этом всему миру.  Напоминал детям и внукам тех, кто предал память своих предков, предков, которые единым советским народом прикончили фашистскую гадину в ее логове, в Берлине.     Дети, а чаще внуки и правнуки бойцов той войны пришли на эту площадь напомнить всему миру о тех, кто их  спас. «Бессмертный полк» победителей пришел на эту площадь.