Долгое падение

Они лежат рядом, лицом к лицу. Солнечные лучи пробиваются сквозь щели жалюзи и теплыми переливами тонут в ее густых волосах. Ему жарко, а ее руки холодные. У нее всегда были холодные руки. Он берет их в свои, чуть сжимает, пытаясь согреть.
Так много он хочет ей рассказать, но не знает, с чего начать. Каждый раз, когда она оказывалась так рядом, так близко, мысли, крутящиеся в его голове, разрывались фейерверками и рассыпались мелкой крошкой по периметру черепной коробки. Он пытается собрать все воедино, соединить паззлы в красивую звучную картинку. Но не может. А слова, тем временем, требуют свободы, давят изнутри. Их накопилось столько, что они больше не помещаются в легких.


Знаешь, я помню нашу встречу. Ты была в длинном шелковом платье с открытой спиной. И первое, о чем я подумал тогда «какие же острые у нее лопатки»… представляешь? Это мое первое впечатление о тебе. Просто острые лопатки.
Мы были на какой-то выставке в картинной галерее. Я и до сих пор не понимаю, как оказался там, ведь ничего не смыслю в живописи.
Ты помнишь это?
Ты держала бокал своими тонкими длинными пальцами так легко и изящно, что один этот фрагмент был достоин отдельной картины. Темно бордовое вино контрастировало с твоей бледной фарфоровой кожей. Ты невероятно естественно и так органично смотрелась среди этих произведений искусства и в то же время была шедевром, превосходящим все их вместе взятые. Я долго не решался подойти, как не решается подойти исследователь, заметив редкую тропическую птицу. Я боялся спугнуть тебя своим волнением, позволяя себе разглядывать твой точеный профиль только издали. У меня так пересохло горло, что я почти залпом выпил содержимое своего бокала. И, когда, наконец, набрался смелости, чтобы сделать первый шаг, меня опередили.
Какой-то мужчина коснулся твоего плеча. «Варвар», - подумал тогда я. Его прикосновение казалось мне попыткой осквернения твоего чистого образа, настолько по-свойски он это сделал. Настолько беззаботно и панибратски это было.
Ты улыбнулась ему. Но я заметил, что улыбка эта была скорее учтивой, чем влюбленной. И сам удивился, какое облегчение мне принесло это наблюдение. Позже я узнал, что такую улыбку ты даришь всем, возможно, и мне. И, знаешь, что самое удивительное в ней? Твой собеседник понимает ее истинную природу, только пока она не обращена к нему. Подобно сложному калейдоскопу она путает и сбивает с толку. Ты гипнотизировала ей и меня тоже, верно? А я ведь велся, каждый раз я велся.
Я все-таки подошел тогда ближе, не в силах удержать себя на расстоянии. Меня так тянуло к тебе. Так медленно, но верно я подбирался к тебе аккуратными шажочками, делая вид, что рассматриваю полотна, на которые мне было откровенно плевать.
Тот мужчина что-то томно прошептал, наклонившись к твоему уху, почти касаясь тебя губами. В безуспешных попытках воззвать тебя к каким-то трепетным чувствам. А ты была беспристрастна. Лишь коротко пожала плечами, задумчиво разглядывая картину, что висела перед тобой. Это была глупая мрачная абстракция, в которой я ничего не смыслю. Тебе она тоже не понравилась, верно? Ведь ты так и сказала, прямо и искренне, совершенно не беспокоясь о чувствах собеседника. Твой голос был вкрадчивым, мелодичным с едва заметной хрипотцой. Я подумал тогда, что непременно хотел бы услышать, как ты поешь. Ты ни разу не пела за все время нашего знакомства, а стоило бы попробовать. Я всегда любил слушать твой голос, что бы он ни говорил, какие бы жестокие слова не произносил, как бы ни ранил меня, - я готов слушать его вечно.
Мне так хотелось коснуться тебя, как сделал это твой спутник, который с удивлением хмыкнул в ответ на твой критичный комментарий. Ты дернула плечами еще раз, словно бы говоря, что не намерена спорить, и, прежде чем отвернуться, коротко взглянула на меня.
Именно в это самое мгновение я понял, что пропал. Это произошло моментально, словно где-то внутри меня щелкнул переключатель. Готов поклясться, мое тело вдруг пропустило заряд тока. Я едва удержал в руке пустой бокал, который вмиг оказался невероятно тяжелым.
Знаешь, ты за одну лишь секунду навсегда изменила мою жизнь в тот вечер.
Знаешь, ты будто бы столкнула меня со скалы в бездонную пропасть.


Мое падение длится уже несколько месяцев.
Сначала я сопротивлялся: здравый разум бился в агонии, со злостью царапая пустоту вокруг в поисках опоры, за которую можно зацепиться. Почему-то я был уверен, что тут же забуду тебя, когда узнал, что ты всего лишь подрабатываешь эскорт-моделью, - всего лишь сопровождающая для толстых кошельков на званые обеды и помпезные сборища. Я вновь и вновь как мантру прокручивал в голове фразу: «пустышка, очередная охотница до роскошной жизни».
И, знаешь, что удивительно: интерес мой к тебе не умалялся, наоборот, он ширился, рос в геометрической прогрессии, и я до сих пор не знаю, с чем это было связано. Но каждый день проходил с мыслями о тебе. Ты, обрушившись смертоносным ураганом, заполнила мои мысли, потопила в непривычных мне чувствах. Я искал причину, и ни один час провел в раздумьях о тебе, о том, как же так случилось, что лишь раз увидев тебя, я уже не мог уснуть, не представив себе твой светлый образ. И что тот самый образ оставался светлым, не смотря ни на что. Не смотря на то, что ты так грязно сдавала себя в аренду незнакомым мужчинам.
Я заходил на сайт твоего агентства стабильно каждый в день, ища хоть какую-то зацепку о тебе.
Но ее не было, не было даже твоей фотографии – вообще ничего. Тогда я решился. Убедил сам себя, что встреча с тобой позволит мне окончательно удостовериться в том, насколько мы не подходим друг другу. Я думал, что смогу избавиться от навязчивых мыслей о тебе, как только ты разочаруешь меня. Так я оправдывался перед собой.
К тому самому нашему первому вечеру я готовился с утра. Не смотря на свой план мне отчего-то ревностно хотелось, чтобы тебе все понравилось, чтобы тебе было комфортно.
И вот, восемь вечера, я нетерпеливо ерзал на стуле, беспокоясь о том, что ты не придешь. Что девушка, которая принимала мой заказ, не восприняла меня всерьез из-за моей беглой рвущейся речи. Я чувствовал себя неказистым подростком на выпускном балу, про которого забыли.
Звонок в дверь застал меня врасплох, не смотря на то, что ждал я его даже слишком долго.
Ты переминалась с ноги на ногу, коротко кланяясь и извиняясь за опоздание, мол, неожиданный дождь совсем спутал твой график. Я промычал что-то вроде «ничего страшного», и должно быть, это звучало довольно грубо, потому что ты тут же замолчала. А мне стало жутко неловко.
Ты спросила: «во сколько нам выходить». Мое сердце болезненно пропустило удар на слове «нам». Я соврал, что встречу отменили, и поэтому просто хочу остаться дома в твоей компании.
Встречи изначально и не существовало. Думаю, ты и сама догадалась.
На тебе был черный плащ до колен, и я тут же кинулся избавлять тебя от него, пряча взгляд. Потому что, если быть честным, я просто не мог долго смотреть в твои прекрасные миндалевидные глаза, как глупый смущенный мальчишка, в страхе, что они выдадут тот безумный восторг, что распирал меня изнутри.
Ты была в своем неизменном шелке, - на этот раз, в темно-зеленом, свободно свисающем с острых фарфоровых плеч.
Ты с облегченным вздохом скинула лакированные туфли и надела мягкие махровые тапочки, которые я купил специально для тебя. Я прятал их, когда ты уходила и доставал за час до твоего прихода с особым празднично теплым чувством, как достают из кладовки елочные игрушки.
Мы прошли в столовую, где нас ждал ужин. Мне показалось это таким естественным, что мы – ты и я идем ужинать, здесь, в моей квартире. Будто делали это сотню раз до этого, будто планируем сделать это завтра и каждый день на протяжении всей жизни. Я поймал себя на мысли, что мне бы определенно хотелось этого.
Тем вечером мой план с треском провалился. Казалось бы, что это невозможно, но я ощутил то же, что и тогда в картинной галерее, то же – всепоглощающее и сбивающее с толку. Я едва держал себя в руках, не в силах оторвать от тебя взгляда.
Меня удивила твоя рассудительность, твой трезвый взгляд на вещи. Все твое естество дышало юностью, но голос был не по возрасту уверенным. Думаю, я говорил слишком много, пытаясь произвести на тебя впечатление, но ты с готовностью поддерживала каждую предложенную тему для разговора. Слушала, когда это было необходимо, и в точности предугадывала мои мысли, порой заканчивая фразы. Знала бы ты, как это действовало на меня. Ты смотрела своим обычным теплым, мягким, обволакивающим взглядом, и говорила тише, чем я, но, я слышал и внимал каждому твоему слову. Я вслушивался в каждый твой вдох, ловя незначительные краткие жесты, мимолетные улыбки. Все, что ты делала или говорила, казалось мне удивительно прекрасным, каким-то сказочным и легким. Я пытался завершить в своей голове твой образ, аккуратно расспрашивая о твоей жизни. Но ты умело лавировала, перенаправляла нить разговора, путала и рикошетила мои же попытки узнать тебя. Ты умело обходила все ловушки, в которые я так неудачливо и безуспешно пытался тебя завлечь. Теперь, относительно трезво рассуждая, понимаю, как мало знаю о тебе. Практически ничего. Ты так строго охраняла границу между личной жизнью и работой, что каждая моя попытка переступить ее была обречена на провал.
Я и не заметил, как мы переместились на диван, допивая бутылку вина. Ты ни жестом, ни взглядом не показывала свою заинтересованность. Но сама идея продолжить вечер витала в воздухе, она была почти осязаема, висела натужно грозовой тучей над нашими головами. Ты тоже ее чувствовала. Это было очевидно нам обоим.
И я рывком, преодолев свою стеснительность, спросил тебя об этом напрямую, едва не закрыв глаза, опасаясь твоей реакции. А ты? Ты пододвинулась ближе, почти касаясь моего кончика носа своим, сказав лишь: «никому знать об этом не стоит, верно?». На секунду я замер, осмысливая происходящее, и обмякая от аромата твоего волшебного цветочного парфюма.
Я рассеянно кивнул, рассматривая твои пухлые губы. Ты замечала за собой привычку кусать нижнюю губу? Из-за этого она всегда была темнее верхней, намного темнее. Практически малиновой.
Хотелось замедлить эту минуту, чтобы запомнить каждую мелочь, каждую деталь, а потом просматривать это кадр за кадром в своей голове. В ту самую секунду, когда наши губы соприкоснулись, где-то в моей груди взорвалась тысяча салютов. Мне стало невыносимо жарко от нахлынувшего неизвестного мне чувства. Чувства, подобное которому, наверно, испытывают профессиональные спринтеры, когда стартуют на первой в своей жизни Олимпиаде. Неуемное волнение, которое едва может выдержать один человек. От которого, как мне тогда показалось, я готов был взорваться.

Я повалил тебя на спину, а ты выронила бокал. Красное вино темным пятном расползлось по паркету. Я неловко поскользнулся на нем, когда решил отнести тебя в спальню. Мы едва не упали. Но, знаешь, я не смог бы уронить тебя даже, если бы нам пришлось преодолеть тропинку из горящих углей, так крепко в тебя вцепился. А ты, верно, и не заметила этого.
Эта ночь прошла так, словно бы мы готовились к ней всю жизнь. Словно бы мы действовали по какому-то идеализированному сценарию. По ней стоило бы написать повесть для неудовлетворенных домохозяек – они это любят. Соседи еще долго провожали меня осуждающим взглядом. Но, честно, мне было плевать. Это лишний раз напоминало мне о тебе, о твоих мягких прикосновениях, аккуратных податливых движениях, о твоем глубоком срывающемся на хрип голосе, от которого кружится голова.
Черт, я боготворил тебя в ту ночь. Ты казалась мне совершенством от начала и до конца. Я и сейчас не разуверился в этом. И никогда в моей жизни больше не будет такой, как ты, просто знай это. Я бы мог провести вечность, просто уткнувшись носом в твои острые лопатки и слушая твое размеренное дыхание. В ту ночь ко мне долгое время не шел сон. Я и не хотел засыпать, не хотел приближать утро, в которое нам придется расстаться.
Я удивился, когда в начале нашего ужина ты попросила оставить деньги в коридоре на тумбочке. Ты сказала: «это правило». Таким тоном, будто бы и сама не понимала, почему, но раз есть правило, то надо ему следовать.
Но, когда я проснулся утром в одиночестве, понял – ты все знала. Более того, ты сама его придумала. Ведь в агентстве не поощряют интимные связи с клиентами, верно? Но я не подал виду, что догадываюсь о том, что являюсь не единственным твоим секретом.
Ты оставила мне свой телефон и короткую записку с просьбой договариваться о встречах лично.
Но даже это не умалило моих чувств к тебе. Даже эта новость о твоей подработке на стороне не очернила тебя. Господи, зачем ты только делала это? Возможно, я должен был закончить наши встречи тогда, - это было бы разумно. Но благоразумие исчезло из моей жизни с твоим приходом. Не знаю, откуда во мне столько мазохизма. Я просто не нашел в себе силы отказаться от тебя. Но я пытался. Правда, пытался.


Мое падение в бездну продолжалось.
Мы встречались с тобой почти каждый раз, когда я был в городе. Это было не так часто, как мне хотелось бы, поэтому спасибо, что никогда не отказывала мне в своей компании.
Я часто думал, что этот раз точно последний. Но когда ты снова оказывалась на пороге моей квартиры в очередном легком шелковом платье, я безвольно пускал все на самотек.
Мне хотелось, чтобы ты нашла во мне отдушину. Чтобы моя квартира стала для тебя местом, где ты могла бы перевести дух. Будто бы пытался прикормить тебя, как диковинного зверька. Я не принуждал тебя ни к чему, чего бы ты не хотела. Мы часто проводили вечера за беседами. Я рассказывал тебе о своей работе, а ты рассказывала мне о театральных постановках, свежих фильмах и светских вечерах, осторожно огибая факт своего присутствия там. Но все итак было предельно ясно. Тем не менее, я был фанатом твоих историй. И меня всегда поражала тот факт, что нам не приходилось заготавливать темы для разговора заранее. Они возникали сами, сменялись одна за другой, перетекали и меняли формы. Мы могли говорить часами, о чем угодно.
Мы сидели за обеденным столом друг напротив друга, попивая красное вино. Поверишь ли ты, что я ненавижу красное вино?
Но ты так красиво смотрелась, держа в руках бокал. Так аристократично и сочно. Свет от люстры тонул в пузатом сосуде, играя розовыми бликами на твоих ключицах. Я открыл в себе дремавшего ранее эстета, когда ты появилась в моей жизни. И страсть к эстетике в моем случае граничила с фетишизмом. Нет участка на твоем теле, который я не считал бы священным. Все в тебе, все, к чему ты прикасаешься, все, чем ты интересуешься, все, что делает тебя тобой, стало для меня элементами общей, моей личной религии. Ты заняла особую нишу в моей душе, будучи персонажем отчасти мифическим, ведь так много скрывала от меня.
Я сам решал, когда нам пора идти. Вставал со своего места, подходил к тебе и подавал руку. Ты вежливо накрывала ее своей, легко сжимала, даря мне одну из своих ласковых улыбок, и мы вместе шли в спальню.
Эти вечера были воплощением моей мечты. Моей мечты о нашей с тобой совместной жизни. Короткие яркие эпизоды, что останутся в моей памяти навсегда.
Я даже смирился с твоим правилом оставлять деньги в прихожей. Но мне ничего больше не оставалось.
Ты исчезала утром, словно растворяясь в воздухе, как сказочное создание, как эфемерное видение. Выжимала меня без остатка и оставляла на кровати лишь пустую оболочку. Я каждый раз просыпался в одиночестве, рассеянно водя тыльной стороной ладони по остывшей подушке, и слушал длинные гудки в трубку в попытках дозвониться. Ты очень ловко скрывалась. Вся информация, что была у меня – ограничивалась лишь номером твоего телефона, на который ты обычно предпочитала не отвечать, лишь изредка строча короткие смс. Я не знал твоего настоящего имени. Не знал, чем ты занимаешься в свободное время и какую музыку любишь слушать, я не знал, есть ли у тебя друзья и как прошло твое детство. Но я продолжал играть в твою игру, потому что чувствовал, что не могу позволить себе потерять тебя из-за глупого собственничества.
Но в один день многое изменилось. Вряд ли ты сделала это специально. Как для человека, который живет по четким правилам, не заходя за границы рамок, возведенных собственноручно, для тебя это, должно быть, была катастрофа.
Ты проспала. Проспала момент, когда должна была сбежать, снова оставив меня ни с чем.
Я впервые видел тебя такой растерянной. Я уже давно не спал, но умело делал вид, чтобы украдкой поглядывать на твои чертыхания. Это действительно было забавно. И мило. Эта ошибка явно стоила тебе пару тройку нервных окончаний.
Я всегда старался скрыть степень своей любви к тебе – за плотной маской, короткими улыбками, ровным тоном. Мне удавалось... Или казалось, что удавалось. Но то утро вывело из колеи не только тебя. Я настиг тебя в ванной – подкрался и напал со спины, пока ты шипя пыталась застегнуть ремешок наручных часов. Обвил руками твою тонкую талию и прижал твои такие любимые мною лопатки к своей груди. Я подумал тогда, что именно такое оно – мое идеальное утро. Находить тебя в ванной – сонную и растрепанную, заставать врасплох и – неужели, - это был румянец на твоих щеках? А мне всегда казалось, что тебя ничего не сможет смутить.
Словно бы в попытках скрыть эту свою промашку ты затянула неуместно деловым тоном о том, что снова обнаружила на своей шее засосы. Я понимаю, что они мешали тебе работать, милая. Просто ничего не мог с собой поделать.
И незачем было угрожать мне разрывом наших полуформальных отношений.
Конечно, я разозлился. Ведь ты портила такое прекрасное утро. Первое Наше утро. Я не нашел ничего лучше, как предложить посчитать «издержки» в денежном эквиваленте. И остервенело сунул купюры тебе в руки. Это было грубо. Я сожалею.
На мое предложение остаться, ты лишь спокойно ответила что-то вроде: «шлюхи не остаются на завтрак». И ушла. Просто ушла, размеренно цокая каблуками, исчезая в пространстве тускло освещенного подъезда.
Я не планировал это заранее. Эта идея появилась в моей голове внезапно, словно бы меня вдруг сбила с ног крутая волна. «Что, если я больше тебя не увижу? Что, если ты больше не ответишь на мой зов?».
Я выбежал, натянув на себя первое попавшееся. К счастью, ты не успела далеко уйти. Твой хрупкий силуэт тянул меня, словно за ниточки, и я как завороженный просто пошел следом.


Помню как сейчас. Ветер играл с легким черным шелком твоего платья, ты несла его гордо, словно победный флаг, уверенно ступая стройными ногами по серому асфальту. Я видел, как ты прижимала руки к шее, стараясь скрыть от проходящих мимо зевак следы нашей ночи. Следы, которые оставил я. Мне стоило чувствовать хоть толику вины, но я не мог скрыть радости. От того, что хоть ненадолго нас связывало нечто больше, чем просто часы, проведенные вместе, которые ты могла тут же забыть. Я оставил метки, яркие маячки, не позволяющие мне утонуть под грудой запылившихся воспоминаний в твоей голове. Так или иначе, тебе пришлось обо мне думать. Пусть редко и недолго. Пусть это закончится уже через неделю.
И все же.
Не задумываясь о своих действиях, ведомый душевными порывами одержимого влюбленного, я, опустив ниже козырек кепки, следовал за тобой, когда ты беспечно перебегала дорогу в неположенных местах. Я шел, держась на расстоянии, через дворы, проходил сквозь арки, ступал по тропинкам почти точь-в-точь по твоим следам. Неведомое доселе волнительное чувство выдавливало изнутри ребра, сердце жгло грудь, словно раскаленный утюг. Я осторожно почти по-воровски входил в твое личное пространство, которое ты так чутко охраняла. Привилегия, до этого момента мне недоступная.
Аромат твоего цветочного парфюма растворялся в воздухе прежде, чем я успевал его почувствовать. Хотелось идти совсем рядом, слушать твое сбивчивое дыхание (ведь ты почти бежала), касаться твоих волос. Но я не мог себе это позволить. Приходилось то и дело одергивать себя и сбавлять шаг. Поэтому все, чем я мог довольствоваться, так это видом твоих кукольных хрупких плеч, твоих длинных пальцев, обвивающих тонкую шею.
Ты знаешь, я научился довольствоваться малым.
Ты зашла в старый парк, а я за тобой.
Тебя окликнул какой-то парень, гуляющий с двумя собаками. Не по имени даже, а просто каким-то невнятным восклицанием, ты помахала ему.
Не буду скрывать, он мне не понравился. Не буду так же скрывать, что он мне не понравился просто потому, что я ему завидовал. Ведь я в этой ситуации был лишь безмолвным зрителем. Не более, чем деревом среди сотен деревьев в этом парке.
Он шел к тебе, едва сдерживая псов, что, завидя тебя издали, понеслись навстречу.
Дорогая, даже животные не могут устоять перед тобой.
К моему счастью, этот парень надолго не задержался. Покачав головой и шутливо отчитав тебя за то, что ему вновь незапланированно пришлось подниматься ни свет, ни заря из-за твоих питомцев, он удалился, оставив тебя наедине со счастливыми собаками.
И со мной.
Ты не видела меня, пока я усердно изображал любителя спортивных новостей, облокотившись о дерево, с газетой, найденной на ближайшей лавочке.
Собаки прыгали, марая твои ноги черной землей, облизывали твои руки и крутились вокруг, играя в игры, правила которых знали лишь они. Ты не отчитывала их, более того, ты села на газон, прямо в своем дорогом платье, даря им возможность мазать своими мокрыми носами по твоим щекам. Вскоре они успокоились и легли у твоих ног, а ты растянулась на траве
Воздух вокруг будто стал гуще. Мир замер, пока ты лежала посреди парка, зажмурившись и раскинув руки в стороны. Я словно бы видел другую версию тебя. Версию, которой было все равно, измазаны ли ее ноги в земле и то, как выглядит ее прическа. В ту минуту ты была самим воплощением безмятежной красоты, словно прекрасная языческая богиня природы, случайно забредшая в пыльный грязный город. Представь, как эта картина поразила меня – меня, привыкшему к тебе, такой сдержанной и аккуратной, строгой и не требующей поблажек.
Мое сердце разрывалось от желания прикоснуться к этой твоей, совершенно особой, невероятной грани. К этой части твоей жизни, доселе тщательно скрываемой. Я чувствовал себя археологом на пороге великого открытия. Это было так волнительно.
Поэтому, когда ты поднялась, я был уже готов идти дальше. Твои питомцы резво подскочили с примятой травы. Они послушно пошли за тобой. Как и я. Трудно было не провести параллель, верно?
Я нелепо прикрывался газетой, как это делают детективы в старых черно-белых фильмах. Пусть и выглядел глупо. Но я слишком нервничал, чтобы думать об этом, мне казалось, что, чем ближе я подбирался к тебе, тем сильнее дразнил судьбу. Тем большее наказание мне досталось бы в случае провала.
Но ты не заметила меня.
Так я узнал, где ты живешь и с радостью отметил, что квартира твоя находилась на первом этаже. Доступная для обзора со двора на возвышении.
С тех пор я приходил сюда, как только у меня появлялся редкий свободный час. Незримо сопровождал тебя, когда ты выходила гулять со своими собаками в тот самый парк, смотрел через окна, как ты готовишь, крутясь на кухне, верно, под какую-то музыку. Ты читала, сидя на подоконнике, позволяя мне любоваться тобой издалека. Ты постоянно записывала что-то в толстом блокноте. Но я даже и мысли не допускал, что когда-нибудь смогу прикоснуться к этой твоей маленькой тайне. Что когда-нибудь зайду в твою квартиру. Это место казалось мне таким далеким, таким нереальным.
Я купил камеру, и вскоре в моей квартире появился тайник с твоими фотографиями, сделанными украдкой. Я играл с ракурсами и режимами, пробовал линзы и объективы. Даже не глядя на дату и время я мог с точностью сказать, когда было сделано каждое фото. Ты выглядела одинаково прекрасно как в роскошных костюмах, так и безразмерных домашних пижамах. И я носил с собой несколько твоих изображений, порой меняя их на более свежие. Буквально каждая твоя фотография была моей любимой. Я урывочно мог наблюдать сквозь объектив фотокамеры, как ты собираешься на свою работу. Порхаешь из комнаты в комнату, словно грациозная экзотичная птица, не забывая попутно трепать по загривку собак.
У тебя, верно, действительно не было друзей, а, может, я просто не застал их, ведь не так часто навещал тебя. Когда ты не гуляла с собаками, то выходила из дома лишь по работе, в очередном платье, которое сидело на тебе неизменно идеально.
За тобой приезжали машины. Ты вежливо улыбалась шоферам, открывавшим тебе дверь, и, ныряя в темноту автомобильного салона, оставляла меня на улице. Наверно, ты приходила очень поздно, потому что я ни разу так и не дождался тебя.
Мы встречались еще пару раз. И все шло также гладко. Ты играла ту же роль сдержанной и скрытной. Но я то знал теперь гораздо больше. Больше, чем знал кто-либо. И восторг от этого мешался с и привычным уже трепетом. Мне казалось, что я вижу тебя насквозь. Я так хотел поговорить с тобой об этом. О том, что ты писала в блокноте, сидя на своем подоконнике, о том, как зовут твоих собак и на каком языке была написана та книга в красной обложке, что ты читала восемь дней назад.
Ты позволяла себе дремать в моей постели, а я тихо выскальзывал из-под одеяла и брался за фотоаппарат в попытках запечатлеть твое умиротворенное лицо. Эти фотографии были венцом моей коллекции – особо ценные кадры. Пускай смазанные, пускай затемненные. Содержание важнее формы, так я считаю.
Сделав пару кадров, я возвращался к тебе.
Я накручивал твои пряди волос на указательный палец, прямо как сейчас, и долго смотрел на тебя.
Ты, - являя собой пример холодной независимости, - сможешь ли ты полюбить кого-нибудь так, что готова будешь отказаться от своей свободы? От этой, порочившей тебя, работы, что позволяла жить, не задумываясь о деньгах, но отравляла твой чистый образ. Я понимал, что ты слишком вросла в свою роль, слишком привыкла к своим не-серым будням. Но неужели это все, что тебе было нужно? Это все, что ты хотела от жизни?
Мог бы я оказаться тем самым? Тем самым, кто вытянет тебя из этого ядовитого омута. Сможешь ли ты полюбить когда-нибудь меня? Хотя бы наполовину, хотя бы на четверть так того, как я люблю тебя? Этого бы вполне хватило для нас обоих.
Я молчал, я все это время молчал. Потому что понимал твою свободолюбивую натуру. Такую легкую, даже беззаботную, ищущую во всем игру. Мое признание лишь все испортило бы. Тебе ничего не стоило раствориться в воздухе, только на этот раз навсегда. Еще хуже, если бы мои слова привязали тебя ко мне. И тогда между нами пролегла бы едва заметная тень горечи. Тебе было бы жаль меня, а я бы сходил с ума, от того, что приношу тебе лишь неудобства.
Поэтому я ждал. Я старался влюблять тебя в себя постепенно. Меняясь и подстраиваясь под тебя. Я научился считывать твое настроение. Я изучил твои повадки и предугадывал твои желания. Я читал все книги, которые читала ты, с таким упоением, будто бы на любой из страниц был сокрыт ответ на самые запретные вопросы мироздания. Я старался заинтересовать тебя, заставить поверить в то, что мы похожи. Я хотел, чтобы ты сама решила быть со мной. Без принуждения.
И, знаешь, я видел прогресс. Ты начала открываться мне.
В один из наших ужинов ты вдруг встала из-за стола. «Давай потанцуем», - твое неожиданное предложение оглушило меня на секунду. Но ты смотрела мне прямо в глаза, и я не смел рвать этот контакт. Не мог.
Я так волновался, что ты почувствуешь мое бешеное сердцебиение сквозь тонкую ткань рубашки. Звучит смешно, но я пытался задержать дыхание, чтобы замедлить пульс. Тогда эта мысль действительно казалась мне здравой.
И да, я все еще продолжал падать вниз, и ветер все так же бил в лицо, не давая вдохнуть.
Но когда ты обвивала меня своими худыми руками, когда твои запястья скрещивались за моей спиной, меня словно бы подхватывал теплый муссон. И я снова наполнял легкие кислородом. Снова оживал. И мои чувства к тебе становились все крепче, когда я уже был не уверен, возможно ли такое.
Ты прошептала мне в плечо: «Я устала». 
В тот вечер продолжения не было.
Мы просто уснули рядом, без всяких слов. И это действие, этот молчаливый жест мне показался интимнее десятка ночей.
Но тогда даже проснувшись в одиночестве я был счастлив. Это был огромный шаг вперед, так я подумал в момент своего пробуждения. Будто все теперь будет иначе.
Я был прав…


Ты совсем перестала отвечать на мои сообщения. С твоими собаками гулял тот светловолосый парень. В квартире больше не горел свет. Иногда я подходил к ним, смотрел внутрь, прикладывая ладонь козырьком к стеклу. Где-то в глубине души надеялся, что ты вернулась и просто спишь. Но никого не было.
Мне пришлось уехать на несколько месяцев из города. И все это время я как ненормальный не выпускал из рук телефон в ожидании: сейчас ты ответишь. Напишешь что-то вроде «мне прийти?», как обычно. Но в телефоне хранились лишь твои старые прочитанные мною когда-то сообщения.
Эти два с половиной месяца были самыми длинными в моей жизни. Но к чему сейчас описывать все эти тяжести отчаяния и неведения, когда ты здесь. Мне не хочется, чтобы ты волновалась об этом, ведь это уже былое.
Я вернулся в город всего неделю назад. И кинув чемодан, бросился к своей фотокамере. Я должен был проверить, что с тобой все в порядке, должен был убедиться, что все хорошо. Наскоро переодевшись я открыл дверь, чтобы выбежать наружу. Но чуть не сбил тебя с ног.
Да, это была ты. И я невольно заморгал, будто пытаясь отогнать наважденье. Но ты стояла передо мной, и я едва успел спрятать руки в карманы, прежде, чем они потянутся к тебе.
Мы вместе зашли в квартиру. Ты впервые надела на встречу со мной не платье, а джинсы и свободную черную футболку. Это смотрелось практически по-домашнему. Даже не задумываясь, ты воплотила одну из моих мимолетных фантазий.
У тебя был талант заставать меня врасплох. И в тот раз я пришел в себя далеко не сразу. Я зачем-то предложил тебе вина, хоть было утро, но ты вежливо попросила воды.
Мои мысли сбоили, словно плохо настроенное радио. Они накладывались одна на другую, шипели и перекрикивали друг друга, пока смысл совсем не тонул в этом шуме. Я не мог подобрать слов и даже не знал, с чего начать разговор. Возможно, я должен был спросить, где ты была и почему пришла ко мне в этот час.
Не буду скрывать, глупый романтичный мальчишка внутри меня ждал от тебя любовное признание. Ведь это именно так происходит во всяких романтических комедиях.
Ты практически залпом осушила стакан и начала первой:
«Я устала», - это было первое, что прозвучало за эту долгую-долгую паузу.
Я не понял тебя. Но ты снова повторила эти слова, добавив: «Я больше не работаю там, в том агентстве. Да и вообще больше не работаю». Увидев мое замешательство, ты поставила стакан на стол и просто добавила: «Я ухожу». Эти слова дались тебе так легко, словно ты зачитывала реплику школьной пьески.
«Почему?» - это все, что я смог выдавить из себя в тот момент. Я оперся спиной о стену, вдруг почувствовав слабость. Ты и правда знала, как застать меня врасплох.
Мне казалось, что я был так близко к тебе. Что еще чуть-чуть, и ты сломаешься, примешь меня.
Я уже подобрал миски для твоих собак, они бы стояли рядом с холодильником на моей кухне.
Я уже прикинул, как распределю вещи в гардеробе, чтобы освободить место для твоих.
«Через полгода я выхожу замуж», - коротко бросаешь ты, без долгих прелюдий ставя меня перед фактом. Я слышу слова, но смысл доходит до меня не сразу, словно бы какой-то неосязаемый барьер заботливо оберегает меня от горькой правды.
Ты садишься на стул, словно бы готовясь к волне вопросов. И ты права, у меня их много. Дай только понять…
«Как?» И ты начала. О том, что он художник, что вы с ним встретились в картинной галерее во время выставки еще полгода назад. На той самой выставке невнятных абстракций, на которой я увидел тебя. Он все это время поддерживал с тобой связь, водил тебя на какие-то элитные сборища таких же гением искусства, что и он сам. Между вами ничего не было. Ничего, кроме светских бесед и сдержанных улыбок. Ты говорила так, словно зачитывала мне скучную лекцию по квантовой механике, будто тебе и самой это было неинтересно.
Я осел на стул за противоположным концом стола, не сводя с тебя глаз. Мы снова напротив друг друга, как было прежде. Только из окна льется солнечный свет, и, не смотря на это, в комнате словно бы беспроглядная ночь. Я чувствовал, как трясутся мои руки, и внимательно рассматривал их под столом. Твой голос звучал так глухо, словно бы ты не сидела напротив, а была где-то далеко.
Ты хотела быть со мной честной. Спасибо тебе за это.
Но я тогда подумал, что, наверно, было лучше, если бы ты не пришла тогда ко мне. Просто бы уехала.  Рано или поздно, но я бы успокоился. Вернулся бы к работе с новыми силами. Возможно, со временем, стал бы любить тебя немного меньше. Нашел бы себе девушку, которая бы не ненавидела красное вино, так же как и я. У нее были бы короткие светлые волосы, она бы предпочитала книгам глупые мелодрамы и с ума бы сходила по кошкам. Ее руки всегда были бы горячими, а не как твои – ледяные, ее кожа была бы темно-оливковой, а не как твоя – молочно-белая. Она была бы твоей полной противоположностью во всем. Возможно, так бы я отвык от мыслей о тебе.
«Почему не я?», - я так не задал вопрос. Но он плотным заряженным облаком висел над моей головой. И ты это заметила. Ты улыбнулась мне своей мягкой улыбкой и чуть поджала губы.
«Потому что ты любишь меня, а он нет», - сказала ты, и я замер. Словно тебя моментально накрывает ливнем посреди улицы в ветреный холодный день, - вот как я себя почувствовал. Неожиданно и унизительно. Давно ты знала об этом?
«Это было очевидно», - ответила ты на очередной мой незаданный вопрос. А затем попросила у меня прощения за то, что не закончила это раньше, когда все еще не было так плохо. Но ты не понимаешь, что «так плохо» было с самого начала, с самой первой секунды, когда я увидел тебя у той бездарной картины того бездарного художника, который тогда так бесстыдно касался тебя, который теперь так ловко уводит тебя у меня.
 Ты говорила о том, что мне не нужна такая эгоистичная девушка, как ты. Что я буду лишь страдать, неся бремя этих неразделенных чувств. Но за эти месяцы я привык к его тяжести. У меня было много времени натренироваться. Так как же ты смеешь решать что-то за меня?
Я с остервенением схватился за край стола, чтобы не ударить тебя. Нет, я бы никогда не позволил себе этого. Знай, я бы никогда не ударил тебя. Но в тот миг я был как никогда к этому близко.
Ты отрицательно качала головой в ответ на все мои горячие возражения, стоя на своем. Я не мог остановиться в попытках переубедить тебя. Слова льются из меня непрерывным потоком. Я не смел касаться тебя. Даже тогда, на самом краю наших извращенных отношений, я боялся потерять твое доверие. Ведь ты могла уйти в любую минуту, выбросить сим-карту, и тогда я бы больше не увидел тебя. Я был в отчаянии, не зная, как это предотвратить.
Но тебе надоело. Ты просто вскинула вверх руку в красноречивом жесте. И я подчинился тебе, и сам удивился, что сделал это. Видно, что ты тоже поразилась моей покорности, -  ты даже не подготовила следующую реплику.
«Один день», - сказал я, цепляясь за эту фразу, как за соломинку, - «Если ты не передумаешь, это будет наш прощальный вечер».
Ты согласилась моментально, практически рефлекторно. Но я отвел взгляд, если ты тут же пожалела о своем решении, то я предпочел это не видеть.


Я специально выбрал эту дату. Ровно двести дней со дня нашей встречи. Круглое число.
Двести дней моей одержимости.
Моего долгого падения.
Ты снова пришла в шелке, предугадывая мое желание. Будто бы ничего не изменилось.
И вела себя как обычно. Я даже поверил тебе. Представляешь, так и не выработал иммунитет к твоей игре. Ты бы могла использовать меня до конца своей жизни, если бы хотела.
Я до сих пор не верю, что все должно закончиться именно сегодня. Ты, правда, хотела уйти?
Знаешь, я был готов на полигамию с твоей стороны. Я был готов к этим неправильным отношениям. Только бы ты дала мне шанс хоть раз в неделю видеть тебя. Мы бы все также пили красное вино, пока ты рассказывала мне об очередной театральной постановке, на которой была. Я бы с упоением слушал тебя, как и всегда. А ночью, пока ты спишь, продолжал бы фотографировать тебя.
Утром бы оставался в одиночестве. Ну и пусть.
Я верю, со временем, ты все же полюбила бы меня. Я бы ждал тебя с раскрытыми объятьями, как ждал эти двести дней.
Но ты решила оставить меня. Оборвать все отношения, все тонкие ниточки, которые я так аккуратно протягивал между нами. Перелистнуть эту порочную главу твоей истории, раздавив и меня под прессом нежеланных воспоминаний. Как скоро ты забыла бы меня, - несчастного и  влюбленного в тебя парня.
Знаешь, я даже не могу злиться на тебя. Ведь это я использовал тебя – ты лишь краткосрочно позволяла мне поверить в наши отношения, потому что я хотел этого. Ты не виновата. Ни в чем не виновата. Ты никогда не врала мне и не давала пустых надежд.
Ты принадлежала всем и, в то же время, не принадлежала никому. Оставалась все той же экзотической птицей, все тем же возвышенным прекрасным существом. Практически бестелесным, непостижимым.
Ты не могла стать его достоянием.
Он бы не понял тебя. Он бы не жертвовал собой ради тебя. Не боготворил бы тебя. Ты бы стала его собственностью, зачахла в золотой клетке. Ты бы растеряла все свои яркие перья. Перестала бы быть собой.
В мире больше нет человека, который бы любил кого-то так упоенно и самозабвенно, как люблю тебя я. Поэтому именно я должен был это исправить. Должен был спасти тебя. Пока не поздно. Пока он не отобрал бы тебя у меня.
Нет ничего прекраснее, чем твое безмятежное умиротворенное лицо, чем твои волнистые локоны, раскинутые по подушке.
Сейчас я жалею только о том, что так и не услышал твоего пения, что не смогу больше насладиться звуком твоего прекрасного бархатного голоса.
Я знаю, ты так не любила, когда я портил твою тонкую как бумага кожу синяками. Прости меня.
Но эти следы на твоей шее теперь не исчезнут никогда.