Речь на открытии выставки Кедрова-Челищева

Виталий Пацюков

Удивительное преображение пространства, когда простой зал начинает жить в каких-то других измерениях. И звучат такие чудные имена – Крученых, который написал либретто для «Победы над солнцем», великой оперы, в которой открыл совершенно новые измерения. Имя звучит Якобсона, который читал лекции по теории относительности тому же Малевичу. Космос – постоянно звучит в этом пространстве. Космос, который так волновал отца Павла Флоренского во время его интереса к мнимым числам, с помощью которых можно воссоздать такую топографию, где можно перемещаться со сверхсветовой скоростью, не меняя телесного состояния, перемещаться в черные дыры, оставаться таким же человеком в естественном состоянии. И Флоренский занимался философией имени. Вот здесь возникает философия имени, возникает Кедров-Челищев как двоичная система координат. Возникает ноль и единица, с помощью которых можно описать весь мир. Весь мир, все наше пространство описывается нолем и единицей. Вот этой великой дзэновской пустотой, дзэновским числом, казалось бы, бездной этой и единицей определяется все состояние мира. И вот эти два состояния как раз и определяют всю сегодняшнюю ситуацию. Но не только эти два состояния, двоичность имени, которое сегодня прозвучало, но и стрекоза, фасеточный глаз стрекозы, который позволяет видеть многомерность реальности. В 1906 году Дягилев открыл выставку Врубеля в Париже. Эта выставка проходила при полупустых залах, там фактически никого не было. Но постоянно присутствовал один человек, который часами ходил там. Этот человек имел имя Пикассо. Пикассо смотрел на Врубеля перед открытием кубизма. В это время у Пикассо рождался фасеточный глаз стрекозы, вот это зрение, которое позволяло увидеть кристалл, кристаллическое строение мира. Кристалл, который позволил Мандельштаму посмотреть на мир через кристалл. Пушкин через магический кристалл, Данте через магический кристалл. Вот это магическое состояние как раз общее, которым обладает наш Костя, чудный Костя, – оптика фасеточного глаз стрекозы, многомерность мира, которая позволяет видеть все – и Малевича, и Крученыха, и Врубеля, и Пикассо, поэтому я очень благодарен, что он вообще есть.