Корни. А родом мы из Верхней Имеретии...

Прекрасна окруженная Сурамским и Месхетским хребтами Верхняя Имеретия с ее богатыми нивами, с бегущими среди скалистых берегов реками и ручьями, шумящими водопадами, горами и лесистыми холмами, с возделанными заботливой рукой небольшими участками, издали похожими на заплатки, на которых в изобилии растут виноград, кукуруза, плоды. Природа этого края при благодатном сочетании горного и морского климатов так щедра, что населяющие его живые существа — животные и растения — совершенно лишены яда, злобы и порочности. Здесь с незапамятных времен живет трудолюбивый, здоровый, красивый, гостеприимный, храбрый в битве с врагом, упорный и предприимчивый народ.

Читатель удивится, о каких, дескать, врагах может идти речь в этих непроходимых местах, однако удивляться нечему. Здесь хорошо видны признаки каменного, бронзового и, конечно, железного века. А исторические и археологические памятники рассказывают о тех временах, когда бродячие орды, осаждавшие Кавказ с четырех сторон — с востока, запада, юга и севера — проходя через Верхнюю Имеретию, грабили здешнее население, разрушали их жилища, оскорбляли их достоинство и предавали огню и мечу все вокруг. Поэтому предки верхнеимеретинцев высекали в скалах пещеры, тайники, башни и замки. Они строили храмы и монастыри, которые могли, в случае необходимости, послужить им убежищем, крепостью.

Село Цхруквети — одно из самых древних поселений в Верхней Имеретии. Фамилия Бицадзе существует здесь уже несколько веков, сейчас эту фамилию носит почти все село. Наряду с ней встречаются фамилии Гвелесиани, Татишвили, Пхаладзе, Церетели и Чарелидзе. Теперь уже трудно установить происхождение этих фамилий. Одни считают, что Бицадзе являются потомками переселенцев из грузинского села Бицати, находящегося ныне на территории Турции. По мнению других, существует родственная связь между этой фамилией и такими осетинскими фамилиями, как Бицаев, Бициев, Бицоев и т.д. Церетели, оказывается, раньше назывались Модзгвришвили, и их господами были сачхерские князья Церетели. Впоследствии они каким-то образом сумели получить дворянство и стали именоваться Церетели.

Гвелесиани, Пхаладзе и Чарелидзе находились в услужении у Церетели, хотя Чарелидзе, по всей вероятности, являются потомками рачинского эристава Цици Чарелидзе — того самого Цици, у которого Чхеидзе в конце XIV века отняли княжество, а ему выкололи глаза и продали в рабство вместе с женой и детьми.
Как видно, в Цхруквети крепостничество не пустило глубоких корней. Зураб Церетели, коварный дворецкий имеретинского короля Соломона II, и его сын Григол не раз пытались сделать Бицадзе крепостными, но им это не удалось. Цхруквети издавна считалось довольно богатым селом, там не водилось воров, грабителей, разбойников, физических или моральных уродов. Жители его отличались порядочностью, высоко ставили личное достоинство, были гордыми, но гордость их никогда не переходила в нахальство и самомнение. Достоинствами считались любовь к труду и гостеприимство.
В конце прошлого века, во времена битвы короля Восточной Грузии Ираклия II с Ага-Мохаммед-ханом, некоторые из воинов, присланных на помощь королю из Имеретии, носили фамилию Бицадзе. Тогда из-за предательства воеводы Зураба Церетели обманутое войско позорно повернуло вспять и не приняло участия в битве.

Хуже того, после падения Тбилиси остатки отдельных частей спасшегося, но утомленного и ослабленного ранениями картлийского войска в Верхней Картли были взяты Зурабом Церетели и его дворянами в плен, обезоружены и проданы в Ахалцихский пашалык.

Как оказалось, среди них был некто Симоника Бицадзе, который пытался помешать Зурабу Церетели совершить злодеяние. В этом тягчайшем преступлении намеревался изобличить воеводу Зураба Церетели перед грузинским народом Осип Габашвили (брат Бесики), однако Григол Зурабович Церетели возвел на него клевету и сделал так, что правительство России выслало его на север, где он и окончил свои дни. По милости некоторых историков это преступление до сих пор замалчивается либо отрицается, но факты, тем более исторические, упрямы, они ждут своего часа.

В конце XIX — начале XX века несколько дворян Церетели из Цхруквети получили хорошее школьное образование, в этом от них не отстали и Бицадзе. К началу XX века почти все представители проживавшего в Цхруквети рода Бицадзе были грамотны, в том числе и состоявшая из одиннадцати человек семья Василия Алексеевича Бицадзе.

......

Был конец августа 1915 года. Год выдался урожайный, и довольные крестьяне, не спеша, со знанием дела, пожинали плоды своего труда. Василий уже две недели назад сжал свою хлебную ниву. Его супруга Мариам, невестка Тэкле, его дети — Нуца, Серго, Гогуца, Ладо, Елена, Пация, Тина — и племянница Оля так усердно помогали Василию в уборке хлеба, что на сжатом поле не осталось ни одного колоска. Сегодня с раннего утра приступили к молотьбе.

По сметенным в скирды снопам было видно, что гумно придется устраивать по меньшей мере трижды. Серго и Ладо погоняли быков, запряженных в молотильную доску, а сестры попарно садились на нее, утяжеляя доску своим весом, и тем помогали обмолоту хлеба. Гумно перед саманником с трех сторон окружали ткемалевые и ореховые деревья, черешни, айва. Никто еще не проявлял признаков усталости, все были в прекрасном настроении, кроме Мариам и Тэкле. Тэкле была озабочена тем, что давно не получала известий от своего мужа Авеля с турецкого фронта, а причина печали Мариам не была известна никому, в том числе и Василию, который первым заметил, что с женой что-то неладно.

После обеда еще поработали, а в полдень все собрались на краю гумна в тени. После короткого отдыха Василий предложил Мариам осмотреть виноградник, который находился поблизости. В молчании миновали гумно. В винограднике Василий пытливо оглядел жену и спросил:

— Что с тобой, жена? Ты с самого утра на себя не похожа. Не больна ли ты? У всех с утра было праздничное настроение, а сейчас все подавлены твоим угрюмым видом. Скажи, наконец, что тебя беспокоит, мы ведь никогда ничего не скрывали друг от друга.

— Дай Бог тебе здоровья за то, что ты заставил меня нарушить молчание. Я здорова, но вот уже три дня меня тревожит мое состояние. По-моему, я беременна восьмым ребенком. А восемь детей — слишком много. Трудно будет их всех поднимать.

— Так это же здорово! О чем тут печалиться? Мне едва исполнилось сорок, я — мужчина в расцвете сил, а ты и вовсе похожа на девушку. Восемь детей для нас не слишком много, как-нибудь да прокормим. Старшие дети уже подросли и будут нам подмогой, особых бед ждать не приходится... Не бойся, все будет хорошо, Бог нас не оставит.

— Мое известие ты встретил, как я и ожидала, по-мужски. Теперь и у меня стало спокойно на душе, я даже рада. Хорошо, если бы родился третий сын, но это уж от меня не зависит, тут ничего не поделаешь.

— Какое имеет значение, сын у нас родится или дочь? Главное, чтобы ребенок был здоровым, а на это я крепко надеюсь. Судьба нас до сих пор миловала — все семеро здоровы, помогают растить младших, и нам жизнь облегчают.

— Я счастлива это слышать, теперь радости моей нет границ. Не в обычае у нас прилюдно обниматься да целоваться, но давай обнимемся — вокруг ни души, нас разве только один Бог может увидеть, да и он не осудит, мы ведь шестнадцать лет как женаты...

Муж и жена приласкали друг друга и, веселые, вернулись к работе.

После полудня продолжили молотьбу. Теперь и Мариам села на молотильную доску, с улыбкой наблюдая, как младшие девочки сталкивают друг друга с доски и с хохотом кувыркаются среди наполовину обмолоченных снопов. Тэкле женским чутьем угадала причину радости Мариам, ей тоже передалась общая радость молотильщиков.

Вечером быков выпрягли из молотильной доски. Люди, немного передохнув, принялись носить в саманник осыпавшуюся мякину. Вскоре повеяло вечерней прохладой. Пятеро молотильщиков — Василий, Мариам, Тэкле, Нуца и Серго — начали отвеивать мякину от зерна. Время от времени они жмурились, защищая глаза от пыли, затем снова открывали их, с улыбкой глядели друг на друга и радовались, радовались без конца при виде груды зерна на гумне, каждое их которых было величиной с кизиловую косточку. Окончив провеивание, зерно окропили водой. С первого гумна было собрано сорок батманов пшеницы.

Ближе к закату груды зерна на гумне покрыли коврами на случай дождя. Утолив голод приготовленным Гогуцей ужином, все вскорости легли спать. Остался бодрствовать только Василий. До восхода луны, вооружившись вилами, он носил оставшуюся после провеивания мякину к уже сложенной в саманнике, не жалея сил, как будто этот дополнительный труд был необходим отцу, ожидавшему восьмого ребенка.

В несколько минут Василий закончил работу и, потный, расстегнув пуговицы рубашки, чтобы охладить грудь, опустился на циновку под ореховым деревом. Нелегкие думы одолевали его: «Права ты, моя Мариам, нелегко нам, наверное, будет растить восьмерых детей. Может, ты права и в том, что лучше было бы, если б родился мальчик, а не девочка. Девочки вырастут, выйдут замуж, а мальчик останется в семье и будет подмогой в делах. Если к Тэкле никто не пойдет в зятья и Оля уйдет к мужу, то мой надел, даже разделенный на три части, прокормит моих мальчиков. Кто знает, а вдруг мой младший сын покажет себя, получит хорошее образование в городе, устроится на работу и не станет требовать своей части у братьев, тем более что, если Тэкле возьмет в дом зятя, трети от половины моего надела мальчикам может уже не хватить. Ну а если, в худшем случае, все трое братьев останутся в деревне, то и тогда можно найти выход».

Занятый этими мыслями, Василий заснул на циновке. Разбудила его ночная прохлада. Он отпил немного воды из стоявшего там же кувшина, умылся и на цыпочках направился к бревенчатому дому. Дверь дома оставили открытой. Василий тихо, чтобы никого не разбудить, вошел и, не раздеваясь, прилег рядом с Мариам и уже безо всяких мыслей в голове, смежив веки, заснул.

.......

В труде и радости бежали дни. Все дети, кроме Пации и Тины, уже ходили в школу, Серго учился в пятом классе гимназии, а Нуца обучалась кройке и шитью у известной на весь Чиатура модистки Элибо Абдушелишвили.

На Рождество вся семья собралась вместе. До полуночи 24 декабря Мариам и Нуца были на ногах, занятые последними приготовлениями к празднику Рождества Христова. Нуца первой изо всех детей заметила положение Мариам, беременность которой уже становилась заметной. Она без слов обняла мать, и слезы радости покатились из глаз.

— Милая ты моя мама! Теперь нас будет восемь братьев и сестер. Это же здорово! Даже если будет шестая девочка, и то неплохо, а уж третий брат — наша заветная мечта.

— Присмотрите-ка лучше за малышами, как бы у них не появилось чувство ревности. Не обидели бы ребенка, не вышло бы какого греха, — урезонила дочь Мариам.
Скоро вся родня и соседи уже знали, что Мариам и Василий ждут восьмого ребенка. Соседям не было до этого особого дела, однако среди них нашлись такие, кто с пренебрежением говорил Мариам:

— Мало тебе семерых замарашек, благословенная, зачем понадобился еще восьмой?

— Детки у меня все как на подбор, как вы смеете называть их замарашками, — гордо отвечала Мариам.

А Кетеван, бездетная супруга Антона, двоюродного брата Василия Бицадзе, и вовсе исходила завистью из-за того, что по двору родственников скоро затопает восьмой ребенок, и голосок его сольется с голосами старших братьев и сестер.

Настал праздник Вознесения Христова. В этот день религиозными правилами было запрещено работать на поле мотыгой. Василий взял топор, топорик с крюком, запряг быков, сел в телегу и поехал в Бринджоула. Земля этой местности, со всех сторон окруженной лесами и скалами, была весьма плодородной. Чтобы кукурузное поле получало как можно больше солнца, Василий решил вырубить росшие по краям поля лес и кустарник. Это была работа на целый день, потому он сказал Мариам и Тэкле, что хорошо было бы, чтобы ему принесли в Бринджоула обед, если они или девочки не будут слишком заняты. На душе у него было весело, работа спорилась.

Он даже не заметил бы, что приближается время обеда, если бы на скалистой тропинке не показалась Тэкле с корзинкой на плече.

— Бог тебе в помощь, деверь! Готовь подарок за добрую весть — у Мариам родился мальчик, поздравляю тебя с рождением третьего сына!

— Спасибо, невестушка. А как роды прошли? Вовремя ли повитуху вызвали?

— Повитуха не понадобилась. Ты, наверное, был еще на полпути, когда она подозвала меня и сказала: «Тэкле, дорогая, согрей-ка мне кастрюлю воды, да поторопись, кажется, у меня начинаются роды». Я завела ее в свою комнату, постелила постель и не успела еще согреть воды, как она уж родила. Если б ребенок не подал голоса, я бы, наверное, даже не узнала об этом, так быстро все произошло.

— Справедлив Бог. Правду сказать, я немного боялся, ведь после рождения Тины Мариам три года болела, и четыре года спустя, ей, должно быть, трудно было рожать.

— Если бы Бог существовал, он не послал бы мне столько страданий. Ведь мой Авель так и пропал без вести, но что ж поделаешь, хоть и выпала мне на долю черная судьба, все же — да будет воля Его, если он и в самом деле где-нибудь существует.

— А подарок за добрую весть за мной, невестушка. Как же нам назвать мальчика?

— Об одном прошу, если не рассердишься — только не называйте его Авелем, не хочу я верить, что он не вернется. Этим именем можно будет потом назвать внуков, если будет такое желание.

— Моя Тэкле! Авель — мой младший брат, не дай Бог услышать мне о его смерти. Оставим имена Авель и Василий для наших внуков. Встретил я недавно нашего протоиерея Иосифа Церетели, расспросил он меня о нашем житье-бытье. Оказалось, он знал, что мы ждем восьмого ребенка. Вот он мне и говорит: «Хоть и бытует такая пословица — ребенок еще не родился, а его уже Авраамом назвали, но давай все же выберем ребенку хорошее имя. Если будет мальчик, его можно назвать Андро». Это, мол, хорошее имя, по-гречески оно означает «мужчина», а Андрей Первозванный был святым апостолом Бога нашего.

— Андриа... Не знаю, как бы оно людям смешным не показалось. Говорят, был один такой Андриа у Чипашвили...

— Тем лучше, ведь и Чипашвили тоже Бицадзе, это одна из ветвей нашего рода, а я слышал, что не годится терять родовое имя.

— Ну ладно, ладно — Андро так Андро. Надеюсь, никто не будет против.

По возвращении домой Тэкле убедила всех, что мальчика следует назвать Андро. Через три дня в церкви Святого Георгия состоялись крестины. Благочинный Николай Церетели — отец Иосифа Церетели — совершил обряд крещения. Крестные Самсон и Элисабед Бицадзе повесили на грудку крестника золотой крестик на цепочке и понесли домой двенадцатого члена семьи, нареченного именем Андро Бицадзе.
Этим маленьким мальчиком был я.

............

Раннее утро 1 августа 1922 года. Солнце, сиявшее на чистом, без единого облачка небосклоне обещало знойный день. Хорошо еще, что успели второй раз промотыжить кукурузное поле. Теперь сельские труженики могли передохнуть и использовать оставшиеся летние дни для заслуженного отдыха.

Отдых! Это только так говорится. На самом же деле, разве может трудовой крестьянин оставаться праздным? С ранней весны до поздней осени он трудится, не покладая рук. Он до того устает, что порой с заходом солнца валится на постель, и, не успев омыть натруженные руки и ноги, засыпает крепким сном. Мужчина, глава крестьянской семьи, августовские дни проводит преимущественно в лесу, заготавливая дрова на зиму.

Вечером, накануне того дня, о котором идет речь, Мариам собрала Василия в дорогу и на рассвете проводила его в лес. Остальные одиннадцать членов семьи остались дома. Младшие девочки — Елена, Оля, Пация и Тина — с самого утра погнали на луг гусей, корову и овец, а Нуца и Гогуца занялись шитьем. Серго и Ладо опрыскивали виноградник медным купоросом, Тэкле и Мариам возились по дому, готовили обед, а я, как самый маленький, был освобожден от семейных обязанностей и, развалясь в тени орехового дерева, читал книжку. Когда подошло время обеда, на траве под дубом накрыли стол. Одиннадцать членов семьи уже собрались приступить к трапезе, как вдруг Нуца сказала:

— Тетушка Тэкле поставила на стол кувшин холодного вина к обеду, а хорошо бы еще кувшинчик с холодной родниковой водой.

— Поздновато вспомнила об этом, доченька, раньше надо было думать, —  . ответила Мариам.

Но остальные девочки хором возразили, что, мол, вовсе не поздно, а кувшинчик холодной воды должен принести самый младший из нас — по поговорке: «Водица — за младшим». Я, конечно, сразу смекнул, что речь идет обо мне, схватил новый глиняный коричневый кувшинчик, сбросил с ног бережно хранимые мною коричневые сандалии и помчался к роднику. Не пробежав и половины пути, я споткнулся о камень. Кувшин, к счастью, остался цел, но ноготь на большом пальце правой ноги был сломан, и кровь лилась ручьем. Однако я продолжил путь, сначала прыгая на одной ноге, а затем снова бегом. Достигнув родника, наполнил кувшин, обмыв, кстати, пострадавший палец водой, и стремглав побежал назад. Обрадованный тем, что так быстро справился с поручением и принес воду, я совсем позабыл о больном пальце, ожидал, что меня похвалят — дескать, вот какой молодец наш маленький братец!
 
Но вместо этого младшие сестренки вдруг захихикали и насмешливо заговорили:
— Чтоб тебе пусто было! Что за воду ты нам принес? Набрал, наверное, в кувшин гнилой воды из старой кадки по дороге, иначе как ты мог так быстро обернуться?
Слова эти как громом поразили меня. Не помня себя от обиды, я ударил кувшин о землю и разбил его, думая про себя: «Пусть вас Бог накажет! Подите вы с вашим обедом!». И побежал в виноградник.

После обеда меня отыскал Ладо, взял за руку и повел домой. Он заметил меня, когда, несправедливо обиженный, я брел по дороге, твердо решив сегодня не обедать. Около марани (это огромный глиняный кувшин, выше человеческого роста, порой — намного выше, в котором грузинские крестьяне с доисторических времен делали домашнее вино. Марани зарывают в землю как минимум на две трети) мы остановились и Ладо сказал:

— Видно, тебе сейчас не до обеда, но на будущее все же запомни: если не будешь держать себя в руках в ситуации, подобной той, в которой ты сегодня оказался, можешь снова, не подумав, совершить такую же ошибку, и тогда ничто тебя уже не оправдает. Я верю, что ты и вправду принес воду из родника, но кувшин снаружи был еще мокрым, и можно было подумать, что в нем вода из старой кадки, несмотря на то, что твой окровавленный большой палец свидетельствовал о том, что ты выполнил возложенное на тебя поручение быстро и охотно. Вот только непонятно, чем провинился перед тобой разбитый кувшин? Неужели не мог подождать, пока попробуют воду и убедятся, что она действительно принесена из родника. Тогда никто бы не сомневался, что ты и вправду молодец. Больше так не поступай! Если твой поступок станет причиной недоразумения, дай возможность сомневающимся разобраться в обстановке. Поверь, правда всегда торжествует.

Иногда я забываю это мудрое наставление моего среднего брата и тогда невольно попадаю в беду.

..........

Осенью нашей семье пришлось столкнуться сразу с несколькими проблемами. Серго не захотел продолжать учебу в Тбилисском университете и просил отца изыскать средства для того, чтобы он мог получить образование за границей. Для этого в первую очередь требовалась валюта. У Василия не было никаких сбережений, за исключением нескольких золотых десятирублевиков из приданого Мариам, поэтому он вынужден был по секрету рассказать о проблеме нескольким преданным ему соседям и родственникам. С их помощью Василий сумел собрать около тысячи французских франков, но Серго неожиданно отказался от своего намерения, по-видимому, из-за того, что этой суммы после покрытия путевых расходов хватило бы не больше, чем на два-три месяца жизни во Франции. Отказ сына прозвучал для Василия как гром среди ясного неба. Запутавшись в долгах, он не знал, что предпринять. Дело дошло до того, что отец и сын перестали разговаривать друг с другом.

К этому добавилось еще одно обстоятельство. Моя старшая сестра Нуца, первенец в нашей семье, отличалась красотой, скромностью и хозяйственностью. Многие парни мечтали взять ее в спутницы жизни. Студент юридического факультета Тбилисского университета по фамилии Капанадзе настойчиво добивался у Мариам и Василия ее руки.
Трудно сказать, было ли это юношеским увлечением или настоящей любовью. Однако Нуца держалась холодно, и положительного ответа Капанадзе не получил. Тогда он решил похитить девушку. Для всего рода Бицадзе это было бы несмываемым оскорблением, потому Нуцу день и ночь тайно караулили вооруженные защитники. Положение осложнялось еще тем, что избранник самой Нуцы, красивый, видный и довольно образованный парень Макар Дарбаидзе по ряду причин не мог ввязываться в неприятности.

К счастью, любовь преодолела все препятствия, Нуца с Макаром отпраздновали пышную свадьбу, несмотря на наглые угрозы соперника, и жизнь семьи вошла в прежнее русло.