Лазурит

Знакомьтесь: Людмила Михайловна Милославская – журналист и прозаик из г.Пензы. Повести и рассказы Милославской публиковались в российских литературных журналах и имели неплохие отзывы. В 2016 году вышла её книга «Эльф и Певец». Отрывки из этой книги мы и предлагаем вашему вниманию. Книга рассчитана на школьную и юношескую аудиторию.
                Лазурит
                (фэнтези)

…Небесно-голубой, нежный, он невесомо лежал на ладони, наполняя кожу руки приятным холодком. Казалось, ещё немного; и он скатится вниз прохладной капелькой. Вика поднесла камень близко к лицу;никакого изъяна. Огранка безупречна: линии самоцвета, словно живые, плавно переходя в изгибы, четко обрисовывают контур подвески. А если подержать лазурит немного в темноте, он начинает мерцать немигающим светом далёкой звезды. Этот талисман подарил ей Игорь. Вика решила, что непременно наденет подвеску с лазуритом завтра в день своего рождения. Пусть все подруги видят, какое чудо подарил ей любимый. С этой счастливой мыслью девушка уснула.
Ей снился странный сон… Ночь. Сухая каменистая равнина, в дали на горизонте;горы. Она стоит посередине равнины одна, но ей не страшно. Вот из-за туч показалась луна. Её матовый блеск высветил какой-то камень, лежащий возле ног девушки. Вика, как заворожённая, подняла его. Это был он, её лазурит. Но вот в её руке появляется второй камень, третий,;целая горсть голубых самоцветов! Вика, как ребёнок, радостно смеется своей находке. Она вытягивает вперёд ладони, чтобы полюбоваться блеском камней на расстоянии. Они маги-чески переливаются в лунном свете. И вдруг один из камней начинает краснеть. Он багровеет и набухает, напоминая уже гранат или рубин. Ещё чуть-чуть, и он скатится вниз огромной каплей липкой крови. Вика вскрикивает в ужасе, хочет проснуться, но сон продолжается…
                I
Али проснулся затемно. Кишлак ещё спал, отдыхая от тяжёлых трудовых будней. Тишина нарушалась лишь сонными криками ослов да гулом горной реки. Сквозь небольшое окошечко глиняной мазанки вместе с предрассветным ветром
потянуло горьковатым дымом костра. «Должно быть, пастухи жгут в горах», – догадался мальчик.
Чуть покашливая, стараясь не разбудить младших ребятишек, спящих вповалку на полу, поднялась Зейнеб, мать Али.
;Уже встал, сынок? Как ты себя чувствуешь, лучше? – заботливо спросила она, погладив мальчика по голове,; может, не пойдешь сегодня в  карьер? Ты выглядишь таким усталым…
Али отрицательно помотал головой.
Мать тяжело вздохнула:
;Тогда подожди немного, я испеку лепешек. Возьмешь
с собой на обед.
Накинув на плечо серое латаное покрывало, женщина вы-шла на улицу. Там, в крохотном дворике, возле их глинобитной хижинки приютился тандыр-печь для выпечки хлеба. Собрав остатки ячменной муки и замесив тесто, Зейнеб ловким движением прилепила лепешку на внутреннюю стенку печи. Теперь только разжечь тандыр, и лепешка испечётся быстро.
Аромат свежевыпеченного хлеба щекотал ноздри. Пять лепешек. Женщина горько улыбнулась. Только пять  лепешек и кусочек вяленого мяса – вот все, что осталось на сегодня. Разве этого хватит на всех? А чем кормить детей завтра? Хорошо, хоть сердобольные соседи время от времени помогают кто чем может, иначе бы семье не выжить. Хотя жители горного кишлака не намного богаче, чем они. Но Аллах велел помогать вдовам и сиротам в первую очередь. И люди чтут этот закон. Смахнув непрошеную слезу, Зейнеб завернула три пахнущие золой лепешки в чистую тряпицу, достала бурдюк с холодной водой. Это – для Али…
Проводив старшего сына до ущелья, мать долго смотрела ему вслед. Худой, по-мальчишески загорелый, Али ловко пробирался меж камней, осторожно нащупывая босыми ногами тропинку. Вот он обернулся и помахал матери рукой. У женщины болезненно сжалось сердце. Мальчику едва минуло двенадцать лет, а он уже единственный кормилец в семье, её главная опора и надежда. И работает наравне со взрослыми мужчинами
в горных карьерах, да только мало платит ему хозяин Исмаил-бей.
А ведь ещё совсем недавно в их семье было всё благополучно. Муж Зейнеб, простой дехканин, работал в поте лица на своём клочке земли, содержа семью, а она, как и все афганские женщины, вела хозяйство, воспитывала детей. И хотя порой едва сводили концы с концами, но в доме всегда была еда. А если год выдавался урожайным, то и вовсе наступал праздник! Вся семья лакомилась аппетитным пловом, свежими гранатами и даже сочным мясом дикой козы. Но потом началась война. Пришли талибы, они убили мужа Зейнеб и ещё нескольких мужчин из их кишлака. И тогда уцелевшие жители ушли в горы, оставив всё, что имели – землю, кров. В горах трудно выжить, но человек ко всему привыкает. Даже к каторжной работе и беспросветной нужде. Пусть так, лишь бы не слышать выстрелов и не ложиться ночью спать в страхе, что эта ночь может быть последней для тебя и твоих детей. Женщина тяжело вздохнула и побрела в кишлак.
                II
В карьере, где работал Али, добывали лазуриты. Обнаружить эти полудрагоценные камни было чрезвычайно сложно; видимо, месторождение здесь было не особо богатое, да и работа велась по-старинке. Взрослые мужчины что есть силы долбили кирками скальную породу, а мальчишки, вроде Али, тянули непосильные тачки с камнями и щебнем. За всю эту каторжную работу люди получали самую малость – несколько монет
в день и кусок баранины. Возможно, в древнем мире так ценили труд рабов. Но здесь, в полуфеодальных афганских горах никому даже в голову не могло прийти требовать прибавки у хозяина. Да и, в отличие от рабовладельца, толстый Исмаил-бей никого силой не держал и плёткой не бил. Хочешь – вкалывай, не хочешь – уходи. Только чем будешь кормить семью? В горах землю не возделать и урожай не собрать. Правда, подростки доставляли почтенному бею головную боль: по закону их нельзя было использовать на тяжёлых работах, и они работали нелегально. Да и какой закон в горах? Ни Красному полумесяцу, ни самому Аллаху не добраться!
Самодовольно погладив кучерявую бороду, Исмаил-бей встряхнул мошной, привязанной к поясу халата. Десятка два лазуритов, находившихся в ней, отозвались хрустальным звоном. Эх, мало, мало ещё товара! Надо бы пообещать работникам, что он добавит ещё несколько монет и даст один выходной день каждому, кто найдёт камень. Такие посулы разжигают в людях желание усердно работать. (Кто-кто, а старый лис это хорошо знал.) Он взглянул вниз, где запылённые, промокшие от пота мужчины яростно дробили камень. От стука молотов и скрежета тележек ничего больше не было слышно. Добавить сюда немного огня и запаха серы – будет настоящее пекло. «Ты что, шайтан, заснул? Ползёшь как черепаха!» – сердито прикрикнул он на одного из подростков, натужно толкающего непокорную тачку. Но вдруг, словно сообразив что-то, добавил елейно: «Аллах с тобой, отдохни». И обращаясь ко всем, торжественно провозгласил: «Правоверные, пришло время молитвы и обеда».
Утирая со лба бисеринки пота, подросток Мустафа привалился к каменной глыбе порывисто дыша: «Сил моих нет. Не могу я больше так! Уж лучше с пастухами буду уходить надолго из кишлака, чем тут пропадать. В горах я буду вольный, как ветер, а здесь я – последний раб! Может и ты со мной, Али?». Медленно дожевывая лепешку, товарищ покачал головой: «Нельзя мне никак. Я мать должен кормить и сестрёнок. Ну, уйду я в горы, а им что делать? Работы больше нет. В долину вернуться нельзя. Там стреляют». Мустафа настороженно приблизил лицо к уху друга и зашептал с горячностью: «Мужчины говорят, что и в карьере уже стрельба слышна! Ещё немого, и здесь будет то же, что и в долине. Уходить отсюда надо, пока нас всех не перестреляли, как воробьёв! Да не попасть мне в царство гурий, если завтра я сюда приду. И тебе советую – уходи, пока не поздно…».Возвращаясь затемно домой, Али чувствовал, как его качает из стороны в сторону, словно он всё ещё толкал перед собой гружёную тачку. Ладони саднило, икры ног мелко дрожали. Голова гудела, как набат. Пожалуй, Мустафа прав. Он тоже уйдет. Только сначала (мальчик судорожно глотнул вечерний прохладный ветер)  он выполнит то, что задумал.
                III
Вика не могла понять, как очутилась здесь. Кажется, только что она была на каменистой равнине, затем видела огни костров высоко в горах, сидящих перед ними пастухов. Всё это было ночью. Девушка словно путешествовала во времени. Она могла всё видеть, слышать, чувствовать, но её, похоже, не видел никто. Сухие травы тихонько шуршат под её ногами, когда Вика почти невесомо ступает по ним и словно скользит по воде. Несмотря на то, что она босиком – ей совершено не холодно.
И всё кажется возможным – даже летать, как птица. Но ей не хочется сейчас лететь, она бредёт тихонько по кишлаку, видит, как гаснут последние звезды, бледнеет небо и постепенно розовеет на востоке. Скоро взойдёт солнце, проснутся жители кишлака и закипит трудовая жизнь, полная невзгод и трудностей. Вика знает это. Ей хочется остаться, помочь беднякам. Но какая-то необъяснимая сила влечёт её дальше. С первыми лучами солнца девушка достигает каменоломен. Пропасть карьера огромна. Дно зияет осколками бурых камней, напоминающих гигантские зубы животного. Как хищная пасть, пропасть жадно оскалилась и ждёт своей жертвы. Вике становится страшно, она пытается крикнуть, но у неё нет голоса. Хочет убежать, но ноги девушки словно прилипают к краю обрыва. Зажмуривая глаза от ужаса, Вика боится пошевелиться, пытаясь не смотреть туда, вниз… Постепенно карьер заполняется людьми. Слышны их разговоры, глухие стуки лопат, скрежет тачек и тележек. Видя эту картину, Вика вдруг ясно осознает – над этими людьми нависла беда. И несмотря на то, что вся её душа кричит об этом, а сознание пульсирует болью, сделать Вика ничего не может. На секунду перед её глазами встаёт трогательное полудетское лицо, и затем всё растворяется, как в тумане…
…Али снился сверкающий лазурит огромных размеров. Точно такой же, какой он мечтал найти. Вот найдёт он такой камень, и хозяин заплатит ему достаточно много монет, чтобы их семья могла пережить зиму. Ну а весной – кто знает? Может, их жизнь изменится к лучшему. Мальчик глухо застонал во сне и повернулся на бок. Обеспокоенная мать присела рядом, положив руку ему на лоб. Будь что будет, но здоровьем ребенка Зейнеб не может больше рисковать! Разве виноват он, что увидел свет с рождения в убогой хижине бедняка, а не в богатом доме? Чем виноваты несчастные дети, что по воле небес прозябают в нищете, лишённые отца? И силясь остановить давящие грудь слёзы, прошептала, целуя сына в затылок: «Спи спокойно, мой ягненочек, Аллах не оставит нас!».
…Утром, несмотря на запреты матери, Али всё-таки ушёл в карьер. Уверил Зейнеб, что это в последний раз, что ещё два-три дня усердной работы, и он бросит это занятие. Правда, ни словом мальчик не обмолвился о том, что слышал от Мустафы. Зачем пугать родительницу? Может, до ущелья талибы и не дойдут вовсе. Однако, добравшись до места, Али почувствовал что-то неладное.
Работников было уже намного меньше, чем вчера, лица мужчин – суровые и встревоженные. Те, кто вышли на работу, не торопились браться за кирки и лопаты, а, сгруппировавшись в кучку, что-то сосредоточенно обсуждали. Увидев в одной из групп соседа из родного кишлака, Али подошёл к нему: «Дядя Услумбек, что случилось?». Худой, с обветренным лицом и воспалёнными от пыли глазами, Услумбек строго посмотрел на мальчика: «Вот что, Али-джан, разворачивайся и быстро уходи отсюда. Я думаю, хозяин тоже свернёт работы. Надо быть последним ослом, чтобы не понимать, что находиться здесь уже опасно!».
Не успел он договорить, как появился Исмаил-бей в сопровождении своей охраны. Зябко кутаясь в шерстяной халат от утренней свежести, хозяин скорчил недовольную мину при виде того, что работы приостановлены. Из толпы мужчин вышел седобородый аксакал в рваном халате, самый старший из работников, но ещё крепкий не по годам. Почтительно поклонившись, он начал: «Да продлит Аллах твои годы, о почтенный Исмаил-бей! Ты знаешь, что мы усердно работали не на страх, а на совесть. Ты один в округе дал нам работу, чтобы мы могли прокормить свои семьи. Работа была тяжёлой, но мы не роптали, ибо знали, что ты – наш благодетель. Но теперь наши сердца полны тревоги, поскольку звуки стрельбы доходят уже и до ущелья. И не сегодня-завтра здесь развернется настоящий бой! Мы просим тебя, о почтеннейший, заплати нам за предыдущий день и отпусти с миром!».Досадливо поморщась от последних фраз, толстый Исмаил-бей поднял руку, призывая всех к молчанию: «О, правоверные! Моё сердце скорбит вместе с вами о том, что нашу землю раздирает жестокая война между воинами Аллаха и неверными. Я прекрасно понимаю, какой опасности подвергается каждый из нас в этом подлунном мире. Но не на-до преувеличивать опасность там, где её ещё нет! И скорее верблюд пролезет через игольное ушко, чем до гор доберутся талибы. Безопасность я гарантирую. Поэтому я предлагаю каждому из вас поработать ещё два-три дня. Я плачу каждому вдвое больше прежней цены. А потом – клянусь бородой Пророка – я сверну все работы!».На том и порешили.
                IV
Лихорадочно переворачивая щебень, Али с удвоенным рвением разбирал горную породу. Так и кажется, что где-то
в мусоре и камневой крошке притаился прохладный голубой лазурит. Нет, всё не то, не то! Как часто в короткие обеденные перерывы мальчик готов был рыдать от бессилия и сознания собственной беспомощности! Второй день, отпущенный на работы, подходил к концу, а он так и не нашёл свою мечту, свой голубой самоцвет. И дело было уже не в хорошей награде за камень, это становилось его навязчивой идеей, идеей фикс. Али помнил о древнем предании, гласившем, что существует дух гор. Свои богатства он раскрывает неохотно и далеко не всем. Но если его очень попросить, он обязательно исполнит просьбу. Только никто не знает, какую цену потребует он за свою помощь. А что, если рискнуть? Ну, что стоит духу гор выполнить одно маленькое желание? Чёрные глаза мальчика сверкнули решимостью. Осторожно, чтобы никто не заметил, он обогнул огромный серый валун и, надежно спрятавшись в этом укрытии, стал горячо молиться, обращаясь взглядом к небу и горам одновременно. Али просил деву гор Джамиле послать ему удачу, клятвенно заверяя, что больше никогда ни о чём не попросит.  Он настолько пристально, до боли вглядывался в горную высь, что сквозь зеленоватую дымку, окутавшую вуалью вершину гор, ему почудился женский силуэт. Красивое женское лицо, обрамлённое темными волосами и словно выточенное из слоновой кости, казалось полусонным. Густой водопад волос струился по плечам и, как покрывало, закрывал всю спину незнакомки. Светлая ткань одеяния обволакивала всю фигуру плавными линиями, от чего сама фигура казалась невесомой и словно плыла в предвечерней дали. На шее у незнакомки на золотой цепочке мерно покачивался голубой лазурит. Камень сиял, переливался разноцветными огнями, искрился, рассыпаясь голубыми звездами. Зрелище было до того завораживающее, что Али, как зачарованный, не мог оторвать от него взгляда! Это было как фантом, наваждение. Таинственная незнакомка подняла глаза, и глубинный зелёный цвет их, схожий с зеленоватой дымкой гор, проник в самую душу мальчика. Видение длилось несколько секунд. Дух гор услышал Али.
Возвращаясь домой, Али даже не чувствовал привычной усталости.И когда Гульнар, его пятилетняя сестрёнка, выскочила ему навстречу, он легко подхватил её на руки и радостно закружил. «Али-джан, сынок, у тебя хорошие новости?»;впервые за долгое время на лице Зейнеб появилась улыбка. Мальчик смутился. «Мама, я просто чувствую, что скоро у нас всё будет хорошо. Хозяин неплохо заплатит мне за работу, и мы не будем больше голодать. И я наконец-то смогу купить вам платок, мама, а сестрёнкам сладости!». При последних словах младшие детишки весело захлопали, выражая одобрение брату. «Ах вы, мои козлята!;растрогалась женщина.;Какое счастье, что Аллах послал мне вас всех. Как бы я одна жила без вас в этом мире?!». И Зейнеб с нежностью обняла детей.
                V
Утром, проводив сына как обычно на работу и переделав множество домашних дел, женщина взялась было мести пол во дворе, но вдруг почувствовала необъяснимую тревогу. Или это день выдался пасмурным и серым? Она не могла понять, почему ей вдруг стало не по себе. Прислонившись к стене хижины, Зейнеб на секунду закрыла глаза. И почему-то сразу перед ней встало лицо покойного мужа. Встряхнув головой, как бы сбрасывая наваждение, она с жадностью напилась холодной воды. Но тревога не только не ушла, а наоборот, тупым гвоздём вошла в самое сердце. Беспокойство заполнило всю её душу, разрастаясь в ней всё сильнее и сильнее, как горный колючий кустарник. Кровь настойчиво стучала в висках, а тело словно лихорадило. И наконец в мозгу отчетливо всплыла мысль: «Али!». Кликнув старшую дочь и приказав ей следить за малышами, Зейнеб опрометью бросилась за сыном.
                VI
…Видя, как сгущается туман над горами, хозяин принялся торопить работников: «Быстрее, быстрее, шайтан вас возьми!». Он с опаской поглядывал на небо: а ну как плотная пелена накроет весь карьер? Тогда придётся остановить работу раньше срока, и он потеряет свои деньги. И так пришлось надбавить эти дармоедам, чтобы лучше работали. Но люди не нуждались
в понукании. Как вьючные животные, почуявшие грозу, торопятся поскорее уйти с опасной тропинки, так и они работали
в неестественной спешке. Один раз тачки даже чуть не столкнулись друг с другом. Не миновать бы тогда увечья мальчишкам.
Свалив очередную порцию камня прямо на землю, Али вдруг показалось, что в середине кучи что-то блеснуло. Неужели каменотёс Анвар, которому помогал Али, в тумане не разглядел, что вместе с мусорными отходами он вывалил и лазурит?! Да, так и есть. Мальчик что есть силы ущипнул себя за руку. Нет, он не спит. Запустив руку в груду камней, он извлек из них голубой самоцвет. Боясь пошевельнуться, чуть дыша от восторга, мальчик стоял, вытянув вперед руку, и с благоговением любовался небесным камнем. Губы его беззвучно прошептали: «Дух гор, ты меня услышал…». Али не знал, сколько времени он так простоял. Из оцепенения его вывел гневный оклик хозяина: «Эй, мальчишка, ты нашёл что-то? Чего ждешь? Быстро неси сюда!». От неожиданности мальчик попятился, чуть было не налетел на гружёную тачку и, чтобы не столкнуться с ней, резко дернул вправо. Босые ноги заскользили, он потерял опору и ухватился рукой за какой-то куст, а потом шагнул вперед. Дикий крик Услумбека «Назад, обрыв!!!» – было последнее, что он услышал.

…Проснувшись вся в холодном поту, Вика долго лежала молча, прислушиваясь к учащенному биению собственного сердца. Затем встала, налила в стакан воды и начала пить маленькими глотками, пытаясь успокоиться. Однако зубы дробно постукивали о стакан, словно при ознобе. И ей пришлось приложить немало усилий, чтобы унять эту непонятную дрожь.
И что это за сон такой, который так сильно подействовал ей на нервы? Словно вещий сон, сон-предупреждение. Осторожным движением, будто опасаясь чего-то, девушка отодвинула штору на окне. Темная спокойная ночь, горевшая мириадами звёзд, величаво раскинулась по всему горизонту. Созерцание природы несколько успокоило Вику. Забравшись под тёплое одеяло, она свернулась калачиком и заснула…

…Али лежал на дне обрыва, раскинув руки, словно пытаясь взлететь. Из разбитой головы тонкой струйкой медленно сочилась кровь, смешиваясь с пылью. Широко открытые глаза мальчика неподвижно смотрели в небо. В них застыл немой укор Вселенной, которая поманила мечтой да и обманула. Рука мальчика всё ещё крепко сжимала лазурит. Мужчины с окаменелыми лицами стояли рядом. Молча они смотрели на мальчика, ещё до конца не осознавая трагедии, которая разыгралась на их глазах.
Первым очнулся каменотёс Анвар. Подойдя к Али, он опустился перед ним на колени и, закрыв глаза мальчику, про-шептал: «Да примет Аллах твою безгрешную душу…». Затем он поднялся и, обращаясь к остальным, сказал: «Помолимся о душе его, правоверные!». В этот же миг воздух сотряс нечеловеческий истошный крик: «Сынок!». От неожиданности все расступились, пропуская к телу сына обезумевшую Зейнеб. Она бросилась на грудь ребёнка, рыдая, причитая, захлебываясь слезами. Двое мужчин попытались было поднять ее, успокоить, но Зейнеб, как лютая тигрица, отшвырнула их. Упав вновь на труп сына, она вдруг вся обмякла и словно замерла успокоившись. И только бледные губы её беззвучно шептали: «За что? За что?».
Боясь потревожить святое материнское горе, сильные мужчины оцепенело продолжали стоять рядом. Они не знали, что им нужно делать в этот момент. Да и кто знал? Поэтому никто и не заметил, как подкрался рыжий косой Хамид, слуга Исмаила-бея. Ловко, словно кошка, он разжал пальцы мальчика и хищным движением вырвал из них лазурит. Затем, хладнокровно бросив несколько монет убитой горем матери, он поспешил удалиться. Да ещё громады тёмных гор, равнодушно взирающие на гибель ребёнка, оставались холодны и безучастны.
                Эпилог
Утром Вика встала, как обычно, в семь часов, не потому, что нужно было с утра в университет, а просто потому, что она так привыкла. «С днём рождения, доченька!» – первое поздравление она услышала от мамы. На кухне с приходом именинницы поднялся веселый гвалт. Мама, сестрёнка, тётя с утра хлопотали у плиты, готовя угощение: пекли, варили, тушили, жарили; стуча ножами, нарезали салаты, и теперь на несколько минут прервали свои хозяйственные хлопоты, чтобы поздравить Вику.
;Мама, да куда столько еды? – изумилась девушка, приоткрыв тяжёлую крышку жаровни и вдыхая тонкий аромат специй. – Приглашенных будет совсем немного.
– Ничего, ничего, не каждый день тебе двадцать лет исполняется! Закатим пир горой, угостим всех на славу. Лишним не будет.
В прихожей настойчиво зазвонил телефон. «Я сама!» – девушка бросилась к аппарату. Межгород. «Здравствуй, Викуша!». Этот тембр голоса она бы узнала из тысячи; он принадлежал Игорю. Как жаль, что он за сотни вёрст отсюда, на соревнованиях, и нет возможности быть рядом с ней в такой замечательный день! «Да, да, спасибо за поздравления! Я тоже соскучилась. Желаю вашей команде победы, возвращайся поскорее!». Девушка вздохнула. Однако надо приводить себя в порядок и помочь тёте с сервировкой стола: скоро начнут собираться гости… Закалывая локоны перед зеркалом, девушка примерила подвеску с лазуритом. Да, действительно, жених не ошибся
с подарком. Камень был ей изумительно к лицу. Он очень шёл
к её тёмным волосам, светлому праздничному платью, да и просто был хорош. На секунду лицо девушки омрачила легкая тень. Почему-то вспомнился сегодняшний странный сон… Вика мотнула головой, отгоняя неприятные мысли. Да это всего лишь сон! Что только не приснится человеку. И прикрепив самоцвет к платью, она пошла накрывать на стол.

Вика опаздывала на занятия. Вчера засиделась с подружками допоздна, да ещё этот интересный концерт по телевизору… В общем,к своему стыду, она проспала. Такое случалось
с ней довольно редко, и особенно неприятно было то, что подобное случилось после дня рождения. Девушка досадливо дернула плечом: вот стоит она теперь на остановке, поёживаясь от утренней прохлады, а автобуса всё нет! Вике даже поесть было некогда, и хорошо, что мама на ходу сунула ей в сумку пакет
с пирожками: «По дороге съешь!». Шурша шинами по асфальту, подъехал автобус. Как удачно, что полупустой салон: можно устроиться на сиденье и, уткнувшись в окно, мысленно прокрутить в памяти семинарский конспект. Хотя, возможно, сегодня её и не спросят. Два дня назад она неплохо отвечала, и «латинистка» даже отметила, что спряжение глаголов Вика выучила лучше всех. «Stella, stellum, stellarum» – мысленно повторяла Вика, машинально жуя пирожок.
«Lupus, lupo…» –  и вдруг чуть не подавилась, поймав на себе чей-то пристальный взгляд. Из толпы пассажиров на неё смотрели чёрные мальчишечьи глаза. Вике стало не по себе. Уж очень знакомо было это бледное детское лицо с огромными грустными глазами. И во взгляде их читался немой укор. Где-то она уже видела этого мальчика, но где? На секунду отвернувшись к окну, девушка попыталась вспомнить, но в голове настойчиво проносилось лишь «Verba, verbum…». «Остановка Большая Садовая. Следующая – университет», – объявил водитель. Вика вздрогнула и подняла голову. Никого не было. Видимо, толпа схлынула на предыдущей остановке. Девушка в растерянности повертела головой. Салон полупустой; парень-студент в длинном тёмном пальто с музыкальными наушниками готовится к выходу, старушка с корзинкой дремлет у окна, молодая мамаша держит на коленях вертлявого малыша,
но больше – никого. «Да, не выспалась. Не стоит допоздна засиживаться у телевизора. Чего только не привидится!» – констатировала Вика и, подхватив сумку с сиденья, направилась к выходу.