Женька, Или спасибо Николаю

Колька с усмешкой наблюдал за бабушкой, за тем, как эта уже довольно пожилая женщина старательно собирала крошки со стола, оставшиеся на его поверхности после завтрака.
- Брось, бабуль, ерундой заниматься, это ж просто обычные крошки, - весело произнёс мальчишка, - Ах, ну да, тяжёлое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу… прям каменный век какой-то.
- Тяжёлое детство, говоришь? Да, тебе и не представить..
Евгения Павловна осторожно сгребла последние хлебные крупинки себе в горсть, бросила их в рот и тихо вышла на улицу. Села на скамеечку, вытерла передником запотевший от летней жары лоб, наклонила голову, рассматривая свои натруженные руки. На правой ладони краснел глубокий шрам, как вечное напоминание о том самом страшном дне из её, действительно, нелёгкого детства.
Да и у кого оно было простым это самое детство в тяжёлые послевоенные годы.
Далёкая, нищая послевоенная глубинка. Небольшой посёлок, образовавшийся на месте когда-то богатого дворянского поместья. В советские годы жизнеобразующим объектом, стягивающим население именно к этому месту, стал спиртовой завод. С его возведением обещали богатую, процветающую жизнь, престижные рабочие места, достойную заработную плату, и соответствующие промышленным зонам блага цивилизации. Но, то ли русская душа не приняла блага капитализма, то ли не смогла правильно «переварить» эти самые блага, однако обещанное счастье обернулось для местных жителей настоящим проклятием. Одним словом спивался народ, потому как несли в бутылках, канистрах, на халяву. Да и как не взять, когда «всё моё, всё колхозное»?
Быстро, как грибы после дождя, выросли возле завода две улочки небольших, но довольно добротных домиков. Каждый на два или три хозяина. Нищета была страшная. Стены, обмазанные глиной, обклеивали старыми газетами, зато полы, не как в деревенских избах, не земляные, а настоящие тёсаные. Размоешь их мокрой тряпкой, поскоблишь тесаком или топором, они и забелеются, и воздух свежий по дому пройдёт.
Женькин отец пришёл на завод разнорабочим, но и его не минула печальная участь: молодой работящий мужик через год пристрастился к «горькой чаше». Супруга его поначалу бранила мужа, а потом, чтобы ему меньше досталось, тоже стала прикладываться к бутылке.
Их маленькая дочка Женечка, как ласково когда-то звали её родители, из прекрасной белокурой малышки, превратилась в настоящую беспризорницу. Ей шёл всего12-й год, но она здорово управлялась по хозяйству, готовила, прибиралась дома, кормила скотину, словом, почти во всём заменяла недостающие руки хозяйки, пока настоящая хозяйка пребывала в состоянии очередного запоя.
Беспризорницей Женьку звали соседи за то, что она, лишившаяся материнской и отцовской ласки, могла подолгу засиживаться в домах у своих друзей, зная, что в родном никто не ждёт. Добрые люди нередко жалели «сироту при живых родителях»: кто за стол посадит, а кто и просто добрым словом одарит. А не очень добрые, не стесняясь выговаривали за вечно пьяных родителей, будто девочка и сама не понимала всю трагичность сложившейся в её семье ситуации. Тогда Женька становилась похожей на взъерошенного котёнка, отвечала резко и быстро, вскакивала и убегала в луга. Здесь за посёлком в ложбине у старого дуба было её тайное место. Она приходила сюда только одна. Здесь мечтала о другой счастливой, совсем не похожей на реальную действительность, жизни. Ветки огромного дерева мерно раскачивались и шелестели листвой у неё над головой, вторя в такт её мыслям, а крона кивала под порывами ветра, словно даря надежду на лучшую долю.

Солнце давно повернулось на лето. На дворе стоял май. Конец учебного года, а в школу идти катастрофически не хотелось. «Уроки не выучены, а лишняя пара в конце года мне совсем ни к чему», - рассуждала сама с собой девочка, «Не, не пойду сегодня. Да и по дому дел много».
Прислушавшись к тому, что происходит в соседней комнате, Женька поняла, что родители уже покинули дом в поисках очередной дозы выпивки. Отец давно уже не работал, да и мать выгнали с молочной фермы. Так что свободного времени было предостаточно. Как жила семья – непонятно. Ну, алкаш всегда на выпивку найдёт, а вот ребёнок. Председатель колхоза пожалел Женьку, разрешил ей раз в день приходить с трёх литровой банкой за молоком. Хоть с голода не умрёт, и то хорошо, да и в хлебопокарном цехе всегда краюху отрежут.
Только вот возраст у девочки начался переходный, появилась критичность к себе и окружающим, стыдно стало ей по посёлку ходить да подачки собирать. Но когда уж совсем было от голода невмоготу, приходилось проглатывать гордость вместе со слезами.
В редкие периоды «просветов» родители вместе с Женькой выходили на огород, да кое-как держали двух поросят, штук десять старых кур, которые уже и яйца почти не несли, но зато и зерна не просили, питались на подножном корме. Вот и всё нехитрое хозяйство. С периодичностью, примерно раз в месяц отец грозился зарубить одну из кур, чтобы можно было сварить настоящий наваристый борщ с мясом, как в нормальных семьях, но очередной запой срывал его грандиозные планы.
Тишина, к которой прислушалась Женька, оказалась обманчивой. Из терраски вместе с порывом свежего ветра в дом ворвалась злая, страдавшая от жуткого похмелья мать.
- Женька, сволочь ты эдакая, ты всё ещё спишь, скотина, а дома пожрать нечего! Разлеглась, понимаешь, посмотрите на неё, а нам с голоду, что ли помирать?
Женщина средних лет с опухшим, когда-то, видно, довольно симпатичным лицом, взъерошенная, в старом помятом халате, как вихрь влетела в детскую комнату и махом стащила с кровати одеяло.
- Что уставилась своими глазищами? Хорош лежать, жрать охота! Мухой лети на коровник, хоть молочка попить, а то всё горло пересохло.
Мать не говорила, а кричала тоном, не терпящим возражений.
Девочка мигом вскочила с кровати и стала быстро одеваться. Ей совсем не хотелось получать взбучку от рассвирепевшей от похмелья матери. В таком состоянии она могла в неё и чем-нибудь тяжёлым запустить или просто поколотить. Перспектива одна другой не лучше.
Вырвавшись из неуютных стен родного жилища, Женька не сразу поспешила бежать за молоком «по заданию» матери, понимая, что никакая еда её сейчас не успокоит. Когда внутри «все трубы горят», она обязательно найдёт другой повод придраться.
День выдался погожий. И хотя живот изнутри сводило от голода, она побежала на луг к старому дубу. Здесь можно вдоволь поплакать, пока никто не видит, и просто подумать о жизни. Пока девочка шла по улице, ей навстречу пронёсся серый УАЗик, на переднем пассажирском кресле которого, как ей показалось, сидел отец.
Погуляв за посёлком часа три, Женька сбегала за молоком и спокойны шагом возвращалась домой. Здесь её уже, как чаще всего и было, никто не ждал. Родители «отдыхали» в компании мужчины средних лет, которого девочка видела впервые.
Возвращаться назад смысла уже не было, поскольку её приход заметили.
- Поглядите-ка на неё, явилась, - грубо встретила её мать, - Тебя за смертью только посылать. Давно бы сдохли с голоду, если бы не этот добрый человек.
- Мать, ты это, не наезжай, - попытался заступиться за неё отец, в очередной раз наполняя стакан своей супружнице.
- А ни чё так деваха у вас, ладная, я б от такой не отказался.
Проходя через кухню в свою комнату, Женька спиной почувствовала на себе липкий, оценивающий взгляд незнакомца.
Прикрыв дверь, она продолжала слышать этот неприятный разговор. Да пьяная компания и не собиралась ничего скрывать.
- Слушай, ставлю литр, и она моя. Ну как?
- Да вы чё, совсем охренели, - возразил отец.
- Банка и не меньше, – подытожила мать, заплетающимся языком.
- Идёт. Вот деньги. А я за своим пошёл.
Услышав приближающиеся шаги, и подсознательно чувствуя что-то неладное, Женька метнулась к ставням приоткрытого окна. Нырнув в оконный проём с полутораметровой высоты, она едва не подвернула ногу, опускаясь на землю.
Поняв, что его обманули, незнакомец с диким воплем кинулся за руль. Быстро завёл УАЗик и двинулся в погоню.
Понимая, что по улице от автомобиля не скрыться, Женька свернула между домами в сторону поля. Стремительно, не разбирая дороги, повинуясь только инстинкту самосохранения, она, как дикий загнанный зверёк, бежала вперёд. Ноги подворачивались на кочках, высокая трава хлестала по щекам, оставляя мелкие царапины, но она ничего не понимала и не чувствовала. Дикий звериный ужас от звука двигателя завывающего УАЗика гнал её всё дальше от посёлка. Ни одна здравая мысль не успевала родиться в голове. Только сердце бешеным ритмом билось где-то в висках, разгоняя молодую кровь.
Вот она на знакомом лугу. Ещё сотню метров и она у родного дуба, а здесь уже и ложбина, на УАЗике не проехать.
- Только бы дотянуть, выдержать, помоги, Господи, пожалуйста, выжить! – с глубоким, искренним отчаянием своей чистой детской души впервые в жизни взмолилась Женька.
Она так стремительно двигалась вперёд, что не поняла, как машина остановилась. Ей только показалось, что она обогнала небольшого роста старичка, непонятно откуда появившегося в этот час на этом месте.
- Ты чё старый, жить устал? – УАЗик резко затормозил, рискую перевернуться на бездорожье.
Пока разгорячённый выпивкой и погоней незнакомец выбрался из-за руля и вышел на луг, старика и след простыл, будто его и не было никогда.
- Тьфу, ты.. свяжешься с придурками, сам таким станешь, - грубо выругался незнакомец. Оглянулся по сторонам. А Женьки уже и след простыл.
Жутко матерясь, осознавая свою неудачу, мужчина залез в автомобиль и уехал в неизвестном направлении.
Женька, уткнувшись лицом в траву возле корней дуба, услышала звук удаляющегося мотора и, наконец, разрыдалась. Это были не слёзы радости и облегчения, а жуткого разочарования. Как такое могло вообще уложиться в голове, чтобы её родная мать вот так запросто продала свою единственную дочь за банку самогонки!
Сколько часов она так пролежала, неизвестно, только уже сумерки вместе с ночной весенней прохладой начали спускаться на землю. Надо было возвращаться домой, но страх не оставлял девочку.
«Вдруг незнакомец всё ещё там! Сидит и пьёт с родителями, но и оставаться на ночь здесь, всё равно, замёрзнешь: что так, что иначе – всё равно не жить».
Отчаяние постепенно начало заполнять всё существо этой неокрепшей детской души. Вытирая слёзы пыльными ладонями, она медленно пошла в сторону жилого района. Из правой руки хлестала кровь. Видимо, поранилась обо что-то, когда падала во время бега.
У входа в посёлок её встретила пожилая женщина, которую почему-то все посмеиваясь, называли «монашкой». Пелагея Петровна Сизова в прошлом главный бухгалтер спиртового завода, много лет одиноко проживала на окраине посёлка. Увидев плачущую девочку, зажимающую левой ладонью кровоточащую руку, она поинтересовалась причиной её слёз и пригласила к себе.
Зайдя в небольшой кирпичный домик старой постройки, Женька ощутила приятную прохладу помещения. Оказав девочке первую необходимую помощь, хозяйка предложила гостье самой посмотреть её скромное жилище, а сама пошла готовить ужин. Первое, что бросилось в глаза в этом вечернем сумраке, спустившемся на простое убранство этого обычного деревенского дома, был тихий свет лампады, освещавший несколько икон, стоявших в переднем углу горницы. Пока девочка осматривалась, Пелагея Петровна накрыла на стол и пригласила ужинать.
События этого дня только начали по-настоящему осознаваться, так что есть совсем не хотелось, но противиться хозяйке дома показалось неудобным.
- Присаживайся и покушай, а уж потом и расскажешь, что с тобой случилось, - вздыхая, произнесла Пелагея Петровна.
- Простите, но есть мне почти не хочется, ой, а кто это тут у Вас? – внимание девушки привлёк небольшой образ, до которого почти не доходил свет лампады.
- Да где? – включая электричество, спросила хозяйка, - А это же святитель Николай Чудотворец. Защитник всех обиженных и обездоленных. Ты разве не знаешь? Сегодня как раз день его памяти.
- Мне, кажется, я видела его сегодня, там на лугу,  ...а может, показалось..- как бы рассуждая сама с собой, произнесла Женька.
После ужина она всё же нашла в себе силы и рассказала своей новой знакомой о страшных событиях этого дня и о своём чудесном спасении. Но Пелагея Петровна почему-то особо не удивилась. Она посоветовала Женьке обязательно съездить в районный центр, где работала единственная в округе церковь и поставить свечу к иконе Николая Чудотворца в знак благодарности: «Обязательно скажи спасибо Николаю!»
Три дня Женька жила у гостеприимной хозяйки, а потом решилась пойди домой. Мать, напуганная и протрезвевшая, уже и не надеялась увидеть дочь в живых. Отец в это время давал показания в отделении милиции по поводу исчезновения несовершеннолетней Женьки.
Родители после этого пить почти перестали, разве только по праздникам, опять устроились на работу. И только шрам на руке дочери остался вечным напоминанием о том страшном дне.