Другая сторона принципа

В принципе, даже просто сидеть на стуле - уже занятие.  С другой стороны, так можно придать ценность  любому пустяку. А можно не загружать голову мыслями   - лишь бы было мягко.
Когда в пять вечера приехала скорая, и стонущую Галю стали собирать в роддом, Валера подумал: «Думали завтра, а она сегодня. Сейчас. Лишь бы не родила по дороге...». А Галя, чувствуя, что в животе происходит какой-то новый и страшный процесс, настраивалась терпеть и не бояться. В принципе, ничего страшного не произошло и через два часа, она очень больно, но быстро стала мамой мальчика.
«Как назовем?» - написал в записке счастливый Валера. Он очень  хотел сына и его получил. В принципе, девочка тоже не плохо: будущая балерина, учительница, просто жена. С другой стороны, пацан проще и надежнее. С ним можно в футбол и  в поход, и по-мужски по душам...
«Максимом», - ответила Галя.
Весил Максим немного, всего два килограмма восемьсот грамм. Но вес и рост – величины переменные, лишь бы младенец был здоров и не имел скрытых врожденных дефектов.
Галя сидела с ребенком восемь месяцев, а потом его отдали в ясли. Шестьдесят лет назад восьмимесячных детей отдавали в ясли. В принципе, воспитательная политика неверная. Говорят, что первые годы мать заменяет ребенку все. Но с другой стороны, отличная закалка. Первый опыт самостоятельности, стимуляция развития. Лишь бы в яслях не простужался.
Жили Максим, Галя и Валера в коммунальной квартире. Они, Березовские, Захарченко и Мадянов. Многовато, если все сразу дома, если все сразу готовят и стирают. Но, с другой стороны, можно приспособиться, и чувствовать себя свободно. Лишь бы не было скандалов. 
Скандалов не было. Оба Захарченко трудились на заводе, и им хватало эмоций и там. Скрипач Березовский разъезжал по гастролям, его жена вечерами сидела за школьными тетрадями, а дочка посещала сразу три кружка. А Мадянов, когда выпьет, был добродушен и молчалив. Сидел у себя в комнате и негромко слушал радио. С другой стороны,  коммуналка - состояние для человека неестественное. Территории много, а отношение к ней не определено: и ни твое, и ни чужое. Ничье.  За чистотой которого, тем не менее,  нужно поочередности следить. Хотя, в принципе, если подойти разумно,  можно  получать от этого удовлетворение.
Потом Максима определили  в садик.
 Если в ясли его водила Галя, то в садик его стал возить Валера. На трамвае за пять остановок. Очень неудобно, потому что всем приходилось вставать на полчаса раньше. Но зато было из-за чего мучиться по утрам: рядом Таврический сад. В принципе, ребенку  ничего больше и не нужно – дети, с которыми можно играть и  прогулки на воздухе, среди живой природы.  С другой стороны, парк – источник дополнительной грязи. Особенно осенью и ранней весной. Листья, ручейки, жучки... Не отстираешь пятен.
Летом Максим уезжал с садиком  на дачу.
 В принципе, полноценной «дачей» ее назвать было трудно: всего три остановки на электричке, рядом ТЭЦ и шоссе. С другой стороны, нет городской пыли, шума и духоты. Колхозное молоко и речка. Поля и просторы, дающие возможность  развиваться воображению и мечтам. Живи и расти. Разучивай песни, лови бабочек, играй в песочнице и води хороводы. Лишь бы не подцепил дизентерии или краснухи.
Первого сентября, когда Максима повели в школу, шел дождь. Поэтому праздник получился немного смазанный и несколько серый. Зонтики, толкотня  под длинным козырьком крыльца, короткая приветственная речь директора, приглушенная шумом капель. С другой стороны, на значимость события погода никак не повлияла – Максим чувствовал себя новым человеком. «Я – школьник, - целый вечер повторял он шепотом, хмуря брови.  - Я теперь большой».  Максим  пытался    подобрать  слова своему  странному серьезному   состоянию,  ассоциирующемуся  с колючей  школьной формой,  которую  он отказался снимать. Периодически он сдергивал с крючка ранец, нюхал его холодный кожаный запах и вынимал из него пенал. Крючок был прикручен отцом сразу у двери, рядом  с глянцевым, еще не заполненным  «Расписанием уроков».
В принципе, от тех начальных школьных лет отчетливым осталось в памяти только это: яркий, свершившийся за дождливое утро момент перехода на новый жизненный виток, оказавшийся очень скоро отягощенным скучными обязанностями туннелем.
Максиму повезло. Потому что, учился он в самой обычной школе. А мог бы оказаться и в английской, куда предлагала устроить его соседка Березовская. Но родители отказались: опять трамвай и ранний подъем, а здесь все рядом, в соседнем дворе. С кружком музыки и рисования. С  футбольной площадкой и продленным днем. В принципе, логика безупречная – зачем усиленный английский, если кругом все говорят по-русски? Тем более, что пять минут  - и за партой, пять минут - и дома. И все сам. Лучше школы не придумаешь. Лишь бы раньше времени не нахватался гадостей. Под «гадостями» мама Максима  подразумевала матерный язык, с расшифровкой,  а папа курение.  Так Максим стал самым обыкновенным школьником...
С другой стороны, склонности и таланты могут раскрыться и обнаружить себя в любой среде – было бы чему раскрываться. В Максиме обнаружилась способность к математике.  Легкость и скорость, с которой он решал задачи и уравнения, вызывала удивление. Так же как удивление вызывало его равнодушие к успехам. Он не мечтал стать Лобачевским или Колмогоровым. В  олимпиадах и иных математических состязаниях участвовал неохотно и под нажимом. В принципе, это все.
 В пятом классе Максим начал заниматься боксом. В десятом он влюбился в Наташу Короткову. После школы,  неожиданно для родителей он решил поступить в Театральный институт. И, конечно, не поступил. А осенью пошел в армию.  Где и остался служить на сверхсрочной. Знакомыми Максима такое решение было принято, как поражение и признак происшедшей за два года службы деградации.  Скучный степной кубанский  край, небольшая  танковая часть. Вначале взводный старшина, потом  склад горючего.  С другой стороны тепло, тихо и минимум телодвижений. Тем более, что стандарты благополучия устанавливаются каждым индивидуально, лишь бы нравилось.
Здесь можно поставить «Z», на пять или десять страниц биографии Максима Валерьевича. Пропустив подробности ситуаций.
 Он снова проявился в городе, после того, как его часть расформировали. В чине старшего прапорщика в отставке. Имея крупную комплекцию, армейское лицо и вторую жену, от которой никто не родился. Здесь он купил себе квартиру, потом еще одну и зажил на пенсию и ренту со сдаваемой жилплощади. Употребляя каждый божий вечер бутылку водки.
Потом две. Последний год три. В результате чего его мясистая физиономия  имеет глубокий кирпичный оттенок. Отношений с женой никаких – каждый сам по себе, у каждого своя комната. В принципе, итог закономерный. С другой стороны, можно найти множество более привлекательных примеров. Почетная отставка, орден,  внуки, трезвость, садоводство, заграница... А у Макса так:
- Людка, еп! Сходи-ка мне еще за бутылочкой на ночь.
И Люда идет. Ненавидит и идет. Приносит и продолжает ненавидеть. Пусть пьет, матерится, по ночам поет песни и не спускает за собой воду. Лишь бы, тварь,  не дрался...
Вот, в принципе, и вся хрень.  Жизнь вообще, хрень. И Максимова, и всех остальных. За исключением единиц.  Кармической элиты,  которую  с остальной  биомассой роднит лишь общее  единство цели – спокойно дожить до безболезненной смерти. С другой стороны, если покопаться, то у каждого  можно найти светлые секунды оправдывающей любую форму существования гармонии. Но, тем не менее,   каким  бы  ярким и витиеватым  ни казался   жизненный  рисунок, набиваемый  космической планидой,  важен не он, а сохранность используемого  холста. Лишь бы не было войны...