Повесть о Нездешней Любви
Надо, чтобы за страницами книги угадывалось то, что было бы неподвластно существованию, было бы над ним. Скажем, история, какая не может случиться…
Жан Поль Сартр
Лишь слову жизнь дана…
Иван Бунин
Расставанье – ведь это врозь, мы же – сросшиеся…
Марина Цветаева
Сколько было лиц –
вижу лишь твое,
сколько было губ –
вкус твоих лишь помню…
Как сто лет назад,
за окном метет,
снова, как тогда,
на душе легко мне.
Сколько было глаз,
лишь твои горят,
светят мне в ночи,
не дают забыться.
Как сто лет назад,
чувствую твой взгляд,
где бы ни был я,
от него не скрыться.
Сколько было встреч,
сколько было слов…
Но сто лет подряд
эхо повторяет:
я судьба твоя,
без меня ты мертв,
голос твой родной
в тишине стихает…
Через несколько дней после 21 ноября 1984 года я стал делать записи, осознав, что ТАКОЕ не повторяетcя, и оказался прав, листочки, исписанные мелким почерком, сохранились до сих пор – это самое ценное, что у меня есть! Читать себя мне было интересно, часто вспоминал Чехова: «искусство писать состоит в искусстве вычеркивать плохо написанное», вычеркнуть все желания не возникало, но многие страницы пришлось переписать, еще больше убрать, кое-что добавить, в паре мест внутренний голос даже начинал фразу: «ай да Пушкин, ай да…», но я усилием воли заставлял его замолчать. Это реальная история со стихами, написанными в то время (в них я не изменил ни строчки) – насколько реальным может быть Невозможное. Почему я «выхожу в свет» только через тридцать лет? Долго считал, что это только мое, и - обнажив свою душу - я предам нашу Любовь. Давно прошла молодость, но НЕЗДЕШНЕЕ чувство, которое я назвал любовью только за неимением других слов, по-прежнему, со мной, и я решил, что, прочитав мою повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, кто-то в наше непростое, прагматичное время задумается о взаимоотношениях мужчины и женщины, о том, что настоящие чувства никуда не исчезли… Есть еще одна, может быть, даже главная причина: от тех немногих, кто читал мои стихи, я получил весьма лестные - иногда чрезмерно - отзывы, и мне захотелось, чтобы читателей стало больше… Некоторые считают, что писатель, как «публичная девка», должен удовлетворять чьи-то потребности. Многочисленность любителей печатного ширпотреба дает хороший повод поразмышлять о том, что же все-таки нужно современному читателю, может быть, авторы примитивных детективов и словесной порнографии являются «властителями душ»? Что же властвует над моей душой – вы узнаете из этой повести… Проза со стихами – редкий жанр, я писал эту повесть для собственного удовольствия и только тогда, простите за высокопарность, когда приходило вдохновение… Меня не волновало, что поэзия сейчас не в моде, что никто не смешивал футбол с любовью. Если что-то нравится большинству, часто говорит только о низком качестве написанного. Не сомневаюсь, найдется несколько тысяч человек, а может, всего несколько сотен, которым будет интересно то, что я написал. Я хотел вышить с помощью рифм на ткани повести НЕЗДЕШНИЙ узор, я пытался - как мог - соединить вроде бы несовместимое: волшебный аромат ПОЭЗИИ с привычным запахом повседневности, уложить стихи, как драгоценные камни, в ожерелье добротной прозы. Удалось ли мне?..
. . . . . . . . . . .
Мой любимый Владимир Набоков cчитал себя «искателем словесных приключений», а я, когда начинаю писать – не знаю, как от них избавиться! Приключения начались…
И.Г.
Я знаю,
все пройдет:
и молодость,
и дар
слагать тебе
безумные сонеты,
лишь будет вечно
бушевать пожар
ЛЮБВИ –
и искры
полетят по свету!..
Эти строчки написаны в декабре 1984 года. Все сбылось, кроме… Наконец, пора пришла: к тридцатилетию первого чемпионства «Зенита» я решил написать повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ - искры полетели!..
И.Г.
Мне и счастье,
и мука -
Васильевский остров…
Возвращение в прошлое
очень не просто,
но троллейбус
внезапно на Стрелку выносит,
и я вновь погружаюсь
в ту давнюю осень –
в ней от Биржи до Гавани
мы с тобою бродили,
и казался нам остров
прекраснейшим в мире!
А сегодня краса
его скверов и зданий
навевает поток
грустных воспоминаний…
Вот скамейка в саду –
с Академией рядом,
здесь, как прежде,
стоят клены
в желтом наряде;
старый дом у метро –
помнишь сумрак парадной,
где почти до утра
целовались однажды;
я сижу за столом
в том кафе незабвенном –
тридцать лет пролетели,
как будто мгновенье!
Все останется в нас -
пока в мире мы живы:
солнца шар в вышине
и стихи у залива,
и мечты, и признанья,
и духовная близость,
жар объятий и нежность,
и разлука - как выстрел!
Всюду наши следы
я сквозь годы здесь вижу,
и Васильевский остров
я люблю, ненавижу!
Мне по линиям этим
ходить так не просто,
но вновь ноги несут
на Васильевский остров,
и я снова брожу
между Малым и Средним,
как в далекий тот день -
день прощальный,
последний…
Мне и счастье,
и мука -
Васильевский остров!
21 ноября 1985 года
Я хочу написать тебе письмо, мне это необходимо, почти наверняка, оно не будет отправлено, но я напишу его для себя, напишу - чтобы не умереть. Я хочу проложить дорогу из мрака и отчаяния, в котором я нахожусь больше двух месяцев, в царство ослепительного света, засиявшего в прошлогоднем ноябре - из бездонной пропасти к Эвересту. У каждого свой Эверест, наш, я думаю, был выше земного, а моя пропасть - теперь уже только моя - настолько глубока, что я уже давно перестал видеть сверкающую белую вершину, и лишь иногда она всплывает в больном сознании, и я слепну от счастья и боли. Наверное, мы не могли не встретиться, но за возможность НЕВОЗМОЖНОГО приходится платить полной мерой, очень сложно жить, зная: ничего похожего уже не случится, пик пройден, теперь все дороги ведут только вниз, и ты больше никогда не увидишь плывущие под ногами облака. Разве НЕВОЗМОЖНОЕ может повториться? Но ради этих месяцев стоило жить!..
Ровно год назад - незадолго до матча «Зенита», впервые сделавшего его чемпионом - мы с тобой сидели в кафе, где меня внезапно озарила вспышка, дошедшая из далекого прошлого, которая разделила мою жизнь на две части: три десятилетия до и вечность после - ведь то, что было между нами, не умрет никогда, потому что принадлежит духовному Космосу, а не нашим телам, пригодным только для страсти. Да, забывается все: и страстные слова, и жаркие объятья, и пылкие поцелуи, но тот, кто познал близость родной души, испытал такое неимоверное счастье, которое заставляет вспоминать его снова и снова. Пусть эти воспоминания приносят нестерпимую боль, они наполняют мою жизнь смыслом, даже в таком состоянии, в котором я нахожусь сейчас. А может, ничего и не было, и все - лишь плод моего больного воображения? Было, было…
И.Г.
Ты – боль моя
и ты – моя весна,
ты – грусть моя
и Болдинская осень!
Тебя искал я
в древних письменах,
в веках грядущих,
средь цветов и сосен…
Всю жизнь я ждал,
и вот пришла она –
ЛЮБОВЬ,
что свыше мне дана,
с бездонностью Вселенной вровень!
Ты знаешь - поэзия всегда была для меня главным в жизни, часто заменяла саму жизнь, стихи стали для меня всем: светом и тьмой, блаженством и отчаяньем, счастьем и болью. Были периоды, когда окружающая действительность была для меня лишь унылым черновиком жизни, все цвета сливались в тусклое серое марево, но вдруг – восходит солнце, и начинается настоящая жизнь, она переливается всеми цветами радуги, дарит новые идеи, озаряет вдохновеньем!.. Я, как Христос на кресте, распят на бумаге, и если стремлюсь избавиться от сладкого плена - гвозди рифм вонзаются мне в сердце, и чем я яростнее пытаюсь освободиться, тем глубже меня пронзает боль, и я понимаю, что, не умерев в каждой строчке, не напишу ничего стоящего. И вновь перо ускоряет свой бег, знаю: как он, я не воскресну, а мне надо успеть дописать свою песню Любви и Надежды! Да, жизнь нельзя прожить заново, а зачем? Я не хотел бы что-нибудь в ней изменить, хотя мне становится все хуже и хуже. Мне страшно подумать, что нашей встречи могло и быть – ведь волны НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ взметнули нас так высоко над морем повседневности, что их брызги уже летят по мирозданию и дают мне силы жить дальше. Один из поэтов «серебряного века» написал: «все в жизни лишь средство для ярко певучих стихов», для меня это стопроцентно так, и поэзия стала, я уверен, основной причиной нашего разрыва, помнишь, ты сказала мне: не было бы стихов, не было бы ничего - ни буйного помешательства, ни спокойного сумасшествия, не было бы НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ. Я где-то прочитал, что Есенин, находясь в Батуми, незадолго до смерти сделал дело всей своей жизни – написал цикл стихов «персидские мотивы». Думаю, я тоже исполнил свое предназначение на этой земле – мне кажется, что некоторые стихи, посвященные тебе, достойны того, чтобы их читали другие (неужели моя депрессия совместима с манией величия? Нет, депрессия - это самоунижение, а то бы я написал: многие «твои» стихи). Если считать основными событиями в жизни творческого человека его произведения, то «твой» цикл - уверен - самое важное, что произошло в моей жизни, хотя я еще достаточно молод. И ты, и я, конечно, понимали, чем кончается НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ на грешной земле - я раньше, ты немного позже, мы нарушали неписаные правила человеческого общения (а есть ли нечеловеческие? Где-то, безусловно, есть), играли рифмами, словами, но писали их кровью, выступившей на лезвие ножа, мы пытались пройти по нему. Прав был Франц Кафка: «любовь, ты нож, которым я причиняю себе боль».
И.Г.
По острию ножа,
по острию ножа
ходили…
Боль не была страшна,
боль не была страшна –
любили.
Любовь, словно вражда,
любовь, словно вражда,
в нас злилась.
По острию ножа,
по острию ножа
струилась.
Как острие ножа,
как острие ножа
сверкало!
Оно наши сердца,
оно наши сердца
пронзало.
Вновь мучилась душа,
бессмертная душа
и ныла…
Но острие ножа,
но острие ножа
манило!
. . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Одним из названий моей повести не зря является «Зенит» - чемпион, ведь все, что происходит в нашей жизни: часть бесконечной, непознаваемой игры природы, а футбол тоже непознаваемая игра, недаром ею увлекаются сотни миллионов людей. В футболе есть такое понятие - отложенный штраф, судья видит нарушение правил, но до окончания игрового момента, если мячом владеет пострадавшая команда, дает играть, держа над головой руку со свистком, а когда момент завершается, предъявляет нарушителю желтую (предупреждение) или красную (удаление) карточку. Я увидел поднятую руку судьбы задолго до того, как мы расстались - НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ никак не вписывалась в земную жизнь, ты тоже понимала это… Через некоторое время после расставания мне была предъявлена красная карточка: я был удален из жизни на долгих два года - столько длилась моя жестокая депрессия. Ты отделалась лишь предупреждением – через несколько недель вернулась к нормальной жизни.
. . . . . . . . . . .
Вечная мука, вечная мука
Несбывшееся...
Вечная горечь, вечная горечь
Свершившееся!
А началась НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ 21 ноября 1984 года, в этот день стрелки моей жизни были переведены на другой путь (так и хочется назвать его НЕЗДЕШНИМ)…
И.Г.
Как много в нашей жизни встреч –
разнообразных, непохожих…
Одни так хочется в душе беречь,
другие забываешь, как прохожих.
От каждой встречи много ждешь,
духовной жаждою томим,
бывает - ничего в ней не найдешь,
но разве жалко бесполезный дым.
И вдруг меж встреч мелькнет одна,
которая тебя взволнует тайно,
пускай она фортуной рождена –
ведь в нашей жизни многое случайно.
Не ведаешь того, что принесет,
так часто ожиданья наши ложны,
а может - она жизнь перевернет!
Ведь в нашей жизни многое возможно…
До конца последнего матча первенства СССР по футболу 1984 года «Зенит» -«Металлист», в котором ленинградцам была необходима победа, оставалось десять минут. Весь стадион встал и скандировал: «Зенит» - чемпион, «Зенит» - чемпион… И я - всегда таивший все в себе - вдруг услышал свой голос: «Зенит» - чемпион! Только что молодой нападающий, которому прочили большое будущее, забил еще один гол (счет стал 4:1 в пользу «Зенита»), и как это было красиво сделано - сольный проход почти через все поле завершился сильным, крученым ударом в верхний угол ворот! Я вдруг поймал себя на мысли, что этот высокий, крепкий парень годится мне в сыновья. Все мои одногодки уже закончили играть, во всей высшей лиге оставался только один вратарь моего года рождения. Я был болельщиком, каких, видимо, можно пересчитать по пальцам (остаюсь им и сейчас), не пропуская ни одного домашнего матча любимой команды, а иногда выезжая в другие города, чаще всего, естественно, в Москву. Радость была огромной, но что-то мешало полностью отдаться всеобщему ликованию, и я знал что… В этот же день - за несколько часов до начала решающего матча «Зенита» - я пил кофе в небольшом кафе на Малом проспекте Васильевского острова со своей сослуживицей, вернее начальницей, мы вместе работали в одной организации, очень напоминающей легендарные «Рога и Копыта», о которой я расскажу позже. Когда я впервые увидел Иру, то сразу понял, что она мне очень близка по душевному складу, но таких женщин я встречал и раньше. Моя жена работала в одной из лучших городских библиотек, и я иногда приносил Ире книги, которые невозможно было достать. Мы общались четыре - пять раз в месяц в обеденный перерыв в каком-нибудь кафе. В этот памятный для меня и «Зенита» день я принес ей очередную книгу. Ира мне нравилась, я чувствовал с ней себя хорошо, раскованно, но не больше. Но в этот раз, сидя за уютным столиком и болтая под приглушенную музыку вроде бы обо всем и ни о чем, я вдруг почувствовал что-то неясное, неосознанное, щемящее, медленно заполняющее все мое существо, и это что-то шло не только изнутри, но каким-то непостижимым образом входило в меня вместе с тусклым ноябрьским сумраком, просачивающимся через неплотно закрытые шторы. Я внезапно ощутил, что все это уже испытал очень давно – еще до моего рождения на Земле – в своей другой ипостаси, где-то в иной галактике, и там меня озарила похожая вспышка, и ее свет дошел до меня нынешнего сейчас, когда я сидел в удобном кресле, пил кофе и разговаривал с женщиной, которую почти не знал. Свет был настолько ярок и необычен, что я вдруг отчетливо осознал: в моем земном существовании испытать ЭТО больше не придется, а так как все в моей жизни связано с футболом, я подумал - «Зенит» вряд ли станет чемпионом еще раз при моей жизни. Матч окончился, на поле высыпали журналисты, фотокорреспонденты, болельщики… Счастливые футболисты качали своего вратаря, потом тренера, еще молодого, всего несколько лет назад бывшим капитаном «Зенита». Свершилось!!! Свершилось то, во что до конца мало кто верил, но чудо произошло, и, пробираясь в восторженной толпе через огромный парк в метро, я думал о том, что для меня сегодня это уже второе чудо: ослепительный свет, настигший меня днем озарял хмурое ноябрьское небо…
. . . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
То, что я осознал 21 ноября 1984 года, могло оказаться эмоциональным всплеском, усиленным ожиданием чемпионства «Зенита», но пролетели уже тридцать лет, были влюбленности, стихи, посвященные другим женщинам, но ничего - даже отдаленно похожего - мне испытать не пришлось, здесь я оказался прав, а насчет моей любимой команды приятно ошибся, «Зенит» - уже четырехкратный чемпион!
. . . . . . . . . . . . .
1.12.84
Больше недели после 21 ноября я пребывал в эйфории - два чуда, произошедшие в один день, переполняли меня: в голове одновременно мелькали чемпионские голы «Зенита» и отсветы от вспышки, ярко осветившей ноябрьскую полумглу небольшого кафе. И вдруг, как метроном, в голове зазвучало: предчувствие любви, высокая тоска… И сразу же - предчувствие потери…
И.Г.
Предчувствие любви,
предчувствие потери…
Высокая тоска –
и радость не измерить.
Предчувствие тебя,
души твоей и тела.
Мгновенность бытия,
любви лишь нет предела…
Предчувствие любви,
круженье тьмы и света.
Предчувствие Любви…
Скажи -
не счастье ль,
это?
Организация, в которой мы работали, называлась Василеостровским отделением пожарной охраны. На многих заводах и фабриках в нашем городе имелись пожарно – профилактические группы (ППГ), существовавшие, для того, чтобы поступающие на работу имели отметку об ознакомлении с правилами пожарной безопасности. Я, если можно так сказать, трудился, как многие творческие люди, инструктором ППГ на фортепьянной фабрике, изготавливающей довольно известные в советское время пианино. Режим так называемой работы, был сказочный - сутки через трое. Кто только ни делал вид, что работает в нашей конторе – и писатели, и каскадеры, и фарцовщики. Ира Максимова была моей непосредственной начальницей, она сидела в небольшой комнате районного управления, утром принимала доклады со всех объектов о сдаче и принятии смены, вела бумажную работу, выдавала зарплату и обычно в два часа уходила домой. Зная это, в свой свободный день я нашел повод посетить высокое начальство как раз около двух, пишу высокое начальство без кавычек, потому что Ира действительно была высокой брюнеткой, и я со своим средним ростом был на пару сантиметров ниже ее. Ира собиралась уходить, быстро напечатала мне какую-то справку, и попросила меня донести до дома тяжеленную сумку с продуктами, купленными, естественно, в рабочее время с таким расчетом, чтобы не заходить в нелюбимые магазины хотя бы два-три дня. А жила она в одном из двух домов, стоящих по бокам гостиницы «Прибалтийская», в квартире, которую сейчас назвали бы элитной, двухэтажные квартиры в то время были большой редкостью. Я донес сумку до парадной, и Ира предложила мне выпить по чашке кофе в одном из небольших кафе, расположенных по периметру гостиницы.
Минут через десять, оставив сумку дома и надев легкое пальто, она вышла, взглянула на меня - и снова свет ярчайшей вспышки, идущей из глубины веков, ослепил меня настолько, что я на мгновенье почти потерял сознание. Ира заметила это.
-Что с тобой?
-Я сражен твоей красотой, - отшутился я.
-Берегись – рана может быть смертельной…
И. Г.
Тянулись дни без взлетов, без потерь…
Как выстрел в тишине, с тобою встреча!
Свистящей пулей вихрь любви влетел -
и все преобразил на этом свете.
И сразу счастье сердце обожгло!!!
А вдруг ожог окажется смертельным?
И жизнь вся станет только бледной тенью
от пламени, когда сгорит любовь…
Это стихотворение я написал в этот же день - вечером, когда жена и дочка заснули, и прочитал тебе гораздо позже.
В кафе я взял по рюмке коньяка, а ко второй чашке еще по рюмке и по бокалу шампанского. Курили мы, пряча сигареты под столом, удовольствия такое курение не приносило, мы вышли, но с залива дул сильный ветер, пришлось зайти в первую попавшуюся парадную, хотелось не только покурить, но и поболтать, а возвращающие с работы люди и постоянное хлопанье дверей к этому не располагали. Ира задумчиво посмотрела наверх и сказала: - В нашем доме есть шикарный чердак, когда я кончала школу, мы там часто отмечали разные события. Слава богу, дверь на чердак была закрыта с помощью проволоки, которую я легко размотал. Чердак был действительно хорош - хоть танцы устраивай, совсем не похожий на тесные и низкие чердаки в старых районах. Приятный полумрак и «ерш» шампанского с коньяком сделали свое дело, как только мы вошли - сразу стали неистово целоваться. Минут через десять Ира отстранила меня. – Пора покурить, а то от нас самих скоро дым пойдет.
Мы сделали несколько затяжек, Ира выбросила сигарету.
-Поцелуй меня еще!
Через некоторое время мы снова закурили, удобно устроившись на трубе.
-Когда ты меня касаешься, мне так приятно, а мой муж такой грубый, я вышла замуж в девятнадцать лет за первого человека, который сделал мне предложение, потому что все мои подруги уже были замужем. Мы живем скоро уже десять лет, он меня сломал, почти уничтожил, почему я с ним не развожусь, неужели привычка имеет такую силу? Да, он правильный, не курящий, почти не пьющий, с руками, но его раздражает моя способность пребывать в различных душевных состояниях. Мы с ним изначально настроены на разные полосы пропускания и, наверное, не можем услышать друг друга.
-Полосы пропускания - это как? Шучу у меня тоже высшее техническое образование.
-Да, стоило гробить столько лет, чтобы оказаться в пожарной охране. Ира прижалась ко мне.
-Конечно, стоило, где мы еще могли бы встретиться?
Мы немного помолчали.
-Расскажи мне что-нибудь о себе.
-Ну, что тебе рассказать?
-Например, какую-нибудь лирическую историю, я думаю, у тебя была не только жена.
-Конечно. А то бы я никогда не узнал, что она лучше всех, все познается в сравнении.
Ира рассмеялась.
-А ты бы как реагировал, если бы я стала сравнивать тебя с другими?
-По большому счету - другие нас не касаются, - я снова закурил, - лет десять назад у меня была незабываемая встреча, мы познакомились в доме отдыха, мне дали почти бесплатную путевку на неделю в Репино, а Нина - так ее звали - приехала туда с мамой, и мы оказались за одним столом. Март, сверкающее солнце, мы катались на лыжах, или я возил ее по заливу на финских санях. Нина была на четыре года младше меня, успела окончить институт и выйти замуж, мужа сразу после свадьбы забрали в армию. Мы сразу почувствовали взаимное влечение, после Репино еще пару раз встретились в городе, но я собирался жениться, и мы расстались. Эта встреча оказалась для меня судьбоносной: я почувствовал себя поэтом, стихи начал писать лет с пятнадцати, среди них попадались и неплохие, которые нравятся мне и сейчас, но после расставания с Ниной меня посетило небывалое раньше вдохновение, и я написал несколько стихотворений, которые были уже Поэзией. Нину я не забывал, пусть осознанно я вспоминал ее редко, но она стала частицей сердца, и два года назад мне вдруг страшно захотелось ее увидеть. Я разыскал ее, она тоже помнила меня, была удивлена и обрадована, и снова я посвятил ей несколько стихотворений.
Я выбросил сигарету, встал с трубы.
-Хочешь, я тебе прочитаю один из «шедевров» двухлетней давности?
-Конечно.
Благодарю тебя, за все благодарю –
за все, что было той зимой далекой,
за счастья миг, за грусть тебя благодарю,
за ту весну, что встретить не пришлось нам.
Благодарю тебя, за все благодарю…
Прислушайся - идет весна другая!
За все, что будет в ней, тебя благодарю…
Несбывшееся благодарно принимаю.
-Ой, какое прекрасное стихотворение! Я завидую Нине, почему это не мне?
-Не торопи события.
-Особенно мне нравится последняя строчка: несбывшееся благодарно принимаю…
-Не сбылось. В этом мире соблюдается закон равновесия, после взлета наступила опустошенность, и мы расстались - теперь уже навсегда…
Ира перебралась ко мне на колени, обняла за шею.
-Не пиши мне ничего.
-К сожалению или к счастью, это от меня не зависит.
-А от кого, от бога?
-От чего-то высшего, которое находится за пределами человеческого познания, люди не могут понять и объяснить очень и очень многое – и назвали это высшее богом. У Льва Толстого есть замечательное высказывание на эту тему, устами Андрея Болконского он говорит: «Ничего нет в мире, кроме ничтожества всего понятного мне и величия чего-то непонятного, но важнейшего».
-Ты хочешь сказать, что это высшее и непонятное диктует тебе стихи?
-Ну не то, чтобы диктует…
Я осторожно пересадил Иру с колен снова на трубу и потянулся за портфелем, достал листок бумаги.
-А как твоя девичья фамилия?
-Гусарова, а что?
-Гусарова мне нравится гораздо больше, чем Максимова.
Я нашел ручку, в правом верхнем углу листка написал И.Г.
-Начало цикла к Ирине Гусаровой положено.
-А цикл будет большой?
-Не знаю, бывают циклы – длиною в жизнь…
. . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Цикл, посвященный тебе, насчитывает уже несколько десятков стихотворений, и, думаю, закончится только с моим уходом. Цикл - длиною в жизнь, а она так коротка! Надеюсь, он вырвется за пределы моей жизни, и кто-то через много лет будет читать своей любимой мои стихи…
. . . . . . . . . . . .
И.Г.
Я думал -
сердце отлюбило,
я думал -
молодость прошла,
и не вернуть того,
что было…
Но вновь подняло,
закружило,
и вновь любовь во мне зажглась!
С годами любим по-другому –
века вмещает каждый час…
Пусть далека еще дорога,
но вдруг врывается тревога,
быть может,
все - в последний раз?
Все чувства ярче –
грусть светлее,
а счастье
с каждым днем сильней…
И чудится - душой моею
что-то НЕЗДЕШНЕЕ владеет,
и вечность шевелится в ней!
Ты прочитала, прижала листок к груди.
-Господи, мне стало страшно, а вдруг ты спишешься, как с Ниной, - ты снова села ко мне на колени, - я сейчас вспомнила высказывание Платона: «любовь - нездешний цветок».
-Платон мне, конечно, друг, но он мне ничего не говорил.
-А мне сказал, и теперь я понимаю, что всю жизнь хотела ощутить аромат этого цветка, хотя после него все запахи мира… - вдруг ты отстранилась, - ты ничего не слышишь?
-Я слышу, как бьется твое сердце.
-А я слышу нездешние звуки - где-то играет клавесин.
-Клавесин? Шизофреничка ты моя!
-Неужели ты не слышишь, в каком мы веке?
-Я - из девятнадцатого, а ты - из двадцать второго, слушай:
Во тьме времен
тебя всю жизнь ищу…
Любимая,
в каком жила ты веке?
А может,
не родилась ты еще,
и не успею
в мире тебя встретить.
Но знаю я –
была ты или нет,
лишь для тебя
на свете существую…
И сколько б миллионов лет
не разделяло нас –
тебя найду я!
-Случилось невозможное - ты нашел меня в пожарной охране, а ты действительно не слышишь, как играет клавесин?
-Начинаю различать какие-то звуки.
-Пригласи меня на мазурку.
-Я лучше приглашу тебя к себе в гости, отметить одно эпохальное событие.
-Какое же?
-Клавесин - это прекрасно, а про команду «Зенит» ты что-нибудь слышала?
-Я очень далека от футбола, но кто же не знает, что «Зенит» стал чемпионом.
-Вот я и приглашаю тебя это отметить.
-Мы будем отмечать втроем?
-Я еще не Бунин, у меня нет дома во Франции, но я уверен, Иван Алексеевич знал, что делает: жизнь втроем наверняка стимулирует вдохновение.
-Я люблю Бунина, но не знала, что он жил с женой и любовницей в одном доме.
-Так и было, а когда любовница бросила Бунина, для него это стало настоящей трагедией, кстати, она променяла его на женщину.
-Как интересно, тогда, наверное, жизнь вчетвером стимулирует вдохновение еще больше?
-Ты на что намекаешь?
Ты игриво засмеялась.
-Пока ни на что - просто эротическая фантазия.
-Я иногда тоже фантазирую, но мы отвлекаемся, я тебя приглашаю днем, жена будет на работе, как и твой муж - так что, к сожалению или к счастью, мы будем
вдвоем.
-А где ты живешь?
-11 рота Измайловского полка.
-Я слышала, что раньше Красноармейские назывались ротами.
-Я не люблю красный цвет – ни красные знамена, ни красные юбки.
-Приму к сведению.
-А особенно мне не нравится сочетание красного с белым.
-Почему?
-Это – цвета формы «Спартака»…
В городе в самом разгаре были чествования новоиспеченных чемпионов - газеты, журналы, ленинградский телеканал пели им дифирамбы, в ресторане одной из лучших гостиниц города - «Пулковской» заранее был заказан банкетный зал, куда команда сразу после последнего матча отправилась праздновать чемпионство. Но этим дело не ограничилось, после банкета на нескольких такси все причастные к победе «Зенита» отправились в родные пенаты - к стадиону им. Кирова, недалеко от него на берегу небольшого пруда располагался ресторан «Восток», который в честь такого события работал всю ночь. Завершился этот великий для ленинградского футбола день (а точнее - ночь) всеобщим купанием в грязноватой воде, по которой уже плавали первые льдинки.
. . . . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года.
Недавно я снова прошел знакомой дорогой, по которой ходил, страшно сказать, десятки лет - от трамвайного кольца до стадиона, на месте ресторана «Восток»
элитная гостиница с подземными гаражами и охраной, стадион снесен, на его месте строится новый, и только памятник Кирову, у которого я перед играми встречался с друзьями, напоминает о сотнях часов, проведенных здесь…
А что касается красно-белого… Прошло полжизни, а сочетание этих цветов до сих пор творит со мной удивительные вещи: когда вижу на экране нашего - очень известного - пианиста за роялем и еще более известного министра, произносящего пламенные речи, я ничего не могу с собой поделать, не могу их слушать, хотя и тот, и другой – мастера своего дела, в сознании сразу всплывают они на трибуне в красно-белых шарфах…
. . . . . . . . . . . . . .
6.12.1984
Весь вчерашний день был до краев заполнен ожиданием твоего прихода. Никогда раньше я не ждал наступления следующего дня с таким нетерпением, сравнению поддается лишь ожидание ключевых матчей «Зенита» со «Спартаком», киевским и тбилисским «Динамо» - та же внутренняя дрожь в предвкушение праздника… Я испытал все возможные и невозможные человеческие чувства: нездешние счастье и радость, которые сложно передать словами, хотя мой словарь намного богаче, чем словарь Эллочки Щукиной, нездешнюю грусть от того, что это больше никогда не повторится (как никогда не повторится эйфория от первого чемпионства «Зенита»), и даже заранее - цветаевский привкус горечи на губах страсти…
И.Г.
Мне кажется,
что не наступит завтра,
ноябрьский нудный дождь…
Страх застучал в виски внезапно-
а вдруг ты не придешь?
Мне чудится –
случится что-то:
не выдержать земле
любви неистового взлета,
горящего во мне.
Мне кажется –
не доживу до завтра…
Ты должна была прийти к одиннадцати, но вот уже чуть слышно ухнула пушка с Петропавловки, минул еще час, а тебя все не было. Невозможно передать всю гамму чувств, которые я испытал, стоя у окна и смотря на подворотню сквозь унылый осенний дождь… Наконец - около двух, как песня любви, прозвучала трель звонка, я открыл дверь и мы долго стояли в прихожей, прижавшись друг к другу, не произнося ни слова, и я впервые ощутил ту сладкую муку, тот смертельный восторг, который испытывал во время всех наших свиданий. В честь «Зенита» была выставлена дефицитная рябина на коньяке, я чувствовал себя с тобой великолепно - так легко и свободно, как никогда прежде. Мы болтали, сидя за круглым кухонным столом, снова ни о чем и обо всем. Вдруг ярчайший свет снова настиг меня, но теперь он шел уже из будущего, и я ясно ощутил, что это не только уже было, но и будет всегда!.. Сияние, струившееся из моих глаз, проникло в твои, мы внезапно замолчали, наши руки сплелись, я чуть коснулся пальцами твоего лица, ты стала целовать их, мы через стол потянулись друг к другу, и ты прошептала:
-Я смертельно хочу тебя…
Через час мы снова сидели за столом, кофе с коньяком после жарких объятий казалось особенно вкусным.
-Я боялась: будет опустошенность, а ее нет, только радость, ты что сейчас чувствуешь?
-Меня переполняет нежность.
-А почему ты не говоришь мне банальные слова?
-Я вообще их никогда не произносил, а сейчас они просто бессмысленны. Ведь, если вдуматься, то, что люди называют любовью - простая химия, временное предпочтение одной женщины или мужчины перед другими, можно сказать даже: преобладание воображения над разумом. Самое интересное, американские ученые предположили: в любви человек совсем не поднялся над природой - им руководит древняя команда эволюции: индивид должен передать по наследству собственные гены. Мужчины, подчиняясь этой команде, подсознательно стараются распределить свое семя среди максимального числа женщин, обращая особое внимание на молодых, привлекательных c большой грудью и широкими бедрами - способных рожать детей. Ну а те, также действуя по «приказу свыше», стремятся привязать к себе – для защиты и обеспечения – крепкого и надежного мужчину. А у меня, как и у тебя, надеюсь, тоже - землетрясение души, я не могу сказать, что это ярче, выше, это находится в другом измерении, это - НЕЗДЕШНЕЕ!
Ты вынула сигарету из пачки.
-Душой моею что-то НЕЗДЕШНЕЕ владеет, - процитировала ты меня, - а моей душой, вернее телом, оно точно сейчас подвергалось землетрясению, владеет только одно
желание – уснуть в твоих объятьях. Я тоже взял сигарету, мы прикурили от одной спички.
- Мы сейчас занимались не обычным сексом, мы - я не шучу - священнодействовали, отдали жар своих чувств Вечности, и кто-то – и сейчас, и в девятнадцатом веке, и в двадцать втором согреется им. Не может быть, чтобы ЭТО бесследно исчезло…
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
что жизнь и смерть? А жаль того огня,
что просиял над целым мирозданьем,
и в ночь идет, и плачет, уходя…
-Какие прекрасные стихи! Я их когда-то читала, это Тютчев?
-До чего ты серая баба! Фет, Афанасий Фет.
-И в ночь идет, и плачет, уходя, - ты повторила последнюю строчку.
Здесь я не могу согласиться с Фетом – огонь НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ не может погаснуть,- я глубоко затянулся, - а почему ты пришла так поздно?
-Я внутренне сопротивлялась неизвестно чему, вышла из дома, наверное, час бродила, как во сне, вокруг «Прибалтийской», потом на такси доехала до Никольского собора, который мне очень нравится, пешком дошла до памятника Лермонтову, посидела в садике напротив бывшей школы кавалерийских юнкеров, где он когда-то учился, и все-таки добралась до 11 роты - мне нравится, как звучит твой адрес. Ты выбросила сигарету.
-Спасибо «Зениту», а то у тебя не было бы повода пригласить меня в гости.
-«Зенита» не могло не быть, а то, что мы встретились - вероятность была почти нулевая.
-Шизо ты мой, но я еще большая шизофреничка, это тебя не пугает?
-Наоборот, у всех нас есть общее дело, помнишь песню: шизофреники вяжут веники?
-Скоро вениками покроется весь мир…
Проводив тебя до метро, по набережной Мойки дошел до своего любимого места в Ленинграде - Исаакиевской площади, сел на скамейку в садике перед собором и снова - в который раз - восхищенно смотрел на него…
И снова смотрю я на купол Исакия гордый –
и призрак столетий мерцает в его желтизне,
и кажется мне,
что все радости и все невзгоды
твои,
о Россия,
на миг оживают во мне!
Во мне воскресает старинная русская удаль,
близки мне становятся Разин, Донской, Пугачев,
всплывают в сознании Новгород, древняя Суздаль –
сильней и сильней ощущаю я прошлого зов…
Я вижу отчетливо Волгу,
бескрайние степи,
я слышу рыданья
и звон деревенских церквей,
мне чудятся вдруг
декабристов висящие тени
и кладбищ кресты
под навесом зеленых ветвей.
Я чувствую –
в сердце вонзаются стрелы Батыя,
пылающим факелом душу сжигает Москва!
Страданья и войны тебя закалили,
Россия,
но снежной лавиной росла вековая тоска…
Как молния,
вспыхнул поблекший Исакий внезапно –
вдруг в нем отразились полотнища красных знамен,
собор чуть качнулся от вдруг прозвучавшего залпа
и замер надолго –
свидетелем смутных времен…
И снова смотрю я на купол Исакия гордый –
и призрак столетий мерцает в его желтизне…
И кажется мне,
что все радости и все невзгоды
твои,
о Россия,
на миг оживают во мне!
7.12.84(работа)
Шел на смену с предвкушением встречи с тобой, вдруг откуда-то сверху слышу шепот: Аустерлиц, Ватерлоо… Что же мне хотел сказать Наполеон?
У каждого есть в жизни лучший день,
когда тебе подвластно все на свете!
У каждого есть самый худший день,
когда темно и горестно не сердце…
Но никогда нам не дано узнать,
что принесет с собой рассвет грядущий:
мы плакать будем или ликовать,
мир проклинать ли, упиваться сущим?
Порою так сжигает душу грусть,
не мыслишь, что она вернется снова,
а вдруг окажется печали этой груз
пушинкой, по сравненью с болью новой?
Успеха гребень, цели ты достиг,
вот здесь она – судьбы твоей вершина!
А вдруг «девятый вал» еще в пути,
и это был лишь всплеск неразличимый.
Что жизнь скрывает в сумрачной дали?
Опять рассвет, мы ко всему готовы:
ведь каждого ждет свой Аустерлиц,
никто не избежит и Ватерлоо…
Я понял, что хотел мне сказать Наполеон: чтобы ни принес в мою жизнь рассвет, чтобы ни случилось, пусть даже рухнет мир – сегодня я увижу тебя!
И.Г.
Вновь живу ожиданием чуда –
я тебя увижу сегодня!
Ты явилась ко мне ниоткуда,
целый мир собою заполнив…
Столько лет
блуждали в потемках,
в серых буднях себя теряя,
не затем ли –
чтоб в этих строчках
на земле о любви узнали?!
Что любовь,
это не состоянье,
это действие -
крик души,
всколыхнувший
покой мирозданья,
вдруг нарушивший
вечности тишь!
Не могу найти я ответа:
мне за что
дарована милость?
Жить –
предчувствием нашей встречи,
знать –
сегодня тебя увижу!
Как только старшая ушла на обед, я сразу позвонил тебе.
-Безумно хочу тебя видеть.
-Я тоже, приходи в кафе на Гаванскую, оно в трех минутах ходьбы от меня, там уютно, неплохой кофе, буду там в пять. Я вошел в кафе и сразу увидел твою высокую меховую шапку (почти как у Брыльской в «Иронии судьбы») над небольшой перегородкой, отделяющей несколько столиков от отдела, где продавали соки и мороженое, а само лицо видно не было. Я подошел к тебе, и внутри все перевернулось, твой взгляд пронзил меня насквозь, никогда в жизни не видел (и, наверняка, не увижу больше!) такого одухотворенного, счастливого, родного лица, неужели я к этому причастен? Я не имею права причинять тебе боль, ты - моя «божья жена», мы одно целое, это предопределение свыше…
Я сел, чуть коснувшись губами твоей щеки:
-Ты сейчас ослепительно красива.
-Только сейчас?
-Сейчас особенно.
Ты сжала мою руку.
-Я готова тебе поверить, я не считаю себя красоткой, но сегодня, когда я пришла на работу и поднималась по лестнице, все на меня оглядывались - такая я была счастливая, переполненная тобой, хотелось взмахнуть руками, как крыльями и улететь к звездам, к солнцу, причем мне представилось, что я взмахнула руками так, как это умеет делать только Плисецкая. Я взял еще кофе, мы немного поболтали, и вдруг я заметил в проеме между домами такое редкое в наших широтах в декабре солнце. Мы решили пройтись пешком, вышли на Средний и, не торопясь, как школьники, взявшись за руки, добрались до автобусной остановки на 8-ой линии. Как иногда бывает зимой в ясную погоду - в воздухе кружились в вальсе снежные звездочки, те звезды, к которым ты хотела улететь, были скрыты в голубой бесконечности, она отражалась в твоих глазах, полных любви и нежности, мы смеялись и целовались, не обращая никакого внимания на окружающих, ты случайно бросила взгляд на проезжающее такси - и оно остановилось, молодой парень, сидевший за рулем, восхищенно смотрел на тебя, как и несколько человек, ждавшие автобус. Я отошел от тебя на пару шагов, сел на скамейку, чтобы видеть тебя во весь рост на фоне неба, ты была божественна - сняв шапку и закрыв глаза, подняла лицо к солнцу, твои черные распущенные волосы покрылись снежинками, искрящимися и переливающимися всеми цветами радуги…
. . . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Прошло уже тридцать лет, а я помню все в мельчайших подробностях: твою высокую фигуру на фоне голубой бездны, каждую черточку родного лица. Это лучшее, что я видел в жизни! В древней Элладе был обычай: при начале любого строительства первый камень клали в тень любимой женщины. Первая строчка каждого моего стихотворения - пусть оно посвящено другим - эхо того незабываемого дня…
. . . . . . . . . . . . . .
Возвращался на работу в каком-то полуобморочном состоянии, пожилой вахтер,
с которым у меня были прекрасные отношения, увидев меня, воскликнул:
-Ты, парень, часом не рехнулся, у тебя совершенно безумный взгляд.
Я ничего не ответил, как лунатик, добрался до своей комнаты, повторяя: ты чужая жена, все мы - чужие, кусочки счастья, музыка жизни… Споткнулся об огнетушитель, чуть не упал на стол, заставил себя сесть, взял ручку…
И.Г.
Ты - чужая жена,
ты - чужая жена,
и мы встретились, чтобы расстаться…
Может быть, на мгновенье –
любовь нам дана,
так давай же ловить крохи счастья!
Ты - чужая жена,
ты - чужая жена,
но мы все в этом мире чужие;
и когда в двух сердцах
дрогнет чувства струна -
так прекрасна вся музыка жизни.
Пускай смолкнет она,
растворится, как дым…
Вечно искрам
лететь по Вселенной
от костра,
что связует всех,
кто любил -
только это
на свете нетленно!
Перебрался на потертый диван и погрузился то ли в сон, то ли бред: видение было ясное, реальней реальности… Очнулся я, наверное, часа через три, когда на фабрике уже окончился рабочий день, и сразу же позвонил тебе домой (кстати, в первый раз). Мне повезло, трубку сняла ты.
-Жду тебя в восемь часов в кафе у твоего дома, придумай, что хочешь, но будь…
Я уже успел выпить две рюмки коньяка, а тебя все не было, наконец, ты вбежала.
-Что случилось? Я еле выбралась на полчаса: соврала мужу, что у меня болит зуб, и нужно купить анальгин.
-А случилось то, что, когда я вернулся на работу, у меня было странное видение - я ясно ощутил, что попал в другой мир, в иное измерение.
-Мне кажется, что ты и живешь в другом измерении, впрочем, как и я, а в этот мир иногда возвращаешься,
Ты дотронулась до моего лба, отдернула руку.
-Да, ты весь горишь, может вызвать скорую психиатрическую помощь?
-Брось свои шутки, я еще раз повторяю: я попал в другое измерение, я хочу тебя обрадовать - ты была вместе со мной.
-Господи, мы вдвоем будем в чеховской палате № 6, это не самый худший вариант, во всяком случае, нам будет, где жить. Я заказал кофе и две рюмки коньяка и продолжил:
-Я ясно ощутил: мы с тобой, как в затяжном прыжке, летим, взявшись за руки, с парашютами за спиной откуда-то из глубины мироздания (а где мы могли еще встретиться?) и не раскрываем купола, вокруг нас бескрайнее небо, соединившее наши души в одну и ставшее нашим домом, а земля где-то далеко внизу, и в этом бездонном голубом пространстве кажется маленьким шариком. Нам хочется вечно лететь, испытывая неимоверное счастье от любви, свиста в ушах, слепо веря в то, что этот полет - наша судьба, и мы родились лишь затем, чтобы парить, как птицы, наслаждаясь друг другом… Но вдруг мы начинаем замечать: земля становится все больше и больше, небо, приютившее нас, уже не кажется бесконечным, зашатались стены нашего голубого дома, земля все ближе и ближе, счастье все острее и острее, еще минута - и мы разобьемся, испытав неземное блаженство…
И в этот момент я услышал какой-то хлопок, твоя рука выскользнула из моей, ты оказалась над моей головой и стала стремительно удаляться, и я понял: ты выбрала жизнь и в последний миг дернула кольцо - над тобой, как белый флаг, раскрылся купол, и ты уже летела, а не плыла, я все падал, падал, подняв лицо вверх, пока ты не исчезла…
-Ой, как красиво, а ты тоже дернул кольцо или?..
-Я очнулся…
Ты достала сигареты.
-А ты не пробовал писать прозу?
-Пока нет, но о нашей любви обязательно напишу, причем со стихами.
-Как Пастернак?
-Как Кумаков, о любви сказано еще не все…
8.12.84 (дома)
Генри Миллер утверждал, что любой писатель не может создать ничего нового - он «просто варит в своем котелке новую похлебку из старых харчей». С ним во многом можно согласиться, невозможно создавать музыкальные произведения, работать со словом, писать картины, иногда - вольно или невольно - не повторив использованные другими сочетания нот, красок и слов. Но есть и сознательное использование ранее созданного: самый яркий пример «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», до Пушкина были два стихотворения на эту тему с очень похожими словами. Сальвадор Дали многие свои самые известные картины создал, сознательно используя произведения других художников. И таких примеров можно привезти много… Если рассуждать глобально, наша жизнь - вследствие генетической наследственности - тоже в какой-то мере плагиат. Но я считаю, что самые лучшие, пронзительные стихи - шедевры мировой лирики - совершенно «новая похлебка».
Сегодня утром, возвращаясь домой после умопомрачительного (в прямом смысле этого слова) дежурства, идя по Среднему к метро и переходя 8-ую линию, я бросил взгляд на автобусную остановку - и в голову, как солнечный удар, хотя в этот день небо было закрыто облаками, ударило: мне не забыть твое лицо… Мне показалось, что не я пишу - рукой моею владеешь ты или небеса, и за каких-то двадцать минут родилось одно из лучших моих стихотворений. Когда я вошел в свою квартиру, мне осталось его только записать:
И.Г.
Мне не забыть твое лицо
в тот ясный день зимою…
Ты, как богиня средь людей,
парила над землею,
и замирали вдруг такси –
лишь их касалась взглядом,
и любовались все тобой,
кто был случайно рядом.
Ты так сияла в вышине,
сверкала красотою…
Я, смертный,
мог до Божества
дотронуться рукою.
За что, за что мне этот дар,
мне - червяку земному?!
Как смог зажечь я этот свет?
Здесь, видно, ни при чем я.
В твоих глазах я прочитал
всех женщин мира счастье,
Любовь и Нежность всех времен –
от первого причастья.
Пусть рушится и гибнет мир,
пусть жизнь промчится мимо,
я все отдам за этот взгляд –
твой взгляд,
моей любимой.
Настанет срок -
уйду и я,
тебе лететь со мною!..
Мне не забыть твое лицо
в тот век,
в тот миг –
зимою!
Как только я поставил восклицательный знак в конце последней строки, зазвонил телефон - я был уверен, что это ты.
-Сегодня все начальство на совещании в главном управлении, я одна, приезжай, у меня на душе и радость и грусть одновременно, хочется куда-то убежать, спастись!
-Спастись? От чего?
-От себя, от тебя, от лавины чувств, которые на нас обрушились, иногда мне кажется, что можно не выкарабкаться. Приезжай быстрее, я жду… Через два часа я открыл дверь в твою комнату – ты сидела за исчерканным листом, я подошел, обнял тебя сзади за плечи и увидел: Куда бежать и где спасенье?
Ты отстранила меня, села за машинку и за десять минут отпечатала на красной бумаге свое стихотворение. Прочитав эпиграф, я узнал свои строчки, пошутил: о, классики
цитируются, и погрузился в чтение…
А.К.
Мне кажется –
не доживу до завтра…
А.К.
Куда бежать? И где спасенье?
И сто дорог - и ни одной.
В погибшем доме новоселье
звенит последнею струной…
И разрывается на части
моя больная голова,
и, если ночью снится счастье,
днем губы разомкну едва.
Мы, опьяненные, вдыхали
предчувствие большой беды,
и пили жадными глотками
отраву гибельной воды…
Бороться? Но уходят силы,
а может мы у той черты,
когда дыхание могилы
полно зловещей красоты!
Закрыть глаза и погрузиться
в твою любовь, с тобой заснуть…
И где ты, бог? Кому молиться,
чтоб до конца пройти наш путь?
Не скрою, никогда - даже от самых удачных своих стихотворений - я не испытывал такой радости.
-Неужели это мне, - прошептал я, - ты тоже пишешь стихи - и какие! Цветаева отдыхает, только этого нам не хватало.
-Я писала, когда училась в институте, потом это прошло, стихи - это болезнь, думала, что от нее избавилась, но встреча с тобой снова пробудила во мне рифмы, они могут убить нашу любовь – так нельзя! Я, как и ты, человек жеста, формы…
Я протянул тебе листок. – Ты знаешь, мы, оказывается, творили почти синхронно. Вот она волшебная сила искусства - мне не забыть твое лицо, когда ты читала «мне не забыть твое лицо» (вышел каламбур или черт знает, что), ты закрыла лицо листком, потом опустила его так, что были видны только глаза, какой взгляд: слезы, любовь, нежность, мука – неужели ЭТО снова мне? Нет, я все-таки не червяк, подумал я и услышал:
-Неужели это мне?!
Остановись мгновенье! Прекрасных мгновений в жизни много, а неповторимых…
-Неужели это мне? - снова сказала ты, поцеловав листок, а меня лишь чуть коснулась губами, - я и ты исчезнем, а ЭТО останется!
-Так мы и появляемся на миг - в просвете меж небытием «до» и небытием «после» - для того, чтобы что-то осталось после нас и сбылось до…
-После нас могут остаться только стихи, а что может сбыться до?
-Не может, а уже давно сбылось, я же тебе рассказывал о вспышке, которая дошла до меня от моей прежней ипостаси из другой галактики - так что все уже сбылось!
Ты же сказал - небытие до и после, как может что-то сбыться в небытие?
-Небытие - в земном смысле, а в неземном это сверх бытие.
-Ты хочешь сказать, что мы любили всегда?
-Любили и будем любить, земная жизнь - только эпизод бесконечного странствия нашей любви, всего лишь остановка у причала бушующего моря мироздания…
Кстати, избитая фраза - его (её) дни сочтены. Наши дни сочтены уже с рождения, только счет немного больший, и оплакивать людей надо, когда они появляются на свет! И я не понимаю все эти стенания по поводу смерти - огромная трагедия, невосполнимая утрата, от нас ушел (ушла)… Никто и никуда не уходит, мы все возвращаемся - откуда пришли - в лоно Природы…
. . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Много лет спустя я узнал о теории «вечного возвращения» Фридриха Ницше. Я дошел до нее самостоятельно, если, конечно, «вечное возвращение» заменить на вечную ЛЮБОВЬ.
. . . . . . . . . . . . .
Вернувшись домой, я поставил пластинку с органной музыкой, налил себе рюмку коньяка, закурил, сел в кресло и еще раз перечитал посвященное мне стихотворение. Оно мне понравилось еще больше, а необычный цвет бумаги напомнил мне что-то, но что? Я встал, еще раз налил рюмку, снова сел в кресло с листком красной бумаги.
Где я? - Собор Сан-Марко, дворец Дожей, я медленно плыву по знакомому каналу…
При чем здесь Венеция? А вот церковь Сакре-Кёр, Люксембургский сад - я уже в Париже! И разноцветные бумаги в почтовых конвертах носятся между городами. Что за бред? - Это же переписка между Жорж Санд и Альфредом де Мюссе.
«В какие игры мы играем? Слова соединили нас, наши тела, губы, волосы, ведь ты так настойчиво желал этого, но эти же слова вновь разлучают и разделяют нас! Слова! Бумага! Неужели нам суждено прожить нашу жизнь на бумаге? Ты, Андрей, - мне показалось, что это ты пишешь мне, и я невольно написал свое имя, ну, конечно же, Альфред, - ты, Альфред, ты создан для этого, а я нет, ведь я - женщина».
Я еще раз прочитал твое блестящее стихотворение, потом свое - мне не забыть твое лицо, в нескольких строфах вместились все наши взаимоотношения… Нет, жизнь на бумаге, это тоже жизнь и какая - яркая, прекрасная, насыщенная, можно даже сказать НЕЗДЕШНЯЯ! Альфред, а какая же настоящая?
Видения составляют немалую часть моей жизни, они диктуются подсознанием, то есть находятся под сознанием, с одной стороны - это то, что могло быть, но не случилось, а могло быть абсолютно все, а с другой стороны - то, что случилось в предыдущих жизнях и случится в последующих (не обязательно моих). Подсознание какими-то неведомыми путями погружается в вечный поток мироздания, где в бесконечном переплетении времени, света и пространства возможны любые сочетания причин и следствий, материального и иррационального, а кто скажет, где грань между ними? Я настолько ясно вижу некоторые картины, что их даже сложно назвать видениями (так же, как окружающую действительность реальностью), жизнь - всего лишь бледный фон, на котором происходят основные события. Футбол - неотъемлемая часть моей жизни, естественно, видения бывают и футбольные. В них я забиваю сумасшедшие голы, как Пеле и Марадона, стелюсь в подкатах, как Бекенбауэр, вытаскиваю невероятные мячи из верхних углов ворот, как Яшин - и все это, конечно, в футболке «Зенита». Все перечисленные игроки в своих странах являются кумирами, про Бразилию и Аргентину и говорить нечего, для них футбол - это все! Но даже в Германии Бекенбауэра называют «кайзером Францем», который был самым известным правителем в истории страны, а многим иностранцам первое, что приходит в голову при упоминании о России - это Яшин (и водка). Раз я очнулся в холодном поту - мне привиделось, что я сижу на трибуне стадиона имени Кирова и болею за «Спартак» в мачте против «Зенита», и все болельщики указывают на меня пальцем и скандируют: Иуда, Иуда… Такие страшные видения выталкиваются под сознанием на самую дальнюю, запасную полку своего тайника. Кстати о запасных: в футбольной команде, также как в театре, оркестре, опере - в коллективах, имеющих большие амбиции, в идеале, должно быть два равноценных состава, но этого нет даже в мадридском «Реале», ленинградском филармоническом оркестре, «Барселоне», миланском «Ля Скала» и даже в БДТ - театре Товстоногова. Если говорить о «Зените» 1984 года: в нем было 15-16 игроков достаточно высокого уровня, что и позволило команде стать чемпионом.
. . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Два года назад «Реал» и «Барселона» удивили весь мир, они убрали с эмблем своих клубов кресты – символы христианства. Это было сделано для того, чтобы привлечь болельщиков-мусульман и, конечно, спонсоров.
. . . . . . . .
Но вернемся к действительности - снова поговорим о видениях. Честно говоря, без старины Фрейда здесь не обойтись (или без бутылки), а еще лучше - и с ним, и с ней (это уже тоже видение!)…
Я - царь без царства,
всадник без коня,
владею только тем,
что исчезает…
Иллюзии
давно ведут меня,
и миражи,
как прежде, окружают.
Но в днях летящих,
в спешке бытия,
среди видений -
жутких и прекрасных,
вдруг,
как Христос распятый,
ощущаю я,
что жил
на этом свете
не напрасно!
И этот город,
мне подаренный судьбой,
шпиль,
уходящий в небо над Невою,
и блеск Исакия,
часов старинных бой,
и крики чаек,
и восторг,
и боль,
и эти строки,
и твоя любовь…
Пусть все - мираж,
да будет он со мною!
9.12.84 (дома)
Два предыдущих дня эмоционально меня опустошили, но я знаю, как подзарядить батарейку души: сегодня рано утром вышел на пробежку, вначале бежал с трудом, но постепенно вошел в ритм. Бег для меня не только физическая нагрузка, но и время, когда очень хорошо думается и даже рождаются стихи, во всяком случае - их наброски. Сегодня, выбежав на набережную Фонтанки, я чувствовал себя великолепно, слева мелькнули «Адмиралтейские верфи», и вот я уже бегу мимо дома на улице Декабристов, где долго жил и умер А.Блок. Прошло всего-то шестьдесят лет, а увидеть мачты кораблей на Финском заливе, который он любил наблюдать из своего окна, уже нельзя - напротив его бывшего дома серая масса однообразных зданий, заслоняющих горизонт, но это совсем не мешает мне вспоминать какие-нибудь строчки гениального поэта, сегодня в голове вертелось - «в моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне», и тут же всплыла его дневниковая запись: «ужасно странное чувство - исполнимость невозможного». То, что я нашел ключ от сокровища - встретил тебя, как раз из этого разряда, ведь могло случиться так, что ты для меня навсегда бы осталась блоковской «незнакомкой». Через пару сотен метров - на другом берегу Пряжки - вижу известную психиатрическую больницу, символично, что она рядом с домом Блока - ведь он умер от какой-то болезни мозга, точный диагноз так и не был поставлен. Кто знает, что ждет каждого из нас? А пока будем радоваться жизни, любить, мечтать, смеяться, но слова Блока: «не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним», ко мне относятся стопроцентно. Попрощавшись с Блоком, сворачиваю на Мойку с предвкушением новой встречи, ведь я приближаюсь к украшению моей дистанции, города, мира, вселенной, знаменитому творению Вилен - Деламота --- арке Новой Голландии, которая восхищает меня всегда, когда я ее вижу, а это происходит достаточно часто - столько раз, сколько я бегаю, не реже, чем три раза в неделю (признаюсь - никогда не приходил сюда специально). У меня существует своеобразный ритуал общения с шедевром Деламота - вот и снова я замедляю бег, и когда в правом верхнем углу арки начинает открываться кусочек неба, перехожу на шаг и останавливаюсь прямо перед ней - всего на две-три минуты... Мне снова кажется, что я заглядываю в глубину веков (наверное, похожее состояние испытал Говард Картер, когда впервые через разлом в стене бросил взгляд на гробницу Тутанхамона), в мое сердце вмещается Вселенная, пульсирует вся мировая история, как кадры на экране, мелькают великие мыслители, ученые, писатели, поэты, и я становлюсь участником всего, что происходило на земле: ведь это я впервые высек пламя и штурмовал Бастилию, я бродил с Данте по кругам ада, это я познал с Петраркой страсть поэзии и вместе с Гете и Толстым искал смысл жизни, я горел c Бруно на костре инквизиции и покорял Эверест с Хилари, моя рука победно взвила знамя на рейхстагом… В моей душе страданья и любовь всех живших на земле, и во всех перевоплощениях ты всегда была рядом и вдохновляла меня – не Лаура, не Беатриче, не Лота, везде была только ты! После такого выматывающего общения с творением гениального голландца моя энергия резко убывает(слава богу - две трети дистанции позади), я перехожу на медленный бег, через несколько секунд, как всегда, оглядываюсь, прощаюсь с чудом, ловя взглядом уже в левом верхнем углу волшебной арки исчезающий кусочек неба… По сравнению с шедевром Вилен-Деламота все остальное тускнеет, я поворачиваю направо и бегу по переулку, где не так давно была тюрьма (он и назывался Тюремным), тени Достоевского, Короленко и Куприна, в разные годы побывавшие здесь, чудится – бегут вместе со мной. Сейчас в этом здании находится психиатрический диспансер - это тоже своеобразная тюрьма (какая концентрация специфических учреждений на моей дистанции, к чему бы это?). Завершает мою пробежку мимолетное общение с Никольским собором (не на религиозном, а на эстетическом уровне).
11.12.84 (работа)
И.Г.
Я сижу у телефона –
жду,
когда ты позвонишь…
В сердце
молнии сверкают,
в комнате
печаль и тишь.
Ну когда же,
вновь когда же
трель,
как песня,
прозвучит?
Я сижу у телефона –
он,
как проклятый,
молчит!
К концу рабочего дня ты ворвалась ко мне слегка пьяная (что-то отмечали в отряде, моя старшая тоже там присутствовала, и, естественно, не вернулась), закрыла дверь на крючок, скинула шубу на стол, устроилась у меня на коленях.
- Я - прелесть, стройная, длинноногая, сексуальная, этим летом ходила по пляжу с распущенными волосами в шляпе, мужики падали штабелями, а главное, я жила одна, муж был в командировке, сын с моей мамой на даче. Где же ты был?
- Нам было суждено встретиться осенью.
- Ты же говорил, что мы впервые встретились в другой галактике.
- Я имел в виду встречу на земле.
По-прежнему, сидя у меня на коленях, ты провела двумя пальцами мне по щеке.
- Ты мне сейчас кажешься таким беззащитным, как будто ты меня боишься, я тебе ничего плохого сделать не могу, если только невольно. Недавно я так увлекла одного мальчика, что, когда я его отвергла, он пытался покончить с жизнью и чуть не умер.
- Я точно не умру от расставания с тобой, буду занят - чем тяжелей на сердце, тем легче складываются рифмы.
- Люблю слушать гадости, - ты немного помолчала, - кстати, мое первое стихотворение, посвященное тебе, до сих пор не дошло до адресата.
-Почему?
-Мне показалось, что для первого - оно немного мрачновато.
-Интересно: и я тебе не показал первое, прочитай свое.
Мы так больны, родной,
владеют нами рифмы…
И почему с тобой мы выбираем боль?
Я думаю, что оба мы могли бы
отдать свою любовь
за эти рифмы,
пожертвовать любовью - за любовь…
-Великолепное стихотворение! Я поцеловал тебя в губы, свое я отдам тебе на дорожку.
-Зачем ты меня гонишь? - ты довольно чувствительно укусила меня в шею и прошептала, - скажи мне что-нибудь приятное.
- Ты - длинноногая прелесть.
- Я же пьяная.
- Ты – пьяная прелесть, - с этими словами я осторожно поставил тебя на ноги, - тебе, наверное, пора домой, так что давай одеваться, - я прижал тебя к себе, - или раздеваться?
Ты снова села ко мне на колени, сняла с меня свитер, еще раз укусила в шею.
-Все-таки раздеваться?
- Конечно, голая я выгляжу гораздо лучше, и тебе одежда ни к чему.
Твои укусы мне не понравились, видимо, алкоголь пробудил в тебе сексуальную агрессию.
- Сюда могут войти.
- Не бойся, кому ты нужен, кроме меня, никто не войдет…
. . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 год Пару лет назад на антресолях я нашел один из томов полного собрания стихов Константина Бальмонта «Горящие здания», издательства «Скорпион» 1914 года, я его купил у букиниста и думал, что кто-то зачитал, в нем нашел два листка, на одном из них была дата - 11.12.84:
И.Г.
Ты ищешь страсти взлет –
неистовый полет,
звериный блеск в глазах,
вкус крови на губах…
Ты ищешь ту любовь,
что души нам сожжет
и превратится в прах.
Другая есть любовь –
и чище ее нет!
Когда в твои глаза,
пронзая толщу лет,
Нездешний хлынет свет –
И станет, как одна,
моя с твоей душа!..
Укусы в шею, оказывается, тоже рождают вдохновение. Интересно через тридцать лет прочитать свое забытое стихотворение, как новое, мне даже показалось, что я ощутил холод твоих зубов и жар твоих губ… На втором даты не было:
И.Г.
Я утонул в твоих глазах,
в твоей душе я растворился…
Я вдруг твоей тенью стал,
а мир, словно в тумане, скрылся.
Как же мне скинуть сладкий гнет,
как снова стать самим собою?
Ведь сердце лишь тобой живет,
а жизнь проходит стороною…
«Что мы знаем, что помним, - мы, с трудом вспоминающие порой даже вчерашний день!» - как всегда, точно заметил Иван Алексеевич Бунин в «Жизни Арсеньева». А я был уверен, что помню все свои стихи, они же - мои дети…
. . . . . . . . . .
Через полчаса я пошел проводить тебя до автобусной остановки, той самой… Автобуса долго не было, и ты, прижавшись ко мне, спросила:
- А жена чувствует, что ты - шизо?
- Она не только чувствует, она знает, я тебе еще не говорил, у меня бывают депрессии, серьезные - с разными нехорошими мыслями, но это не «шизо», это другое…
- Значит, ты все-таки склонен к самоубийству?
- Но не от расставания с женщиной, а жена выносит мои депрессии, не знаю - кто бы еще такое выдержал, а она несет свой крест.
- И за что ей такой подарок? Меня еще можно как-то понять, но крестоноска - это очень тяжелая ноша, - и без всякого перехода, - а вообще, если бы не мать и сын, я могла бы пуститься во все тяжкие, во мне столько всего дремлет…
- Я это знаю: сам такой.
Пороки же Богами нам даны,
чтоб сделать нас людьми, а не богами.
- Ой, как хорошо! Неужели это твое?
- К сожалению, нет – Шекспир.
Автобуса все не было, мы присели на скамейку, я обнял тебя.
- А где мой последний «шедевр»?
- У меня в сумочке, не дома же его хранить.
Ты достала листок и передала его мне.
- Ты забыл собственные стихи?
- Я хочу кое-что изменить.
Положив твою сумочку себе на колени, я пристроил листок и в предпоследней строфе: «я все отдам за этот взгляд - твой взгляд, моей любимой» - зачеркнул «этот взгляд» и сверху написал «чтоб видеть взгляд» - и протянул листок тебе.
Ты прочитала вслух стихотворение сначала, дважды повторила измененную строфу.
-Изменив смысл, ты продлил мне жизнь… После тебя мне очень сложно общаться с нормальными людьми - это не интересно.
- Наша встреча опровергает законы физики: одноименные заряды отталкиваются.
- Нас это не касается, наша встреча опровергнет еще очень многое.
Подошел автобус, и ты, поднявшись на одну ступеньку, вдруг оглянулась.
-Дай мне свое первое стихотворение.
-У меня его нет с собой.
Водитель автобуса засмотрелся на тебя и не торопился закрывать дверь, даже встал и чуть поправил зеркало заднего вида. Ты коснулась пальцами моих губ:
- Хорошо бы сейчас сидеть у камина на даче.
Дверь стала закрываться, но я успел сказать:
- Или хотя бы просто у камина.
Вернувшись на свою фабрику, я вспомнил сюжет одного фантастического рассказа: его герой, попав в прошлое, случайно наступил на бабочку, и этим изменил будущее всего мира. И я подумал: зачеркнутая строчка тоже может многое изменить, если не в мире, то в наших отношениях…
. . . . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года.
…Спустя 30 лет, я - как бы смотря в зеркало заднего вида - в далекое прошлое, вижу и чувствую: и тогда, и сейчас рифмы, слова - для меня главное в жизни, Поэзия - не занятие, а способ существования, но я не могу объяснить «из какого сора растут стихи», вроде бы они отталкиваются от реальной жизни, но так как я никогда не знаю, чем они окончатся, стихи плавно перетекают в нереальность, которая потом каким-то образом воплощается в жизнь. В отличие от композиторов, художников, скульпторов основной материал, с которым работает поэт и писатель - слово, я легко могу представить себя лишенным всего, только бы звучала музыка родного языка, для меня не подлежит сомнению: «лишь слову жизнь дана», русский язык - моя главная опора в жизни!
Я умру не в тот миг,
когда сердце навек
перестанет в груди моей биться.
Я умру не тогда,
когда времени бег
для меня перестанет струиться.
Я погибну -
когда исчерпаю слова,
и строфу не смогу вдруг сложить,
ведь душа тогда будет,
как камень, мертва!
Хотя сердце еще будет жить!
В русском языке так много слов, что исчерпать их практически невозможно, и я не
смогу сложить из них строфу?! Хотя – все возможно… . . . . . . . . . . . .
В ночь с 12 на 13 декабря 1984 г (дома).
И снова на листке календаря
все тоже несчастливое число…
Куда же ты влечешь меня, ладья,
летящих лет? Тебя несло
то медленно - вдоль грустных берегов,
казалось, лишь из боли соткан мир,
то счастья вдруг кружил водоворот…
Но это был лишь миг - прекрасный миг!
Пусть будет все: страданья, счастье, грусть,
пусть скоро устье - вечный океан…
Прошу тебя, лишь об одном прошу –
в бухту покоя мне зайти не дай!
Неси, неси вперед меня, ладья,
путь направляй Поэзии весло!
Вновь на листке календаря
все тоже несчастливое число…
Я решил жить, если не вечно, то долго – пока все идет хорошо… Как обычно, я встречаю утро своего дня рождения пробежкой. На этот раз ,что со мной бывает крайне редко, остановился у арки Новой Голландии на несколько минут… Кажется, Ницше сказал, что жизнь - зеркало, и мы должны узнать себя в нем, для меня таким зеркалом является шедевр Вилен-Деламота, я перенесся в глубину веков, и рядом с силуэтом Петра увидел еще две фигурки: и это были мы с тобой, да, любимая, мы были и будем всегда – ведь НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ не имеет ни начала, ни конца…
И.Г.
Летят недели, в месяце сливаясь…
Бессильно время что-то изменить.
БЕССИЛЬНО ВСЕ!
Бежит вода живая…
Пока мы дышим - будем мы любить…
Выйдя из душа, я выпил чашку крепкого кофе, сел в кресло, закурил, включил радио и услышал, что вселенная, оказывается, затухает, ее смерть не за горами, и всего через какой-то квадриллион лет земля исчезнет… Интересно, будет ли в истории нашей планеты хотя бы сто лет подряд, когда люди не воевали и не уничтожали бы друг друга? Иногда мне кажется, что человечество создано именно для этого, гораздо чаще – я в этом уверен! Конечно, хотелось бы знать, сколько раз «Зенит» будет чемпионом, пока существует земля. Я поставил любимую пластинку Френсиса Гойя, снова закурил, перед глазами стояла ты, синее небо, звездочки снега, сверкающие в твоих черных волосах…
И.Г.
Неужели когда-то,
грустя иль ликуя,
что бы ни было дальше в судьбе,
я, со Среднего выйдя,
сверну на Восьмую,
и ничто вдруг не дрогнет в душе?!
Неужели когда-нибудь,
боже, не дай мне,
я смогу те минуты забыть –
как смеясь и целуясь,
автобус мы ждали…
То смертельное счастье,
ту высшую тайну –
быть любимым тобой
и любить!
Быстро написав стихотворение, я почувствовал опустошение, оно бывает всегда, но иногда - как сегодня - пустота заполнила весь мир, видимо, я написал что-то стоящее…
Окончено стихотворение,
вновь пустота…
Как будто растворилась в строчках
моя душа!
И снова страх –
вдруг исчерпал я
себя до дна,
и вдохновенья
не поднимет
опять волна?
Сомнений мука всем знакома,
кому слова,
ни дым, ни праздная забава,
а жизнь сама!
Уже рука моя слабеет,
слова бегут,
в них исчезаю…
Ставлю точку.
Я снова пуст!
Договорились встретиться в три часа, теперь уже в «нашем» кафе на Гаванской. Я немного задержался, когда вошел в кафе, ты стояла у стойки и заказывала кофе. Мы сели за наш столик, к счастью, он был свободен и я, поцеловав тебя в уголок губ, молча положил перед тобой листок со стихотворением…Ты два раза перечитала его, снова закрыла лицо листком, так что были видны только глаза, снова посмотрела пронзившим меня насквозь взглядом.
-Неужели это снова мне, я уже начинаю привыкать…
-То ли еще будет…
Ты поцеловала меня в щеку.
-С днем рождения, я недолго думала, что тебе подарить, книга - лучший подарок, посмотри, ты будешь доволен, это же твой любимый поэт.
Ты достала из сумочки полное собрание стихов Бунина, изданное в малой серии
библиотеки поэта.
-Где тебе удалось достать?
-Есть знакомые в книжном магазине.
-Действительно для меня это лучший подарок, - я убрал книгу в сумку, - сегодня будем пить легально, я подошел к стойке и купил бутылку армянского коньяка. Когда я вернулся, ты взяла бутылку в руки, повертела её.
-Кстати, откуда у тебя деньги, насколько я знаю, инструкторы получают сто десять рублей в месяц.
-Недавно умер отец, оставил мне небольшое наследство, достаточное для того, чтобы несколько лет поработать в пожарной охране, занимаясь творчеством.
Мы выпили, и ты задумчиво сказала:
-Я чувствую вину перед нашими близкими, они болеют, расплачиваясь за наше счастье, давай попробуем не встречаться, пока они не выздоровеют.
-Насчет вины я с тобой не согласен, как можно чувствовать вину перед кем-то, за то, что ты счастлив - это просто абсурд, а не встречаться мы просто не сможем. Я чувствую вину только перед читателями, которые в силу моего характера могут никогда не познакомиться с тем, что я написал.
- Я постараюсь, чтобы это не произошло, искренне считаю, что некоторые твои стихи должны знать все. Ты дал мне подборку своих стихотворений, среди них - «Отпуск в Армении», я считаю его лучшим из того, что ты написал, хочу послушать в авторском исполнении.
- Довольно неожиданно, небольшое вступление: в 1915 году турки истребили больше миллиона армян, ежегодно 24 апреля в Эчмиадзине в память о погибших звучит колокольный звон, и в этот день я попал в небольшой армянский городок…
Под звон колоколов Эчмиадзина
ворвалась в сердце вдруг такая грусть –
боль всех времен насквозь меня пронзила,
всех преступлений лег на плечи груз.
Все есть на свете – разум и безумство,
вершины духа, пропасть страшных жертв…
Вмещает в себя «гений и злодейство»
всесильный и ничтожный человек.
Гремят колокола в весеннем небе…
Армян замученных в их звоне слышу крик,
и всех людей, кто со времен Помпеи,
был на земле предательски убит.
Под звон колоколов Эчмиадзина
я ощутил, что люди – братья все:
тебя, меня бомбили в Хиросиме,
меня, тебя пытали на дыбе…
Под звон колоколов Эчмиадзина
нам не забыть замученных невинно
и стариков, и женщин, и детей,
под звон колоколов Эчмиадзина
встают из праха жертвы геноцида –
чтоб не было на свете палачей!
Печальный звон летит по всей планете –
всплывают тени, лица, имена…
И мы должны все сделать, чтоб на свете
не наступили снова времена
разгула мракобесия, фашизма,
чтоб не лилась рекой людская кровь.
Уходит в небо храм Эчмиадзина,
все громче звон его колоколов…
Но многих жизнь еще не научила -
и вновь идет кровавая резня,
то здесь, то там: теракты, войны, взрывы,
в людей стреляют – значит, и в меня!
Под звон колоколов Эчмиадзина
все прошлое земли во мне ожило –
в ответе мы за слезы всех времен…
Под звон колоколов Эчмиадзина
боль всех веков насквозь меня пронзила –
пожизненно я к ней приговорен!
-Отличное стихотворение и прекрасное исполнение, оказывается: ты способен писать не только любовную лирику.
-Ты меня явно недооцениваешь, я могу почти все, уж писать – то точно!
Ты допила кофе, попросила меня взять еще по чашечке, когда я вернулся, вдруг сказала:
-Если бы не сын, я могла бы погибнуть.
-Зачем?
-Чтобы все сохранить.
-Со мной вместе?
-Могла бы и одна.
-Мы не будем гибнуть, - я притянул тебя к себе и поцеловал в губы.
Ты отстранилась.
-Считаешь, это возможно - не погибнуть и сохранить?
-Когда ты дернула кольцо, а ко мне стремительно приближалась земля, я как раз думал об этом.
Ты задумчиво поставила чашку на стол.
-Мне кажется: ты меня так любишь, что спокойно плыть не для тебя, но и разбиться ты не хочешь. И что же ты придумал?
-Ты забыла - я же вовремя очнулся.
-В этом весь ты, пусть выбирает кто-то, но не ты, я права?
- Согласен, с выбором у меня всегда были проблемы, начиная с выбора соска матери.
-И как же тебе удалось выбрать сосок - целых два варианта?
-Методом тыка.
-А какой - левый или правый, ты, конечно, не помнишь?
-Естественно, зато я помню все, чего не было.
-Прекрасно, напряги свою память, не было ничего: ни нашей встречи в другой галактике, ни родства душ, ни любви - стремительной, как затяжной прыжок парашютиста, ни нежности, ни стихов… Был лишь банальный адюльтер, мы просто несколько раз переспали, наставили рога - я мужу, а ты - жене, вспоминаешь?
Я изумленно посмотрел на тебя.
-Сдаюсь, сегодня ты меня переиграла.
-Я думаю, ты даже знаешь, как называется эта игра, ее описал один из твоих любимых писателей - создатель «Степного волка».
-Неужели мы играли в бисер? А что это за игра, похожа на футбол? - пошутил я.
-Полная противоположность. «Игра в бисер» - мое любимое произведение Г.Гессе.
-А я осилил страниц десять и бросил.
-И зря, гениальный роман, игра в бисер по Гессе - это игра на органе, клавиши и педали которого охватывает весь духовный космос.
-Футбол - тоже интеллектуальная игра.
-Возможно, но лучшего партнера по игре в бисер у меня никогда не было, и я уверена - уже не будет, ты знаешь, что Клеопатра сказала Цезарю?
-Футбола еще не было, не представляю - о чем еще она могла с ним говорить.
-Я ценю твое чувство юмора, но она сказала: «мир полон ничтожных мужчин, ты – исключение», я всегда у всех выигрывала, а ты, как минимум, равный мне игрок, и я думаю: так как духовный космос необъятен, мы будем играть в бисер, даже если расстанемся…
. . . . . . . . . . . . . .
Ноябрь 2014 года
Ты была права, мы расстались тридцать лет назад, но я, по-прежнему, играю с тобой в бисер – больше не с кем…
. . . . . . . . . . . . . .
Я разлил коньяк по чашкам.
-Я предлагаю выпить за две самые лучшие игры в этом мире.
Мы выпили.
-Какие все-таки мы с тобой алкоголики!
-«Под мостом Мирабо тихо Сена течет, и уносит нашу любовь…»
-При чем здесь Аполлинер? - спросила ты.
-Ты знаешь Аполлинера?
-Только это стихотворение, он же тебе нравится, значит, он - мой мужчина.
Я разлил остатки коньяка.
-«Мост Мирабо» - одно из лучших стихотворений мировой лирики - напечатано в сборнике под названием «Алкоголи». Давай выпьем за то, чтобы мы тоже стали такими же «алкоголиками», как Аполлинер.
Мы вышли из кафе, взяв с собой чашки с коньяком, осушили их, поцеловались и выбросили в урну, ты громко сказала:
-Да здравствует Аполлинер!
Я посадил тебя в автобус, пешком дошел до метро, и уже через сорок минут был дома, где меня ждал семейный ужин с сухим вином. Немного посидев с женой и дочкой, я рано лег спать, и вдруг - то ли явь, то ли сон: слышу негромкий перебор гитарных струн и чей-то прекрасный женский голос, взрывающий ночную тишину… Меня подхватывает пьянящая волна волшебной, неземной мелодии и уносит к далеким берегам, чарующий голос заполняет, кажется, все мироздание, под его воздействием я окунаюсь в океан неизвестности, и чудится - вижу в нем неясное отражение то ли девушки, то ли ангела, то ли богини, а её песня, по-прежнему, тревожит тишину осенней ночи… Я чувствую, что становлюсь другим: мне хочется примерить карнавальный костюм, надеть маску, передернуть затвор своей жизни, послав в нее новые ощущения. Божественная мелодия проникает во все мои поры, я хочу посмотреть на мир, на людей, на себя иным - свежим взглядом, сбросить оковы привычного мышления, раздвинуть стены собственного сознания, влюбиться в эту Незнакомку, шептать ей безумные слова. Мне тесно в мире собственной души, в нее проник ген не покоя, меня тяготят любые стены, любые обстоятельства - мне тесно везде! Душа стремится к бесконечному счастью и бесконечному страданию…
Как я хочу освободиться
от власти собственного я –
исчезнуть,
снова возродиться,
увидеть краски бытия
каким-то новым,
жадным взглядом,
иную жизни грань узнать,
во всем,
что существует рядом,
вдруг скрытый смысл отыскать.
Ведь в окружающем мы часто
находим то,
что близко нам –
воспринимаем только части,
созвучные своим сердцам!
Постигнуть трудно мира прелесть,
ведь так разнообразен он!
…Своей души я вечный пленник -
в себя,
как в крепость,
заключен…
Как я хочу освободиться!
То ли явь, то ли сон… Отражение Незнакомки внезапно исчезает, чарующая мелодия постепенно растворяется в тишине ночи, я тщетно пытаюсь ее запомнить… Наконец, я очнулся, провел рукой по лицу, пальцы скользнули по щеке, как бы ища маску - ничего не обнаружили, но кожа еще помнила ее прикосновение…
15.12.84 (работа)
Мелькают дни,
все те же лица,
забот и дел круговорот,
душа же к вечности стремится –
болит, надеется и ждет…
Да, есть семья, друзья, достаток,
но главного чего-то нет!
И, видно,
до платформы Счастье
мне не купить уже билет…
Step by step… Моя жизнь – это те шаги, которые я должен был, но не сделал, те мечты, которые не воплотил, те стихи, которые не посвятил женщинам, любившим меня, нужно было пойти им навстречу – хотя бы ради рифм. Но, благодаря этому, я жив, пока здоров и полон сил – ведь у меня все впереди… И, если бы мне дали даже бесплатный билет до платформы Счастье, я бы разорвал его: Поэзия и счастье несовместимы!
Я все приму -
печаль, страданья,
измены, боль…
Прошу я лишь одно:
не дай, судьба моя,
не дай мне
смотреть всегда
в знакомое окно,
на ту же самую
обычную картину,
как бы она
прекрасна ни была…
Ведь привыканье
даже к счастью -
духа гибель!
Без новизны
все в жизни –
кабала…
Сегодня около восьми ты позвонила:
- Сейчас к тебе зайду, я вышла из метро, буду через десять минут.
Ты пришла, я сварил кофе, ты сделала глоток и неожиданно сказала:
-Расскажи мне о своей депрессии.
-То есть, ты хочешь, чтоб я рассказал тебе о своей жизни?
-Но твоя жизнь - не только депрессия?
-К счастью, не только, но достаточно существенно ее часть. С чего бы начать?
-Было бы естественно, если бы ты начал со стихотворения.
-Ты права, слушай:
Белые клавиши,
черные клавиши –
музыка жизни моей…
Счастье, восторг,
а за ними отчаянье –
ноты мелькающих дней.
Белые клавиши,
черные клавиши –
песня надежды летит.
Черные клавиши,
белые клавиши –
блюз снова в сердце звучит.
Белые клавиши,
черные клавиши –
жизни и смерти мотив.
В этих аккордах
любовь и страдание –
сущего вечный диптих.
Черные клавиши,
белые клавиши –
музыка жизни моей…
Боже, прошу:
одноцветья
не дай мне лишь -
серых, бессмысленных дней!
-Мне очень понравилось, а последняя строфа - просто блеск! А когда в музыке твоей жизни впервые появились черные клавиши?
-Во время учебы в институте, на четвертом или пятом курсе.
-Были причины?
-Психические болезни настолько непознаваемы, что трудно сказать - были причины или нет, давай я лучше попытаюсь описать тебе свое состояние в период депрессии: жизнь кажется ужасной, ненужной и бессмысленной, можно даже сказать камерой пыток в тюрьме измененного сознания, представь: ты в кромешной тьме спускаешься по лестнице, спасаясь от преследования, ногой ищешь очередную ступеньку и ее не находишь, вот, образно, состояние депрессии - назад пути нет, а впереди пропасть. В психиатрии есть такой термин: сталкер, человек кого-то преследующий, например, известных киноактеров, поэтов, спортсменов. Когда в депрессии я нахожусь в людном месте, мне кажется - вокруг все сталкеры, изучающе смотрят, в чем-то подозревают, поэтому, если есть возможность, я не выхожу из дома, тем более, что яркий цвет - особенно в солнечный день - угнетает. Недавно прочитал биографию известного испанского художника Эль Греко, он, находясь в тоске, в солнечные дни занавешивал, как и я, окна.
-Я правильно понимаю: ты не хочешь никого ни видеть, ни слышать.
-Правильно понимаешь - полное отчуждение ото всех, веселые лица, громкий смех только усиливают тоску, но, несмотря на это, ты не поверишь, я жду наступления депрессии, потому что, благодаря ей, несколько раз испытал одно из величайших человеческих удовольствий! Есть известная максима Эпикура: «удовольствие - есть отсутствие страданий», когда я ее первый раз прочитал, сразу подумал, наверняка, древнегреческий философ свой человек, в том смысле, что был подвержен депрессиям, и оказался прав. Еще один свой человек - Фридрих Ницше, его изречение: «несчастье ускользнуло от тебя, наслаждайся же этим как счастьем своим» очень точно отражает время выхода из депрессии, которое очень сложно описать, это можно только испытать - я как бы каждый раз заново рождаюсь… Кто-то сказал, что у человека столько жизней, сколько раз он любил, у меня столько жизней - сколько было депрессий, именно поэтому, я хочу испытать это снова и снова, хотя, конечно, догадываюсь: чем выше «девятый вал» наслаждения жизнью, тем глубже будет пропасть, в которую я потом упаду, и, может быть, следующее падение будет последним…
-А ты можешь усилием воли что-то изменить?
-Призыв взять себя в руки во время настоящей депрессии столь же абсурден, как призыв к диабетику, чтобы его организм вырабатывал больше инсулина, химию мозга можно изменить только сильнодействующими лекарствами, которые одновременно калечат внутренние органы, поэтому я их не принимаю, тем более еще раз повторяю: химия моего мозга меня вполне устраивает.
Ты взяла меня за руку.
-Я чувствую свою ущербность, у меня всего одна жизнь, возьми меня как-нибудь с собой, я тоже хочу родиться заново.
-Куда? В камеру пыток?
-У нас появилось еще одно место, где можно жить, я обещаю, что не буду громко говорить и смеяться, я буду лечить тебя любовью.
- Сексуальное влечение практически отсутствует, но лечение любовью - это интересно.
Я достал сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся и спрятал сигарету под стол.
-Ты же знаешь, как легко дышится после грозы - как гром и молнии озонируют воздух, так же страдания очищают душу.
-Ты так интересно рассказываешь, а ты знаешь, когда наступит депрессия?
-В том-то и дело, что нет, могу только предполагать. Поль Верлен говорил об этом так: «убийца дней моих, глумливая тоска, открыто не разит - грызет исподтишка», поэтому, я живу как бы на лезвии бритвы, отделяющий свет от тьмы, но это обостряет чувства и питает мои стихи. Когда я в норме, почти забываю о депрессии, если сказать красиво: она небольшое облачко в бездонном синем небе, когда же приходит срок, депрессия превращается в огромную черную тучу, заполняющую все небо, и даже оно становится тесным для моей тоски, которая заполняет все мироздание… Но где-то на горизонте есть небольшой серый просвет, рано или поздно, этот просвет начнет слегка голубеть, отвоевывать у черноты метр за метром, и настанет день - снова бездонное синее небо будет вдохновлять меня, и теперь оно будет тесно уже для моего счастья…
-Ты хотел сказать красиво и тебе это удалось.
- Оскар Уайльд был более краток: «найди слова для своей печали, и ты полюбишь ее», кажется, я нашел эти слова…
Тесен мир для счастья,
тесен для тоски,
для ручья лесного,
для большой реки.
Тесно мыслям в сердце,
музыке во мне,
строчкам на бумаге,
песням в вышине…
Тесен мир для жизни
нам дано успеть -
только, как комета,
вспыхнуть и сгореть.
Лишь любви не тесно,
ведь она - весь мир!
И дарует вечность
каждый ее миг…
- Это великолепно! - Ты глубоко затянулась и потушила сигарету в чашке, - блестящее стихотворение.
- В какой-то мере оно обязано депрессии, как и многое в моей жизни… Я потушил сигарету в той же чашке и достал новую.
-Я упомянул о норме, а что такое норма? Один немецкий психиатр считал нормой умственно и творчески развитую личность, тогда нормальность, как ее понимают, легкая форма слабоумия.
-Тогда получается, что большинство людей слабоумные?
-Как будто, для тебя это новость! - я щелкнул зажигалкой, - в депрессии возникает ощущение: все, что раньше радовало и интересовало тебя, бессмысленно и абсурдно, больное сознание изменяет не только настоящее, но и воспоминания о прошлом.
- Неужели и футбол кажется тебе абсурдным?
- Нет, конечно, футбол в это время единственное, что не дает мне уйти в полный ступор, я вспоминаю лучшие матчи «Зенита», заставляю себя просматривать программки к матчам, у меня их очень много. Но депрессия берет свое, иногда мне снится – я играю в футбол, бросаюсь под удар, мяч пробивает мне грудь и начинает пульсировать вместо сердца, превратившись в огромный жгучий ком страданий, я в ужасе просыпаюсь и в этот миг готов согласиться со священником, сказавшим: футбол – страсть, которая убивает…
Ты задумчиво посмотрела на меня.
-Так у тебя хорошая компания: Пушкин был циклотимиком, где-то я читала, что у Льва Толстого был тяжелый период, по-моему, «арзамасская тоска».
-Толстой писал в дневнике: «все кончено, скоро умирать, ничто не радует, нечего больше ждать от жизни», и это было в сорок лет, я недавно перечитывал его и запомнил слово в слово.
Я взял еще по чашке кофе, сделал пару глотков, ты последовала моему примеру.
-Кстати, о Пушкине, он был еще тот циклотимик.
-В каком смысле - тот?
-В том смысле, что находясь в маниакальной фазе, он предавался разгулу и разврату, и по свидетельству Тургенева мог заниматься серьезным литературным творчеством только, когда был болен венерическими болезнями.
-Надеюсь, ты не настолько похож на Пушкина?
-Здесь бог меня миловал, Тургенев в письме к Вяземскому даже назвал венерические болезни кормилицами поэзии Пушкина.
-Хемингуэй тоже вроде страдал депрессиями?
-У Хэма были тяжелые депрессии, продолжавшиеся более двух лет. Компания действительно хорошая: Байрон, Руссо, Паскаль, По, Бальмонт. Я перечислил, только тех, кого вспомнил из своих любимых авторов, если я что-то и читаю во время депрессии – то только Стефана Цвейга, во-первых, потому, что его новеллы просто прекрасны, а еще потому, что он кончил жизнь самоубийством, как, кстати, и Хемингуэй. А мысли о самоубийстве посещают меня, тогда я часто вспоминаю слова Плиния: «возможность умереть, когда захочешь – лучшее, что дано человеку в его полной страданий жизни», спасает меня только то, что я все откладываю на завтра, ты это прекрасно знаешь.
-Вот почему в твоих стихах часто употребляется слово «боль».
-Французские авангардисты – Верлен, Бодлер, Рембо считали, что страдания освобождают дух, и все стоящие произведения искусства куются, как они говорили, на наковальне боли, а в каком-то исследовании даже утверждалось: большинство людей, занимающихся тем или иным творчеством, имеют симптомы депрессии. Иногда, когда мне особенно тяжело, «на наковальне боли» рождаются стихи - слова просто льются из сердца, и если это не произойдет… Слушай:
Несказанное,
в сердце похороненное…
Нельзя в себе все лучшее таить.
Плененной птицей
бьется слово не рожденное –
ей крылья дай,
чтоб душу не убить!
-Да ты лекции мог бы читать студентам медицинских вузов.
-По этой теме, наверное, мог бы, и последнее, что бы я им сказал: понять, что такое депрессия, можно только в ней побывав, и процитировал бы Шекспира - «чтобы безумие понять, ты должен сам безумным стать». Депрессия в отличие от других психических заболеваний, когда проходит, не оставляет никаких следов.
Ты поцеловала меня в щеку.
-Да, на безумного ты точно не похож, они же не могут играть в бисер.
-Тут ты не права, так называемые «безумные» всегда играли в бисер, просто в свои «темные» периоды и темы были соответствующего оттенка, и игра происходит с самим собой, я это прекрасно знаю. Английский поэт восемнадцатого века Драйден писал: «великий ум безумию сродни - незримой нитью связаны они». Я не считаю свой ум великим, но если есть в нем что-то, отличное от обычных умов – этим я обязан депрессиям - и вслед за С. Дали, сказавшем: «эта болезнь мне ниспослана Господом Богом», я скажу иначе: эта болезнь дарована мне свыше, так как с «господом богом» я не знаком.
-Я несколько лет назад отдыхала в Литве, была в музее Чурлениса и до сих пор помню его картины, а потом где-то прочитала, что у него были тяжелые депрессии.
-Ты меня опередила, я как раз собирался рассказать тебе о Чурленисе, он был не только художником, но и композитором, и называл свои депрессии «птицами тьмы», ясно понимая: отлетая, эти птицы дают ему невиданный заряд вдохновения, Чурленис даже ввел в свою подпись под картинами графический знак птицы. У него тоже были видения, но он воплощал их в картины и музыку, а я в слова и рифмы. У меня депрессия, как и у Чурлениса, ассоциируется с птицей - с вороном Эдгара По.
-Который каркал…
-Да он каркал: nevermore, nevermore, nevermore… Никогда больше ты не будешь любить, радоваться жизни, никогда в ней не случится ничего хорошего, никогда не прекратятся твои страдания, nevermore, nevermore, nevermore… Но даже ворон устает от однообразия, и приходит срок - он улетает каркать в другие места.
-Нам тоже пора сменить обстановку, мы сидим здесь часа два, не меньше.
Мы вышли на морозный воздух, и ты сказала:
-Наверняка, у тебя еще есть стихи о депрессии.
-Конечно.
Ты взяла меня под руку.
-Прочти мне что-нибудь.
Я не знаю, в чем дело,
что случилось со мной?
Был как будто я смелым,
а теперь не такой,
был я вроде бы нежным
и с тоской не дружил,
а сейчас ветер снежный
сердце заполонил.
По-иному, чем прежде,
мыслю, спорю, люблю,
не спешу я с надеждой
утром к новому дню.
Что со мной происходит?
Ведь я молод еще,
но хандра не проходит,
и перо не влечет!
Нужен взрыв – как спасенье,
от себя исцеленье,
чтоб от боли крича,
предать самосожженью
душу всю на мгновенье –
и жить снова начать!
Еще во время чтения ты сжала мою руку, когда же я закончил, ты сказала:
-Может я стала настолько пристрастна, но это стихотворение мне тоже очень нравится, особенно последние строчки: нужен взрыв - как спасенье…
-А перебой в ударении в конце - предать самосожженью?
-Автор сделал это сознательно, чтобы подчеркнуть ключевое слово - самосожженье.
-Надо же, а он это и не заметил и хотел даже что-то изменить, - я поцеловал тебя в холодные губы, - и вообще, кто я такой, чтобы исправлять шедевр, тут я полностью согласен с О.Уайльдом!
9.12.84(работа)
Не успел я прийти, как ты позвонила моей старшей и вызвала меня к себе, якобы для помощи в переноске какого-то архива (видимо, сведения обо всех пожарах на Васильевском острове с 1703 года). Когда я вошел в твою комнату, ты вскочила со стула, прижалась ко мне, обняла за шею.
-Все начальство на совещании в главке, я тебя не видела целую вечность – четыре
дня, ужасно соскучилась, вспоминала твою интересную лекцию о депрессии и особенно стихотворение: белые клавиши, черные клавиши, - ты дала мне лист бумаги и ручку, - я хочу, чтобы оно было у меня.
Пока я писал, ты вышла и через несколько минут вернулась с двумя чашками кофе. -Наверное, не надо было тебя вызывать - подозрительно. В субботу так хотела зайти к тебе на работу, ноги прямо несли меня к тебе, я хотела только заглянуть в твои глаза и уйти, но муж ходил за мной по пятам, чего раньше никогда не делал.
-Зашла бы с ним, ты же должна делать проверки в выходные.
-Но это уже было бы слишком. А вчера он меня спросил: ты меня любишь? Я ответила: нет, ищи себе женщину, как он заметался, мне его жалко.
-Мужчину, если он – мужчина, жалеть не надо, - я сделал глоток кофе, - а ты знаешь,
какое послезавтра число?
-21 декабря, а что? Ой, месяц назад «Зенит» стал чемпионом, в этот день мы с тобой пили кофе в гостинице на Малом.
-Ты меня радуешь, может быть, еще что-нибудь вспомнишь?
-В честь этого события я первый раз была у тебя.
Я поцеловал тебя в губы.
-А я больше помню следующий день.
-Тебе не забыть мое лицо?
-Да, пока я жив…
И я протянул тебе листок.
И.Г.
Хочу я счастья в первый раз,
а не потери,
хочу я верить в этот час –
любить и верить.
Хочу я жить и ожидать
расцвета чувства,
хочу всем людям прокричать:
есть в мире чудо!
Хочу всего себя отдать -
ведь в этом счастье…
Хочу любить, а не сгорать
в мгновенной страсти!
Ты прижала листок к груди.
-Мне все твои стихи очень нравятся.
-Может быть, потому что они посвящены тебе?
-Нет, в этом стихотворении все хорошо - форма, мысли, ты еще раз продлил мне жизнь.
Я снова поцеловал тебя.
-Еще несколько стихотворений - и ты будешь жить вечно! А у тебя много стихов?
-Я почти все раздарила, но, наверное, их можно попытаться собрать, - и резко сменила тему, - а в чем, по-твоему, смысл жизни?
-Кто-то из великих сказал, что смысл жизни - готовиться к смерти, а кто-то из менее великих - в том, чтоб всегда искать его.
-А ты уверен, что его можно найти?
-Я уверен только в том, что ни в чем не уверен, но считаю, что смысл жизни должен находиться за её пределами, иначе жизнь обесценивается.
-Для большинства людей смысл жизни совсем в ином.
-Только в одном случае мне придется присоединиться к большинству.
-Очень интересно, в каком?
-Англичане говорят: умереть - присоединиться к большинству.
-Как ни хочется к нему присоединяться, - мы закурили, - когда ты говорил, что смысл жизни должен находиться за его пределами, ты имел в виду творчество?
-Конечно во всех проявлениях, я полностью согласен с Гумилевым, который считал творчество высшим проявлением человеческого «я» - шестым чувством.
-Я недавно перечитывала Моема, мне запомнилось: он считает шестым чувством деньги, без которых остальные пять не полноценны.
-Как ты догадываешься, мне ближе мнение Гумилева, свое стремление вырваться за рамки земного существования я отразил в четверостишье:
Судьба сказала мне давно:
как метеор,
сгоришь ты в мире!
Промчишься
огненной дугой,
и, вспыхнув,
жизнь продолжишь в лире…
-Однако, какое у тебя самомнение.
-Скромность часто украшает тех, у кого - кроме нее - за душой ничего нет. У Гёте есть запись: «только нищий скромен», не сравниваю себя с великим немцем, но я далеко не нищий. Послушай еще одно четверостишье:
Грущу ли я в лучах заката,
ликую ль -
в чувстве неземном,
одной мечтой душа объята:
я жажду жить
во всем живом!
- Но такое состояние бывает достаточно редко.
Мы сели на диван, и ты сказала:
- Какая прекрасная аллитерация в конце – буква «ж» повторяется четыре раза. - Я не знаю почти никаких правил, про аллитерацию слышал, но только от тебя сейчас узнал, что я её применил, все получилось само собой.
-Значит, жить во всем живом ты жаждешь не всегда, наверняка, у тебя, как и у меня, присутствует внутренняя дисгармония с этим миром.
-Естественно, полной гармонии не бывает никогда, все, происходящее в моей жизни - тлеющий костер, который вспыхивает и наполняет жизнь смыслом, когда его касается легкое дыхание вдохновения, что не описано - не пережито! Иногда, - я прикурил новую сигарету, - дисгармония уменьшается после побед «Зенита», от которых я получаю эстетическое наслаждение.
-Что же тут странного? Футбол - часть твоей жизни, - ты тоже взяла еще одну сигарету, - многие считают, что смысл жизни в продолжение рода.
-Это считают те, у кого нет способностей.
-Может, мне родить кучу детей?
-Я же сказал: у кого нет способностей.
-Все мои подруги беременны уже во второй раз, и мне иногда хочется тоже быть беременной, сидеть дома.
-Ты же прочитала почти всего Ницше, согласна с ним: «все в женщине загадка, и все имеет одну разгадку - беременность»?
-Наверное, он прав, мой муж считает основным в супружеской жизни - секс, в духовной сфере у нас нет точек соприкосновения, он это прекрасно понимает, и разговор на языке секса - единственное, что ему осталось для общения со мной. А с тобой мне так хорошо, можно было бы проговорить весь день или просто помолчать, и я думаю даже обойтись без постели, хотя, наверное, нет, должна быть гармония. Где обещанный камин?
…Старшая давно ушла, рабочие убирают двор, я сижу за столом, передо мной томик Аполлинера, я его только что купил в своей любимой «Академкниге» на девятой линии. За окном валит снег, лопаты вгрызаются в него, я открываю книгу и на внутренней стороне обложки пишу уже привычные инициалы…
И.Г.
Ты сказала мне:
он мой мужчина,
так держи его крепче –
он твой!
И ревную
из всех мужчин мира
лишь Гийома к тебе, одного.
Остальных
я и знать не желаю,
вас –
вдвоем же –
оставить боюсь.
Смертных всех
я щелчком отметаю!
Как с бессмертным французом сравнюсь?
Ведь с другими пустяк лишь возможен -
флиртовать и шампанское пить,
а с Гийомом
ты можешь духовно
(что ужаснее!)
мне изменить…
В ночь с 21 на 22.12.84 (дома)
Под утро мне приснился страшный сон: я полулежал, полусидел с крепко связанными и вывернутыми назад руками, обхватывающими то ли дерево, то ли столб, и ко мне медленно подползала, отвратительно шипя, огромная кобра… Кобра продолжала шипеть, вдруг превратилась в толстую веревку, свернулась в петлю, снова распрямилась - и это был уже тонкий шнур, подбирающийся к моей груди слева, сердце в страхе сжалось… Я в ужасе проснулся и стал растирать кисти рук, на которых были отчетливо видны красные полосы. Когда же я впервые услышал в себе шипение бикфордова шнура, зажегшегося в миг моего появления на свет? Первый крик родившегося ребенка оповещает мир: еще одним смертным на земле стало больше, проходит еще несколько мгновений (по сравнению с вечностью), мы умираем, возвращаемся в лоно Природы и перестаем быть смертными. Я ощутил дыхание смерти, наверное, лет в двенадцать - тринадцать, с тех пор живу в предощущенье взрыва, стрелой несутся дни - шнур становится все короче и короче, а что я успел сделать? Почти ничего, я только тлел, строил планы, радовался жизни, когда не находился в депрессии, а после выхода из нее радовался еще больше. Единственным оправданием моей жизни будет повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, если я ее успею написать. Как гениально устроена природа! Шнур мы не видим, может быть, он сожжен уже наполовину, а может - через секунду… Видимо, человек живет до тех пор, пока не исполнит то, для чего родился, и я надеюсь, что мне суждено вписать в вечную книгу ЛЮБВИ свою маленькую, но непохожую страницу. И когда - в последний миг - прозвучит взрыв, я успею шепнуть: мой земной путь был не напрасен…
Перечитал написанное и подумал: так как я человек достаточно ленивый и несобранный, для того, чтобы исполнить свое предназначение мне придется жить очень долго. И еще одна мысль: я продлеваю тебе жизнь своими стихами, а себе ненаписанной повестью, вот она теория абсурда (почти по Камю) и одновременно эликсир вечной жизни…
Мой поезд уходит,
мне надо спешить,
кто знает, а вдруг он
последний?
Я должен успеть
на подножку вскочить,
не выйдет –
сорваться на рельсы.
Мой поезд уходит,
как время летит...
Я лучшие годы теряю!
Сигнал отправленья
призывно звучит,
а сердце сомненья терзают.
Чего же ты хочешь от жизни,
душа,
какие края тебя манят?
Еще миг промедлю –
последний мой шанс
исчезнет
как поезд, в тумане…
Ты пришла около двенадцати, у нас была, как ты хорошо сказала, месячная «чертовщина». Какой это прекрасный был день! Во время торжественного обеда произносились разнообразные тосты, в том числе и за «Зенит», который в награду за чемпионство путешествовал по ФРГ и громил второразрядные команды. Ты, запив коньяк шампанским, задала мне чисто женский вопрос.
-А как бы ты поступил, если бы тебе пришлось выбирать между матчем «Зенита» и свиданием со мной?
-Это нереально, я никогда не назначал свидания во время игр «Зенита», даже скажу больше: раз пропустил экзамен в институте, совпавший с матчем со «Спартаком».
-Значит, «Зенит» у тебя всегда на первом месте?
На первом месте в первый раз он в этом году, а если без шуток, можно сменить страну,
убеждения, религию, жену, даже пол, но не команду, за которую болеешь. «Не играйте
в эту игру и не смотрите ее, эта игра введена дьяволом, и последствия ее буду очень плохие…» - как ты думаешь, кто мог так сказать?
-Мама малолетним сыновьям, предчувствуя расходы на обувь, мячи и прочее.
- Это слова Варсонофия Оптинского, митрополита Санкт - Петербурского и Ладожского, который еще в 1913 году опасался конкуренции со стороны футбола.
-Очень интересно, дай мне сигарету, и много таких болельщиков, как ты?
-Я думаю не много, в Ленинграде, наверное, несколько сотен. Один известный артист составляет график своих спектаклей и выступлений так, чтобы они не совпадали с матчами «Зенита», многие болельщики планируют свой отпуск, чтобы посетить выездные игры любимой команды.
-А ты болел за «Зенит» в других городах?
-Только в Москве, но был там десятки раз, очень удобно и относительно дешево, никаких гостиниц, накануне матча ночной лошадью отбываешь в столицу, гуляешь по городу, смотришь игру, после нее на вокзал, снова ночная лошадь - утром дома.
-Футбол для тебя своеобразная религия?
-Надо же во что-то верить, один известный голландский футболист сказал фразу,
которая мне, как атеисту, запомнилась: «многие игроки крестятся перед матчем, желая
победы своей команде, если бы бог существовал - все игры заканчивались бы вничью».
-А почему именно футбол имеет такую власть над людьми?
-Это сложно объяснить, но я попробую: футбол не случайно является самой популярной игрой в мире, все жизненные проявления воплощаются в нем наиболее ярко, футбол - это отражение жизни, состоящее из надежд и разочарований, любви и ненависти.
-Я смотрю, ты можешь читать лекции не только по психиатрии, то есть ты хочешь сказать, что футбол - квинтэссенция жизни?
-Ты все правильно поняла, а сейчас я тебе рассажу один «ужастик»: некоторые историки уверяют, что истоки футбола восходят к древнему Риму - когда римские палачи отрубали головы христианам, отказавшимся приносить жертву идолам, язычники принимались играть с головой мученика, как это делают современные футболисты с мячом.
-Да, действительно - похоже на фильм ужасов, плесни мне еще коньяка…
- Я всегда с нетерпением жду наступления нового сезона.
Межсезонье, межсезонье,
грустная пора,
Для меня футбол на свете –
больше, чем игра…
Межсезонье –
ожиданье
зелени полей,
я,
как первого свиданья,
жду весенних дней,
чтобы снова окунуться
в мир борьбы, страстей -
в мир футбола,
он, конечно,
больше, чем игра!
Межсезонье, межсезонье –
грустная пора…
-У тебя, оказывается, есть стихи и о футболе?
-Есть, но очень мало, кстати, первое свидание бывает только раз, а межсезоний – десятки.
Я вновь наполнил рюмки.
-Есть в Испании команда «Барселона», ты что-нибудь слышала про нее?
-Про команду нет, а про город, кто же ни слышал - вот бы там побывать! Я бы даже на стадион сходила.
-Стадион, кстати, называется «Камп ноу», и наиболее известных болельщиков «Барсы» - по их завещанию - хоронят на его территории.
-Во, как! Ты тоже хочешь, чтобы тебя похоронили подобным образом?
-А почему бы и нет? Есть еще один вариант, развеять прах над моими двумя любимыми островами - Крестовским и Васильевским.
…Лежа у меня на плече, ты вдруг спросила:
-Ты меня очень любишь?
-Я ж тебе говорил, любовь, как ее обычно понимают, это не то, что происходит между нами, но так как других слов нет, то да, правда, не совсем понимаю, что значит очень?
-Хорошо, тому НЕЗДЕШНЕМУ, что владеет твоей душой, ничто не мешает - какие-нибудь земные мысли?
-Мешает мысль, что я могу разбиться о землю - ведь я, по-прежнему, в затяжном прыжке…
Ты рассмеялась.
-Я тоже люблю тебя, мне это слово нравится, но с оглядкой.
-На что?
-Мы оба не умеем зарабатывать деньги, да у нас одна душа, но ведь одним духом не проживешь.
-Ты хочешь сказать: нужно еще что-то иметь, кроме духа, что можно было бы поставить в духовку?
-Ты все переводишь в шутку.
-Жизнь - это улыбка, даже когда по лицу текут слезы.
-Ой, какое чудное изречение, чье это?
-Честно говоря, не помню, зато помню, что сказала твоя любимая Цветаева: «раз голос тебе поэта дан – все остальное взято», но я думаю: все у нас взять невозможно, мы будем писать песенные стихи, они хорошо оплачиваются, а если продолжить мысль Цветаевой, то поэты и должны спотыкаться в быту - ведь они смотрят не под ноги, а в небо…
Накинув на плечи мою рубашку, ты подошла к окну и посмотрела на уже хмурое
темнеющее небо.
-Я постараюсь не дать тебе спотыкаться.
Ты вернулась, удобно устроилась на диване, сделав из подушки подобие спинки кресла, и закурила.
-У меня в последнее время сплошная шизофрения - я ясно вижу нас: взявшись за руки, мы несемся к земле, потом себя, дергающей кольцо и уже плывущей, а ты стремительно удаляешься, продолжая затяжной прыжок, но успеваешь поднять лицо и бросить на меня последний взгляд… Это настолько реальная картина, что я отчетливо слышу шелест раскрывающегося парашюта…
-А для меня реально только то, что воплощено в стихи, а насчет твоей шизофрении, чему удивляться - наш мозг в равной степени реагирует на все, о чем мы думаем, для него нет разницы между окружающей действительностью и воображением, именно поэтому возможен «эффект плацебо», сильное воображение способно создать новую реальность, если настроиться на частоту того, что хочешь создать для себя, ты это и получишь, и это не шизофрения, а физика - я хорошо помню высказывание Альберта Эйнштейна: «все в мире является энергией, в том числе и воображение».
-Как интересно!
Ты рассмеялась, потушила сигарету, стала целовать меня, нехотя отстранилась.
-Мне пора уходить, меня ждет сын, но вечером, мама знает про наш месячный юбилей, мы можем куда-нибудь сходить.
-Давай, сходим в филармонию, там сегодня вечер скрипичных концертов.
Ты даже чуть куснула меня в шею от удивления.
-Как ты догадался? Я сейчас хотела тебе это предложить, исполняется мой любимый концерт ля минор для скрипки с оркестром Глазунова, солирует Сергей Стадлер – что может быть лучше?!
-Ты такой знаток классической музыки?
-Я окончила музыкальную школу, и довольно прилично играю на фортепьяно?
- Сколько у тебя талантов!
Ты поправила перед зеркалом мою любимую шапку.
-Талантов много, но работаю я почему-то в пожарной охране.
-Как и я, так мы идем в филармонию?
-Я думаю, мама меня отпустит, и у нас будет первый вечер вместе.
-А муж?
-Последнее время я его не о чем не спрашиваю.
-Насколько давно?
-С тех пор, как мы отмечали у тебя чемпионство «Зенита».
-Можно сказать, что у «Зенита» стало одной поклонницей больше?
-Поклонницей стало больше у судьбы, которая сделала «Зенит» чемпионом, и именно поэтому соединила нас.
-Ты думаешь, у меня не нашлось бы повода пригласить тебя в гости?
-Повод бы нашелся, но не было бы причины, я уже начинаю понимать - все, что ты делаешь: грустишь, радуешься, мылишь веревку и даже влюбляешься, так или иначе связано с «Зенитом».
Я поцеловал тебя в уголок губ.
-Было бы странно, если бы ты этого не поняла, хотя все связано с «Зенитом» скорее иначе, чем так, но ты, конечно, права - в тот памятный день 21 ноября, когда до меня дошла вспышка от своей прежней ипостаси из иной галактики, все во мне перемешалось: предчувствие первого чемпионства «Зенита», предчувствие Нездешней Любви, предчувствие потери тебя…
Последнюю фразу я сказал про себя. Ты ушла, сквозь заледенелое окно я видел контуры твоей удаляющейся фигуры, а в голове вертелось: первый вечер, сегодня первый вечер…
И.Г.
Любимая!
Сегодня первый вечер,
наш первый вечер
вместе на земле…
И будет он,
как полдень летний,
светел -
частица солнца
есть в тебе и мне.
Как долго,
долго шли мы
к нашей встрече,
блуждая слепо
средь пространств,
времен…
Что нам до всех,
до зависти,
до сплетен,
когда уже
краснеет небосклон!
Жизнь коротка,
но не погаснут свечи…
И нам пылать,
а не уныло тлеть.
Любимая!
Сегодня первый вечер -
наш первый вечер
вместе на земле!
В перерыве я записал это стихотворение на 2-й странице программки под датой концерта - 21 декабря 1984 года, совпадающей с датой написания. Ты прочитала мое творение, посмеявшись над тем, что под ним оказалась подпись, выведенная
черными буквами дирижер, лауреат Международного конкурса Владимир Понькин.
-Так кто же настоящий автор? Потом посерьезнела, вынула из сумочки красный фломастер, подчеркнула строчку: когда уже краснеет небосклон.
-Это пока лучшее, что ты мне написал.
-То ли еще будет, - снова скромно сказал я.
-Надеюсь…
Мы отошли к окну и на 3-й странице программки, на пару минут задумавшись, ты тем же фломастером написала:
А.К.
И мы вошли
в белоколонный зал,
здесь чудятся уланы,
дамы в бриллиантах…
Ты – музыка моя,
ты мне сказал,
а скрипка спела все –
о чем молчал ты…
-О, автографы стихотворений двух поэтов на одном листе, когда-нибудь это будет очень ценная вещь, - изрек я.
Ты, смеясь, подхватила.
-Эту программку будут продавать на аукционах, - ты посмотрела на меня, - а вдруг действительно будут?
-Надеюсь, что это случится не скоро, - усмехнулся я, - ты знаешь, чьей сестрой назвал «блудницу по имени Слава» Хемингуэй?
-Нет.
-Сестрой смерти. И слава, и молодость, это слишком много для смертного. Время непризнания - период истинного творчества, а в этой программке я буду хранить все стихи, посвященные тебе…
. . . . . . . . . . . . . .
Декабрь 2014 года.
Программка в целости и сохранности, в ней - как в папке - лежат стихи, это самое ценное, что у меня есть, и даже программка матча «Зенит» - «Реал» не идет ни в какое сравнение с уже давно пожелтевшим двойным листком с надписью на первой странице: Вечер скрипичных концертов, сезон 1984-85гг. Период истинного творчества завершается вместе с окончанием повести, мне повезло: он длился несколько десятилетий… Видимо, cкоро начнется пора признания - время критики и пения дифирамбов, публичности и поклонниц.
. . . . . . . . . . . . . .
24.12.84 (дома)
Возвращаясь домой после смены, я вышел из метро, и, шагая к дому, вдыхал морозный воздух и размышлял о бренности жизни и безбрежности ЛЮБВИ…
И.Г.
Была влюбленность,
а пришла любовь,
была лишь страсть –
теперь и пыл,
и нежность,
была лишь радость,
подступила боль…
Все в жизни
мы изведали с тобой –
земного счастья
бренность и безбрежность!
Позавтракав, я сел в кресло, просматривая «Советский спорт» и вдруг вспомнил, как летом ко мне приехал приятель из Москвы, специально на матч «Зенит» - «Динамо». В конце игры нападающий «Зенита» забил гол, я восхитился: как он обыграл защитника, как классно пробросил мяч мимо выбежавшего вратаря! У приятеля было иное мнение: защитник подался на элементарный финт, а вратарь - стоял бы в воротах - этот мазила никогда бы не забил. И каждый из нас был прав… К слову правда, если быть правдивым, я отношусь скептически, когда смотришь на что-то немного под другим углом, как в нашем случае, это будет уже иной правдой, любая картина мира - в зависимости от пола возраста, настроения - будет выглядеть не однозначно, то есть правды, как истины, не существует. Даже достоверные факты о каком-то событии можно расставить таким образом - одни акцентируя и не упоминая другие - что они дадут ложную картину. Мой любимый Тютчев считал, что «мысль изреченная есть ложь». Очень интересно, а невысказанная мысль – это правда?.. В чем же истина? Блок намекал, что истина в вине, но он плохо кончил.
Ты пришла ко мне после двенадцати (как всегда, с большим опозданием), мы снова замерли в прихожей, прижавшись друг к другу. Раздевшись, ты села на диван, сразу притянула меня к себе, стала расстегивать пуговицы на рубашке.
-Я так хочу тебя… Через час мы сидели на кухне, потягивая сухое вино, я думал о том, что истина, конечно, не в вине, но с его помощью легче к ней приблизиться.
-Ты опять где-то витаешь, дай мне зажигалку.
Мы закурили.
-Если бы ты пришла всего на десять минут раньше, не родилось бы четверостишие, тоска по любимой - самый сильный стимулятор творчества.
Я снова жду,
я снова жду тебя,
а ведь и так -
я ждал тебя всю жизнь!
Я снова жду,
тоскуя и любя…
В чем провинился я,
любимая,
скажи?
-В том, что ты появился в моей жизни. Ты же понимаешь, мы всегда будем ждать друг друга, даже если расстанемся, - ты сделала глоток вина, - а ты бы хотел, чтобы у нас был ребенок? - и без паузы, - я знаю, ты тоже этого хочешь.
-От двух шизофреников, чтобы он всю жизнь мучился?
-Да, он будет мучиться, но и любить, как мы, писать стихи, я только боюсь, что ты будешь относиться к нему лучше, чем к остальным двум, еще я боюсь умереть, родив сына от тебя.
-Почему именно сына?
-У нас может быть только сын.
Мы обнялись, и ты предложила выпить за «гения всех времен и народов».
-Я никогда не вела себя так, - ты села ко мне на колени, - мне кажется, что я тебя
люблю… Ой, как не хочется уходить, выгони меня
-Пошла вон, убирайся, я тебя с лестницы спущу.
-У тебя очень естественно получилось, как ты ко мне относишься?
Что-то ударило мне в голову.
-Никак не отношусь.
Ты изумленно посмотрела на меня. Вместо того, чтобы обнять тебя, я вдруг сказал: счастливо и захлопнул дверь. Потом мучился весь вечер, выбрал момент, когда Люда с дочкой была на кухне, набрал твой номер, к счастью, подошла ты:
-Любимая, прости меня, прости.
Услышал голос мужа - кто это?
-Не туда попали.
27.12.84 (работа)
Сегодня с утра старшая задержалась, никто меня не беспокоил, и я перелистывал сборник Константина Бальмонта, запомнилась строчка: «сделан шаг - раздавлен муравей», так устроена природа - жизнь одних подразумевает смерть других, выживает сильнейший, но человек гораздо хуже любого животного, только он способен на убийство, не связанное с выживанием, только он способен на любое предательство, а под воздействием внешних факторов - голода, холода, причинения физической боли - на что угодно! В каждом из нас есть внутренняя обезьяна, самое известное и невинное от нее – копчик, рудимент хвоста, а остальное… Человек - не венец творения, а умное, циничное, мерзкое и самое жестокое существо на земле! Человек – это звучит подло! Хотя своим умом он достиг очень многого: написал прекрасные книги, картины, музыку, создал автомобили, самолеты, пароходы, даже освоил космос, но животные инстинкты оказались настолько сильны, что нельзя не согласиться с Фридрихом Ницше: «человек - это то, что должно быть преодолено», но это относится и к его « сверхчеловеку», преодоление - двигатель жизни.
В обед зашел в «наше кафе» на Гаванскую, тебя нет. Или не смогла уйти с работы, или что-то случилось - третьего быть не может! Захожу к тебе, ты трудишься.
-Хорошо, что ты пришел, начальник на коленях умолял меня срочно отпечатать одну идиотскую бумажку, - ты вынула лист из машинки, - у меня такое чувство, что в этом году мы уже не встретимся - на мне висит проверка годовых отчетов.
-Нужно же хоть раз в году поработать.
Ты усмехнулась.
-Некоторым и это не удается.
-Такова специфика работы, девиз нашей конторы: как много уже ни сделано, но еще больше предстоит не сделать, тебе ли это не знать.
Я подошел к тебе и поцеловал в щеку.
-Ты же помнишь: 31 декабря моя смена, я надеюсь увидеть тебя с проверкой – хотя бы днем.
-Я хочу прийти к тебе домой послезавтра около двенадцати – отметим Новый год, первый наш Новый год!
-Так ведь у всех нормальных людей, в частности, у моей жены - короткий рабочий день, наверное, часов до двух, приезжай лучше утром, а потом выйдешь на работу, придумай что-нибудь.
-Гениальная мысль!
-Других не держим.
Ты отнесла отпечатанный лист, вернулась и стала расчесывать волосы, я сидел и любовался тобой, ты заметила это и посмотрела на меня тем взглядом, который пронзает меня насквозь, и я подумал, все отдам за этот взгляд: процитировал сам себя, но я же изменил смысл (все отдам, чтоб видеть взгляд), ты еще сказала, что я продлил тебе жизнь. И вдруг я осознал - видеть такой взгляд всегда невозможно, он может быть только на пике любви, а на нем нельзя находиться вечно, и в первый раз у меня мелькнула мысль, что падение с пика в пропасть обыденности отзовется жестокой депрессией…
Вернувшись на работу, я сел на диван, вспоминая нашу сегодняшнюю встречу, вдруг почувствовал еле уловимое движение воздуха, это приоткрылась форточка, и мне почудилось, что в комнату залетела бабочка, я узнал ее - фантазии писателя оказались несостоятельны, она выжила, ход истории и устройство мира cложно изменить! Я нашел листок с памятным для меня стихотворением и восстановил первоначальный смысл: вместо «все отдам, чтоб видеть взгляд», снова написал «все отдам за этот взгляд» (неужели я укоротил тебе жизнь?).
28.12.84(дома)
И.Г.
И где ты, бог? Кому молиться,
чтоб до конца пройти наш путь?
И.Г.
Я снова жду завтра…
Я снова страдаю,
пусть знаю –
придешь ты ко мне,
но я ни на что в мире
не променяю
печаль,
что звенит в тишине.
Я снова жду завтра…
Любимая, верю –
пройдем до конца мы наш путь!
Не может быть счастья
без жертв, без потери –
всегда рядом радость и грусть.
. . . . . . . . . .
Декабрь 2014 года
Кроме русского языка, еще одной главной опорой в моей жизни является любимый город. Мне повезло, я родился в одном из его самых замечательных мест – рядом с Соляным городком. Летом – два-три раза в месяц – добираюсь до Садовой, потом по Пантелеймоновской (сейчас Пестеля) дохожу до набережной Фонтанки, сворачиваю налево и попадаю в волшебный уголок: слева - Летний сад с домиком Петра, справа - большое красивое здание с квадратными окнами, на котором и сейчас написано: Памятник архитектуры, Соляной городок, построен в 1780 году, перестроен в 1870, охраняется государством. В начале 18 века на месте Соляного городка была деревянная верфь, на которой строили небольшие суда для личного пользования и хождения под парусом. Петр объявил Неву главным городским проспектом, запретил наводить мосты и крупно штрафовал за использование весел.
Набережная Фонтанки за несколько десятилетий превратилась из далекого пригорода
в оживленный район, на месте верфи было построено огромное здание, занимавшее
целый квартал, ограниченное набережной, улицей Пестеля, Гангутской улицей и Соляным переулком - здесь размещались винные и соляные склады, после отмены государственной монополии на продажу соли склады были закрыты, район пришел в запустение, но в 1870 году - почти через сто лет - в Соляном городке была открыта Всероссийская мануфактурная выставка, в глухих стенах, выходящих на Фонтанку пробили окна. Выставка дала городку новую жизнь, здесь проводились диспуты,
устраивались концерты, выступали Ленин и Лев Толстой. Учиться мне довелось в 181 школе (бывшей 3-й Cанкт-Петербурской гимназии) на Соляном переулке, которую окончили много знаменитостей: основатель символизма Мережковский, Маршак, Зощенко. Я не могу встать в ряд с этими достойными людьми только потому, что после третьего класса переехал и перевелся в другую школу на Басковом переулке, в ней, кстати, учился и Путин. Катаясь на самокате в 7-8 лет, я уже тогда обращал внимание на красивое здание напротив школы, занимавшее почти весь квартал, позже я узнал, что это - училище технического рисования, основанное в 1876 году бароном Штиглицем (ныне художественно-промышленная академия). Количество
известных людей, живших на Соляном переулке, просто поражает: архитектор Висконти, композиторы Бородин, Чайковский и многие другие.
Величие и красота Санкт-Петербурга как бы диктуют мне многие стихи, вот и первое настоящее стихотворение я написал лет в пятнадцать и посвятил его Петербургу:
Нет, никогда, любимый город мой,
я ни на что тебя не променяю,
с тобой навек сроднился я душой,
и жизни без тебя не представляю.
Когда на сердце радость и любовь,
опять брожу по площадям широким,
тобою восхищаюсь вновь и вновь,
и в упоенье льются эти строки!..
Это стихотворение написано позже:
Лишь вдали от тебя,
от твоих площадей,
от проспектов твоих величавых
понял я,
что в судьбе беспокойной моей
ты велик,
как Вселенная,
город чести и славы.
Как бы ни был надолго
с тобой разлучен,
никогда не устану
я свято гордиться,
что в прекраснейшем городе
был я рожден,
И к тебе, Ленинград,
буду вечно стремиться!
Ведь я здесь и мечтал,
и страдал,
и любил,
и с поэзией здесь повстречался,
ведь я здесь познал счастье –
в высотах парил
и в ущелья порою срывался.
Будут в жизни опять
бури,
стужи
и тьма,
но невзгоды с тобой легче втрое,
у меня на душе часто злится зима,
лишь с тобой помолчу –
сразу веет весною!
Мне шагать еще долго по этой земле,
и мечта моя,
город родной,
быть всегда и везде в жизни равным тебе,
пока путь не окончился мой…
Сегодня рано утром стоял у окна, на улице темнота, мороз, так захотелось оказаться в июне, побродить ночью по городу, повторяя строчки Иосифа Бродского: «да не будет дано умереть мне вдали от тебя», настолько ясно себе это представил…
Я вновь, Петербург, от твоей красоты,
как в юные годы пьянею…
И вновь вдохновенья взлетают мосты,
и белых ночей предо мною листы –
их тайной я снова владею!
Меж рек и каналов брожу до утра,
Исакия купол мерцает,
стою я на Стрелке, вдали Летний сад –
и музыку город рождает.
А ветер по улицам ноты несет,
и рифмы Невою качает…
Тебе, Петербург, сердце песню поет,
июньское утро встречая!
Родился я здесь, и окончить свой путь
судьба мне во граде Петровом,
как жизнь коротка, но ведь дети растут,
и в них повторимся мы снова!
А ветер, как листья, все ноты несет,
и музыка чайкой взлетает!
Великому городу сердце поет,
ему гимн любви посвящая.
Уходят ввысь неба, как прежде, мосты,
и белых ночей не темнеют листы,
а песня над городом реет!
Я вновь, Петербург, от твоей красоты,
как в юные годы, пьянею…
. . . . . . . . . . .
Ты приехала на такси около девяти утра, скинула шубу, сразу прошла на кухню.
-Я замерзла, хочу согреться, у тебя есть что-нибудь выпить?
Я достал бутылку коньяка, мы сели за кухонный стол, я налил тебе рюмку, а сам стал варить кофе, ты выпила, закурила и задумчиво сказала:
-Ночью я написала стрёмное стихотворение, навеянное в какой-то мере жалостью к твоей жене, оно написано подсознанием, сама я этого не хочу.
Я разлил кофе по чашкам, налил себе рюмку и приготовился слушать.
Ночь без сна. Тишина.
Чья-то тень у окна.
Это ты? Почему ты молчишь?
Почему я одна?
Белизна, тишина…
Стон без слез… Ты его услышь.
Не буди, не зови,
на пороге не стой,
не ложись со мною в постель.
Бурым волком завой,
постели мне метель,
и очнись на снегу без любви.
-Сильное стихотворение, - я выпил рюмку, - по Фрейду подсознание и есть истинное сознание, вчера я тоже кое-что написал, и я передал тебе листок.
И.Г.
Я тобою пленен на мгновенье,
но ведь жизнь -
это тоже лишь миг.
И кто знает,
что больше:
мгновенья
или вечность,
вмещенная в них?!
Неизвестно,
что дальше случится,
может встреча –
начало пути?
Нет, судьба нас свела,
чтоб проститься -
и своею дорогой идти.
Пусть так будет,
но сердце запомнит
эти чудные зимние дни!
И от боли
когда-нибудь вздрогнет,
что так быстро промчались они…
С листком в руках ты перешла в комнату, села в кресло, снова закурила и стала, как всегда, читать второй раз, мне почему-то захотелось устроиться на полу, положив голову тебе на колени.
-Ой, как хорошо, - сказала ты, - а первая строфа вообще гениальна.
Я поднял голову.
-Последнее слово режет слух, Гоголь как-то спросил у матери: мама, я гений? Что мне делать? И мудрая мама ответила…
Ты перебила меня.
-Лечиться у психиатра.
Я поцеловал руку, которой ты гладила мою голову.
-Как ты догадалась? Ты тоже гений.
-Будем вместе лечиться.
Я перебрался на диван, ты села мне на колени и сказала:
-Интересно, оба наши стихотворения о расставании - мы должны расстаться.
-Так что же мешает?
Твои глаза потемнели.
-Если ты так будешь действовать, ты меня достанешь.
-В каком смысле?
-Заденешь мое самолюбие, про расставание я не знаю, зачем сказала, я тебя люблю, я хочу стать твоей женой, не ложись со мною в постель - это сказало подсознание, а сознание хочет совсем, совсем противоположного, - ты взяла недокуренную сигарету, - ты знаешь, я почему-то еще стесняюсь сказать тебе, что мне нужно.
Я тоже закурил.
-А я-то думал, что главная эрогенная зона умной женщины - мозг.
-Не только, и когда я тебе обо всем расскажу, будут рушиться стены…
-Тогда квартирный вопрос решится сам собой, мы будем жить на свежем воздухе.
-Это уже второй вариант решения, первый - если помнишь - в чеховской палате № 6. Жить в шалаше не для меня, - ты прижалась ко мне всем телом, потом вдруг резко отстранилась, - а вообще, меня пугают организационные вопросы, я не представляю, как буду разводиться, делить имущество, как бы сделать так, чтобы никого не трогать, испариться куда-нибудь…
-И конденсироваться в другом мире.
-Максимова мне не жалко, он все-таки мужчина – справится, мне жалко твою жену,- ты снова закурила, - а если мы расстанемся, твоей жене станет легче?
-Она пока вообще не в курсе, что у ее мужа – НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ.
-Женщины все чувствуют.
-НЕЗДЕШНЮЮ ЛЮБОВЬ нельзя почувствовать, она редкая женщина, но здешняя.
-А есть такое слово - здешняя?
-Не знаю, если я его употребляю - значит, есть или будет!
-Мне нравится твоя уверенность.
-На сто процентов можно быть уверенным, только в том, что ты умрешь.
-А наша любовь?
-Она же НЕЗДЕШНЯЯ…
-Ну, хорошо - перейдем к здешнему, ты понимаешь, что это наши звездные недели? Никогда ничего похожего не будет.
-Конечно, понимаю, еще я понимаю, что звездный миг, как у олимпийского чемпиона - это вершина, а потом начинается спуск, и вся жизнь в воспоминаниях…
-Ты хочешь сказать, что лучше не быть на вершине?
-В какой-то мере - да, не так давно я написал одно стихотворение.
И вот достиг я возраста Христа!
Я на вершине,
чудна высота:
я молод
и одновременно стар,
и даль вокруг до горечи чиста –
подъем окончен…
-Как хорошо, - ты повторила последнюю строчку, - подъем окончен, может, он и окончен, но все-таки, где мы будем жить? Я ненасытная во всех смыслах, мне много надо, и я не люблю мямлей.
-А ты считаешь, что я мямля?
-Ты, конечно, не очень энергичный, но в тебе есть стальная пружина, если захочешь, многое сможешь, я ее найду и освобожу, тебе нужен мотор, жена тебя расслабляет, а я могу просочиться через игольное ушко и добиться своего, и готовить я умею отлично, но ты, по-моему, не гурман.
Я загасил сигарету.
-Когда мне было лет пятнадцать, я глотнул из одного родника и стал гурманом духа, поэтому ты можешь играть со мной в бисер.
-Это интересно, расскажи…
Нашел волшебный я родник
и из него глотнул однажды,
и всей душой к нему приник…
Пока живу - не утолить мне жажды
ПОЭЗИИ
ни на единый миг!
-Уверен, что и ты глотнула из этого родника, так что будем меньше готовить, больше просачиваться.
-Я мужу обещала когда-то прожить с ним десять лет, 8 января срок истекает, - ты обняла меня за шею, поцеловала в губы, - тебе будет хорошо со мной, скучно точно не будет, - и как бы в подтверждение этих слов продолжила, - в пожарной охране есть много интересных личностей, ты его должен был видеть на общих собраниях, такой седой, импозантный мужик - еще не старый - Полукаров.
Я пересадил тебя с колен на диван.
-На мужиков пока внимания не обращаю.
-Так вот - он меня домогается, и пригласил завтра в ресторан.
-Так в чем же дело, иди.
Ты изумленно посмотрела на меня.
-Разрешаешь?
-Каждый должен делать, что хочет. Тебе это интересно?
-Мне все интересно, а если он предложит продолжить вечер?
-Ты знаешь, что сказала Бриджит Бардо? Мир тесен - все мы когда-нибудь встретимся в постели.
Ты даже зааплодировала.
-Ты мне и это разрешаешь?
-Как будто, если ты захочешь, тебе нужно мое разрешение, каждый из нас волен делать то, что ему нравится, наших отношений это не касается.
-Интересно, ты в своем прекрасном стихотворении говоришь, что мир тесен для счастья и тоски, а Бриджит Бардо считает, что он тесен и для секса.
-Главное, что он не тесен для нашей любви, вспомни конец моего стихотворения: лишь любви не тесно, ведь она весь мир - и дарует вечность каждый ее миг…
-А ты бы хотел оказаться в постели с Бардо?
-А какой мужчина отказался бы, я бы и тебя с собой прихватил - втроем веселее!
-Мне нравится ход твоих мыслей, ты, наверное, во всем хочешь быть похожим на своего любимого Бунина.
-Послушай:
Но есть одно, что вечной красотою
Связует нас с отжившими. Была
Такая ж ночь - и к тихому прибою
Со мной на берег девушка пришла.
И не забыть мне этой ночи звездной,
Когда весь мир любил я для одной!
Пусть я живу мечтою бесполезной,
Туманной и обманчивой мечтой,
Ищу я в этом мире сочетанья,
Прекрасного и тайного, как сон.
Люблю ее за счастие слиянья
В одной любви с любовью всех времен!
-Блестящие стихи, вот в чем я хочу быть похожим на Бунина!
31.12.84 (работа, 23 часа)
Только что проводил тебя, ехали в полупустом автобусе и все время целовались. «Прибалтийская», освещенная прожекторами, выглядела как-то нереально на фоне темного неба. Ты восхищенно воскликнула:
-Ой, как красиво! А как ты думаешь, красота может спасти мир?
-Такую чушь мог сказать только эпилептик во время припадка.
-Ты не согласен с Достоевским?
-А почем я должен быть с ним согласен - мир может спасти только встреча с метеоритом.
-Или наша любовь… Скажи мне: как ты считаешь, может ли искусство как-то изменить мир?
-Вряд ли, хотя оно создает другой мир, и может быть, меняя наше сознание, как-то воздействует на окружающую действительность.
Возвращался на работу в этот новогодний вечер пешком, на улицах почти никого не было, думал о нас, о мире, о краткости человеческой жизни…
О, этот дьявольский,
непостижимый –
прекрасный мир!
На миг всего лишь
приглашены мы
на жизни пир.
А мир с рождения
несет покорно
свое ярмо -
ему, как прежде,
убийства, войны
узнать дано.
Все бесконечно:
и ум, и глупость,
и смерти страх,
и счастья взлет,
и грусти пропасть,
и рай, и ад…
Все бесконечно,
конечен только -
наш путь земной,
но в мире этом
оставим след свой
и мы с тобой…
Ты пришла около четырех, у меня была припасена бутылка шампанского.
-Я предлагаю выпить за доблестную пожарную охрану.
-Да, гори она синим пламенем, я уже не могу видеть эти морды, кроме одной, конечно, - ты поцеловала меня в щеку, - Ванга сказала: «судьба предопределена, но каждый идет к ней собственным путем», для нас этим путем - как ни странно - стала пожарная охрана, поэтому придется за нее выпить.
Ты поставила стакан (бокалов у меня, естественно, не было) на стол, села на диван.
-Мне почти тридцать, а по-настоящему я жила чуть больше месяца с 21 ноября, у тебя же тоже никогда такого не было?
-Не было и не будет - немногое, в чем я уверен.
. . . . . . . . . . . . .
Декабрь 2014 года.
Почти все, в чем я был в молодости уверен, увы - не случилось… И, конечно, не повторилась и не могла повториться НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ!
И.Г.
Лишь закрою глаза –
снова ты,
только ты…
Никуда от тебя мне не скрыться!
Ты – спасенье мое от людской суеты,
путь последний мой,
синяя птица.
Лишь закрою глаза –
снова ты,
только ты…
Тридцать зим звоном льдин отзвенели,
но на сердце не заживают рубцы,
оно бьется лишь с ними,
поверь мне.
Лишь закрою глаза –
снова ты,
только ты…
Нас вдвоем сквозь года ясно вижу:
нашу страсть,
нашу нежность,
о счастье мечты -
все засыпало
снегом той жизни…
Лишь закрою глаза –
снова ты,
только ты…
Остальное так призрачно, ложно.
Ты – спасенье мое от людской суеты!
Но от боли спастись
невозможно…
. . . . . . . . . . . . .
Я разлил остатки шампанского и сел рядом с тобой, мы снова чокнулись, выпили,
ты прижалась ко мне, поцеловала в губы.
-Еще раз тебе говорю: я хочу быть твоей женой, под бой курантов назови меня по имени и скажи то, что сказал бы, если б я была рядом, я услышу… Если нам не помешают, мы будем счастливы.
-А кто или что нам может помешать?
-Не будем смешить Бога, рассказывая ему о своих надеждах.
Ты подошла к окну и, смотря на унылую картину фабричного двора, сказала:
-Ты , как и я, хочешь потери, сладости расставания, сейчас это была бы смертельная сладость.
-А сколько стихов мы бы написали!
-Ненавижу стихи, хотя думаю, что мы будем любить и писать, я очень умная и придумаю, как сохранить наши чувства, тебе никогда не будет со мной скучно.
-Уж в этом я не сомневаюсь.
Ты села ко мне на колени.
-Не провожай старый год, хотя он был для нас счастливым, но уходящий год - год Крысы, она перейдет в Новый год и может что-нибудь испортить.
-Неужели ты действительно в это веришь?
-Надо же во что-то верить, - и вдруг, - что стоит вся наука, если феномен Ванги до сих пор не объяснен, - и без всякого перехода, - я тебя никогда не забуду.
-Это тебе Ванга сказала?
- Я сама себе Ванга…
- Каждый человек - случайное сочетание генов, она же стала провидицей после несчастного случая, удара молнии, это говорит о том, что земные гены могли бы быть совсем иными, настолько иными, что стали бы неземными.
- Давай все-таки приземлимся, у нас еще осталось по глотку, давай выпьем за моего мужа, за Люду, пусть им будет хорошо.
Я пересадил тебя на диван.
-Им не будет хорошо.
-Ну, пусть им будет не очень плохо.
Ты ушла, фабрика пуста, передо мной лист бумаги, я пишу с правой стороны:
Тебе.
Твоему мужу.
Люде.
Всевышнему.
Прожили мы по десять лет
с другою и с другим…
Но вспыхнул вдруг ярчайший свет!
Что ж остается им?
Подобно солнцу, нам сверкать
и строить новый дом,
а им бессильно догорать,
тоскуя о былом?
Ведь десять лучших лет прошли,
а жить еще и жить…
Мы ж в жертву юность принесли,
чтоб в зрелости любить.
Но нам - нам не о чем жалеть,
в мельканье дней, людей
могли мы мимо пролететь
любви - судьбы своей.
Но есть на свете чудеса:
в безбрежности миров
столкнулись мы глаза в глаза
для счастья и стихов!
. . . . . . . . . . . .
Давай помолимся за них,
им нас не разлюбить,
давай помолимся за них,
уже далеких, но родных -
совсем не рвется нить.
Давай помолимся за них,
чтоб обошла беда,
пусть радость им даруют дни,
а грусть лишь иногда.
Всевышний! Слышишь ли ты нас?
Дай силы им забыть,
и не сломавшись в горький час,
тебя опять благодарить
за это чудо - жить!
Прочитав через пару дней послание четырем адресатам, ты сказала:
-Сильное стихотворение, но ты же атеист, причем здесь Всевышний?
-Я же говорил тебе: для меня Всевышний - отнюдь не Христос, а какая-то высшая субстанция, недоступная человеческому разуму.
1.01.85 (дома).
За окном морозная ночь, свет настольной лампы причудливо освещает потолок и стены, жена и дочка давно спят в соседней комнате. Я стою у приоткрытой форточки, надо мной черная, звездная бездна - никто так точно не передал бесконечность, как М.Ломоносов: «раскрылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне - дна…». Звезд, конечно, не сосчитать, в отличие от дней нашей жизни. И вдруг в бездне мироздания я увидел огромные песочные часы: из верхнего сосуда через узкое горлышко утекало мое земное время, но нижнего сосуда не было, и песчинки моей жизни растворялись в вечности, и почему-то песочные часы громко тикали: тик - жизнь, так - смерть… Тик - отсутствие смысла, суета, надежды, разочарования, счастье, боль, грусть. Так - умиротворение, покой, возвращение в лоно Природы, никакой трагедии. Я физически чувствую, как летят мгновения моей жизни, которой могло и не быть - ведь любая жизнь необязательна и случайна, и ничего бы не изменилось без меня в этом мире, который тоже необязателен и случаен…
Какая-то неведомая мука
владеет иногда моей душой,
врывается стремительно -
без стука,
и становлюсь тогда я сам не свой.
Мне кажется,
я погружаюсь в вечность,
и страшно мне –
ведь все пройдет, пройдет…
Так ощущаю жизни быстротечность
и времени пронзающий полет!
Мелькает все, как кадры на экране:
встречи,
разлуки,
ненависть,
любовь;
и ничего не угадать заранее,
что будет –
ко всему себя готовь…
А хочется чего-то неземного,
и даже слов об этом не найдешь:
чего-то чудного,
НЕЗДЕШНЕГО,
святого,
чтоб мог понять,
что ты не зря живешь!
Сегодня, выйдя с работы, переходил Средний, посмотрел налево - машин нет, сделал шаг, и вдруг справа из-за поворота выскочил мотоциклист, пронесся мимо меня навстречу движению, буквально в двух-трех сантиметрах от моей ноги…
Как призрачно наше существование! Еще четверть шага и… А мы строим планы на завтра, на месяц, на год, даже на всю жизнь… Нелепая случайность? Наверное, как и все… Но случайна ли наша встреча? Я мало во что верю, кроме того, что когда-нибудь при моей жизни «Зенит» еще раз станет чемпионом, но теория существования биополей вокруг человеческого тела вроде бы уже доказана, эти поля излучают электромагнитные колебания, распространяющиеся бесконечно далеко, а наши биополя должны быть очень похожи, и не удивительно, что они нашли друг друга и соединились в одно большое поле. И почему-то мне кажется, что это поле должно быть зеленым, как футбольное (не на Марсово же поле ему быть похожим). А что мне остается делать, как ни шутить: ведь я сейчас в лучшем случае (опять случай) лежал бы на раскладушке, весь переломанный, в коридоре какой-нибудь больницы…
И.Г.
Случайно все –
случаен этот мир,
одна любовь на свете не случайна!
Январь, мороз,
но словно нет зимы,
и ты во всем
и все в тебе…
Ты - тайна…
Ты мне нужна,
ты грусть моя и боль,
ты даришь мне себя и вдохновенье.
Я - твой должник,
и не успеть с тобой
мне рассчитаться на земле вовеки!
Ты мне нужна…
3.01.85 (дома)
Наконец-то, кончается самое темное время года. Сейчас «одна заря сменить другую» совсем не спешит, дав ночи не полчаса, а все восемнадцать. Независимо от времени года я просыпаюсь рано - не позже шести, и если не бегаю, ложусь в ванну и читаю, сегодня взял сборник Арсения Тарковского, запали в душу строчки:
Что сделал я
с высокою судьбою,
О, Боже мой,
что сделал я с собою!
Тарковский написал это, когда ему было всего на пару лет меньше, чем сейчас мне. Я закрыл томик и, следя за мухой, медленно ползущей по потолку ванной, стал вспоминать одну притчу, суть ее была в том, что человек, с рождения наделенный многими талантами, кроме одного - пробивной способности, шел по жизни, неся на голове кувшин, который упал и разбился, и никто не узнал, что было в нем. И я подумал, вполне возможно: мой кувшин ждет такая же участь…
Ты позвонила после девяти.
-Привет, ты хочешь меня увидеть?
-Конечно.
-Я буду в час.
На улице было ветрено и холодно, ты вошла раскрасневшаяся, и показалась мне особенно красивой и желанной.
-Я замерзла, дай мне что-нибудь выпить.
-Ты опоздала почти на полтора часа, я уже все выпил,- пошутил я.
-Ты должен был не пить, а греть постель.
-Я совмещал.
…Немного позже, лежа у меня на плече.
-Надо перестать пить, но с тобой это так приятно.
-Давай выпьем за то, чтобы всегда быть пьяными друг от друга.
Мы перебрались на кухню, допили бутылку сухого, ты села ко мне на колени.
-Мне с тобой в постели с каждым разом все лучше и лучше и, как и у тебя, становится больше нежности, чем страсти.
-Ты просто читаешь мои мысли, но я уже этому не удивляюсь, вчера написал кое-что…
Я протянул руку и передал тебе листок, лежащий рядом на стуле.
И.Г.
Мелеет страсть,
но прибывает нежность,
и эта нежность - навсегда…
Пусть жизни мнимая безбрежность
вдруг обретает берега
прошедших лет,
и лет, что будут,
и оба берега близки,
пускай засасывают будни,
и грусть порой стучит в виски,
но небо так же бесконечно
в бездонности любимых глаз!
И кажется -
так будет вечно…
И время не коснется нас.
. . . . . . . . . .
Декабрь 2014 года.
«Когда я узнаю твою душу, нарисую твои глаза…» - мои картины, в отличие от Модильяни, создаются пером, а не кистью, и мне кажется, что волшебство и неповторимость любимых глаз рифмами можно передать - как это ни странно - зримее, чем на холсте. Уже тридцать лет, познав близость родной души, я словами рисую твои глаза и мир, отраженный в них…
. . . . . . . . . .
Ты взяла листок, села напротив.
-Ничего себе кое-что, Кумаков, мне придется сдать тебя в психбольницу, то, что ты написал, просто великолепно, - ты потянулась за сигаретой, - неужели это снова мне?
-У меня сейчас один адресат лирики и одновременно единственный читатель, твое мнение для меня - высший суд. Я нахожусь, как говорил мой любимый художник, в состоянии постоянной литературной эрекции.
-Я теперь о нем много знаю, это, конечно, «великий мастурбатор» Сальвадор Дали?
-Ты могла бы и не спрашивать.
Отложив листок, ты снова перебралась ко мне на колени.
-Я хочу, чтобы твоя поэтическая эрекция никогда не пропадала, не в ущерб основной, конечно.
-А ты знаешь, что секс и творчество тесно переплетены: те, у кого высокая потенция, часто талантливы, а иногда и гениальны в разных областях искусства, я согласен с Ницше, что творчество невозможно без экстаза опьянения, оно способно приподнять человека над самим собой, Ницше считал главным опьянением половое возбуждение, Дали говорил, что талант находится в яйцах, а философ Василий Розанов утверждал, что «гений есть половое цветение души», и во время работы всегда держал руку на причинном месте, полагая, что это способствует творческому вдохновению. Для меня же главное опьянение - редкие минуты полного слияния с природой:
Бывали ли у вас мгновенья
с природой полного слиянья,
когда вдруг чувствуешь,
как в венах
пульсирует все мирозданье?
Бывали ли у вас минуты,
когда переполняет радость,
желаний опадают путы,
и больше ничего не надо –
лишь ощущать себя частицей
струящегося вечно света?..
Вот лишь для этого родиться
уже бы стоило на свете!
-Мне очень понравилось, но получается, что половой гигант - гигант во всем?
-Далеко не всегда, но наши основные литературные гении: Пушкин, Толстой, Достоевский, Бунин, Блок, Есенин вели довольно распутный образ жизни.
-Если говорить о моей любимой Цветаевой, то у нее была куча мужчин и даже женщин, она говорила, что постоянное состояние влюбленности - топка для стихов, объекты меняются, горение продолжается, а если вспомнить Екатерину Великую, Жорж Санд …
-Я тебе назвал только русских гениев, а Леонардо да Винчи, Пикассо, Цезарь, Наполеон, Бальзак, Хемингуэй - все они не пропускали ни одной юбки.
-А ты?
-Я же не гений, кстати, всего один раз видел тебя в юбке.
-Но ты же знаешь, что голая я выгляжу лучше.
-Не перебивай меня, всего один раз видел тебя в юбке, но это было до чемпионства «Зенита», и естественно я ее пропустил, даже не помню, какого она цвета.
-Скоро весна , у меня куча юбок, я надеюсь, ты запомнишь их все, когда будешь меня раздевать.
Я бережно пересадил тебя на другой стул, прикурил две сигареты, одну дал тебе.
-Хочу тебе кое-что предложить, помнишь, я тебе говорил, что собираюсь написать повесть со стихами о нашей любви, давай писать вместе.
-Ой, как интересно! И с моими стихами тоже?
-Конечно.
-А ты не знаешь, как писали Ильф и Петров?
-Ты же умная девочка, Ильф - это Илья Файзинберг, естественно, в основном, писал он, а Петров больше бегал по редакциям, просачивался.
-Так вот зачем ты берешь меня в соавторы.
-Учитывая близкую весну, количество твоих юбок, среди которых наверняка есть не очень длинные.
-У меня разные юбки: длинные почти до пола, до колена, но есть пара юбок, едва прикрывающих трусы.
-Их мы будем использовать в самом крайнем случае, я надеюсь, что мы создадим, если не шедевр, то интересную повесть, написанную хорошим русским языком, так что вполне достаточно будет юбки немного выше колена, а вообще-то короткие юбки - еще один способ сохранения материи, а если серьезно, я уверен, что ты пишешь прозу не хуже меня, а, может быть, даже лучше, талантливый человек талантлив во всем, избитая фраза, но, по-моему, верная.
Уже собираясь уходить, ты села в кресло и сказала:
-Это хорошо, что мы встретились сейчас, мне двадцать девять, тебе не намного больше, мы успеем сделать все, что захотим, кто-то написал: пусть рушится и гибнет мир, тебе лететь со мною… Я хочу лететь с тобою, взбираться на вершины и даже падать в пропасть.
-А ты знаешь, что слово пропасть произошло от пропасть?
Ты прикурила новую сигарету.
-Я могу и пропасть вместе с тобою, могу даже погибнуть, чтобы сохранить все,
что происходит между нами. Дома в письменном столе лежит именной браунинг, оставшийся от дедушки…
Я перебил тебя.
-Нам рано умирать - мы должны написать повесть о нашей любви, открыть людям глаза, и тогда, может быть, не умрем никогда…
Я закрыл за тобой дверь, а в голове вертелось: восхождение, вершина, пропасть.
Взяв лист бумаги, я сел за стол…
МОЙ ЭВЕРЕСТ
У каждого - свой Эверест,
у каждого - пропасть своя.
У каждого - свой смертный грех
и духа вершина своя.
Но с кручи, с большой высоты
не всякий способен упасть:
ведь должен для этого ты
узнать восхождения страсть.
Пусть сумрачно пропасти дно –
видна высоты белизна!
Кому-то же не суждено
подняться хотя бы до дна.
Немногим на свете дано
на пик высочайший взойти,
но крючья вбивай все равно
в тернистую стену мечты.
Я буду карабкаться вверх,
срываться и снова ползти…
Ведь ждет меня мой Эверест –
я должен к вершине идти!
. . . . . . . . . . . . .
Декабрь 2014 года
Недавно в Непале произошло землетрясение - Эверест потерял несколько сантиметров, и чуть глубже стали его пропасти. Интересно, повлияло ли это на вершину моего духа, и стал ли я более грешен?
. . . . . . . . . . .
6.01.85(дома)
Футбол действительно больше, чем игра - страна, ставшая чемпионом мира, переживает экономический подъем, правда, не очень долгий. После победного финала на финансовых рынках - особенно в первый месяц - начинается эйфория. В стране же, проигравший финал, все наоборот: даже на какое-то время уменьшается производительность труда. Во многих странах - не зависимо от вероисповедования - поклоняются знаменитым футболистам, их часто знают больше, чем собственных министров. Естественно, то же самое происходило в Ленинграде, которому «Зенит» даже ближе, чем сборная (наивысший ее успех - выход в полуфинал чемпионата мира в 1966 году). Производительность моего труда резко возросла: я даже вымыл огнетушитель, устройство которого я объясняю поступающим на работу, и наклеил на него фотографию зенитовцев, качающих своего тренера после последней игры. Летом я ездил в Москву на финал Кубка СССР, где «Зенит» встречался с московским «Динамо», проигрыш «Зенита» надолго испортил мне настроение, как и сотням тысяч жителей нашего города. Но нет худа без добра, я уверен, завоюй «Зенит» кубок, он бы не стал чемпионом - празднование успеха отняло бы слишком много сил и, что греха таить, здоровья. А так как все в жизни каким-то образом у меня связано с футболом, возможно и не было бы НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, начавшейся 21 ноября… На дворе уже январь, и мое «неземное» блаженство, достигшее своего пика, когда я вдруг почувствовал в венах пульс всего Мироздания, постепенно стало принимать более земные очертания: солнце заволокло облаками, подул ветер, появились сомнения, беспокойство, и вдруг черная туча закрыла бездонное синее небо - я вспомнил свое давнее стихотворение, посвященное Люде:
Я принесу тебе несчастье,
ведь я – поэт!
Моей душой владеют страсти,
покоя нет.
Случайный взгляд так властно манит
меня порой,
влюбляться сердце не устанет,
пока живой.
Меня зовут дорог туманы
бродить всегда,
меня влекут иные страны
и города.
Все я хочу, что есть на свете,
в себя вместить,
встречи, разлуки, исканья сердца
в стихах излить.
Моей душой владеют страсти,
покоя нет…
Я принесу тебе несчастье,
ведь я – поэт!
И последовало продолжение:
Люде.
В меня вселилась боль чужая,
терзает сердце много дней…
Ведь ты мне –
женщина родная,
и мучаюсь я все сильней.
Как же уйти, как вас покинуть
тебя и дочку – нашу плоть?
И легче ось земную сдвинуть,
чем мне себя перебороть!
Вот она связь жизни с искусством, после написания стихотворения уже часа три жжение в области сердца и не понять причину: своя ли боль, чужая, а вдруг это начало депрессии или предчувствие новой боли? И недавнее стихотворение тоже получило продолжение, изменившее его смысл:
Бывали ли у вас мгновенья
с природой полного слиянья,
когда вдруг чувствуешь,
как в венах
пульсирует все мирозданье?
Бывали ли у вас минуты,
когда переполняет радость,
желаний опадают путы,
и больше ничего не надо –
лишь ощущать себя частицей
струящегося вечно света?..
Но лишь для этого родиться
нам вряд ли стоило на свете!
А были ли у вас минуты,
когда чужое чье-то горе
вдруг -
как свое -
и жжет,
и мучит,
и не дает душе покоя?
А были ли у вас мгновенья,
когда судьба земного шара
навек легла на сердце тенью –
быть иль не быть войны пожару,
когда вы с ложью рветесь биться,
когда за целый мир в ответе?..
Вот для таких минут родиться
уже бы стоило на свете!
Ты пришла всего на полчаса, рядом со мной живет «пожарный» деятель городского масштаба, он заболел, и тебя послали за его подписью. Ты успела выпить чашку кофе и прочитать стихотворение, посвященное Люде.
Положив листок на стол, ты сказала:
-Какую силу имеют рифмы, мне хочется заплакать - стихотворение очень сильное, ты не имеешь права бросить жену и калечить жизнь дочке. Нам надо расстаться.
-Это уже ничего не изменит.
-Ты будешь хотя бы физически с ними.
Ты достала сигарету и закурила.
-А что, если я с сыном перееду к вам, жили бы все вместе, я знаю один такой случай, думаю: я бы понравилась Люде.
-А спали бы мы втроем?
Ты глубоко затянулась.
-Услышал бы кто-нибудь, что мы говорим - нас бы забрали в сумасшедший дом.
- Да, после таких разговоров я могу уйти в депрессию.
-Не уходи туда, куда я не могу пойти с тобой, это нечестно.
-Я постараюсь.
Ты села ко мне на колени.
-Неужели, когда-нибудь пройдет эта радость, я люблю тебя, ты мне говорил эти слова, сейчас я их повторю: я должна тебя видеть, чувствовать, целовать,- ты прижалась ко мне, - у моей подруги Стрельцовой - помнишь, мы с тобой к ней заходили - есть знакомый психиатр, так он сказал, что лучший антидепрессант – общение с разными женщинами: блондинками, брюнетками, рыжими, и даже занятия любовью в той или иной позе в зависимости от типа болезни, но это он,
конечно, пошутил.
-Я же тебе рассказывал: влечение к женщинам в депрессии почти отсутствует.
-Ты меня не дослушал, смена женщин - это превентивная мера для поддержания психического здоровья в нормальном состоянии, это как витамины, видимо, Казанова, у которого было много женщин, тоже страдал депрессией.
-Я где-то читал: в каждой женщине есть своя сексуальная изюминка, можно даже сказать, сексуальное отклонение, но по Фрейду сексуальное отклонение: это только полное отсутствие секса, все остальное - дело вкуса, и смена партнерш положительно влияет на химию мозга.
-Я же тебе говорила, что я - хамелеон, это относится и к постели, я еще немного стесняюсь, но, чтобы не дать тебе уйти в депрессию, отброшу стыд и буду лечить тебя сексом, заменю всех любовниц, каждый раз буду новой, у тебя будет целый гарем…
Я потянул тебя в комнату.
-Давай примем первый витамин.
-Ты хочешь, чтобы меня выгнали с работы?
-Я пошутил, где я еще найду такую начальницу.
Уже в прихожей, одеваясь, ты сказала:
-Если я не смогу тебе помочь, то мы вместе найдем тебе столько изюминок, сколько нужно.
-А Стрельцова готова быть в их числе?
-Конечно, ты ей нравишься, а ради меня…
-А мне особенно нравится ее фамилия: когда я увлекся футболом, на зеленых полях забивал свои первые голы Эдик Стрельцов, пожалуй, сильнейший наш игрок за всю историю, он провел несколько лет в тюрьме за изнасилование, в тридцать лет вернулся в сборную и снова стал ее лучшим нападающим.
На лестнице ты оглянулась.
- А Наташа Стрельцова - моя лучшая подруга…
8.01.1985(дома)
Собираясь на работу, почему-то вспомнил Вольтера: «утром я составляю планы, а днем делаю глупости». У меня никогда не было никаких планов - и вряд ли будут, как говорят англичане: I have no plans, а глупости, которые я постоянно делаю и буду делать, с помощью алхимии слов переправляются иногда в достаточно умные вещи. Если бы не было глупостей, что тогда мы бы называли разумным? А мои глупости для
кого-то – возможно, вершина интеллекта. Все в мире познается в контрасте, чтобы был свет, необходима тьма… А тьма, по-прежнему, не хочет отступать, хотя день стал прибавляться. Выйдя из дома и направляясь к метро, я вспомнил свое последнее стихотворение, и в такт шагам стал повторять: у каждого свой смертный грех и духа вершина своя… Спускаясь на эскалаторе, вдруг услышал свой голос: есть только вечный путь наверх… Женщина, стоящая двумя ступеньками ниже, обернулась, увидела мой почти безумный взгляд и пробормотала: надо же с утра так нажраться. Мне повезло - старшая позвонила, что задерживается, и никто не мешал мне совершать восхождение…
Стремишься ты на Эверест –
для духа его нет!
Есть только вечный путь наверх,
надежды зыбкий след…
И если для себя решил –
что ты всего достиг,
и в мире нет других вершин,
куда влечет взойти,
то ты - палач своей души!
Пусть солнце бьет в глаза,
пусть мир весь под тобой лежит,
но воронье уже кружит –
и без мечты давно хрипит
в смертной тоске душа…
Когда мы вошли в кафе на Малом проспекте, я взял кофе и пирожные, положил перед тобой оба стихотворения об Эвереcте, ты причислила их к «шедеврам» моей лирики, заметив, что во втором из них я снова использовал перебой ритма, чтобы подчеркнуть ключевую фразу «и без мечты давно хрипит в смертной тоске душа…», и я снова ответил, открывая под столом коньяк, что это вышло случайно.
-По какому случаю будем пить, мы же на работе, должна быть весомая причина,- спросила ты.
-Сегодня у тебя с мужем юбилей.
-Ты и это помнишь?
-Моя память избирательна: то, что связано с тобой, я буду помнить всегда.
-А тебе не кажется, что ты играешь словами, всегда - это же вся жизнь.
-Игра словами – мое основное и любимое занятие, но не в этом случае.
-Ты уверен?
- Еще раз повторяю: все, что связано с тобой, буду помнить всю жизнь, я в этом уверен, давай выпьем и за это.
. . . . . . . . . . . . .
Январь 2015 года
Я сижу в том же кафе на Малом проспекте, оно почти не изменилось, передо мной чашка кофе, пирожное, рюмка коньяка. Промчались тридцать лет, но все, что связано с тобой, ясно стоит перед глазами - каждое мгновенье…
. . . . . . . . . . . . .
-Сегодня утром я радовалась, что муж в командировке, а то в честь десятилетия совместной жизни, он, наверняка, захотел бы куда-нибудь сходить, и я не смогла бы ему отказать. Кстати, используя свои пробивные способности, я устроила его недавно на работу с прицелом уехать на заработки заграницу, сначала в соцстрану, а потом, например, в Индию, за два, три года там можно, как сейчас говорят, очень неплохо подняться, но без жен никого не выпускают, ты понимаешь, что ехать с ним я не могу, но и подводить его мне не хочется, а ты что скажешь по этому поводу?
-Подводить людей всегда плохо.
-Ах так!
Ты резко вскочила, чуть не перевернув стол, и выбежала на улицу. Я еле догнал тебя почти у Среднего.
-Ну, прости меня, прости, я пошутил.
Ты посмотрела на меня заплаканными глазами.
-Ты просто скотина.
-Пойдем в нашу любимую парадную, покурим.
Ты села на подоконник между первым и вторым этажами, я встал напротив, положив руки тебе на плечи.
-Еще раз прости меня.
-Когда-нибудь ты меня достанешь, - ты несколько раз жадно затянулась, - у меня вчера была апатия, какая-то опустошенность, спад - ничего не хотелось, я так давно не была у тебя дома, не сидела у тебя на коленях. Когда ты рядом, я спокойна, верю, что все будет хорошо, а когда мы не вместе, меня одолевают сомнения. Недавно мне было жалко только Люду, а сейчас жалко и мужа, я не могу его добивать, резать по живому, но и прятаться мне надоело, у нас не было ни одного счастливого дня целиком, а как у тебя дома дела?
-Голова еще цела, - отшутился я.
Вверху щелкнул замок открывающейся двери, ты выбросила сигарету.
-Пойдем отсюда, я хочу кофе, ты не дал мне его допить.
Мы зашли в ближайшую мороженицу, сели за столик у окна, ты внимательно посмотрела на меня.
-У тебя такие грустные глаза, я вообще-то веселый человек, но ты меня перетягиваешь, ты сильней, мне иногда кажется, что ты ждешь конца отношений, что ты, как Прометей, хочешь приковать себя к воспоминаниям цепями рифм, упиваться своими страданиями.
-Прости за серость, я забыл, за что Прометея приковали к скале?
-За то, что он дал огонь людям.
Нам принесли мороженое и кофе, ты сделала глоток.
-Я буду тебе хорошей женой, но иногда мне захочется кого-нибудь соблазнить.
Я выпил залпом всю чашку.
-Мы уже говорили на эту тему.
-Тебе, правда, все равно?
-Может быть, не совсем все равно, но следить за тобой я точно не буду - нас это не касается, - я, не таясь, закурил, - и вдруг не очень удачно пошутил:
-Давай будем жить вместе тоже ровно десять лет.
Чувство юмора тебе изменило, ты резко сказала:
-Ах, так! Завтра мы не увидимся - у меня свидание с Полукаровым, он снова меня пригласил.
Ты допила кофе.
-Не провожай меня, - и неожиданно, уже уходя, оглянулась, - подари мне французские духи, мне никто их не дарил.
-Где же я их достану?
-Достань…
Вечером на работе, когда все разошлись, я сидел на диване, погасив свет, смотрел
в темное небо, вспоминая наше сегодняшнее свидание, и незаметно задремал. Мне приснился странный сон: я прикован к чему-то расплывчатому, похожему на скалу, пытаюсь освободиться, но большая птица уже садиться на меня…
За то,
что душу осветил
Поэзии огнем,
всю жизнь страдать,
как Прометей,
судьбой я осужден…
Прикован я к скале из слов,
созвучий тяжек гнет,
и вдохновения орел
мне сердце все клюет!
9.01.85 (дома)
Всем доволен человек бывает только в двух случаях: когда он пьян или влюблен - сейчас и то, и другое. На улице было очень холодно, пришел домой после суток, сделал себе большую чашку кофе, плеснул в нее грамм двадцать коньяка, выпил еще две рюмки, сел в кресло с сигаретой, никаких новых ощущений, я, по-прежнему, переполнен тобой, мир прекрасен тем, что в нем есть ты… А совсем недавно я воспринимал этот белковый вариант жизни, самого себя крайне отрицательно. Один «буревестник революции», махавший крыльями по команде из Кремля, наверное, свихнулся в своих сталинских хоромах, сказав: «человек - это звучит гордо». Глупый пингвин! Видимо, он забыл, что история человечества с момента его возникновения - история непрерывных убийств и войн, что этот мир полон злобы, зависти, ненависти. Земной шар из космоса выглядит сине – голубым (почти цвета «Зенита»), но цвет, определяющий суть жизни, однозначно - кровавый. Ученые подсчитали: с 3600 года до нашей эры по настоящее время только около трехсот лет были мирными, сейчас каждый год на военные цели тратится пятьсот миллиардов долларов, а каждый пятый - не грамотен, каждый шестой - не доедает. Земной вариант жизни - это выкидыш вселенной, и, если предположить, что его создал бог, то он, видимо, встал в этот день с левой ноги, ведь сотворив людей, вместе с ними он сотворил все людские пороки и звериные инстинкты, ведь основное достижение человечества – создание оружия, способного многократно уничтожить все население земли. Занимаясь гонкой вооружений, человечество само себя распяло на кресте!
. . . . . . . . . . . . . .
Январь 2015 года
Ничего не изменилось. На нашей планете, по-прежнему, войны, теракты, взрывы, религиозная непримиримость. За тридцать лет запасы оружия многократно возросли,
с трудом верится, что они когда-нибудь не будут использованы. Люди настолько привыкли к ежедневному показу трупов, что воспринимают это, как некую данность. Ничего не изменилось… То же самое было и пятьсот лет назад при Иване Грозном, который устраивал публичные казни на площади в Кремле, после нескольких лет подобных зрелищ отрубленные головы особого интереса у москвичей не вызывали.
В это же время иноверцев тысячами уничтожали в Испании. Ничего не изменилось…
Всего сто пятьдесят лет назад, почти вчера – в конце 19 века на Семеновском плацу в Петербурге (ныне Пионерская площадь) тоже устраивали казни, заплати 10 копеек и любуйся… А что могло измениться? Человек по своей природе агрессивен, во многих из нас заложена тяга к уничтожению себе подобных, как не согласиться с Павловым: «человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься».
. . . . . . . . . . . . .
Мои размышления прервал телефонный звонок.
-Андрюша (ты первый раз назвала меня так), ты можешь меня сегодня увидеть? Жду тебя на Гаванской в час, если сможешь, приходи.
Подходя к кафе, я догнал тебя у входа.
-Что-нибудь случилось?
-Просто хотела тебя увидеть, мне его жалко, я не могу ему сказать.
-Да, ничего с ним не случится, у меня положение в десять раз тяжелее, а он - мужик, встретит женщину, которая его полюбит, и с ней ему будет лучше, чем с тобой.
-А кто его полюбит?
-Ты же говоришь, что он хороший человек.
-Да, он может построить дом, поменять проводку, починить телевизор, но ко мне он относился плохо, а мне его жалко, значит, мне это было нужно.
Ты села за столик, я принес кофе.
-Извини меня, конечно, если ты хочешь, чтобы к тебе относились плохо, то я для этого вряд ли подхожу.
Ты поцеловала меня в щеку.
-Я просто неудачно выразилась.
-Значит, если бы он относился к тебе хорошо, его бы не было жалко?
-Хороший вопрос.
-А плохие вопросы разве существуют?
-Думаю, да – те, на которые не хочется отвечать.
Ты сделала глоток кофе и передала мне листок.
Мужу.
Как забыть твой пронзительный взгляд?
Долгий взгляд с бесконечной тоской…
Осужденный любить ретроград,
лишь погибнув, ты примешь покой.
В слепоте перебив мне хребет
и по капельке выпустив кровь,
не найдешь ты у бога ответ -
кем ты проклят на эту любовь.
Дай вдохнуть в тебя силы уйти,
силы жить на земле без меня.
Нелюбимый, любимый, прости…
Обвиняй! Обвиняй! Обвиняй!
Я прочитал твое стихотворение.
-Мне очень понравилось.
-Спасибо за добрые слова, ты должен вдохнуть силы в меня, чтобы я вдохнула в него. Я вчера призналась маме, что хочу выйти за тебя замуж, она сказала: кто тебя еще вынесет, ты такая капризная, я - капризная?
-Может быть, ты и капризная, - я помахал листком в воздухе, - но очень талантливая, кстати, у нас же техническое образование, а тот, кто хорошо делает то, чему его не учили, как минимум, талантлив.
-А могут жить вместе два таланта? Евтушенко с Ахмадулиной протянули недолго.
-У нас своя история, и сравнения здесь неуместны.
-А что, чем мы хуже?
-Хуже, лучше, меня их отношения абсолютно не интересуют.
-А ты не боишься, что мы загрызем сами себя от мук совести.
-Если мы расстанемся, то точно загрызем сами себя.
-Тысячи людей в мире сходятся, расходятся и ничего - жизнь продолжается, давай лучше загрызем моего начальника, ты слишком часто ко мне приходишь, надоели его пошлые шутки.
11.01.85 (дома)
Проснулся весь потный, показалось, что во мне что-то вспыхнуло…
Казалось мне еще совсем недавно –
что не сбылось, должно свершиться.
Казалось мне еще совсем недавно –
все лучшее вновь повторится.
Казалось мне еще совсем недавно –
что молодость продлится вечно.
Казалось мне еще совсем недавно –
как небо, вдохновенье бесконечно.
Казалось мне еще совсем недавно –
удача прежняя опять вернется,
Казалось мне еще совсем недавно –
не сказанное песней отзовется.
Казалось мне еще совсем недавно –
в огромной жизни сделать все успею.
Казалось мне еще совсем недавно –
какой-то тайной я один владею.
Казалось мне еще совсем недавно…
Вдруг вспыхнуло внутри, перемешалось,
и все, что мне казалось лишь недавно -
видением мгновенным оказалось!
Ночное видение оказалось совсем не мгновенным – я не мог от него избавиться несколько дней…
Вечером взял томик Гёте, еще раз перечитал гениальные строки:
И пока ты не поймешь –
смерть для жизни новой,
хмурым гостем ты живешь
на земле суровой!
Настанет день - я покину этот мир… Не изменится ровным счетом ничего, природа решила очень мудро: в вечном здании жизни потеря таких мельчайших деталей, как человек, абсолютно незаметна.
Останется мой стол, заваленный бумагами, вырезками из газет, книгами, футбольными программками - я его, конечно, не успею убрать…
Кусок неба в узком просвете между домами - иногда голубой, а чаще серый - будет также смотреть в мое окно, но уже без меня…
Иногда будет слышен шум проезжающих машин и скрип половиц выше этажом, но слышать это буду уже не я…
Рядом с зеркалом, по-прежнему, будет висеть твоя фотография (она - единственная, которая есть у меня, и, как улыбка судьбы, свадебная, ты во дворце бракосочетания рядом с мужем) в соседстве с календарем игр «Зенита» (слава богу, не знаю - какого года), но увидеть это мне уже не придется.
Настанет день – я покину этот мир… Быть может, некоторые мои стихотворения переживут меня на несколько мгновений, а кто знает, что больше: мгновенья или вечность, вмещенная в них? Кто-то сказал, что цитирование скрывает отсутствие собственных мыслей, что же тогда – самоцитирование? Неужели отсутствие подобных мыслей у других?
И если мой - всего один мотив –
переживет меня хоть на мгновенье,
не зря я душу вкладываю в стих,
не зря исходят кровью мои вены!
12.01.85 (работа, 23 часа)
Настоящий футбол сродни высокому искусству: маневрирование игроков, резкие смены направления движения, внезапные остановки, а потом снова рывки с мячом и без мяча вышивают на зеленых коврах стадионов такие узоры, которые не снились лучшим ткачам. А если на эти узоры наложить траектории полетов мяча, получатся картины, которым позавидуют многие абстрактные художники. Лучших футболистов мира, в первую очередь бразильцев, аргентинцев, немцев, испанцев, итальянцев, можно сравнить с великими музыкантами - настолько виртуозно они обращаются с мячом, не работают, а именно играют, получая от этого удовольствие. Кудесники мяча так трепетно и нежно касаются его, как будто хотят обольстить, и мяч благодарно исполняет все их прихоти, а так как гении футбола - настоящие мачо, их фантазии распространяются даже на земной шар, который, по сути, тоже большой футбольный мяч. Если продолжить сравнение с музыкой, то тренер - это дирижер, соединяющий футболистов разного уровня и таланта в команду, игрок, у которого в руках, а вернее - в ногах, находятся все нити управления игрой - первая скрипка, два-три лучших футболиста - солисты, а вся команда - оркестр, где каждый - полноценный участник футбольного спектакля.
Только что вернулся из спортивно-концертного комплекса с чествования «Зенита», оно проходило там же, где он, не прошло еще и двух месяцев, стал чемпионом. Под бурные аплодисменты битком заполненного зала игрокам и тренерам были вручены золотые медали, а затем состоялся концерт, в котором участвовали лучшие артисты Ленинграда. Смотря на сцену, я вспоминал, как мы сидели в кафе незадолго до решающего матча «Зенита», как я - счастливый - шел через парк к метро… И совсем не случайно, что день, когда меня озарила памятная вспышка, совпал с триумфом «Зенита», где-то в небесах было предопределено: наши «звездные часы» должны сойтись. Я вспоминал тот недавний день 21 ноября 1984 года, который разделил мою жизнь на две части - до тебя и вместе с тобою. Независимо от того, будем ли мы физически рядом или расстанемся, в тот день началась другая жизнь… Я не могу жить без тебя, ты вся во мне - в каждой моей клеточке, со всеми своими плюсами и минусами. Как надоело скрываться, прятаться, так хочется засыпать с тобой, будить тебя поцелуем, я хочу, чтобы ты готовила мне завтрак, я хочу выпить тебя всю, но ты бездонна, и мне никогда не утолить жажды. Не могу себе представить, что переживу тебя, я не смогу жить в пустыне, ведь ты для меня - весь мир! Вряд ли мы доживем до старости: мы вспыхнем, как две кометы, и сгорим, осветив на мгновение все: все, что было, есть и будет…
Борхес, умирая, прошептал: «это самый счастливый день моей жизни, наконец-то, узнаю - кто я такой». Жить, думаю, мне еще долго, и счастливым я стану не скоро, но, благодаря встрече с тобой, я понял, для чего появился свет – чтобы рассказать людям о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ. Это поручение дано мне свыше вместе с даром выбирать нужные слова и с помощью прозы и рифм концентрированно излагать свои мысли, и моя жизнь – всего лишь средство для исполнения этого поручения…
И.Г.
Ты - вся во мне,
ты - часть меня,
и все вокруг –
лишь ты…
Ты - жизнь моя,
любовь моя,
дни без тебя пусты.
Ты - счастье,
но и боль моя,
ты -
путь последний мой…
Ведь на земле
родился я,
чтоб встретиться с тобой!
Вчера была получка, мы договорились, что я приду за ней после двенадцати, чтобы в твой обед пойти в наше любимое кафе. Тебя на месте не было, на ручке двери записка: буду в час на Гаванской.
Ты вбежала в кафе, на ходу расстегивая шубу.
-Я очень соскучилась.
-Я тоже.
-Все, кроме тебя, получили деньги, и я успела отвезти ведомость в главк на Мойку, ты уж извини, пришлось подделать твою подпись, - сказала ты, передавая мне конверт, - и я грешным делом подумала: мне нравится так расписываться.
Все столики были заняты, наверное, посетители репетировали встречу Старого Нового года.
Ты взяла меня за руку.
-Пойдем ко мне, все в честь получки под разными предлогами разбежались.
По дороге мы купили сыр и пирожные, ты заварила кофе, и после трапезы мы сели на подоконник и закурили. Ты задумчиво сказала:
-Я чувствую себя, словно на пороховой бочке, в любой момент могу взорваться и разлететься на мелкие кусочки, я вся в напряжении, а ты?
-После того, что ты сказала, я тоже в напряжении - осколки могут попасть и в меня.
Ты улыбнулась.
-Я серьезно.
-У меня всегда есть выход, уйти в депрессию, я даже не знаю, почему не ухожу.
-Из-за чувства ответственности, ты же не можешь оставить меня одну, мы должны лететь вместе, не могу освободиться от твоего видения.
-Полная шизофрения: ведь, если мы одновременно дернем кольца, то и будем продолжать лететь вместе.
Ты выбросила сигарету в форточку и прижалась ко мне.
-Но, тогда это будет не затяжной прыжок, а как у всех - без свиста в ушах, нет, нам пора в сумасшедший дом.
-Это не худшее место на земле, там, наверняка, есть интересные люди.
Мы помолчали, встали с подоконника и сели за стол.
-Я вот подумала, почему мы никогда не называем друг друга по именам, Андрей для меня роковое имя, моя школьная любовь - Андрей, еще был один Андрей, ты, сын, недаром же я недавно увидела в магазине и купила кольцо с буквой «А».
-Имена - это условности, хотя Ира для меня тоже кое-что значит, мама тоже Ирина.
Взяв еще сигарету, ты достала из стола листочек, и я узнал свои стихи о Прометее.
-Посмотри на обратной стороне.
Я перевернул листок и прочитал: Я отдалась странной прелести наших отношений, как будто и любовь, но в сущности одни литературные разговоры, стихи, уход в другую жизнь. Часто, что было в разговорах, я находила потом в стихах.
-А что конкретно ты нашла в моих стихах?
-Это слова - тогда еще невесты Блока - дочки Менделеева, правда, как будто о нас?
Я тоже закурил.
-Похоже, но самое интересное, что Блок посылал письма своей возлюбленной до востребования на почты, находящиеся на Измайловском и Загородном проспектах - обе находятся недалеко от моего дома, и я ими пользуюсь. Почта на Измайловском до сих пор № 5, как и во времена Блока, то есть мы ходили по одним и тем же улицам (он то, точно, ходил по Ротам), и в этих письмах к Менделеевой Блок повторял одно и тоже, ты же знаешь - то, что мне нужно, я запоминаю дословно, так вот Блок писал: «наша любовь - великое чудо, нечто из ряда вон выходящее, ничего общего с обычной любовью не имеющее», оставалось только назвать ее НЕЗДЕШНЕЙ…Вот оно - родство поэтических душ и связь времен!
-Надо же - какие у нас родственники! Но все равно у них не так, - ты поцеловала меня в губы, - у нас по-другому и лучше, - ты еще раз поцеловала меня, - когда мы теперь увидимся? Все люди ждут выходные, а я поймала себя на мысли, что хочу, чтобы они поскорее прошли, и наступил понедельник, а у тебя все болеют - нам и пойти некуда. Не могу больше, змей – искуситель мчит меня на тройке с бубенцами в неизвестность, хочу сумасшедшенького…
-Куда? От себя и от проблем не убежишь.
-Да куда угодно - хорошо там, где мы есть!
Возвращаясь домой, я размышлял о том, что без искушений жизнь, конечно, была бы пресной и скучной, и что-то или кто-то точно хранит меня, иначе я бы не выжил после того, как мой путь пересекся с колеей товарного поезда. Библейские сказки не для меня, но ангел-хранитель так хорошо входит в размер и рифмуется со змеем-искусителем
Храни меня,
ангел-хранитель,
греховные мысли гони,
живет во мне змей-искуситель,
храни меня,
ангел,
храни!
Храни от мечтаний запретных,
от темных желаний храни,
от зависти и от рулетки
храни меня,
ангел,
храни!
Со мной лишь умрет искуситель –
соблазнами сотканы дни…
Мой ангел,
мой ангел-хранитель,
храни,
заклинаю,
храни!
15.01.85(дома)
«Когда подумаешь, чем связан с миром, то сам себе не веришь: ерунда!». Эти слова Мандельштама я повторял сегодня утром - ровно десять лет назад моя жизнь висела на волоске, еще тоньше, чем 1 января, когда меня чуть не смял мотоциклист, хотя, если вдуматься, наша жизнь всегда висит на волоске, никто не знает, что с ней произойдет в следующее мгновение, но тогда волосок был настолько тонок…
Я решил отвезти тебя на место события в Комарово, сойдя с электрички, прогулялись до небольшого футбольного поля, где мы играем, потом вернулись, зашли в столовую недалеко от станции, заказали пельмени и по кружке пива. Я отхлебнул пива, достал листок со стихотворением и протянул его тебе, на нем была дата – 15.01.1975
Предчувствие жуткое,
странное
жило в моем сердце давно:
мерещилось,
что в расцвете лет
из жизни уйти суждено…
. . . . . . . . . . . . .
Пора пришла.
Чудесный зимний день,
и ярким солнцем все кругом залито.
На сердце радость,
паровоза тень…
Удар!
Как жизнь прекрасна!
Все убито?
Все то,
что в этом мире я любил –
книги, леса,
свиданья и рассветы,
все,
что в душе я бережно хранил –
мои мечты,
исканья и сонеты.
Ничто не в силах это умертвить!
И вдруг я боль почувствовал тупую…
О, как судьба тебя благодарить,
Я плачу,
мыслю –
значит, существую!!! Ты, как всегда, внимательно прочитала его два раза и сказала:
-И это стихотворение мне нравится, раз ты привез меня сюда, я подозреваю, что именно здесь ты и пересекся с паровозом.
-Да, от судьбы не уйдешь, а если ушел – это судьба! Ровно десять лет назад в ясный солнечный день мы - как всегда, по воскресеньям - приехали сюда поиграть в свою любимую игру.
-Вы и зимой играете?
-Конечно, причем несколько раз играли при температуре около минус тридцати, мне футбол на снегу нравится больше, чем летом - легче дышится. Не будем отвлекаться, после зимнего футбола, ты прекрасно понимаешь - нужно согреться, и мы опять же - как всегда - всей шумной компанией отправились в столовую, в которой мы сейчас находимся, и, как ты видишь, чтобы попасть на платформу, откуда электрички идут в город, нужно перейти железнодорожные пути. В тот раз отмечали чей-то день рождения, все хорошо набрались, часов в пять вывалились из столовой и, не торопясь, пошли к станции. Внезапно показалась электричка, мы естественно побежали, я со своим другом был в числе последних, уже полностью стемнело, освещение почти отсутствовало, пошел густой снег, стука колес практически не было слышно. Электричка уже шла вдоль платформы и бесшумно тормозила, друг перебежал рельсы, я устремился за ним, вдруг мне в глаза ударил яркий свет - в сторону Выборга не очень быстро шел товарный поезд (и каждый раз навек прощайтесь…), в алкоголе есть свои плюсы - испугаться я просто не успел, споткнувшись о луч прожектора, упал на колени между рельсами (и каждый раз навек прощайтесь…), стальная громада уже накрывала меня, но в последний момент, нет, наверное, все - таки в предпоследний (и каждый раз навек прощайтесь…), я прыгнул назад, ощутив необычайную легкость (когда уходите на миг…). В ту же секунду моя вечная душа освободилась от бренного тела и воспарила над Комарово, такого счастья я не испытывал никогда: все земные проблемы отпали, вокруг меня в бесконечности вечернего неба мерцали бесчисленные звезды, такого великолепия мне не приходилось еще видеть, это была то ли последняя картина земной жизни, то ли первая иной… Подо мной клубились облака, злилась метель, но я отчетливо различил уже остановившуюся электричку, тормозящий товарняк, себя, лежащего рядом с рельсами, и свой ботинок, опускающийся в сугроб в нескольких метрах от меня. Через несколько секунд товарный состав, наконец, остановился, но он был настолько длинный, что рядом со мной оказался третий вагон с конца. Я с интересом наблюдал, как из паровоза выскочил машинист и побежал ко мне, одновременно мой друг по-пластунски переползал рельсы под вагоном, он добрался до меня первым и начал меня ощупывать, тут подоспел машинист, вокруг меня уже столпились несколько человек, и он стал собирать подписи, что остановился не по своей вине. Блаженство нарастало, но внезапно появилась какая-то тревога. Моя душа, по-прежнему, парила над землею…
Ты взяла меня за руку.
-Как я в твоем стихотворении?
-Ты парила как Богиня, а я чувствовал, уже машинально следя за своим телом, что неведомые крылья несут меня туда - откуда нет возврата, и, коснувшись Истины, я погибну, как Икар, приблизившийся к Солнцу. И я стал размышлять: остаться мне или вернуться на грешную землю… Если останусь в небесах, то узнаю смысл жизни, но зачем мне смысл без жизни? А если вернусь - зачем жизнь без смысла?
Ты снова взяла меня за руку.
-Нет, тебе точно нужно писать прозу.
-Наконец, моя душа соединилась с бренным телом, которое оказалось не таким уж и бренным. Я очнулся от слов друга: ну парень, ты в рубашке родился, ощутил легкую боль в правом бедре, поднялся с помощью его и машиниста, сразу оттолкнул их и пошел через пути, заправляя рубашку (неужели ту самую?) и свитер в порванные справа брюки, сам взобрался на платформу. Между тем друг нашел мой старый ботинок, который ввиду неисправности молнии (она была наполовину расстегнута) легко соскочил с ноги, что спасло мне, как минимум, ступню. Эту молнию я до сих пор храню, как оберег. Потом мы ехали в электричке, и друг рассказал, что видел с противоположной платформы: я успел прыгнуть назад, но он был уверен, что я остался без ноги. В результате - в это трудно поверить - паровоз задел по касательной мою правую полусогнутую ногу, рассек (только рассек!) кожу на задней поверхности бедра и сломал один палец, о чем я узнал, когда добрался до дома: лег на диван, выпил бутылку пива и даже собирался пойти с Людой в гости, случайно посмотрел на ногу - из указательного пальца торчал кусочек кости (интересно - можно ли указывать ногой? А почему бы и нет), все-таки какое-то повреждение столкновение с товарным поездом мне нанесло. Но те высшие силы (не имеющие никакого отношения к Христу), которые свели нас в прежних ипостасях в далекой галактике, имели определенную цель - я должен написать для землян повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, и не мог так нелепо погибнуть. Тысячу раз был прав Борис Пастернак: «надо умереть самим собой, а не напоминанием о себе» - то есть выполнить свое предназначение!
Проводив тебя, возвращался домой, облака исчезли, засияло солнце и вдруг:
Уж если ввысь лететь –
то к солнцу, как Икар!
Уж если падать -
низвергаться Ниагарой…
Любить –
так, чтобы в сердце
бушевал пожар,
писать –
чтоб ни кровинки
в венах не осталось!
1.02 85(дома)
Как скучно жил Флобер! «Все вдохновение – ежедневно в один и тот же час садиться за работу», ему вторит Кафка: «Меня гложет мысль – сегодня я ничего не написал», то есть Флобер и Кафка считают, что они каждый день должны писать. Ни дня без строчки - горы книг на полках магазинов, которые никто не читает, ни дня без строчки - песни с
идиотскими словами, заполонившие радио и телевидение. Ни дня без строчки - это не
для меня, я давно бы умер от тоски от такого образа жизни, мой рецепт вдохновения
немного другой: активный образ жизни, занятия спортом, чтение, посещение концертов
и выставок с женщинами, близкими мне по духу, у меня нет – и никогда не было и не
будет никакого расписания. Накапливаются впечатления, чувства, эмоции… Если бы я заставлял себя садиться за стол, то не написал бы ничего стоящего! И, конечно, нужна
работа, дающая свободу, хождение в офис пять дней в неделю вряд ли совместимо с
творчеством. Кстати, когда Осипу Мандельштаму пытались внушить, что ему нужно
подрабатывать, он воскликнул: «О работе не может быть и речи». Сегодня проснулся
рано с предвкушением чего-то очень радостного и, собираясь на смену, вдруг ощутил
приближение того редкого, захватывающего состояния, когда кажется, что все можешь…
Вдохновение ли это, прозрение или жажда жить во всем живом – не так важно, дойдя
до фабрики с готовым сонетом, я понял: важно то, что ради таких минут стоит родиться!
В волшебные минуты вдохновенья,
когда мой дух свободен и велик,
я ощущаю на какой-то миг
дарованное свыше мне Прозренье.
Я чувствую и времени теченье,
и смысл жизни - кажется, постиг,
всего живого внятен мне язык,
любой души малейшее движенье.
Мне близки все - юнец в рассвете лет,
старик седой, кончающий свой путь…
И чудится - вещей на свете нет,
которых ясно я б не видел суть!
Но быстро вдохновенье пролетает –
Прозрение бесследно исчезает…
Около пяти звонок, старшая сняла трубку.
-Да, слушаю, перезвоните, ничего не слышно.
Я знал, что это ты, но не знал, что будет дальше… Ты еще раз позвонила:
-Я у Стрельцовой, иду к тебе. Потом перезвонила и говорила уже заплетающимся языком, я тебя еле узнал.
-Я пьяная, мне неудобно перед вахтером, открой трамвайные ворота.
Войдя в мою комнату, ты не раздеваясь, села на диван, закурила.
-Меня сегодня оскорбили, унизили.
-Поэтому ты так наклюкалась, кто тебя унизил?
-Я не хочу причинять тебе боль, ты мне ничем не поможешь.
-Это касается нас с тобой?
-Это касается меня, я хуже тебя, я – порочная, инстинкты во мне очень сильны.
-Розанов утверждал, что инстинктивное и есть истинное и даже, что мораль – цепи на человеческих ногах.
-Ницше считал также, - ты прикурила новую сигарету, - параллельно с тобой меня мучают неясные, темные чувства, я же тебе говорила, что могу пуститься во все тяжкие, если хочешь – сбросить цепи, пойти как Лариса за Протасовым.
Ты, наконец, сняла шубу и положила ее рядом с собой.
-Протасов - это Полукаров?
-Полукаров, в отличие от тебя, человек действия, в нем чувствуется сила, а любая женщина подсознательно хочет подчиняться грубой мужской силе. Духовно он меня не привлекает, да и физически тоже, но я чувствую, что он может из меня веревки вить, у тебя есть что-нибудь выпить?
-Я думаю, тебе хватит, продолжай, я слушаю.
-В ресторан мы так и не пошли, а вчера поехали на «Ленфильм», у него везде куча знакомых, он сказал, что пристроит меня на какое-нибудь хлебное местечко, мы ходили по разным отделам, везде пили, нужных людей на месте не было, он меня мытарил, когда вышли на улицу, сказал: я хочу тебя, ну ударь, ударь… Я изо всей силы дала ему пощечину, но пошла за ним в квартиру его какого-то друга, потом опомнилась и убежала оттуда.
-А за что ты его ударила?
-За то, что он хочет не мою больную душу, а тело.
-Зачем же человеку действия твоя больная душа, она нужна только мне, а скажи - я вообще улетучился?
-В том-то и дело, что нет.
-Как так может быть?
-Я и о тебе не забывала, - ты выкинула сигарету, - надо было переспать с ним - и этим освободиться, - ты испуганно посмотрела на меня, - боже, что я такое говорю! А кому мне каяться, ближе тебя у меня никого нет, какая-то полная шизофрения. Говорят, что взаимное понимание требует взаимной лжи, но я не хочу и не могу тебе врать.
-Покаяться никогда не поздно, а вот согрешить можно и не успеть.
-В прямом смысле я не согрешила, - ты села на подоконник, - что ты ищешь?
-То ли смысл жизни, то ли коньяк, что-то мне захотелось выпить.
-Наверное, все-таки коньяк.
-А может в нем и есть смысл.
Я нашел полбутылки за огнетушителем и хлебнул грамм пятьдесят.
-Тебе не дам, хватит.
-После того, что я тебе рассказала, ты можешь сделать мне намеренно больно и будешь прав, хотя мне кажется, что не сможешь. Не сможешь?
-Твои сомнения в этом, самое неприятное из того, что ты мне сегодня сказала, остальное ерунда, это жизнь - нас это не касается.
Ты встала с подоконника.
-Ты не будешь мне мстить?
Я вышел из-за стола и сел на диван.
-Месть не для меня, она приносит удовлетворение только на миг, а ты для меня навсегда, поэтому я прощаю тебя, еще раз повторяю: нас это не касается!
Ты села рядом со мной и взяла меня за руку.
- Ты - мой господь! Если ты действительно так считаешь, то мы будем продолжать отношения, я покаялась, и мне стало легче.
-Основной грех - это их отсутствие.
Ты провела моими пальцами себе по губам.
-Ты удалил мне кость из горла, надо было вырвать, чтобы причинить мне боль, а ты мягко вынул - мне стало легче. Обними меня, если тебе не неприятно.
Я положил руку тебе на плечо, ты прижалась ко мне.
-То, о чем мы сейчас говорим, ни в какие ворота не лезет.
-Кроме футбольных…
В футбольные ворота мячи, конечно, не лезут, а забиваются, и какие разные: посланные прямым ударом с подъема, чуть не рвущие сетку; крученые, постоянно меняющие в полете направление, как сухие листы, сорвавшиеся с деревьев осенью и ныряющие перед вратарем в неожиданную сторону; переправленные в ворота изящным кивком головы; переброшенные через вратаря легким движением стопы и плавно, как парашюты, опускающиеся у него за спиной (и здесь тоже парашюты - а чему удивляться? Футбол - это жизнь, как и мои видения).
2.02.85 (дома)
Вчера ты сказала мне: ты - мой господь! Господи, это сказала мне ты! Мой господь! Я не знаю, как к этому относиться, моя госпожа! Вот такие мысли лезут в голову после ста пятидесяти грамм водки, которую я пью редко, но твой вчерашний визит на работу оставил неприятный осадок, и я решил расслабиться. Ты, мой господь! Надо же…
Моей госпоже
Я умираю от любви…
И от любви
я вновь рождаюсь -
уже другой.
И дни мои
идут сначала,
продолжаясь…
Идут сначала дни мои,
как ярок свет -
я в нем сгораю!!!
И вновь рождаюсь от любви,
и от любви
вновь умираю…
Но окончательно я еще не умер. Ты, мой господь! Надо же, это сказала мне ты…
В ночь с 4 на 5 февраля (дома)
Снились какие-то кошмары, посреди ночи внезапно проснулся от стука форточки, еле расклеил глаза, включил ночник, посмотрел на часы - третий час, показалось, что я в чужой комнате, в чужом городе, в чужом мире… Форточка билась, как раненная птица, и вместе с ней билась какая-то мысль, пытающаяся вырваться за пределы ограниченного человеческого сознания. Заставил себя встать, подошел к окну, отделяющему одиночную камеру моей комнаты от бездонной тюрьмы Вселенной. Качающиеся ветви за окном почему-то напомнили мне детские качели в Летнем саду, куда меня водила гулять мама. Неужели мое больное воображение (больное ли?), когда я ясно вижу то, чего не было - следствие падения с этих качелей, и должен ли я благодарить или ругать мать за ее недосмотр? Где я? Неужели в той предыдущей жизни, когда впервые встретил тебя, и меня поразила ярчайшая вспышка? Там - также на фоне бесконечного ночного неба качались ветви или что-то похожее на них, среди бессчетного количества звезд голубела земля, где я вновь встретил тебя (но в той жизни о земле я еще ничего не знал). Вдруг я услышал монотонное постукиванье (на земле так стучат капли дождя по крыше), но вместо крыши был небосвод, который внезапно вспыхнул всеми цветами радуги, но я отчетливо видел, что их было не семь, а намного больше! Такое божественное зрелище я видел еще только раз, но уже в нашей земной жизни: ты, как Богиня меж людей, парила над землею. Грохот усиливался, радуга постепенно превращалась в серое марево. Сердце моего предыдущего я, переполненное счастьем, вдруг стало изнемогать от боли, грохот заполнил все мироздание, марево из серого мгновенно стало черным, мир раскололся, мое сердце тоже стало разрываться на части, Гейне еще не родился, но так как великие поэты присутствуют в любой точке времени и пространства - трещина прошла и по его сердцу, и я из далекого будущего услышал его слова: «отравой полны мои песни». Тем временем образовавшаяся черная дыра стала затягивать меня, я уже прощался с жизнью, и в этот момент скорее почувствовал, чем увидел - встряхнув все мироздание, как Богиня, появилась ты. Наши души искали друг друга впотьмах, черная дыра стала засасывать и тебя, но мы не могли не встретиться, мы встретиться должны были… Внезапно наступила мертвая тишина, тьму прорезал ослепительный зигзаг, очень похожий на молнию, и тут наши души нашли друг друга, взгляды впервые пересеклись - и ярчайшая вспышка осветила просторы мироздания, прошлое и будущее!
Я очнулся, сидя в кресле, от раскатов грома, одновременно ослепленный вспышкой молнии, а перед глазами, как наяву, стоял твой взгляд, тот - первый. По-прежнему, за окном качались ветви, также билась форточка, и та мысль, рвущаяся за пределы моего разума, стала воплощаться в слова… Молния полыхнула еще раз, уже совсем близко, и мне почудилось, что ее зигзаг соединил мои глаза с твоими. Встав с кресла, я подошел к окну, ветви уже почти успокоились, и где-то между облаками появился кусочек неба, наступал рассвет, слова стали превращаться в строчки, и вдруг моя комната - вместе с бесконечностью за стеклами - перестала казаться тюрьмой, прав был Баратынский: «болезный дух врачует песнопенье». Я снова сел в кресло, взял ручку, лист бумаги и за сорок минут почти без помарок написал:
И.Г.
О, эта вечная игра -
скрещенье взглядов,
как будто молнии разряд
вдруг вспыхнул рядом!
Душа, надеясь, ждет ответ
на взгляда выпад,
в круговороте грез и лет,
свой продолжая выбор…
Ведь словно гром в судьбе слепой,
в глазах мгновенных
почудилось душе больной –
я не один в Вселенной.
О, эта древняя игра –
скрещенье взглядов,
как будто молнии разряд
взорвался рядом!
Перечитал написанное, какое-то слово явно не вписывалось в размер, но самое главное – мне захотелось изменить смысл, взяв ручку, зачеркнул «продолжая» и сверху написал «сделав», убрав троеточие. Переделанная строчка теперь читалась так: «свой сделав выбор». Смысл изменился еще больше, чем в другом - памятном для нас стихотворении. Я снова продлил тебе жизнь… Вдруг от порыва ветра приоткрылась форточка, и мне вновь почудилось, что в нее влетела старая знакомая - бабочка из фантастического рассказа, напомнив еще раз, будущее и устройство мира не изменить, и перемена слов означает не вечную Любовь, а долгое, долгое странствие нашей Любви в бесконечных просторах мироздания. Говорят – жизнь слишком длинна, чтобы сохранить любовь, но в нашем «нездешнем» варианте она слишком коротка, чтоб успеть разлюбить!
9.02.85(работа)
Как хочется в Ливерпуль!
Волшебный город –
и битлз, и «Ливерпуль»,
и yesterday,
и лига чемпионов…
И я свой продолжаю путь
меж рифмами
и зеленью газонов.
Чудесный город –
здесь переплелись
Макартни с Лемпардом
и Ринго Старр с Джеральдом.
А жизнь,
как мяч у Бекхема,
летит,
препятствия,
как стенку, огибая…
Никаких препятствий, еще одна остановка – Вена! Какие люди жили и творили в этом городе – Месмер, Фрейд, Кафка, Гайдн, Бетховен, Штраусы, Верди, великий Моцарт и – не совсем в тему – первый русский футбольный легионер - зенитовец Анатолий Зинченко, по специальному разрешению игравший в венском «Рапиде». Эту радужную картину омрачает имя Адольфа Гитлера, тоже жившего здесь и даже писавшего какие-то картины, но Вена все равно притягивает… Адольф Гитлер любил говорить, обращаясь к солдатам: «забудьте о химере по имени совесть», Владимир Ильич Ульянов сказал нечто подобное: «нравственно то, что выгодно пролетариату». Гитлер - исключение в этом ряду очень известных, но ничем не запятнанных людей, кстати, многочисленные исключения отнюдь не подтверждают правило, а говорят, что миром правят, извините за тавтологию, не правила и законы, а именно они. Законы, как флюгеры на ветру, с помощью исключений поворачиваются в сторону, которая нужна монархам и президентам … Но мало чего нам хочется! Я нахожусь в помещении пожарной охраны, стою у окна, смотрю на унылый фабричный двор, ярко освещенный лучами уже почти весеннего солнца, думаю о тебе, а вдруг ты - моя единственная, настоящая любовь? Излагать
свои мысли мне, естественно, легче стихами:
Единственны любовь,
в строке любое слово,
все – лишь слова ,
и любим мы не раз,
всегда душа с родной душой готова
соединиться –
в редкий встречи час.
И все слова на свете заменимы,
но все равно не могут передать –
ни грусть,
ни боль ,
ни красоту любимой,
лишь тенью мысли могут они стать.
И даже жизнь – единственна ль на свете,
исчезнет разве все, чем мы живем?!
В делах всех добрых и стихах, и детях
мы в этом мире снова прорастем…
Лишь смерть единственна! Ее бояться?
Не страшно то, что уж знакомо нам,
а ведь придется просто возвращаться
в Природы - давшей жизнь нам - вечный храм!
Вчера утром ты позвонила домой.
Я окончательно разругалась с Максимовым, раньше все были хихоньки да хаханьки, а сейчас я освободилась! Я рада, а ты?
-Я рад, что ты рада.
-Ты меня убиваешь.
-Я не хотел тебя обидеть, прости меня, завтра увидимся.
Сегодня - суббота, на фабрике никого нет, вахтер - как всегда в выходные - меня отпустил, ты приехала на автобусе, я встретил тебя на остановке, и мы пошли в Румянцевский сад, сели на «нашу» скамейку, долго смотрели сквозь решетку сада на Неву, на чудесную панораму любимого города, наконец, я сказал:
-Ты знаешь, мне показалось, что у меня зенит уже прошел, я это почувствовал, потому что смог что-то читать, а то за последнее время не прочел ни строчки.
-Из-за меня?
-Не из-за тебя, а из-за тех чувств, которые ты пробудила во мне, - твой взгляд мне не понравился, - конечно же, из-за тебя…
Я вынул сигарету из пачки.
-Я спустился на виток ниже, но это должно было когда-то произойти.
Ты тоже закурила.
-У меня, как и у тебя, произошел спад после того, как я рассказала тебе о себе то, что ни одна нормальная женщина не расскажет, да разве я похожа на нормальную? У тебя во взгляде промелькнуло что-то прощальное, ты не прощайся.
-Это тебе показалось, и не надейся на это, просто мы перешли от буйного помешательства к спокойному сумасшествию.
Выйдя из сада, мы пошли к знаменитым сфинксам - напротив Академии Художеств и встали, держась за руки, между ними.
-Когда я нахожусь здесь, всегда ощущаю краткость человеческой жизни, ведь этим сфинксам больше трех с половиной тысяч лет, представь: они в десять раз старше Ленинграда, сколько же поколений людей они еще переживут, - сказала ты, смотря на заходящее солнце, - недаром египтяне называли их богами.
Я притянул тебя к себе.
-А моя богиня - это ты, парить над землей могут только богини, помнишь мое стихотворение?
-Как я могу его не помнить!
Я благодарно поцеловал тебя щеку.
-А когда сфинксы оказались в нашем городе? Я давно что-то читал об этом, но забыл.
-В начале девятнадцатого века, а раньше они стояли в Фивах - у входа в храм.
Мы смотрели на родную Неву и - глазами сфинксов - видели воды иной реки, с берегов которой они попали к нам. Ты подошла к сфинксу и погладила его холодную шероховатую поверхность, я сделал то же самое, наши пальцы соприкоснулись, и я почувствовал – меня, словно пронзил электрический ток, мы одновременно отдернули руки.
-Ты что почувствовала?
-Меня как током ударило, я почувствовала дыхание вечности.
-А я ощутил вселенскую грусть, - я достал пачку сигарет, мы закурили, - Бунин сказал об этом: «я человек, как бог, я обречен познать тоску всех стран и всех времен…», лучше не скажешь!
День таял, шар солнца уже коснулся зданий на противоположном берегу Невы, сфинксы все так же безмолвно смотрели друг на друга… Промчатся десятилетия – и Нева, и Нил, по-прежнему будут отражать заходящее солнце, на нашем месте будет стоять другая влюбленная пара, также грустить и любоваться закатом…
Вышли на Первую линию, решили зайти ко мне на работу, и через десять минут уже сидели в полутьме и целовались - возвращалось потустороннее. Я взял стул, сел напротив тебя, закурил, упиваясь полнотой ощущений и внутренне дрожа от нахлынувших чувств. Ты снова смотрела на меня тем взглядом, пронзающим насквозь.
-Ты не сомневайся, я знаю, о чем ты думаешь, да, я та - гибельная, завораживающая, одурманивающая, и это навсегда!
-А я и не сомневаюсь, ты - и ведьма, и искус.
-Ты пробудил во мне вместе с НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБОВЬЮ первобытные чувства, джин выпущен из бутылки, его не загнать обратно. Ты понимаешь, о чем я говорю? Разве ты можешь хотеть освободиться от страданий?
-Кто же понимает тебя лучше, чем я, первобытные чувства заложены в нас с рождения, а вино страданий пьянит больше, чем водка, - я выбросил сигарету, - знаешь, мне хочется сползти вниз, в груди защемило, загудело, я ощутил в ней рану - так бывает во время депрессии, я ранен в сердце нашей ЛЮБОВЬЮ, но эта рана несовместима со смертью, и пока я ощущаю эту НЕЗДЕШНЮЮ счастливую боль, я живу! Мне никогда не удастся освободиться от тебя - начался новый виток, все возрождается!
-Вернув меня, ты вернул себя мне.
И опять исступление поцелуев, ощущение чего-то нечеловеческого - и нежность, нежность, нежность...
И.Г.
Казалось:
я освободился
и стал опять самим собой,
но белый флаг,
как прежде,
взвился –
и снова счастье,
снова боль…
Я снова пленник,
отчего же
Вселенная -
моя тюрьма,
над головой –
не мгла, а звезды,
оковы –
мир весь,
жизнь сама?
Я снова пленник,
отчего же
захватывает дух полет?
И он свободы мне дороже,
устанут крылья –
жизнь уйдет!
А если ж мне дано судьбою
освободиться от тебя,
мир станет навсегда тюрьмою,
погаснут звезды для меня…
11.02.85(дома)
Люда ушла на работу, дочка в садике, я сижу в кресле, листаю «Советский спорт», жду твоего звонка, если даже узнаю, что мы сегодня не увидимся, то музыка твоего голоса будет звучать во мне целый день…
И.Г.
Ты - музыка моя,
твой чудный голос
внезапно стал мелодией души…
И если я его не слышу долго,
становится какой- то пресной жизнь.
Ты - музыка моя,
ты - сердца скрипка,
и Страдивари бы создать не смог
волшебной песни,
что во мне возникла,
смычком водили
только ты да бог…
Ты - музыка моя,
но ты и Муза,
поэма и симфония моя.
Слова и ноты –
неразрывны узы,
как связаны незримо ты и я…
21.02.85 (работа)
Да, помешательство точно прошло, мы были в Репино уже пять дней назад, а я записываю только сегодня. Неужели скоро вообще брошу записывать? Не дай бог!
В прошлый четверг - неделю назад - ты позвонила домой.
-Я могу взять на выходные две бесплатные путевки в «Буревестник», мама меня отпустила, ты сможешь?
-Что за вопрос - я свободный человек в свободной стране.
-Насчет страны ты, конечно, пошутил?
-Я и насчет себя пошутил, знаешь, что Мартин Лютер Кинг завещал написать на своей могиле?
-Это проповедник, который боролся за гражданские права негров и был убит?
-У тебя хорошая память.
-И что же написано на его могиле?
-Свободен, свободен, наконец, я свободен… На том свете мы освободимся, но - тем не менее - я смогу.
-А что ты скажешь жене?
-Что-нибудь придумаю, только мне надо будет с кем-нибудь поменяться сменами.
В субботу мы встретились на Финляндском вокзале, и через час уже вошли в свой номер, по советским меркам вполне приличный - с телевизором, душем и даже прихожей, отделяющей комнату от коридора. На завтрак мы опоздали, переоделись и пошли на лыжах в сторону Комарова, было около двадцати градусов мороза, но солнце, безветрие - сказка! Вернулись около трех, но успели пообедать. После обеда мы немного повалялись - вполне целомудренно и решили посмотреть, чем торгуют в местных магазинах, естественно, в винных отделах. Солнце, как писали в романах прошлого века, еще «золотило верхушки дерев», снег весело хрустел под ногами, и жизнь казалась прекрасной и удивительной… Мы взяли пару бутылок болгарского
сухого вина, сыра, на обратном пути зашли на полдник, вернулись в свой номер и решили на ужин не идти. Я сел в кресло, нашел кассету с мелодиями Ф.Гойи, ты устроилась с ногами на кровати.
-Я первый раз не боюсь, что кто-то войдет, мне так хорошо с тобой, - в твоих глазах заблестели слезы, - я так люблю тебя, и это, наверное, до конца…
Во мне что-то шевельнулось, но я ощутил это очень четко - не перевернулось, как раньше…
Ты сделала глоток из стакана.
-Я сейчас так счастлива, никогда такого не было, за что мне это? Я, наверное, могла бы всю жизнь так сидеть и смотреть в твои глаза - и больше ничего не надо, кроме…
Я перебил тебя.
-Я бы тоже всю жизнь смотрел в твои глаза, если бы в них транслировались матчи «Зенита».
-Какая скотина! - в меня полетела подушка, - ты меня не дослушал, кроме тех случаев, когда я соблазняю других мужчин.
Я швырнул подушку обратно.
-Ты играешь в бисер, как минимум, не хуже, чем я в футбол.
Подушка полетела в меня снова.
-Ты хорошо играешь в футбол?
Я поймал подушку, пристроил ее тебе на колени и положил голову.
-Намного лучше, чем девяносто процентов людей в бисер.
-Ты хочешь сказать, что с каждым десятым можно играть в бисер, я всегда была очень общительна, и имела, да и сейчас имею, большой круг знакомых, но - я тебе уже говорила - только с тобой я играю на равных.
Я притянул тебя за шею и поцеловал в губы, ты ответила с такой страстью, что наш поцелуй длился несколько минут.
-Никогда не было так приятно от поцелуев, ты меня любишь?
-Странно слышать из твоих уст банальный женский вопрос.
-Может он и банальный, но сейчас я в этом иногда сомневаюсь.
Мы допили вино и часов в девять сдвинули кровати в середину, сделав почти царское ложе. Наша первая ночь была божественна, страсть сменялась коротким отдыхом, и мы снова и снова бросались друг другу в объятья…
Рано утром я встал и открыл форточку.
Ты спросила:
-Зачем ты это сделал?
И мы вдруг одновременно стали безудержно хохотать, вспомнив анекдот (можно ли спать с открытой форточкой? - Можно, если больше не с кем). Мы смеялись не меньше получаса, и, казалось - вместе с нами смеется весь мир…
И.Г.
Мы не забудем этот день,
весенний яркий снег…
Мы не забудем эту ночь
и первый наш рассвет,
мы не забудем никогда
тот беззаботный смех…
Мы не забудем этот час,
как в полутьме, без слов,
сидели мы –
глаза в глаза –
под метроном веков!..
Мы не забудем этот день,
растает лыжный след,
но будем помнить мы всегда
то счастье,
радость,
смех!
Смех измотал нас окончательно, и мы снова заснули.
Я очнулся от твоих слов.
-У нас жуткий холод.
Я посмотрел на часы - почти полдень, нехотя встал и закрыл форточку.
Ты снова рассмеялась.
-Теперь ты будешь спать только со мной.
Завтрак мы пропустили, в магазин идти не было сил, но хотя говорят, что одной любовью сыт не будешь, есть почему-то не очень хотелось, и мы, устроившись друг против друга – я снова в кресле, а ты на кровати, стали играть в свою любимую игру.
Я закурил.
-Вот мы радуемся жизни, пишем стихи, смеемся, а кто-то сейчас болеет, плачет, мылит веревку.
-Дай мне тоже сигарету,- сделав две затяжки, ты выбросила ее,- не могу курить натощак, а насчет того, о чем ты говорил - то это закон жизни, представь: если все бы хохотали, как мы вчера, над анекдотом - сумасшедший дом.
-А ты могла бы радоваться чужому несчастью?
-Библия учит любить ближних.
- Если говорить о любви, я предпочитаю «Науку о чувственных наслаждениях».
-А что это за книга?
-Так переводится название древнеиндийского трактата «Камасутра», он учит - как любить ближних… А библия - всего лишь красивая сказка, из которой следует, что все дозволено, только потом нужно покаяться богу, и он отпустит твои грехи, - я тоже выбросил сигарету, - один известный церковный деятель дошел до того, что произнес следующее: «никогда Господь не допустит испытания тяжелее, чем мы можем перенести», как это можно совместить с реальностью? – я снова закурил, - так все-таки ты могла бы ты радоваться чужому несчастью?
-Нет, наверное. Хотя у меня в старших классах была одна учительница, которая меня почти ненавидела, она чувствовала, что я выше, умнее ее, и часто делала мне разные гадости, когда я узнала, что она попалась на воровстве и была с позором изгнана из школы, честно говоря, испытала, если не радость, то удовлетворение.
-У меня такого не было, а помнишь, я тебе сказал, что футбол - квинтэссенция жизни?
-Конечно, ты это к чему?
-В славном итальянском городе Турине есть две команды - «Ювентус» и «Торино». Болельщики этих команд ненавидят друг друга. Когда «Торино» вылетел из высшей лиги, тысячи болельщиков «Ювентуса» бурно праздновали это событие, выйдя на улицы с флагами своего клуба, подчеркиваю - они праздновали не успех «Юве», а неудачу соперника.
-А ты на такое способен?
-Выходить на улицы - это не для меня, но честно признаюсь, когда в прошлом году проигрывали основные конкуренты «Зенита» в борьбе за первое место - «Спартак», «Днепр» и «Черноморец», я испытывал, если не радость, как ты со своей учительницей, то злорадное удовлетворение. Я сел рядом с тобой на кровать, ты положила голову мне на колени.
-У нас с тобой невозможный вариант, мы вроде бы на вершине, но - как в горной гряде -перескакиваем с пика на пик.
-В НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ возможно все.
-Нет, не все… Никогда не повторится эта ночь.
-Почему?
-Да потому, что она первая, будет вторая, третья, но первой больше не будет, не будет и первого нашего рассвета, о котором ты сегодня написал.
-Но вторая и третья ночи могут быть даже лучше.
-Они могут быть лучше, хуже, но пойми - второй раз первая ночь не повторяется, - мы немного помолчали, - представляешь, если бы мы сейчас расстались, и эта первая ночь была бы последней.
-Давай, так и сделаем - не будем раскрывать парашюты и оба разобьемся.
-Ты все переводишь в слова, видения, стихи, но я же женщина, я люблю тебя.
-Ты почти слово в слово повторила то, что написал Жорж Санд А.Мюссе, помнишь, я тебе рассказывал о том, как я перенесся в Венецию и Париж.
-Ницше был стопроцентно прав, я хорошо знала его высказывание и раньше, ты мне просто его напомнил пару месяцев назад, кем бы женщина ни была: английской королевой, Жорж Санд или мной, как бы она ни была загадочна, разгадка в том, что все мы созданы природой для продолжения рода.
-Не знаю, как ты, я вчера перепил, когда ты заснула, зачем-то выпил еще бутылку пива, организм находится практически в стадии умирания и инстинктивно, пока не поздно, тоже хочет продолжить свой род, так что…
Я замолчал и слегка укусил тебя в шею, ты прижалась ко мне всем телом.
-Ты хочешь предложить мне не пойти на обед, несмотря на муки голода?
-Лучше недоесть, чем переспать.
-В каком смысле?
-В смысле - много спать вредно, а второе значение слово переспать не для нас, в НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ физическая близость - не секс, а священнодействие,- я перенес тебя на кровать, - так что будем мучиться, но на обед не пойдем.
И.Г.
Казалось –
лучше не бывает,
казалось –
на вершине мы:
ведь солнце так в глаза сверкает,
и так прекрасен звёздный мир.
Казалось - всё,
подъем окончен,
и выше нам уж не взлететь,
казалось –
надо ставить точку,
сорваться в пропасть,
умереть.
…И вновь рассвет,
но также ясен
нас приютивший небосклон,
лишь больше новых,
ярких красок
в палитре жизни с каждым днем.
И с той же нежностью безбрежной
касается руки рука,
все выше, выше!
И, как прежде,
плывут под нами облака…
5.03.85 (работа)
Так получилось, что около двух недель мы не виделись. В Минске умирал мой двоюродный брат, с которым я был достаточно близок, два года назад он на Невском познакомился с симпатичной белорусской, влюбился в нее, женился, а так как жил в коммуналке, переехал в столицу Белоруссии в двухкомнатную квартиру. Полгода назад у него обнаружили рак, и я, взяв половину отпуска, отбыл в Минск, в котором никогда не был. Каждый день ходил к умирающему брату в больницу, остальное время гулял по городу. Несмотря на трагичность ситуации, вдохновение не покидало меня:
Люблю бродить по новым городам,
как в омут, окунаться в неизвестность…
Я в этой жизни многое б отдал,
чтоб в мире все увидеть и изведать.
Люблю себя на прочность испытать,
если придется в стычку вдруг попасть,
когда во мне сомнений паутина,
и у барьеров - мужество и страх,
«сходитесь!» - сердца крик нетерпеливый.
Люблю поймать в толпе случайный взгляд,
который, как кинжал, меня пронзает,
и кажется: вот та, о ком мечтал…
Но миг проходит - чудо исчезает.
Люблю себя частицей ощущать
прекрасного и горестного мира!
Люблю я жить и жизни смысл искать,
наверно, для людей непостижимый…
Возвращаясь после похорон, читал дневники Л.Толстого, привлекла внимание следующая запись, сделанная им в возрасте шестидесяти семи лет: «продолжаю быть праздным и дурным, нет ни мыслей, ни чувств - спячка душевная, и если проявляются, то самые низшие, эгоистические чувства…» Да, человек - и червь, и бог, в каждом из нас свет и тьма, каиново и авелево, если бы судили за мысли - многим быть на виселице…
Как высок я и низок,
как я слаб и силен,
весел как и печален,
как я добр и зол.
Всему место есть в сердце –
человек я всего…
Все, что было на свете,
в наши души вошло!
Я стараюсь не заглядывать себе в душу, чего там не найдешь, и более нелепого высказывания, чем слова известного французского романиста: - «есть зрелище более прекрасное, чем небо, это глубина человеческой души» - я не встречал. Человек слаб и противоречив, тот же Толстой написал знаменитую «Крейцерову сонату», где выступал против плотской любви, в это же время его жена, сделав, кажется, тринадцатый аборт, отметила в дневнике, что это послесловие к «Сонате». А Александр Пушкин, как видно из его письма к другу, относился к Анне Керн, как к девке, но вот она - алхимия слова, посвятил ей одно из самых пронзительных стихотворений мировой поэзии, поднялся на вершины человеческого духа! В некоторых стихах, посвященных тебе, мне кажется, и я приблизился к ним…
Вернувшись домой, я еще раз помянул брата, слегка перебрал и рухнул в постель…
Так трудно вдруг открыть глаза,
как гири,
поднимаю веки,
пытаюсь разобрать я за
окном –
год там какой?
Какого века?
А что за женщина лежит
со мною рядом?
Где я?
Кто я?
Я умер
или еще жив
во чреве сумрака ночного?
На следующий день после моего приезда ты приехала ко мне. Наверное, на минуту мы прижались друг к другу в прихожей. Войдя в комнату, ты села в кресло.
-Я так соскучилась, душа рвалась к тебе я себе места не находила, приходили гости, я машинально разговаривала, смеялась, но тебя не забывала, я люблю тебя, как ты жил без меня? -Мне приходилось каждый день ходить в больницу, встречаться с знакомыми и родственниками, время летело быстро, но я о тебе тоже помнил, даже когда был в гостях у одной старой знакомой, которая, выйдя замуж, уехала в Минск, а теперь овдовела и была очень рада меня видеть. Тебе неприятно то, что я сейчас говорю?
-Нас это не касается, - ты встала с кресла, - мы так давно не виделись, обними меня…
Уже сидя на кухне и потягивая сухое вино, ты задумчиво сказала:
-Мне кажется, я сейчас люблю тебя гораздо больше, чем ты меня, если вспомнить твое видение, мы поменялись местами – ты дернул кольцо и плывешь, а я продолжаю затяжной прыжок… Я так не хочу.
Не помню, кто сказал: «я любви не числю и не мерю – ведь любовь есть вся моя душа». Как можно говорить о любви - больше, меньше? Она или есть, или нет, хотя еще раз повторю: то, что происходит между нами - это не любовь в ее земном понимании.
Ты достала из пачки сигарету.
-Вспомни свои строчки: хочу я счастья в первый раз, а не потери – я хочу счастья! Приехав из «Буревестника», я сказала маме: у меня были два лучших дня в жизни, счастливей не будет, а сегодня я также счастлива, может это будет всегда?
-Ты же понимаешь, что это невозможно.
-Мне пора уходить.
-Я тебя не отпущу.
-Не отпускай, оставь меня с собой…
09.03.85 (работа)
Один знакомый, работающий в газете «Смена», зная, что я пишу стихи, предложил мне написать «агитку», гарантировал публикацию…
Засосала жизни проза –
и в стихах моих, кто знает,
вдруг появятся колхозы,
застрекочут в них комбайны.
Под кремлевскою звездою
зашагают демонстранты,
приподняв над головою
кумачевы транспоранты,
вдохновенно прославляя
нового отца родного,
жизнь свою не представляя
без труда, свершений новых…
Как словам станет просторно,
честь, свобода - чем не песня!
Но стыдом вдруг сдавит горло,
потому что мыслям тесно…
И вчерашний день у нас опять был прекрасным, я этому уже не удивляюсь. Все наши встречи восхитительны, иногда, как и тебе, мне кажется, что так будет всегда, но разум говорит другое. В так называемый международный женский день мы встретились на Финляндском вокзале и поехали в Зеленогорск. Жене я сказал, что меня вызвали на работу заменить заболевшего инструктора. Великолепная весенняя мартовская погода, ослепительное солнце, но лед еще стоял, температура около нуля. Мы взяли напрокат финские сани и, отъехав на пару километров от берега, устроили пикник, ты привезла сыр и мандарины, я - как всегда - бутылку сухого. Ты сидела в санях, я расстелил куртку и лег, раздевшись до пояса, подставив лицо и грудь солнцу, по небу плыли небольшие облака, я вдруг вспомнил и прочитал тебе давнее стихотворение:
Плывут облака в вышине надо мной,
и где-то вдали исчезают…
И годы летят – годы мчатся стрелой,
во мгле, в неизвестности тают…
А я нахожусь в середине пути –
меж небытием и рожденьем,
и в днях отлетевших пытаюсь найти
свое на земле назначенье.
Рожден ли любить я, искать и страдать,
о счастье плененный мечтою,
рожден ли я людям в стихах передать
всю боль, что владеет душою…
А может быть, путь мне начертан иной,
что завтра случится, кто знает?
Плывут облака над моей головой,
и жизнь, как гроза, пролетает…
-Прекрасное стихотворение, - ты пригубила вина, - стихи куются на наковальне боли, кстати, боль – одно из твоих любимых слов, ты - боль моя и ты - моя весна, ты - грусть моя и Болдинская осень, мне очень нравится это твое стихотворение.
-Когда тебя цитируют – это кайф, я продолжил: тебя искал я в древних письменах, в веках грядущих…
-А нашел в пожарной охране, не там искал, а в древних письменах тебя найдут те, кто через очень много лет прочтут твои стихи, посвященные мне.
-Но это случится в веках грядущих, если они наступят, этот шарик – выкидыш Вселенной может прекратить существование в любой миг, я не верю, что горы атомного оружия не будут использованы, человеческая агрессия не имеет предела.
-Так же, как и любовь, я говорила, что хочу стать твоей женой, - ты закурила, - а иногда мне кажется: не надо ничего менять, пусть все остается по-прежнему.
-Ты - моя «божья» жена, разве я могу вести тебя в ЗАГС, ты же прекрасно понимаешь, что тогда поцелуй из удовольствия превратится в обязанность.
-У нас же НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ.
-Она – НЕЗДЕШНЯЯ до того момента, когда ее впрягут в колесницу под названием семейная жизнь.
-Как ты решишь, так и будет.
Ты положила голову на спинку саней.
-Какое бездонное небо!
-Почти как ты.
-Я умру и ты умрешь, а небо вечно… А как бы ты хотел умереть?
Я перевернулся набок.
-Как бы это высокопарно ни звучало, я хотел бы умереть от словесного тромба, уткнувшись головой в недописанный лист и, как я тебе уже говорил, мой прах должен быть развеян над Крестовским и Васильевским островами.
Ты перевела взгляд на меня, потом снова посмотрела на небо.
-А я так боюсь смерти.
Я снова лег на спину.
-Чего же ты боишься? Умирать так же естественно, как дышать, любить. Твоя любимая Ванга говорила, что смерть - не отвратительная старуха с косой, а прекрасная молодая женщина, взяв за руку, она уводит душу покойного из этого мира. Раньше у меня тоже был страх смерти, лет десять назад я писал:
Везде присутствуют незримо
Жизнь и Смерть,
зовут меня неодолимо
Жизнь и Смерть…
Как мне понять, как мне постигнуть
Жизнь и Смерть,
как в тайны существо проникнуть –
Жизнь и Смерть?
Ты снова посмотрела на меня.
-Я представила женщину, уводящую меня из этого мира… Но легче мне не стало.
-Не будем отвлекаться, с возрастом я понял: то, что было до нашего рождения, ничем не отличается от того, что будет после смерти. Ты же не боишься того, что было до тебя, почему же ты должна бояться, что будет после?
-После не будет меня.
-Но тебя же не было и до, мы просто возвратимся в лоно мироздания, пойми, смерть - продолжение жизни другими средствами, ведь атомы, из которых состоит все живое, никуда не исчезают, они будут захвачены вечным круговоротом Природы – небытия нет, есть только бесконечные комбинации атомов, непрерывная жизнь все в новых и новых телах, умирает только форма, материя бессмертна!.
-Атомы, может быть, и не исчезают, но я не хочу жить в другом теле, это буду уже не я, и этим голубым небом будут любоваться другие.
-Мы все живем настоящим, поэтому момент ухода из жизни будет всегда в будущем – даже за мгновенье до смерти.
- Интересная мысль.
Я, след за облаками, сказал:
- Останется наша с тобой общая душа, и она в стихах полетит по свету - и, может быть, мир станет чуть лучше и добрее.
-А я думаю: пока люди будут играть в бисер - пусть их будет немного, мир еще может на что-то надеяться.
Я встал, подошел к тебе, прикурил от твоей сигареты, ты поцеловала меня в шею.
-Неужели, если бы мы были мужем и женой, я не захотела бы тебя поцеловать?
-Если только в медовый месяц.
-Нашему медовому месяцу скоро исполнится полгода.
Ты еще раз поцеловала меня, снова откинула голову.
-Ты говорил, что твой прах должен быть развеян над стадионом, вот - где, наконец, соединится поэзия с футболом.
13.03.85 (работа)
Вчера листал биографию Блока и узнал, что у него на столе был идеальный порядок - ни одной лишней бумажки, все разложено по стопкам. Мне даже представить это трудно, на моем столе - идеальный беспорядок, и только в такой обстановке я могу что-то делать, быстро находя, что мне нужно. Как возникают стихи? Вечный вопрос без ответа… Продолжая листать книгу, вдруг вспомнил телевизионный сюжет из передачи «В мире животных» - лошадь, берущая барьер, снятая замедленной съемкой, ясно услышал цокот копыт, сел за заваленный книгами и бумагами стол:
Созвучий цокот в тишине,
неси меня, Пегас…
Не нужен ни тебе, ни мне
безжизненный Парнас.
Ведь он –
лишь стойло для богов,
Парнас –
конец пути,
почившим между облаков
уж некуда идти.
А я хочу всю жизнь скакать,
едва держась в седле,
и грудью ветер разрубать,
и припадать к земле,
когда захватит дух опять
от красоты вокруг…
И, отдышавшись, доверять
весь пыл души перу!
И снова цокот в тишине -
без рифм я мертв, Пегас,
не нужен ни тебе, ни мне
безжизненный Парнас.
Скачи, мой конь еще быстрей –
живем на свете раз,
Парнас –
для нас всего барьер,
и дальше в путь, Пегас!..
Интересно, что имел в виду Пастернак, когда назвал один из своих сборников - «Поверх барьеров»?..
После Зеленогорска мы не виделись, у тебя все заболели гриппом, ты позвонила в шесть.
- Я сейчас на рынке, у мужа высокая температура, я загружена разными полезными продуктами, у меня есть полчаса.
- Что ты предлагаешь?
- Тебя увидеть и тебе меня увидеть.
Встретились в кафе рядом с моей фабрикой.
- За нашу чудесную поездку на залив я расплатилась очень дешево - всего лишь кожаными перчатками, которые оставила в метро, - ты сделала глоток кофе, - знаешь, во мне появилось какое-то новое ощущение жизни, новые краски, я хочу отдать ребенка в сад, работать, как ты, раз в четверо суток, разменять квартиру, быть свободной, заниматься творчеством.
Я пил кофе и любовался тобой: темные распущенные волосы, интеллигентное, красивое лицо, а главное - глаза, глаза…
- Ты меня не слушаешь, где-то витаешь, - ты потянулась за сигаретой, - что у тебя сейчас хорошего в жизни? Я не успел ответить.
Ты продолжила:
-Я, дочка, творчество.
Я тоже закурил.
-Наверное, все-таки в обратном порядке.
-Ты хочешь меня обидеть?
-Нет, творчество у меня всегда на первом месте, и еще ты забыла о футболе.
-У меня раньше тоже творчество было на первом месте, а сейчас…
Когда мы ждали автобус, ты сказала:
-После «Буревестника» во мне многое изменилось - раньше меня все устраивало, а когда я побыла вместе с тобой ночь и два дня, мне не достаточно видеть тебя два раза в неделю, - и уже садясь в автобус, - давай освободимся.
-От кого?
-Ото всех…
15.03.85 (дома)
Четыре года назад умерла мама, если вдуматься, то наш земной шар – огромное кладбище…
Я шел по кладбищу, вокруг
одни надгробья да кресты…
И сердце защемило вдруг
от боли и тоски.
Я думал: короток наш век,
мы скоро превратимся в прах,
исчезнет солнца чудный свет
в погаснувших глазах…
Как гром,
раздался звонкий смех –
малышка с женщиной седой
шла рядом.
Отступила смерть,
защелкал дятел надо мной,
пробилось солнце сквозь листву,
бежали вдаль столетья…
И понял я –
весь не умру,
пока смеются дети!
17.03.85 (работа, «Зенит» - «Спартак» -1:4)
Американские ученые одного из университетов пришли к выводу, что человеческая рука приспособлена для драк, да - да, конечная цель эволюции была именно такова, и труд, как выяснилось, здесь вовсе ни при чем. Тонкие манипуляции способны делать и обезьянья рука, а сжиматься в кулак может только человеческая. Для чего? Ответ ясен. Исследователи выяснили, что если бы движущей силой эволюции была необходимость манипулировать, у людей были бы длинные пальцы, однако пальцы укорачивались (кроме большого). Получившиеся пропорции идеально подходят для кулачного боя. Фабрика пуста - воскресенье, вечером драка из драк -- «Зенит» - «Спартак», болельщики ждут этой игры и, как всегда, перед ней у меня легкое волнение, которое будоражит кровь и обостряет восприятие жизни, и моя рука невольно сжимается в кулак.
Мы встретились всего на полчаса, ты вышла в магазин, а я торопился на стадион. Погода была хорошая, и мы погуляли по заливу около твоего дома.
-Муж выздоровел?
-Валяется с высокой температурой, утром спросил: когда ты меня бросишь?
-Он хотел узнать точную дату? И что ты ответила?
-Когда вылечу. Жизнь для него тяжелая повинность, но он хранитель очага, у него мечта - построить дачу для семьи, он готов на любые жертвы, мой муж - человек долга, в отличие от тебя, ты согласен?
-Да, наверное, ты права, и на жертвы я вряд ли способен.
-Ты живешь в свое удовольствие, хотя, наверное, так и надо - жизнь ведь дана для радости.
-Задача сделать человека счастливым не стояла перед Природой, когда она его создавала, скоро я уйду в депрессию и тогда снова пойму - для чего дана жизнь.
-Не будем о грустном, я тебя никуда не отпущу, ты, по-моему, меня сегодня не
ощущаешь – где-то витаешь.
-Извини, у меня мандраж перед игрой, он не всегда бывает, но так сложилось, что «Спартак» для «Зенита» и его болельщиков - сильнейший раздражитель.
-Противостояние Ленинграда и Москвы?
-Конечно, Монтекки против Капулетти, ты знаешь - довольно часто футболисты переходят из одной команды в другую, но, как католик никогда не сможет стать священником в православной церкви, так игрок «Спартака», по определению, не может быть зенитовцем – и наоборот, но бывают исключения, и болельщики обеих команд считают игрока, перешедшего в стан противник Иудой.
-Как ты оживился, когда заговорил о футболе, а я подумала, что ты меня почти не воспринимаешь.
-Воспринимаю, но с большими искажениями.
-Ты действительно ненормальный.
Я обнял тебя за талию.
-Ты же мне говорила, что с нормальными уже общаться не можешь, что-нибудь изменилось?
-Пока нет. Мне тут попалась книга о твоем любимом Дали, так он утверждает, что нормальность ставит его в тупик.
-Разве это не видно по его картинам? Он наш человек, хотя мы не художники.
Уже через полчаса я шел от трамвайного кольца у Приморского парка в толпе болельщиков.
И вновь людская, пёстрая волна
влечет меня к воротам стадиона…
Чем манишь ты, волшебная страна
борьбы, страстей, ударов перезвона?
Что заставляет биться так сердца,
когда упругий шар в ворота мчится?
Футболу нет начала, нет конца –
как жизнь, он к вечности стремится…
Проходит все, как вихрь, летят года,
и рифма вдруг мне неподвластна станет,
но ты, Футбол, со мною навсегда –
ударов звон тревожить не устанет!
Вернулся на работу в отвратительном настроении - «Зенит» потерпел второе подряд поражение на своем поле, позорно проиграв «Спартаку» с разницей в три мяча. Я посмотрел на свою тонкую, почти женскую руку и подумал: эволюция эволюцией, а моя рука в качестве кулака бесполезна, кулаков на земле хватает, их почти столько же, сколько мужских рук, моя же предназначена для того, чтобы держать перо и ласкать твое тело.
Такие крупные поражения - особенно от главного соперника - тоже ставят в тупик, окрашивая все окружающее в мрачные тона, и очень сложно понять, что в этой жизни нормально, а что нет. Можно ли жить, не будучи Сальвадором Дали? – спрашивал он в своем дневнике. Можно, Сальвадор, и даже нужно: чтобы дожить до реванша, сокрушить красно-белую орду!
. . . . . . . . . . . . . .
Март 2015 года
Я приближаюсь к концу своей повести, в «Зените» недавно появился нападающий баскетбольного роста, воспитанник «Спартака», клявшийся ему в верности, настоящий Иуда Искариот, не скрывающий, что приехал в наш город за титулами, совершивший в прежних командах ряд неблаговидных поступков. Как бы он ни играл, сколько мячей ни забивал, для меня он всегда будет «гастрабайтером» - ведь не может стать частью тела протез! Интересно, что члены семейства Искариотов притягиваются друг к другу, в «Зените» тоже был Иуда, на всю страну демонстративно целовавший спартаковский ромбик, ему природа дала только скорость – с разумом поскупилась. Так вот – будущий Иуда, еще спартаковец, говорят, позарился на кошелек действующего, видимо, с тридцатью серебряниками.
. . . . . . . . . . . . . .
На Среднем встретил одноклассника, он меня узнал, я его нет – полысел, растолстел,
но разбогател, давно живет в Белоострове, пригласил в гости с ночевкой. В пятницу после обеда мы с интересом рассматривали большой, старый дом с современным бассейном и кортом, хозяин выделил нам комнату с верандой, у которой была прозрачная крыша. Я привез две бутылки коньяка, и мы часа три вспоминали юность…Тебе было скучно, и, слегка опьянев, ты около девяти заснула на диване в комнате, я устроился на веранде…
Звездной ночью на веранде
рифмы примеряю,
на столе стекло бездонность
неба отражает…
Мне не пишется сегодня –
дремлет вдохновенье,
музыку шагов знакомых
слышу в отдаленье.
Ты вошла и посмотрела
невозможным взглядом,
и почудилось – мне больше
ничего не надо.
Ты мне села на колени,
голову склонила.
Время - то, что вскачь летело,
вдруг остановилось.
Невзначай мои бумаги
со стола смахнула,
улыбнулась, одарила
страстным поцелуем.
Зазвенело, закружило,
все вокруг пропало…
Небо в звездах нашим ложем,
словно в сказке стало!
Ты ушла и дверь закрыла,
сердце онемело.
Время, как рысак на скачках,
снова полетело…
За утренним кофе, ты спросила:
-Когда я сбрасывала бумаги со стола, успела заметить на одном листе заголовок:
66 сонет Шекспира, ты решил заняться переводами?
-Пока нет, Пастернак, кстати, когда его не печатали, зарабатывал деньги переводами
сонетов Шекспира, мне захотелось, чтобы ты сравнила мой перевод этого сонета с Пастернаком и еще с одним признанным мастером перевода - Лозинским, просто поэтическое упражнение, ты ведь не знаток Шекспира, и плохо знаешь его сонеты.
- Да, я их вообще не знаю, кроме одной строчки: «будь самой горькой из моих потерь,
но только не последней каплей горя», она мне запомнилась.
Я дал тебе три листочка – на каждом было заглавие: 66 сонет Шекспира.
Расставь их по местам: первое, второе, третье - по качеству перевода. Пока ты читала,
я думал, что для меня приемлемый вариант только один: мой перевод ты поставишь
на второе место, первое – это было бы чересчур, а третье тоже – никогда и нигде не
был последним…
Устав от жизни, призываю смерть:
Достоинство страдает в нищете,
Ничтожество в алмазах как стерпеть,
Как видеть мне обманутых в мечте,
И подлецов в хвале и орденах,
И гордость девичью, поруганную злом,
И знание у глупости в руках,
И торжество сил темных над добром,
И музы, обреченные молчать,
И гения в опале у властей,
И правду, что приходится скрывать,
И лжи поток, калечущий людей.
Устав от жизни, в мир ушел б иной,
но смертный час разлучит нас с тобой!
Это – мой перевод, ты поставила его на второе место!
21.03.85 (работа)
Да, хандра опасней для души, чем риск для тела. Несколько дней просыпался, физически ощутив на сердце неземную печаль, мне даже снились часы, ведущие обратный отсчет времени от даты моей смерти, слава богу, я ее не запомнил. Очень сложно представить что-нибудь ужаснее тиканья таких часов, я даже испугался - не начало ли это депрессии, нужно было совершить какой-то поступок в честь нашего четырехмесячного юбилея. Раз в неделю я хожу в бассейн, вчера, наконец, решился спрыгнуть с вышки - лучше сделать и жалеть, чем жалеть о несделанном. Когда я «солдатиком» входил в воду, душа уже пела - я преодолел себя, сделал и не пожалел. Сейчас сижу на фабричном диване, старшая только что ушла, и вспоминаю, что же пела душа? Что-то среднее между «нам бы, нам бы, нам бы всем на дно» и «вслед за мной на водных лыжах ты летишь» (теперь я умею совершать не только затяжные прыжки).
Ты позвонила около шести от Стрельцовой и сообщила, что вы распили бутылку коньяка за то счастье, что мы встретились четыре месяца назад. Я, конечно, спросил: вспомнили ли о «Зените», и ты радостно сказала, что второй тост был посвящен ему, Мы договорились встретиться у кинотеатра «Балтика», ты хотела посмотреть какой-то французский фильм, но сеанс уже начался, и мы решили пойти на твой чердак. Я купил бутылку сухого и конфеты, мы забрались на последний этаж, но на этот раз чердак был закрыт на замок, но мне удалось твоей пилкой для ногтей с первого раза открыть его. Ты очень удивилась.
-А я была уверена, что твои руки могут держать только ручку или гусиное перо в твоей прошлой жизни, когда ты впервые встретил меня.
Я коснулся твоего бедра.
-Не только ручку, но и ножку.
Мы вошли на уже родной чердак, ты обняла меня за шею и поцеловала в губы.
-Что ты там говорил про ножку? Давай отключим сознание и дадим волю нашим пьяным телам.
Я отстранился.
-Не провоцируй меня, насчет ножки я пошутил, я имел в виду не твою, а Стрельцовой.
Ты снова прижалась ко мне.
-Мы и ее сюда пригласим, ты же говорил, что жизнь втроем стимулирует творчество, а то ты мне давно ничего не писал, - ты поцеловала меня в щеку, - здесь действительно не место, - и после паузы, - посмотри, как тут хорошо! Странно - я живу в прекрасной квартире, а чувствую себя на этом чердаке гораздо лучше. Сейчас мне даже кажется, что это наш дом.
Я открыл бутылку сухого, выпил из маленького стаканчика, который всегда был у меня в портфеле, ты посмотрела на меня.
-А мне?
- Если ты после коньяка понизишь градус, то, во-первых, у тебя заболит голова…
Ты перебила меня.
-А во-вторых, я снова буду к тебе приставать, лучше я закурю, - ты устроилась на трубе, - мне кажется, ты стал ко мне по другому относиться, когда почувствовал, что я тебя люблю.
-Это не так, - я еще раз наполнил стаканчик, - просто прошло помешательство, спала острота чувств.
-А у меня наоборот, раньше, когда мы были не вместе, я тебя забывала, - ты чиркнула спичкой, - не то, что забывала, но были разные вкрапления, а после Репино, погрузилась в тебя полностью. Я хочу стать твоей женой, без тебя я исчезну, не в прямом смысле, конечно, а перестану быть собой, одену маску. Честно признаюсь: даже хотела сказать тебе, что я беременна, но вовремя опомнилась - охотничьи приемы приемлемы для ординарных людей, но не для тебя, а вообще я хочу от тебя ребенка. Что ты молчишь? Такое впечатление, что ты запоминаешь, чтобы все записать.
-Отчасти ты права, - я глотнул из бутылки, - я не могу ни чему отдаться полностью, на все смотрю как бы со стороны.
Я закурил и подумал о том, что когда ты говорила о своей любви, желании стать моей женой, почувствовал, как и несколько дней назад, что твои слова уже не трогают меня до глубины души, как раньше - пик пройден…
-Ты опять витаешь в облаках, налей мне чуть-чуть, ну, пожалуйста.
Если бы ты знала, что я уже спускаюсь, и облака остались далеко вверху… Я плеснул тебе в стаканчик, ты выпила.
-Мне кажется, что тебя все устраивает, скажи: ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?
-И да, и нет.
-Это как понять?
-Рано или поздно я войду в депрессию, а меня в этом состоянии способен вынести только один человек - Люда, ты точно не вынесешь.
Ты взяла у меня бутылку и сделала маленький глоток.
-Мне как-то цыганка нагадала двух мужей, кроме тебя - я никого не хочу, мне все не интересны, не знаю, сподобишься ты или нет, думаю, что сподобишься… Не надо предчувствовать потерю.
-Я не могу тебя потерять, как это ни банально - ты во мне навсегда!
-Как средство для ярко - певучих стихов?
-Ты знаешь эту строчку?
-Конечно, я всегда любила поэтов «серебряного века», но я хочу быть с тобой, а не с твоими стихами обо мне, - ты сделала еще глоток, - ты не можешь оттолкнуть того, кого приручил, добро есть зло, когда оно мгновенно!
22.03.85 (дома)
Я возвращаюсь домой после смены двумя путями: на метро или в случае хорошей погоды дохожу до Большого проспекта и еду на троллейбусе, любуюсь шикарными видами родного города - университетом, Стрелкой с Ростральными колоннами, Биржей, Эрмитажем, Дворцовой площадью, Невским. Сегодня было отличное, ясное зимне-весеннее утро, когда я ехал по Дворцовому мосту, жалея, что мы не вместе, мысленно поцеловал тебя…
И.Г.
Когда целую нежно я тебя,
то чувствую -
не зря живу на свете.
Что б ни случилось,
буду помнить я
прикосновенья сладостные эти…
Когда стою с тобой –
глаза в глаза,
то что-то происходит во вселенной:
где-то восходит новая звезда,
и мир становится чуть лучше и светлее.
Когда твоих волос касаюсь я –
как будто к тайне жизни прикасаюсь!
И, постигая смысл бытия,
вдруг узнаю
ТО,
что никто не знает…
27.03.85 (дома)
Вчера мы договорились, что я подойду к «Прибалтийской», когда ты будешь гулять с сыном, ты еще сказала: если тебе это нужно и интересно. Подхожу, вижу тебя одну со спины на фоне сверкающего залива.
-Ира!
Ты обернулась, подошла ко мне.
-Ты прочитал мою записку?
-Где, в небесах?
-Ближе к земле - на асфальте.
Ты взяла меня под руку, повела к кафе, и действительно перед входом мелом
написано: Андрей, не жди, я не приду.
-Ой, как интересно.
-Такое впечатление, что для тебя сейчас все - лишь новая глава в повести.
-Повесть, не повесть, но записка на асфальте - это что-то, а скажи мне, почему ты не могла прийти?
Мы вошли в кафе, сели за столик.
-Ты, наверное, догадываешься… Не смотри на меня плохо, возьми мне рюмку коньяка, я все расскажу…
Я взял кофе и две рюмки коньяка, ты сделала большой глоток.
- Ко мне на работу пришел Полукаров и снова пригласил меня на «Ленфильм», а главное, сказал фразу, которая меня заинтересовала: я не имею любовниц, я имею жен, и мы договорились встретиться в шесть у «Горьковской». Я вышла из дома, написала тебе записку, постояла на автобусной остановке, потом стала ходить вокруг гостиницы, поняла, что мне это не нужно, хотя он, безусловно, очень интересный человек, совершающий поступки, пусть ничего и не достиг.
-Нет ли здесь противоречия - человек поступка и ничего не достиг?
Ты допила рюмку.
-Наверное, ты прав, но все равно теоретически он бы устроил меня, как муж.
-Есть такая категория мужчин, которые совершают поступки только в отношении
женщин.
-Возможно, но я должна развестись с мужем, чтобы он не калечил меня и сына, - ты, не таясь, закурила, - все всегда делали, как я хочу, а ты сказал мне как-то, что я от тебя этого не дождусь, и я впервые в жизни почувствовала себя, как лошадь на аукционе, не могу больше унижаться, почему я тебе стала меньше нужна?
-Это не так, но во мне появилась какая-то раздвоенность, фальшь - я плохо представляю, как буду жить без тебя, но и как с тобой.
-Тебя будет мучить комплекс вины перед женой и дочкой?
-Да.
-А оставив все по-прежнему, передо мной?
-Ты меня знаешь не хуже, чем я сам себя.
Ты погасила сигарету в рюмке.
-Ты же прекрасно понимаешь - мы никогда полностью не освободимся друг от друга, даже если расстанемся, и иногда мне кажется, что ты подсознательно ждешь этого, чтобы переплавить грусть и боль в стихи.
Я схватил тебя за руку.
-Не помню, чтобы я читал тебе это стихотворение.
-Ты о чем?
- Ты не точно процитировала мои строчки:
Переплавляя грусть в слова,
влачил он день за днем…
Печаль была всегда жива,
он был ей вдохновлен.
Через страдания и боль
хотел постигнуть мир -
и видел вечность пред собой,
спрессованную в миг.
Но жизнь была темна, как ночь –
недуг его терзал,
и лишь Поэзией одной
он путь свой освещал!
Ты поцеловала меня в щеку.
- Я снова шизею, многие твои стихи, в частности это, кажутся мне просто великолепными, а он - это ты?
-В какой-то степени я, но стихотворение посвящено Семену Надсону.
- Когда-то читала его, даже помню одну красивую строчку: пусть арфа сломана - аккорд еще рыдает, - ты отхлебнула из моей рюмки, - опять эти стихи, они погубят нашу любовь, вот ты чувствуешь боль какого-то Надсона, который давно умер, а мою? Я же живая!
- Я чувствую и твою боль, и жены, и дочки, и даже вселенной.
-И что же болит у вселенной?
-У вселенной одна боль – человек, уничтожающий почти все, к чему прикасается, повторюсь: «человек – это звучит гордо», можно было сказать только в состоянии умопомрачения.
Я расплатился, и мы пошли к автобусной остановке.
- Тебе намного легче, чем мне - у тебя такая хорошая жена, а я не могу больше, что со мной будет, если мы расстанемся?
- Тебе - как и мне - будет плохо.
- А меня кто-нибудь полюбит?
- Ты же знаешь, что в тебя будут влюбляться очень многие.
- А я смогу полюбить?
- Думаю, что сможешь, но не на космическом уровне, а на более приземленном.
- Вот на таком? Мы как раз проходили мимо твоей записки на асфальте, а я не хочу на таком.
Ты взяла меня под руку и прижалась ко мне.
- Ну почему ты не хочешь попробовать, я тебе никогда не надоем, я бесконечна, а если это тебя утомит - стану конечной, я же хамелеон, легко увлекаюсь, но ты не увлечение, а неизлечимая болезнь. Я всегда чувствовала себя выше, умнее, талантливее, интереснее всех мужчин, которых я знала, а с тобой этого нет, и в бисер я могу играть только с тобой.
Мы подошли к автобусной остановке.
- А если б я не писал стихи?
- Если бы мне не писал, это одно, а если вообще - болезни бы не было. Идет твой автобус, - ты обняла, поцеловала меня в губы, - то, что я тебе сегодня наговорила о Полукарове, не сказала бы ни одна нормальная женщина, это - гибель всего…
Уже входя в автобус, я обернулся.
- Еще раз тебе говорю: погибнуть может вселенная, земля, мы вместе с ней, но не то, что было, есть и будет между нами…
. . . . . . . . . . . . .
Март 2015 года
Земля пока вертится, мы вместе с ней, я тебя не видел тридцать лет, но пару раз в год, волнуясь, я набираю знакомый номер, как ни странно он не изменился. Услышав твой голос, вешаю трубку, мне достаточно знать, что ты где-то рядом…
. . . . . . . . . . .
29.03.85(работа)
Поздно вечером курил у окна, размышляя о том, что физически ты меня, конечно, привлекаешь, но не так, как другие женщины, которых я хотел почти всегда. В наших отношениях тело - своеобразная плотская преграда, мешающая видеть душу.
И.Г.
Соединенье душ и тел,
возможно ли такое?
Всему на свете есть предел –
земному ведь земное.
Когда смотрю в твои глаза,
мне ничего не надо,
и обновляется душа,
и каждый взгляд - награда.
Когда ж желанье, как напасть,
овладевает мною –
земная чувственная страсть
не властна над душою.
Стою в очереди в столовой, вдруг кто-то меня легко касается, оборачиваюсь - ты.
-Очень захотелось тебя увидеть, я же знаю, где ты обедаешь.
-Тебе что взять?
-Я худею, лето скоро - только салат и чай.
-Мне худеть не надо, возьму полный обед, особенно мне нравится здесь борщ, дома мне его не варят.
Мы сели за угловой столик.
-Я тебе буду варить борщ.
-Раз в квартал?
-Ну что ты - гораздо чаще, раз в месяц, а если будешь хорошо исполнять супружеские обязанности, то и два, но с рыночным мясом и специями.
Мы посмеялись, я довел тебя до той самой автобусной остановки, где ты запомнилась мне навсегда, и ты спросила:
-А сейчас я похожа на парящую над толпой богиню?
-Сегодня погода не та, и вечно парить невозможно, но для меня - ты всегда богиня.
-А мне так хочется лететь с тобою, но не тогда, когда настанет срок тебе уйти, опять я тебя цитирую, а сейчас, у меня хорошее настроение и я чувствую, что все могу.
-Могу, но не сделаю.
-Наверное, пару лет назад примерно в этом месте я подобрала упавшую с грузовика шкуру, дотащила ее до дома, хотела сделать из нее ковер, повесила его в углу нашего любимого чердака, я тебе покажу - до сих пор висит. В этом вся я.
-Я во многом такой же, но сейчас у меня появилась цель.
-Твою цель я знаю, но почему ты не сказал: у нас появилась цель, ты же имел в виду повесть о нашей любви?
-У меня предчувствие, что мне придется писать ее одному.
-Вечно у тебя какие-то предчувствия - любви, потери.
-Мне кажется, счастье именно в предчувствие.
-Снова придется процитировать «классика».
-Говори, говори, говори… -Предчувствие любви, скажи, не счастье ль, это?
-Ты просто кумаковед…
В этот же день вечером мы встретились в кафе «Прибалтийской», ты была с сыном, милый мальчик, но, смотря на него, я видел дочку и понял: НИЧЕГО НЕ БУДЕТ, хотя - где-то в подсознании - я знал это и раньше…
30.03 85 (дома)
Классическая музыка всегда благотворно влияет на меня – особенно в переломные моменты жизни, вечером я пошел в филармонию, в весеннем воздухе весело кружились снежинки, в программе Бах, Гайдн, Малер, великий Моцарт – это то, что мне сегодня
необходимо. Я сидел в седьмом ряду, и мне сразу не понравился валторнист – красное,
опухшее лицо, странный взгляд. Я не обладаю абсолютным слухом, но мне показалось, что он фальшивит. А, может быть, фальшь, появившуюся в наших отношениях, каким-то образом я услышал в звучании валторны…
МУЗЫКА
Фальшивит валторнист в оркестре –
фальшивит эхо в вышине,
в такт фальши вздрагивают люстры,
вдруг что-то вздрогнуло во мне.
Весь мир вокруг переменился –
я вместо света вижу тень,
как будто разум помутился,
и наступил мой «черный день».
Чужими стали люди в зале,
чужим родной мне город стал,
и, словно не моя, чужая
душа,
в ней фальшь и пустота.
Из зала вышел -
эхо фальши
гремит в вечерней полумгле…
Как с этой ношей
жить мне дальше,
шагать как снова по земле?
Иначе слышу шум трамваев,
иначе чувствую Неву.
…Фальшивлю я, когда считаю,
что не фальшиво я живу.
Как мы живем натужно, трудно
под тяжестью грехов, обид,
естественность –
вот что нам нужно,
и простота…
Эхо гремит,
шатаются громады зданий,
Исакий стонет на ветру,
фальшь поползла по мирозданью –
во сне ли это,
наяву?
Я ясно вижу:
покачнулась
адмиралтейская игла…
Вдруг все во мне перевернулось –
снежинка на руку легла.
Как снег
естественен
и легок,
как хлопья
падают,
кружась!
И замерло все,
не дыша…
В наряде белом
мир вновь дорог,
и снова
мой уверен шаг,
близки,
как прежде,
люди, город…
Звучи же,
Музыка природы,
чтоб не фальшивила душа!
31.03.85 (работа)
Один из инструкторов - достаточно известный каскадер - уехал на съемки, попросив меня выйти в его смену. Проснулся рано со странным ощущением: сегодня последний день жизни моего предыдущего «я», а завтрашний может не наступить. Пока ехал в метро, шел по 8-ой линии, возникли некоторые строчки, когда вошел в свою комнату, стихотворение было почти готово. Старшая - как всегда - опаздывала…
Коснулась сердца ночи тень -
исчезнем безвозвратно…
Растаем мы, как этот день,
в величии заката.
Мгновенья чудные лови –
так коротка дорога,
и в песнях счастья и любви
осталось слов немного.
Но завтра - новая заря!
И кто-то на рассвете,
за жизнь судьбу благодаря,
продолжит песни эти…
1.04.85 (дома)
Сегодня мы договорились встретиться у «Прибоя» в четыре часа, ты хотела посмотреть новый фильм с Гурченко и Михайловым «Любовь и голуби». С утра настроение было неважное, «Зенит» потерпел третье подряд поражение, проиграв в Баку. У меня было очередное предчувствие - наша встреча ничего хорошего не принесет, так и вышло. Ты опоздала на полчаса, в кино мы не попали и пошли бродить по любимому острову, я здесь никогда не жил, но уже давно чувствовал себя настоящим «островитянином»: во-первых, много лет здесь работал в разных местах, а во-вторых, видимо, можно не объяснять… Через некоторое время зашли покурить в любимую парадную, ты была не в себе - неожиданно из командировки вернулся муж.
-Когда мы сидели два дня назад втроем в кафе - два Андрюши и я, у меня было такое умиротворенное состояние, то, что он вернулся - это расплата, привез мне французские духи, смотрел, как преданная собака - только хвостом не вилял, я не знаю, что делать.
-Это твое обычное состояние, я хотя бы знаю, что мне не делать.
-И что тебе не делать, ты решил?
-Ты о чем?
-Ты прекрасно знаешь о чем я… Кумаков, сегодня 1 апреля, обмани меня - мне так плохо.
Ты, как всегда, сидела на подоконнике, а я стоял напротив.
-«Мысль изреченная есть ложь», - я зачем-то процитировал Тютчева, - чтобы я не сказал, все будет обман.
-Нет, это невозможно - жить в словах, рифмах, цитатах, в придуманном мире, а я - живая женщина, всего лишь женщина, ты даже сегодня не хочешь меня обмануть.
Соскочив с подоконника, ты выбежала из парадной. Я еле догнал тебя.
-Если захочешь посмотреть фильм с Гурченко, позвони завтра на работу.
Ты вырвала руку и, не посмотрев на меня, взбежала по ступенькам, резко обернулась.
-Если захочу - позвоню.
Я перешел Средний и первый раз вошел в нашу парадную без тебя, сел на подоконник, никогда не чувствовал такой опустошенности, неужели это начало конца наших отношений? Я закурил, машинально повторяя - прощай, прощай… Прикурил вторую сигарету от первой, когда выкинул третью услышал свой голос:
Прощай, прощай, чтоб не навек расстаться,
хотя б в душе друг друга сохранить...
И пробовать с начала в мире жить,
запечатлев в душе крупицы счастья.
Прощай, прощай - ни мига промедленья,
пока еще совсем не умерла любовь,
ведь только память на земле нетленна –
и в ней мы не расстанемся с тобой!
Вышел из парадной, ноги сами понесли на памятную автобусную остановку, я снова ощутил «то смертельное счастье, ту высшую тайну», во мне смешались надежда и печаль, я почему-то повторял твои строчки: пожертвовать любовью за любовь…
И.Г.
Я думаю, что оба мы могли бы
отдать свою любовь за эти рифмы…
И.Г.
Когда-нибудь мы встретимся с тобой –
случайно в шумном городе столкнемся,
но вспыхнет ли в нас нынешняя боль,
или она из памяти сотрется?
А ведь сейчас нам кажется – конец,
конец всему, так тяжко и тревожно…
И рядом стал вдруг горек стук сердец,
и порознь им биться невозможно.
Смешалось все – надежда и печаль,
цветет весна, а в душах злится вьюга,
еще немного - скажем мы: прощай,
уже стучится в нашу дверь разлука.
Мы не смогли свой дар преодолеть –
пожертвовать стихами для спасенья,
мы сами обрекли любовь на смерть,
ее хороним в этот день весенний…
Когда-нибудь мы встретимся с тобой,
но неужели, лишь кивнув друг другу,
пройдем бесстрастно мимо - я с другой,
и ты, о чью-то опираясь руку?..
Это уникальный для меня случай – два стихотворения в один день, естественно, они дорабатывались дома, в парадной и на автобусной остановке были только ключевые строчки и слова: и там, и там – прощай, разлука, смерть любви. Еще раз скажу: поэзия для меня настоящая жизнь, стихи накладываются на повседневность и создают новую реальность… А она 1 апреля такова, что обманывать себя не надо – расставание неизбежно…
. . . . . . . . . .
Март 2015 года.
Как я уже упоминал, сейчас «Зенит» - четырехкратный чемпион, лучшая команда России, для этого понадобилось не так много: крушение СССР и социализма, переход к капитализму, сосредоточение огромных денег в одной газовой компании, председатель правления которой является болельщиком «Зенита». Естественно - первое чемпионство любимой команды в 1984 году для меня самое дорогое. Я, по-прежнему, болельщик «Зенита», но большие деньги, пришедшие в команду, фактически привели к тому, что в основном составе не осталось собственных воспитанников. Конечно, проще купить готовых иностранных игроков, но иногда я вижу на поле нечто нереальное – нет, не «Реал», это я бы еще перенес, а мой «Зенит», за который я болею больше пятидесяти лет, празднующий гол, это за пределами здравого смысла: семь иностранцев, из которых трое - мулаты и где-то сбоку пара русских блондинов, познакомившиеся с Петербургом пару лет назад. Как жить дальше?..
Болельщик – от слова болеть, и увлечение футболом действительно болезнь, причем - в отличие от большинства болезней - неизлечимая. Этой болезни были подвержены многие известные люди, например, знаменитый композитор Дмитрий Шостакович, настолько увлекался футболом, что даже написал балет на футбольную тему, он не пропускал ни одной домашней игры «Зенита» и присутствовал на историческом матче - финале кубка СССР 1944 года, когда «Зенит» впервые завоевал почетный трофей, победив в Москве армейцев - лучшую команду тех лет. Наш прославленный земляк сказал замечательную фразу: «в нашей стране стадион - едва ли не единственное место, где можно вслух говорить правду о том, что видишь». Как ни согласиться с одним из лучших композиторов двадцатого века - в России эта фраза актуальна во все времена. Интересно, как переплелись пути Шостаковича и Константина Есенина - сына Сергея Есенина и актрисы Зинаиды Райх. Было бы логично, что они общаются на языке музыки и поэзии, нет, их свел футбол, К.Есенин был родоначальником футбольной статистики, и однажды Шостакович, у которого тоже был свой футбольный архив, послал ему письмо, указав на неточность в его статье! Шостакович благоговел перед футболистами, гордился знакомствами со звездами футбола, всемирно известный композитор рассказывал о встрече с одним популярным футболистом: представляешь - он мне руку пожал! Символично, что в день смерти Шостакович попросил жену включить телевизор, чтобы посмотреть футбол. Десятки лет посещал матчи «Зенита» народный любимец - актер Кирилл Лавров, справляя свой юбилей, он посадил рядом с собой капитана «Зенита» и весь вечер разговаривал только с ним, несмотря на то, что среди приглашенных были десятки известнейших людей искусства. Еще один яркий штрих, иллюстрирующий то, что футбол, конечно, игра, но игра особенная: наибольшее количество государственных флагов на домах французов были вывешены, когда умер Шарль де Голль и после победы национальной сборной на чемпионате мира. Но в последние годы фанаты футбольных команд вобрали в себя, кажется, все плохие черты, которые есть в природе человека, а их – вы сами прекрасно знаете – гораздо больше, чем положительных, им нужен некий объединяющий символ - кумир, под флагом которого они, вроде бы вполне законно, могут выплескивать свою агрессию в отношении всех остальных. Я – грешным делом – вспомнил даже одну библейскую заповедь: не сотвори себе кумира… Яркий пример - противостояние фанатов «Зенита» и «Спартака», недаром во время матчей этих команд стадионы больше похожи на крепости, готовящиеся к осаде. Следует признать, что сейчас спорт в большей степени разделяет людей, провоцируя враждебность. Олимпийский лозунг «О, спорт, ты мир!» сейчас звучит очень несовременно, и это не удивительно, история человечества - история войн, и во все времена самым современным словом было слово война.
Еще один лозунг «О, спорт, ты благородство!», а знаменитые фигуристы всегда - даже на олимпийских играх - носят коньки с собой, чтобы их не затупили конкуренты. Я принадлежу к тому поколению болельщиков «Зенита», которые начали ходить на стадион им. Кирова в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов прошлого века. Впервые привел меня на футбол отец, он не был болельщиком - для него это было просто воскресное мероприятие, мне было лет семь - восемь, и с тех пор эта великая игра стала частью моей жизни. Я был уже на следующей игре «Зенита», уговорив маму, которая ходила со мной еще два раза до конца сезона, а в следующем году я уже ходил сам. В те годы «Зенит» влачил жалкое существование, занимая места во второй десятке класса «А» (так тогда называлась высшая лига), и шестое - седьмое место считалось успехом, а попадание в пятерку лучших команд в 1976 году было для нас праздником. «Счастливую и великую родину любить не великая вещь, мы ее должны любить даже тогда, когда она слаба, мала, унижена…». Эти слова Василия Розанова - как будто о болельщиках «Зенита» той поры: болеть за успешную команду - одно удовольствие, а за «Зенит» в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века - это совсем другое. Десятки тысяч болельщиков поддерживали любимую команду, даже после позора 1967 года, когда «Зенит» занял последнее девятнадцатое место и должен был перейти в класс «Б», и лишь благодаря 50-летию так называемого Великого Октября, колыбели революции разрешили оставить команду в высшей лиге. Мы тогда шутили: Геркулес в колыбели, свято веря, что наступит время - мальчик превратится в мужчину, и «Зенит» станет командой, которой мы будем гордиться. И наша вера превратилась в реальность 21 ноября 1984 года, когда «Зенит» впервые стал чемпионом огромной страны!
Вернулся домой с «Петровского», по спортивному каналу показывали игру в записи. В матче был спорный момент настолько спорный, что доспорились до драки на поле и волнениях на трибунах, нападающий упал в штрафной площадке, а судья не назначил пенальти и, как я видел со своего сектора, был прав, но при многочисленных повторах с разных точек стало ясно, что судья все-таки ошибся, при чем с одной камеры нарушений правил не было видно, а с двух других - подножка была неоспорима. С того же места, где находился судья, это увидеть было невозможно. Я сидел в кресле перед телевизором, потягивая пиво, и вспоминал тебя… Казалось бы, с разных временных точек картина наших отношений должна выглядеть не одинаково, но под каким углом зрения я бы не смотрел, какой бы ракурс не выбирал - с расстояния поцелуя, когда ты лежала у меня на плече, взглядом измененного сознания, находясь в депрессии, преломленным вдохновением «поэтическим взором», с высоты более чем в четверть века - я вижу и чувствую одно и то же: ты главное, что было в моей жизни…
. . . . . . . . . . . . .
3.04.85(дома)
«Любовь и голуби» - мы все-таки посмотрели. Вчера после обеда ты в сопровождение начальства пришла проверять квартальный отчет, мы с тобой и словом не обмолвились. В шесть часов ты позвонила: -Мама отпустила меня в кино, а я и звонить тебе не хотела, но я же тоже живу в странном, придуманном мире – для меня рифмы имеют такое же значение, как и для тебя, мы оба ненормальные… После просмотра фильма осталось приятное чувство, возвращались из кинотеатра в метро, когда стояли на эскалаторе, я сказал тебе:
-Ты так сияешь!
-Это не нормально? Мне съесть лимон? Просто мне очень хорошо - я все решила.
-А что?
-То, что ничего не буду решать, я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы с тобой играть, пусть все будет, как ты хочешь.
Вернулся домой после смены, проводил Люду на работу, дочку в садик, включил радио, опять твердят про успехи социализма, про загнивающий капитализм – уши вянут… У меня есть знакомый – известный журналист, ярко расписывающий тяготы капиталистического строя. Когда он вернулся из Франции, первое, что он мне сказал:
-Ты можешь себе представить: у них в магазинах десятки сортов пива, а про сыр и говорить нечего, я полчаса не мог выбрать, что купить - глаза разбегались, нам бы так загнивать. Лично меня вполне устраивает «Жигулевское» и сыр, который есть в
магазинах - я же гурман духа! Кстати, о нем… Вчера на Среднем случайно встретил одного знакомого, когда-то мы дружили, не видел его давно, он, конечно, знал, что я пишу стихи, удивился, что ничего не изменилось, и спросил: зачем мне это?
Мой друг спросил вчера меня:
зачем стихи ты пишешь?
Ему вопросом отвечал -
зачем живешь и дышишь?
И он сказал мне, помолчав:
живу – судьба родиться…
А я родился, чтоб писать –
чтоб в рифмах раствориться!
. . . . . . . . . . . . . .
Март 2015 года.
Иногда, переключая каналы в поисках футбола, хоккея или тенниса, натыкаюсь на информационные программы, не обязательно на русском языке, чтобы еще раз убедиться: смотреть по телевидению можно только спорт и развлекательные шоу, практически все новости могут быть заменены на другие, а другие соответственно на третьи, все зависит от выбора редактора, какое мне дело до того, что в Бразилии
выпал снег или в ДТП под Хабаровском погибли три человека. В футболе есть такое
понятие - высокий прессинг, при срыве своей атаки все игроки команды, начиная с нападающих, чтобы отнять мяч, активно атакуют соперников, не давая им поднять голову, подумать. Высоким прессингом в отношении своих граждан занимаются все государства, на уши слушателей вешаются тонны лапши. Неужели кучка людей, волею случая оказавшихся у власти (снова не могу обойтись без самоцитирования: случайно все, случаен этот мир…), неважно в какой стране, всерьез считает, что правы могут быть только они, а остальной мир - недоумки? Не надо забывать, что у всех людей родина - Земля, а национальность на ней одна - Человек. Я никогда не ходил на выборы, не хожу и сейчас, в советское время меня даже несколько раз вызывали в органы и интересовались: не против ли я советской власти? Тем более, что - будучи старостой класса - я отказался вступать в комсомол. Мне абсолютно все равно, кто президент - в Австралии, России или Эфиопии, я никогда не был государственным служащим, живу в своем духовном царстве, сам определяю его законы, как сказал Данте: «я сам себе партия».
. . . . . . . . .
6.04.85 (работа)
Ты действительно бездонна, каждая встреча, каждый разговор с тобой для меня важнейшее событие, почти затмевающее все остальное. Сегодня выходной, я могу отлучиться, когда хочу, ты позвонила днем.
-Такая прекрасная погода, приезжай, погуляем по заливу, ветра нет, сказка, я тебе кое-что расскажу. Мы пошли по сверкающему льду навстречу солнцу, ты взяла меня под руку, прижалась ко мне.
-Вчера была в своем институте - нужно было взять справку, случайно встретила своего руководителя диплома, он обрадовался и предложил мне место ассистента на кафедре с перспективой защиты кандидатской. Ненормированный рабочий день, сто сорок рублей стипендия плюс премия, два месяца отпуска, только бы не сорвалось, должен же у меня быть какой-то тыл, ты же не разведешься?
Мы сели на скамейку и я, задумчиво смотря на сверкающий залив, прочел миниатюру Байрона:
Любую страсть и душит, и гнетет
семейных отношений процедура.
Никто в стихах прекрасных не поет
супружеское счастье, будь Лаура
повенчана с Петраркой - видит бог -
сонетов написать бы он не мог!
Ты попросила прочитать еще раз.
-Ты не должен на мне жениться, но разведись, пожалуйста, я хочу, чтобы ты был для меня свободным, видеть тебя, когда захочу, мне тебя мало, я хочу иногда просыпаться вместе с тобой, готовить тебе обед, принимать гостей. Почему ты жалеешь жену и дочку, а меня нет? Не дай мне погибнуть.
-А ты можешь погибнуть?
-Я же женщина, я не погибну в прямом смысле, но это буду не я, пожалей меня. Почему ты сейчас не гибнешь без меня, как раньше? Неужели ты можешь представить, что мы надоедим друг другу? Бездны, которые в тебе и мне, бездонны… Я сказала Стрельцовой, что в первый раз я не контролирую ситуацию и решаю не я, дай мне сигарету, ты - это основное, что было у меня в жизни, только с тобой я - это я, я чувствую, что ты - это я. Ты не захотел обмануть меня первого апреля, ты чувствуешь ответственность за меня?
-Да, насколько я могу ее чувствовать.
Ты встала со скамейки и закурила.
-По-моему, тебя устраивает то, что есть. Ты же прекрасно понимаешь, что такая встреча случается раз в тысячу лет, - ты глубоко затянулась, - я люблю тебя больше, чем ты себя.
-Это точно - к себе я особой любви не испытываю.
-Я еще раз повторяю, я чувствую, ты - это я, это очень хорошо, что мы встретились сейчас, а не десять лет назад, надо было много пережить, чтобы так чувствовать, - ты снова села, - неужели ты можешь променять меня на рифмы? Я живая, - ты еще раз затянулась, - дам тебе гораздо больше, чем воспоминания обо мне, ты будешь навещать дочку, когда захочешь, наши дети нас поймут.
Мы неторопливо пошли обратно, солнце светило в спины, я смотрел на наши тени и думал: на рифмы я могу променять, что угодно, иногда мне даже кажется: все, что происходит вне стихов, потерянное время, для меня Поэзия - высшая форма человеческой мысли, настоящая картина жизни, могу даже сказать, что окружающая действительность является своеобразной фонограммой, на которую накладываются стихи - и получается Песня жизни! Да и ты писала об этом же: я думаю, что оба мы могли бы отдать свою любовь за эти рифмы - пожертвовать любовью за любовь… Вернувшись на фабрику, стал листать журнал, какой то психолог предположил: язык музыки един и универсален для всей вселенной, и музыка больше всего подходит для того, чтобы инопланетный разум заявлял о себе. Эта теория достаточно сумасшедшая, чтобы быть правильной. А самое интересное, что я никогда в этом не сомневался, как и в том, что поэзия гораздо ближе к музыке, чем к прозе…
ГОЛОС ВСЕЛЕННОЙ
Музыка –
это не звуки,
музыка –
голос Вселенной…
Счастье мое и муки –
только в нотах нетленны.
Музыка –
ревность и нежность,
ненависть и вдохновенье,
музыка –
страсти безбрежность,
музыка –
ангелов пенье.
Музыка –
в шепоте ветра,
в медленном
листьев круженье,
музыка –
в чуде рассвета,
в грусти и боли осенней…
Музыка –
пульс этой жизни,
вечность ее и мгновенье,
и от рожденья до тризны –
МОЦАРТА
кровь в наших венах!
10.04.85 (работа)
Сегодня мы не встречаемся, у твоей мамы сердечный приступ, ты даже взяла отгул, если бы мама была болельщицей, то я бы подумал, что так ее сердце отреагировало на четвертое подряд поражение «Зенита» - это уже чересчур - на этот раз «Арарату». Фабрика опустела, поболтал с вахтером, выпил в одиночестве кофе с пирожным, прогулялся, вернулся в свою комнату, включил приемник, результаты какого-то опроса:
чего боятся люди? Основной страх – боязнь потери близких, потом страх одиночества, страх тяжелой болезни. Как ни странно - страх смерти не вошел даже в «пятерку». Все объяснимо: «пока я жив - смерти нет, а когда наступает смерть - уже нет меня», лучше Эпикура не скажешь! – Жизнь и смерть не пересекаются, так чего же бояться? А чего боюсь я?
Не жаль мелькнувших лет,
не жаль страстей сгоревших,
уже не снится
пыль не пройденных дорог.
Жаль лишь погибших строк
и не рожденных песен!
Жаль – выразить себя
я до конца не смог…
12.04.85 (дома)
Вчера после смены я поехал к тебе за деньгами.
-Как хорошо, что ты пришел, мне так плохо, у меня что-то похожее на депрессию, я ничего не хочу - только видеть тебя и Стрельцову. Вчера зашел Полукаров, он стал меня раздражать, еле от него отвязалась, еще немного, и я послала бы его на ...
-Мат - полноправная часть русского языка, недаром практически все великие поэты употребляли его, мы не ругаемся: мы разговариваем на родном языке.
-Ты точно не великий.
-Что делать, русский язык богат, пока мне хватает других слов. Видимо, все впереди…
Сегодня ты приехала ко мне, и мы, как всегда, перед твоим уходом сидели на кухне.
-После тебя за деньгами пришел Маховиков, ты его знаешь, работает на сигаретной фабрике, я раньше с ним и двух слов не сказала, он был с дочкой и неожиданно пригласил меня к себе, я позвонила тебе - не застала - и пошла к нему, ты же знаешь, я люблю экспромты. Была у него до девяти часов (маме сказала, что была с тобой в кино), он внешне неприметный, но интересный человек, а главное, он сказал мне, что, если бы у него была такая жена, как я - это было бы счастьем, - ты закурила, - все так странно, но мне никто не нужен, кроме тебя, я вспомнила, что тебе говорила в последний раз, я это делать больше никогда не буду, пусть будет так, как ты хочешь.
-Если бы я сам это точно знал.
Вечером в этот же день мы были в филармонии только затем, чтобы еще раз услышать
гениальное адажио соль - минор для органа и струнных инструментов Альбиони. Я воспринимал божественную музыку через тебя и чувствовал нас, как одно целое.
О, это чудо звуков
пронзило зал насквозь!
И радостью, и мукой
в сердцах отозвалось…
. . . . . . . . . . . . . Апрель 2015 год
Зал, как прежде, полный,
мы на хорах, помнишь?
Молодость лихая!
Все было когда-то…
Малера токатта,
помнишь ли, родная?
Встречи, объясненья,
скрипки откровенье,
и любви безбрежность…
Невские закаты,
лунную сонату,
нашу страсть и нежность.
Вновь я в этом зале,
грусть меня пронзает –
с кем ты, я не знаю.
Та же Баха фуга –
вестница разлуки…
Помнишь ли, родная?
Знай: когда мне больно,
я спешу невольно
в звуков мир чудесный…
Волшебство органа
лечит сердца раны –
и мы снова вместе!
. . . . . . . . . . . . .
18.04.85 (работа)
В прошлую смену (в воскресенье), ты позвонила мне около одиннадцати, а в двенадцать Люда с Наташей должны были подъехать к «Прибалтийской». Накануне я договорился с женой, если будет хорошая погода, чтобы они приезжали погулять по заливу, так как в выходные, я мог, как всегда, уйти с работы. Ты хотела посмотреть на меня с семьей и сказала мне по телефону, что будешь сидеть с сыном на скамейке.
-Мы подойдем.
-Ой, не надо - я боюсь.
Я встретил Люду с дочкой и через несколько минут, воскликнув: Надо же – и Ира здесь! - подошел к тебе. Ты стала ярко пунцовой, но это увидел, наверное, только я. Погода была отличная, залив переливался на солнце, Наташа каталась на велосипеде твоего сына, они бегали друг за другом, громко смеялись, а мы втроем шли сзади, а потом все пошли пить кофе с пирожными. Все было хорошо и довольно странно, вечером ты позвонила.
-Люда не сказала ничего нехорошего?
-Нет, она, может быть, что-нибудь и подумала, но она не такой человек.
-Мне она очень понравилась, а в дочку твою я просто влюбилась.
-Это неудивительно - ведь в ней мои гены.
-Я думала, что испытаю ревность, но ее почему-то не было, ты не имеешь право их бросить, я себе этого никогда не разрешу и тебе тоже, мне плохо…
Вчера ты была у меня - и снова невозможное счастье… Когда мы уже сидели на кухне и пили сухое вино, ты сказала:
-Только с тобой я - это я, с другими же… Полукаров снова куда-то приглашал, а я подумала: мне ничего не надо, только видеть одну морду и эти четыре стены, мне кажется, что здесь уже витает мой дух.
Мы закурили, ты стала читать мне стихи А.Вознесенского, и вдруг:
- Любимая, сегодня первый вечер, наш первый вечер вместе на земле, и будет он, как полдень летний, светел… Какой там Вознесенский! Возможно, я необъективна, но мне кажется, что это стихотворение должны знать все, да и не только это.
Ты села ко мне на колени.
-У меня нет никакой опустошенности, наоборот - переполненность. Вчера, когда я приехала от тебя на работу и посмотрела в зеркало, то подумала: нельзя ходить с таким счастливым лицом и отвлекать людей от дела.
-Мне кажется, что часто их основное занятие - наблюдать за тобой и сплетничать.
-К нам устроилась работать одна симпатичная, интеллигентная девочка - Алла, ей девятнадцать лет, мы с ней сразу как-то сблизились, сегодня она заходила ко мне и сказала, что приятно видеть счастливого человека, а когда я ей написала «Куда бежать и где спасенье?», она сказала: я никогда такого не читала, и вы передо мной - живая, что вы со мной делаете, и какое счастье, что есть человек, которому можно посвящать такие стихи, - дай мне еще сигарету, - ты писал: казалось, лучше не бывает, казалось, на вершине мы, но ведь пока все лучше и лучше, и где она наша вершина? Я думаю - у нас будет бесконечный подъем, - ты глубоко затянулась, - через две недели мое 30-летие, придут гости, больше двадцати человек, а я никого не хочу видеть - среди гостей только Стрельцову, мне нужен только ты, а тебя не будет, - ты выбросила сигарету,-Полукаров такой настырный, приглашал на выходные в Прибалтику, сказал, что приедет и увезет меня, а я ему: чувства должны быть взаимны, тогда может быть нечто, а так - ничто…
Уже на лестнице ты оглянулась.
-Кумаков, я - как всегда - не могу и не хочу от тебя уходить...
19.04.85(дома)
Пришел домой, за окном голубое небо, солнце - весна пришла! Вместо пробежки решил съездить загород, завтракать не стал. На электричке доехал до Белоострова и пошел пешком в Курорт, часа через полтора увидел вдали сверкающий залив…
Я снова весну восхищенно встречаю,
и снова в волненье по лесу брожу,
и прелести вновь я земли изумляюсь,
и вновь от величия неба дрожу.
Как все удивительно, неповторимо,
нельзя нам подаренный мир не ценить
ведь связаны мы с ним лишь нитью незримой,
и лопнет когда-нибудь тонкая нить…
Я так же, как все, и люблю, и страдаю,
мечтаю порою всю ночь напролет,
я радуюсь солнцу, грущу и пылаю,
но рано иль поздно и мой век пройдет…
Другие продолжат наш род поколенья –
Совсем не исчезнет, кто в мире рожден,
и я, как любое природы творенье,
крупицею стану грядущих времен!
В словах растворюсь и сгорю, как комета,
быть может, на миг чей-то путь осветив,
и кто-то споет все, что мною не спето,
продолжит любви и надежды мотив…
Так пусть же всегда этот мир существует,
бушуют леса, зеленеют поля,
пусть вечно Любовь на земле торжествует –
во всем этом будет частица меня!
20.04.85 (работа)
Сегодня, как и у всех советских людей, у нас был субботник. Инструкторы - в том числе и я - делали вид, что тщательно убирают комнаты, где расположилось начальство. К обеду все завершилось, и мы поехали в Приморский парк, прошли по центральной аллее до стадиона, где я был, сам не верю, наверное, уже около пятисот раз. Я купил себе билет на завтрашнюю игру «Зенит» - «Динамо» Тбилиси, потом мы поднялись по красивой лестнице и пошли вокруг чаши стадиона, остановились у сектора, в котором я обычно смотрю футбол, он был закрыт, но мы перелезли через невысокий барьер и устроились на трибуне. Смотря на футбольное поле, ты сказала:
-Мне приятно здесь находиться, ведь ты провел на этом стадионе, можно сказать, немалую часть жизни, а она так коротка.
-Мы с тобой уже говорили на эту тему - не надо бояться смерти.
-Я больше боюсь смерти нашей любви.
-Еще раз повторяю: погибнет этот мир, не будет нас, а наша любовь останется, она же - НЕЗДЕШНЯЯ, и ее искры полетят по вселенной…
Ты посмотрела на зеленое поле.
-А ты возьмешь меня на футбол?
-Нет, женщина на футболе - это тоже, что на корабле, а ты знаешь, как к этому относятся моряки.
Ты засмеялась.
-Возьми меня хотя бы в жены, - резко прервала смех, - прости, я же тебе обещала больше не говорить на эту тему.
Кстати, ты упомянул моряков, не могу представить тебя в армии.
-Ты не ошиблась – я не служил, но не скрывался, получал повестки, сам за них не расписывался, это делала мама. Повесток у меня много – около тридцати, до сих пор где-то валяются, даже в работе военкоматов бывают сбои, а когда мне исполнилось двадцать восемь, все – прощай, армия, как ты догадываешься, я в нее не рвался.
Очень давно - еще в школе - мне попалось высказывание Велимира Хлебникова, которого призвали в армию: «ад перевоплощения поэта в лишенное разума животное», я это хорошо запомнил.
Ты вдруг порылась в сумочке и достала листок.
-Я тут кое-что написала о нас, о том, что происходит…
А.К.
В миражах безвременных
мы друг друга любили,
в миражах безвременных
наши души сплелись.
В бесконечности дней
ту любовь погубили –
разлетелись осколки
в горько-синей дали…
Воронье горевало
и махало крылами
над погибшей любовью
сто столетий назад.
Тот венок расплели
и засыпали память
сизым пеплом и кровью –
не найти, не узнать.
Как бездомный щенок,
носом тыкаясь слепо,
наши души искали
половинку свою –
и безбрежное небо
было нам тесной клеткой,
только губы шептали,
как и прежде – люблю!
Сто столетий подряд
во Вселенной бездонной
безуспешно искали
мы друг друга во мгле…
Час свиданья настал!
Все, что было, мы помним –
и уже не расстаться
нам на этой земле!
21.04.85(дома, «Зенит» - «Динамо»Тбилиси – 3:0)
Я был уверен, что сегодня «Зенит», наконец, победит, на календаре двадцать первое число - для нас и «Зенита» пятимесячный юбилей. Чаша стадиона бурлила, как вулкан - после четырех поражений подряд чемпион выиграл у одной из сильнейших команд страны. Воодушевленный победой, я возвращался домой и снова - в который уже раз - размышлял о том, что вероятность встречи двух людей с родными душами и еще пишущими СТИХИ (в отличие от бесчисленных графоманов), настолько невелика… Но вероятность включает в себя и невероятное, как крайний случай возможного (ох, уж это техническое образование!). Я уже поднимался по лестнице, внезапно возникла фраза: мы встретиться должны были, мы не могли не встретиться… Жена с дочкой заснули, и я достаточно быстро написал стихотворение, думаю: ты отнесешь его к тем, которые должна читать не только ты…
И.Г.
Мы встретиться должны были,
мы не могли не встретиться
на этом чудном свете…
Cегодня или завтра,
до нашего рождения,
а может - после смерти.
Земная вся история,
все, что происходило –
все было ожиданием
того, что предначертано,
что, наконец, свершилось,
встряхнув все мироздание.
Вся жизнь была предчувствием,
а чувства - тускло-ложными,
блуждали мы в потемках…
Кричу на всю вселенную –
возможно Невозможное! –
и предкам, и потомкам.
. . . . . . . . . . . . . . .
Мы не могли не встретиться,
мы встретиться должны были
на этом чудном свете –
и в чем-то изменился мир!
…Всегда, всегда любили мы
и будем - после смерти…
Вспомнил Набокова: «таинственна эта ветвистость жизни, в каждом мгновении чувствуется распутье – было так, а могло быть иначе». Не могло быть!!! Хотя я перед вами преклоняюсь, Владимир Николаевич, но могло быть только так: мы не могли не встретиться, никакой ветвистости…
22.04.85 (дома)
Утром в девять часов я ждал тебя недалеко от работы, ты, как всегда, опаздывала, появилась двадцать минут десятого и очень удивилась, увидев меня.
-Что ты здесь делаешь?
-Жду тебя, пятимесячную «чертовщину» я отметил стихами, - я поцеловал тебя в щеку и вручил стихотворение, - не буду отвлекать, иди, трудись.
Вечером мы встретились в «Прибалтийской», как всегда, взяли кофе и пирожные. Сделав пару глотков, ты сказала:
-Я только что от Стрельцовой, показала ей оба стихотворения, мое ей понравилось, но твое намного больше, и Наташа сказала, что оно очень зрелое, и даже - слушай внимательно: на нем есть метка бога.
-Насчет метки, я не знаю - ведь пораженье от победы ты сам не должен отличать, это сказал Пастернак, я с ним полностью согласен.
-Стихотворение сильное, может быть, лучшее, которое ты посвятил мне.
Мы взяли еще по чашке кофе.
-А ты знаешь, что является меткой бога для футболиста?
-Может быть, сильный и точный удар?
-Сильно и точно бьют многие, метка бога для футболиста - номер 10 на футболке.
-И что это значит?
-Это значит, что номер 10 - лучший игрок команды, ее душа и мозг, это значит, что футболист играющий под этим номером, ведет всю игру, он может не обладать пушечным ударом, но он – лидер, лучше всех «видит поле», через него идут все комбинации, наверняка, ты слышала про таких игроков, как Пеле и Марадона .
-Естественно, - и ты стала напевать популярную песню, - Марадона, Марадона, Марадона - ненадолго свой футбол останови, - и даже сидя, попыталась, как могла, изобразить известный латиноамериканский танец, - пригласи меня на самбу, Марадона, побеседуем о жизни и любви.
-Кстати, еще одно доказательство того, что футбол гораздо больше, чем игра - он даже способен воздействовать на врожденную тягу человека к убийству.
-Честно говоря, я такой тяги не испытываю, хотя мой любимый Блок допускал убийство, освященное великой ненавистью.
-Поэты - тоже люди, ничто человеческое им не чуждо, и у меня никогда не было желания кого-то убить, но я согласен с Гете, который сказал о себе - не ручаюсь за точность - что нет такого преступления, которое он не мог бы совершить при определенных обстоятельствах. А если возвратиться к футболу - в гражданской войне в Нигерии было объявлено перемирие на два дня для того, чтобы иметь возможность посмотреть матч с участием Пеле. Мы вышли из кафе и пошли к автобусной остановке. Ты взяла меня под руку. ----Что будет со мной, если мы расстанемся - мы же срослись корнями?
-Ты почти дословно повторила высказывание Цветаевой.
-А я его и не знала, мы с ней сестры по духу.
-Под твоими лучшими стихами она могла бы подписаться, - я поцеловал тебя в щеку, - а корни срослись навсегда, расстаться мы можем только физически.
-Я после наших стихов чувствую опустошенность, ослабло биополе.
-Тебе завтра нужно обязательно купить какую-нибудь шмотку или хотя бы пройтись по магазинам - и биополе восстановится.
-Вчера в какой-то газете прочитала то ли анекдот, то ли - черт знает что: покупая себе одежду, не забывайте, что нас всех ждет «деревянный смокинг», и, как ни странно, не могу забыть эту - вроде бы шутливую фразу.
-Есть более емкая: помни о смерти, а если говорить о гробе, то его можно смело покупать - это единственная вещь, которая, наверняка, пригодится.
Вернувшись домой, я вспомнил про «деревянный смокинг»…
И.Г.
Себя представил дряхлым стариком,
сидящим у потухшего камина…
Я весь в воспоминаньях о былом,
почувствовав вдруг близкую кончину…
Листаю в памяти минувшие года –
мелькают чьи - то тени, вспышки, лица…
А что ж осталось в сердце навсегда,
к чему оно в последний час стремится?
Я ясно вижу, прошлое - мираж,
и лишь любовь на миг мир осветила!
Твоя улыбка, губы и глаза,
твоя душа –
вот все, что в жизни было!
И боль, и счастье –
словно снежный ком,
сорвавшийся с сверкающей вершины,
несущийся,
сметая все кругом –
вдруг на меня обрушились лавиной!
…Не выдержало сердце.
Себя представил дряхлым стариком,
сидящим у потухшего камина..
. . . . . . . . . . . . . .
Апрель 2015 года
В конце лета 2008 года я поехал на автобусе по Европе - Финляндия, Швеция, Германия, Голландия, Бельгия, Дания, Франция. За границей до этого я был один раз - в 1981 году, подруга жены, вышедшая замуж за немца из ГДР, пригласила нас в Берлин. Я находился в начале депрессии, усугубленной позорным пятнадцатым местом «Зенита», может быть, именно поэтому, Берлин не запомнился почти ничем, в отличие от дурацких вопросов на так называемой идеологической комиссии, которая пыталась определить, достоин ли я запить сосиску пивом у Брандербургских ворот. Автобусное путешествие было интересным - за окном мелькали ухоженные страны и города, шикарные виллы и автомобили. От Парижа, несмотря на его неповторимую ауру, я, честно, ожидал большего, очень понравился Амстердам, быть может, потому, что чем-то похож на родной Петербург. Отделившись от группы (не люблю слушать набор банальных фраз экскурсоводов), я бродил вдоль его каналов, вспоминая строчки К.Бальмонта: «О тихий Амстердам с певучим перезвоном старинных колоколен» и знаменитых голландских футболистов, внесших заметный вклад в развитие любимой игры. Плавно перехожу к самому незабываемому впечатлению от поездки – победе «Зенита» в матче на супер кубок Европы над легендарным английским клубом «Манчестер Юнайтед», который состоялся 28 августа в Монако. В этот день я был уже недалеко от дома – на пароме, бесшумно рассекающем пролив Скагеррак. Зная время, когда проходила игра между «Зенитом» и «М-Ю», я метался по всем палубам (в мобильнике закончились деньги), но все телевизоры показывали разную чушь - что угодно, но только не главный матч в истории «Зенита». Его болельщиков не могло не быть на этом пароме, они есть везде - даже на других планетах… Но тогда мне было не до шуток, я посмотрел на часы: игра закончилась, и вдруг, как песня любви, откуда-то сверху прозвучало скандирование -«Зенит», «Зенит»! Сердце забилось быстрее, я сразу все понял… Каких- то тридцать лет назад я первый раз ждал твоего прихода ко мне и сравнил песню любви с трелью наконец, прозвучавшего звонка - так триумф «Зенита» соединился с воспоминаниями о тебе, а ноги уже несли меня на верхнюю палубу…
Я помню чудное мгновенье (как вы скучно жили, Александр Сергеевич, в ваше время футбол еще не изобрели, и вам приходилось играть в карты и в любовь) - передо мной явились два юных петербуржца, которые уже успели сменить репертуар и, обнявшись, пели гимн «Зенита»: город над вольной Невой, один из них при этом размахивал сине - бело-голубым шарфом. Я тут же присоединился к ним, и мы втроем - во весь голос -пропели: Кубок УЕФА наш «Зенит» возьмет и победную песню споет. Несмотря на то, что я начал ходить на футбол примерно тогда, когда родились их отцы, ребята приняли меня сразу, любовь к футболу, а главное, к одной команде, объединяет всех, независимо от возраста, национальности, пола, материального положения. Мы допели гимн до конца, причем я оказался между ними, и, конечно, решили отпраздновать наивысший успех любимой команды за всю историю. Я вспомнил про бутылку водки, которую провез по всей Европе (было две, но одну я выпил в Париже с приятным мужчиной, сидящим рядом в автобусе), пока бегал за ней в каюту, ребята взяли в баре три кружки пива, и мы, удобно расположившись на палубе, отметили триумф «Зенита». Кружки с красивым шведским гербом оставили себе на память - моя стоит напротив письменного стола в серванте, а охраняют ее по бокам портреты И.Бунина и О.Мандельштама. Я как-то сказал тебе, помнишь, что хочу, чтобы мой прах был развеян над Крестовским островом, и ты заметила: вот, где, наконец, соединится поэзия с футболом, но это, надеюсь, в далеком будущем, а сейчас они соединились в моей комнате. Кстати, голландский тренер, приведший «Зенит» к триумфальной победе, получил звание почетного гражданина Санкт-Петербурга. Это был наилучший результат в его тренерской карьере, как и предыдущего тренера «Зенита», никому не известного чеха, при котором были завоеваны серебряные медали. Видимо, в нашем любимом городе есть нечто такое, что помогает людям проявлять свои лучшие качества, полностью раскрывать свои способности. Б.Растрелли и О.Монферран до приезда на берега Невы у себя на родине ничем не прославились, а Екатерина Вторая была в Германии лишь дочерью мелкого князька, но навсегда вошла в историю России, как Екатерина Великая. А что творилось в центре после возвращения команды в родной город! Невский напоминал огромную трибуну, где не было свободных мест, «Зенит» ехал в двухэтажном автобусе от площади Восстания, я ждал триумфаторов у Гостиного двора и гордо прошел рядом с ними до Дворцовой площади. Казалось, что футболисты и город составляют одно целое, лица людей светились радостью, здесь были и настоящие болельщики, и просто горожане, пришедшие поприветствовать зенитовцев, для которых это был один из самых лучших, запоминающихся дней в жизни, футболисты - даже иностранцы - почувствовали себя частью великого города. Почему-то вспомнился крестный ход, свидетелем которого я оказался недавно - здесь же на Невском, народу хватало, но было намного меньше, в основном, зеваки, достаточно унылое зрелище, а главное - никакого единения не чувствовалось. Конечно, предстоящая битва «Зенита» за супер кубок Европы придала моей поездке особый колорит, но посмотреть было на что, например, на помпезный саркофаг Наполеона под мраморными сводами Дома Инвалидов, который напомнил мне удивительную могилу Льва Толстого в Ясной Поляне - прямоугольный холмик в лесу, обрамленный несколькими большими деревьями, их Толстой посадил вместе с братом в детстве. Ни надписи, ни плиты, ни креста - безымянная могила… Находясь на Вандомской площади, я с какой-то делегацией зашел в знаменитый отель «Ритц», поднялся по лестнице, по-моему, на третий этаж и увидел перед собой прямоугольник площади, когда-то на него смотрела Коко Шанель - в результате появился известный большинству женщин флакон Шанель №5. Но даже там я вспоминал другую площадь - отнюдь не прямоугольную. И вернувшись из поездки, в этот же день…
Я вышел к Дворцовой... Какой там Париж,
Какой Амстердам и Брюссель!
От чуда Растрелли, как ангел паришь,
над площадью этой, над прошлым летишь -
и видишь болота, Петром себя мнишь,
и шведу грозишь ты отсель!
Отсель - в этом слове минувшего зов,
в нем слышится времени свист,
рычанье коней и церквей перезвон,
дыхание древней Руси.
Отсель - в этих звуках судьба и мой род,
мелодия счастья и слез,
в них детство мое и последний мой вздох,
синь неба, шум русских берез…
Родной мой язык, он опора моя,
когда жизнь в царстве теней,
но солнце восходит, и вновь горжусь я,
что Петр и Пушкин - отсель!
Я вышел к Дворцовой... Какой там Париж,
какой Амстердам и Брюссель,
родился я здесь, и душа воспарит
в просторы Вселенной - отсель!..
Интересная деталь, относящаяся к Дворцовой площади и двуличности человеческой натуры – Огюст Монферран был награжден орденом Почетного Легиона Франции за мужество в битве при Арно против русских войск, а через пятнадцать лет воздвиг на
Дворцовой площади Александровскую колонну в честь победы России над Францией.
. . . . . . . . . . . . .
8.05.85 (работа)
Видимо, депрессия уже близко - три смены не было ни сил, ни даже желания ничего записывать. За что мне это? - Как, за что?
Моя жизнь,
как качели,
на судьбу не ропщу
за безумие счастья
и за то, что грущу.
Благодарен я богу
за страданья и боль –
после них, как впервые,
и стихи,
и любовь.
Моя жизнь,
как качели –
то паденье,
то взлет…
И чем глубже ущелье,
тем мой выше полет!
Вчера ты приехала ко мне, вошла и сразу сказала:
-Я не хотела к тебе сегодня приходить, ехала в управление, а так как твой дом почти рядом, по инерции решила зайти.
-Честно говоря, я не в лучшей форме.
-Мне не раздеваться?
Я снял с тебя плащ, поцеловал в шею.
-Ну, что ты, мне одному будет скучно пить «Цинандали».
Мы сели, как всегда, на кухне.
-Ты меня по-прежнему любишь - раз не дал мне уйти.
Я разлил вино по бокалам.
-Ты действительно не хотела ко мне ехать или…
-Я почувствовала еще по телефону, что ты какой-то странный, но все равно очень хотела тебя увидеть, ехала в автобусе, смотрела на Никольский собор и думала: господи, дай ему силы принять решение. Ты стал мне дороже всех - даже, чем собственный сын.
-Это ненормально.
-А я похожа на нормальную? Я за тебя очень боюсь, вдруг ты уйдешь в депрессию.
-Ты должна мне помочь.
-Я помогу тебе, ты должен сделать то, для чего родился, я хочу, чтобы тебя читала
не только я.
И.Г.
Май мучает надеждами
и обещает счастье…
В зеленые одежды
лес начал одеваться,
душа же хочет сбросить
все низкое и злое -
не верит в то,
что осень
придет вдруг к нам с тобою!
16.05.85 (работа)
После предыдущей смены я зашел домой, переоделся, побрился, и мы поехали в Курорт, через сорок минут, сойдя с электрички, очутились среди солнца и сосен, и пошли по берегу в Солнечное. В районе пансионата «Дюны» сели на поваленное дерево, которое кто-то очень удачно выкатил из леса. Я вспомнил, как месяц назад сидел здесь же и восхищенно встречал весну!.. У меня была с собой «дежурная» бутылка сухого, а у тебя бутерброды. Я обнял тебя, ты стала гладить мою руку.
-А ты кто?
-Я - твоя «божья жена», ты же прекрасно это знаешь, кстати, я начала нашу повесть, - ты достала из сумки несколько листков и передала мне, - писать мне нравится - это достаточно сложно, стихи выплескиваются, я их практически только записываю, а с прозой приходится работать.
Я стал читать, ты сняла босоножки и пошла к воде, минут через сорок вернулась.
-Ну и как?
-Мне очень понравилось - хороший русский язык, ненавязчивый, как у Токаревой, юмор, а я еще не начал.
-Ты никогда ничего не начнешь.
-Зато я буду жить долго - люди, имеющие цель, живут намного дольше тех, кто всего достиг, послушай.
На миг хочу вдруг стать, кем я не стал,
войти в свой образ не существовавший –
подняться на желанный пьедестал,
и там понять: печальна высота,
и только в восхожденье было счастье!
-Отличное стихотворение, но как ты можешь знать: печальна высота или нет, когда ты на ней не побывал? Отсюда и все твои депрессии.
-Возможно, но ты же знаешь, что после выхода из депрессии я заново рождаюсь и начинаю писать уже по-другому, поэтому довольно сложно разобраться, что лучше: подниматься к вершине или стоять на ней, зная - отсюда все дороги идут вниз…
. . . . . . . . . . . . . .
Апрель 2015 года
Тридцать лет назад ты выразила сомнение в том, что я когда-нибудь напишу о нас, ты ошиблась. Все эти годы мысль об этом не оставляла меня, но так как мой девиз – не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра, я все тянул и тянул… Наконец, пора пришла, себе не верю, но я приближаюсь к завершению повести о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, я все-таки выполнил свое предназначение - это вершина моей жизни! Проблемы со вторым произведением меня не волнуют, их просто не будет - в этой повести со стихами или стихами, разбавленными прозой, кому как нравится, я сказал
все, что хотел, в будущем возможны только какие-то мелкие вещи, ориентир в этом - «Темные аллеи» Бунина. Стоять на вершине и радостно, и грустно… Прямо над моей головой сверкает, немного похожий на футбольный мяч, раскаленный шар Солнца, но неужели в последний раз я вижу плывущие подо мной облака? В одном из своих давних стихотворений я писал: уж если ввысь лететь, то к солнцу, как Икар, уж если падать - низвергаться Ниагарой! Может быть, поставив заключительную точку в повести, я разделю его судьбу, но это лучше, чем медленно спускаться с вершины… Да, только в восхожденье было счастье!!!
. . . . . . . . . . . . . .
Ты снова села рядом со мной.
-Стрельцова где-то прочитала, что немцы пытали мужчин и женщин, связывая их тела вместе, и после этого они не могли смотреть друг на друга, и я подумала: если бы нас связали душами, они бы не добились своей цели, - ты тоже закурила, - смотри не уйди в депрессию, бегай кроссы, я погибну без тебя. Я так за тебя волнуюсь, мне даже хочется о тебе заботиться: готовить, даже стирать.
-Я редко о ком заботился.
-Кумаков, позаботься обо мне, я тебе уже это говорила: разведись, а на мне можешь не жениться, я уже не могу делить тебя с женой.
-Не обещаю, своим «нормальным я» люблю жену, а своим «шизо я» - тебя.
-А какое «я» настоящее?
-Если б я знал…
Мы допили вино, я тоже снял кроссовки, и дальше мы пошли по воде. Я прочитал тебе свое любимое стихотворение Бунина «Одиночество».
«Вчера ты была у меня, но тебе уже грустно со мной, под вечер ненастного дня ты мне стала казаться женой», - ты повторила запомнившиеся строчки, - когда я слушала эти великолепные стихи, то почему-то вспомнила твои: я умираю от любви… Когда я - уже достаточно давно - прочитала это стихотворение, мне показалось, что это только слова, и только сейчас я почувствовала на собственной шкуре: я вновь рождаюсь от любви и от любви вновь умираю…
-До чего приятно, когда тебя цитируют.
-Мы поменялись ролями, почему ты дернул кольцо?
-Надоел свист в ушах.
-Ты предполагал, что он тебе надоест?
-Откровенно говоря, да…
18.05.85 (дома, «Зенит» - «Кайрат» - 3:0)
Человек - лишь безвольная частица Вселенной, которого река времени уносит неизвестно куда, лучше всего об этом сказал Кафка: «клетка вышла на пленного», то есть людям остается только повиноваться Природе. Наши возможности в познании этого мира очень ограничены, мы никогда не узнаем не только всех тайн устройства
мироздания, но не успеем даже познать самое себя…
Когда поймешь свое
Непониманье
того, что окружает нас,
когда познаешь
вдруг свое
Незнанье,
то станешь мудрым в этот час.
Но эта мудрость
не доставит счастья –
Вселенной необъятен храм…
Но ты почувствуешь себя причастным
к Огромному,
что недоступно нам!
Еще позавчера в Солнечном мы договорились встретиться сегодня на часок перед футболом, я должен был позвонить тебе сегодня утром, чтобы уточнить место встречи. Я собирался к зубному врачу – для меня это очень серьезное мероприятие, и поэтому не позвонил, и ты вынуждена была звонить мне домой, зная, что Люда и Наташа дома. Потом ты сказала, что я говорил с тобой так, чтобы не огорчить жену (а почему я должен был ее огорчать?), после разговора у меня остался неприятный осадок, я хотел тебе перезвонить с улицы, но, представляя бодрящий звук бормашины, забыл. Уже подходя к Василеостровской, я издали увидел тебя, и ты показалась мне особенно красивой и грустной.
-Ты сегодня такая торжественная и печальная.
-А что, заметно?
-Что-то случилось?
-Не притворяйся: ты прекрасно знаешь, о чем я – наш разговор по телефону, у тебя был такой голос, словно ты ждал, когда я повешу трубку, все твои стихи - это только слова, слова, они ничего не стоят, ты же меня перечеркнул.
-Конечно, это слова, но какие! И еще раз повторяю: тебя во мне перечеркнуть можно только вместе со мной.
-После этого разговора я легла в ванную и заплакала, повторяя: я одна такая дура, которая не дергает кольцо потому, что ей нравится смертельный свист в ушах, потом я очень разозлилась и пожалела, что у меня нет телефона Полукарова, а то бы я себя осквернила, - ты бросила взгляд на меня, - а, может быть, и нет. Я проиграла в уме множество вариантов, но в них ты бы остался один, ушел в депрессию, а повесть…
-Я уйду в депрессию только по велению свыше, а повесть я вполне могу написать
один.
-Нет, мы будем писать вместе - только поэтому я и пришла.
21.05.85(дома)
Полгода Нездешней Любви мы отметили без торжественных речей, сидели на кухне, пили красное вино, разговор зашел о вдохновении. Ты, доставая сигарету из пачки, неожиданно спросила:
-А как ты думаешь: можно ли измерить вдохновение?
-Не уверен, что его можно измерить, но для меня в качестве единицы измерения возможен только один вариант – Моцарт, он олицетворяет желание любить, творить, раствориться во Вселенной, я бы измерял вдохновение в моцартах, Чайковский сказал
о нем: «всю музыку написал Моцарт, а мы её только аранжируем».
. . . . . . . . . . . . . .
Апрель 2015 года
Американские ученые при помощи сканирования головного мозга обнаружили необычное влияние музыки Вольфганга Амадея Моцарта на слушателей в сравнении с другими композиторами - его музыка так активирует все участки мозга, что его кора буквально начинает «светиться»! Совсем противоположное воздействие оказывает на мой мозг гимн России, как советское государство не уважало верующих граждан в те времена, когда взрывали храмы и устраивали склады в церквях, точно так - уже российское государство не уважает десятки миллионов атеистов в своей стране сейчас, почему я должен слышать в гимне России, вне которой я не могу себя представить, хотя бы потому, что - как я уже говорил - русский язык моя главная опора в жизни, нелепые слова: хранимая богом родная страна, бог – это кто? Покажите мне его, а может быть, престарелый автор трех редакций гимна имел в виду кого-то другого? Как ни вспомнить Чаадаева: « любовь к отечеству – прекрасная вещь, но есть более высокая – любовь к истине». Кроме всего прочего, это прямое нарушение конституции, статья 14: РФ – светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной и обязательной.
Кстати, многие из тех, кто не так давно уничтожал церкви, под прицелом телекамер
демонстративно крестятся. Когда же они кривили душой – тогда или сейчас?
. . . . . . . . . . . . . .
-А твой любимый Бунин?
-Вдохновение можно измерить только музыкой, поэзия и проза - особенно она - обычно конкретны, а музыку, как и вдохновение, не описать словами: они от бога.
Ты вопросительно посмотрела на меня.
-Ты же неверующий.
-Я тебе уже говорил: под богом я подразумеваю совсем не Христа, какой там бог! Человечество с древности погрязло в непрерывных войнах, убийствах, мародерстве, зависти, ненависти, все так называемые заповеди ежесекундно нарушаются, и для того, чтобы покаяться - необходимо согрешить! Розанов считал, что «все дозволено, потому что все будет замолено, мы все сделаем, а после – поклонимся Богу». Как можно в двадцатом веке верить в басни о Христе? Для меня бог - что-то высшее, что человеку не дано понять, ввиду ограниченности его мышления и абсурдности этого мира.
-Хорошо, с вдохновением мы разобрались, а в чем бы ты измерял абсурдность?
-Ты, наверняка, видела «черный квадрат» Казимира Малевича.
-Естественно.
Малевича не приняли в московское училище живописи, и с расстройства он начал рисовать черные квадраты, он говорил: «я вывожу форму и цвет в иное измерение», и он вывел весь мир в иное измерение - за границы здравого смысла, сейчас его «черные квадраты» стоят десятки тысяч долларов, лучшего подтверждения «странности» мирового искусства, чем «творчество» Малевича не существует - так что он жил не зря! В картинах Малевича безумие преобладает над разумом, не удивлюсь, что нобелевского лауреата – Альбера Камю именно черные квадраты Малевича натолкнули на мысль об абсурдности этого мира.
-И так, абсурдность мы измеряем в малевичах.
-Конечно, от слова малевать.
-Кстати, Гитлера тоже не приняли в венскую художественную школу, лишили возможности заниматься тем, чем он хотел, и ему пришлось приложить свою неуемную энергию в другой сфере.
-Гитлер доказал только то, что человеческому стаду - независимо от национальности - нужен только сумасшедший и волевой вожак, и стадо двинется, куда ему укажут! В России были подобные примеры, построение рая всегда кончается адом. А если вернуться к Малевичу, то его поклонников не намного меньше, чем у Моцарта, что еще раз доказывает безумие этого мира.
-Ты знаешь, я тоже начинаю чувствовать абсурдность нашего существования, у тебя есть водка?
-После крепких напитков абсурдность жизни только возрастает, будем пить сухое.
Я наполнил бокалы, мы выпили, закурили. Ты, несколько раз затянувшись, сказала:
-Мы несколько отвлеклись от вдохновения, его мы измеряем в моцартах, а если перейти к твоему любимому футболу, есть ли там место вдохновению?
-Безусловно, и оно измеряется…
Ты перебила меня и стала напевать:
-Марадона, марадона, марадона, побеседуем о жизни и любви…
-Какая умная девочка, - я вновь наполнил бокалы, - скоро ты станешь футбольным специалистом.
Ты отхлебнула вина.
-Значит, футбольное вдохновение измеряется в марадонах.
Я тоже сделал глоток.
-Конечно, Марадона - это футбольный Моцарт.
-А он об этом знает?
-Марадона – весьма ограниченный человек, самовлюбленный наркоман, я даже не уверен, что он знает, кто такой Моцарт, но он – футбольный гений!
. . . . . . . . . . . . . .
Апрель 2015 года
Сейчас, когда я заканчиваю свою повесть, на зеленых полях сверкает другой аргентинец, и - по моему мнению - это лучший игрок в истории футбола, и если бы меня сегодня спросили, в чем измеряется футбольное вдохновение, я бы ответил - в месси. Интересный факт, подтверждающий значение футбола - недавно Лионель Месси забил трехсотый гол в чемпионатах Испании, узнав об этом, президент Венесуэлы Николас Мадуро прервал свою речь о девальвации национальной валюты, воскликнув: «да здравствует Месси»!
. . . . . . . . . . . . . .
- Если - по аналогии с футболом - составить сборную всех времен и народов во всех видах искусства, № 10 в ней - Вольфганг Амадей Моцарт. Если бы мне предложили выбрать какую-нибудь мелодию, которая будет сопровождать меня всю жизнь, или - безумная мысль - я стал бы музыкальным фрагментом, то это, безусловно, было бы что-то из Моцарта. Кстати, есть одна мелодия, которая сопровождает меня всю сознательную жизнь, догадайся, какая?
-Шизофреники вяжут веники…
-Хорошая шутка, и эта тоже, но я имел в виду - футбольный марш Матвея Блантера.
-А если бы ты стал футбольным фрагментом?
-Сложный вопрос, пожалуй, я вижу себя в футболке «Зенита», забивающим через
себя - в падении - решающий гол в ворота «Спартака».
-И на закуску ты уже, конечно, догадался…
-Естественно, если бы я был стихотворным фрагментом, то это было бы стихотворение Лермонтова «В минуту жизни трудную, теснится в сердце грусть…»
Ты продолжила: «одну молитву чудную твержу я наизусть», это тоже одно из моих любимых стихотворений: «есть сила благодатная в созвучье слов живых, и дышит непонятная, святая прелесть в них».
-Одним фрагментом мне не обойтись, эта «святая прелесть» присутствует во многих стихах Бунина, но моя любимая его строчка: «я человек - как бог я обречен познать тоску всех стран и всех времен», я тебе ее уже цитировал. Но и это еще не все, тебе, наверное, знакомо: я тобою пленен на мгновенье, но ведь жизнь - это тоже лишь миг, и кто знает, что больше: мгновенья или вечность, вмещенная в них…
Ты поцеловала меня в щеку.
-Да, Гете был прав: только нищий скромен.
Я вернул поцелуй.
-Но и это не последний фрагмент: мы так больны, родной, владеют нам рифмы, но почему с тобой мы выбираем боль?..
-Ну, спасибо, - ты продолжила свое стихотворение, - мне кажется, что оба мы могли бы отдать свою любовь за эти рифмы - пожертвовать любовью за любовь. Ты знаешь, я только сейчас начинаю понимать, что эти мои строчки вполне могут оказаться пророческими…
Я разлил остатки вина, мы чокнулись, осушили бокалы и снова закурили.
Я тебе уже говорил, что я далеко не нищий – еще один фрагмент:
Люблю себя частицей ощущать прекрасного и горестного мира, люблю я жить и жизни смысл искать, наверно, для людей непостижимый…
Ты повертела в руках пустую бутылку.
-У тебя еще есть вино, а то смысл будет найти трудно.
- Мы и так выпили по бутылке.
Ты села ко мне на колени, обняла за шею, поцеловала в губы.
-Мне так хорошо пьется с тобой.
Я стал расстегивать пуговицы на твоей блузке.
-И еще о Моцарте и смысле жизни – когда я его слушаю, в миг тишины, отделяющий последний аккорд гениальной музыки от шквала аплодисментов, мне иногда кажется, что во мне звучит какой-то неземной мотив, и я прикасаюсь к смыслу жизни:
В себе пытаюсь уловить
неведомый мотив…
Давно во мне он прозвучал –
и во Вселенной стих.
И лишь на миг в напеве том
я жизни смысл узнал,
но, высшей Тайной озарен,
вдруг память потерял.
Все в мире для меня с тех пор –
тот смолкнувший мотив,
и буду вспоминать его,
пока на свете жив…
Я бы включила это стихотворение в антологию, но мы то, точно, еще живы и память пока не потеряли, - сказала ты, раздеваясь и увлекая меня в комнату, - мы заболтались, у нас же сегодня полугодовой юбилей, иди ко мне, - и, уже прижимаясь всем телом, прошептала: - сейчас ты узнаешь, в чем смысл жизни…
9.06.85 (работа)
Давненько я ничего не записывал, это плохой симптом… В семь часов мы встретились у входа в кафе.
Ты поцеловала меня в шею.
-Очень по тебе соскучилась.
Я вернул поцелуй.
-Я тоже.
-Родители так и не уехали на дачу - машина не готова, а Максимов должен приехать в среду, у нас украли одну ночь, я, правда, могу его отослать навсегда.
-Ты подстриглась?
-Наконец-то ты заметил, да - на десять сантиметров, это в меня вселило бодрость, я должна была что-то в себе изменить, чтобы измениться внутренне, они и завтра не собираются уезжать, возможно, они меня провоцируют. Как бы то ни было, я приняла решение - и за себя, и за тебя, я знаю, что делать.
-И что же ты знаешь?
-Я тебе не скажу, поймешь в процессе.
-Ты мне сегодня нравишься, глаза излучают флюиды, энергию.
-Во мне много сил, вообще-то, это должна делать не женщина, но так получается - я сделаю это сама, но должна быть уверена в том, что я тебе нужна. Я тебе нужна, Кумаков?
-Нет, ты мне определенно сегодня нравишься!
-Ты мне так и не ответил, ты на меня ощутимо давишь, но я не пущу тебя в депрессию, у меня много рук и ног, я буду тебя держать. Мне твою жену уже не жалко, меня же никто не пожалеет. Ну, скажи же мне что-нибудь.
-Я действительно по некоторым симптомам чувствую, что скоро уйду в депрессию.
-Нужно действовать, нам нужно просмотреть твой архив, я хочу, чтоб ты состоялся сейчас, а не через сто лет. Еще раз прошу: не уходи туда, куда я не могу пойти вместе с тобой...
12.06.85 (дома, «Зенит» - «Шахтер» - 2:1)
После двух поражений подряд на чужом поле «Зенит» наконец-то одержал победу. Мое настроение немного улучшилось. Я возвращался со стадиона и вспоминал нашу вчерашнюю встречу…
После собрания в отряде мы пошли по Малому, ты, чуть не плача, сказала:
-Родители не собираются уезжать, машина до сих пор не починена, а я так хотела, чтобы ты пожил у меня, - ты взяла меня под руку, - скажи мне, наконец, ты хочешь, чтобы мы были вместе? Ты умрешь без меня, тебе будет скучно - не с кем играть в в бисер, ты писал: только память на земле нетленна - одной памятью сыт не будешь.
-Еще раз говорю: я, похоже, ухожу в депрессию.
-Для тебя это лучший выход - не надо ничего решать, а мне что делать?
Мы зашли в садик, сели на скамейку, закурили.
-Я вчера читала биографию Пикассо, и там приводятся слова его любовницы, после того, как он ее бросил: «становилось так темно, что в полдень на небе были видны звезды», и я сразу вспомнила твое великолепное стихотворение про наш первый вечер: и будет он, как полдень летний, светел…
-Опять цитируешь «классиков»?
-А кого же мне цитировать? Ты не боишься, если мы расстанемся, в полдень можно будет увидеть заход солнца?
-Расставанье ничего не изменит: частица солнца есть в тебе и мне…
Ты прикурила еще одну сигарету.
-Я вся переполнена тобой, мне никто не нужен, я не хочу ни с кем целоваться, скажи, а тебе безразлично, что ты меня делишь с мужем?
-Во-первых, он – твой муж, а во-вторых – нас это не касается.
-Значит и с другими можно или только с ним, потому, что законно, я повторяю – мне
никто не нужен, это было бы осквернением, а раньше я смотрела на это не так. Я хочу,
чтобы мы были вместе, возможно, того, что между нами происходит, никогда не было, да ты сам все понимаешь, подумай обо мне, я тебе уже говорила: я погибаю, ты меня доводишь до отчаяния, я могу что-нибудь сделать, чтобы не погибнуть.
-А что?
-О, как ты оживился, Кумаков, будь мужчиной, скажи хоть слово - я выгоню Максимова.
Мы дошли по 1-ой линии до Малого.
-НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ вряд ли длится долго.
-Видимо, ты действительно уходишь в депрессию, кто недавно писал: лишь будет вечно бушевать пожар любви - и искры полетят по свету?
-Вечного в этом мире ничего не бывает, а искры летят…
-Ну, и на том спасибо.
. . . . . . . . . . . . .
Май 2015 года
НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ вряд ли длится долго. Ты была права - эта фраза показывает, что я уже находился в состоянии, близким к депрессии, небольшой толчок и…
. . . . . . . . . . . . .
16.06.85 (дома, «Зенит» - «Динамо» - 2:0)
Возвращался домой после футбола, «Зенит» одержал вторую победу подряд, но почему-то даже это меня не очень радовало. Было тепло, солнце скрывалось за облаками, я решил пройти пешком до зоопарка, думал, конечно, о нас…
Июньское солнце
лучи свои скупо роняет,
что солнце для нас,
опаленных НЕЗДЕШНИМ огнем?!
…А в белых ночах растворяясь,
мерцает
прекрасный мираж,
он все дальше, он тает –
то зимнее СЧАСТЬЕ,
из снега построенный дом…
17.06.85 (работа)
Да, склонность к опасностям, к играм со смертью, к душевным приключениям, выворачивающим и обнажающим душу, присуща настоящим мужчинам, но не в том состоянии, в каком я нахожусь сейчас, тысячу раз был прав Фридрих Ницше: «женщина - самая опасная игрушка».
Около семи ты позвонила.
-Я к тебе зайду.
Как только ты вошла, напевая: я никогда не стану старой, я сразу почувствовал, что в тебе что-то изменилось.
-Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь? Ты ничего не чувствуешь?
-А что я должен чувствовать?
-Вчера я была в отчаянии - передо мной стоял твой грустный взгляд, показалось, я не вынесу этого. Я поняла, что мне нужно обрести уверенность в себе.
-А ты страдаешь неуверенностью?
-С тобой, да. Я еще не старая, вчера я в этом убедилась.
-И кто же убедил тебя в этом?
-Какая разница, дай мне закурить, - ты глубоко затянулась, - после работы - часов в пять - я позвонила Маховикову, он пригласил меня в кафе, а потом я пошла к нему.
-И как Маховиков?
-Ты у меня отпечатан в сердце, я смотрела на него - он что-то говорил, целовал меня, раздевал, я почти ничего не воспринимала, вспоминала тебя. Кумаков, почему ты не хочешь быть со мной? Я после всех наших разговоров, этой купли-продажи становлюсь сама себе противной, с Максимовым я жить больше не могу, но и одной тоже, мне нужен тыл, поэтому я к нему пошла, он хочет, чтобы я была его женой.
-На свадьбу пригласишь?
Ты засмеялась и прикурила новую сигарету, твой смех впервые мне не понравился, я ощутил жжение в области сердца.
-Кто тебе сказал, что я выйду за него, я тебе еще раз говорю: я хотела обрести уверенность, я хочу быть только твоей женой, мы же созданы друг для друга, но после последних разговоров я была морально убита.
-Значит, когда я был вчера на стадионе, ты спала с Маховиковым, наверное, я это почувствовал - особой радости от победы «Зенита» не испытал.
-Тебе неприятно то, что я тебе рассказала?
-Если бы это было месяц назад, я бы сказал нет, нас это не касается, хотя приятного в твоем рассказе мало, а сейчас…
-И сейчас нас это не касается, мне безразлично, пусть у тебя будет сколько угодно женщин, мне будет больно только, если кого-нибудь полюбишь, но ты не сможешь никого полюбить - и я тоже. Если мы расстанемся, я буду, как Цветаева, со всеми… Конечно, не со всеми, но… Ты не стал меня меньше любить после того, как я тебе все рассказала?
-Нет.
-Я должна была тебе все рассказать, если бы скрыла, значит, все прошло. Мне были приятны его чувства, но чужими чувствами я жить не могу. Если ты любишь меня, по-прежнему, я хочу, чтобы ты пожил у меня дней десять, когда Максимов уедет в командировку.
Проводив тебя, я сел на диван и…
И.Г.
Все кончено!
В глазах твоих увидел
я отраженье собственной тоски,
и в тот же миг
тебя возненавидел –
с такой же силой,
как боготворил…
Все кончено!
Вдруг невозможно слышать
еще вчера с ума сводивший смех,
и кажется,
что закачалась крыша –
как будто дом построен на песке.
Все кончено!
Знакомых губ коснувшись,
я ощутил,
отдав одной тебе
и страсть,
и вдохновение,
и душу -
я изменяю собственной судьбе.
Все кончено!
И траурный оркестр
в моей душе торжественно поет!
Ну почему так тяжело на сердце?
Кончается
Нездешний наш полет…
Конечно, возненавидел я тебя только на миг, а Нездешний полет кончается только в земной оболочке…
Записав стихотворение, стал листать книгу о поэзии, наткнулся на фразу: «поэтическое вдохновение - это в какой-то мере безумие». Безумие, а что такое безумие? Чтобы быть безумным, нужно, как минимум, иметь ум, а многие ли могут похвастаться этим? Хотя ум - тоже понятие относительное, чтобы существовал ум, должна быть глупость, а кто настолько безумен, чтобы отделить ум от глупости. А может быть, действительно, безумие - поэтическое вдохновение, и поэты - предтечи разумных людей? Известный физик Петр Капица считает, что достичь полного безумия можно, только обладая очень высоким интеллектом. Если мои депрессии - в какой-то мере безумие, то моему интеллекту еще расти и расти…
Незаметно я задремал... Я лежу на обжигающем песке, надо мной бездонное голубое небо, сливающееся с безбрежной синевой океана. Раскаленное солнце, небольшой ветерок, я слышу шум прибоя, мои мысли летят за бегущей волной, в журчании воды я улавливаю слова, которые сейчас выльются в строки... Я думаю о тебе. Внезапно океан перестает шуметь, я удивленно поднимаю голову: полный штиль, появляется легкое беспокойство, вдруг океан начинает отступать, обнажается берег - слева в груди я чувствую легкое жженье, еще несколько мгновений и на горизонте вырастает огромная стена воды, заслоняющая почти полнеба - жжение в сердце увеличивается, стена с огромной скоростью несется в сторону берега… Да это же цунами! Жжение в груди перерастает в пламя. Небо полностью закрывает жуткий водоворот, который вот - вот поглотит меня, языки пламени уже касаются моего мозга, измененное сознание начинает воспринимать жизнь, как всемирный потоп, цунами накрывает меня! В последний момент я слышу твой голос: не уходи туда, куда я не могу пойти вместе с тобой… В ужасе я просыпаюсь, с потолка падают крупные капли, на полу толстый слой воды - кто-то выше этажом забыл закрыть кран. И вот он - «эффект ноцебо»: в области сердца встаёт хорошо знакомый мне ком.
Тяжесть на сердце, издалека –
из бездн вселенной
тихо, как кошка, крадется тоска…
Кружатся тени –
то надвигается снова пора
оцепененья
мыслей и чувств, и зеленый наряд
скоро станет осенним.
Ворон Эдгара каркнет опять
в мраке сознанья -
в душу стрелою
вонзятся печаль,
боль и страданье…
Немного утешает высказывание - не помню чье - о том, что подлинный талант нуждается в болезни, заставляющей интенсивней работать мотор воображения. Как всегда, возникают сомнения, нет - не в подлинности таланта, а в подлинности всей жизни: не дурной ли это сон какого-то высшего разума? Но даже, если жизнь - чей-то сон, она и в депрессии продолжается, а после выхода из нее я способен - знаю по собственному опыту - как бы внезапно оглянуться и застать ход своих мыслей врасплох, как бы заглянуть в замочную скважину собственного подсознания, и то, что обычный взгляд видит фрагментарно и крупицами, обновленное сознание воспринимает целиком и под другим углом. Тот, кто поднялся со дна, не похож на того, кто никогда не падал!
19.06.85 (дома)
Да, день на день не приходится, сегодня мне плохо, но завтра, я знаю - будет еще хуже. Слова Марка Аврелия: «боль есть живое представление о боли, сделай усилие воли – и боль исчезнет», всего лишь слова, слова… Я уверен: настоящей боли он не испытал.
Я - кладбище несбывшихся надежд,
я - пантеон несбывшихся желаний,
вместилище душевных мук и бед,
сомнений и разочарований.
Пусть сбудутся надежды у других,
пускай желанья их осуществятся…
Я переплавлю боль и грусть в стихи –
и в гимн ЛЮБВИ невзгоды превратятся!
Ты приехала около двенадцати, мы встали, как всегда обнявшись, в прихожей. В области сердца жгло - я знал, что это значит. Прошли в комнату, ты села в кресло.
-Ты ничему не сопротивляешься, да?
-Когда наступает депрессия, сопротивляться бессмысленно - химию мозга можно изменить только антидепрессантами, а я их не принимаю, я уже говорил тебе об этом: избавляясь от собственных демонов, можно убить лучшее в себе.
-Что ты сейчас чувствуешь?
-Не передать, в основном боль, а ты?
-Я чувствую прощание, уйдет эта (ты показала на себя), а эта (мне на сердце) останется.
-Мне и эта не мешает.
-Но ты же считаешь, что я исчерпана, как тема для стихов.
-Я знаю тебя максимум на пятьдесят процентов.
-Насчет процентов ничего не могу сказать, но ты знаешь меня больше всех людей, вместе взятых, еще раз повторяю: только с тобой я настоящая, но мне кажется, что подсознательно ты хочешь от меня освободиться.
-Это не так, когда ты сказала о прощании - меня пронзила боль.
Ты пересела ко мне на колени.
-Ты меня оживляешь, я хочу быть с тобой всегда, я взлетела над суетой, пусть ты будешь мужем другой женщины, но я не могу отказаться от игры в бисер, от твоих прикосновений, моя страсть не обмелела, но дух главенствует.
Ты прижалась ко мне, и я почувствовал, как дрожат твои плечи.
-Ну, что ты любимая?
-Я путаю жизнь со стихами, ты же написал: то, что было между нами – мираж, - мне тоже захотелось заплакать, - из снега построенный дом
. . . . . . . . . . . . .
Май 2015 года.
И.Г.
Ты - моя Муза!
… Жизнь, как прежде,
мелькает, как мираж,
и навсегда исчезнет
в бесчисленных мирах…
Но что-то ж остается?
Лишь слов прозрачный дым -
или и он исчезнет
с дыханием моим?..
. . . . . . . . . . . . .
21.06.85(дома)
Только вернулся домой после смены, ты позвонила мне, зная, что в июле я ухожу в отпуск, предложила мне какую-то путевку, меня резанула фраза: я решила тебе сообщить, словно ты оправдывалась, что позвонила, и я понял - все кончилось, мне наплевать, что ты спала с Маховиковым, но слышать твой чужой голос я был не в силах. Тем не менее, мы договорились встретиться сегодня в Румянцевском саду – все-таки семь месяцев первого чемпионства «Зенита», сели на любимую скамейку, я прочитал свое последнее стихотворение о депрессии, ты взяла листок: прочитала еще раз.
-Это прекрасно - это настоящее, ты прижалась ко мне, и я ощутил на своих щеках твои слезы. Ты достала пачку сигарет.
-Мне сейчас кажется, что мы сидели на этой же скамейке двести лет назад, сад был почти такой же, и ты также читал мне стихи.
Мы закурили.
-Думаю, этот сад особо не изменится и через следующие двести лет, и на нашей скамейке будет сидеть другая пара и, может быть, тоже читать стихи.
-Мне так скучно и пусто, а тебе? Как ты жил эти дни без меня?
-Плохо.
-Может быть, в отпуске развеешься?
-Ты имеешь в виду - развеется мой прах?
-Пока ты способен шутить, депрессия еще далеко.
-Я уже практически в ней.
Ты выбросила сигарету, мы пошли к автобусной остановке.
-Я тебе говорила, что ощущаю пустоту, вчера эта пустота заполнила меня целиком и вылилась в стихи.
Ты передала мне листок, я прочел первую строчку - тяну я руки вверх…
-Потом прочтешь.
-А что вчера случилось?
-Впервые за долгое время мы с Максимовым были одни в квартире, я чувствовала себя ужасно, взяла книгу и вышла на балкон, смотрела на залив, через некоторое время он тоже вышел и сказал: ты надо мной издеваешься, перестань меня мучить, ты держишь меня, как запасной вариант, ты дождешься - я могу тебя убить. А ты бы мог меня убить?
Подошел автобус, я поцеловал тебя в щеку.
-Убив тебя, я уничтожил бы все лучшее, что было в моей жизни, то есть - это было бы самоубийством…
. . . . . . . .
Май 2015 года
Это были мои последние слова, обращенные к тебе (кроме стихов). В конце июня 1985 года я ушел в отпуск, мы с Людой уехали в Юрмалу, когда вернулись, ты была в отпуске, я был на пике депрессии, никого не хотел видеть – и уволился за день до
твоего выхода на работу. Больше мы не виделись… . . . . . . .
19.06.85
А.К.
Тяну я руки вверх
и улететь хочу,
так улететь хочу!
Уйти из плена…
На щиколотках след
от старых кандалов –
и не взлететь от бед,
не разорвать оков…
И я прощаюсь,
с тобой прощаюсь.
Прошу прощенья
и НЕ ПРОЩАЮ.
Слова летают
и слезы тают,
нет обещаний
и нет пощады!
23.06.85
И.Г.
Зову, зову –
тебя одну зову!
Охрипший голос мой
вновь повторяет эхо…
Ты снишься мне
во сне и наяву,
вся жизнь моя –
лишь сон чудесный этот!
25.06.85
И.Г.
Спасибо, спасибо - за то,
что ты есть,
за то,
что была ты со мной…
Увидимся ль снова мы в жизни,
бог весть?
Но мир будет полон тобой!
27.06.85
И.Г.
Хочу, чтоб ты была –
была всегда!
Хочу тебя любить
и быть любимым…
Хочу хранить
редчайший божий дар
ЛЮБВИ –
высокой и неистребимой!
. . . . . . . . . . . . .
Май 2015
Говорят, Александр Македонский заплакал, когда ему уже нечего было завоевывать, я приблизился к концу своего произведения, и у меня смешанные чувства: я исполнил свое предназначение на этой планете – написал повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, плакать мне не хочется, но почему-то немного грустно… Я ставил себе сложную задачу - с помощью рифм вышить на ткани повести НЕЗДЕШНИЙ узор, хотел уложить стихи, как бриллианты, в ожерелье изящной прозы… Удалось ли мне? Думаю, что женщинам - основным читателям любовных историй, особенно тем, кому удалось прикоснуться к НЕЗДЕШНЕМУ чувству, будет к лицу мое колье…
Главный герой одного известного фильма проходит мимо галереи портретов своих бывших возлюбленных и вспоминает, какие звуки издавала каждая из них в постели. Моя галерея однообразна - в ней только твои портреты, и, блуждая в лабиринтах своей памяти, я вспоминаю, конечно же, твои стихи. Галерея кажется бесконечной: ты настолько бездонна, что моим воспоминаниям нет конца, я мысленно читаю все стихи, посвященные тебе… Помнишь, ты как-то сказала мне: не было бы стихов – не было бы ничего, то есть своему поэтическому дару я обязан лучшему, что произошло в моей жизни! Все пройдет - было написано на кольце царя Соломона, но вопреки этому, пока существует земля - во вселенной будет бушевать пожар нашей Любви, и искры от него долетят до всех близких нам по духу, до тех, кто внутренне, эмоционально вибрирует в унисон с нами на частоте НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ. Их будет немного – люди или что-то другое, в прошлом или будущем, на том или на этом свете… И они образуют единое целое - страну НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ!!! Пожар этой любви никогда не погаснет, потому что у нас были, есть и будут братья и сестры по…
И.Г.
Я вновь попал в кольцо воспоминаний,
в душе воскресло счастье прежних дней…
От прошлого не скрыться мне, я знаю,
и боль меня пронзает все сильней.
Так ясно нас с тобой я снова вижу,
как будто мы расстались лишь вчера –
и никого тебя нет в мире ближе…
Но как давно минула та пора!
Не может умереть во мне былое –
вновь сквозь года оно зовет меня,
Ведь жизни часть
в священной этой боли,
дышать могу я,
лишь ее храня.
Свистят во мне
воспоминаний пули,
еще немного -
сердце разорвет…
Воспоминания к земле меня пригнули,
но должен я подняться во весь рост,
вздохнуть всей грудью
воздух прожитого
и броситься –
прошедшее закрыв,
расстреливая боль…
Воскреснуть снова!
И жить сначала,
пепел сохранив…
P.S.
Пролетело лето… Конец сентября, второй день идет дождь, его брызги, похожие на слезы, отскакивают от карниза и сливаются с моей печалью… Повесть о НЕЗДЕШНЕЙ ЛЮБВИ, никуда не отправленная, лежит у меня на столике рядом с диваном. Каждый вечер перед сном я снова листаю ее, вновь и вновь переживая лучшие месяцы моей жизни. О чем плачет мое сердце? Утрат было не много - ровно столько, сколько раз я любил, сердце грустит об утрате из утрат. А НЕЗДЕШНЯЯ ЛЮБОВЬ, по-прежнему, бушует в просторах мироздания, проникая во все поры Вселенной… Я выхожу из дома, на Невском сажусь в троллейбус, который в несчетный раз выносит меня на Стрелку, и я снова погружаюсь в ту давнюю осень… От Биржи иду пешком по набережной мимо Кунсткамеры, университета, дома Меншикова, обхожу по периметру Румянцевский сад, дождь не утихает, его брызги, похожие на слезы, отскакивают от нашей скамейки… Я стою между сфинксами, которые - в отличие от меня - ничуть не изменились, и так же, как тридцать лет назад, физически чувствую тепло твоей руки и, как наяву, слышу твои слова о быстротечности жизни и свои: моя богиня - это ты, и из далекого 1985 года доносится эхо - а я действительно сверкала красотою? Глажу мокрую, шероховатую поверхность сфинкса и, о чудо, мои пальцы снова сталкиваются с твоими, и - как тогда - меня словно пронзает электрический ток. Второй день идет дождь, его брызги, похожие на слезы, отскакивают от сфинксов и стекают по моему лицу. Тридцать лет назад Нева отражала садящийся шар солнца, сейчас река вся серая, словно в нее упало осеннее небо, вода плещется под моими ногами, сколько ее утекло с тех пор! Печальный напев дождя сливается с блюзом моей души…
И.Г.
Осень опять наступает –
снова за сердце берет…
Снова наш сад отцветает,
и нудный дождик идет.
Сладостно как и тревожно
горечь осеннюю пить,
многое в жизни возможно –
молодость не повторить.
Листья закружатся скоро
в танце прощальном своем,
снова покроется город
желтым, шуршащим ковром.
Вновь уже не возвратится
наша с тобою весна –
горечью этой напиться
хочется допьяна!
Только любовь не стареет –
ты, как и прежде, со мной,
время не властно над нею
даже осенней порой…
P.P.S.
Пусть все пройдет,
пусть жизнь не вечна,
но не грусти!
Ты жил, любил –
и бесконечны
ЛЮБВИ пути…
Настанет день –
и мы исчезнем с родной земли,
но если ты оставил ПЕСНЮ своей ЛЮБВИ,
ее подхватят, слова допишут,
и полетит
душа,
как птица,
в безбрежной выси…
ТЫ НЕ ГРУСТИ!
Андрей Кумаков
Санкт – Петербург
2014 – 2017г.г.
В повести с разрешения автора использованы стихи Ирины Медведевой.
Благодарю Ирину Кладовщикову за помощь в создании этой книги.
Затяжной прыжоk или зенит - чемпион!
© Copyright: Андрей Кумаков, 2016
Свидетельство о публикации №216082401474
Свидетельство о публикации №216082401474
Рецензии
Наверное, подобные истории были у многих интеллигентов. Ценно, что ты записывал её дневником и смог предоставить как достойное для чтения произведение. Стихи и проза гармонично увязаны, как в нашей жизни
Спасибо)) читал взахлёб.
Другие хранят такие вещи где-то в тайнике сердца, считая мелочью, частностью, недостойной публикации. Может, так и есть на самом деле, но не в твоём случае.
Стихи как бриллианты ювелирно уложены в ажурную оправу колье прозы.
Линия Зенита лично мне неинтересна, я бы её отфутболил)) А описание пробежки великолепно!
Небольшое замечание - слишком часто штампованно звучит - Чехов сказал, Кафка сказал, Ницше сказал, Шекспир говорил...
Аркадий Джур 31.08.2016 08:49 • Заявить о нарушении
Спасибо)) читал взахлёб.
Другие хранят такие вещи где-то в тайнике сердца, считая мелочью, частностью, недостойной публикации. Может, так и есть на самом деле, но не в твоём случае.
Стихи как бриллианты ювелирно уложены в ажурную оправу колье прозы.
Линия Зенита лично мне неинтересна, я бы её отфутболил)) А описание пробежки великолепно!
Небольшое замечание - слишком часто штампованно звучит - Чехов сказал, Кафка сказал, Ницше сказал, Шекспир говорил...
Аркадий Джур 31.08.2016 08:49 • Заявить о нарушении
НЕЗДЕШНЯЯ любовь.
Не стал бы обозначать это чувство как любовь, хоть оно и дорого тебе. Любовь была с женой, потому что с ней комфорт, уважение, взаимные уступки и понимание, уверенность в завтрашнем дне, а с И.- страсть, НЕЗДЕШНЯЯ увлеченность. Жене невозможно открыться до конца, как любовнице, иначе бы уважение исчезло, как и любовь. Правильно, что скелеты должны оставаться в шкафу.
Аркадий Джур 31.08.2016 09:01 Заявить о нарушении
Не стал бы обозначать это чувство как любовь, хоть оно и дорого тебе. Любовь была с женой, потому что с ней комфорт, уважение, взаимные уступки и понимание, уверенность в завтрашнем дне, а с И.- страсть, НЕЗДЕШНЯЯ увлеченность. Жене невозможно открыться до конца, как любовнице, иначе бы уважение исчезло, как и любовь. Правильно, что скелеты должны оставаться в шкафу.
Аркадий Джур 31.08.2016 09:01 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.