Совок. Семейная жизнь

                Семейный быт.
Деньги мы не считали и ничего не планировали. Зарплату клали на полочку и с полочки брали на покупки. На мясо, молоко, масло, яйца, сахар и на прочие необходимости вроде круп, картошки и капусты зарплаты хватало – у меня уже была первая категория (180 р.). Одежда – чтобы не было дыр; если дыру можно было заштопать, то она заштопывалась. Ремонт обуви лежал на мне. В Москве на Сретенке был хороший магазин с большим выбором запасных частей для починки обуви, но удовольствия мне это занятие не доставляло, (как и Рите штопка). Отпуск, как и обеспечение сытости, подпадал под понятие о первой необходимости. Все остальное – от избытка. Мы никогда не брали в долг, ничего не покупали в кредит – все равно надо отдавать. Мы были свободны – над нами не висел Дамоклов меч долга.
Можно назвать нашу жизнь беззаботной.
Мамины обеды уж очень отличались от столовских. Щи были наваристые и с большим куском мяса, а я еще, чтобы в обеденный перерыв быстро расправиться с горячими щами,  их охлаждал большим количеством сметаны. Начались проявления каких-то заболеваний – то ли гастрита, то ли колита – мы не стали выяснять, что это было, а перестали в обед есть второе, да и маму это освобождало от хлопот по его приготовлению.
В какое-то время мне показалось, что я начинаю полнеть. Опасаясь этого, я воспользовался рекомендованной журналом «Наука и жизнь»  мясной диетой, и некоторое время съедал в день 700гр. прессованной говядины без гарниров и хлеба. Помогло.
Моя сытая жизнь очень отличалась от жизни не имеющих категории молодых специалистов (95 р.), которые к этому времени уже обзавелись семьей.
Прессованная говядина и прочие мясные изделия: колбасы, окорок в магазинах были, и очередей за ними не было, и стоили они (3,5) дешевле базарного мяса (4,5), но окорок для щей не годится, а вот мясо в магазинах (1,8 ???) было очень редко, и я выстаивал многочасовые очереди, набитые в магазин, как плотно сжатая изгибающаяся лента серпантина, составленная из прижатых друг к другу мужчин и женщин. Достигнув прилавка, покупали столько, сколько «давали» – 3 – 5кг.
Вот некоторые записи:
14.04.61. весь вечер с 6-ти стоял за мясом – не досталось.
17.10.61. открылся съезд, принявший программу построения коммунизма; удалось достать 4кг. мяса, за маслом не решился стоять – такая давка.
(Искусственное сдерживание государственных цен было главной причиной краха Великого эксперимента).
 Когда на Управе открыли магазин «Мясо. Молоко», я по наивности подумал, что теперь-то уж мясо будет чаще – ведь не может же быть магазин «Мясо» без мяса.
Может.
Когда мы поселились в однокомнатной квартире у сослуживца, мне удалось в этом магазине «хапнуть» целую «авоську» хорошей свинины. На двоих нам этого должно было хватить надолго. Дело было в январе, и чтобы сохранить мясо, я авоську на веревочке повесил через форточку за окно. Ночью форточкой веревочку перерубило и мясо упало. К величайшему моему стыду, я не порадовался за товарища, нашедшего это мясо.
Время Великого эксперимента породило своеобразную лексику: хапнул, достал, выбросили, дают, авоська. Авоська – это плетеный мешочек с ручками, занимающий в кармане место не более носового платка. Носят его в кармане «на авось», вдруг где-нибудь, что-нибудь «выбросили».
В 64-м, после прихода Брежнева, в магазинах появилась импортная свинина, но года через три мясо в провинциальных наших магазинах исчезло окончательно.
 Последний кусок мяса в государственных магазинах продали где-то около семидесятого года.
Очереди выстроились в коммерческих магазинах, закупающих мясо у крестьян из личного хозяйства. Там мясо было дороже, чем в государственных, но дешевле чем на базаре.
Мясо привезли! Выстроилась очередь, но мясо переморожено и будет крошиться при рубке. Стоим. На смерть стоим. Рубщика нет. Продавец, видя непреклонность очереди, предлагает смелому взяться за рубку. Моя очередь была далеко, и я взялся. Под шутки и ругань за брак в рубке, нарубил кучу, и получил свою «пайку». Торговля пошла, а за топор взялся следующий из конца очереди.
Всегда было мясо на рынке, но оно было почти в два раза дороже, чем в госторговле. На крытом рынке в городе можно было купить относительно дешевую по сравнению с говядиной конину, и мы ее покупали, пока она практически не сравнялась по цене с говядиной. Конечно, старались подешевле, но мясо в нашем доме было всегда – рыночное мясо нам было доступно.
Везли мясо из Москвы, возвращаясь после командировок. Везли по 8 – 10кг. и не только говядины. Как-то я привез ящик мороженых уток. Проводники иногда зимой открывали для нас ящики под полом вагона, чтобы мясо не испортилось. Отправляясь в Москву, брали с собой складные чемоданы и сумки для мяса.  Страна, как бы в лицах, разыгрывала несуразную комедию: из Калуги, из Рязани и Казани гонят в столицу скот и везут туши, в столице рубят и по килограммам везут в Калугу, Казань и  Рязань.
При мне в очереди в магазине на ул. 25-го Октября (сейчас Никольская) москвичка возмущается: «Вот, понаехали», а мужчина из этой же очереди смеется, но не очень добродушно: «Так, мясо-то наше, что-то я в Москве не видел скотины, кроме…» – промолчал, и москвичка молча проглотила. И он, и она – люди, видно, воспитанные, да жизнь загнала.
К восьмидесятым годам специальные «колбасные» поезда в Москву отправлялись. По поводу специальных поездов в то время появилась присказка: «Мужчина везет, сколько может, а женщина сколько надо».
Везли не только мясо, везли и хорошие вина, а однажды мне, когда я остановился в общежитии гостиницы «Москва», в гастрономе на первом этаже посчастливилось купить килограмма два копченой кеты. Покупал-то я горячекопченую треску. Мне ее уже взвесили, и я оплатил покупку в кассе, но подойдя за покупкой к прилавку, увидел, что в это время «выбросили» на продажу кету. Продавщица по моей просьбе заменила мне треску на кету, я доплатил и получил редкий деликатес. В этом гастрономе продавцы были предельно доброжелательны и старались угадать желание покупателя.
Картошку в магазинах продавали всегда полу гнилую, поэтому, когда мы жили у Нетесовых, я на лестничной площадке поставил ящик и с базара принес мешок. А когда уже жили в своей отдельной квартире, то в подвале дома оборудовал нечто вроде погреба и там хранил и картошку, и соленые огурцы, и квашеную капусту. Потребляли мы этого добра много – до 18 банок огурцов и четырех ведерную бочку капусты. Сейчас трех банок огурцов не съедаем, а капусты, к сожалению, не квасим. Между прочим, тогда в магазинах свежей капусты зимой не было, продавали квашеную капусту. Хрущев как-то возмущался, что в магазинах нет квашеной капусты с клюквой, и она кое-где появилась и с клюквой и с тмином, но домашняя была вкусней. Жизнь постоянно меняется – сейчас (2015) огурца не солим, иногда маринуем немного, а капусту я в трех литровой банке солю.
В сезон сбора цитрусовых завозили их в магазины, и выстраивались опять серпантины очередей и цитрусовые, как и мясо, брали «сколько дают» –3 – 5 кг, а задние кричали: «Давайте меньше, чтобы всем хватило».
В серпантинах очередей за продовольствием я спокойно изгибался с шуточками и прибауточками. В магазинах «Инструменты» с наслаждением изучал витрины. Не любил ходить по промтоварным магазинам. Часто говорил Рите, что я подожду ее у входа.
Иногда Рита обижалась: «Тебе всё равно, что я буду носить, мне же хочется с тобой посоветоваться». Мне не совсем было все равно. Если мне нравилось, я выражал одобрение, но если не нравилось, то я не огорчал ее. У меня были две категории оценки: хорошо и сойдет. Стоять у прилавка, когда она тряпки смотрит, мне не хотелось. Но голым ходить не будишь.
За время службы я доносил  кожаную куртку времен гражданской войны, которую мне в Архангельске купил папа, и после этого купил себе новое кожаное пальто. Зимой носил его с тем же мехом от старой куртки. После папы осталась волчья шуба мехом наружу, я сходил к частнику –  скорняку с просьбой сделать из этой шубы подстежку для кожаного пальто, но частник отказался: «Молодой человек, я не буду портить хорошую вещь». В ателье не отказались от заказа. Я с  новой подстежкой доехал от ателье до общежития и больше ее не подстегивал, т.е. частник был прав – я сгубил шубу.  После того как  кожанка надоела, износил два зимних пальто, а кожанка сейчас висит в гараже без применения. Третье зимнее пальто с каракулевым воротником купил перед пенсией, и оно висит – удобнее легкая куртка из синтетики, которую сшила Рита (до сих пор ношу – 20 лет). Покупал два раза демисезонные пальто, первое еще и перелицовывал, а второе висит – ношу куртки. Пытаясь вспомнить, насчитываю шесть костюмов, последние четыре  из хорошего материала (один светлый), первые два грубо шерстные. По моим представлениям зимой костюм должен быть темный, а весной и осенью светлый. В конце службы купил еще светлый и черный костюмы, иногда в филармонию одеваю, но за 20 лет со времени покупки стал полнеть, и эти костюмы стали маловаты.
 Обувь состояла из набора: летняя пара, демисезонная и зимняя. Каждая пара служила не один и не два года, периодически подвергаясь ремонту. Мода, отработанная к началу ХХ века, практически не изменилась. Были колебания: то брюки «клёш», то «дудочкой», пальто – то длинней, то короче, но это игры молодежи (в возрасте до 33 лет), и я в том возрасте в них играл. Помню, как мы с Володей Талаловым требовали от закройщика, чтобы наши новые брюки имели ширину 33 см, а закройщик нас уговаривал остановиться на нормальной ширине в 28 см, которая всегда модна для взрослого человека, но нам в то время не было еще и 30. В то же примерно время среди студенчества появились «стиляги», с такими узкими брюками, что их приходилось натягивать на ноги, как смеялись: «с мылом», а против них выступили фэзэушники. Это был конфликт не стиля одежды, а стиля поведения. Стиляги своей одеждой демонстрировали стремление к свободе, причем с западным уклоном, где, только и была по их представлению свобода. Фэзэушники ничего не имели против свободы и стиляг к борцам за свободу не относили, они выступали против «выпендривания». Всем им было много меньше 30 лет. Поговаривали, что «конфликт» был инициирован теми, кто видел в поведении студентов протест.
Я был за протест – не важно, протии чего, лишь бы какой-то протест, но был на стороне фэзэушников.
Независимо от возраста,  заметно изменилась мода спортивная и одежды загородных прогулок, а цивильный костюм устоялся, и несколько странно, когда взрослый человек занимает свой ум такими «проблемами». Как-то поднимаюсь по лестнице, где на площадке стояла группа  курящих. Среди них был Махнев, который обратил на меня внимание: «О, Камоцкий в модном пальто», я услышал фразу, потому что на мне было перелицованное и укороченное старое демисезонное пальто. Раз он обратил внимание на «новое модное» пальто, то, можно полагать, что и другие высказывания были, но я их не слышал – они были, как шум во время движения поезда, и если на рельсе окажется ветка – она хрустнет или прошелестит, а поезд ее не заметит. 
Прошло с тех пор более полувека, и я задумался о соотношении в человеке внутреннего и внешнего. Да, наверное, моя недооценка отношения окружающих к моему внешнему виду, может быть, сказалась на моей жизни – ведь приход к начальнику «без галстука» может быть воспринят, как неуважение, но я вел себя так, как МНЕ хотелось, и мир лежал у моих ног. Так был я дурак? Не знаю, да или нет, но дурак всегда счастлив.
В перечне необходимого, одежда стояла на последнем месте. Рите хотелось большего, но «деньги мы не жгли и не пропивали» – мои слова. Работа была интересная, и Рита подстраивалась под меня.
Мебель появлялась только по необходимости, кое-что сам сделал, кое-что сделал Ритин папа, кое-что купил. Раскладной диван, купленный после женитьбы, через десять лет перебрал: солому заменил ватным матрасом, однопрядную пеньковую бечеву заменил многопрядной капроновой бечевой, мешковину брезентом. Недавно верх покрыл новой синтетикой, и диван до сих пор служит (более 50 лет).