Возмездие

На перекрестках судеб
               
     Гурген Амаякович Гулян, легко нагнулся и поднял с земли разноцветную пластмассовую погремушку,  аккуратно и тщательно сдув в нее пыль, протянул  плачущему ребенку:
–Вот внучек возьми, не плачь, пожалуйста. Ну что же ты родной, возьми, возьми. Во-оот, видишь как хорошо.
Гулян ласково подмигнул малышу, переставшему реветь, и лучезарно заулыбавшемуся незнакомому дяде, а потом, вынув из белого пластикового пакета шоколадную конфету, положил ее в коляску.
–Ну что вы, не надо, ему еще нельзя – попыталась было отказаться юная веснушчатая мамочка с копной рыжих волос собранных у затылка бирюзово-голубой пластмассовой заколкой, – он ведь еще крошка.
–Знаю, знаю, – произнес пенсионер помяв пухлыми пальцами мясистые щеки пышущие необычайно здоровым для его возраста румянцем. –Ребенку конечно пока нельзя сладкое, так ты сама доченька отведай конфетку. Она знаешь какая вкусная, сла-а-кая. Угостись доченька, я это от души.
– Ну, спасибо вам, – смутилась мамочка, и благодарно кивнув старику покатила по тротуару коляску с довольно мурлыкавшим малышом.
Гулян проводил  их теплым взглядом, и слегка пригладив кустистые седые брови,  с наслаждением вдохнув свежего весеннего воздуха щедро «приправленного» сладостным ароматов цветущих урючин и чайных роз распустившихся рядом с аллеей, направился в ближайший магазин, прикупить того да сего к  ужину.
…Милая моя, а будь ты так любезна, отрежь-ка мне вот этот кусок говядинки, и вот здесь краешек жирка прихвати, радость моя. Во-оот, так, да, да, правильно. Вот молодец, вот умничка.
Полноватая продавщица средних лет, приятно улыбнувшись Гургену Амаяковичу положила на весы  мякоть говядины,  и внимательно глянув на светящиеся зеленым светом цифры электронного табло, произнесла глубоким бархатистым голосом:
–Здесь восемьсот пятьдесят граммов. Не много?
–Нет, ну что ты милая моя, в самый раз, – ответил тот, и что-то прикинув в уме, показал пухлым пальцем на  стеклянную витрину-холодильник, за которой раскинулось в широком ассортименте колбасно–сосисочно–сырное изобилие.
–А еще  отруби мне, пожалуйста, граммов триста колбаски докторской, сыра еще этого тоже граммов триста дай, и, еще…вот масла сливочного этот аккуратненький брусочек. Ну, вот и чудненько!
Гурген Гулян, поправил воротник идеально отутюженной кипельно-белой рубашки, слегка подтянул вверх крупный узел модно завязанного синего галстука в фиолетовую крапинку, и любовно поглядев на свои начищенные до блеска туфли, любезно кивнул улыбчивой продавщице, и пружинистой, пританцовывающей походкой направился к кассе.
–Какой приятный, обходительный и внимательный мужчина, – произнесла старшая на кассе, глядя вслед  уже пожилому, но со вкусом одетому, осанистому господину. – Он кажется здесь неподалеку живет, в девятиэтажке. Часто в нашем супермаркете отоваривается, и всегда такой любезный, улыбчивый, учтивый. Никогда не видела его печальным, или раздраженным, всегда подойдет, улыбнется, комплимент отпустит, и глазами так стрельнет, прям аж в сердце екнет. Так и влюбилась бы в него!
–Да перестань ты Шахзода! – рассмеялась рядом уборщица, стыдливо прикрывая ладонью рот, – тебе всего-то чуть за сорок, а ему кажись уже под восемьдесят. Хи, хи, хи-хиии!
–Ну и что! – мечтательно улыбнувшись, отмахнулась от нее старшая на кассе, – солидный мужчина в годах, с таким как за каменной стеной будешь. Ничегошеньки  ты Ситорка в жизни не смыслишь, иди вон лучше стеллажи у окон протри влажной тряпкой, а то вон пылятся, а тебе и невдомек!
– Ладно, ладно иду, – спохватилась уборщица, и воинственно надвинув платок по самые глаза, схватила ведро и кусок марли.   
–А между прочим, он женат, и супруга у него тихая и приятная женщина, они сюда к нам иногда вдвоем заходят – продолжила Шахзода, но осмотревшись по сторонам и убедившись что никто ее не слышит, печально вздохнула, вспомнив  своего бывшего мужа-ревнивца с которым она развелась примерно полгода назад.
…Гурген Амаякович, в прошлом талантливый хирург, с «золотыми руками как о нем отзывались и коллеги, и пациенты,  всю свою долгую жизнь посвятил себя любимой работе, без которой не мыслил свое существование. Как много осталось позади, как много воды утекло, и вот теперь заслуженный пенсионер пользовавшийся всемерным почетом и уважением, просто жил, наслаждаясь загородными поездками, рыбалкой, охотой, прогулками в тихих парках, задушевными застольями с друзьями, где всегда отдавал должное мастерски приготовленному шашлыку из молодой баранины, свежей зелени и пару-тройке бокалов сухого красного вина. Всегда улыбчивый и общительный Гурген Гулян был и оставался душой компании, человеком, к которому нередко  обращались за советом  и помощью.
Старый хирург, и ныне продолжавший консультировать своих молодых коллег, практически никогда не расставался с книгами. И это было его особой страстью. Библиотека Гуляна занимавшая большую часть его просторного, отделанного под дерево кабинета могла бы быть гордостью любого букиниста, причем в коллекции было так много старинных и редких фолиантов, что продай ее, Гурген Амаякович в одночасье заделался бы миллионером. Хотя к деньгам он относился спокойно, философски. Деньги у него были всегда, но их он не ставил превыше всего на свете. Был он щедр, и никогда не «жался на копейку», считая богатство лишь одной из сторон жизни простого смертного, который  в один из дней отправляясь в дальнее путешествие в неизвестность, ничегошеньки из этого богатства взять не сможет.
…Гурген Амаякович прошел по тротуару, вдоль  аккуратно подстриженных кусов живой изгороди и переложив пакеты в левую руку, пожал крепкую ладонь дворнику местного ТСЧЖ Рустаму Эргашеву:
-Привет, привет друг мой! Ну как поживаешь, что нового, как дома как семья?
-Здравствуйте  Гурген ака!
Добрая улыбка озарила загорелое лицо неугомонного трудяги Рустама, день-деньской пекущегося о чистоте на вверенной ему территории.
-Спасибо Гурген ака, дома все в порядке, жена и дети тоже живы-здоровы. Вы сами-то как? Не устаете?
-А что мне уставать-то?, - благодушно пожал плечами Гурген Амаякович, посмеиваясь в аккуратно подстриженные усики, - время идет по своему, а я живу по своему. Никуда не тороплюсь, ничего не планирую. Все что было нужно – в молодости успел сделать. Теперь как видишь на пенсии.
-И то хорошо Гурген ака!
-Не говори Рустамчик, не говори друг мой… Ну ладно, будь здоров!
-До свидания Гурген ака!
Пенсионер вошел в подъезд дома, а дворник Рустам уважительно поглядев ему вслед, вновь принялся мести дорожку ведущую к детской площадке.
Не признающий лифтов,  Гурген Амаякович, ступенька за ступенькой начал подниматься по лестнице, и с каждым шагом улыбка его постепенно растворялась, теряя очертания, уступая место злобному выражению. Веки его набрякли, лицо доселе белое и румяное приобрело серо-землистый цвет, а глаза начали наливаться кровью, словно у разъяренного быка.   Намеренно разгоняя в себе ярость, он поднялся к себе на пятый этаж, и прислонившись к стене трижды назвал на кнопку звонка.
Дверь открыла супруга, Амалия Рубеновна, - миловидная женщина, со следами былой красоты на испуганном, и усталом лице.
-Гурген дай, пакеты, - несмело протянула она руку, «разукрашенную» лиловыми синяками.
-Пошла вон, мочалка старая! - рявкнул Гулян клацнув от злобы зубами, - чего уставилась как баран на новые ворота? Это вся твоя помощь дура? Весь день я на ногах, а ты со своим проклятым артрозом дома валяешься! Гниль! Кому ты нужна кроме меня, никчемная и  больная? Глаза бы мои тебя не видели! Уйди с дороги!
Гулян оттолкнул жену, и гордо прошествовав на кухню, свалил пакеты на пол. Следом, держась за сердце и  заметно прихрамывая, вошла супруга, и со страхом глядя на широкую спину Гуляна, прижалась к стене:
-Гурген, есть будешь?, - едва слышно спросил она дрожащим голосом. …Женившись когда-то на красавице из состоятельной семьи, амбициозный  паренек с годами превратился в домашнего деспота и тирана, бесконечными скандалами, унижениями и побоями, превратил ее молодость в сущий ад. Воспользовавшись немалым состоянием ее отца, он что называется, проторил себе дорожку к успеху. А потом когда жена измученная скандалами и нередкими побоями постарела, и ее некогда цветущее здоровье попросту иссякло, он каждый день старался приблизить ее конец, для того чтобы наконец-то привести в дом молодую любовницу с которой сожительствовал вот уже пятый год.
…– Что отравить меня хочешь? Яду видать мне подсыпала? Не буду я жрать твою стряпню старая калоша!  У меня после твоих помоев живот болит!– злобно  огрызнулся Гулян, и, отшвырнув стул к стене, со всего маха залепил Амалии Рубеновне звонкую пощечину. Женщина вскрикнув схватилась за лицо, но Гуляна было ужу не остановить…
Спустя час, оставив избитую жену лежать на полу, Гурген Амаякович привел себя в порядок, надел свежую рубашку, завязал новый галстук, начистил до блеска туфли, и, надушившись дорогим парфюмом, вышел из дома. Он спустился по лестнице, вновь расцвел доброй и жизнерадостной улыбкой и вдохнув пьянящего воздуха весны, направился вдоль тротуара. Гулян не прошел и десяти метров, как вдруг, будто в спину ему кто-то жестокий и беспощадный вонзил раскаленное лезвие ножа. Безжалостный удар обширного инфаркта буквально разорвал его сердце Гуляна  пополам, и он судорожно шевеля мгновенно посиневшими губами, свалился на живую изгородь. Последнее что успел увидеть престарелый  изверг, было страшное костлявое лицо смерти, поставившей  окончательную точку в его двойной жизни


©