Короткая история любви Педро

Пока мы гостили на Майорке, я много дней наблюдала невозможную историю любви и верности. Разве бывает такое?- раз двадцать по очереди спросили меня дети. Я и сама сомневаюсь.
Возле нашего дома в Пальме цвел сумасшедшим цветом красный хибискус. И в его дырявой тени в первый же день нашего приезда дети обнаружили небольшого несчастного петуха. Был он чёрен и поджар, и при беглом знакомстве получил звучное испанское имя Педро. Ну, не Петей же его, в самом деле, звать - резонно подытожил сын.
Педрино несчастье обозначилось тут же - у хибискусового корня. Там, рядом с опавшими хлопьями красных цветков и засохших листьев лежала жалкая горстка черных перьев, которая когда-то была, как выяснилось, Педриной подружкой.
Петушиный божок сжалился над нами, мы так и не узнали - что с ней сталось. Но оказались свидетелями силы, гораздо большей, чем смерть!
Педро сидел возле тушки своей возлюбленной целыми днями - по крайней мере, каждый раз, возвращаясь после всевозможных перемещений, мы неизменно обнаруживали петуха в его укрытии. Он покидал его очень редко, видимо, только для того, чтобы на время спастись от голодного бессилия. Эти инстинктивные действия были очевидно лишены для него смысла и происходили лишь внутри заведённого природой механизма. Петушиная душа, по всему, постоянно находилась там, в хибискусной тени, некогда счастливом гнезде.
Педро лежал возле кучки любимых перьев, уткнув в них клюв, как тоскующая собака, и моя дочь каждый раз готова была рыдать от этой сцены. Она, добрая душа, пробовала отвлечь его вкусностями и забавами, принося к красному хибискусу то яблоки, то свои плюшевые игрушки. Педро реагировал всегда одинаково - сначала равнодушно оглядывался, потом нахохливался, поднимался на слабые лапы (дети упорно твердили, что это ноги) и, покачиваясь от недоедания, нападал, шипел и всячески давал понять, что не позволит никому внедряться в личное пространство. Дочь отступала, и Педро вновь припадал к любимым перьям.
Как-то дети принесли под куст воды. Это были те самые редкие минуты, когда Педро отлучился поклевать чего-нибудь. Дети поставили мисочку и быстро отошли на безопасное расстояние, чтобы не нервировать петуха. Тот довольно быстро вернулся. Обнаружил в доме посторонний предмет, насторожился. Повёл чёрной головой по сторонам. Мне показалось, он увидел детей и все понял (он, кажется, по всем повадкам, родился птицей какого-то невероятного ума). Ну, так он попил! И даже позволил потом убрать миску. Наверное, все же привык к нашему участию за много дней.
- Если бы его подружка ещё могла пить, - задумалась дочь, - он бы вливал ей воду прямо в клюв из своего клюва. Представляешь, как они жили?!
И мы представляли. Как он носил ей вкусных червячков в гнездо, чтобы она не опалила свои перышки под жарким испанским солнцем. Как она благодарно терлась о его гребень. А он жмурился от удовольствия (надеюсь, петухи умеют жмуриться). Как они были образцовой птичьей парочкой, и вполне могли бы измерять градус своего взаимного (большое счастье в любом сообществе!) чувства по лебединой шкале. Как у них могли вылупиться птенцы, и Педро так же заботливо носил бы им в клюве червячков и воду. Как... Да много чего могло еще быть! Этих разноцветных, ярких паззлов их жизни. Могло...
Но подружке уже неведома жажда - она в птичьем раю ждёт своего Педро. И он, боюсь, тоже спешит туда...