Аромат любви

В три часа возле институтской доски объявлений собралась большая толпа народа: абитуриенты и их родители. Только что вывесили списки с результатами последнего вступительного экзамена – сочинения. Все стремились поскорее узнать оценку – свою или своего чада. Задние напирали, стремясь побыстрее прорваться к спискам. Те, кто был у доски, стремились удержаться там, пытаясь найти свою фамилию в списках. Ну а те, кто уже узнал свою оценку, пытались вырваться из толпы на свободу. Одни выбирались улыбаясь. Другие радостно кричали, даже вопили от радости, переполнявшей их. Третьи хмуро пытались протиснуться между окружавшими их людьми. Были и такие, которые, как сомнамбулы, вяло шевелясь, смотрели на окружающий их мир ничего не видящими глазами. Их людской водоворот переносил с места на место.
Потом они все ещё не раз подойдут к спискам, чтобы опять и опять убедиться в правильности увиденной оценки, собираясь у доски объявлений небольшими группами. Но сейчас…
 
Меня бросила толпа на неё, или её бросило на меня – понять было невозможно. Да это и не столь важно. Важно то, что мы столкнулись буквально нос к носу. Наши губы соприкоснулись, как при поцелуе. Мы отшатнулись друг от друга – насколько это было возможно. Мгновение недоумённо глядели на нахала перед собой, а потом разом улыбнулись. Толпа начала разделять нас. Я ухватил незнакомку одной рукой за руку, а другой полуобнял за плечи, пытаясь защитить от толпы, и потащил за собой. Она не сопротивлялась, а, наоборот, стала помогать мне. Совместные действия дали ощутимый результат – мы вскоре оказались перед списками. Я довольно быстро нашёл свою фамилию – «четыре».
– У меня – «четвёрка»! – радостно объявил я девушке. Она растерянно оглянулась на меня:
– А меня нет в списке…, – её голос дрожал, серо-зелёные глаза начали заполняться слезами.
– Как фамилия?
Она назвала. Я тоже начал искать. Фамилия, хоть и начиналась на другую букву, но оказалась в той же колонке, что и моя, только ниже.
– Да вон же ты!
– Где? Где? – глаза её вновь забегали по строчкам.
– Да вон – третья колонка, почти в самом низу. У тебя тоже «четвёрка».
Она замерла, уставившись на листок. Я, упёршись рукой в доску объявлений, пытался сдержать напор толпы. Потом девушка медленно обернулась. В глазах продолжали блестеть слёзы, но теперь она радостно улыбалось. На лице явственно читалось желание броситься обнимать меня, но толпа не позволила это сделать.
– Уходим?
Короткий кивок головой. Я опять схватил её за руку и, используя своё тело, нет, не как таран – щупловато оно было для этого – а, скорее, как челнок, начал, протискиваясь между людьми и увлекая её за собой, выбираться из толпы, которая к тому времени уже уменьшилась раза в два.
 
Вывалившись из толпы, двое счастливых людей, слегка растрёпанные, отошли подальше и остановились в тени дерева. Я, спохватившись, отпустил её руку, и мы стали осматривать себя и приводить в порядок. Девушка подняла руку и поправила мне воротник рубашки. Наши взгляды встретились, и мы внезапно, безо всякой причины прыснули от смеха. Смеялись легко и долго. И с этим смехом из нас буквально вытекало густое и тягучее напряжение, которое заполняло нас все последние дни – дни подготовки и сдачи вступительных экзаменов.
 
Отсмеявшись, мы принялись разглядывать друг друга.
Незнакомка была чуть пониже меня, худенькая, но пропорционально сложенная. Про таких говорят – всё – при себе. Тёмно-русые волосы собраны сзади в пучок на заколке, которая едва не потерялась, пока выбирались из толпы. Очень миловидное личико, которое ничуть не портил, а даже украшал, чуть вздёрнутый носик. Никакой косметики. Только губы слегка тронуты неяркой помадой. Глаза… Я готов был поклясться, что хорошо разглядел возле доски объявлений её глаза серо-зеленого цвета. Но сейчас они были серо-голубыми, и в них проскакивали зелёные искорки. Девушка перевела взгляд, и я понял – цвет меняется в зависимости от освещённости и угла зрения: стоило ей чуть повернуть или наклонить голову, как голубизна уступала место зелени или наоборот.
В общем и целом, девочка была – что надо! Я даже удивился: почему я не видел её раньше? Видимо – местная, сделал вывод я.
Девушка тоже, по всей видимости, осталась довольна осмотром – прощаться не торопилась.
– Ты Оля или Оксана? – нарушил я молчание.
– Почему ты так решил? – брови удивлённо взлетели вверх.
– Элементарно, Ватсон! В списках у тебя инициалы «О. В.». Не можешь же ты быть Олегом или Онуфрием!
Она опять расхохоталась. Я, улыбаясь, с удовольствием слушал смех и смотрел на смеющееся лицо.
– Оля, – наконец отсмеялась она.
 
Олей звали девушку, в которую я был влюблён три года назад, и с которой расстался из-за того, что та поверила клевете подружек. Та и эта Оли были даже немного похожи цветом волос и причёской, формой и цветом глаз, когда у этой Оли они были серо-голубыми, движением руки, которым они поправляли выбившуюся прядь волос, и ещё какими-то неуловимыми жестами.
 
– А я – Саша. Ты – домой? Проводить?
Она отрицательно качнула головой.
– Я бы хотела просто отдохнуть от экзаменов, погулять по городу, посмотреть. Раньше смотреть было некогда – сидела, готовилась. А завтра – уезжаю.
– Так ты – не местная? Наверно живёшь в общаге на Кубановской? А я – на Ленина.
Оля опять качнула головой – мне уже начинал нравиться этот её жест. Она так наивно и забавно при этом выглядела, что отпадало всякое желание отпустить в её адрес какую-нибудь колкость по этому поводу (на что я был великий мастер).
– Нет. Живу у родственников на окраине города.
– А почему мы раньше не виделись? Я почти всех на курсах зрительно помню.
– А я приехала только экзамены сдавать. Про курсы и не знала.
Вот и прояснилась причина того, что мы не знакомы. Наши дорожки могли пересечься только в день экзаменовки. Но перед экзаменом было не до того – голова была забита предстоящим испытанием, а после него я спешил на переговорный пункт, чтобы позвонить родителям и сообщить о полученной оценке. Вот и сейчас меня от этого удерживало только новое знакомство.
– Тогда такое предложение: сейчас идём и обедаем, – я кивнул головой в сторону студенческой столовой. Потом идём-гуляем до переговорного пункта, а потом – просто гуляем или идём в кино. Согласна?
Она внимательно посмотрела на меня, раздумывая, и медленно кивнула:
– Согласна. Только в кино – не пойдём.
– Ну, там видно будет.
Я «галантно», как мне показалось, согнул «кренделем» руку и шутливо шаркнул ногой:
– Прошу Вас, мадмуазель.
Моя новая знакомая засмеялась и без всякого стеснения взяла меня под руку.
 
После обеда и звонка родителям мы просто гуляли по городу. Ели мороженое, пили газировку и говорили, говорили... Говорили обо всём. Рассказывали о себе, задавали интересующие вопросы и отвечали на них. Мне было с Олей легко и приятно – так, как не было никогда и ни с кем. Пару раз подходили к институту, чтобы ещё раз посмотреть свои оценки. Во время второго подхода Оля неожиданно повернулась ко мне и поцеловала в щёку:
– Спасибо тебе.
– За что? – не понял я.
– Тогда, в первый раз, я чуть сознание не потеряла, когда не нашла своей фамилии. У меня уже земля начала уходить из-под ног. Если бы не ты… – голос опять предательски задрожал.
Я взял её за плечи:
– Глупенькая. Так переживать по пустякам…
Я поцеловал её в губы, не обращая ни на кого внимания. Оля не возражала, и даже легонько ответила. Мы продолжили нашу прогулку. Только теперь почти не разговаривали, а время от времени обменивались нежными, понятными и всё понимающими взглядами, останавливались и целовались. Целоваться с ней было легко, благодаря тому, что наши губы находились почти на одном уровне.
 
Темнело. Жаркий августовский день сменился тёплым вечером. А завтра мы разъезжаемся по домам ждать решения приёмной комиссии. За своё поступление я не переживал, но у Оли было на два балла меньше. Поэтому мы могли больше и не встретиться. Но нам было только по семнадцать, и юношеский оптимизм ещё не успел нас покинуть: все будет хорошо, встречи будут! Однако сегодня мне так не хотелось расставаться с Олей. Я задал давно тревоживший меня вопрос, который очень не хотелось задавать:
– Оля! А тебя родственники не заждутся? А то отругают, да ещё и родителям нажалуются.
– Нет. У них вторая смена. С работы поздно возвращаются. И вечером ко мне никогда не заглядывают. Я сейчас живу на веранде, там есть отдельный вход.
Я взбодрился – впереди ещё столько времени!
 
– Я устала. Давай где-нибудь присядем.
Все скамейки уже были заняты. Мешать кому-то, а равно – быть стеснёнными кем-то – совершенно не хотелось.
– Пойдём.
Я повёл Олю в институтский парк, который за полтора месяца изучил вдоль и поперёк.
Там была одна чудесная старая скамья с удобно изогнутой спинкой.
Из-за высоких густых кустов скамейку совершенно не было видно. Даже трава на подходе не была вытоптана, поскольку об этом антиквариате почти никто не знал. Мы уютно расположились в этом укромном оазисе. Я обнял Олю, прижал к себе. Она склонила голову мне на плечо. Мы замерли. Сидели неподвижно. Молча смотрели в звёздное августовское небо. Была пора звездопада. Светящиеся линии время от времени перечёркивали чёрное как антрацит небо – только успевай загадывать желания. Почти полная луна сияла между крон деревьев прямо над нами и хорошо освещала наш уютный уголок. Мы думали каждый о чём-то своём. А может – ни о чём не думали. Нам просто было очень хорошо вместе. Я вдыхал запах Олиных волос, запах её тела. Иногда наша неподвижность прерывалась серией страстных поцелуев. Я целовал Олю в губы, глаза, шею. Девушка отвечала взаимностью.
 
И тут к окружавшим меня запахам природы и девичьего тела добавилась неуловимо-тонкая струйка нежнейшего и в то же время приторно-сладкого аромата. Этот аромат невозможно было сравнить ни с чем. В нём одновременно ощущались оттенки парного молока и мёда, муската и мускуса, фиалки и жасмина и ещё множество других оттенков, известных и неизвестных мне. Все они ощущались по отдельности и в то же время были единым и неделимым целым.
Я никогда: ни до того случая, ни до нынешнего времени, когда пишу этот рассказ, не слышал и не читал о подобном. Я сам впервые рассказываю об этом. Но тогда я почему-то сразу понял – это всё! Всё – в буквальном смысле этого слова: В С Ё!
Вся Оля, вся её душа и тело находятся в моей власти. Я могу делать с нею всё, что мне захочется, и всё это будет принято с благодарностью, без малейшего возражения, сопротивления и упрёка. Она сейчас выполнит любое моё пожелание. Я для неё сейчас – Бог, царь и герой. Она хочет, нет – жаждет, чтобы так было!
От осознания этого факта я оцепенел.
 
Моя правая рука, обнимавшая Олю, свисала с её плеча и под тканью платья ощущала упругую девичью грудь. Неожиданно рука стала жить самостоятельной жизнью, как будто у неё появилось собственное сознание. Независимо от моего сознания она приподнялась и скользнула под довольно неудобный, высокий ворот платья, легонько сжала упругую грудь. Пальцы коснулись небольшого соска. Девушка легонько вздрогнула и замерла. Сосок мгновенно стал твёрдым. Под грудью отчаянно трепыхалось сердечко.
Рука перескочила на другую грудь. Девушка не шелохнулась. Только внимательно смотрела на меня и моргала ресницами. Так мы сидели некоторое время. Пальцы руки исследовали богатство, которое им досталось.
Левая рука решила, что ей негоже отставать от товарки. Ладонь легла на девичье колено и, пару раз погладив его, по ноге скользнула под платье. Пальцы коснулись шёлка трусиков. Олино дыхание стало чаще и прерывистее. Она потянулась губами к моим губам. От последовавшего поцелуя мы оба чуть не задохнулись.
Находиться в таком положении мне было неудобно. Правой руке пришлось отпустить грудь и вылезти из-под платья. Очередной поцелуй. За то время пока он длился, пальчики девушки успели расстегнуть пуговицы на моей рубашке и принялись исследовать моё тело.
Моя левая рука продолжала свои исследования. Правая рука решила вернуться к изучению груди, но ворот платья был очень неудобный для проникновения туда. Девушка лишь махнула своей рукой себе за спину, и моя рука всё поняла. Она расстегнула длинную «молнию» платья на спине, сдвинула платье и бретельки бюстгальтера с плеч. Дальше Оля обнажилась по пояс сама. Я продолжал оставаться безучастным наблюдателем, и эта роль мне уже порядком надоела. И тут при свете уже начавшей прятаться за кронами деревьев луны мне открылась такая картина, что я вышел из ступора. Я набросился на Олину грудь и стал покрывать её поцелуями. Оля легонько прижимала мою голову к себе и гладила её. Иногда девушка руками подставляла по очереди свои груди для моих поцелуев. Потом она поднимала мою голову и благодарила мои губы своим поцелуем.
Через некоторое время низ платья отправился к его верху. Луна окончательно спряталась за кронами деревьев. Трусики исчезли вместе с нею. Мы продолжили изучать друг друга в темноте при помощи прикосновений. Наши руки перескакивали с места на место. Наши пальцы ласкали всё, чего касались, стараясь не пропустить ни единой точки нателе. Иногда руки переплетались, мешали друг другу. Пришлось несколько раз поменять своё положение на скамье, чтобы этого не случалось, чтобы доставить друг другу максимум блаженства и в ответ получить такое же блаженство. Время становилось. Нет, даже не остановилось! Для нас оно исчезло!
 
За всё это время мы не произнесли ни слова. Мало того – не проронили ни единого звука. Слышались только наше прерывистое дыхание и гулкий стук наших сердец. Мы стали единым целым. Каждый понимал желание другого от его малейшего прикосновения, изменения ритма его дыхания или сердцебиения. Вокруг нас ничего не существовало. Во всей Вселенной были только мы одни. И только над нами раскинулось бешено вращающееся безумно высокое и ослепительно чёрное небо, в котором звёзды вели свой бесконечный хоровод. Этот хоровод образовывал водоворот, который втягивал нас в свою бездну. И в эту бездну мы падали…, падали…, падали…
 
Что было потом, да и было ли вообще что-нибудь потом – к тому, о чём я хочу сказать, не имеет никакого отношения. К этому имеет отношение только «неуловимо-тонкая струйка нежнейшего аромата», которая сигнализирует о том, что женщина стала – нет, не рабыней мужчины, а его частью. Что они стали единым целым, как это было до того, как Бог создал Еву из ребра Адама. И тогда – только от воспитания мужчины, уровня его интеллекта зависит – что же будет дальше.
Повторюсь: я ни разу в жизни не слышал и не встречал упоминания о таком явлении. Об «аромате любви» у животных, насекомых написаны целые тома научных и научно-популярных статей. О людях – ни строчки. Можно было бы подумать, что мне это просто показалось, если бы не тот факт, что за свою жизнь я ещё четыре раза ощущал этот аромат. Причём дважды – находясь с одной и той же женщиной.
В чём причина отсутствия сведений об этом явлении – не знаю. Возможно, не все женщины способны к проявлению такого феномена. Возможно, что часть тех, кто имеет такую способность, не попадали в такую ситуацию, где бы этот феномен мог проявить себя. Возможно, что не все мужчины, которым повезло столкнуться с оставшейся частью женщин, способны почувствовать этот аромат. Возможно, что из остальных, некоторые просто не обратили на это внимания, а часть тех, что обратили – вскоре об этом благополучно забыли. А те, кто не забыл – молчат: одни не придают этому значения; другие сомневаются в своих ощущениях; третьи просто боятся насмешек. Я вот тоже только сейчас решил рассказать об этом.
А может быть, мы просто убили в себе химией способность излучать и воспринимать этот аромат? Духи, отдушки, дезодоранты и прочая гадость, помогающая нам скрыть запах пота и нашу лень помыться…
Не знаю, как для других, но для меня самый прекрасный аромат – это аромат чистого женского тела. А когда в него вплетается ещё и тот самый, чарующе-дивный аромат …
 
Ну а для тех, кого заинтересовала эта история – её завершение.
 
Проводив Олю до дома, я вернулся в общежитие почти в четыре часа, когда уже начало светать. Пробрался в общагу через незапертое окно в туалете, не раздеваясь, рухнул на кровать и сразу же уснул. В шесть часов подскочил с кровати по звонку будильника – надо было проводить на поезд Олю. Побаливали слегка распухшие от поцелуев губы. И не только губы.
 
Через полчаса быстрой ходьбы я стоял у её дома. Легонько свистнул. Оля вышла одна. В руке она несла небольшую сумку. Когда она подошла ко мне, я хотел взять у неё сумку. Но девушка жестом остановила меня, поставила сумку на землю, выпрямилась и взглянула мне прямо в глаза. Было не понятно – ложилась ли она спать, но лицо выглядело достаточно свежо. Только легкие тени под глазами, да чуть припухшие губы отличали её сейчас от той Оли, с которой я вчера познакомился. В поведении не было ни малейшего намёка на неловкость, стеснение или смущение. В её взгляде я прочитал, что девушка вполне осознала всё, что произошло между нами этой ночью, и что она благодарна мне за всё: и за то, что было, и за то, чего не было. Я тоже был безмерно благодарен Оле за всё. У нас ещё сохранились остатки той ментальной связи, которая возникла между нами ночью. Мы без слов поняли друг друга. Улыбнулись, крепко обнялись, и наши губы слились в долгом поцелуе. Потом я подхватил сумку, и мы отправились на вокзал.
 
Взяв билет, взошли на переход над железнодорожными путями и простояли там, обнявшись, до прихода поезда. Время от времени целовались, не обращая внимания на насмешки и едкие замечания некоторых прохожих. Мы оба страстно желали, чтобы поезд по какой-нибудь причине не пришёл.
Объявили прибытие поезда. Стоянка – две минуты.
Спустились с перехода на перрон. Подошёл поезд. Нужный вагон остановился напротив нас. Мы ещё раз обнялись, и Оля вошла в тамбур. Последние прощальные улыбки. Последние прощальные воздушные поцелуи. Последние прощальные выкрики:
– До встречи!
– До встречи!
 
Объявили отправление. И тут Оля с плачем выскочила из тамбура на перрон, бросилась ко мне, обняла и уткнулась мокрым от слёз лицом мне в плечо. Сердце сжало чем-то горячим, в глазах защипало: мы оба подозревали, что больше не встретимся. Я несколько раз погладил её по спине, затем обеими руками отстранил от себя её голову, поцеловал в заплаканные глаза и в губы:
– Оленька! Всё будет хорошо! Да?
Она молча кивнула. Тепловоз дал гудок. Я подтолкнул её к вагону, помог войти в тамбур. Состав тронулся. Оля, больше не оглядываясь, вбежала из тамбура в вагон.
Поезд уже давно скрылся из вида. Перрон очистился от провожающих. А я всё стоял и видел, как Оля сидит возле окна вагона, вжавшись в уголок, и, закрыв лицо ладошками, плачет. Где-то во мне раздалось тоненькое
– Дзи-и-нь-нь-нь! – И видение пропало – это порвалась нить нашей ментальной связи.
 
Оля не прошла по конкурсу. Ей не хватило всего половинки балла. Увидеться нам больше не довелось.
Мы были знакомы менее суток. За всё это время никто из нас не сказал слова «люблю». Однако сейчас, когда прошло с той поры столько лет, я уверен, что это была настоящая любовь – любовь с первого взгляда. Она и сейчас живёт где-то во мне в добром соседстве ещё с несколькими.
Тот, кто утверждает, что любить можно только одного – дурак, потому что он делает это утверждение на основании своих кургузых познаний в этой области.
Ну – не повезло человеку…!
 
 
P. S.
Эта история легла в основу моей песни «Вечность – миг».