Что запомнилось об отдыхе на юге летом 80-го года

Папа подарил мне интересную путёвку,  зная, что я увлекаюсь верховой ездой. Первые дни надо было провести на море в Гаграх, дней шесть в горах, из которых, три дня отводились  конным тренировкам, остальные три дня – походу. Остаток отдыха должен был проведён снова  на море,  на этот раз в Сухуми.

В Гаграх поселили по пять человек в комнате. В нашей комнате двое из Минска – Тамара и Вера. Остальные – москвички. На вид я решила, что минчане – то самое, но, оказалось, порядочные. Тамара – крупная, как мужик, с подбитым глазом – при выходе из ресторана получилась драка. Это меня и ввело в заблуждение – вид был страшный. В первый день гуляла с Ирой по парку, познакомилась она с местными ребятами и уговаривала меня принять их предложение и съездить с ними на машине на озеро Рица. Она считала, что две такие опытные женщины вполне могут обдурить молодых ребят. Я не согласилась и предложила ей съездить самой. Она играла с ними в теннис, и я была не рада, что связалась с ней.
 
Ещё я познакомилась с Сашей и Володей, людьми весьма интеллигентными, как потом выяснилось, они были дядей и племянником. Они держались особняком в безлюдных местах, а по вечерам поили всех чаем по очереди из нескольких кружек, потому что у них был кипятильник. Саша был уже в конном походе на Алтае и рассказывал о нём много интересного.

Наша комната закрывалась на ключ, а ключ оставлялся под дверью. В первый день после обеда я застала картинку – торчащие  зады моих соседок, которые стояли на четвереньках  головами к двери. Оказалось, ключ задвинули слишком далеко, и теперь не могли достать, а только заталкивали его всё дальше. Все были в полной растерянности, не представляя себе, как же войти в комнату.

Если бы я не вспомнила о предках человека, достающих подвешенные бананы при помощи подручных материалов, и  не принесла  со двора палку, они бы ещё долго проторчали  в том же положении. Палку на всякий случай спрятали в надёжное место, если снова так получится.

В этот день я видела двух лошадей, подходила к ним через глиняное поле, а потом долго сдирала грязь со шлёпанцев. На море не купалась – в тени холодно, дул ветер, на солнце боялась обгореть. А вода была холодная. Всё-таки, немного посидела в тени, обернувшись полотенцем.

На следующий день инструктор собрал нашу группу. Ещё, кроме нас и каких-то женщин, приехал Виктор, сорокалетний холостяк из Волгограда, ловелас, который между непристойностями всё делал намёки, чтобы его попросили. Но ему не повезло – в нашей группе желающих не оказалось. Инструктор – абхазец, доверия не внушал. Вернее, он плохо владел языком, а старался говорить веско и тянул резину. Саша, врач средних лет, попросил перейти к сути дела, Зураб (инструктор) обиделся, начались пререкания. Саша плюнул и ушёл, за ним Володя, его племянник  и Виктор, за ними побежал и Зураб. Дело, похоже, шло к драке, тон был возвышен. Они размахивали руками, затем скрылись в домике, за ними пошли двое местных.

Мы ждали минут десять, затем направились в комнату к мужчинам. Наши мужчины лежали раздетые под одеялом и мирно беседовали с Зурабом о том, где можно достать сухое вино и чачу. Мы расселись, и Зураб провёл беседу. Старостой, по его настоянию, выбрали Сашу (Александра Викентьевича).
На танцах, проводимых через день, ничего интересного не было. Танцевали или местные, старающиеся познакомиться, или старики. Вечерами в нашей комнате собирались копании. Вначале все скучали, затем Виктор доставал вино, и всё приходило в норму. Мне тоже приходилось сидеть со всеми.

Ещё появились два парня из Минска, и Ира с одним тут же закрутила роман. У одного из них украли прямо из шкафа велюровый костюм, который он отказался продать, что предлагали ему на каждом шагу в городе, а вместе с костюмом и их общие деньги, лежащие в кармане – около трёхсот рублей. Местный их друг помог им деньгами, но сказал, что искать бесполезно. Всё-таки, по настоянию Виктора, в милицию заявили.

Ключ от комнаты девочки подкладывали, как подпорку, чтобы не закрывалась дверца шкафа с зеркалом во внутренней её стороне. Он, в конечном счёте, сломался. Но, поскольку он распался, когда собирались запирать дверь, настоящая причина никому в голову не пришла. Вообще, почему-то с запором не везло – то ломался замок, и его слесарь чинил, то ключ терялся. В этот раз потребовали заплатить пять рублей за ключ. Возмущению не было предела, Ира устроила директору такой скандал по поводу всего, обещая дойти до Горкома, что ключ выдали бесплатно, и, даже, убрали туалеты. Уборщицы потом всё время ругались.

Вообще, все были турбазой недовольны и без конца это высказывали. Им нужны были невесть какие удобства, так что противно было слушать. Я нашла в библиотеке соответствующую моим интересам книгу религиозного характера и читала её. Это всех возмущало, но я объяснила, что раз напечатано и переведено у нас, значит, ничего страшного в ней нет.

Один день шёл дождь. А, вообще, я гуляла по городу, ходила на рынок, рассматривая там экзотические произведения искусства. Цены были очень высокими – черешня – шесть рублей, помидоры – четыре. Немного купалась – в общем, не скучала. Ещё я покаталась на той лошади, что видела в первый день, с помощью Бориса – заведующего цветочным хозяйством, который в своей широкополой шляпе был похож на мексиканца. Седла не было, а вместо уздечки была верёвка. Вначале было очень страшно и неудобно, особенно, когда пришлось переходить канаву. Потом привыкла. Зато натёрла кожу сзади в неудобном месте, так как у местных лошадей торчит хребет. Потом Борис показал мне своё хозяйство, я обещала зайти ещё раз, но не получилось.

Ещё запомнилось, что Саша с Володей угостили меня в столовой  помидорами, которые ели сами. Чувствовала себя я всё время неважно, то была температура, и я пила сульфадемизин, то очень болела голова и глаза. Я боялась заболеть свинкой, которой перед моим отъездом на отдых заболел Алик, и это мешало мне спокойно отдыхать. Ещё местами появилась аллергия на солнце.

Потом мы поехали в Отап (в горы), а по дороге заехали в Сухуми, где оставили часть вещей. В дороге я почувствовала боль перед  ушами и подошла к врачу Сухумской турбазы. Она сказала, что всё в порядке, просто застудила железы и посоветовала ехать.

В Отапе снова была пьянка. Мне понравился инструктор Рауль. К вечеру он стал настаивать, чтобы мы погуляли. Я еле отговорилась тем, что замужем. Он, действительно, очень красивый, вылитый испанец, особенно приятна улыбка. На следующее утро у меня раздулась щека, но на лошадях я всё-таки покаталась с разрешения Саши, врача по образованию. Дядя Боря – директор, к вечеру отвёз меня в кабине самосвала в Сухумскую инфекционную больницу. Меня ещё не хотели принимать со свинкой, а дядя Боря говорил: «Ну что мне делать с девочкой? Пристрелить, что ли?» В общем, оставили.

В больнице я была несказанно рада постели и наслаждалась. Щёки раздулись довольно сильно. Температура через два дня прошла, но опухоль проходила крайне медленно, то переходя на щёку и, даже, зубы, то мешала дышать. Долго была и слабость. Больничный двор там хороший – громадные эвкалипты, цветущие липы, гортензия, и от всего аромат. Очень приятные цветы в форме двух наложенных друг на друга звёздочек с оригинально расположенными тычинками и пестиками, как маленький фонтан были на каком-то вьющемся растении, которое, как и многое другое, посадил ныне покойный врач. Во дворе стоит большая шелковица, я ела с неё ягоды, а остальные ужасались – это же инфекционная больница. Но мне было всё равно. Обратная сторона здания выходит прямо на берег, и солнце садится в воду. Как только я стала вставать с постели, я часто  любовалась там морем.

Пролежала я в больнице тринадцать дней. Написала почти всё из рассказов, что наметила ещё два года назад, и даже более того. Я ощущала себя в доме творчества. Меня навестили дядя Боря, Виктор, Саша с Володей.

Больница примитивная, говорят, ещё со времён Петра Первого ничего не менялось. Это маленькие домики на берегу моря. Хотя больница инфекционная, доступ к больным свободный через дырку в заборе, несмотря на запрещающую табличку при входе. Сами больные гуляют по городу, когда хотят, при желании даже не ночуют. Отдельных боксов нет. Надо сказать, персонал спокойный и ласковый. Между собой говорят на своём языке. Обращаются ко всем «Моя девочка» и половину не понимают на русском.

Врача я видела дольно редко. Примерно два раза в неделю. Так что я спокойно писала, отвечая, когда спрашивали, что это по работе. Вскоре после поступления меня перевели на веранду за шкаф, отгородив мне отдельный угол плакатом о донорстве. Местные мужчины очень смирные, и я в первое время боялась их совершенно напрасно. По вечерам они собираются на крыльце в ожидании, кого привезут. Потом это является темой обсуждения. Я слышала, как они обсуждали и моё появление.

Особенно много поступает больных в понедельник, в основном – отравление и желтуха. Однажды привезли больную, найденную на улице без сознания. Был поставлен диагноз гнойный менингит, она была вся избита. Её положили в коридор, она лежала, дёргаясь, с температурой сорок два градуса. Кто она, какого возраста, национальности, была ли пьяна – осталось неизвестным. Милиция, хотя туда и позвонили, не приехала, и, не приходя в сознание, больная ночью и умерла.

Другой раз привезли мужчину в тяжёлом состоянии. За ним на жигулях приехала куча родни. У него была аллергическая реакция на пенициллин и сердечная недостаточность. К нашей больнице его болезни отношения не имели. Родственники, как говорили, заплатили, его положили в отдельную палату, всех оттуда выселив (раньше  на его месте лежала я, но меня тогда перевели, потому что пришли трое больных с желтухой. А этого мужчину привезли на следующий день после моего перевода. Возле нового больного суетились все врачи с капельницами  и кислородными подушками, ночью дежурили человек по пять  родственников, обмахивая его и следя за его состоянием. Они мне мешали. К счастью, дня через   четыре его перевезли в терапевтическую больницу.

Был случай, когда больная после промывания желудка ушла вообще, другая каждый день ходила домой, чтобы гулять с собачками.

Кормили, надо сказать, паршиво, и часто не было воды в кране. Виктор принёс мне шашлычный соус, и я ела с ним молочные каши. На ужин вообще, кроме кусочка сыра или печенья, ничего не давали.

Через тринадцать дней я выписалась, хотя мне предлагали, если чувствую слабость, остаться ещё. В тот же день я купила болотные сапоги, чтобы в Отапе посмотреть пещеру, в которую я не попала в первый раз.

Я показала больничный, но его не взяли, а просто подключили меня в группу по-чёрному. День я провела на турбазе, встретив там Веру из моей группы. Меня, по воле случая, к ней подселили. Пришли ещё её знакомые, мы долго говорили. Они рассказывали, как прошёл у них поход, играли в карты. Под конец они просили оставить их на ночь у нас.

На следующий день я присоединилась к группе, отъезжающей в Отап. В этой группе я сразу нашла общий язык со старостой Таней, и так как я кое-что об Отапе уже знала, то она стала со мной советоваться в делах.  Приехали мы туда под вечер, в автобусе все пели, и казалось, что группа дружная. Правда, мне сказали, что пять человек стоят как-то особняком, а какая-то пара вредная, но на них никто не обращает внимания. Вообще, семейных пар было три, а остальные – женщины.

В Отапе все сначала разместились в домиках, а потом переругались. Это было  очень громко и долго, и касалось того, где кому жить. Я в этом не участвовала, а пошла чистить картошку. Постепенно они угомонились, и некоторые остались готовить, другие пошли разгружать овёс, который впервые удалось достать. До сих пор лошади были на подножном корму.

Не знаю, кто стоял особняком. Выделялись две голосистые базарные женщины – Эля и Света, которые лезли во все дела, особенно в готовку, вечно выражали неудовольствие и ругались. Бельё было грязным, и мы с Таней выпросили, чтобы нам его поменяли. Вечером все (конечно, кроме меня),  пили.

На следующий день все ездили на лошадях по кругу, причём Ризо, самый глупый и злой из инструкторов, в походах у которого всегда были недоразумения, дал одной девочке свою резвую лошадь, которая понеслась, как только наездница не неё села. Хорошо, что она не упала, а лошадь добежала до горы и сама остановилась. Дядя Боря не на шутку перепугался, и остальные тоже. После езды оказалось, что спина моей лошадки стёрта в кровь, и я намазала на ночь рану флуцинаром. К утру она затянулась. Остальным лошадям я всё время мазала раны мазью Вишневского.

Вечером ходили в пещеру. Я оделась, как могла теплее – тёплые кофты, плащ, болотные сапоги, который специально для этого купила в Сухуми перед отъездом.  Все надо мной смеялись, ведь стояла жара. Но в пещере они замёрзли и завидовали мне, потому что мне не было  холодно. Меня там поразила пластика форм, где нет ничего повторяющегося, никакой симметрии и ровных мест. Аналогию для меня представляют горы. Характерны каменные натёки в виде морских перевёрнутых раковин. Идти надо по колено, а то, и по бедро в очень холодной воде. Все шли, кроме меня, в кедах. А какой стоял визг, когда надо было для того, чтобы пройти дальше, залезть куда-нибудь на камень или взобраться на глиняную гору! Мне кажется, никто из красот пещеры ничего не понял и не увидел – все только и хотели побыстрее выйти из-за холода.

Вечером устроили танцы на веранде под магнитофон с выпивкой. Вскоре многие разошлись, остались инструктора и некоторые девочки. Рауль, который предлагал мне в прошлый раз гулять, не принимал участия в веселии. Мы с одной женщиной спросили его, что с ним, и он сказал, что хочет в Сухуми, где у него девчонка из Москвы из предыдущей группы, с которой у них любовь, и на которой он хочет жениться. Но дела дома, где надо помогать отцу готовиться в горы на отдых с пятнадцатью козами, ему это сделать не позволяют, хотя дядя Боря согласен был бы его отпустить. Через некоторое время в Рауля вцепилась одна девица, которая его обрабатывала около двух часов – просила проводить к речке, потом заставляла пить, хотя он отказывался. Ей  помогали другие девушки, потом он пил и, кажется, они ходили гулять. В конце концов, все разбрелись парами в разных направлениях. Ночь была чудная, тёплая, без звёзд. Обступившие горы казались монолитными. Я гуляла по безлюдной  дороге, прошла в сторону и села на камень – страшно не было, все спали, а инструктора были теперь безопасны. 

На третий день мы ездили на лошадях к речке и маленькому озерцу среди скал. Там тоже пещера, но мы туда не лазили. Ещё заезжали в деревню, и пока все ходили в поисках спиртного, я ездила галопом. На мне были кавалерийские старые сапоги, доставшиеся ещё  от мужа бабы Муси - генерала, и все местные просили их продать. Когда приехали, Ризо спрашивал, не надо ли мне их снять, какие-то мальчики подозрительно заглядывали в окно. Во избежание несчастного случая, я эти сапоги больше не снимала до самого конца похода, а на ночь брала их с собой в спальник.  Инструкторы нашли в группе подруг и ополчились на остальных, особенно Ризо. Ему казалось, что к этим девочкам все плохо относятся.

Перед походом больше половины народа всё не решались, идти или не идти. То они хотели остаться на базе, то поехать в Сухуми. Но вышли, всё-таки, все, договорившись, что на первой стоянке останутся, и мы будем просто ездить вокруг на прогулку. Потом нам сказали, что там нельзя остаться, придётся сделать ещё один переход и остановиться уже там, так как для лошадей на первой стоянке нет корма. Так и решили. Всё равно, все стонали, что придётся часа четыре ехать на лошадях. Собирались очень долго, всё упаковывали в рюкзаки, укладывали на грузовых лошадей, сами садились на лошадей (это тоже процесс).

Мне досталась белая, необыкновенная тощая, но резвая лошадка. Сказали, что её зовут Сашка, наверно, чтобы отделаться от вопроса, потому что лошадей, похоже, здесь никак не называют. На одной из стоянок я стала с ней ласково разговаривать, жалела, и у неё скатилась из глаза слеза.  Свою сумку и не отдала в общий багаж, а пристегнула прямо к седлу. Наконец, тронулись. 

   Первый переход  был недолгим, на стоянке предыдущая группа оставила нам палатки (они ходили по круговому маршруту в другом направлении, и эта стоянка была у них последней). Часть из нас ещё съездили по горной тропинке к речке и спустились в глубокое ущелье. Ночевали в двуспальных палатках по три человека, и было очень тесно. На следующий день утром ездили в ущелье остальные, и я поехала с ними – хотя Ризо не хотел меня брать, староста его об этом упросила. На этот раз ездили ближе, и я купалась в реке. День был жаркий, и когда мы пошли дальше, было градусов сорок. У меня была с собой марля, и я её натянула на руки и плечи, чтобы не обгореть.

Дальше поехали все вместе. В этот день был очень длительный подъём в гору, длиной около четырёх километров пешком. Лошади с трудом шли за нами по камням, по узкой дорожке. Одной девушке стало плохо, и её отвезли куда-то в ближайшее жилище. Остальные, особенно Эля, орали и ругались. Не скажу, что мне лично было так уж тяжело, не больше, чем в лыжной секции у Петровича. Я не торопилась и берегла силы. Под конец, когда совсем устала, стала подгонять моего Сашку вперёд, а сама держалась за седло, так что он меня тащил. Потом немного проехали на лошадях и очутились на второй стоянке.

Весь этот маршрут идёт вокруг Отапа, и отсюда даже были видны домики. Виды, правда, по дороге были изумительные, но, похоже, кроме меня, их никто не замечал. Никакого корма не стоянке не было. Это просто была очередная хитрость, чтобы заставить нас пройти маршрут. К несчастью, до нас тут походили коровы, оставив свежие лепёшки и замутившие источник. Это ужасно возмутило Элю и Свету. Они орали, что их привели в какой-то сральник, надули и т. п. Староста была нездорова и с сестрой собралась идти пешком в Отап. К ним присоединились ещё четверо. Я решила остаться. Инструктор Толя во время подъёма шутил, что на следующий день дорога будет ещё тяжелее, пошли слухи, что надо будет пройти тридцать километров. Теперь он говорил, что ничего подобного, будет небольшой подъём, а затем пойдём на лошадях. Но ему не поверили. Ещё у кого-то разбилось зеркало и  это всех  встревожило. А тут вдруг девочки, которые имели личные дела с инструкторами, в один голос заявили, что пойдут, как и положено, до альпийских лугов.

 Ризо сказал, что раз есть желающие, то он не имеет права менять маршрут. Как выяснилось потом, они подстроили это всё нарочно, чтобы избавиться от Эли и Светы. И, действительно, те тоже сорвались уходить. Всего с мужьями их набралось двенадцать человек. Инструкторы не хотели их вести, но они сказали, что чувствуют себя плохо и претензий к инструкторам не имеют. Потом они говорили обратное. В конце концов, разделили продукты, и Толя пошёл провожать сходящих с маршрута. Ризо поехал к больной, и остались только мы – семь молодых женщин. Я с одной из них занялась продуктами. Всё было в рюкзаках перемешано, банки, в том числе и с сливочным маслом,  побиты -  в общем - каша, так как грузовые лошади, на которых были эти рюкзаки навьючены, шли сами, а иногда бежали, цепляя  рюкзаками за деревья и скалы. Три женщины ставили палатки, две готовили еду, а мы с ещё одной, гоняли коров от воды и еды.

Наконец, рюкзаки перетащили в палатку, поели и уселись у костра ждать. Вначале был ветер, потом стал накрапывать дождик. Совершенно стемнело. Мы впервые наслаждались тишиной и спокойствием. Стоянка, межу прочим, была в красивейшем месте, в ущелье. Далеко внизу шумела река, справа была гора, спереди – горная панорама с огоньками вдали, летали светлячки. Там мы сидели долго, прислушиваясь и говоря о том, что если никто не придёт, мы будем сидеть тут на месте, так как не сумеем выбраться сами.

Наконец, раздались голоса и музыка – совсем не с той стороны, откуда мы ждали. Пришли Ризо, Рауль и ещё местный Вася. В одной из палаток организовали выпивку, куда всех позвали. Кроме меня пришли ещё четыре девушки. Я для приличия посидела, а когда оформились пары, пошла спать. Мне нравится, что абхазцы всегда произносят тост за родителей. Мы спали, наконец, вдвоём и было очень удобно. Другие тоже разместились попарно. Ночью был дождь, порой очень сильный. Но , к моему удивлению, палатка не промокла, только на потолке образовались мелкие капельки. Надо сказать, что дождь был очень нужен для урожая, и накануне местные жители резали быка, принося в жертву голову и внутренности для того, чтобы, наконец, пошёл дождь. Когда наши узнали, что готовится такой обряд, они были очень не довольны. «Ну вот, накликают на нашу голову дождь!» Об этом они часто вспоминали. Утром я наблюдала, как в наше ущелье заплывают в виде тумана облака и подходят вплотную к палаткам. Тогда начинал моросить дождик. Затем он уходил, и на время всё очищалось. Мы позавтракал, инструктора собрали все сёдла, что нам оставили остальные, палатки, рюкзаки. Это всё погрузили на лошадей и потихоньку двинулись к дому, решив, что, по-видимому, дождь будет снова.

Шли в гору тихо, спокойно, останавливались и отдыхали каждые сто метров. Я могла хорошо осмотреться. Никто не орал, не дёргал, не понукал. Потом сели на лошадей  и к обеду спустились в Отап другой дорогой прямо возле домиков. По дороге шли через папоротниковое поле. Растения были такими высокими, что человек на  лошади виден был только с плеч. Потом ещё была ромашковая полянка. Были и колючие заросли, где застряла моя лошадь, зацепившись седлом за колючую лиану.

В Отапе нам сказали, что Эля разгадала хитрость наших девочек, поэтому и по дороге, и вечером, и утром были сплошные крики и скандалы. Можно подумать, будто её кто-то заставил уходить. Старосту довели до истерики, и все были злые, как собаки. Приходил старший инструктор разбирать, в чём дело, так как такого случая ещё не было. Вечером группу недовольных, которые, было, собрались уезжать рейсовым автобусом, повезли кататься на лошадях на речку, заехали по дороге на какой-то праздник, я думаю, специально, и там напоили так, что мужчин еле втащили в дом. Пока они ездили, я гуляла одна, любовалась местами, залезла по руслу высохшего ручья в красивое место  и там долго просидела.

На ночь все расположились на полу в одной комнате недостроенного домика на матрацах и спальниках. Мужчинам ночью было плохо, это вызывало многочисленные комментарии и смех. Поэтому не выспались. На следующий день нам обещали дать покататься, но у лошадей были сбиты спины после того, как на них мокрых ездили после дождя, и их отпустили. Я же вытребовала, чтобы мне дали лошадь, и покаталась сама по дороге. Болотные сапоги, купленные для пещеры, я продала перед отъездом Раулю.

В этот день мы уехали в Сухуми, где я поселилась со старостой Таней. Интересно, что нам выдали значки и удостоверения туриста СССР. Я купалась, немного загорала, гуляла по городу, была на экскурсиях в ботаническом саду и в обезьяньем питомнике. Сама ходила в картинные галереи абхазских художников.

Связалась по телефону c Василием Царгушем, бывшим маминым студентом, руководителем фольклорного ансамбля. Мы договорились о встрече. Он пришёл с приятелем. Тут же они случайно встретились со знакомым москвичом, который тоже был с другом. Нас повели в ресторан, а по дороге показали помещение  ансамбля. В ресторане ели национальные блюда, копчёное мясо, хачапури, лаваш. Мы поговорили с Василием об ансамбле и фольклоре. Перед отпуском у них концерты каждый день. Ещё через день он, с другим приятелем, возил меня  в Новый Афон в пещеру, а по дороге мы заехали в какой-то самобытный ресторан с камышовыми стенами в малонаселённом месте, где ели мамалыгу и чудесное копчёное мясо, приготовленное на костре. Ребята рассказали, что накануне, где-то в селе, они давали концерт. Один танцор, у которого там живут родители, купил быка, зарезал его, и они до утра праздновали. Вечером я была на их концерте, как всегда, потрясающем (раньше, на отдыхе в Сухуми, я их тоже видела). Василий потом сказал, что  перед отпуском они работают из последних сил.   Планы у него грандиозные – собрать и расшифровать весь абхазский фольклор по деревням, а затем составить каталог.


В общем, я, как следует,  отдохнула. А в горах почувствовала, что нервное напряжение, обычное в Москве,  снялось совершенно.



Июль, 1980, поезд Сухуми-Москва.