Непреходящее очарование Жизели

Непреходящее очарование «Жизели»

У меня такое впечатление, что я уже родилась очарованная «Жизелью» Адана, хотя не уверена, что моя мама когда-либо сильно впечатлялась этим балетом. Она любила «Лебединое озеро» с Плисецкой, Уланову считала мало эмоциональной и выразительной, «Дон Кихота» с презрением отвергала как недостаточно лиричный, и, вообще, предпочитала симфоническую и камерную музыку, в основном Шопена и Бетховена, Рахманинова и Чайковского. Попав во время эвакуации из Москвы к родственникам в Казань, она оказалась в одном классе и подружилась с увезенными из столицы детьми высокопоставленных деятелей разного толка и стала проникаться их интересами. Среди одноклассников был Алексей Абрикосов, будущий академик-ядерщик, любимый ученик Ландау, сын академика Абрикосова, занимавшегося бальзамированием тела Ленина, а неразлучной подругой стала Светлана Дубровина (не помню, чьей дочерью она была), впоследствии впоследствии преподаватель физики в МГУ. Сама мама была из семьи научных работников попроще, работавших на оборону, хотя в конце войны они получили Сталинскую премию (потом ее называли Государственной) за свои химические разработки. А уже в 1960-х годах моя бабушка, то есть мамина мама, со своими сотрудниками разрабатывала в Москве и внедряла в башкирском Салавате технологию производства полиэтилена. Но музыкой в семье не сильно интересовались. Маминой маме, что называется, «медведь на ухо наступил», она всю жизнь писала стихи, музыку знала в пределах «джентльменского» набора интеллигентного человека, тем более что ее мама обладала настолько серьезным голосом – контральто, что ей настоятельно рекомендовали учиться пению, но она выбрала Высшие женские курсы. Уже очень пожилой – лет 85-ти, она иногда на даче начинала петь что-то из романсов, а ее дочь, моя бабушка, обычно, всплескивая руками, говорила: «Мама, только не надо!..».
Позже, уже в годы учебы в Московском университете, пристрастие моей мамы к симфонической и камерной музыке окрепло благодаря именитым сокурсникам, с которыми ей хотелось общаться и соответствовать их уровню образованности, в том числе музыкальной. Среди них была дочка выдающегося пианиста Эмиля Гилельса, а также выросший в Кремле внук Ленгника, бывшего члена правительства при Ленине, работника Наркомпроса в 1920-1930 годах, который в детстве, катаясь на горке, кричал кому-то из сильных мира сего: «С дороги, куриные ноги!». «Золотая молодежь» интересовалась горными лыжами, альпинизмом, симфонической и инструментальной музыкой. Ее представители знали, что Шопена надо слушать в исполнении Эмиля Гилельса, а фортепианные произведения Бетховена – в исполнении Святослава Рихтера. Без тени сомнения они называли дирижеров, у которых Бетховен звучит энергично, как надо, а у кого его музыка безвольна, как Шопен… Они ходили на концерты в консерваторию, вот мама сними и пристрастилась. Хотя нельзя сбрасывать со счетов радио, оно до войны, во время войны и после войны передавало много хорошей классической музыки, а мама, как и я впоследствии, не отлипала от радиоприемника…
Так что «Жизель» в моей жизни появилась скорее вопреки, чем благодаря чему-то. Наверное, я впервые увидела этот балет во время очередных гастролей в Благовещенске Бурятского театра оперы и балета в конце 1960-х годов. Жизель танцевала замечательная прима-балерина Лариса Сахьянова, о которой говорил весь город. Она была техничная и эмоциональная танцовщица, очень нравилась публике. Помню, что с ее спектаклей я уходила в полном восторге. Почему-то в первый раз мне больше всего запомнилась сцена из второго действия, где виллисы в исполнении кордебалета продвигаются навстречу друг другу мелкими прыжками на одной ноге с поднятой назад другой, так что длинные легкие юбки образуют белый полукруг. Сейчас я понимаю, что такой эффект создает сочетание гениальной музыки и гениальной хореографии. В большинстве театров в этот момент публика всегда аплодирует.
Этот балет стал «моим» сразу. Пока мы жили в Благовещенске, я смотрела его каждое лето, когда из Улан-Удэ приезжал театр с гастрольными спектаклями. Уже в Ульяновске у меня появились две пластинки с записью музыки «Жизели». Помню, как я их бесконечно ставила, когда с маленькой дочерью бюллетенила из-за ее бесконечных простуд, и мы вместе танцевали под эту музыку. Нам обеим это занятие очень нравилось.
Несколько раз мне довелось увидеть «Жизель» в Большом театре. Запомнился спектакль конца октября 1999 года. Я тогда выиграла Соросовский грант и ехала на стажировку в Будапешт. Вылетала, естественно, из Москвы, поэтому заехала к бабушке и в свободный вечер накануне отлета попала на «Жизель».
Театр был в преддверии ремонта, кажется, тогда он тоже пытался получить какую-то зарубежную помощь, потому что от спектакля у меня осталось странное впечатление: танцевали прекрасно, но костюмы выглядели какими-то припыленно-выцветшими, пол на сцене словно состоял из заплаток, роспись около люстры отслаивалась… Казалось, что всем спектаклем театр отправлял куда-то в зал послание: «Посмотрите, как мы изумительно танцуем, но как у нас все неустроенно, недостойно нас!».
Когда, в начале 2000-х, выйдя замуж за своего бывшего сокурсника по Благовещенскому мединституту, я вновь оказалась в городе своего детства – Ленинграде-Петербурге, то вскоре пошла смотреть «Жизель» в заинтриговавший меня Эрмитажный театр. Именно тогда я поняла, что люблю второе действие больше первого, хотя раньше было наоборот. Жертвенная любовь Жизели и прощение нечаянно погубившего ее человека, который ощутил свою вину и покаялся, тронули меня тогда до глубины души. Вплоть до этого момента я не обращала особого внимания на исполнителей, на трактовку образов, на хореографические и драматические нюансы. И тут вдруг откуда-то узнала, что в Мариинском театре дают подряд четыре «Жизели» с разными балеринами. Я успела на две – с Ульяной Лопаткиной и Марией Ширинкиной. Обеих я видела в театре в первый раз. Потрясающе хороша была Ульяна Лопаткина во втором акте – такой прочувствованный танец, плавные летящие легкие движения, но мне не хватило щемящей устремленности на партнера, без которой не возникает в финале ощущения радости, что все хорошо закончилось. И особенно меня огорчило первое действие, где веселая, жизнерадостная, искренне влюбленная девушка ликует, переживая свою первую любовь, а потом, потрясенная предательством, теряет рассудок и умирает от разбитого сердца. «Где же эта девушка?» – думалось мне…
И я срочно взяла билет на другой спектакль. Про Марию Ширинкину я знала, что она представительница Пермской балетной школы, которая славилась удачным сплавом вагановской академичности и московской эмоциональности. И на спектакле я была поражена, как это очевидно проявляется в танце. Я про себя назвала эту балерину в роли Жизели – Жизель Жизелевна. Настолько она оказалась органична в первом действии и проникновенна во втором. Как зритель я была покорена созданным ею образом.
Именно тогда у меня появился диск с записью музыки балета в исполнении Амстердамского театра балета (почему-то в магазинах долго продавалась именно эта запись). Когда я отправлялась на машине в командировку по области в филиалы вуза, где преподавала, эта жизнеутверждающая прекрасная музыка, которая нередко гремела у меня в салоне non-stop, скрашивала бесконечную дорогу.
Конечно, я смотрела по телевидению балет «Жизель» в постановках театров мира – все, что показывал канал «Культура». Накупила видеодисков с разными версиями этого балета, не одну ночь провела в Интернете, выискивая наиболее интересные записи с выдающимися танцовщиками прошлого и настоящего.
В самое сердце меня поразила версия «Жизели» Рудольфа Нуриева, исполненная в Мюнхенском театре (она полностью есть в Интернете). Помимо того, что он временами танцует, припадая на одну ногу (известно, что танцовщик часто танцевал с серьезными травмами), он еще и образ Альберта трактовал как «гадкого мальчика», который, походя, решил развлечься с хорошенькой пейзанкой, трусовато ретировался застуканный невестой «на месте преступления», а потом потрясенный смертью Жизели поддался первому порыву и покаянно отправился с цветами к ней на могилу. Но, почуяв смертельную личную угрозу, от которой ценой своей вечной жизни как виллисы его спасает обманутая им девушка, вновь предал ее. Это очень красноречиво выражено у Нуриева – Альберта. В финале прощального танца он берет Жизель «под белы рученьки» и ставит на могилу, словно говоря: «Иди, дорогая, скорее туда, где тебе и место». Умерла, так умерла… Да, для романтического балета такой цинизм – это перебор.
И я очень расстроилась, когда увидела недавно похожую трактовку у моего любимого танцовщика Леонида Сарафанова (раньше ее у него не было). Думала, мне показалось, но он сам подтвердил, что взял кое-что для роли Альберта у Нуриева, на одной из встреч с друзьями Михайловского театра, выложенной в Интернете.
Интересна запись «Жизели» с Галиной Улановой  и Николаем Фадеечевым, сделанная в 1956 году в Лондоне во время первых гастролей Большого театра. Очень изящно, очень профессионально, очень технично танцует великая Уланова, хотя там ей уже 46 лет, хорош и Фадеечев. Но испорченный атлетизмом мужского балетного исполнительства современных танцовщиков и виртуозной техничностью сегодняшних балерин, зритель ждет чего-то большего (хотя это неверно с исторической точки зрения).
Потом мне попался диск с советской записью «Жизели» в Большом театре, где танцевали как-то дежурно, словно работу делали. Оркестром дирижировал Альгис Жюрайтис, и я не узнала знакомую музыку – смазанные акценты, вяло проигранные мелодии, какие-то скомканные, исполненные без блеска фрагменты удивительной музыки Адана. Тут я впервые поняла, почему моя мама часто нелестно отзывалась об это дирижере… Диск я сразу же куда-то пристроила.
Не понравились и некоторые зарубежные постановки этого балета. Американская удручала глобальным непониманием сути происходящего в балете и какой-то механической виртуозностью.
Но ужаснее всего была датская версия, где на прекрасную светлую жизнеутверждающую музыку Адана поставили мерзкий балет с новым либретто и новой хореографией. Второе действие перенесли в сумасшедший дом, где Жизель для профилактики окунали в ванну, лечили всякими вполне узнаваемыми способами, а она искаженно вспоминала ушедшее. В хореографии тоже был полный финиш. Все самые некрасивые, неизящные движения, противоречащие классическим балетным позициям и па, были задействованы в танце. Вместо выворотности – движения носками внутрь, вместо плие – уродливые приседания враскоряку. Вдобавок, чтобы сподвигнуть зрителей бежать в театр, добавили эротический элемент. Жизель, катаясь по сцене с боку на бок, не эстетично, но красноречиво сучила ногами и, видимо, представляла себе желанного суженного, который появлялся в финале – сначала лежащим на сцене в абсолютно обнаженном виде, потом стоящим к зрителям спиной, а затем – уже во всей красе передом… Обидно было за Адана, который, наверное, переворачивался в гробу от таких выходок озабоченных потомков. Хотелось после этого спектакля спросить: «А самим написать музыку к этой либреттной галиматье слабо?» Пишите ее сами, господа, и издевайтесь над ней, как хотите, если автор позволит. Или изначально понятно, что зрители клюнут только на название вечного шедевра и великое имя его создателя. Поэтому примазываются к чужой славе, мошенничают под видом «нового прочтения»… А ведь есть примеры протрясающих новых балетов, как созданных с нуля («Герой нашего времени» в Большом театре), так и переосмысленных талантливыми современниками (балет «Светлый ручей» в хореографии Алексея Ратманского).
Я вообще пришла к выводу, что некоторые особенно удачные музыкальные – оперные и балетные – спектакли нужно охранять, как ЮНЕСКО охраняет архитектурные памятники, чтобы зритель мог дыхнуть там свежего балетно-оперного воздуха после удушающего смрада творений некоторых горе-новаторов. Особенно это касается государственных академических театров. Они же – хранители эталонов культуры. А если хочется поэкспериментировать – создавайте свои труппы, как Дягилев, эпатируйте публику на свой страх и риск, а не опирайтесь на легкие государственные деньги, ищите спонсоров под эти постановки, и не подстилайте солому авторитета великих театров для смягчения зрительского неприятия.
Для любителей современной хореографии ведущие театры ставят балеты выдающихся хореографов ХХ и ХХI веков. В Мариинке, например, не первый сезон идет балет «Парк» в хореографии Анжелена Прельжокажа, поставленный на музыку Моцарта (все-таки великого Моцарта!), где артисты должны танцевать эротику и даже больше. В одном из выпусков телевизионного конкурса «Большой балет» его победители, прекрасные солисты Мариинского театра Рената Шакирова и Кимин Ким, исполнявшие фрагмент из этого балета, выслушали упрек от жюри, что они танцевали про любовь (и замечательно танцевали), а надо про секс. И было видно, что артистам было как-то неуютно…Но если, в другом выпуске, про исполнение балета «Маргарита и Арман» Кристине Шапран говорили, что она, конечно, слишком молода, чтобы полностью понять содержание, то в этом случае про «Парк» это даже никому в голову не пришло, а танцовщики в силу молодости тоже явно не были умудрены богатым сексуальным опытом … Возможно, другие танцовщики Мариинки в этом балете танцуют про секс. И желающие это увидеть могут свободно это сделать. И не надо уродовать лучшие классические балетные образцы.
Самую трогательную «Жизель» я увидела в этом году в Михайловском театре на дневном спектакле. Я хотела посмотреть в этом балете Марио Лабрадора, американского танцовщика в труппе этого театра. Он меня заинтересовал, когда я выискивала в Интернете записи знаменитого па де де «Венецианский карнавал» из балета Цезаря Пуни «Сатанилла». Мне тогда хотелось понять суть происходящего между персонажами. И я напала на запись с конкурса молодых артистов балета в Варне в 2013 году. Там молодой задорный мальчик из Петербурга со странной нерусской фамилией вылетал к швейцарской партнерше Лауре Фернандес (в этом году закончившей Вагановское училище), посылал ей воздушный поцелуй и начинал с ней флиртовать, выделывая при этом весьма сложные па. Имя я запомнила, видела его потом в качестве корифея в разных балетах Михайловского театра, а тут его заявили в «Жизели». Но перед спектаклем выяснилось, что Марио Лабрадор танцевал накануне, а в этот день главные партии исполняли Анастасия Соболева и Виктор Лебедев. Их я видела только по телевизору в конкурсе «Большой балет», и меня подкупил рассказ Анастасии, в котором она объясняла, почему они с Виктором танцевали классику в выпуске, когда остальные исполняли какую-то квадратно-прямоугольную современную хореографию: «Виктор очень просил: «Хочу «Баядерку»! Хочу «Баядерку»! Хочу «Баядерку»! Я не могла не пойти ему навтречу». Тогда я поняла, что классику они не только хорошо танцуют, но и любят. И с легким сердцем пошла, как я считала, на «детский» дневной спектакль. Но это была лучшая «Жизель» в моей жизни! Если бы кто-нибудь мне сказал, что в конце первого действия и особенно в конце второго я буду плакать от наплыва чувств, я бы засмеялась ему в лицо… Но я плакала. Между танцовщиками был такой магнетизм, такая органичная эмоциональность, такая нежность, что им нельзя было не поверить! При этом оба так потрясающе танцевали, а Виктор Лебедев внешне так соответствовал образу молодого графа, что от него глаз нельзя было отвести. Его Альберт был увлекающимся влюбленным юношей, который пришел в ужас от того, что натворил, искренне скорбел и раскаивался, вновь влюблялся в свою Жизель-виллису, не хотел отпускать ее навечно… А Жизель Анастасии Соболевой была жизнерадостной и искренне любящей, доброй девушкой, которая даже в сцене безумия сохраняла любовь к обманувшему ее возлюбленному. В облике виллисы она стала равной благородному юноше по душевной щедрости и великодушию. В исполнении этих артистов спектакль стал гимном любви и прощения, который и героя – Альберта – сделал лучше и зрителю дал ощутить силу этих чувств. Вот уж никогда не знаешь, где испытаешь великое потрясение.
Конечно, я ходила на «Жизель» с неподражаемой Анжелиной Воронцовой в Михайловский театр, и наслаждалась ее легким изящным танцем. Видела я этим летом и потрясающую «Жизель» с несравненной Дианой Вишневой и ее обаятельным партнером из Гранд Опера – Матью Ганьо. Это были незабываемые спектакли!
Нашла в Интернете записи спектаклей театра Ла Скала с Дианой Вишневой и Сергеем Полуниным, Большого театра со Светланой Захаровой и Леонидом Сарафановым, а также Новосибирского театра с Натальей Осиповой и Сергеем Полуниным. Все это звезды первой величины в мировом балете. Каждый из них был по-своему замечателен. Причем, особенно понравились Наталья Осипова и Сергей Полунин. Опять возникло ощущение удивительного магнетизма между партнерами, ориентированности друг на друга, наэлектризованной чувственности. Запись почему-то мне напомнила спектакль в Михайловском с Анастасией Соболевой и Виктором Лебедевым.
Через некоторое время я прочитала в Интернете, что Наталья Осипова и Сергей Полунин объявили в интервью, что они и в жизни стали парой, а недавно от своих театральных друзей услышала об обручении Анастасии Соболевой и Виктора Лебедева. И подумала: «Настоящие чувства не скроешь, их интуитивно чувствует зритель, и они делают спектакли незабываемыми».
У меня есть любимый видеодиск с балетом «Дон Кихот» в исполнении артистов Мариинского театра Олеси Новиковой и Леонида Сарафанова, который я называю терапевтическим (спектакль записан в 2006 году). Я всегда его смотрю после балетного спектакля, в котором меня что-то не устроило или огорчило. Для меня это исполнительский балетный эталон: виртуозная техника, которая дает свободу для эмоционального окрашивания танца, азартная манера исполнения (такой удивительный кураж), игривая веселость и явное удовольствие от того, что они делают. И я не удивилась, когда в интервью Леонида Сарафанова прочитала, что в детстве он мечтал танцевать только в «Дон Кихоте». Когда я купила этот диск, я ничего не знала о танцовщиках, кроме того, в каких театрах они танцуют. Я, вообще, опасаюсь лишних сведений о любимых артистах, писателях, композиторах. Порой, это мешает воспринимать их творчество, которое, нередко существует, словно, независимо от их земной личности, будто, в нем реализуется их некая идеальная сущность, к которой каждый из нас стремится, но в бренной жизни она будто растворяется в ежедневной рутине и суете. Но здесь был, как раз, иной случай. Мои любимые танцовщики Олеся Новикова и Леонид Сарафанов в этом спектакле так страстны в каждом движении, так жизнерадостны, так эмоциональны, что это передается зрителю. И зная сегодня, что они уже много лет женаты и имеют троих детей, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что поражающий энергией их искрометный танец отражает не только их высочайший профессионализм и талант, то и искренний интерес друг к другу и состояние души танцовщиков!
А «Жизель» – это как любимая сказка, которую всегда можно взять с полки и почитать… И балет, к счастью, тоже можно всегда посмотреть. В театре, в Интернете, в записи на видео. И облиться слезами над прекрасным вымыслом!