Пришлю вам десяточку...

Раздался звонок в квартиру:

-Здравствуйте, у вас в квартире труп? – спросил меня молоденький полицейский.
- Вы ошиблись. У нас ничего такого нет.

Закрыла дверь. Но через мгновение в нее снова позвонили.

- Вы знаете, у меня тут написано, что у вас труп.
- Я ничего не знаю, мне не до того. У нас никаких "трупов" нет.

Третий звонок в дверь меня разозлил совсем. Ну сколько можно надоедать людям, которые прощаются с любимым человеком?!

- Вы меня простите, сказал снова полицейский, но я перезвонил, уточнил, все верно: у вас должен быть труп.

Наконец я поняла:

- Это вы что, про мою бабушку что ли? Но она – не "труп"!
- Мне все равно как у вас ЭТО называется, но я должен посмотреть на вашу бабушку.
 
-Вот так бы и сказали...Она … она.. и я не знала какое слово можно подобрать теперь к человеку, присутствие которого еще недавно было в моей жизни таким привычным и несомненным. Теперь она лежала особенно торжественная, красивая, убранная, как невеста, с легким выражением блаженства и легкости на лице. С каждым часом, казалось, она светлела все больше.

Полицейский улыбнулся. Он начал тоже понимать.
- Вот, посмотрите,- я провела парнишечку в форме в комнату бабушки, пытаясь безуспешно удерживать слезы.
...

Бабушка заболела дней десять назад. А еще за месяц она сказала, что ей пора умереть. Но не потому, что что-то было не так. Просто она прожила свое и решила, что уже хватит.

Я росла в деревне, с другой бабушкой–шацкой  казачкой. Так что была подготовлена. Моя деревенская бабушка начала готовиться к переходу в лучший мир еще лет в сорок. Чтобы не уйти кое-как, а быть уверенной, что оденут и отпоют ее как подобает, а поминальная трапеза будет как у всех, из пяти смены блюд, лет с трех она меня брала на все похороны и поминки, какие были у нас в Слободе.

Ее же собственная мать исправно водила меня ребенком в храм, учила и записочкам, и псалмам. Так что к самому главному делу казачки - быть достойно погребенной и поминаемой в храме во всех положенных случаях, мои шацкие бабушки готовились столько времени, сколько я вообще себя помню.

Менее успешно была обучена ими и моя мать.

Так что ни мысль о смерти, ни подготовка, ни поминальные торжества не были в нашей семье пугающими, а только, порой, несвоевременными. Вроде как: «Ты что, опять все деньги раздала? Все старики себе на смерть копят!» - говорила еще месяц назад моя мама своей маме - городской и невоцерковленной бабушке.

- Да, помру и буду лежать с наглой мордой: изволите принять, не удержалась! Буду мешать – вынесете, - ответила бабуля. – А я еще Олечке на брючки новые дам!

Но меня пугало в предстоящей бабушкиной смерти не отсутствие денежных накоплений, а то, что эта моя городская бабушка не была готова и не хотела причащаться.  А также исповедоваться и собороваться тоже. Пока она была в добром здравии, я часто подсаживалась к ней, чтобы поговорить о вере и возможном причастии.

- Я в этом НИЧЕГО не понимаю, - отрезала бабушка. Я знаю, что есть какая-то сила, которая управляет миром... Нет, ты послушай, - тут бабушка начинала свою проповедь о том, как удивителен мир, в котором мы живем, какие в нем удивительные законы, и о том, что нужно жить честно, чтобы не стыдно было перед этой великой и светлой силой.

С ее стороны это были не просто слова. Она всегда была честна и аккуратна. Совсем маленьких нас бабушка учила тому же. Учила уважению соседей, любых людей, учителей... В какой-то миг я поняла, что бабушка даже к своим обидчикам не применяла уничижительных слов. Она как-то очень уважала любого человека, находила оправдание любым поступкам.

И очень уважала хлеб, пекла пирожки и угощала ими всех, кого могла угостить. В церковь же она приходила только, чтобы отстоять службу по кому-нибудь из усопших.
Зачем я это пишу?

Я хочу рассказать, как наша бабушка первый и последний раз сознательно  приняла причастие. И было это за неделю до смерти.

Она слегла с инсультом. Врачи сказали, что, учитывая ее возраст, сопутствующие заболевания и степень поражения, надо готовиться к скорому концу. Я в это время сама лежала в больнице, ожидая операции. Но внезапно, доктор сказал, что перенесет мою операцию на день и отпустил меня домой ровно на сутки.

- Бабушка, тебе позвать священника? – спросила я, - И она закрыла и открыла глаза. Это было «Да».

Был снежный февраль. Я нашла знакомого с машиной, мы приехали среди дня в храм. Наобум, не зная, кого там застанем.

К нашему удивлению, по пустой церкви ходил взад-вперед, будто ожидая кого-то, в полном облачении, отец Вениамин.
 
Я начала рассказ про бабушку.
-Да, да, - ответил он,  - я ждал вас.

Но мне было некогда удивляться.
- А когда последний раз причащалась ваша бабушка? – спросил священник, сидя в тряской машине.
- Наверно тогда же, когда и крестилась, - ответила я отцу Вениамину, который очень удивился:

- Надо же! Ну, не нам, не нам судить, каждого Господь спасает по-своему…
Батюшка исповедовал и причастил мою бедную бабушку, которая, в общем, могла только закрывать и открывать глаза.

Я попыталась дать денег.
- НЕ ВОЗЬМУ! Нет, нет и нет! – отрезал отец Вениамин, уходя от нас. Каждого Господь ведет по-своему. Это дело Божие!

Он ушел. А бабушка смотрела на нас посветлевшим взором. И вдруг заговорила. Она сказала, чтобы мы поели.

На второй или третий день после похорон она как-бы приснилась, а может, в каком-то тонком сне пришла в мою мысленную реальность. Был вечер. Ее розовый домашний сарафан, в котором она пекла пирожки, сиял жемчужной росой. Она была спокойной, но как бы сосредоточенной.

- Бабушка, как же я тебе рада!
- Дуру-то из меня не делай!Я прекрасно знаю, что умерла. Близко ко мне не подходи. Вообще-то мне к вам нельзя, - сказала бабушка. - Но я ненадолго... слушай внимательно. Тут она предупредила меня о трех событиях моей жизни, два из которых сбылись точь-в точь, как она сказала. А одно предупреждение я забыла.

Второе из этих предупреждений совершенно личное, а вот первое я могу рассказать.

Бабушка сказала, что лето будет тяжелое, а мы будем очень страдать, пока она не пришлет нам десяточку.

Чего бы это значило? - В тот момент я не могла понять.

Буквально на следующий день на работе я думала о бабушке. Тут ко мне подошел начальник отдела по профилактике правонарушений нашей таможни.

- Юлия Александровна! Вы должны нас спасти!
- Что еще?

- В соответствии с указом Президента...о патриотическом воспитании граждан и в соответствии с приказом Федеральной таможенной службы, а также...
- Ну чего сделать-то надо?

- Мы просрочили... у нас конкурс, участие обязательно!
- Конкурс чего?

- Литературный конкурс: "Война в жизни моей семьи"!
- Когда сдавать?
- Сегодня!

Я просто написала все, что помнила о том, как моя бабушка пережила войну будучи подростком. Когда я писала все это, слезы текли и капали с моего подбородка...
...

Лета такого никто не ждал. Я все это видела впервые. Это было лето 2010 года. Горели леса. Мы все жили как в аду.

Особенно плохо было дома, в нашей пятиэтажке без кондиционеров и без вентиляторов. Жара за тридцать и дым, дым...

...

В один из таких дней приемную начальника таможни, где я печально сидела, огласил крик:

- Первое место! У нас первое место во всероссийском конкурсе! И приказ - премировать победителя в размере 10 тысяч рублей...

...Спасибо, бабушка, за десяточку...

После работы я побежала в магазин бытовой техники.

- Вентиляторов нет, очистителей воздуха тоже,- отрезал продавец.

Мой взгляд упал на некий агрегат, который стоял на одной из полок:
- А это у вас что?

- "Бонеко"...ой, очиститель? Откуда он тут взялся? Наверно, залежался в подвале. Вы будете покупать?
- Конечно!

Остаток тяжелого лета мы спали, подобно лепесткам ромашки, на матрасах вокруг очистителя воздуха "Бонеко". А утром я вымывала из него желто-коричневую гарь...

Настолько же предельно точна оказалась бабушка и во втором предупреждении...и в третьем.

Нет, я не вспомнила то, что она сказала после смерти сразу. Она пришла еще раз. Предупредила, что скоро таможню нашу закроют, и сказала, чтобы мы не перетруждались: дело давно решено.

Честно говоря, ничего глобального, такого, без чего бы я не могла жить, мне все-таки бабушка не сказала.

Так зачем она прорывалась ко мне с таким усилием сквозь миры?

Не зачем, а почему. Потому, что страшно нас всех любила. Самоотверженно, до последних сил, жила ради нас. И знала, что мы тоже очень по ней скучаем. По другому существовать она уже не умела.

Каждый раз, находясь за границей, в больнице, в любом другом месте мы звонили ей - просто, чтобы услышать этот бодрый, всегда включенный в нашу жизнь голос.

Скорее всего, она и не знала, что то, что она делала после смерти, доступно только святым, каковой она, в общем-то не была.

Но тот, кто любит, всегда способен на большее.

И еще - великое благо - уйти из этого мира из своего дома, находясь в своей кровати, в свое время, в окружении родных. Таких людей называют семейными патриархами.

При любых трудностях мы идем к ней на могилу. Становится легче...

...Именами таких людей называют детей. Мою бабушку звали Вера.