Я стала снова мамой! Из записок одинокой женщины

Часть вторая.
5
Представление вчера было просто класс! Я давно такого потрясающего цирка не видела. Понравилось всё – от клоунады до моей любимой воздушной акробатики. Почему-то я больше всего люблю в цирке именно воздушную его часть. Наверно, потому, что проделать все те кульбиты, которые проделывают гимнасты под куполом цирка, – это тоже самое, что проделать фигуры высшего пилотажа. И ты смотришь на это зрелище – и у тебя глаза и рот сами собой открываются от того волнения и удивления, которые ты испытываешь, видя и мастерство артистов, и понимая всю опасность их дела. Сто раз прошу извинить меня читающую публику, но я, в силу моей эмоциональности, никогда не запоминала, что видела под куполом. Так что описать эту часть я не смогу. 
Но зато мы с Машулькой от души нахохотались, например, над тем, как группа дрессированных пуделей играла в волейбол. Выглядела эта картинка так: восемь пуделей стояли четыре на четыре по разные стороны волейбольной сетки. Разумеется, сетка была сделана под рост собак. Вот дрессировщик кинул одной собачей команде мяч – она его подхватывает носами, посылает противникам, те отбиваются, иногда и первая, и вторая команда получала голы… Словом, хохма была просто уморительная! Но не менее сильно мы смеялись над тем, как медведь рисовал портрет одной из зрительниц. Ей-богу! Сидит косолапый перед мольбертом, напротив него девушка и вот мишка, держа в лапах кисточку, рисовал эту девушку. Что у него из этого вышло – один бог знает, но у нас с Машей была просто дикая, как она сказала, уваляшка. Словечко, кстати, довольно забавное! Вечер был тёплый, но не жаркий – гуляй не хочу! И вот, выйдя из цирка, мы с Машей пошли гулять не спеша по вечернему городу, болтая о самых разных мелочах… Однако того, чего я ждала от Маши, я пока не услышала. Ничего, подождём! Время ещё есть. Устав, наконец, мы поймали машину и поехали восвояси.
***
После похода в цирк мы с Машей все следующие две недели уже более активно искали интересные мероприятия, куда бы мы могли ещё пойти. В самом деле, скучно тупо только и делать, что ходить на пляж, после купания идти в гостиничный буфет жрать, потом отлёживаться в номере, как коровы на лугу до той поры, пока жара не схлынет… Хотя на счёт коров я, пожалуй, круто погорячилась. Да, после завтрака мы отдыхали, но даже отдыхая, мы то читали, то я Машу учила вязать (ради чего она во время одной из прогулок купила спицы и нитки в магазине «Мастерица»!), то она меня учила рисованию… Так что праздно мы точно не лежали. Впрочем, если на улице было не так жарко, мы тогда ходили гулять до самого обеда. Чаще всего мы гуляли по набережной, смотрели новые работы художников. Однако иной раз могли и в город выбраться – глянуть, что там есть интересного. Так, совершая эти городские вылазки, мы один раз наткнулись на афишу, где говорилось о концерте здешней бардессы Марианны Великановой в доме культуры (кстати говоря, хороший концерт был: и сама певица была весьма красивой, светловолосой женщиной, с приятным, глубоким голосом, и песни были разноплановые, душевные!), второй раз нас пригласили на экскурсию по городу (тоже не зря пошли: паренёк-гид и историю города хорошо знает, а главное – разговор его был свободным, лёгким, интересным… Не было ощущения, что ты сидишь на скучной лекции), третий раз мы увидели афишу с рекламой новой нашей любовной мелодрамы – и пошли в кино… Так что, как можно видеть, мы время зря не тратили.      
***
Хотела бы подробнее рассказать об экскурсии по городу (или, пожалуй, о наиболее ярких её моментах). А такие были! Нам с Машей, например, очень понравилось в парке скульптур. И хотя я в отличи от Маши не художница, но и сама очень люблю посмотреть на красивые, где-то изящные, где-то наоборот, мускулистые слегка, наверно, брутальные фигуры… А Маше в том парке и вовсе было раздолье в плане рисования: глянь туда – там увидишь юную гимнастку с мячом, глянь сюда – встретишь, скажем, собаку, с оттопыренным ухом, будто бы к чему-то прислушивалась, и так далее. Словом, не хуже, чем на набережной! После той экскурсии мы с Машей сами ни раз в этот парк ходили. Где нам ещё понравилось и что запомнилось? Нам и понравился, и запомнился корабль под алыми парусами, на котором Грей приплыл за Асоль и увёз её в далёкие края, где они будут счастливы. Кстати, эти двое, пусть и отлитые из металла, но тоже были, стояли как раз на корме и махали руками, прощаясь с этой землёй. На корабль вела лесенка – и желающие могли попасть на борт и сделать фотосессию. Чем мы с Маше непременно воспользовались! Мы снимались попеременно и у мачты, и на носу, и у штурвала… Единственное место, где я не снялась, была корма, рядом с Греем, объясняя тем, что я старовата для него. Однако же Машу я там сняла, для чего сошла на берег.
– Будем надеяться, что девушка не сердится на нас, что вы меня с её принцем сфотографировали, – пошутила Маша.
Словом, мы обе были очень довольными проведённым днём и новыми впечатлениями, хотя и порядочно уставшими в тоже время.
6
Я бы очень попросила читающую публику понять правильно мои слова, которые я сейчас напишу, и не относиться к ним, как к откровениям сумасшедшей! Слава Богу, с рассудком у меня полный порядок. Впрочем, если кто-то всё же подумает наоборот – пусть это останется на его совести. Однако пусть этот человек имеет ввиду: если он дерзнёт сказать свои мысли в слух – и оскорбит меня или Машу, то я в долгу не останусь, как пить дать.
 Прошла неделя, которую мы с Машей провели вместе. Не знаю, как ей со мной, а мне с ней эту неделю было хорошо! Я поймала себя на такой мысли, что я полюбила эту девочку. Господи! Если бы ты мог её сделать моей дочерью, я бы была тебе благодарна до самой смерти. Чего бы я ни отдала за то, чтобы по-матерински заботиться о ней, любить её, ласкать, плакать и смеяться с ней, жалеть её и помогать ей во всём, в чём смогу… Словом, делать всё то, что должна делать каждая настоящая мать! Кто-то, наверно, скажет, что я просто пожалела сиротку. Пусть будет так, если ему так хочется понять мои чувства! Мне не стыдно будет это сказать в глаза данному человеку, потому что я сама хлебнула этого житья с лихвой. Равно, как мне не стыдно сказать то, что я боюсь одинокой старости и всей душой не хочу после отпуска возвращаться в пустоту, в квартиру, где больше никого отныне нет. Знаете, когда-то у одного японского поэта я прочла такое хокку:
«Зачем мне создатель дал сердце,
Когда и тепло, и любовь
Его я раздать не могу?».
И тоже я смело могу сказать о своём сердце: зачем оно будет биться у меня в груди, если мне некому будет дарить его любовь и тепло? Я так не хочу. И первое, что я сделаю, вернувшись домой, – заведу собаку. Плевать, что её надо выводить дважды гулять – приноровлюсь! Зато я буду не одинока и буду знать, что дома меня ждёт мой любимец или моя любимица. 
***
Не знаю, почему, но вспомнилось: пару дней назад, вечером, отдыхая в номере после ужина, я читала, а Маша смотрела телевизор. Шло очередное ток-шоу, которых сегодня на телевидение, как не ловленных мышей. В какой-то момент я прервала чтение и посмотрела на Машу поверх книги: её глаза были не то, чтобы вовсе пустыми… я бы назвала их безынтересными к тому, что болтают с экрана; да и вообще выражение лица у неё было таким печальным, как будто бы она была больна или её обидели, или у неё кто-то умер, кого она очень сильно любила. Если по совести, я просто не смогла остаться равнодушной ко всему этому – и потому, отложив книжку, я встала с кровати и подошла к Маше.
– У вас всё в порядке, Маша? – спросила я её.
– Да, вполне, – ответила мне она, вяло улыбаясь. – А что?
– Да просто вы почему-то грустная лежите – и я подумала, может, вы приболели, – сказала я.
– А, нет, всё в норме, не беспокойтесь, тётя Таня! – сказала Маша. «Может, вы чего-нибудь хотите?» – хотела спросить я, желая проявить ещё не забытую материнскую заботу и ласку, но удержалась, дабы не быть навязчивой, и пошла уже на своё место, как вдруг Маша меня окликнула и сказала следующие:
– Тётя Таня, знаете, чего я очень-очень и давно хочу? Обнять и поцеловать вас. Просто так, потому что…   – тут она почему-то осеклась, но, собравшись с духом, всё же досказала. – Потому что вы добрый человек. Можно? Пожалуйста...
Я вмиг дала согласие. Почему? Да потому, что я услышала в словах этого в общем-то ещё маленького, одинокого, но при этом очень доброго человека нормальное желание любви и тепла, ласки, которых он, как и я, не получил в своё время, и поняла его. Но самое главное, что я поняла, – это то, что этот маленький человек сам меня за что-то полюбил, но почему-то не решился этого сказать. Маша несколько раз попеременно поцеловала меня в обе щеки, я сделала с ней тоже, потому что… просто обрадовалась этой нежности. После чего мы прижались друг к дружке и тихонько плакали, сидя на кровати. Не буду отрицать, что я сама в душе была счастлива, когда обняла эту девочку и гладила её тихонько по спине. И если бы мне была-таки судьба умереть одной, я бы и эти поцелуи, и эти объятья со слезами на глазах вспомнила, как одно из самых светлых мгновений моей жизни.
– Поймите, тётя Таня, – начала Маша, проплакавшись, – я не виновата в том, что моя жизнь так по-дурацки сложилась, что у меня нет ни одной родной души и мне даже некому сказать «Я тебя люблю». Я очень верила, что у меня будут папа и мама, что я ими буду любима и сама полюблю их; я представляла себе, как мы все вместе будем по выходным гулять где-нибудь, играть и так далее, как я и мама будем по-дружески болтать о чём-нибудь, обниматься и целоваться… Я очень ждала моих родителей и до последнего верила, что они у меня будут.
Боже, сколько слёз, горечи и боли было в этих нескольких словах! Особенно в последних.
– Я понимаю тебя, мой котёночек, – был мой ответ Маше. – Я бы и сама отдала многое за то, чтобы у меня были и родители, и дочка, и я бы им всем могла говорить, что люблю их. Поэтому я тебя хорошо понимаю. 
– Спасибо, тётя Таня, – сказала Маша и поцеловала меня ещё раз. – Если честно, мне так тепло в ваших объятьях, что так бы и заснула в них.
– А и засыпай, если хочешь! – смело сказала я. – А я тихонечко с тобой полежу.
– Может, вы ещё мне сказку расскажете или колыбельную споёте, – шутя сказала Маша.
– А за мной и это не заржавеет! – отвечаю невозмутимо. И Маша мне ответила согласием, поскольку ей самой очень хотелось хоть немного понежиться в тепле моих объятий.
Расстелив постель и переодевшись в лёгкую пижаму, состоящую из шортовидных трусиков и рубашки, Маша юркнула под пододеяльник. Я же легла поверх него, со всею нежностью прижав её к себе. И тут мне вспомнилась колыбельная, которую для нас с Аней придумала Вера и подарила нам на 8-е марта. Я пела эту песню Анютке всегда, даже когда она уже выросла, но в минуты плохого настроения эта песня была просто утешительной. Вот она:
«Спи, моя дочурка,
На руках моих,
Ночь пришла на землю –
И весь мир затих.
И, тебя качая,
Девочку мою,
Я шепчу на ушко,
Что тебя люблю.
И пока с тобою
Будем мы всегда –
Ни почём нам станут
Горе и беда!
Спи, моя дочурка,
Глазки закрывай!
Я с тобой, родная!
Спи же, баю-бай!».          
Допев последние слова, я и сама вскоре тихонько заснула рядом с Машей, по-матерински обняв её. Ведь и мне в этот момент было тепло и хорошо. 

7
Наступило утро. Солнце уже во всю освещало всё городское пространство и хоть сейчас же лети к морю купаться и валяться на песке! Надо сказать, что я часов с четырёх лежала раскрытыми глазами: не спится – и хоть ты тресни! Чтобы не случилось такой неприятности, я тихонько встала с постели, взяла с моей тумбочки очки, блокнот и ручку, а после один из стульев и осторожно вышла на балкон, где, удобно устроившись, стала делать запись в моём дневнике.
***
Маша спит, как ребёнок – положила ладошки под мордочку и сладко посапывает. Пусть поспит! Что я думаю о том, что было вчера вечером? Одно могу сказать честно и точно: я не вижу в этом ничего плохого и ни о чём не жалею. Более того, если Маша захочет вновь меня хотя бы обнять – пусть! Я с радостью подарю ей хоть немного любви и ласки этой девочке. И я так же честно сейчас скажу, что будет глубоко всё равно и в эти моменты, и после, что обо мне подумают знакомые и незнакомые мне люди! Хотя есть один человек, чьё мнение мне бы было небезразлично и дорого.   
Милая Анечка! Я знаю, что ты смотришь с неба на мамочку, видишь, как она купается в море, ходит в кино, в цирк, на концерты… и делает всё это с другой девочкой.  Ты, наверно, думаешь, что я тебя забыла? Поверь, моя родная, мама тебя не забыла и не забудет никогда! Я очень тебя люблю, но мне плохо и тяжело сейчас, когда я совсем одна; и эта девочка тоже совсем одна – и ей тоже очень плохо. У тебя хоть я была, а у неё ни мамы, ни папы… Поверь мне, милая, это очень плохо и печально. Не обижайся, пожалуйста, на мамочку и не осуждай! Ведь ты всегда была доброй девочкой – и, я верю, что ты меня сможешь понять. Ну, вот и всё. Обещаю – когда приеду, так обязательно тебя проведаю. Не скучай!
– Тётя Таня, вы где?
***
Когда я вернулась в комнату – то увидела Машу с испуганным глазами: она просто потеряла меня. Недолго думая, я бросила блокнот на постель, обняла и поцеловала Машу. Пожалуй, не поняв со страху, что я с ней только что сделала, она сказала:
– Просыпаюсь – в комнате тишина; поворачиваюсь, смотрю по комнате – ни души и записки нет... Ну, и мне стало как-то страшновато.
– А я на балконе сидела и писала, – сказала я. – Что ты, что ты, моя ласточка! Как я тебя брошу одну?
– Спасибо вам большое, – сказала Маша. – Дай Бог вам здоровья! Вы, правда, добрый человек.
– И тебе, моя милая, тоже большое спасибо за эти слова и также здоровья! – сказала я Маше и вновь поцеловала её в щёку.
– А мне вас можно поцеловать? – спросила Маша меня.
– Конечно! – сказала я и Маша тут же оставила на моей щеке осторожный, но такой нежный поцелуй.
Как только она это сделала, я ей сказала всё то, что писала выше. Маша, улыбнувшись, благодарно кивнула. Я ей тоже улыбнулась и мы стали собираться на пляж. С тех пор мы стали ближе друг другу, а наши отношения теплее. Как часто Маша подходила, чтобы обняться со мной? Да когда хотела! А, бывало, и я могла, скажем, подойти и поцеловать её на ночь, погладить раз, другой по голове... Плохо ли?   
Наплававшись от души, мы полусидели на полотенцах, опершись назад руками, загорали и разговаривали.
– Тётя Таня, а что вы писали в блокноте на балконе? – спросила Маша. – Если это не секрет…
– Да не секрет! – ответила я. – Я писала нечто вроде путевых заметок: описываю места, где мы с тобой были, впечатления от них и так далее. Зачем? Во-первых, мозг хорошо тренирует, воображение развивает, а, во-вторых, просто, для души. – Маша покачала головой. – А ещё я писала список, куда бы я хотела пойти и что купить.
– И куда бы вы хотели пойти? – спросила Маша.
– Да я бы хотела ещё раз в церковь сходить, – отвечаю я.
– Что, опять дочку видели во сне? – осторожно спросила Маша.
– Нет, я по своим вопросам, – сказала я. – А ещё я хотела купить сахару и чаю. А то, летя сюда, я даже походную кружку взяла, а ни кофе, ни чаю, ни сахару нет.
– А можно я куплю всё названное, пока вы будете в церкви? – спросила Маша.
– Я буду тебе благодарна, – сказала я.
– А ещё я куплю нам с вами тортик, – сказала Маша.
– Тортик? – удивилась я. – А по какому случаю?
– А у меня сегодня день рождения! – радостно объявила маша.
– Вот это номер! – сказала я, обалдев, – Поздравляю! – За поздравлением мгновенно последовал мой поцелуй. Сказав спасибо, Маша поцеловала меня в ответ.
– Хорошо, купи и торт! – согласилась я. Хотела ещё что-то сказать – да услышала   всплеск воды и обернулась. – Машка, смотри – дельфины! 
И, правда, в море проплывали дельфины! Мы с Машей смотрели на них, разинув рты. Как они были грациозны, когда выныривали из воды ныряли обратно! Это было нечто. И ведь плыли довольно близко, будто специально, чтобы их увидели.
– Обалдеть да и только! – сказала Маша, смотря на меня огромными от удивления глазами. – Ничего себе картина!
– Я согласна с тобой, – отозвалась я. – Не знаю, как ты, а я дельфинов видела лишь в дельфинарии. А вот так, в море, – впервые.
– Я вообще дельфинов живьём впервые вижу, хотя и читала много о них, – сказала Маша. – Ну, вот нам с тобой ещё одно яркое впечатление на память! – сказала я.
– Согласна, – сказала Маша и мы замолчали, глядя в сторону моря, где только что проплывала стая дельфинов.
– Слушай, Маша! – начала я. – А давай мы вместе с тобой везде сходим, всё купим, в том числе и тебе какой-нибудь подарок. Ведь у тебя же день рожденья!
– Знаете, что бы я очень хотела себе в подарок? – сказала Маша, подумав и глядя мне в глаза. – Чтобы мой день рожденья отмечала со мной не тётя Таня, а мама.
Я так и онемела на миг. Нет, я понимала, где я, что я, понимала сказанное... Но я почему-то растерялась.
– Ты очень хочешь, чтобы я была твоей мамой? – спросила я Машу, очухавшись.
– Очень, – был её ответ. – Хотя бы за то доброе, что вы… то есть, ты сделала для меня.
– У тебя будет мама! – решительно сказала я Маше. – Самая настоящая и родная!
Маша, не найдя, что сказать, вцепилась в меня руками и, расцеловав мне лицо, тихонько плакала на моём плече. Я тоже. Если называть день, когда решились наши судьбы, в какой-то мере историческим, то его дата – 1-е августа 2015-го года. 
– Я обещаю тебе, мамочка, что буду любить тебя и стараться не обижать, – сказала Маша, перестав плакать.
– Я тоже тебе обещаю, – ответила я и улыбнулась. Маша улыбнулась тоже. – Ну, что, идём на завтрак и по магазинам?
– А церковь? – спросила Маша.
– В церковь я схожу завтра утром, – сказала я. – А сегодня твой день!
Одевшись и собравшись, мы пошли в гостиницу.

***
Это был самый счастливый день в нашей с Машей жизни! Вроде бы всё шло, как всегда – позавтракав, мы пошли гулять по городу, заходили в магазины, чтобы и купить, что надо, и посмотреть, чем торгуют; в одном из них я по просьбе Маши купила ей в подарок термо-кружку-непроливайку… Но главное – мы всё это делали уже как мама и дочка. Будто бы Бог, видя наше обоюдное желание любить друг друга и быть рядом, поцеловал нас обеих и благословил на это. Да, мы не родные, но это не умаляет ни моей любви к Маше, ни её любви ко мне; да, мы иногда можем поспорить, поцапаться, расплеваться в дым и пыль… Всё, как у людей! И в тоже время мы не можем друг без друга; нам плохо, если мы не позвоним кто-нибудь кому-нибудь из нас, не увидимся, не поговорим, не обнимемся и не поцелуемся (или, как Анютка маленькая это называла, «не полюбимся»)… Бывает, что с одной из нас будет худо – так другая тотчас окажется рядом и станет нянчиться с той, даже, если нужно, с ложечки покормит. Вот вспомнился случай: тогда же, в день рождения Маши, вернувшись в номер, я захотела сходить в душ (жарко было!). Маша решила после меня пойти. Взяв халат и полотенце, я пошла в ванную, ополоснулась... и уже приготовилась вылезать из ванны – как вдруг чувствую, что у меня кружится голова и я тихонько «поплыла». Я, прислонясь к стене, крикнула Машу – она тут же влетела в ванную, помогла мне вылезти, вытерла, одела и довела меня до моей кровати. После чего она сделала мне чаю с сахаром и ложечкой тихонько поила им меня. Слава Богу, такие случаи были не часты. Да и помимо этого хватало мелких каких-нибудь гадостей, от которых бывает ещё хуже, чем от болезни, и тут мы с Машей тоже поддерживаем друг друга. Так что я ничуть не жалею, что стала мамой для этой девочки и живу ради неё. А ещё, как обещала ранее, благодарю Бога за это счастье!
      Ну, вернёмся к дню рождения нашей именинницы! Купив всё, даже подарок, я полагала, что мы пойдём в кондитерскую за тортом, но Маша вдруг сказала:
– А если мы не пойдём за тортом, а сходим вечерком в кафе. Как тебе?
– А почему нет! – согласилась я.
Вечер тогда был хорош: вроде и солнечно было, но уже обдавало лёгкой прохладой. Особенно на набережной, куда мы пошли, так как там есть и кафе, причём вполне себе приличное: помимо того, что там просто чисто, так там и люди вели себя не больно шумно, и музыка была не навязчивая. Девушка-официантка отвела нас в уголок, как мы её попросили, чтобы нам не помешали, и стала нас обслуживать: на закуску нам подали крабовый салат, на горячее мне – грибной суп-пюре, а Маше – хаш, а на десерт нам подали торт, название которого нас едва не повалило на пол со смеху: «Алёнушка в шоколаде».
– Жаль, что не написано, какого Иванушку эта Алёнушка развела на деньги, чтобы быть в шоколаде, – съязвила Маша. Тем не менее всё поданное было вкусно. Вместо алкоголя мы пили сок. Взяв свой бокал, я сказала Маше следующий тост:
– Машуля! Так, наверно, Бог захотел, чтобы мы с тобой встретились в этом путешествии, провели время, подружились и ты бы сегодня решила назвать меня мамой. Даже если бы последнего не случилось, знай: я искренне рада разделить с тобой твой светлый праздник, поздравляю тебя с ним, желаю тебе счастья и здоровья, а ещё скажу, что мой дом для тебя открыт всегда и я буду рада тебя видеть там, потому что я тебя очень люблю.  Поздравляю, девочка моя!   
Бокалы отзвенели, мы с Машей поцеловались, после чего она утирала слёзы.
– Ты чего, Машуль?
– Ничего, мама; просто мне в день рожденья никогда не говорили такие душевные слова. Спасибо тебе большое, родная! – сказала Маша.
– Да пожалуйста, милая! – отвечаю я, гладя её по щеке.
Вскоре м приступили к ужину, в процессе которого и Маша, спустя короткое время, сказала свой тост:
– В сказке про Золушку у героини с боем часов всё возвращается на круги своя; а я хочу поднять бокал за то, чтобы и по окончании праздника, и по окончании этой поездки, мы остались мамой и дочкой, любили друг друга и были самыми близкими подругами.
– Так и будет! – ответила я. – Давай за нас!
Бокалы снова отзвенели, мы глотнули и вернулись к трапезе. Покончив с ужином и расплатившись, мы с Машей пошли гулять, так как в кафе стало душновато. При этом мы рассказывали друг другу всякую дребедень из студенческой поры, над которой хохотали едва ли не до боли в животе. Да, нам было весело! На то и праздник, чтобы веселиться! И это был наш праздник! Как он и есть по сей день. Уставшие от ходьбы, но счастливые, как две слонихи, мы пришли в номер. Я услала Машу первую в душ, так как она просто с ног валилась, а сама приготовила ей постель. Когда Маша вышла, мы поцеловались на ночь, я её уложила, а после сама сходила в душ и легла. И, лёжа в постели, я тихонько плакала от того счастья, которое послал мне Господь: я снова стала мамой! И я сделаю всё посильное и непосильное, чтобы сберечь его.      
8
Ну, вот и наступил незаметно день возвращения на родину. На душе и радостно, и слегка всё-таки грустно: радостно, что ты возвращаешься наконец домой, и грустно, потому что хочется ещё, хоть на денёчек, продлить этот праздник, погулять по этому красивому городку, подышать морским бризом и поплавать в море. Машулька в этот день была какая-то не разговорчивая. Хотя накануне отъезда, взяв меня за компанию в магазин, чтобы купить своим соседкам гостинцы, она с необычайной теплотой рассказывала мне о них. Кстати, я тоже решила последовать примеру Маши и купить моим соседкам гостинцы. А то они три недели ходили и смотрели за моей квартирой, цветы поливали... Но вернёмся к соседкам Маши! По её словам, это была вполне хорошая семья: в этой семье были отец, Юрий Дмитриевич Берестов, мать, Наталья Владиславовна, и две дочки – Саша и Света. Саша была старшей из сестёр и работала в той же библиотеке, что и Маша… Строго говоря, как сказала Маша, это Саша её туда и устроила. Случилось это так: Маша прежде подрабатывала домработницей в одном солидном доме. Приходила вовремя, прибирала, готовила, присматривала за больным мужам своей хозяйки, который после автоаварии стал инвалидом и ездил на коляске. Не смотря на свою инвалидность, муж всё же не замкнулся в себе, во время прогулок с Машей они много о чём говорили, он, было, мог и остроумно пошутить и с ним, по словам Маши, было интересно… Словом, первое время всё было в норме. А после муж начал к Маше приставать и склонять её заняться с ним любовью. Маша и рада была не дать себя в обиду, но он смотрел на неё таким взглядом, который подавлял всякую волю к сопротивлению, и он овладевал Машей просто в шесть секунд. В один из таких дней не вовремя вернулась жена и увидела всё это безобразие… Муж, конечно же, свесил всех собак на Машу, мол, это она его охмурила и склонила к сексу, а он не виноватый… Итог, как понимаете, тут один – Машку выгнали. Как она сказала, ей тогда было больше мерзко, чем обидно: мерзко оттого, что муж сам к ней лез, а её выставил шлюхой. Дома Маша сперва долго стояла под душам, желая смыть с себя всю эту мерзость, потом валялась в постели и ревела. А вечером, когда она зашла к берестовым попросить немного денег взаймы, так как ей даже поесть купить не на что было, Саша предложила замолвить у директрисы за неё словечко. И, Слава Богу, всё получилось успешно – Машу взяли в библиотеку. С тех пор они с Сашей дружат, как сёстры родные. Однако мы забыли о ещё одной сестре. Света учится на журфаке. По словам Маши, если Саша – человек хотя и весёлый, но когда нужно, то может быть и серьёзным, и даже жёстким, то Света наоборот – добродушная озорница. Про таких ещё говорят «чудо в перьях». Хлебом её не корми, а дай, хоть немного, пошалить или кого-то весело разыграть! Как она сказала Маше, для неё это своего рода зарядка для хорошего настроения. Обе девочки были детьми педагогов (отец – историк, мать – физик) и родители, наверно, надеялись, что хоть одна из девчонок продолжит их дело… Особенно старики, по словам Маши, надеялись на Сашу, так как она более спокойный и усидчивый человек, чем Света (та сама, как шаровая молния, один чёрт знает, откуда она вылети и куда влетит, и характер очень темпераментный!). Однако Саша выбрала профессию библиотекаря – и родители это спокойно приняли. Как Маша познакомилась с Берестовыми? Как она говорила, ситуация была банальная – Маша не могла отпереть дверь в квартиру, вся измучилась, изругалась... Тут, Слава Богу, на лифте приехали двое из соседей – высокий, седовласый, но не старый мужчина, в синих джинсах и в светлой, клетчатой рубашке, и такая же высокая, рыженькая девушка, в пёстром платье и в красивых прямоугольных очках на носу. Увидев, что Маша мучается с дверью, мужчина предложил помощь – Маша не отказалась. Пока мужчина возился с замком, девушки разговорись.
– Тебя как зовут? – спросила девушка в платье. Маша ей представилась. – А меня Саша зовут, а это мой отец, Юрий Дмитриевич, – сказала девушка. – А ты в этой квартире живёшь?
– Да, я тут живу, – сказала Маша.
– А мы живём в квартире с боку, – сказала Саша. – Так что, если захочешь, приходи по-соседски!
– Спасибо, – сказала Маша. – И ты тоже приходи!
Тем временем подошли остальные члены семьи.
 – А что здесь случилось? – спокойно спросила стройная, среднего роста, светло-рыжая женщина со слегка строгим лицом. Это была Наталья Владиславовна.
– Да вот, соседке помогаем домой попасть, – сказала Саша, указав на Машу. – А то замок не открывается.
– Ох, уж эти замки! – выпалила Наталья Владиславовна. – Руки бы оторвать тем, кто их делал. – Тут она вспомнила, что забыла представиться и, извинившись, поспешила сделать это. Маша представилась в ответ.
– А я Света, – сказала стоявшая рядом с матерью такого же среднего роста коротко стриженная брюнетка.
– Очень приятно, – ответила Маша. – А что, вы тоже мучаетесь с дверью?
– Да было одно время, – сказала Наталья Владиславовна. – А потом замок сменили и всё нормально стало.
Дверь наконец отперли!
– Большое вам спасибо! – сказала Маша.
– Да не за что, – с добродушной улыбкой ответил Юрий Дмитриевич. – А замочек лучше в ближайшее время сменить!
– Аванс получу и непременно сменю! – сказала Маша.
– Будет нужна помощь – заходи сюда! – сказала Саша, показывая на дверь сбоку. – Да и не за помощью тоже заходи – мне приятно было с тобой познакомиться.
– Нам тоже, – подхватили остальные члены семьи.
– Взаимно! – сказала Маша и все разошлись по квартирам.
С тех пор, по словам Маши, не было дня, чтобы она не встречала Берестовых, не заговаривала с ними, не ходила с девочками куда-нибудь гулять в выходные, если те были свободны… В гости Маша тоже захаживала, но не сильно часто, чтобы не надоесть. Зато, если это случалось, Наталья Владиславовна всегда угощала её чаем с пирогом и они о чём-нибудь мило беседовали. Однажды Наталья Владиславовна зашла к Маше сама также, по-соседски, и, по словам Маши, была слегка удивлена, что она живёт в квартире одна; но, услышав Машино объяснение этому, извинилась и почему-то попросила забыть о своём вопросе, как будто бы она спросила что-то неприятное, и разговор сменил направление. Маша говорила, что это был первый раз, когда она устыдилась своего сиротства, и потому неделю не появлялась у Берестовых: не хотела, чтобы её там принимали из жалости. Однако, Слава Богу, никто с ней впредь об этом не заговаривал и относились вполне деликатно. Слушая весь этот рассказ, я невольно сперва в мыслях, а после вслух задалась вопросом: если семья была такой хорошей – то что же с ней сталось? – И мать, и отца Берестовых убил один из учеников Юрия Дмитриевича, – сказала Маша. – Это случилось прошедшей зимой. Юрий Дмитриевич был человек хотя и добрый, но принципиальный и если он считал, что ученик заслужил двойку, он её ставил и ничто его не могло умолить. И вот эта его позиция так достала одного неуча, что он решил поквитаться с Юрием Дмитриевичем за очередную пару, зарезав его вечером в подъезде ножом, а Наталью Владиславовну убив, как свидетеля. Когда его судили, он даже не плакал – напротив, был весел, чувствовал себя героем… Ну, дали ему десять лет – и что? Он выродком был – выродком и выйдет из колони. Мы с девчонками были просто чёрными от горя. Мне казалось, что я вместе с ними осиротела второй раз, так как обоих их родителей любила и уважала, как своих. И только то, что мы в это время были вместе, поддерживали друг дружку по мере сил, и уберегло каждую из нас от петли да и вообще помогло пережить всё это.   
Рассказ Маши меня и радовал, и вызывал сострадание и уважение: я сострадала и самой Маше, которая пережила в столь нежном возрасте такую грязную историю с мужем своей первой работодательницы, и девочкам, потерявшим родителей; у меня вызвало уважение, что никто из подруг не бросили другую в тяжёлую минуту и помогали, чем могли, а главное, сумели не сломаться; ну, и порадовало, что мир всё-таки не без добрых людей! Да примет Господь души убитых супругов Берестовых за всё хорошее, что они успели сделать другим.
***
Не в силах больше терпеть это молчание Маши, я подошла к ней и довольно мягко, ласково гладя её по голове, спросила, что случилось.
– Знаешь, – начала она, – умом я понимаю, что ты своих слов назад не возьмёшь и я отныне могу называть тебя мамой, чего по-прежнему очень хочу… И всё же почему-то я не могу отделаться от мысли, что вот мы скоро прилетим домой, разъедемся ты налево, я направо, и больше не вспомним друг о дружке никогда, точно и знакомы не были…
Тут Маше припала к моему плечу и горько заплакала. И, верно, очень горькими были её слова, даже я на миг испугалась перспективы потерять навеки ещё и эту дочь – и потому поспешила её утешить и поцеловать:
 – Что ты, что ты, любимый мой котёнок! Не бойся, мы никогда не потеряемся! В конце концов, я тебе напишу свой адрес и телефон, которыми ты сможешь воспользоваться когда угодно!
– А я тебе свой адрес и телефон напишу! – сказала Маша, уже слегка улыбаясь.
– Ну, вот! – говорю я, улыбаясь в ответ. – А ты боишься, что мы потеряемся.
Обменявшись контактами, причём даже электронными, мы наконец собрались, сдали номер в должном виде и подались в холл, где нас уже встречал молодой таксист. Надо сказать, что я предложила Маше с вечера заказать такси, чтобы не беспокоиться утром об этом, и Маша согласилась. Парень, везший нас в аэропорт, оказался довольно вежливым и обходительным – помогал нам с сумками, хотя они были не больно тяжёлыми; да и вообще вёл себя хорошо, спокойно, ни единого матерного слова от него не прозвучало, даже если на дороге попадались дураки. Зато в самолёте, к сожалению, случился неприятный казус: я попросила одного пассажира средних лет, одетого в дорогой костюм, поменяться со мной местами, объясняя это тем, что у Маши немножко болит голова и за ней нужен присмотр. На самом деле мне просто хотелось лететь вместе с Машей. Казалось бы, чего сложного – пересесть на другое место? Но, видно, данный господин, как бы сказал один киногерой, в принципе не знает, что на свете бывают дети, потому что на мою мирную просьбу он разразился криком и отборным хамством, вплоть до того, что если дочь больна – ей место дома, а не в самолёте. На шум прибежала стюардесса – так и ей досталось за то, что берут на борт больных. Я тогда, собрав все остатки спокойствия, сказала хаму:
– У вас красивый костюм; дорогой, небось?  Так вот если моя дочь вам его в полёте случайно облюёт – виновата будет не она и не я, а вы, потому что не уступили мне место.
Видимо, эти мои слова были убедительны, потому что он когда посмотрел по переменно на Машу, на костюм, а после на меня и представил эту «весёлую» картинку, так живо сцапал с полки сумку и ушёл со своего места без звука. Я, перенеся свою сумку, села рядом с Машей.
– Всё хорошо? – спросила я её.
– Да, всё нормально! – ответила она, а потом, дотянувшись до моего уха, прибавила: – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, моё солнышко! – сказала я и обняла Машу.
Вот самолёт взлетел. Маша тихонько подрёмывала на моём плече, а я, обняв её, думала: «А ведь всё могло бы быть и иначе: я бы могла забиться в себе, не знакомиться с Машей, не общаться с ней, не ходить никуда… Я могла бы и на море не поехать, запереться в квартире и выть белугой дни на пролёт. Только на кого я бы была тогда похожа? Страшно представить. Была бы какая-то слезливая, озлобленная на всё и вся старуха. И как бы я тогда помогала другим людям в их сложной ситуации, когда бы со своей не справилась? Думаю, что и Бог тогда бы от меня отвернулся и не помог. А потому спасибо, Господи, за поддержку твою и за то, что ты дал мне ещё один шанс стать матерью, любить и быть любимой дитём, которое ты послал мне для утешения моей души».
02 11 2016г.