подребрами. 2

По прибытии нас ждал какой-то дядюшка — отец назвал его «просто Джек» — и синий джип, на задних сидениях которого я чудесно уместилась и даже ни разу не подумала, что могу оставить не самое лучшее впечатление у Джека, однако мне было абсолютно всё равно.
Успокоившись, я ещё дома наконец-то решилась ответить на те триллионы сообщений, которые то и дело лились от моей подруги Дэйзи, и получила ещё больше сообщений с упреками и обвинениями в эгоизме. А затем я ей сказала про переезд.
«О, детка, мне так жаль, надеюсь, мы ещё увидимся», — написала она.
«Да, и я тоже надеюсь».
«Ты же меня там не забудешь?»
Я хотела сказать, что, к сожалению, я уже позволила забыть себе её, когда валялась в кровати и не вспоминала ни о ком, но затем подумала, что к этому будут относиться аргументы из разряда «ты была не в порядке», и передумала. И тогда я просто сказала, что, разумеется, нет. Была ли это правда, или же очередная ложь, я не знала, потому просто рассчитывала, что вопросов более не будет.
На самом деле, я уже месяц как перестала на что-то надеяться и чего-то ждать, ведь чудес не бывает на свете. В некотором роде я даже смирилась. Разумеется, моё смирение не означает то, что я перестала испытывать чувства по отношению к моей матери, они ни на йоту не затухли и также ярко вспыхивали во мне, отчего мне становилось грустно. Смирение означает лишь то, что ты смирился с болью, что живет внутри тебя, принял её, и вы обоюдно продолжаете жить дальше, коротая вечера за кружечкой чая в раздумьях. Или чего покрепче там.
Самоуничтожение — вот один из исходов от смирения с болью.
Мы пропустили много каких-то маленьких деревень, —  сначала  я читала таблички на указателях и пыталась запомнить их названия, чтобы в случае побега смогла понять, куда мне направляться — а дальше наш путь продолжался практически вдоль реки. 
Как понять, что ты потух? Или что, может быть, ты всё ещё тлеешь, подобно уголькам в давно забытом костре? Или что ты стал пеплом, который постоянно собирают чашки в курильницах? Это не важно, каким ты себя ощущаешь, ведь конец у всех одинаков — они становятся равнодушными. И я не могла не удивиться тому, как же всё таки красиво тут, за городом: мы проезжали прекрасные поля, на которых паслись то ли коровы, то ли быки ( честно, совершенно не разбираюсь в этом — я особо умом не блещу), небольшие цветочные плантации, кусочки лесов, обрывки полей, нескончаемые луга, но я не чувствовала ничего. Я просто могла сказать «красиво», потому что знала значение этого слова, да и любой на моём месте сказал бы его, однако я совершенно не понимала, зачем мне его говорить, если оно не отражает мои мысли.
Когда мы проехали указатель с таким слащавым названием поселения, в котором мы сейчас находились, — я даже не стала запоминать его, потому что оно мне показалось слишком напыщенным — отец сказал, что мы дома. Мы свернули с, как мне показалось, главной улицы на небольшую дорожку и остановились у заросшего розами дома. Я верно сказала — заросшего, потому как тут было слишком уж много роз. Дорожка была выложена мелким гравием, оградой являлись живые кусты и поросли колючих дам. Сам дом был оплетён растением со звездообразными листьями, цветы которого, вроде как, должно были распускаться летом-весной, но почему-то отказывались.  В общем, маленький уютный домик, сложенный из красного кирпича, с огромными клумбами роз и статуей ангелочка на заднем дворе.
— Неплохо живете, — пробухтела я. И, стащив свою задницу с сидения машины, стала выкатывать чемоданы. Выкатывать потому, что они были на колесиках, к слову.
— Спасибо. Скоро я тебе покажу, чем мы выживаем, — прокомментировал отец, то есть Константин.
Он поблагодарил просто Джека, и тот, кивнув, уехал, и предложил мне свою помощь, однако я отказалась. Пф. Неужели не справлюсь сама с двумя чемоданами-то? Зайдя на территорию моего нынешнего дома, я вздохнула и подумала, что, наверное, я не скоро свыкнусь с такой обстановкой, если свыкнусь, вообще. Уж слишком шикарно было всё, на мой взгляд. Хотя, пожалуй, вечное жилье в не блещущих роскошью квартирах всё-таки сказывалось таким образом, и я попыталась принять обычный вид, будто меня ничего не удивляет. В конце концов, я ведь не из захолустья какого-нибудь, а личный дом — подумаешь, роскошь.
Внутри было уютно. Чувствовалась нотка минимализма, потому как практически не было ничего лишнего ни на полках, ни на стенах, ни где-либо ещё, но это меня не огорчало, хоть я и люблю всякие там безделушки. Из небольшой узкой, хоть и длинноватой прихожей, я сразу же увидела вход, ведущий, вероятно, в столовую или зал, потому как там располагался стол, а также сразу приметила дверь справа и лестницу с этой же стороны.
— Сильвия, мы дома! — радостно произнес отец.
Сильвия. Какое же ужасное имя. Мне сразу пришла на ум лошадь из мультфильма, что по диснею идёт. Нет, там Сильвия, конечно, очень классная, но я не хочу, чтобы эта женщина вечно ассоциировалась у меня с конём. Или хочу.
Из дверного проёма, который был с левой стороны, напротив лестницы, и который я не заметила, показалась женщина в фартуке и аккуратно уложенными в шишку волосами. Ах, да, я забыла отметить, что время уже было приличное, наверное, около четырёх часов вечера, и поэтому солнце чудесно освещало комнаты. И, когда Сильва вышла из-за угла, мне сперва показалось, что солнце плавится в её волосах — настолько чисто золотого цвета они были. Я не могла не заметить, что женщина была уставшей — я всегда замечала это в маме, и сейчас мне совершенно точно также легко было определить это.
Она, улыбнувшись изо всех сил, что показалось мне несколько наигранным, произнесла:
— Я как раз собиралась вам приготовить кое-что особенное!
Она прошла мимо меня и обняла отца, а затем поцеловала его в щёку. Объятия не были длинными, — наверное, потому, что я как бы стояла там же и всё видела — пусть жена и не видела мужа две недели. О да, Константин провозился со мной две недели, прежде чем увёз с собой.
— Ты должно быть Максин, — наконец произнесла она.
— Макс. Просто Макс.
— Хорошо, Макс, — она так славно умиротворённо улыбнулась, что я на секунду даже поверила в её слова, — надеюсь, тебе придётся по душе новый дом.
И я на это очень надеюсь.
А ещё надеюсь на то, что меня не вышвырнут, если я вдруг буду вести себя совсем не так, как того ожидают. Дело не в том, что я буду нарочито выкидывать какие-нибудь шалости или создавать дебоши с пустого порожняя, а в том, что я и мой характер — далеко не сахар. Не хотелось бы, чтобы на меня навешивали ложные ожидания.
— Кирен дома? — спросил отец.
— Да, он снова возится с Лаки, — ответила Сильвия.
— Где моя комната? — внезапно спросила я, тем самым перетянув внимание на себя.
— Ах, да, прости. Тебе же нужно разместиться, и ты, наверное, устала, а мы тут держим тебя. — Я чуть не закатила глаза. Слишком много слов. Неужели нельзя просто сказать, куда мне идти? Наконец, женщина кивнула и сказала: — Поднимись по лестнице и сразу же будет дверь справа.
Я взяла чемоданы за ручки и потащила их наверх, постоянно приостанавливаясь на каждой ступеньке, чтобы поднять багаж.
— Тебе помочь? — спросила  женщина.
Я видела, как Константин положил руку ей на плечо и покачал головой, будто говоря «не стоит её трогать». И верно. Хоть что-то он выучил за время нашего общения. В общем, кое-как добравшись наверх, я сразу же нашла ту самую дверь — на самом деле, её упустить было невозможно.
Комната была не очень большой, зато в ней был и телевизор, и кресло, и проигрыватель. Чудесно  — я смогу просматривать фильмы не только на экране своего ноутбука. Сразу же напротив входа располагалась двуспальная кровать, которая сейчас была расправлена и имела вид всего лишь матраца, на ней было аккуратно сложено постельное бельё приятного лавандового цвета. 
Я поставила чемоданы рядом с креслом и принялась изучать, каждый сантиметр моей новой комнаты.
Вот справа — небольшое окно, из которого виднеется накренённая крыша этого дома. Почему-то я сразу приметила себе, что из него будет удобно вылезать на крышу, а впоследствии — и из дома тоже. Я подошла к окну. Перед ним, кстати, стоит письменный стол, вероятнее всего, новый, купленный как раз для меня, потому как выглядел он так, словно только-только сошёл с конвейерной ленты. Я оперлась одной рукой о стол, а другой — потянулась к жалюзи, чтобы раскрыть их. Да, вид из окна славный — падает на соседние крыши домов, на деревья, а ещё на цветущую живность у дороги.
Второе окно было рядом с кроватью, и вид из него был куда более скучный, чем из предыдущего. Из него можно было увидеть невспаханные грядки с растениями, а также розы. Море роз. Боже, я что, попала в притон для роз?
Слева стоял комод и шкаф — такой, в котором можно прятаться, если тебе десять и тебе есть с кем поиграть в прятки. А также две большие полки для личных вещей: книг, сувениров, фотографий.
Я чувствовала некую грусть, глядя на эту, пусть и изобилующую всякой мебелью, комнату, потому что она была столько же пуста, как и я. Воспоминаниями, которые должны были остаться в вещах на полках. Чувствами, которые должны были скрываться в посланиях на стенах. Мыслями, что так и не собрались в воздухе, и секретами, которые видели эти окна. Ничего этого здесь не было, как и не было внутри меня.
Я не заметила, что дверь так и оставила открытой, поэтому не успела ничего сообразить, когда чей-то лай дошёл до моих ушей и огромный тяжеленный мокрый комок сбил меня с ног. Не люблю собак. Это какой-то мой психологический бзик. Я предпочту жить в компании сотни кошек, чем с одной собакой, потому что жутко не могу терпеть их.
— Отстань от меня! Пошла прочь! — Я пыталась сбросить собаку с себя, но она, видимо, приняв мои попытки избавиться от неё за игру, стала наваливаться на меня своим весом ещё больше, а в конце — и вовсе облизывать мне лицо, отчего я, разумеется, не могла не закричать.
— Не бойся, она просто тебя очень ждала, — проговорил чей-то голос. И руки, похлопав собаку по боку, стащили её с меня.
Мы встретились взглядом. Я — наполовину утонувшая в слизи пса. И он — источавший какое-то невероятное тепло.
— Держи свою псину на привязи! — грубо сказала я и поднялась с пола.
— Она не со зла, — сказал он и погладил питомца за ухом, что явно доставляла удовольствие животному. — Тебе помочь?
— Где ванная? — всё также грубо говорила я.
— Сразу напротив лестницы, — ответил парень.
Я вышла из своей комнаты и свернула направо. Открыв дверь и найдя долгожданную раковину, я стала умываться и лишь краем уха слышала, как этот парень придуривался надо мной. «Спасибо, Кирен. Не за что, Максин».
— Я Макс! — выкрикнула я.
Но в ответ ничего не услышала.
Он всё также находился в моей комнате и, вероятно, ждал меня, однако, как только я вошла, сразу же произнесла:
— А вы не хотели бы убраться отсюда?
Я не знаю, как описать взгляд этого человека. Ах, да, его же зовут Кирен. Так вот — совершенно понятия не имею. Он смотрит так, будто говорит «Я знаю, что ты сейчас хочешь сказать мне». Слишком глубоко. Слишком пронзительно. Словно заглядывая в самую душу. Нет, не верно, он словно бы говорит, что знает, о чём я сейчас думаю.
— Перестань прятаться за стеной, — сказал он и вышел из комнаты, а следом пошла и собака.
Я захлопнула дверь и плюхнулась в кресло, закрыв лицо ладонями, пытаясь понять смысл последних сказанных им слов.