Кофе на пристани

Что может быть хуже бессонницы августовской ночью? Только бессонница очень душной августовской ночью. Что может быть хуже бессонницы очень душной ночью, да еще когда под раскрытым окном музыка играет? Думаете, ничего?
Не-а. Комары.
Что можно думать душной ночью, с комарами, бессонницей и музыкой? Вот примерно это я и думаю. Лежу и прямо вот так и думаю, чуть ли не во весь голос. Могла бы и во весь, но боюсь разбудить девчонок – они-то нормальные люди, спят без задних лап. Спят, счастливые, так, как только могут спать двенадцатилетние здоровые девицы, набегавшись, накупавшись и наболтавшись с компанией таких же оболтусов, а вечером еще и наскакавшись дискотеке. Которая проходит по летнему времени на пляже. А на пляж выходят окна нашего номера. Вот потому и лежу я сейчас без сна – голова после двух часов непрерывной громкой музыки окончательно одурела. Лежу и ругаюсь – на санаторий, на себя, на жизнь.
Но кто ж знал?
Кто знал, что жара в этом году такая выпадет; что забуду положить в чемодан фумигатор; что дискотеки из здания на улицу перенесут «по просьбам трудящихся»; что номер нам такой достанется – окнами на пляж. А расписывали-то, расписывали – волны слышно прямо из окна, вид красивый. Слышно, только не волны, а громкоговоритель, который выключается лишь глубокой ночью. А еще днем – южная сторона! - у нас дышать невозможно, а вечерами и ночью не только «наша» музыка слышна, но и из соседних домов отдыха, где танцуют «до последнего клиента», а это и в час ночи бывает, и в два… Красота, словом. Музыка-то в конце концов стихает, а вот я уснуть уже не могу никак. Без толку и пытаться.
Третья ночь почти без сна. Приехали отдохнуть, называется.
Да еще и комары... жужжат, гады. А вчера ведь не было…
Я звонко хлопаю себя по щеке, пытаясь убить в темноте очередного кровососа, и откидываю измочаленную простыню. Тихо, наконец, слава тебе Господи! Только слышны в этой тишине громкий треск не то кузнечиков, не то цикад на улице и сонное дыхание моих девчонок. В раскрытое окно вползает такой долгожданный ночной ветерок.
Я встаю, с минуту стою над спящими дочками. Потом беззвучно натягиваю майку и шорты и спускаюсь вниз. Длинный, совершенно пустой коридор, едва освещенный холл; от выхода тянет прохладой. Выхожу неторопливо, спускаюсь на пляж.
На пляже темно и тихо. И – счастье! – никого нет. Третий час ночи.
Медленно, медленно иду я вдоль кромки воды, ноги чуть-чуть вязнут в мокром песке. Смотрю на лунную дорожку, протянувшуюся ко мне, вдыхаю запах воды и водорослей, слушаю шорох волн. Да! Вот это – мое! Это – то, зачем уже третий год еду я сюда и что нынешним летом удастся получить, похоже, только ночью. Тишина. Безлюдье. Все спят…
Но нет, похоже, спят не все. Дойдя до края пляжа и развернувшись, замечаю я узкую полоску света, падающую на песок из раскрытой двери летнего кафе. Запах озерной сырости на миг перебивается запахом кофе, и я замедляю шаг, невольно принюхиваюсь. Неужели они еще не закрылись? Но только бы, во имя всех святых, без музыки!
За вынесенными на улицу столиками пусто. А, нет – одинокая фигура за столиком успешно сливается с тенью. Я не расположена заводить сейчас знакомства и разговоры, поэтому снова ускоряю шаги. Но сидящий за крайним столом мужчина, заметив меня, улыбается и предлагает негромко:
- Кофе?
Нет, это не хозяин кафе, унылый усатый кавказец, что постоянно торчит здесь днем. Этого я раньше не видела. Могучий мужик с аккуратной короткой бородой, с шевелюрой, изрядно побитой сединой, чем-то похож на боцмана из детских фильмов. Густой загар на лице и шее, внимательные и спокойные небольшие глаза, голубая майка в полоску кажется тельняшкой. Ему бы попугая на плечо да трубку в зубы – пират, как есть пират. Хотя вот и трубка лежит рядом на столе, незажженная.
- Курю, - с улыбкой признается он, перехватив мой взгляд. – Но сейчас не надо. Жалко портить такую ночь, верно?
Я киваю, останавливаюсь.
- Хотите кофе? – снова спрашивает он и указывает на пустой стул напротив.
- Нет, - отвечаю я с сожалением и опять втягиваю ноздрями ароматный запах. – Мне его нельзя, да и вообще… совсем тогда не усну.
Мужик понимающе кивает.
- Знакомо. Но не бойтесь. Я варю по своему рецепту, меня знакомый научил, судовой кок из Индии. Они там, знаете, по этому делу спецы. Он разный кофе готовит, и у него есть один рецепт – специально чтобы расслабиться и уснуть. Так что не волнуйтесь. Да и ночь уже скоро кончится. Вы присаживайтесь, сейчас принесу.
Не успеваю возразить – он поднимается и исчезает за дверью.
Я пожимаю плечами и сажусь. Молчу и смотрю на воду. Где-то кричит ночная птица, в траве громко трещат цикады.
Сколько-то я сижу так, ни о чем не думая, глядя на гладкое темное полотно озера, пока на столике передо мной не оказывается маленькая синяя чашка.
- Только, пожалуйста, не включайте музыку! – вырывается у меня.
- Что вы, - укоризненно отвечает «пират», усаживаясь на свой стул, - разве можно портить такую ночь? Да и вообще – у нас ведь есть уже музыканты. Слышите?
Он прав. Концерт для волн со сверчком пахнет йодом, солью и обещанием неизвестного.
- «Вы ведь тоже любите живую музыку?» - продолжает он явно измененным голосом.
Я невольно улыбаюсь:
- «Живую?»
- «Ну, ту, которую не включают».
И мы смеемся тихонько.
Я делаю глоток. Кофе действительно чудесен, такого мне пробовать еще не доводилось. Гаснут в глубине сознания все эти «нельзя» и «будет плохо». Не будет. Буду только я – дурой, если не выпью до конца, если отодвину от себя эту чашку, синюю с золотым ободком.
И мы сидим, молчим и опять смотрим на озеро. И озеро тоже молчит и тоже на нас смотрит. В полосе света, падающего кафе, крутятся какие-то мотыльки.
Внимание мое привлекает смутный белый силуэт у лодочной станции. Что-то колышется на воде у понтона, что-то явно большее, чем лодки и катамараны.
- Интересно, что это? – вслух думаю я.
- Яхта, - откликается «пират». – Это моя.
Надо же! Из богатых, что ли?
- Я тут в гостях, - продолжает он. – К другу решил заглянуть… а он оказался в отпуске. Друг здесь летом барменом подрабатывает. Теперь жду рассвета.
Яхтсмен? Почему бы и нет…
- Ну, как кофе? – спрашивает чуть погодя «пират», наблюдая за мной. – Не подкачал рецепт?
Я нехотя киваю. Раздражение вдруг ушло, сменившись облегчением и усталостью. Сейчас мне не нужно слов, любой звук скребет ножом по нервам, любой, кроме шелеста волн, шума вдруг налетевшего ветра и стрекотания цикад.
И «пират», кажется, понимает это. Потому что - молча - протягивает ко мне руку.
На крупной, мозолистой его ладони с длинными сильными пальцами лежат две конфеты… и я не верю своим глазам. «Ночка». Те самые, давно исчезнувшие. Из детства.
… Мне было одиннадцать, когда мы с родителями ездили в Москву. Я мало что запомнила, конечно, из той поездки – только сплошное летнее ликование, ощущение восторга, вкус московского мороженого и еще почему-то очередь к Мавзолею, тогда они еще были. И – вот эти конфеты. Мы выстояли огромную очередь, накупили – голодная провинция конца восьмидесятых! – кучу сладостей, но ничего не запомнилось мне так, как вкус этих конфет. Темные, почти насквозь шоколадные, неслыханное детское счастье!
В дороге – почти двое суток в поезде, жара, плацкарт – я ничего не замечала и мечтала только о конфетах. Ни шоколадные медали, купленные тогда же, ни ореховая халва душу не тревожили. А «Ночка»… утром второго дня пути, когда мама и брат еще спали, я, чувствуя себя закоренелой преступницей, приподняла нижнюю полку, на которой ехала, сунула руку в щель, нащупала замок сумки. Конфеты лежали сверху…
И все время дороги, стоило родителям отлучиться в туалет или за кипятком к проводнице, я таскала и таскала эти конфеты, не в силах справиться с искушением, по одной, по две, по три штуки. Наваждение, тяга сладкоежки, запретное ощущение опасности… сладость во рту, которой невозможно противиться.
Больше – ни в лихие 90-е, ни теперь, в «разгул капитализма» - я таких конфет нигде не встречала. Может, их уже и вовсе с производства сняли, не знаю, да и вкус-то их, честно сказать, я почти не помнила…
И вот – надо же…
- Вы волшебник? – со слабым восхищением спрашиваю я, боясь поверить, боясь протянуть руку, чтобы чудо не исчезло.
- Пока нет, - серьезно, без улыбки отвечает «пират». – Но я учусь.
Осторожно, кончиками пальцев беру я конфеты. Разворачиваю, надкусываю… м-м-м! Какие там комары! Я самый счастливый человек на свете! Мгновение, куда ты там побежало? Остановись!
Мы молчим. Я упоенно жую, «пират» с улыбкой смотрит на меня.
- Спасибо! – выдыхаю я наконец.
- На здоровье! – смеется он. – Обращайтесь, чудеса к вашим услугам.
Он шутит, это ясно. Но у меня вырывается вдруг:
- А можете еще одно чудо, а? Пожалуйста!
«Пират» смотрит вопросительно.
- Сделайте вокруг тишину, - грустно прошу я, сворачивая фантики в трубочку.
- Чем не тишина? – он обводит рукой вокруг. – Хоть пей, хоть с ножа ешь.
- Да я не про это. Чтоб музыку тут отовсюду убрали… ну, хотя бы вечернюю дискотеку. И жару тоже… пусть сегодня пойдет дождь!
Несколько мгновений мой собеседник молчит, задумчиво вертит в руках свое блюдце, ярко-желтое с зеленой полоской.
- Не ищи тишину снаружи, - говорит он, наконец. – Она внутри.
Я резко выпрямляюсь, со стуком ставлю чашку на стол. Лицо вспыхивает, словно кипятком плеснули.
- Знаю! – говорю резко, отчужденно.
- Конечно, знаешь, - соглашается «пират».
Я смотрю мимо него, в темноту.
Достали! Все эти помоги себе сам, ты должна взять себя в руки, все внутри тебя, ну вы же умная женщина и профессионал, смотрите на жизнь проще, ищи позитив.
К концу мая меня не спасало ничего: успокаивающие ванны, валерьянка, теплое молоко с медом на ночь... Жалкие попытки «медитации» оборачивались слезами, от дыхательной гимнастики кружилась голова, дневник с записями «что хорошее случилось сегодня» не заполнялся неделями… От постоянных рыданий отвлекала только работа, работа, работа до изнеможения, но потом я либо валялась с давлением «ниже плинтуса», либо тупо просиживала до рассвета, не в силах уснуть. А два-три часа сна даже не неделю, а три дня подряд делают из меня зомби, непригодного к использованию.
И вот так – уже два года, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Прошлогодние две недели в санатории дело поправили… на полмесяца. А потом – снова здорово. Дочери притихли и старались не попадаться мне на глаза, муж все чаще задерживался на работе и находил предлоги улизнуть из дома на выходных. Я, конечно, все замечала, и злилась, и психовала еще больше. «Вам никто не поможет, кроме вас самой, - сказала найденная через великий блат суперкрутая невролог, кандидат наук, по уверениям - лучшая в городе. – Ищите, пробуйте». Ага, ищу. Утеряна точка покоя, нашедшего просьба вернуть за вознаграждение.
Ну, до чего же вкусный кофе! Я делаю большой глоток.
…И почему-то вспоминаю такой же точно – на трассе под Самарой. Мы ехали с востока на запад, и на какой-то заправке драйвер поил нас кофе – крепким, сладким, как раз таким, чтобы не уснуть. Август стоял, и такие рассыпались по небу звезды – от края земли до края! Я стояла в степи, запрокинув голову, смотрела и думала: мир – мой, а я – его.
От края до края.
…Где-то в городской суете потерялась девчонка в кедах с рюкзаком за плечами, умевшая улыбаться искренне и смотреть на людей открыто и доверчиво. Спутались цветные нити оберегов и «фенечек», развалились деревянные крепости, рыцари ускакали за горизонт, прекрасные дамы убежали в офисы. И не в том дело, что дети, работа и заботы, совсем не в том, правы и увенчанная званиями невролог, и этот странный «пират». Остановиться бы хоть на миг, выгрести из-под залежей слез, интриг, боли и обиды ту прежнюю, чистую, искреннюю радость, ликование души и тела – от встреч, удач, смеха, новых лиц, идей и настоящей, до пота, любимой работы. Пусто внутри, темно и тихо… как в разрушенной крепости, где только мертвый дым курится над развалинами, где от флага осталась грязная тряпка, трубач убит и защитники уже никого не спасут. Хоть сто отпусков на свете отгуляй – не в них же дело.
Я поднимаю голову. Звезды молча смотрят на меня с невероятной высоты. Ждут. Чего?
Еще глоток кофе. Откуда-то тянет дымом – чистым, настоящим дымом летнего лесного костра. Луне явно надоедает наше молчание – она собирается бросить нас на произвол ночи и сбежать за горизонт.
Я смотрю на темную стену леса на другом берегу. Где-то там у самой воды мерцает огонек. Похоже, туристы стоят. Огонек подмигивает, потом двоится, троится, расплывается в глазах…
Как же тихо! Самая глубокая тишина – перед рассветом. Ее не нарушает ни плеск воды, ни шум ветра в ветвях обступивших пляж берез, ни робкие, первые голоса просыпающихся птиц. И мы не нарушаем – сидим, молчим, пьем. Кофе осталось на донышке.
Горчит на языке кофе, пахнет костром и… дорогой. Пылью придорожной – откуда бы ей взяться? – ночной свежестью, прогретым за день КАМаЗом, блинчиками из кафе на автостанции… Пальцы мои машинально сворачивают фантики от конфет, сплетают их… неужели еще помню тот простенький узор самой первой моей нитяной «феньки»? Покачивающийся на воде силуэт яхты расплывается, превращается в сгусток тумана, на миг обретает очертания фуры, везшей нас тогда через Самару… Садись, говорит мне мой драйвер, довезу, куда надо. Звезды от края до края улыбаются, кивают одобрительно и ласково. Я – по-прежнему их. А они – мои?
Луна уходит, окончательно обидевшись, что ее так и не угостили конфетами. Плотная чернота вокруг разбавляется предрассветным сумраком.
Ветерок опять стихает, и озеро – черное зеркало в раме неба – наполняет душу покоем. Глубоким, полным, настоящим. Детским. Таким, какой не могут дать ни отдых, ни отпуск – только давно пройденная трасса, запах дыма под Самарой, тишина и точка покоя внутри. Да еще ночной кофе, сваренный по рецепту неведомого кока из Индии.
Когда становятся различимыми понтоны и лодки у станции, «пират» поднимается.
- Мне пора, - говорит он вполголоса.
Он не желает ни удачи, ни доброго дня, и я бесконечно благодарна ему за это. Сижу, разглаживаю фантики «ночки», смотрю на то, как стремительно уходит вдаль маленькая яхта с белым парусом, различаю взмах бело-синего рукава с борта и поднимаю руку в ответ.
Уже совсем светло.
ИЗ кафе выходит заспанный хозяин, молча собирает со стола посуду.
В корпусе еще тихо, только заспанная дежурная улыбается мне немного удивленно. Я захожу в номер, он остыл за ночь, в раскрытую дверь балкона вползает утренний холодок. Девчонки мои спят без задних ног… то есть задние-то как раз торчат из белого кокона простыни, намотанной на голову - у обеих одинаково. 
С минуту я стою, смотрю на них. Лучшие в мире девочки, мои ненаглядные «Ночки». Смеюсь тихонько и иду в душ.
Солнце заливает комнату все увереннее и нахальнее. Скоро снова станет жарко…
Но я отчего-то знаю – к обеду пойдет дождь.

14.08.2016